Текст книги "Компания чужаков"

Автор книги: Роберт Чарльз Уилсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 36 страниц)

– Немцы среди убитых есть? – осведомился Фосс. – Из-за этого вы?..

– Немцев как раз нет, – ответил капитан. – И поэтому я обратился в немецкое посольство. Кстати, забавно, что прислали мне военного атташе. Вы не находите?

– Меня послали, потому что я оказался под рукой, – пожал плечами Фосс, гадая про себя, долго ли удастся продержаться.

– Тут не обошлось без разведки, сеньор Фосс. – Капитан вернулся от окна к столу, уселся, кончиками пальцев разгладил усы. – Давайте не будем зря тратить время.

– Мы поражены событиями этой ночи точно так же, как вы…

– Да, конечно. Ближе к делу. Прошу вас, сеньор Фосс, ближе к делу.

– Мы рассчитывали получить от сеньора Лазарда некий товар, – подлаживаясь под его тон, заговорил Фосс. – Но чтобы доставить нам это, он должен был покинуть страну. Более того, мы получили подтверждение того, что он вылетел, и очень удивились, когда узнали, что он остался в Лиссабоне, и к тому же…

– О каком товаре идет речь?

– Товар… ну да, я упомянул товар. На самом деле он вез алмазы, которые должен был обменять на доллары. У нас в Европе проблемы с валютой.

– Итак, при нем были алмазы?

– Не знаю, имел ли он алмазы при себе. Он должен был получить их… но остается вероятность, что их вывез тот человек, который вылетел вчера вечером под именем Лазарда.

– Не пытайтесь запутать меня, сеньор Фосс. Мне уже многое ясно, и я хочу получить ответ только на один вопрос: с какой стати Лазарду понадобилось пристрелить француза в Монсанту, поехать в Серра-де-Синтра, чтобы там изнасиловать и задушить сеньору Каплз, а также убить ее мужа, и зачем после этого он направился в Эштурил с целью убить сеньора Уилшира – я уверен, что это Лазард собирался убить Уилшира, а не наоборот.

– Решусь предположить, что сеньор Лазард действовал на свой страх и риск, – ответил Фосс. – Союзники сообщили что-нибудь о супругах Каплз?

В темных глазах Лоуренсу, неотрывно следивших за Фоссом, вспыхнула искра.

– Ах да, теперь я понимаю… Он мог пустить ваши алмазы в ход, чтобы купить что-то у сеньоров Каплз? А получив, что хотел, он их убил. Одна беда: если верить американскому посольству, Каплз всего-навсего представлял здесь компанию, производящую множительные аппараты для строительных чертежей, а она… она была просто женой. Ходил слух, будто она путается с сеньором Лазардом, но верится с трудом. Вынужден спросить: сколько стоили эти алмазы?

– Почему, капитан?

– Потому что хочу знать, сеньор Фосс.

– Я не о том. Почему вам не верится, будто сеньор Лазард путается с сеньорой Каплз?

– Убийство обстряпано грязно, – с отвращением пояснил капитан. – Я же сказал: она была изнасилована, и не просто так, а… уф!.. этот человек – грязное животное. – Выразительным жестом Лоуренсу отмахнулся от сеньора Лазарда и его мерзких привычек. – А убитый француз – он кто? Вот еще один вопрос.

Фосс потупился, всем своим видом выражая сожаление о том, что не может ответить.

– Вы спрашивали англичанку, гостью Уилшира?

– Ей ничего не известно. Ее там не было, – сказал капитан. – Сперва она говорила, что была там. Что она позавтракала утром с Уилширом и пошла на работу, но на самом деле… уж эти иностранцы…

– Иностранцы?

– Она таскалась со своим английским дружком по Лиссабону. Вот женщины! Только в субботу приехала, и уже! Мне бы родиться…

Лоуренсу не стал продолжать. Фосс справился с первым приступом страха, а затем дикой, бессмысленной ревности, и на него накатила волна безмерного счастья. К тому времени, как он выбрался на улицу, слова Лоуренсу были уже забыты. Солнце ослепительно било в глаза, отражаясь от окон здания напротив.

