Текст книги "Империя Греха"
Автор книги: Рина Кент
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 21 страниц)
Глава 6
Нокс
– Эй, Дэн. Как лучше всего наказывать обманщиц?
– Да черт его знает. Я не наказываю обманщиц, я их трахаю.
Я смотрю на Дэниела, который сидит на краю моего стола и ест пончики, которые принес мне мой помощник. Он просто вор, и его не волнует, что о нем думают другие, пока он получает то, что хочет. Для него эффективность стоит на первом месте, а все остальное вторично.
– Какого хрена ты трахаешь обманщиц?
– Здравствуйте? Потому что это весело. С обманщицами обычно лучше всего трахаться, потому что никогда не знаешь, что тебя ждет.
Я крепко сжимаю кулак на столе, чтобы не согласиться с тем, насколько правдивы эти слова. Я ненавижу не знать, что меня ждет. В отличие от Дэна, я никогда не ищу острых ощущений. На самом деле, я предпочитаю, чтобы это не было частью уравнения. Предпочитаю, чтобы все находилось под моим контролем. В прошлом я достаточно потерял из-за теней, и позволить этому опять равносильно тому, чтобы разнести все вдребезги.
– Почему ты думаешь, что это весело, когда они используют тебя?
– Ты тоже их используешь. – он размахивает ладонью в воздухе, имитируя постукивание по заднице. – А потом: «Спасибо, счастливой жизни, любимая.»
– Это все равно не дает никому права использовать меня.
Он поднимает брови, изучая меня, и даже делает паузу, поедая пончик, что само по себе эквивалентно событию.
– С каких пор у тебя выросли яйца морали?
– Это не мораль, а оскорбление от того, что тебя принимают за дурака.
– Ох, черт меня побери, это хорошо. – он спрыгивает со стола. – Кто принял тебя за дурака? Мне нужно угостить их выпивкой. Погоди-ка, это кто-то, с кем ты трахался без меня? Мне нужно повторение, в котором я могу поучаствовать.
– Нет.
Это слово настолько твердое и окончательное, что удивляет меня. Я никогда раньше не говорил «нет», чтобы поделиться, и он это знает, потому что наклоняет голову с раздражающей ухмылкой, от которой на его щеках появляются ямочки. Девушки любят это дерьмо.
Изначально их привлекает именно он, благодаря своему остроумию, обаянию и умению вести беседу. А я обычно только для того, чтобы покататься. Дело не в том, что я их не привлекаю, а в том, что они чувствуют, что должны держаться от меня на расстоянии.
И это самое разумное, что можно сделать.
Анастасия была самой умной из всех, потому что сбежала со сцены, пока я спал. С самого начала она не планировала ничего, кроме старой доброй интрижки.
И хотя при других обстоятельствах я мог бы это пропустить, тот факт, что она патологическая обманщица, играет не в ее пользу.
Она солгала не только насчет девственности, но и насчет имени и возраста. Потому что я точно получил ее досье из отдела кадров после того, как столкнулся с ней в лифте. И, блядь, сюрприз, ей всего двадцать, а не двадцать три, как она сказала мне в ту ночь.
А тут еще ее странный новый внешний вид. Когда двери лифта открылись, я почти не обратил внимания на вошедшую, почти даже не посмотрел на нее, так как был занят проверкой группового чата с моими друзьями и друзьями Дэна в Англии.
Это была короткая секунда, едва я поднял голову, но этого было достаточно, чтобы я увидел ее.
И мне не потребовалось много времени, чтобы узнать ее. Голубоглазая, с волосами оттенка льда, девушка из Джерси.
Хотя сейчас она совсем не похожа на ту мягкую блондинку с глубокими голубыми глазами. У нее черные волосы, завязанные в пучок, и она носит толстые чертовы очки, скрывая свои глаза, которые волшебным образом стали карими.
Любой другой был бы одурачен ее внешностью, особенно мешковатой одеждой и общей ботанической аурой, которую она излучает. Но есть кое-что, чего она не могла сделать со своим макияжем.
