Текст книги "Компания чужаков"

Автор книги: Роберт Чарльз Уилсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 36 (всего у книги 36 страниц)

– Открой ее, – посоветовала она. – Главный подарок внутри.

Сверху лежала семейная фотография Фоссов. Дрогнувшей рукой Карл поднес к глазам фотографию, и все его исхудалое тело пронизал озноб, когда он вгляделся в эти лица, в этих четырех человек, которые так охотно позировали фотографу, радуясь своему родству, принадлежности к единой семье. Он пролистал отцовские письма, дошел до последнего, в котором отец просил его вытащить Юлиуса из Сталинградского котла. Он прочел это письмо от начала до конца, потом свое письмо Юлиусу и наконец письмо от одного из солдат, извещавшее о смерти брата. Неловко, тыльной стороной кисти Карл утер глаза.

– Я прихватила их с собой из твоей квартиры, когда убегала, – начала Андреа. – Лежала на крыше и слушала, как немцы обыскивают комнату. Я понимала, что больше у меня ничего не останется, поэтому письма надо было сохранить во что бы то ни стало. Но они принадлежат тебе. У тебя ведь тоже ничего не осталось.

Он покачал головой, устало уперся подбородком в грудь.

– Я потеряла тебя, Карл, – заговорила она, поднимаясь на ноги, глядя сверху вниз на его склоненную голову. – Казалось бы, ты снова вошел в мою жизнь, но на самом деле ты не вернулся. Что-то гложет тебя, и ни до чего больше тебе нет дела, но ты нужен мне, Карл! Я пытаюсь напомнить тебе, кем ты был раньше, потому что только ты один что-то значил для меня, только ты был для меня всем.

Они вернулись в отель. Карл, измученный, уснул на спине, прижимая к груди шкатулку, и содержимое ларчика просачивалось в него, словно лекарство или наркотик. К вечеру он проснулся, и они пошли в ту самую ташка, где ели ланч. На этот раз Карл спросил вина и пива, отведал сыра и оливок. Он заказал свиные щеки и дочиста съел мясо вместе с хрустящей корочкой. Он выбрал десерт – пирожное с засахаренными сливами, запил его кофе, а потом заказал багасу, чтобы припомнить резкий вкус спирта и то, как обжигающий глоток утолял его жажду полвека тому назад, в пору войны. Говорил он по-прежнему мало, но глаза его теперь смотрели на Андреа, а не мимо, он вбирал ее в себя, как будто увидел впервые за этот месяц. И хотя брови по-прежнему нависали низко и сумрачно, его взгляд уже не казался взглядом затравленного зверя.

Слегка опьяневшие, поддерживая друг друга, они перебрались в небольшое кафе возле сада и заказали агуарденте вэлью, напиток крепкий, но более рафинированный, более подходящий для стариков. Карл поднял рюмку и выпил за Андреа.

– За то, что ты возвратила мне, – произнес он. – За то, что напомнила мне о самом главном.

– А дальше? – сурово переспросила она, хотя глаза ее лучились, согретые алкоголем.

Он помедлил, облизал губы:

– За то, что ты самое красивое создание на земле. Женщина, которую я любил всю мою жизнь.

– Еще, – потребовала она. – Сдается мне, я имею на это право. Расскажи мне, насколько сильно ты меня любишь. Вперед, Карл Фосс, физик из Гейдельберга. Насколько и как сильно? Я математик, я люблю числа.

– Я тебя люблю, – повторил он и задумался на целых тридцать секунд.

– Как прекрасно, что тебе так долго приходится подсчитывать.

– Я люблю тебя больше, чем молекул воды во всех морях и океанах.

– Неплохо, – кивнула она. – Их там немало, в Мировом океане. А теперь можешь поцеловать меня.

– Эта работа, – заговорил Карл (предварительно он безрассудно велел официанту оставить на столе всю бутылку агуарденте вэлью), – эта книга, которую я пишу, которая казалась мне важнее всего на свете – казалась до сегодняшнего дня, – я назвал ее «Евангелие лжи». Я хочу написать рассказ из первых рук о том, каково это – прожить всю жизнь шпионом, работая против того государства – тех государств, – которое платило мне за службу. Я думал, если написать, проступит какой-то смысл. Но мало этого, я замахивался еще и на серьезные разоблачения… собирался поведать миру о том, что весь послевоенный период, до тех самых пор, пока это вовсе не утратило смысл, русские имели своего человека на самом верху британской разведслужбы.