Волтерс выслушал отчет Фосса о беседе с Лоуренсу в мрачном молчании, смаргивая не чаще раза в минуту, как будто пристально и неотрывно созерцал последствия катастрофы. Потерян миллион долларов, погиб основной поставщик промышленных алмазов, а планы, осуществление которых приближало создание секретного оружия… что с этими планами? Да полно, существовал ли замысел, или то пустые бредни?

– Что нам известно? – спросил Волтерс.

Процесс пошел: генерал уже прикидывал, на кого ляжет вина за провал.

– От того, что нам известно, пользы мало, – ответил Фосс, смакуя свой ответ и наслаждаясь моментом. Как жаль, что не с кем разделить это удовольствие: вот, мол, чем дело кончается, когда СС переключает на себя разведоперации абвера!

– Но что-то нам известно? – впился Волтерс.

– Мы знаем, что некто сел вчера на рейс Лиссабон – Дакар под именем Бичема Лазарда. Согласно данным пограничной службы, в Дакар он прибыл благополучно, однако на борту рейса Дакар – Рио, который только что взлетел, человека с таким именем не было.

– Да-да. Это я и так знаю.

Фосс присматривался к начальнику, желая проверить сложившуюся в его уме теорию, но никакие чувства не отражались на лице Волтерса. Возможно, генерал был посвящен во все интриги и знал, чем занимался Лазард, возможно, все перемещения американца задумывались лишь как обманка, чтобы отвлечь английскую и американскую разведки, отправить их по ложному следу за пределы Португалии. Как бы то ни было, игра не состоялась.

– Я сам напишу отчет, – заявил Волтерс. – И лично пошлю его в Берлин. Ясно?

Фосс до вечера караулил, будет ли отправлен отчет из кабинета Волтерса, но курьер так и не потребовался. В конце концов Волтерс вышел из кабинета без бумаг и отправился на коктейль в отель «Авиш», а оттуда на ужин в «Негрешку».

Фосс ушел со службы после семи и поспешил домой. Пристроившись у окна, он долго курил, пил багасу и смотрел на площадь под окном, всеми силами души приближая завтрашний – о, скорей бы! – день.

Поскольку Пако в такси не ездил, ему понадобилось немало времени, чтобы добраться до небольшого парка в районе Алфама, над рынком Санта-Клара. Ему сказали, что там он получит информацию, которая вполне окупит утомительную прогулку из Лапа через город. Галисиец присел под деревьями в том месте, откуда была видна церковь Святой Энграсии. Хотел бы он знать, насколько тут безопасно. За его спиной прятался какой-то человек, следил за Пако и тоже смотрел в сторону храма, заложенного еще в 1682 году и до сих пор не достроенного. Пако прислонился к дереву, радуясь теплому вечернему воздуху в безлюдном парке, и провожал глазами огоньки небольшого судна, прокладывавшего себе путь через Тежу. Река здесь разливалась безбрежно, как море.

Голос, окликнувший Пако из-за спины, не принадлежал португальцу. Пако уже слышал такие голоса. Это был голос человека, не умеющего получать удовольствие от жизни. Голос англичанина, плохо говорившего по-португальски. В парке было так темно, что, повернувшись в сторону голоса, Пако все равно не мог никого разглядеть. Голос ему не понравился. Не то чтобы Пако вообще любил людей, нет, скорее наоборот, но обладатель голоса пришелся ему в особенности не по душе, потому что он не желал быть опознанным, он был из тех людей, что вечно таятся на краю света и тени, прячутся в темноте.

– Привет, Пако. Красиво тут, да? Ночью особенно. Очень тихо. Город не видать почти.

Пако промолчал. Англичане всегда начинают с таких пустяков.

– У меня для тебя кое-что есть, Пако. Информация. Сведения, которыми ты сумеешь воспользоваться в подходящую минуту. Когда наступит подходящий момент, я не знаю. Может быть, завтра или послезавтра. Ты будешь слушать и смотреть, как всегда, и сообразишь, когда настанет пора сообщить эти сведения человеку, который хорошо заплатит тебе за это.

– Кто этот человек, который заплатит мне?

– Эта информация не для Службы государственной безопасности.

– Тайная полиция недорого и платит.

– Тем лучше, – произнес англичанин. – На этот раз тебе заплатят в немецком посольстве. Заплатит генерал СС Райнхардт Волтерс.