В течение этой ночи у нее была привычка время от времени прикасаться к своей груди, будто она пыталась дотянуться до чего-то под своей плотью и костями. Как только я посмотрел на нее, она снова сделала это – поднесла руку к груди и замерла.
Те же мягкие руки с короткими изящными ненакрашенными ногтями, которые она не могла изменить.
Если я и раньше не думал, что что-то не так из-за нового образа и лжи, то теперь я убедился в этом, когда она выбежала из лифта, словно от этого зависела ее жизнь.
И теперь я не остановлюсь, пока не увижу конец.
Конец, ее лжи, обмана и конец ее самой.
– Мне кажется, или ты просто отказался делиться? – Дэн медленно слизывает шоколад со своих пальцев, как кот, который только что закончил есть и настроен поиграть.
– Тебе не кажется.
– Почему?
Причины размыты в моем сознании, и я не смог бы найти объяснение, даже если бы попытался. Но одно я знаю точно. Ни Дэниел, ни кто-либо другой не прикоснется к Анастасии, пока я не разберусь с этим сам.
– Потому что.
– Нет, нет. – он обхватывает мое плечо. – Ты не отделаешься «потому что». Мне нужны причины, отчеты и, возможно, медицинское обследование, чтобы убедиться, что ты не страдаешь от психического расстройства, чтобы я мог определить, стоит ли тебе пересматривать свое завещание. Скажи мне правду, ты умираешь? Ох, может, ты стал жертвой черной магии; это объясняет, почему ты ведешь себя ненормально.
– Я, блядь, нормальный. – я отталкиваю его руку и иду садиться за стол.
– Нет, не нормальный. Дай подумать. – он устраивает драматическую сцену, постукивая указательным пальцем по губам. – Ты ведешь себя так из-за обманщицы?
– Что, если так?
– Ты действительно хочешь завладеть ею в одиночку?
– Да.
– Но я лучший напарник. Ты знаешь это.
– Не в этот раз.
– Почему не в этот раз? Ты где-то ударился головой? Черт. Она заразила тебя венерическим заболеванием? Первое правило интрижки: всегда надевай защиту. Да ладно, приятель, ты же не любитель.
– Дело не в этом.
– Тогда в чем? Мне действительно нужно, чтобы ты обследовался? Может, я мог бы найти священника и провести какую-нибудь хрень с экзорцизмом. Говорю тебе, если в тебе демон, я получу права на продажу твоей истории в Голливуд.
– Заткнись нахуй, жалкая дрянь.
– Что? Ты хоть представляешь, сколько людей поведутся на такое настоящее дерьмо?
– Или помоги мне провести мозговой штурм, или убирайся к чертям, Дэн.
Он бросает свой вес на диван и закидывает руку на спинку. Затем преувеличенно откидывает назад свои каштановые волосы.
– Я за коварные планы. Что ты хочешь?
Я знал, что он не откажется от проблем. С тех пор как мы десять лет назад переехали из Лондона в Штаты, мы замышляли одну катастрофу за другой.
Или он.
Для Дэна это прилив адреналина. Для меня отвлечение от теней, которые часто сидят у меня на плече.
В любом случае, мы никогда не останавливаемся.
Остановиться значит медленно убивать себя, а этого никто из нас не хочет.
Никто из нас не может позволить себе сдаться нашим демонам.
Я поставил локти на стол и сцепил пальцы под подбородком.
– Чего я хочу, так это проверку биографии.
– На кого?
– Техника из отдела информационных технологий.
– Мне нравится, к чему все идет. Но разве два чудаковатых мужика не единственные технари? Подожди, блядь, ты что, сменил предпочтения? Не осуждаю, но мне вроде как нужно знать, не из-за меня ли ты бросил монетку. Я та ещё горячая штучка и все такое, но, дерьмо, ни за что, Нокс.
