Текст книги "Империя Греха"

Автор книги: Рина Кент

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 21 страниц)

Глава 14

Нокс

Люди смотрели на меня по-разному.

Некоторые жалели меня, другие возлагали какие-то надежды, и даже самые близкие мне люди, такие как семья, смотрели на меня с вопросами. Иногда с беспокойством. В других случаях с любопытством.

Но никто никогда не смотрел на меня так, как сейчас смотрит Анастасия. Словно она падает в бездонный колодец, а я ее вытаскиваю.

Словно она задыхается, а я возвращаю ей воздух.

Она хрипит, дрожь охватывает все ее тело. Ее плечи дрожат под моей рукой, а губы подрагивают. Мне не нужно видеть выражение ее глаз под очками, чтобы понять, что она забралась в петлю.

Что она не в своей тарелке и находится вне зоны комфорта.

Когда Кристоф упомянул, что будет обедать в этом ресторане, я догадался, что его будут сопровождать Гвен и Анастасия – или Джейн, как они ее называют. За последние пару недель они стали близки, почти неразлучны.

Поэтому всякий раз, когда мне нужна информация о ней, мне достаточно задать Кристофу двусмысленные вопросы, и он с радостью на них отвечает. Хотя немного раздражает, что она проводит с ним больше времени, чем со мной.

Ладно, не раздражает. Это нечто большее.

Игра, в которую мы с Анастасией начали играть, должна была заставить меня забыть ее, удалить ее из моей системы и позволить мне, наконец, двигаться дальше, но это только заставило огонь гореть жарче, сильнее.

Вместо того чтобы очистить ее, я высекал ее в себе, ища каждый момент, когда я могу мельком увидеть ее. Даже если она просто проходит мимо.

Это снова та нездоровая одержимость, отсутствие контроля, с которым я боролся всю свою жизнь.

И я действительно планировал продолжать бороться с ней, отвергать ее и держать эту чертову навязчивую идею в тайне.

Но это было раньше.

До того, как я вошел в ресторан и увидел, как она направилась в туалет, только она долго не выходила.

И тогда я последовал за ней и стал свидетелем того, как гребаный мудак схватил ее за горло и начал душить. Я соврал, что снимал все это, потому что в тот момент, когда я увидел, что кто-то причиняет ей боль, моей первой мыслью было освободить ее и набить морду двум ублюдкам, которые сейчас смотрят на меня.

Один из них выше и шире, одет в сшитый на заказ костюм и очки в черной оправе. Он молчун, который не говорил и не предпринимал никаких действий во время всего этого испытания.

Другой намного меньше, худощавый, но все еще сильный, потому что он без труда поднял Анастасию за воротник ее рубашки.

Он также тот чертов онанист, заставивший меня задуматься о лучшем способе убийства. Никто не тронет Анастасию и не останется безнаказанным.

Никто.

– Кто ты? – спрашивает более худой с акцентом.

Русский? Восточный европеец?

– Ее адвокат. – я крепче прижимаю к себе Анастасию, которая трясется еще сильнее, чем несколько секунд назад. – Вы только что совершили физическое нападение, и я не только арестую вас за это...

– Эта мелкая...

Он бросается ко мне, его лицо напряжено с намерением насилия. Я быстро толкаю Анастасию за собой, готовый к удару его сжатого кулака.

Еще один штурм, чтобы затащить этого ублюдка на дно.

Но прежде, чем он успевает добраться до меня, другой мужчина хватает его за руку, и худощавый тут же останавливается. Он тяжело дышит, его кулаки все еще сжаты, а один только его взгляд готов разрезать меня на части.

Ухоженный мужчина в очках качает головой на другого. Он молча смотрит на меня, потом на Анастасию, стоящую позади. Не знаю, почему я чувствую необходимость спрятать ее от их пристального взгляда.

Это инстинктивное чувство, которое я не могу контролировать, но оно заставляет все мое тело напрягаться. Если они хотят драки, то именно это они и получат.

Но мужчина поправляет очки, поворачивается и уходит.

– Считай, что тебе повезло.

Говорит мне более худой мужчина, прежде чем последовать за другим. Его пиджак разлетается за ним, и я мельком вижу что-то металлическое, заправленное в его брюки.

Пистолет.

Я сужаю глаза на их спины, когда они исчезают в коридоре. В них что-то есть. Что-то, что я не знаю.

Анастасия, должно быть, тоже почувствовала это, когда была загнана ими в угол, потому что даже сейчас, когда они ушли, ее пальцы впиваются в мой пиджак, и она все еще стоит позади, неконтролируемо дрожа.