В семьдесят седьмом году я вышел в отставку, но сохранил за собой право пользоваться архивом Штази. К тому времени я успел уже похитить немало документов, я закопал их в саду той дачи, которую мы с Еленой снимали под Берлином. С тысяча девятьсот семьдесят седьмого по восемьдесят второй я только тем и занимался, что крал и складывал документы, с помощью которых мог бы доказать существование предателя, доказать, что этим предателем был один из пяти человек, возглавлявших британскую Интеллидженс сервис. В восемьдесят шестом, когда Елена заболела, мы с ней вернулись в Москву, и тут-то я нашел недостающий кусок головоломки. Я получил окончательное, личное подтверждение всему тому, что выяснилось из документов: я успел трижды побеседовать с Кимом Филби до его смерти в тысяча девятьсот восемьдесят восьмом году.

Работать в Москве было нелегко, – продолжал Карл, – Елена тяжело болела, потом заболел и я сам. У меня рак, в мои годы болезнь развивается медленно, однако врачи предупреждали, что возможно внезапное и быстрое ухудшение. Итак, мне предстояло осуществить важную миссию, поведать миру обо всем, что я знаю, и при этом я не знал, хватит ли мне на это времени.

Я считал своим долгом разоблачить предателя, потому что тем временем он получал ордена и звался «сэром». Мне казалось несправедливым, чтобы страна так чтила человека, который посылал своих соотечественников на смерть.

– Теперь что-то изменилось для тебя?

– Теперь, за последние два дня, я кое-что понял. То, что я считал наиболее важным, эта работа, которую я хотел оставить миру как политическое завещание, все это стоило не больше, чем всевозможная информация, разведданные, непрерывно поставляемые вождям, чтобы те могли принимать свои исторические решения. Пустышка, прах. Теперь, когда я это понял, вернее, когда ты помогла мне вспомнить, когда ты показала мне все это, когда я получил твой подарок… я счастлив, наконец.

Андреа отхлебнула агуарденте, поцеловала Карла в уголок рта, губы его защипало от крепкого спирта.

– Но кто это? – спросила она. – Ты так и не назвал его имя.

Они дружно рассмеялись.

– Пустышка, прах, – повторил он. – Нет никакого смысла рассказывать – даже тебе.

– Если не расскажешь, будешь спать отдельно!

– Я хотел было рассказать тебе вчера на прогулке. Помнишь ту нашу прогулку – в Байру-Алту? Какой-то буфуш видел нас и донес генералу Волтерсу. Тут была одна загвоздка: я не знал этого много лет, до встречи с Кимом Филби. Это был наш последний разговор. Я никогда не рассказывал ему, что во время войны я служил в Лиссабоне. Мне казалось рискованным вспоминать об этом, но к тому времени, как мы встретились в последний раз, Ким был уже конченым человеком. Жалкое зрелище. По-моему, он и русским надоел. Так что я решился рассказать ему, кто я такой, припомнил даже свою кличку, чудовищно нелепую, – Чайльд-Гарольд. Ким расхохотался, он хохотал и хохотал и не мог остановиться, я уж испугался, что ему плохо станет. Он схватил меня за руку и выдохнул мне в самое лицо: «Теперь-то мы на одной стороне!» И я стал вторить его смеху, я надеялся, что он заговорит, но спрашивать не стал, таких людей спрашивать нельзя, если хочешь что-то у них выяснить. Отсмеявшись, он сказал, что он лично распорядился выдать меня Волтерсу как двойного агента, предателя, но проделать это следовало очень аккуратно, не оставляя следов.

– Почему Филби решил избавиться от тебя?

– Я давал его разведчикам слишком много ценной информации. В результате появился шанс, что англичане и американцы могут пойти на сепаратные переговоры с Германией. Этого Филби допустить не желал, поэтому он приказал своему человеку подставить меня. Его человек сообщил буфуш о нашей прогулке и велел доложить Волтерсу. Вот почему меня арестовали.