– Меня может привлечь весь мир, но не ты, ублюдок. И нет, я не менял предпочтений. В отделе информационных технологий новенькая – девушка.
– Ооо. Теперь мы ведём разговор. Но зачем тебе понадобилась проверка? HR, должно быть, сделал свою домашнюю работу.
– Видимо, недостаточно, потому что она их обманула.
– Блядь. – он ухмыляется с озорством. – Она мне уже нравится.
Несмей. Я хочу сказать это, но останавливаю себя в последнюю секунду. Он и так подозрителен, и я не хочу подливать масла в огонь. Учитывая его ублюдочные наклонности, он сделает из этого историю и продаст ее нашим друзьям, как сутенер.
– Она ботаник, – говорю я вместо этого, пытаясь сохранить спокойствие и одновременно разрушая его представление о ней.
– Что плохого в ботаниках? Они могут быть чертовски сексуальными.
– Она натуральная блондинка.
Его игривое выражение изменяется.
– Пас.
Я не могу сдержать довольную улыбку, которая разбивается на моих губах. У него личная неприязнь к ним, которую он вынашивал годами. Тип Дэниела – это все девушки на планете, кроме блондинок, особенно натуральных блондинок.
– Что ты собираешься делать после того, как пройдешь проверку? – спросил он более серьезно.
– Не знаю. Поиграю с ней, накажу ее. Помучаю ее. Небо это предел.
***
В обеденный перерыв я отправляюсь в отдел информационных технологий. То, чего я обычно не делаю. Дэн и Себастьян, еще один из младших партнеров, который также является племянником Натаниэля Уивера, странно посмотрели на меня, когда я проигнорировал наши обычные обеденные посиделки.
Но я проигнорировал их.
Я на задании, которое будет проходить на «этаже ботаников», как все в компании это называют.
Стойка администратора пуста, и я предполагаю, что все ушли на обед. Все, кроме нее, потому что я не заметил ее в кафетерии ни вчера, ни только что. Это значит, что она обедает здесь.
И бинго.
Она сидит за своим столом, плечи и спина прямые, одной рукой она ест сэндвич, а другой что-то набирает на клавиатуре.
Как и вчера, ее черные волосы завязаны в тугой пучок, а толстые очки закрывают половину лица.
Только губы остались прежними, полными, но они без помады, без красного оттенка, который был две недели назад.
Все ее лицо без макияжа, но оно все такое же нежное, как я помню. И бледное. Настолько бледное, что я различаю тонкие вены на ее горле, когда нахожусь на расстоянии прикосновения.
Такая бледная, что я оставил сердитые красные синяки на ее бедрах, когда схватил ее за них, погружаясь в ее жар.
При воспоминании об этом мой член твердеет, упираясь в брюки, и я подавляю стон, поправляя его.
Тише, дружище. Для тебя еще не время... пока.
До меня доносится отчетливый аромат цветов апельсина и жасмина, и я закрываю глаза, вдыхая его. Еще одна вещь, которая осталась неизменной с той ночи. Еще одна вещь, о которой я не могу перестать думать.
Она пахнет так же нежно, как и выглядит. Она может быть сдержанной, но что-то более дикое кипит под поверхностью.
Что-то, что я попробовал на вкус и не могу стереть из памяти.
– Если ты меняла личность, то должна была сменить и духи.
Она вздрагивает, кресло трясется от ее резкого движения, а сэндвич остается у ее рта.
Медленно, слишком медленно, она поворачивает кресло так, что оказывается лицом ко мне. Ее горло дергается вверх-вниз при глотании, и я не могу перестать наблюдать за тем, как под прозрачной кожей ее шеи проступают тонкие фиолетовые вены.
Шея, которую я держал в удушающем захвате не так давно, и руки чешутся и изнемогают от повторения. Или, может, это не та часть, от которой я в восторге. Возможно, в моей голове засели воспоминания о том, как она находилась полностью в моей власти, где единственным выходом был я.
– Ты.