Я оборачиваюсь, и сцена, которая меня встречает, заставляет остановиться.

Слезы текут по ее щекам, затуманивая очки, и она выглядит такой беспомощной, испуганной и маленькой, что мне хочется найти этих двух мужчин и застрелить их из их же оружия.

– Они ушли, – говорю я холодным голосом, пытаясь успокоить ее.

Она ничего не отвечает, не двигается. Только влага беззвучно стекает по ее щекам, пока она стоит, как статуя.

– Анастасия...

– Не надо... не надо... пожалуйста... пожалуйста, не называй меня так, пожалуйста, я умоляю тебя... я сделаю все... только... только...

– Эй, расслабься. Все в порядке.

Она смотрит на меня, слезы скатываются по подбородку и шее.

– Не... не будет в порядке. Ничего не в порядке. Они следят за мной... та женщина из ресторана следила за мной, а теперь они здесь, и никогда не будет хорошо.

Несколько прохожих вопросительно смотрят на нас, и хотя я не уверен, что она сосредоточена на них, могу сказать, что она действительно находится на пути к срыву. Иначе она не позволила бы людям видеть ее в таком состоянии.

Поэтому я хватаю ее за руку и тащу за собой. Она не протестует, пока я веду ее через черный выход ресторана и прижимаю к стене.

Мы оказываемся в небольшом переулке, скрытом от глаз. Здесь не так светло и нет людей, следящих за каждым ее движением.

Но она все еще тихо плачет, ее тело напряжено.

Я протягиваю руку к ее очкам и снимаю их. Она пытается бороться со мной, чтобы удержать их на месте, потому что они ее маскировка от мира. То, за чем она может спрятаться и надеяться, что никто ее не увидит.

– Отдай их, – шепчет она.

– Чтобы ты могла вернуться в свой пузырь?

Она смотрит на меня.

– Что плохого в пузырях? Они безопасны, и никто не причиняет тебе вреда, когда ты в них.

– Они иллюзия, которая рано или поздно исчезнет. Все, что тебе останется, это еще больше страданий.

– Я разберусь с этим, когда это произойдёт.

– Или ты можешь справиться с этим сейчас, а не прятаться.

– Я не прячусь. Я в порядке.

Я достаю свой телефон, открываю камеру и подношу его к ее лицу.

– Разве это похоже на человека, с которым все в порядке?

Ее губы раздвигаются и дрожат, а в фальшивых глазах собирается свежая волна слез. Я ненавижу, что она изменила цвет глаз, что я едва вижу проблеск неземной синевы, в которую я смотрел, когда впервые встретил ее.

Голубой цвет, рассказывающий мистическую историю без единого слова.

Она отталкивает телефон и смотрит в сторону. Когда она говорит, ее голос так низок, что почти неразборчив.

– Иногда прятаться единственный выход для таких, как я. Так что позволь мне.

Я опускаю ее очки в карман и кладу одну руку на стену возле ее головы, а другой беру ее за горло и наклоняюсь к ней.

– Видишь ли, в этом-то и проблема. Я не могу.

Ее дыхание сбивается, когда моя грудь льнет к ее груди, пока мы оба не ощущаем гулкие удары сердца и скачущий пульс.

Пока мы оба не оказываемся в ловушке настоящего момента.

– Что ты делаешь...

Ее слова обрываются, когда я опускаю голову и слизываю ее слезы. Я пробую на вкус соленый вкус и ее страдания, страх и тревогу. Я беру все, мой язык лижет ее горячие щеки, затем нос, подбородок, и заканчиваю ее губами.

Мои губы касаются ее губ, и я облизываю их, покусываю, наслаждаясь каждой ее дрожью, трепетом и слабыми стонами, а затем погружаю свой язык в ее рот.

Тем же языком, который пробовал на вкус ее слезы, я заставляю ее пить их, питаться ими от меня.

Я крепко сжимаю ее горло, целуя ее сначала медленно, потом жестко и быстро, и так безудержно, что она задыхается напротив.

Она хрипит, хватаясь за воздух, ее пальцы изо всех сил держатся за мой пиджак, и когда я открываю глаза, чтобы посмотреть в ее, они закрыты.

Ее голова откинута назад, и она позволяет мне овладевать ею, мой язык пирует на ее языке, а зубы кусают и щиплют, посылая крошечные искры боли через нее.

Это то, что я делаю, в конце концов. Я мастер боли. Удовольствие не может быть без этого; должен присутствовать баланс между хорошим и плохим.

