Текст книги "Компания чужаков"

Автор книги: Роберт Чарльз Уилсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 36 страниц)

Глава 7

Суббота, 15 июля 1944 года, аэропорт Лиссабона

Самолет приземлился в Лиссабоне в три часа дня. Первый в жизни перелет, адреналин еще гуляет в крови. Дверь самолета распахнулась, и Андреа качнулась назад под напором жары, запаха раскаленного металла, дегтя, испарений авиационного топлива. Крепко сжимая в руке солнечные очки в белой оправе – прощальный дар матери, чтобы уберечь глаза от южного солнца, – «Анна Эшворт» сделала первые шаги по чужой земле.

Распахнутое пространство аэродрома было сплошь залито солнцем. Жара повисла легкой дымкой, искажая очертания предметов. Изгибались стволы пальм ближе к верхушкам, почва под ногами сверкала словно зеркало. И никакого движения, даже птицы замерли: жара.

Новый аэропорт построили всего полтора года назад по строгим фашистским правилам: прямые жесткие линии, над всеми строениями возвышается главное здание с контрольной башней, утыканной антеннами. Вооруженная полиция обходит залы ожидания, пристально всматриваясь в пассажиров, а те стараются не глядеть ни на представителей власти, ни друг на друга, хотят спрятаться в себе, раствориться. Смуглое лицо в очках с белой оправой бросалось в глаза, и таможенник подозвал Андреа к себе, чуть присогнув два пальца с зажатой между ними дымящейся сигаретой.

Темными глазами с длиннющими ресницами таможенник следил, как девушка открывает чемодан, под густыми усами не разглядеть было его хищных губ. Проходили мимо другие пассажиры, воровски поглядывая на содержимое ее чемодана, распотрошенное таможенником. Он и белье потряс, и книги пролистал. Закурил очередную сигарету и стал прощупывать швы чемодана, непрерывно сверля взглядом «пациентку», а та, утомившись, отвернулась, стала рассматривать опустевший зал. На дело своих рук офицер не смотрел, его куда больше интересовали бедра и бюст девушки. Андреа нервозно улыбнулась ему, и таможенник улыбнулся в ответ, выставляя коричневые и черные пеньки сгнивших зубов. Ее передернуло. Грустные глаза таможенника освирепели, он выскочил из-за перегородки и размашисто двинулся прочь, жестом приказав ей запаковать оскверненный чемодан.

У выхода ее ждал человек, в чьей национальности никто бы не мог усомниться: светлые волосы гладко зачесаны назад, топорщатся тоненькие светлые усики, и – жара не жара – школьный галстук под твидовым пиджаком. Ему бы еще свисток на шею повесить, и пусть скликает мальчишек на футбол.

– Уоллис, – представился он. – Джим.

– Эшворт, – заученно ответила она. – Анна.

– Отлично. – Он забрал у нее чемодан. – Что-то вы долго там.

– Знакомилась с национальными обычаями.

– Ясно. – Вряд ли он понял, что она имела в виду, но бодрости не терял. – Отвезу вас к Кардью в Каркавелуш. Вас ведь предупредили?

– А что, могли и не предупредить?

– У нас тут проблемы со связью, – признался Джим.

Забросив ее чемодан в багажник черного «ситроена», Джим сел за руль и тут же предложил своей спутнице сигарету.

– Называется «Трэш Винтеш». Недурные, честно. С «Вудбайнз» не сравнить, ясное дело.

Оба закурили, и Уоллис на приличной скорости врезался в лиссабонскую жару. В этот час дня улицы были совершенно безлюдны. Высунув руку из окна, Уоллис исхитрился кинуть взгляд на коленки своей спутницы.

– Впервые за границей? – уточнил он.

Она кивнула.

– Ну и как вам?

– Я думала, тут все… древнее.