Это то ли шепот, то ли стон, я не уверен. Но в чем я уверен, так это в том, что она меня не ожидала увидеть.
Хорошо.
Мне нравится заставать людей врасплох, как в зале суда, так и за его пределами.
Мои губы кривятся в сардонической ухмылке.
– Я.
– Что ты здесь делаешь?
Она осматривает отдел информационных технологий, будто это ее крепость, а я проник. А может, она в поисках союзника. К несчастью для нее, его нет.
Лучший способ раздавить кого-то? Оставить их без выхода.
– Ты действительно думала, что сможешь убежать, и я просто забуду об этом?
– Ну, ты должен.
– То, что я должен, не значит, что я так сделаю.
Ее губы кривятся, и я предполагаю, что это потому, что она уловила сарказм в моем тоне.
– У нас... нет ничего общего друг с другом.
– Я трахал твою девственную киску и заставлял тебя кричать, пока твой голос не стал хриплым, не говоря уже о следах, которые я оставил на твоей бледной коже. Я бы сказал, что у нас есть что-то общее.
Она заметно корчится, и ей требуется несколько глотков, чтобы заговорить.
– Даже если бы это было так...
– Даже если? Почему ты ведешь себя так, будто это не реально?
– Это в прошлом. Это ничего не значит.
Яростная решимость звучит в ее сладком, мягком голосе, и я не знаю, что бесит меня больше: тот факт, что она решила, что это ничего не значит, или то, что произошедшее не имеет для нее никакого значения.
– Я не соглашался на это.
– Не думаю, что твое согласие имеет значение.
– Я бы утверждал обратное. В конце концов, я единственный в Уивер & Шоу, кто знает твоё настоящее имя, Анастасия.
Она выпускает длинный глоток воздуха.
– Это не...
– Не произноси эту ложь, иначе на этот раз тебе это не сойдет с рук.
Она медленно моргает, позволяя сэндвичу упасть на колени.
– Что ты хочешь от меня?
– Правды. Всю. И это включает твое настоящее имя, истинную внешность и цель твоего пребывания здесь.
– Джейн единственное имя, которое у меня есть. Это моя настоящая внешность, другая была фальшивой. Что касается моей цели, я действительно просто пытаюсь работать, чтобы прокормиться.
Она все еще лжет. Я могу сказать, когда кто-то лжет, даже если он совершенен в этом, как она. Обычно люди выдают себя тиками или нехарактерным языком тела, но она совершенно неподвижна и спокойна, когда произносила эту ложь.
Либо она долгое время практиковалась в этом, либо настолько привыкла лгать, что это ее больше не пугает.
– По-моему, это не похоже на работу.
Я показываю на экран позади нее, где у нее открыта страница Гугл с моим именем в верхней части.
Она отбрасывает сэндвич в сторону и нажимает что-то на экране, отчего он становится черным.
Моя ухмылка расширяется.
– Для преследовательницы ты не такая уж и коварная.
– Я не преследовательница.
– Тогда что я только что увидел? Если хочешь узнать обо мне больше, тебе нужно только спросить.
– Я всего лишь навожу справки обо всех сотрудниках фирмы.
– Тебе следует изучить право. Твои безупречные навыки лжи пришли бы к месту.
– Нет, спасибо. Эта профессия подходит таким сомнительным людям, как ты.
– Хм. Сомнительным. Интересно.
Она поджимает губы, и я вижу, что она пытается решить, что ей следует сказать, а что нет. Затем она окидывает меня пристальным взглядом.
– Ну, разве нет? Я просто пытаюсь работать, а ты делаешь это невозможным.
– Это потому, что ты сама сомнительность, Джейн. Прости, я имею в виду, Анастасия. Неужели ты думала, что я поверю, что твоя единственная цель работать здесь?
– Так и есть.
– Я расскажу Нейту об Анастасии, которую я трахал в Джерси, и покажу ему, как она превратилась в Джейн. Потом ты сможешь обсудить с ним свое дело. Любопытно будет посмотреть, поверит ли он, что ты здесь не по скрытым мотивам.