Красивым и уродливым.

И Анастасия, кажется, не возражает против этого, укусов между облизываниями, покусываний между посасываниями. Если уж на то пошло, она теряется в этом так же глубоко, как и я.

Потребность, которая взрывается в моем паху, безошибочна. Я настолько тверд, что это причиняет боль, такую сильную, что мои брюки не могут сдержать это. Она, должно быть, чувствует мою эрекцию на своем мягком животе, потому что ее глаза широко раскрываются, хотя мой язык играет с ее языком, хотя она все еще вздрагивает, как тогда, когда я слизывал ее слезы.

А то, как она смотрит на меня?

Блядь.

Как будто она хочет, чтобы я повторил все это снова и снова. Она хочет, чтобы я был единственным, кто заставит ее слезы остановиться и слижет их.

Она хочет плакать за меня, чтобы я конфисковал эти слезы и забрал их себе.

И это не то, чего я должен желать или хотеть. Это даже не то, о чем я должен думать.

И все же, глубоко внутри, в темных уголках, которые я десятилетиями пытался подавить, есть часть меня, которая хочет именно этого.

Хуже того, эта часть может хотеть чего-то еще более гнусного. Чего-то, о чем я, вероятно, буду сожалеть, когда все это подойдёт к концу.

Но конец не сегодня. Поэтому я не позволяю себе думать об этом, отстраняясь от ее рта. Ее губы медленно отпускают мои, оставляя след слюны между нами и прилипают к нижней губе.

Я слизываю, высунув язык, убирая всю слюну.

– Нокс... – шепчет она, ее дыхание сбивается, когда мой язык покидает ее губы.

– Ш-ш-ш. – я поворачиваю ее лицом к стене и продолжаю держать за горло. – Мне нужно, чтобы ты вела себя очень тихо, пока я буду трахать тебя, красавица.

Глава 15

Анастасия

Мне кажется, со мной что-то не так.

С ним.

С нами.

Иначе почему, черт возьми, мне так жарко, и я возбуждена, как никогда раньше?

И это началось не только сейчас, нет. Это перевозбуждение зародилось, когда он прижал меня к стене, схватил за горло и слизал мои слезы. Он высунул язык и слизал их все. Я должна была отпрянуть, должна была отойти или попытаться остановить его.

Но произошло нечто гораздо худшее.

Мне понравилось.

Каждый взмах его языка был похож на то, будто он лижет мою киску, раздвигая мои ноги, получая больше доступа.

А когда он погрузил язык в мой рот, я почти почувствовала, как его член глубоко вошел в меня.

Я все еще чувствую это сейчас, неконтролируемую потребность, и не уверена, его это или мое.

А может, комбинация того и другого.

Его огромное тело прижимает меня к стене, и я не могу дышать, не потому что он сдавливает меня, а из-за всего остального.

Например, его дыхание на моем лице и резкие покалывания, которые оно вызывает.

Или запах его одеколона, окутывающий меня целиком, как это было перед Кириллом и Александром.

Но больше всего это его тепло, чувство безопасности, которое я никогда не позволяла себе испытывать, даже с отцом.

Потому что он не говорил этого, мой отец, он никогда не говорил, что защитит меня. Вот почему я ушла, вот почему я ношу контактные линзы и очки и изменила цвет волос.

Вот почему я украла у него.

Но Нокс сказал это в присутствии тех двух опасных людей. Ему было все равно, что они опасны и что они могут свернуть ему шею одним движением руки Кирилла.

Именно это и произошло бы, если бы рядом не оказалось людей. Кирилл подал бы Александру знак, и его охранник зарезал бы Нокса до смерти, а потом закопал бы его на какой-нибудь стройке.

Но Ноксу на все это было наплевать.

Он сказал, что защитит меня.

И, возможно, именно поэтому я прижалась к стене. Я дышу так резко, так гортанно, что, кажется, у меня гипервентиляция.

Тем не менее, Нокс держит меня за шею, не давая оторваться. И хотя я понятия не имею, куда он меня ведет, часть меня, та непокорная часть с шипами, которая решила украсть и сбежать, не волнует.

Ноксу тоже все равно, потому что его член упирается в мою попку, твердый, толстый и горячий. Такой горячий, что я загораюсь.

Все напряжение, которое я испытывала с того дня, когда он вышел из комнаты снабжения, возвращается с новой силой. Натиск эмоций обхватывает горло, совпадая с его хваткой. Он прижимает указательный палец к моей челюсти, запрещая мне двигаться.