– Меня к нему не пустят. С какой стати такому человеку разговаривать с бедным Пако Гомесом?

– Эту информацию он захочет получить. Сильно захочет.

– Говорите.

– Ты скажешь ему, что прошлой ночью видел немецкого военного атташе капитана Карла Фосса… Ты ведь знаешь, о ком идет речь, Пако?

– Знаю.

– Скажешь ему, что видел капитана Карла Фосса с той английской девушкой.

– С английской девушкой, которая работает в «Шелл» и живет в доме сеньора Уилшира?

– Да, с той девушкой. Скажешь ему, что видел, как они прошлой ночью вместе гуляли в Байру-Алту, – продолжал английский голос. – Они любовники. Вот и все.

Глава 24

Четверг, 20 июля 1944 года, Управление службы безопасности, улица Антониу-Мария-Кардозу, Лиссабон

Анну отпустили в девять часов утра. Прямо от ворот управления Мередит Кардью повез ее к себе домой в Каркавелуш. Миссис Кардью проводила Анну в душ и дала ей что-то из своей одежды. Анна во что бы то ни стало хотела явиться на работу. Ей требовалось чем-то занять себя, так она сказала. О том, что она хочет попасть в Лиссабон в надежде увидеться с Карлом, она умолчала.

Вместе с Кардью она вернулась в город. До середины дня просидела за печатной машинкой, а потом принялась за перевод статей по физике из немецкого журнала «Естественные науки». Каждую минуту Анна поглядывала на часы, пока ей не показалось, что стрелки остановились.

Фосс сидел у себя в кабинете и тоже не сводил глаз с часов. Его часы показывали берлинское время – по настоянию фюрера во всех частях рейха действовало единое немецкое время, а потому сейчас и в посольстве, и в Растенбурге, в «Вольфшанце», близилось к полудню. Еще несколько минут, и полковник Клаус Шенк фон Штауффенберг поставит возле стола фюрера свой портфель, а может быть, он уже поставил портфель и теперь ждет вызова к телефону, ждет и молится, чтобы его вовремя позвали к телефону в диспетчерскую. Фосс подергал нижний ящик своего стола. Он не открывался, видно, что-то заело. В ящике теперь лежал вальтер, подаренный польским полковником. С утра Фосс пронес оружие в кабинет, оно могло понадобиться, когда придет время брать посольство под свой контроль.

– Что-то случилось, майн герр? – окликнул его Кемпф.

– Нет, просто косточки пора поразмять, Кемпф, – ответил Фосс. – А вы как, получше?

– Не то чтобы получше.

– Держались бы вы английских нянек, Кемпф.

– Благодарю за совет, майн герр. Постараюсь не забыть его в ближайший раз, когда выпью и сам не знаю как очнусь в порту Сантуш среди матросов, – проворчал Кемпф. – Вызову английскую няню на подмогу…

– Намек понял.

– Если вы хотите открыть этот ящик, майн герр…

– Да нет же, Кемпф, просто потягиваюсь.

– Я только хотел сказать, его надо пнуть хорошенько. Я уже имел дело с этим столом.

– Спасибо, Кемпф. Не нужен мне этот ящик. Давайте-ка лучше почту просмотрим. Вы принесли новые письма?

Кемпф призадумался.

– Ступайте, Кемпф, принесите почту.

Фосс откинулся на стуле, пот сочился изо всех пор.

Пако лежал на кровати, туго свернувшись, коленками чуть не выдавливая глаза, слезы катились градом от нестерпимой боли в желудке. Вместе с полезной информацией англичанин подарил Пако бумажку в сто эскудо, и галисиец тут же поспешил в квартал Алфама, чтобы впервые за день поесть. И зачем он взял свинину? Свинину в такую жару! Почем знать, как долго это мясо провалялось на кухне? Эти повара с грязными руками, у них что угодно завоняет. Нужно было выплюнуть кусок, как только он почувствовал резкий привкус. Уксусом поливают испортившееся мясо, чтобы отбить запах. Всю ночь Пако не слезал с вонючего унитаза, все кишки из него вышли, рвота потоком хлестала изо рта. Когда вся еда и все соки из него вытекли и он превратился в плоский, ссохшийся пузырь, Пако заполз в свою постель и там до рассвета лежал, давясь сухой отрыжкой, а лихорадка тем временем выжимала остатки влаги из его тела, пожелтевшая простыня насквозь промокла. Пришел мальчишка, заставил его попить воды, и внизу живота вновь сжалась стальная пружина, все тело свернулось так, что позвонки проступили, грозя прорвать сухую тонкую кожу. Лишь к полудню желудок угомонился, позволил Пако хотя бы вытянуться на постели и забыться коротким сном. Грозные призраки то и дело всплывали в его сознании, будили от дремоты.