Она сжимает руку в кулак и кладет ее на грудь, прежде чем прошептать:
– Не надо.
– Почему? Потому что это правда?
– Нет... Это... Мне нужна эта работа. Пожалуйста.
– К черту. Попробуй еще раз.
– Правда. Я... я не могу тебе ничего рассказать, но я не хочу проблем и не поставлю фирму под угрозу, обещаю.
– Я в это не верю. На самом деле, я уверен, что неприятности это все, что ты знаешь.
– Пожалуйста.
– Умолять меня не получится. По крайней мере, не при таких обстоятельствах.
Она делает паузу, в ее глазах загорается любопытная искорка, а лицо приобретает глубокий оттенок красного.
Из-за цвета ее кожи каждая ее эмоция проявляется на лице. Но в данный момент я не уверен, что это стыдливость или гнев.
Она снова притворяется невинной? Только вот две недели назад она не притворялась. Это был ее первый раз, в конце концов.
Но сейчас она ощущает себя по-другому, как тихая ярость, которая вот-вот уничтожит все на своем пути.
Мертвая или живая.
Она медленно встает и блядь, я заметил, что она маленькая, когда мы вместе шли в отель, но я вновь поражаюсь тому, какая она на самом деле миниатюрная. Ее макушка едва достает до моего плеча, когда она подходит ко мне ближе, ликвидируя расстояние, между нами.
Ее пальцы впиваются в лацкан моего пиджака, и она говорит низким тоном:
– Если ты замнешь это, я дам тебе то, что ты хочешь.
Мой член становится чертовски твердым, как от ее близости, так и от того, как она смотрит на меня. Даже под очками в ее глазах пылает огонь. Я не заметил его, когда нагнул и взял сзади.
И теперь у меня искушение повторить это. Снять гребаные очки и погрузиться в ее жар, пока она не начнет кричать, задыхаться и не сможет двигаться. С каждой секундой образы становятся все более реальными, пока я не оказываюсь в двух секундах от того, чтобы перегнуть ее через ее собственный стол и взять ее сзади, как чертово животное.
– И чего же я хочу, Анастасия? – спрашиваю я бесстрастно, несмотря на хуевые мысли, бушующие в голове.
Она опускает руку на бок и холодно отвечает:
– Меня.
Глава 7
Анастасия
Я никогда не была уверенной в себе. Неважно, что в детстве я считала себя феей или всю жизнь общалась с пиратами. Единственное, что остается правдой – я не могла даже смотреть людям в глаза.
Но сейчас могу.
Пусть и через очки, но я смотрю на него. На незнакомца, которого на самом деле зовут Нокс Ван Дорен.
На незнакомца, которому я только что бесстыдно сказала, что он может взять меня – сексуально или как-то иначе, он может просто взять меня.
Я звучала уверенно, будто я не таю внутри. Будто моя кожа не горит, и я не собираюсь самовоспламениться. Вот что происходит, когда все идет не по плану. Я теряю самообладание.
Как я потеряла его, когда Бабушку изгнали и, по сути, вынесли ей смертный приговор. Я могу не смотреть в глаза, но я могу быть такой же смертоносной, как люди, которые меня вырастили.
Если не более.
Нокс Ван Дорен.
Это его полное имя. Я нашла его, когда выбежала из лифта, просмотрела высших сотрудников в Уивер & Шоу и погуглила. Конечно, его имя было в списках, среди младших партнеров.
И я, возможно, исследовала его всю ночь напролет. Он происходит из очень богатой семьи Англии. Его отец владеет империей, которая признана на международном уровне и имеет огромный рост.
Мало того, Нокс завоевал репутацию в американской прессе благодаря своим выходкам и обаятельной стороне. В юридической среде он известен как замаскированный хитрый дьявол, который очень разборчив в выборе клиентов.
Те, кому повезло быть представленным Ван Дореном, могут считать, что они получили «карточку освобождения из тюрьмы».