Но это не единственное, что обхватывает меня. Другая его рука хватает мою талию и тянется к молнии моих брюк, расстегивает ее, а затем стягивает ткань вниз, под задницу.

Порыв воздуха ударяет меня по коже, и мои глаза расширяются.

– Нокс...?

– Шшш. Я же просил тебя не шуметь.

– Боже, ты можешь быть серьезным?

– Вполне. Что, по-твоему, значит «я тебя трахну», моя маленькая обманщица?

В том-то и дело, что я не подумала. Или, может, я думала, что он шутит, но это явно не тот случай.

– Здесь? – пробормотала я, мой голос дрожит, но не от волнения.

– Здесь.

Это слово, одно единственное слово, но он шепчет его своим глубоким, чувственным голосом, и это похоже на толчок в мое изголодавшееся ядро.

– Но... но мы на публике.

– И что?

– Любой может увидеть.

– И?

– Это неправильно.

– Все самое лучшее является неправильным, красавица.

Я не могу придумать, что ответить, потому что он ласкает меня через трусики, и они намокли от такого сильного возбуждения, что это странно и возбуждающе одновременно.

– Хм. Ты мокрая от мысли, что тебя оттрахают на публике.

– Нет...

– Нет? Твоя киска, истекающая влагой из-за одного только обещания, утверждает обратное. Тебе нравится мысль о том, что кто-то может появиться и увидеть?

– Нет...

– Хорошо. Знаешь, что?

Он стягивает мои трусики, так что они присоединяются к брюкам, и обнажает мою киску; однако я все еще думаю, что он отступит и прекратит это безумие.

Но я должна знать лучше.

Нокс и безумие идут рука об руку.

Иногда он и есть безумие.

Он та часть безумия, которая имеет наибольший смысл.

Глупость посреди логики.

Вот как это чувствуется сейчас. Так правильно и неправильно одновременно.

Единственное правильное в неправильном.

Звук его собственной молнии эхом отдается в воздухе в маленьком закутке за рестораном, где любой может пройти мимо. Где любой сотрудник может выйти за дверь, чтобы что-то выбросить или сделать перекур.

И я думаю, что он прав. Одна только возможность делает меня более влажной, липкой, грязной.

Он причина, почему я такая. Я всегда была хорошисткой. Затворницей. Скучной и мягкой.

Черт, я думала, что мне понравится секс только при выключенном свете и в запланированные дни.

И нет, фантазии о том, как меня держат и трахают, не в счет.

Но он доказал обратное. И очень сильно.

С того самого первого раза он спровоцировал ту часть меня, которую я берегла для кошмаров. Он научил меня, что я хочу большего, чем простого и скучного. Что секса без света и по субботам недостаточно.

Этого секса недостаточно.

Я предпочитаю трах. Первобытный, грубый и неконтролируемый.

Я предпочитаю отказаться от всякого контроля и не думать, даже если мы на публике.

Даже несмотря на то, что мой второй раз должен быть не таким.

Его губы встречаются с моим ухом, когда он шепчет:

– Я не позволю им увидеть. Они могут желать, они могут воображать, но они никогда не завладеют тобой, как я, красавица. Они даже не смогут мечтать о том, чтобы увидеть эту киску, не говоря уже о том, чтобы трахнуть ее.

И с этими словами он входит в меня сзади. Движение настолько глубокое и грубое, что я встаю на цыпочки.

Святое дерьмо.

Можно ли кончить от одного только проникновения? Потому что кажется, что да. Оргазм не такой сильный, как в тот раз, но он сотрясает меня, захватывает, тянет и заполняет до краев.

– Тебе это нравится, не так ли, моя маленькая обманщица? – он все еще шепчет мне на ухо, одна его рука лежит на моем бедре, а другая держит за горло. – Тебе нравится угроза быть пойманной, быть увиденной, отдаваясь самой плотской части тебя.

– Ох...

Я осекаюсь, потому что он проникает в меня, жестко, быстро и безудержно. Я ударяюсь о стену, ноги дрожат, а сердце вот-вот выплеснется на землю.

Мои ногти царапают стену в поисках равновесия, но это невозможно с его темпом. Его безумный, резкий и дикий темп, создающий ураган внутри меня.

– Скажи, что тебе это нравится, Анастасия.

Он замедляется до низких, глубоких толчков, от которых у меня подгибаются пальцы на ногах.

– Что нравится?

– Разврат всего этого, обещание неизвестности. Тот факт, что кто-то может подойти прямо сейчас. – толчок. – Или вот-вот.