Во время обеденного перерыва Анна вышла в Сады Эштрела, присела на скамью и некоторое время следила за прохожими, проверяя, нет ли за ней «хвоста». Она вошла в церковь, вышла через другой вход и по деревянной лестнице поднялась в квартиру Фосса. Карла дома не было. Она побродила по комнате, присела на диван, потом на его кровать, всмотрелась в семейную фотографию. Отец и Юлиус похожи друг на друга, крепкие, широкоплечие, темноволосые, красивые, подтянутые. Оба одеты в военную форму. Карл стоял рядом с ними в костюме со студенческим шарфиком, светловолосый, в мать, и, подумалось Анне, от матери же он унаследовал светлые глаза и тонкие кости. Она поднесла ближе к глазам фотографию, пытаясь разглядеть на лице матери следы печали, глубокого разочарования от мысли, что не она была главной любовью в жизни своего супруга. Никаких примет. Женщина казалась счастливой.

Анна положила фотографию на кровать, подошла к шкафу и стала перебирать одежду Карла на вешалке и на полках. Извлекла стопку перетянутых ленточкой писем и стала читать их одно за другим – так сильна была в ней потребность ощутить рядом присутствие Карла, что с его правом иметь собственные секреты она не считалась. Сложенные по порядку письма были в основном от Фосса-старшего: короткие, в несколько строк, они неизменно заканчивались очередным ходом в шахматной партии. Анна просматривала их достаточно спокойно, даже умиротворенно, пока не наткнулась на письмо Юлиуса от 1 января 1943 года. Тут она захлебнулась, почти ослепла от слез. Ей бы торжествовать – оккупантов постигло возмездие, а она видела только семейную трагедию: потерявшего последнюю надежду отца, брата, поставившего Юлиуса перед немыслимым выбором, и конец – письмо незнакомого солдата. Анна сложила письма в прежнем порядке, завязала ленточку и вернула письма на место. Взяла себе на память несколько волосков, запутавшихся в расческе Карла. Перешла в ванную – тоска по нему становилась все прожорливее, – перебрала бритву, помазок, потрогала даже острый край бритвы в поисках чего-то, оставшегося от Карла. Ничего. Ей пора было уходить, но хотелось оставить ему что-то на память о себе, только не записку и не какую-то личную вещь, по которой ее смогут проследить. Она подошла к зеркалу, вырвала у себя волос и вплела его в волосы, остававшиеся на зубьях расчески.

Фосс следил за тем, как стрелка приближается к пяти часам по берлинскому времени. Штауффенберг уже должен быть в столице, туда три часа лету из Растенбурга. По-прежнему никакого сигнала. Фосс с трудом сдерживался, заставляя себя сохранять видимость спокойствия, перебирать бумаги, хотя читать он не мог, не различал букв.

Волтерс допоздна задержал свою секретаршу, но вот секретарша наконец уходит с работы, каблучки стучат по плиткам коридора, торопятся по каменным ступенькам к подъездной дорожке и прочь, в раскаленный городской вечер. Фосс сгорбился на стуле, оперся локтями на стол, уткнув подбородок в ладони. Мизинец машинально водил по губам, глаза медленно, точно спросонок, мигали в сгущающейся тишине. Вот генерал вышел из своего кабинета. Фосс прислушивался к поскрипыванию кожаных подошв, пока оно не замерло возле его двери. Повернулась ручка.

– А, Фосс, – приветствовал его генерал. – Засиделись допоздна?

– Задумался, генерал.

– Не хотите выпить со мной? Мне только что доставили неплохой коньяк.