– Сплошь новостройки в этом районе. Салазар, здешний лидер, изрядно наживается на нас… и на фрицах тоже, ну, знаете, вольфрам, сардинки и прочее. Он может себе позволить построить новый город, новые дороги, стадион, целые районы, их тут называют байру. Поговаривают даже насчет строительства моста через Тежу. Погодите, пока не доберемся до центра. Сами увидите.

Шины «ситроена» взвизгнули, когда машина обогнала запряженную мулом повозку. В повозке ехало восемь человек, стучали по щебенке деревянные колеса. Собаки, привязанные длинными веревками к задней оси, плелись, свесив языки и стараясь держаться в тени. Широкие темные женские лица склонялись к земле, ни на что не глядя вокруг.

– Поедем живописной дорогой, – предложил Уоллис. – По холмам Лиссабона.

Когда они сворачивали на Праса-де-Салданья, на крутом повороте Анна – Андреа приучилась даже мысленно именовать себя Анна – привалилась к Уоллису, их лица оказались очень близко, и она с девчоночьим удовольствием разглядела в глазах водителя отнюдь не профессиональный интерес. На длинной прямой улице Уоллис прибавил скорость, мелькнули над головой провода, слегка подбросило на трамвайных путях, проложенных по щебенке. В мареве жары колебались где-то далеко вверху подступы к крепости Сан-Жоржи. Они въехали в район, похожий на пострадавшие от бомбежек кварталы Лондона: даже уцелевшие дома были заброшены и медленно угасали, трава проросла сквозь щели в стенах и крышах, известковые фасады облупились.

– Это Моурариа, тут они все сносят и будут строить заново. По ту сторону холма Алфама – в пору мавританского владычества самый был престижный район Лиссабона, вот только мавры отсюда ушли еще в Средние века. Землетрясения их напугали. Этот квартал – один из немногих, переживших «большой толчок» в тысяча семьсот пятьдесят пятом году. До сих пор тут полно арабов, все равно что в медине, и не слишком-то гигиенично. Знаю, о чем говорю, я до прошлого года сидел в Касабланке.

– И что вы там делали?

– Чего я там только не делал…

Они выехали на площадь, к большому, крытому железной крышей рынку. Здесь патрулировала конная и пешая полиция. Дорога была усыпана щебнем, выбитым, вырванным из побитого оспинами тротуара. Manteingaria – мясная лавка на углу – почти уничтожена, ни в окнах, ни в двери не уцелели стекла, но две отважные женщины внутри уже подметали осколки. Сорвали и вывеску с магазина, однако два слова еще можно было прочитать: carnes fumadas – копчености.

– Праса-да-Фигейра. Нынче утром тут был бунт. В manteingaria продавали шорисуш – колбаски – с опилками внутри. Люди и так затянули пояса, Салазар почти все продает на вывоз, фрицам. Вот местные ребята и разъярились, коммунисты подослали провокаторов, явилась конная жандармерия. Полетели головы. Здесь, в Лиссабоне, война идет сразу на два фронта. Мы боремся с немцами, Estado Novo пытается удержать под контролем коммунистов.

– «Эштаду Нову»?

– «Новое государство», так окрестил свой режим Салазар. В общем-то не слишком оно отличается от рейха тех гадов, с которыми нам пришлось воевать. Тайная полиция – PVDE, Служба государственной безопасности, – выученики гестапо. На каждом шагу так и кишат буфуш – осведомители. А тюрьмы… Вот уж где не место белому человеку, страшная вещь эти португальские тюрьмы. У них одно время и концентрационный лагерь был, на островах Кабо-Верде. Таррафал. Они прозвали его Frigideira – сковорода, а по мне, так адская сковорода. А вот Байша, деловой квартал. Маркиз де Помбал полностью отстроил этот район после землетрясения. Тоже крепкий орешек, этот маркиз. Португальцам такие требуются… время от времени.

– Что им требуется?

– Ублюдки.

Они объехали площадь с высившейся посреди нее массивной колонной и свернули за угол. Уоллис вдавил педаль газа, борясь с крутым подъемом. Высоко над головой виднелся металлический мост, к нему вел подъемник.