Так написал о нем один из журналов.
Я прочитала бесчисленное количество статей о нем, и каждая рисовала его в более зловещем свете, чем предыдущая.
Что? Девушка должна быть осторожной за себя.
Тот факт, что Нокс знает мое настоящее имя, повторяет его и подозревает меня, опасен. Не только это, но это может разрушить все, над чем я работала. Мое новое начало.
Мою свободу.
Жизнь Бабушки.
А отчаянные времена требуют отчаянных мер. Вот почему я предложила ему завладеть мной.
Или это то, что я говорю себе, пока меня испепеляет его присутствие. В этом что-то есть, в том, чтобы находиться так близко к нему, чтобы наше дыхание смешивалось, и я оказалась в ловушке его размеров, его широких плеч и этих золотых, интенсивных глаз, которые могли быть созданы из комбинации леса и огня.
Или, может быть, горящего леса.
Есть что-то такое в том, чтобы быть настолько далеко за пределами моей зоны комфорта, что это кажется одновременно чужим и захватывающим.
Восхитительным.
Возможно, даже вызвать привыкание.
И как любой зависимый, я не могу не вдыхать больше.
Просто брать больше.
– Тебя, – медленно повторяет он своим глубоким голосом, с тем вечным спокойствием, которое до сих пор умудряется вызывать дрожь в моей душе.
– Да, меня.
Теперь это звучит менее уверенно, выдавая все то, что раскололось внутри меня.
Его указательный и средний пальцы проникают под мой подбородок и поднимаются. Действие настолько минимальное, но он мог бы с таким же успехом облить меня бензином и поджечь. Прикосновение. Это всего лишь прикосновение, так почему, черт возьми, оно ощущается как целое переживание?
– Почему ты думаешь, что я хочу тебя?
Жжение от его слов обжигает и толкает один из разбитых осколков в моей груди, но я хватаюсь за свою уверенность окровавленными пальцами.
– Ты хотел две недели назад.
– Это было до того, как я узнал, что ты обманщица.
– Какое это имеет значение, когда я предлагаю себя?
– Ты была хорошим сексом на одну ночь, Анастасия, но не настолько, чтобы идти против моих принципов. Я не имею дело с обманщицами. Так что сначала ты должна мне кое-что дать.
– Тогда забудь об этом. Мое предложение не обсуждается.
Его губы искривляются в жестокой ухмылке.
– Это я буду решать, и поверь мне, когда я узнаю, кто ты и что тебе нужно, ты окажешься в полной заднице. Держись за эту маленькую ложь, пока можешь. – он отпускает меня с легким толчком, и я, спотыкаясь, отступаю назад, ударяясь бедром о стул. – Ох. – он останавливается у входа и поворачивается ко мне лицом. – Даже не думай сбегать, иначе я сделаю это личным.
Затем он выходит за дверь.
Я опускаюсь на кресло, ногти впиваются в ладони, а сердце едва не бьется об пол.
Он сделает это личным? Личным? Тогда что он делал с тех пор, как увидел меня в лифте? Делал это безличным?
С каким типом мужчины я связалась?
Даже моя отчаянная попытка предложить себя провалилась. Как, черт возьми, мне теперь сохранить жизнь себе и Бабушке?
***
– Как ты, мой маленький зайчонок?
Я сжимаю телефон в руках и борюсь с желанием разрыдаться, сказать ей, что все ужасно, что так больше не будет.
Что я могу находиться в опасности, и она тоже.
Вместо этого я заставляю себя улыбнуться, выпрямляю позвоночник и смотрю в окно на гигантские здания Нью-Йорка. Затем говорю по-русски, поскольку английский она подзабыла:
– Я в порядке, Бабушка. Как ты? Хорошо ли тебя лечат в клинике?
– Конечно. Медсестры такие милые, а еда изысканная. Не так хороша, как у твоей мамы, но практически. Как она? Она уже ушла от этого ничтожества?