Фосс поплелся вслед за генералом. У себя в кабинете Волтерс неторопливо достал бокалы, щедро плеснул коньяку.

– О чем же вы думали, Фосс?

Фосс поспешно перебирал варианты ответа. Ничего подходящего не шло на ум. Пригубив бокал, Волтерс смотрел на него, выжидая. Фосс не в силах был придумать что-либо вразумительное. Все мысли были сосредоточены на том, что происходит – должно происходить – сейчас в Берлине.

– Так, ни о чем, – попытался отговориться он.

– И все-таки поделитесь.

– Пытался понять, зачем Меснелю понадобилось оружие. Будь он моим агентом, я бы в жизни не доверил ему операцию по устранению. Вот и все.

Лицо Волтерса омрачилось. Он сунул два пальца за воротник, оттянул его, словно ему было трудно дышать. Фосс в безмолвном тосте приподнял свой бокал. Мужчины выпили. Алкоголь слегка успокоил Волтерса. Он закурил сигару.

– Я тут тоже кое о чем думал, – заговорил он. – Я лично поговорил с капитаном Лоуренсу. Насколько я понял, он считает, что во вторник вечером с виллы Кинта-да-Агия уехало два человека.

– С чего он это взял?

– Судя по картине, которую полиция обнаружила в гостиной, где погибла дона Мафалда.

– А именно?

– Вазу кто-то бросил в нее с другого конца комнаты. Эта ваза – одна из пары, стоявшей на камине.

– Так.

– В стене коридора, за дверью гостиной, обнаружились следы выстрела, – продолжал Волтерс. – Капитан Лоуренсу полагает, что дона Мафалда стреляла в человека, стоявшего в дверном проеме, а другой человек, находившийся на дальнем конце комнаты, попытался сбить ее с ног или хотя бы отвлечь, бросив эту вазу. Ваза разбилась, грохот напугал дону Мафалду, она потеряла равновесие и нечаянно разрядила ружье себе в грудь. Капитан Лоуренсу считает, что человек, стоявший в дверном проеме, не мог так быстро оказаться в дальнем углу гостиной, вот и получается, что там было двое неизвестных. И вот о чем я думаю, капитан Фосс…

– Да, генерал?

– Мне бы очень хотелось потолковать с этими двумя незнакомцами. Выяснить, что они забрали в тот вечер с виллы. Что-то интересующее нас.

– Понимаю, майн герр.

– Задействуйте своих агентов, капитан. Найдите мне эту парочку.

Зазвонил телефон, нарушив пропитанное дымом молчание. Оба собеседника непроизвольно вздрогнули. Волтерс взял трубку, и Фосс разобрал настойчивый голос диспетчера, капрала из телеграфного отдела. Он соединил генерала с Риббентропом, рейхсминистром иностранных дел. Волтерс коротко глянул на часы: восемь с минутами. Он попросил Фосса удалиться на время, стакан пусть прихватит с собой. Фосс несколько раз прошелся взад и вперед по коридору, потом вернулся к себе в кабинет и рухнул в кресло. Силы внезапно покинули его. Он не мог не понимать, что звонок Риббентропа в такое время – плохой знак. Торопливый глоток бренди лоскутом горящего шелка затрепетал в желудке. Фосс закурил сигарету, только теперь заметил, как дрожат руки, и силой воли унял дрожь. Откинулся на спинку, закурил. Неужели опять отложили покушение? Хуже: если Риббентроп звонит нынче вечером, это означает провал. Пистолет. Нужно вынести пистолет из здания посольства. Оружие в ящике стола – неоспоримая улика. Сейчас начнут шерстить всех, людей из абвера – в первую очередь.

Волтерс вышел из кабинета; на этот раз кожаные подошвы печатали по коридору парадный, триумфальный шаг. Генерал наотмашь распахнул дверь. Фосс поймал себя на том, что горбится, прикрывается рукой с сигаретой, словно пойманный уже преступник.