– Я так и думала, – выдохнула Андреа. – Так и думала, что это он.

– Кто?

– Ричард Роуз.

– Прости, Андреа, я знаю, этот человек много для тебя значил, но…

– Ничего он для меня не значил! А теперь уж и того меньше. Я приглашала его иной раз на ужин, потому что он один из Компании. В конце концов, Ричард бывает забавен. Но он никогда не нравился мне, никогда!

– Это не Ричард Роуз. Я тоже подозревал его, потому что при наших встречах в Садах Монсеррате Роуз всегда держался враждебно. С ним было трудно иметь дело, не то что с Сазерлендом.

– Так это не он?

– Сначала я ушам своим не поверил. Мне в голову не приходило, что этот человек уже тогда был завербован.

– Филби ведь мог и солгать.

– У меня на руках имеются документальные свидетельства дальнейшей его деятельности. Все эти бумаги, выкраденные из архивов Штази, все они в твоем доме.

– Если это был он, я хочу поговорить с ним с глазу на глаз.

– Не знаю, разумно ли это, Андреа, – вздохнул Фосс. – И Филби, и Блейк были люди беспощадные. Они пожертвовали сотнями агентов, но, смею тебя заверить, Мередит Кардью стоит их обоих вместе взятых.

В ту ночь они крепко спали, алкоголь убаюкал их. Проснулись поздним утром и впервые занялись любовью. Горничные весело щебетали в коридоре.

Днем Фоссу стало худо, начались боли. Они помчались на такси в аэропорт, сели на самолет до Лондона. К одиннадцати вечера Андреа удалось доставить Карла в больницу имени Джона Рэдклиффа, и почти сразу же его, корчившегося от невыносимой боли, на каталке увезли в специализированный раковый корпус в Оксфорде – в Черчхилл. Там боли удалось снять, и к следующему утро состояние Карла считалось стабильным.

Врач сообщил Андреа, что жить Карлу осталось считаные дни, в лучшем случае – полмесяца. Фосс просил забрать его домой. Андреа оплатила услуги частной медсестры, которая должна была приходить дважды в день. Фосс лежал в ее постели с капельницей, которую он мог регулировать сам, но компьютерный чип следил за тем, чтобы не произошло передозировки морфина.

Андреа не поднималась в мансарду, не включала компьютер Фосса. Она так и не узнала, что все файлы сожрал неведомо откуда взявшийся вирус, что кто-то побывал в доме и забрал наиболее ценные документы из чемодана. Весь день она сидела рядом с Фоссом и читала ему вслух – вот что было важно для них обоих.

Вечером она приготовила легкий ужин, а перед сном, около одиннадцати, выпустила Эшли во двор. Она стояла на крыльце, на свету, а собака растворилась в темноте. Ночь была мягкой и благоуханной, но Андреа накинула кардиган и придерживала его полы на уровне груди, хотя и понимала, что озноб бьет ее изнутри. Она старалась не думать, она просто знала, что ей придется снова пройти через это, снова пройти весь мучительный процесс смирения, умирания, привыкания к слову «никогда». Никогда, совсем никогда, даже через миллион лет. Отныне и навсегда. Вечность небытия.

Она вспомнила, как в 1944 году вышла из Базилики Ла Эштрела, наплакавшись так, что тело ее казалось полым, и ветер продувал ее насквозь. Так ли уж плохо это было? Она справилась. Было ведь и освобождение, натянулись якорные канаты, и, хотя корабль все еще стоял у причала печали, инстинкт уже шептал, что предстоит двигаться дальше, жить дальше. Таким выросло ее поколение. Не суетись, не закатывай истерик. Совладай с собой и живи. Так было тогда, но что теперь? Она прожила всю жизнь в тени своей далекой любви. Наступила старость, а конец старости известен заведомо.

Ранним вечером она прошлась по кладбищу возле соседней церкви, осмотрела надгробия супружеских пар, сама удивляясь своей мрачной прихоти. И вот что она отметила: если жена уходила первой, муж неизменно следовал за ней через какие-нибудь полгода-год, но если умирал мужчина, женщина отнюдь не спешила присоединиться к любящему супругу в вечной ночи. Нет, женщины продолжали обитать в своих скрюченных телах, их слабые и нежные сердца упорно бились еще многие годы.