– Элевадор-ду-Карму, построен Раулем Мюнье де Понса. Можно подняться от Байши до Шиаду, ног не натрудив.

Свернули направо и продолжали движение вверх. Анна с трудом справлялась с нахлынувшим обилием новых впечатлений. Опять полиция в хаки, пистолеты в кожаных кобурах. Черные витрины с золотыми надписями. Жерониму Мартинш. Cha е café. Chocolates (Чай и кофе. Конфеты). Широкие тротуары, черно-белый геометрический узор. Еще один поворот. Еще один крутой подъем. Обогнали трамвай, скрипящий, стонущий на спуске. Темные бесстрастные лица приникли к окнам. Уоллис протянул руку перед грудью Анны, ткнул в ближайшее к ней окно: внизу распахнулся район Байша, красные кровли. Крепость все еще окутана дымкой, но сейчас они на одном уровне с ней, только по другую сторону долины.

– Самый прекрасный вид во всем Лиссабоне, – похвастался Джим. – Теперь покажу вам посольство – и на пляж.

Они свернули налево возле массивного сводчатого собора о двух шпилях.

– Базилика Ла Эштрела, – пояснил Уоллис. – Ее построила в конце восемнадцатого века Мария Первая. Королева дала обет построить собор, если у нее родится сын. Сын родился, принялись за строительство, но мальчик умер от оспы, когда собор еще не успели достроить. Еще два года провозились, пока закончили. Бедный малыш. Это и есть Лиссабон.

– В каком смысле?

– Печальный город… Хорош для меланхоликов. Вы как, склонны к меланхолии?

– К меланхолии? Вот уж нет. А вы… мистер Уоллис?

– Джим. Зовите меня просто Джим.

– Не похоже, чтоб вы склонялись к меланхолии, Джим.

– Кто, я? Да нет. Для печальных раздумий время требуется, а где его взять? Да и о чем грустить? Война как война. Поехали, глянем на противника.

Он завернул за собор, поднялся на небольшой взгорок и снова спустился в Лапа. Автомобиль неспешно и тихо въехал на маленькую площадь, где за высокой оградой и коваными железными воротами стоял изрядных размеров особняк. Две финиковые пальмы украшали сад, по стенам карабкались, обрамляя окна, пламенно-пурпурные бугенвиллеи. Отсюда, поверх крыш нижележащих домов, просвечивала синева Тежу. Впервые Уоллис не нашелся что сказать. Проехал молча вниз под горку, свернул налево и примерно через сто ярдов с облегчением указал кивком головы на другой холм с расположившимся на нем вытянутым розовым зданием под знакомым флагом – «Юнион Джек».

– Соседи мы с ними, – пробурчал он. – В посольство я вас не повезу. Там вечно ошиваются буфуш, высматривают новые лица и быстренько доносят германцу.

И еще раз вниз под горку, теперь они вынырнули возле доков Сантуш. Уоллис повернул направо, вдоль берега Тежу, устремляясь за пределы ее устья. Дальше дорога тянулась вдоль побережья, а рядом – железнодорожные пути.

Возле Каркавелуша, у огромного старинного бурого форта, они отвернули прочь от моря, проехали через центр города и выскочили с другой стороны, перед большим, мрачного вида зданием, которое в гордом одиночестве стояло позади высокой стены. Окна здания укрывала тень двух старых пиний. Уоллис погудел, из-за кустов вынырнул садовник и поспешил распахнуть ворота.

– Дом Кардью, – сообщил Уоллис. – Вашего босса в «Шелл». Однако сперва нужно показаться другим боссам – Сазерленду и Роузу.