На этот раз я не могу сдержать слез, которые собираются на веках. Бабушка не является моей родной бабушкой, но она практически вырастила меня, когда я была маленькой.
Она прятала меня в своем доме всякий раз, когда мама говорила мне бежать. Я путешествовала по лесу только для того, чтобы добраться до ее дома.
Она защищала меня, когда не нужно было, пекла мой любимый апельсиновый пирог и угощала меня лакомствами.
Потом она пела мне по-русски, чтобы я засыпала и не думала о том, что переживает мама.
Утром она заплетала мне волосы, грела молоко и давала печенье. Она оберегала меня, пока мама не приходила за мной.
Несмотря на свой возраст, она ни разу не пожаловалась на заботу обо мне и всегда смеялась, когда я рассказывала ей истории о своих сказочных приключениях.
Сейчас она намного старше, ей уже за семьдесят, и она страдает от слабоумия, требующего интенсивного ухода. Это одна из главных причин моего побега, чтобы получить необходимую ей медицинскую помощь.
Все деньги, которые я украла у своей семьи, постепенно перечисляются в Швейцарскую клинику, где она сейчас находится. Как только я исчезла, именно туда я и отправилась – перевезла ее в Швейцарию из маленького городка на западе России. Из маленького городка, куда ее выслали вскоре после смерти моей матери.
Я плакала, умоляла и даже просила о помощи, но никто меня не услышал. Более того, меня за это отчитали, потому что мы не можем демонстрировать слабость и уж точно не должны умолять тех, кто ниже нас.
Тогда я решила взять все в свои руки.
Мне потребовались годы, чтобы найти ее, и я до сих пор не воссоединилась с ней официально. На самом деле, сейчас она меня почти не помнит, но это нормально.
Она защищала меня, когда я была маленькой, и я буду делать то же самое теперь, когда она стара.
– Да, – говорю я бодрым тоном. – Она ушла.
– Хорошо. Хорошо. Я всегда говорила ей, что он не подходит ни ей, ни тебе, но София была слишком напугана и всегда вздрагивала, как только он входил. Она должна была попросить помощи у твоего отца, но она была такой упрямой и говорила, что твой отец может быть еще хуже.
– Он не такой. – я тяжело дышу в трубку телефона, образуя на экране капли пота.
– Верно? То, что он ведет такой образ жизни, не означает, что он не позаботится о вас обеих. Я еще поговорю с ней, когда увижу ее.
– Ее... нет, Бабушка.
– Ее нет?
– Да. Ее больше нет с нами. Она умерла пятнадцать лет назад.
– Нет... это неправда... Я разговаривала с ней только вчера, когда делала тебе прическу...
С другой стороны, раздается шарканье, прежде чем до меня доносится голос медсестры. Она говорит по-английски.
– Она немного устала.
– С ней все в порядке?
– Не волнуйтесь. Такие эпизоды частое явление в случаях, подобных ее, но скоро с ней будет в порядке. Она все время спрашивает о вас.
Чувство вины затягивается петлей на шее. Я должна быть с ней, но не могу. Если они найдут меня с ней, то обвинят ее во всем восстании, которое я затеяла в одиночку.
На этот раз они позаботятся о том, чтобы покончить с ее жизнью. И у меня на глазах, чтобы я усвоила, что никогда не стоит связываться с системой.
Я вешаю трубку, сказав медсестре, чтобы она позвонила мне, если что-то случится. Мне требуется несколько секунд, дабы собраться с мыслями, протереть глаза и перестать погружаться в воспоминания о прошлом.
Затем, как я делаю во время каждого обеденного перерыва, я поднимаюсь на лифте на этаж, где находятся офисы партнеров.
Прошла неделя с тех пор, как я пришла в В&Ш и была поймана Ноксом. Любой другой человек сделал бы все возможное, чтобы держаться на расстоянии. Но не я.
В моей семье было много всего, но беспечность не входила в их число. Я рано поняла, что лучший способ победить врага – узнать о нем как можно больше.