– Сегодня днем на жизнь фюрера было совершено покушение, – провозгласил Волтерс. – Бомбу подложили в зал для совещаний в «Вольфшанце». Прямо под стол фюрера. Но… Я уверен, это знамение, поворотный момент: фюрер легко ранен, только и всего. Невероятно! Рейхсминистр сказал, случись это в новом бункере, никто бы не уцелел, но в блокгаузе рейхсминистра Шпеера стены при взрыве рухнули, это ослабило взрывную волну. Одиннадцать человек ранено, четверо серьезно пострадали. Рейхсминистр фон Риббентроп не был вполне уверен, но, кажется, полковник Брандт и генерал Шмундт умерли от ран. Фюрер слегка контужен, разрыв барабанной перепонки, поврежден локоть, и осколки стола впились в ногу. Только и всего. Он заверил всех, что завтра же вернется к работе. Покушение сорвалось; сейчас, когда мы с вами разговариваем, последних заговорщиков уже выявили и арестовали в Берлине. Великий день для фюрера, великий день для рейха, страшный день для наших врагов – и прекрасный день для нас, капитан Фосс. Хайль Гитлер!

Волтерс щелкнул каблуками, вскинул в салюте правую руку. Фосс вскочил и ответил таким же приветствием. Они вернулись в кабинет Волтерса, вновь наполнили бокалы и выпили за спасение героев, за победу справедливости, за поражение врагов и погибель заговорщиков. Много еще за что пили, пока в бутылке не показалось дно, и тогда Фосс, пьяный, испуганный, близкий к отчаянию, побрел к себе. Пот струился по его спине, когда он методом Кемпфа открывал ящик и прятал пистолет в штанах – придавил яйца, но боли не почувствовал. Нахлобучил шляпу, прихватил кейс и покинул здание посольства, двигаясь очень прямо в туннеле собственных страхов. Жара слепила глаза, и взгляд Фосса был мутен, как взгляд старика. Пока Фосс брел из Лапа в Эштрелу, он не раз споткнулся о камни мостовой, щеки его были влажны от слез – слез унижения после совместной выпивки с эсэсовцем, слез облегчения после завершившейся ничем пытки последних трех недель, слез отчаяния – будущего у него не было.

Поднявшись по улице Сан-Домингуш-а-Лапа, Карл обернулся и посмотрел вниз с горы. На британском посольстве бессильно обвис от жары флаг. Мимо прогрохотал трамвай, пассажиры смотрели на Фосса, в упор его не видя, двое мальчишек, висевших на буфере, заорали – похоже, дразнили его. Он вспомнил, что шептала ему Анна нынче утром, и сделал два шага под гору. Он уже видел, как стучит в дверь посольства, как его впускают в убежище, а потом – страшная пустота. Признание поражения, завершение борьбы – для него, а тем временем другие, не столь напуганные неудачами, продолжат свою борьбу – его борьбу, хотя дезертирство Карла подвергнет их еще большей опасности.

Он пересек улицу и свернул вправо, на улицу де-Буэнуш-Айреш, где к удушливому зною присоединялась вонь: в канаве на обочине разлагался труп собаки. Фосс едва не споткнулся об него. Мелькнули обнаженные зубы, разверстая пасть словно бросала вызов смерти, распластались по мостовой выпавшие кишки. Он и сам обнажил зубы при мысли о том, как Волтерс, легко оправившись от провала затеянной им операции, перейдет к новому этапу контрразведывательной деятельности, к охоте на ведьм. Вот где человек такого пошиба может всем пустить пыль в глаза, чтобы никто не всматривался в его неудачи. Ускоряя шаг, Фосс приближался к Базилике с заднего входа, бренди закипал и кислотой прожигал его желудок.

Анна лежала в постели в доме Кардью, за стенкой возбужденно перешептывались девочки. Пустой желудок отказывался принимать пищу. Переняв манеру доны Мафалды, Анна за столом перекладывала кусочки еды с места на место, видоизменяя пейзаж на тарелке. Перед ее широко раскрытыми глазами вновь и вновь разыгрывались мучительные сцены: вот Джуди Лаверн, ни в чем ни перед кем не провинившаяся, летит в пылающем автомобиле под откос; вот Уилшир взметнул скрюченные судорогой пальцы к ушам, пытаясь защититься, не впустить страшное разоблачение в свой мозг. Лазард избивает ногами распростертого на полу Уилшира, а через мгновение горло американца разорвано пулей – Уилшир добрался-таки до спрятанного в сейфе оружия. Уилшир падает с лестницы, грудь его разворочена выстрелом, а вот и Мафалда, вместо левой груди у нее провал, откуда хлещет смертоносная кровь, жизнь стремительно уходит с побледневшего лица, губы обесцветились. Война в гостиной. Точно так же был разворочен дом, погибла семья, когда бомбы упали на дом ее учителя музыки, на углу Лидон-роуд, в другой жизни, когда Анна еще не стала Анной. Точно так же – но то была ее жизнь.