Уоллис подхватил багаж Анны, поднялся на крыльцо, позвонил и, оставив вещи на крыльце, вернулся в машину и дал задний ход. Горничная отворила дверь, занесла чемодан внутрь и повела Анну по коридору в сумрачную комнату, где ее ждали двое: один немолодой мужчина курил трубку, другой – сигарету. Горничная впустила Анну и закрыла дверь. Мужчины поднялись, приветствуя ее. Высокий и худощавый, с прилизанными темными волосами – Ричард Роуз. Другой, ростом пониже, с густыми черными волосами, по-юношески волнистыми, назвал только фамилию: «Сазерленд». Оба сидели без пиджаков, в комнате было жарко и душно, хотя большие окна с видом на лужайку были приоткрыты.

Сазерленд пристально изучал Анну из-под кустистых бровей. Под голубыми глазами – темные набрякшие мешки. Кожа его казалась нездоровой, мучнисто-бледной. Вынув изо рта трубку, он указал ее черенком на стул.

– Уоллис, однако, не слишком спешил, – проворчал он.

– Насколько я поняла, он хотел сначала показать мне город, сэр.

Сазерленд пососал трубку. Губы, сомкнувшиеся на черенке трубки, тоже были нездорового оттенка, почти сизые. Сдержанный, закрытый человек, взгляд без выражения, губы неподвижны, ни жестом, ни словом не выдаст себя. «Ящерица», – подумала Анна.

– Таких, как вы, тут называют мурена, – заговорил Роуз. – Темная. Смуглая.

– В отличие от лоура, – подхватила она. – Блондинки. Сногсшибательной.

Ее реплика не пришлась по душе Роузу. Вероятно, показалась слишком бойкой для первого знакомства. Сазерленд все время улыбался, но лишь краешком губ. Только и разглядишь, что темное пятно слева на одном из передних зубов, – курить надо меньше.

– Я предупреждал, что знанием португальского не следует хвастаться тут, в Лиссабоне, – заговорил Сазерленд, и голос его исходил откуда-то из глубины гортани: губы слегка раздвигались, чтобы пропустить слова, однако сверх того не шевелились и никак не участвовали в акте речи.

– Извините, сэр.

– Это место… Лиссабон, – уточнил он, – это опасное место. Надеюсь, Уоллис вас предупредил. Для неосторожного новичка, для беспечного человека… Вероятно, вы решили, что худшее уже позади, раз мы высадились и закрепились в Нормандии, однако наши люди и на земле, и на море все еще продолжают погибать. Будет еще немало решающих, критических схваток, и наша разведка здесь, в Лиссабоне, должна постараться свести жертвы к минимуму, а не усугублять их своим легкомыслием.

– Разумеется, сэр, – подтвердила Анна, думая про себя: что за напыщенный глупец!

– За информацию всегда приходится платить. Активно действует рынок, причем с обеих сторон. Невинных, ни к чему не причастных тут нет. Все покупают и продают. Горничные, официанты, министры, бизнесмены. Сейчас тут стало потише и поспокойнее, большинству эмигрантов удалось выехать, так что слухи распространяются быстрее и более прямыми путями, легче стало бороться с дезинформацией. Экономическую войну мы выиграли, Салазар уже не боится нацистской оккупации и решился закрыть вольфрамовые рудники. Теперь надо проследить за тем, чтобы немцам не достались какие-либо другие полезные ресурсы. Картина стала более ясной и отчетливой, количество игроков сократилось, меньше проблем и осложнений, однако игра становится все утонченнее и хитрее, потому что наступил эндшпиль. Вы играете в шахматы, мисс Эшворт?

Она кивнула, завороженная обликом своего наставника: неподвижное и все же напряженное, неистовое лицо. Пульс участился, кровь быстрее обращалась в ее жилах теперь, когда она соприкоснулась с подводными течениями, с настоящей жизнью. Ее подготовка сводилась в основном к теории, но сейчас за считаные минуты новый мир распахнулся перед ней: и новый для нее город, Лиссабон, и самая суть тайной работы разведки. Неслыханная привилегия – быть посвященной в то, чего почти никто не знает. Лицо Сазерленда отчасти скрывал вившийся из трубки дым, голубые кольца нанизывались на солнечный луч, сумевший таки проникнуть между ставнями, и растворялись, поднимаясь к высокому потолку.