Что ж, она завершит жизнь так же, как начала, – в одиночестве. Но за долгие годы она успела нажить дорогие ей связи. Ей так и представлялась связка альпинистов, карабкающихся по отвесной стене, взглядами ободряющих друг друга.

Она позвала собаку.

Роберт Уилсон Эшли не отозвался.

– Чертов пес, – выругалась она и двинулась вслед за таксой по тропинке.

Эшли обнаружился, когда Андреа споткнулась о его распростертое на земле тело. Тельце было еще теплым, но его неподвижность была неподвижностью смерти, и света, который пробивался в сад из распахнутой двери черного хода, было достаточно, чтобы увидеть: последняя искра жизни уже угасала в широко раскрытом глазу. Хозяйка подобрала собаку с земли, невольно удивившись тяжести маленького таксячьего тела. Она вернулась к дому, на пороге приостановилась, пытаясь понять, что же произошло, затем вошла в холл и положила Эшли на большой стол. Внимательно осмотрела труп в поисках следов той силы, что насмерть поразила молодого пса. Теплый вечерний ветерок свободно задувал в распахнутую дверь. Разжав стиснутые челюсти Эшли, Андреа обнаружила застрявшие в зубах куски сырого мяса, но в тот самый момент, когда ее осенила догадка, – Эшли был отравлен! – белый шелковый шарф мелькнул перед ее глазами, опустился ниже, стиснул шею.

Она перехватила концы шарфа у себя за спиной, и ее руки наткнулись на крепкие мужские пальцы в перчатках. Андреа попыталась вырваться, но мощное чужое тело навалилось на нее сзади, придавило к столу. Извернувшись, Андреа пнула каблуком в лодыжку убийцы, краем глаза разглядела «мартенсы» цвета красного дерева. Бедрами убийца вжимался в нее, вынуждая наклониться, и в последнем усилии спастись Андреа легла животом на стол, подтянула ноги – быть может, удастся забраться на стол, переползти на другую сторону.

Сильные руки рванули ее назад, стиснули сильнее. Андреа поддалась, почти приникла к врагу и вцепилась в его руки, царапаясь, до самого конца противясь неизбежному. И силы, и воля покидали ее. Лицо раздулось, зрение померкло. Кровь затопила мозг, и словно в конце узкого туннеля мелькнуло лицо убийцы. Распухшими, лиловыми губами она выговорила его имя. Последнее ее слово на земле, беззвучный вопрос:

– Морган?

Фосс проснулся. Единственный источник света – красные цифры на часах – 00.28. Его разбудила боль. Он нажал на кнопку капельницы, но не почувствовал, как вливается в его жилы Лета – между собой они с Андреа присвоили это имя морфину. Он повернул голову – подушка рядом с ним пуста. Он пошевелил рукой – убедился, что рука движется свободно, и при тускло-красном свете часов разглядел, что трубка, связывавшая его с капельницей, перерезана. Невыносимая боль разрывала бок, словно стальные пальцы впивались в пораженный орган. Карл отбросил покрывало, включил ночник и увидел, что капельница пуста, а когда он засыпал, там еще оставалась половина содержимого.

Карл вытолкнул себя из постели, загремела опрокинутая капельница.

– Андреа! – взывал он.

Крик его был едва слышен. Железная рука, сжимавшая его печень, почти не оставила дыхания в изнуренном теле. Карл добрел до двери, перерезанная трубка, все еще воткнутая иглой в вену, моталась перед ним. Спотыкаясь, он спустился по лестнице, вошел в кухню и увидел на столе тела. Собака лежала у ног своей хозяйки. Что они тут делают?

Огненное копье пронзило его грудь с такой сокрушительной силой, что, казалось, вспыхнул мозг. Вцепившись костлявыми, лишенными плоти пальцами в край стола, Карл уставился на лицо, которое перестало быть ее лицом.