Что-то медленно, но решительно менялось в ее мозгу, это несомненно. Слишком много событий и сцен, звуков, запахов и чувств, которые никак не могли бы вместиться в ее мирную, наивную жизнь еще несколько недель тому назад. Но эти события и зрелища были насильственно втиснуты, воткнуты, впихнуты в ее сознание, так что Анне казалось: никогда больше она не испытает голода, никогда ее мозгу не потребуется та ужасная пища, от которой дрожат пальцы, трясутся все кишки внутри, мурашки бегут по коже и дыбом встают волосы. Сейчас, лежа под открытым окном в мутном лунном свете, Анна думала о том, как много значит для нее Фосс, единственный, кто знал, кто мог все это понять. В нем ее спасение, только он один сможет привести в порядок разбушевавшийся хаос, превратить его в печальный, но доступный прочтению документ.

Она жила ожиданием: пять часов тридцать минут вечера, пятница, 21 июля 1944 года. Встреча назначена, и значит, та, что была, была не последней. И пока это так, уравнение можно решить. Назначенная встреча – тайный шифр, код, ключ к уравнению, раскрывающий только ей неведомое значение икса.

Мысли серебряной рыбкой скакали из света в густую тень сна, и в ту ночь Анне впервые приснился сон, который будет преследовать ее годами. Она бежала по улицам незнакомого города, все в нем: здания, памятники, повороты улиц – было ей чуждо. Палила жара. Анна бежала в нижнем белье, на земле почему-то лежал снег, дыхание паром вырывалось изо рта. Она бежала туда, где – она знала – ей предстоит встретиться с ним, искала заветную дверь в неосвещенном проулке. Из-за двери сочился желтоватый свет, золотом крася камни мостовой. Анна взбегала по деревянным ступенькам и тут понимала, что эти ступени ей знакомы, и сердце наполнялась надеждой: сейчас она увидит его, он ждет ее в комнате наверху, в их комнате. Она бежала вверх по ступенькам, все быстрее и быстрей, одна площадка, другая… куда больше площадок, чем ей помнилось в реальности, столько лестничных пролетов, что она уже сомневалась, тот ли это дом, тот ли проулок, тот ли город. Но тут появлялась дверь, да, правильная дверь, за ней должен ждать он, и Анна, измученная бегом, цеплялась за ручку, буквально висла на ней, собираясь с силами, сейчас она увидит его лицо, кости, натянувшие кожу так, как ни у какого другого человека на свете, и она распахивала дверь, а там – пустота, ни пола, ни потолка, комнаты не было, лишь горячий жадный ветер над замершим городом, и она падает, падает в пустоту…

Анна проснулась от вспышки света на темном горизонте. Рассвет, ручной, как комнатная собачонка, проник в ее окно. Волосы пропитались потом, сердце колотилось о стенки грудной клетки, словно мячик, которым лупит безумец. Что же это такое? Неужели отныне ее душа, ее разум будут существовать в таком неизбывном ужасе?

Анна одевалась медленно, как старуха, каждое движение давалось усилием воли. Просунула в трусики ноги – одну за другой, подтянула трусы до пояса. Взнуздала себя бюстгальтером. Платье бессильно обвисло, как будто за ночь ее фигура изменилась. И расческа впивается в кожу, как никогда не впивалась. Но в зеркале отразилось знакомое лицо, настолько привычное, что Анна подалась вперед, пристально выискивая отличия. Все тут, обычная комбинация в обычной последовательности, изменились разве что нюансы. Невыносимо для математика, ведь нюанс – почти незаметный сдвиг, ничтожная ошибка, но она торпедирует логику, и логика идет ко дну, где-то глубоко в днище логики пробоина, ничтожная черточка, не замеченная в цепочке уравнений, а теперь уже не отыщешь, не исправишь, придется начинать все сначала… все с нуля. Но именно этого Анна и не могла сделать, не могла отбросить скомканные страницы и начать с нуля. То, что случилось, останется в ней навеки. Эту перемену придется принять, скрыть в себе, спрятать от всех. И почему-то – непонятно почему – в этот миг Анна подумала о матери.