– Вам предстоит вписаться в общество, бывать на светских мероприятиях. Заранее тут ничего не предусмотришь. Кто есть кто? Кто на чьей стороне? В городе много влиятельных людей, богатых людей, которые нажились на этой войне, сделали деньги и на нас, и на немцах. Некоторых из них мы вычислили, но было бы гораздо лучше, если б мы знали всех до единого. Вы можете существенно помочь нам благодаря знанию португальского языка; важно не умение говорить, а умение понимать, о чем говорят вокруг вас. Вот почему нельзя ни перед кем обнаруживать, что вы знаете язык. И с немецким – то же самое. Вы будете использовать свои знания языков только в бюро, когда возьметесь за перевод научных журналов.

– Что именно интересует американцев в этих журналах?

Сазерленд жестом попросил Роуза подключиться к беседе, и тот кратко обрисовал историю германских попыток соорудить атомную бомбу начиная от первых успешных экспериментов с делением ядра в 1938 году и далее, до того момента, когда Вайцзеккер обнаружил экарений, новый элемент, необходимый для создания бомбы.

Пока Роуз рассказывал, Сазерленд не сводил глаз со своей новой сотрудницы. К словам Роуза он не прислушивался, поскольку ничего в физике не понимал, и, наблюдая за Анной, догадывался, что и она с трудом улавливает суть.

– Девятнадцатого сентября тридцать девятого года Гитлер произнес в Данциге речь, угрожая пустить в ход оружие, от которого не будет защиты, – продолжал Роуз. – Американцы убеждены, что речь идет об атомной бомбе.

– Вы не старайтесь с ходу понять, что тут к чему. Наверное, во всем мире лишь с десяток специалистов разбираются в этой зауми, – вставил Сазерленд. – От вас одно требуется: осознать, насколько важен и сложен эндшпиль, в который мы вступили.

– С какой стати немцы открыто публикуют такие материалы в научных журналах и даже в газетах? Почему не засекретили бомбу?

Вопрос Анны Сазерленд пропустил мимо ушей:

– Учтите, у союзников тоже имеется атомная программа. Мы сумели добыть экарений. Его атомный номер девяносто четыре, но из соображений безопасности мы обозначаем его номером сорок девять.

Молодцы, что и говорить! Поменяли местами цифры – и все, зашифровались. Несмотря на свою молодость, Анна порой удивлялась наивности мужских игр.

– В марте тысяча девятьсот сорок первого года Фриц Райхе, немецкий физик, сумевший удрать от нацистов, выехал через Лиссабон в Соединенные Штаты. – Роуз еще не закончил свое повествование. – Здесь его принимала организация еврейских беженцев, и, прежде чем его посадили на пароход до Нью-Йорка, мы успели поговорить с ним, Фриц предупредил нас о вполне реальной атомной программе Германии. Теперь нам известно, что немцы построили где-то в Берлине атомный реактор и производят там экарений. Нам также известно, что Гейзенберг встречался с датским физиком Нильсом Бором и они поспорили о том, может ли ученый с чистой совестью участвовать в создании бомбы. Причиной серьезного расхождения этих двух великих мужей как раз и стала немецкая атомная программа. Гейзенберг также рассказал Бору – в общих чертах – о работе атомного реактора. После этого Бор выехал из Дании и отправился в Америку. В июне вы еще были в Лондоне?

– Да, сэр.

– Стало быть, про «навозных жуков» уже знаете… про самолеты-снаряды Фау-1?

– Да, сэр.

– Мы полагаем, что это прототипы. Модели, с помощью которых на Лондон собираются сбросить атомную бомбу… когда она будет готова.

Снаружи висела удушливая жара, но в комнате вдруг сделалось ознобно. Невольно Анна потерла руки; Сазерленд пыхнул трубкой, и та заклокотала, словно источенное туберкулезом легкое.