Он закашлялся, сгибаясь пополам от боли, – никакие железные пальцы не могли причинить ему подобной муки. Огненное копье пронзало грудь, изгоняя надежду, будущее, смысл. Капли влаги упали на ее кардиган, растеклись темными пятнами, когда Карл приник уцелевшей щекой к ее лицу, к ее еще почти теплой щеке. Он забрался на стол, лег рядом с ней, сжал ее пальцы в своей руке и на краткий миг вновь стал счастлив: увидел, как она уходит под воду, только пузыри пошли, а он ныряет за ней, подхватывает, выносит обратно к свету. И в третий раз вонзилось копье и осталось торчать в его груди. Он принял боль как благо, хотя тело и выгнулось невольно, отторгая огонь агонии. Он выгнулся и рухнул и увидел ее на том берегу: она ждала, она призывно махала рукой.

Морган Трент, притаившийся в темном уголке кухни в расчете на небольшую садистскую забаву, вышел из засады. Оглядел тела, задумчиво барабаня пальцами по подбородку, отметил, что пальцы покойников сцеплены. Ах, умиление, подумал он, умиление, да и только! Внимательно присмотрелся к лицам и попытался понять, что же означает улыбка на губах Фосса, на уцелевшей половине его лица. Можно подумать, там его приняли с распростертыми объятиями.

Он проверил пульс на шее мужчины. Ни биения. Поднялся в мансарду, вынес оттуда сундук и перебросил его через забор на свой участок. Вернулся и на этот раз прихватил оба чемодана с документами. В третий раз он вернулся затем, чтобы оставить отпечатки «мартенсов» на клумбе под окном и разбить стекло. Через эту дыру он влез в дом и вышел на этот раз с парадного входа, захлопнув за собой дверь.

Сундук и чемоданы Морган уложил в багажник своего автомобиля, сменил «мартенсы» на ботинки с резиновыми подошвами, наведался к дому Броков и вернул «мартенсы» на то место, откуда их позаимствовал, – в гараж. После этого бравый майор съездил в Суидон и сделал звонок из уличного автомата. Обменявшись паролем и отзывом, он сообщил своему шефу: «Дело сделано, теперь уничтожу бумаги».

Частная медсестра обнаружила тела утром, когда открыла дверь своим ключом. Она вызвала полицию, и час спустя трое офицеров стояли вокруг стола, на котором лежали жертвы.

– Знаете, на что это похоже? – сказал детектив-констебль.

– На убийство. Или вы имеете в виду что-то другое? – откликнулся детектив-инспектор.

– Я о том, как они лежат, держась за руки, и собака у ног…

– Да, это странно.

– Похоже на надгробие, – продолжал детектив-констебль. – На старинное каменное надгробие. Знаете, где рыцарь во всеоружии и с ним его верная жена.

– Верно, – подхватил детектив-инспектор, – и у ног небольшая собачка.

– Я читал стихотворение про это, – вмешался третий полицейский, молоденький, только что поступивший на службу.

– Стихотворение! – фыркнул детектив-инспектор. – В полицейском колледже нынче стишки разучивают?

– Нет, сэр. Я получил диплом по литературе в университете Киля. Там мы порой читали стишки.

– Ладно, – кивнул детектив-констебль, думая про себя: что с молодежи взять!

– Я только последнюю строчку помню.

– Вполне достаточно. К чему нам эта дребедень?

– «И нас переживет любовь».<sup>[28]28
  Заключительная строка стихотворения «Гробница Арундела» известнейшего английского поэта Филипа Ларкина (1922–1985). Речь в нем идет о знаменитом средневековом надгробии, находящемся в Чичестерском соборе (Западный Сассекс). На могильной плите покоятся, держась за руки, граф Арундел и его супруга Элеонора. В ногах у них лежат собаки.


[Закрыть]</sup> Вот эта строчка, сэр. Чушь собачья, а?

«Оксфорд таймс», 3 декабря 1991 года

В 11.30 Королевским судом города Оксфорда Гэри Брок был приговорен к пожизненному заключению за убийство Карла Фосса и Андреа Эспиналл.

«Оксфорд таймс», 3 февраля 1992 года

Морган Трент и Кэтлин Томас извещают о своем бракосочетании, которое состоится в Лэнгфилд-черч, Оксфорд, 28 июня 1992 года.

«Таймс», 30 июня 1993 года

28 июня 1993 года сэр Мередит Кардью мирно скончался у себя дома в возрасте 84 лет. Поминальная служба состоится в Сент-Мэри-ле-Стрэнд 15 сентября 1993 года.