Она позавтракала, то есть выпила кофе. Кофе тонкой струйкой стекал в перехваченное горло, твердую пищу она не смогла бы проглотить. А потом Кардью повез ее на работу вдоль нестерпимо синего моря.

Рассвет проник и в комнату Сазерленда в посольстве и застал его в углу кабинета. Он так и просидел всю ночь, с тех пор как получил известие о неудавшемся покушении, курил – наконец-то позволил себе – трубку за трубкой. Опустевший кисет валялся теперь на полу среди рассыпавшегося крепкого табака и горелых спичек, пепельница на подлокотнике кресла давно переполнилась. Сазерленд успел за ночь передумать все думы, вспомнить все, что случилось с ним в жизни, даже то, о чем он никогда не позволял себе вспоминать, – о том, как в 1940 году он получил извещение: она погибла при воздушном налете. Как он справился с горем? Что ж, все кого-нибудь да потеряли, на фронте или во время бомбардировок, чем он лучше других? И вот он сидит в кабинете, измученный, опустошенный, и его усталость так велика, что затопила все внутри, проникла в кости и пропитала мозг.

Ответственность. Ричард Роуз носил ее легко, словно летний костюм, но Сазерленду на плечи ответственность ложилась тяжким ярмом. Потери, понесенные в тех или иных операциях, превращали его мозг в кладбище или мастерскую гробовщика. Нет, на этот раз он не допустит ошибки. Он вытащит Карла Фосса, агента под кодовой кличкой Чайльд-Гарольд. Вытащит его. Этот человек всегда поставлял им точную и честную информацию, и теперь, после неудавшегося покушения (и если учесть все, что рассказала им Анна), его жизнь в опасности. Прикрытие военного атташе германского посольства – стены из тончайшей бумаги. Как только Роуз явится поутру, Сазерленд прикажет ему начать операцию по спасению. К вечеру Фосс будет уже на борту самолета, направляющегося в Лондон.

Роуз бодро постучал в дверь ровно в девять утра. Вошел и подумал, что кабинет еще пуст: распахнувшаяся дверь скрыла кресло, на котором скорчился Сазерленд.

– Мы сегодня же вытаскиваем Фосса, – приветствовал его Сазерленд.

– Доброе утро, старина! – Роуз развернулся к нему на пятках. – Я пришел обсудить эти шифровки…

– Покушение провалилось, он как поросенок в картонном домике… один порыв ветра, и крыша рухнет ему на голову.

– Честно говоря, странно, что его еще тут нет. Он-то узнал о провале раньше нас. Ему бы следовало сразу бежать сюда… если ничто ему не помешало.

Сазерленд был сбит с толку. Он ожидал, что Роуз будет возражать. Роуз терпеть не мог вытаскивать агентов, терять источники информации. Сколько они спорили…

– Ты проверил, где он сейчас, старина? – продолжал Роуз.

– Еще нет.

– Что ж, если он и сегодня пойдет на службу, значит, не считает ситуацию безнадежной.

– Мы вытаскиваем его, Ричард. Я не позволю…

– Конечно, вытаскиваем, но не можем же мы проехаться по улицам Лиссабона, выкликая его имя, а, старичок?

Старик, старина, старичок… Ты мог бы звать меня «Сазерленд», подумал он, вставая с кресла. Электрические иголки кололи руку, левая нога онемела.

– Ты не заболел? Что-то уж очень бледный.

– Сидел всю ночь, – ответил Сазерленд, пытаясь пробудить к жизни непослушную ногу.

– Осторожнее, старина!

Мир на уровне пола выглядел непривычно. Ландшафт из ковра и мебельных ножек, запах пыли, солнечные пятна на ковре. Этого Сазерленд понять не мог, не мог и высказать вслух свое непонимание. Его разум остановился в одной точке, как иголка сломанного патефона.