– В офисе Кардью вы будете снимать микрофильмы с кое-каких научных немецких журналов и делать для нас с Сазерлендом машинописные переводы любых статей, имеющих отношение к ядерной физике, – сказал Роуз. – Это ваша официальная работа; гораздо важнее будет то, что вы станете делать, если согласитесь поселиться в Эштуриле. Это курортное местечко для избранной публики в пятнадцати километрах от Лиссабона. Кардью сумел установить неплохие отношения с одним типом, Патриком Уилширом, который там живет. Это богатый делец пятидесяти с небольшим лет, у него имеются контакты и собственные дела в португальских колониях, в Анголе. Он ирландец, католик, вовсе не друг Великобритании. У нас есть сведения, что он продает вольфрам из рудников на севере страны, принадлежащих его жене-португалке, и продает его только немцам. Им же он продает кору пробкового дуба и оливковое масло из своих поместий в Алентежу. Этот Уилшир предложил Кардью поселить кого-нибудь из сотрудников «Шелл» в своем доме. Дом у него немаленький, а сотрудник ему требуется непременно женского пола.

Сазерленд покосился на своего сотрудника женского пола, прикидывая, как она примет это известие. Анне показалось, что по венам у нее струится не кровь, а прозрачный ледяной воздух.

– И что я должна делать? – спросила она, голосом выделяя каждое слово.

– Прислушиваться.

– Вы только что сказали: он хочет поселить у себя женщину.

– Он предпочитает женское общество, – заметил Роуз таким тоном, который яснее слов говорил: лично он подобных предпочтений не понимает и не разделяет.

– А жена? Разве его жена живет не с ним?

– Насколько я понимаю, их отношения… несколько разладились.

Глубокие, медленные вдохи не наполняли легкие кислородом. Под хлопчатым подолом юбки бедра вспотели и слиплись друг с другом. Анне казалось, будто все ее поры источают пот. Сазерленд слегка повернулся на стуле. Наконец-то ящерица пошевелилась.

– Кардью говорит, что у его жены был тяжелый нервный срыв, – пояснил он.

– Сошла с ума? – ужаснулась Анна, романтический сюжет уже разворачивался в ее воображении.

– Не то чтобы вовсе рехнулась, – уточнил Роуз. – Нервы не в порядке, вот вроде и все.

– Зовут-то ее как? – поинтересовалась Анна.

– Мафалда. Она из аристократической семьи. Прекрасные связи, огромное богатство. Особняк в Эштуриле великолепен. Прямо-таки маленький дворец со своими угодьями. Великолепное место, – настойчиво повторил Сазерленд, подталкивая Анну принять приглашение.

– Разрешите закурить, сэр? – вежливо спросила девушка.

Сорвавшись со стула, Сазерленд поспешил поднести ей серебряный портсигар, пыхнул тяжелой серебряной зажигалкой. Антикварная вещица была до половины затянута зеленым сукном. Анна глубоко затянулась и вгляделась в склонившееся над ней лицо Сазерленда.

– Расскажите подробнее об Уилшире, – попросила она и уже без особой надобности добавила: – Пожалуйста, сэр.

– Пьющий человек. Любит это дело.

– То есть пьяница?

– Любит выпить, – подчеркнул Роуз. – Вы, кажется, тоже, судя по отчетам с оксфордских вечеринок. У вас крепкая голова, так я понял.

– Но это вовсе не значит, будто я – пьянчуга.

– Кстати, раз уж зашел разговор о дурных привычках, он к тому же игрок, – перебил Сазерленд. – Казино расположено прямо у входа в его сад. Вы как насчет?..

– У меня и денег-то на это никогда не было.

– Но как математик вы должны разбираться в теории вероятности, картах, рулетке?

– Никогда этим особо не интересовалась.

– А чем интересовались? – задал вопрос Роуз.

– Числами.