Он снова входит в меня, на этот раз глубже, и я стону, вибрация отражается от моего горла и его пальцев.

– Мне нравится... – хнычу я.

– Тебе нравится, не так ли? Тебе нравится, когда тебя трахают так грубо и быстро в месте, где люди могут найти нас... где они могут увидеть, кому ты принадлежишь...

– О, Боже...

Я повторно кончаю, и на этот раз сильнее, более насыщенно и без сдерживания.

Чувствую, как стискиваю его член, сжимаясь вокруг него и втягивая его глубже с силой моего оргазма.

– Такая чертовски узкая, моя Анастасия, – ворчит он возле моего уха.

Как будто это возможно, моя разрядка набирает силу, растягивая и натягивая то место внутри меня, о существовании которого я и не подозревала.

Но это не заставляет Нокса остановиться.

Более того, он входит в меня еще безжалостнее, так сильно, что я отскакиваю от стены. Мои соски ноют и морщатся, соприкасаясь с лифчиком, и трутся о твердую поверхность ткани, что болят так сильно, что почти невыносимо.

Все такое чувствительное, болезненное и доставляет огромное удовольствие. Как в тот первый раз, только умноженное на десять.

– Блядь, – слышу я его стон у своего уха. – Блядь, какая ты тугая, красивая и чертовски привлекательная. Блядь!

И тут его грудь упирается мне в спину, а затем он изливается внутрь меня. Горячие струи его спермы согревают мою киску.

Матерь божья.

– Ты... ты... – я задыхаюсь. – Ты не использовал презерватив?

Вопрос глупый, потому что я чувствую, как он обнажается внутри меня, чувствую горячую сперму во мне.

Наступает долгая пауза. Такая тихая, что я ерзаю и медленно смотрю на него, устанавливая тот зрительный контакт, который так ненавижу.

Нокс стоит сзади, прикрывая мою спину, его член все еще во мне, руки на моем бедре и горле, и он выглядит очень диким.

Тёмным.

Даже мрачным.

Это не похоже на тот первый раз, хотя я не очень-то его помню, так как сразу после этого я заснула.

Я бы сделала то же самое и сейчас, если бы не столкнулась с реальностью, что он не использовал презерватив.

Что он просто кончил в меня.

Кажется, у меня началась гипервентиляция, потому что дыхание стало резким и неровным, и кажется, что я сейчас упаду в обморок.

– Я чист, – говорит он низким голосом.

– Я тоже, но проблема не в этом.

– Тогда в чем? – он делает паузу, вероятно, заметив, как я тяжело дышу и нахожусь на грани обморока. – Ты принимаешь противозачаточные, верно?

Я сглатываю. Раз, два.

Его рука крепко сжимает мое горло.

– Проклятье. Ты ведь принимаешь их, да?

– Нет.

Ответ звучит так тихо, так чертовски неслышно, что я удивлена, что он вообще его слышит.

– Блядь.

Он выходит из моей ноющей киски и отпускает меня.

Я стою, неумело собирая свою одежду и пытаясь сопротивляться остаткам панической атаки, которая пытается овладеть мной.

Движения Нокса более дерганые, чем мои, даже жестокие, когда он застегивает молнию на брюках и проводит рукой по своим шикарным волосам.

– Почему ты не принимаешь противозачаточные? Кто, блядь, в наше время не принимает противозачаточные?

– Я. – я лезу к нему и выхватываю очки, которые он положил в карман, а затем надеваю их. – И почему ты злишься на меня? Это же ты не использовал презерватив.

– Я точно не хожу с ними по улице.

– Ну, тогда тебе не стоило трахать меня на улице.

Он смотрит на меня сверху вниз, его золотые глаза поймали проблеск солнца и сияют так же ярко.

– Дерьмо, – бормочет он себе под нос. – Просто прими таблетку на утро.

– Мне не нужно, чтобы ты мне это говорил. Я все равно собиралась это сделать.

– Фантастически.

– Отлично.

– Идеально.

– Потрясающе.

Я наклоняю подбородок к нему, затем мы оба одновременно смотрим в сторону, и я бормочу:

– Хм, будто я когда-нибудь захочу чего-то еще с тобой.

Через секунду он уже у меня перед носом.

– Что это значит?

– Ничего.

– В следующий раз либо говори то, что думаешь, либо не говори вообще.

– Следующего раза не будет.

Он улыбается, красиво и немного садистски, и я не могу отделаться от ощущения, что оказалась прямо в центре этого.

– Ох, блядь, будет. Особенно теперь, когда ты присоединяешься к моей команде.