– А, чистая математика, – откликнулся он – очевидно, разбирался в этом. – И что вас в них привлекает?

– Полнота, – кратко ответила Анна (авось отстанет).

– Полнота… а может быть, иллюзия полноты? – не сдавался Роуз.

– Нам приходится часто иметь дело с абстракциями, но связи между числами, закономерности абсолютны реальны. Строгие, четкие, неопровержимые законы.

– Лично я предпочитаю кроссворды, – отозвался Роуз. – Люблю заглядывать в мысли других людей, угадывать, как устроен их мозг.

Анна снова затянулась сигаретой.

– Да, в кроссвордах есть своя полнота, – признала она. – Если кто разбирается в них.

Она чувствовала, как впивается в тело одежда. Бюстгальтер сделался чересчур тугим, пояс юбки словно затянулся узлами. Разговор не клеился, непохоже, чтобы она пришлась по вкусу этим двум опытным разведчикам. В чем дело-то? Вероятно, ее реплика в начале разговора и вот эти высказывания о числах и кроссвордах показались им чересчур самоуверенными. А может быть, они заранее представляли себе новую сотрудницу совершенно иначе, у них сложилось какое-то заведомое представление, она же оказалась совсем не такой, какую они ждали. Разве с ней так уж трудно иметь дело?

– В разведке данных всегда не хватает. Никогда не бывает полной картины, – снова вступил в разговор Сазерленд. – Приходится иметь дело с обрывками, фрагментами. Особенно вам, оперативным агентам. Зачастую вы сами понятия не имеете, чем вы занимаетесь, какова ценность добытых вами сведений. Готовых ответов нет, а если б и были, вам неизвестно, каков был вопрос. Ваше дело прислушиваться ко всему и обо всем докладывать, – подытожил он.

– Живя в доме Уилшира, вы сможете добыть для нас новые имена. И вот еще к чему прислушайтесь – это имеет отношение к эндшпилю, как мы вам и говорили с самого начала, – перехватил инициативу Роуз. – Для Фау и вообще для ракет немцам требуются точные приборы. Чтобы изготовить такие приборы, нужны высокой точности инструменты, нужны алмазы. Промышленные алмазы. Эти алмазы привозят в Лиссабон на пароходах из Центральной Африки. Мы пытались обыскивать этот транспорт, когда он заходит в принадлежащие нам порты, например, во Фритаун в Сьерра-Леоне, однако поди отыщи горстку алмазов среди семи тысяч тонн груза. Мы подозреваем, что Уилшир ввозит алмазы из Анголы и передает их в немецкое посольство, а оттуда их с дипломатической почтой пересылают в Берлин. Подозреваем, но доказательств у нас нет. Мы не знаем, как он проворачивает это дельце и как получает свой гонорар. Вот почему, если вы услышите у него дома хоть словечко про алмазы и деньги за алмазы, вы должны тут же сообщить Кардью, а он сообщит нам.

– Как я буду поддерживать связь?

– Об этом позаботится Уоллис. Поговорите с ним, и все уладите.

Роуз глянул на часы:

– А теперь пусть Кардью отвезет вас к Уилширу. Время уже позднее. Я поручил Кардью сообщить вам нужные сведения об Уилшире и его жене, однако я также проинструктировал его воздержаться от некоторых подробностей. Будет лучше, если кое в каких деталях вы разберетесь сами, иначе сразу станет ясно, откуда вы получаете информацию. Нельзя явиться в этот дом, заранее все зная, тогда вы не будете правдоподобно реагировать на… события. Вы же просто секретарша Кардью, не более того. Впервые попали за границу и так далее. Имеете полное право удивляться всему подряд и задавать вопросы.

– Вас послушать, все это легче легкого, сэр.

Сазерленд то ли ухмыльнулся, то ли скорчил недовольную гримасу, мелькнула в очередной раз и скрылась коричневая полоска на зубах. Он приоткрыл дверь и позвал Кардью.