Их ежедневные привычки, их утренние и даже ночные процедуры. Именно там кроются их слабости.
В привычках. В рутине.
Вот почему я взломала его компьютер, телефон и GPS в машине. Что? Мне нужно знать, чем он занимается в любое другое время. И да, это может звучать немного по-сталкерски, но он первым подшутил надо мной. Он первый пригрозил мне.
Никто не угрожает мне и не выходит сухим из воды. Никто.
Я качаю головой. Сейчас я действительно похожа на них, хотя я сделала все возможное, чтобы находиться от них, как можно дальше.
В ходе поисков я выяснила, что его отец не является его биологическим отцом, но он все равно приемный сын влиятельного Английского бизнесмена Итана Стила, и у него есть сестра-близнец и приемная сестра. Приемная сестра вышла замуж за парня из семьи Кинг, которая является еще одной влиятельной фамилией в Великобритании.
Он происходит от денег и власти, чего я и следовало ожидать, но это все равно заставляет меня нервничать. Я ненавижу эти два слова. Деньги и власть. Они принадлежат тому миру, из которого я сбежала.
И мне тоже нужно вырваться из этой орбиты. Потому что, хотя он и не нанес мне визита, я чувствую, как он выжидает, ждет, жаждет подходящего момента для нападения.
Если кто-то и сделает это первым, то это буду я.
Поэтому я направляюсь в открытую офисную зону, где сидят стажеры, младшие юристы и некоторые помощники юристов. Кабинеты младших партнеров находятся на противоположной стороне, откуда они могут наблюдать за стажерами, если откроют жалюзи.
У Нокса жалюзи всегда открыты, что дает всем трехмерный вид через стеклянную стену его кабинета. Как будто ему нечего скрывать.
И ему нечего скрывать. Насколько мне удалось узнать, он безжалостный адвокат по уголовным делам и всегда востребован, возможно, из-за своего наступательного стиля в суде.
Известно, что он ведет себя вызывающе, даже по отношению к жертвам, что снискало ему дурную славу. Естественно, он получает много запросов на ведение дел, но я также узнала, что он отказывается примерно от восьмидесяти процентов из них. Еще одна странная для юристов вещь, но, видимо, партнеры-основатели У&Ш дают ему на это полную свободу действий. Полагаю, именно поэтому он отказывался от предложений всех других фирм присоединиться к ним.
Когда я прихожу, то делаю вид, что пью кофе в зоне отдыха, предназначенной для сотрудников, и пытаюсь понять, изменилось ли что-нибудь.
Обычно ничего нет, и мне приходится ускользать, прежде чем он меня заметит.
Сегодня, однако, все по-другому.
Как только я выхожу из лифта, до меня волнами доносится тихий ропот. Я медленно продвигаюсь вперед и вижу небольшую толпу, наблюдающую за сценой.
Место действия – кабинет Нокса.
Девушка стоит в центре, одетая в бледно-фиолетовое платье и туфли на каблуках. Ее лицо покраснело, и даже на расстоянии я вижу слезы и страдание в ее глазах.
Она совершает мириады движений; ее руки размахивают, когда она говорит, затем она обнимает себя, и за этим следуют новые слезы.
Мой позвоночник переломился в одну линию при виде этой сцены. Это так похоже на то, что было у мамы, когда она была замужем за моим жестоким отчимом.
Самоуспокоение. Непроизвольные подергивания. Даже слезы, которые, кажется, не запланированы.
В разгар ее небольшого срыва Нокс сидит за своим столом, сцепив пальцы у подбородка, и слушает.
На его суровом лице нет ни капли эмоций. Даже фальшивого сочувствия, которое некоторые люди носят в качестве фасада.
Он в своей истинной стихии. Без чувств. Полностью отстраненный от ее страданий, будто ее и ее горя не существует.
Мои ногти впиваются в ладони, и я сжимаю кулаки. Так ли чувствовала себя моя мама с папой?
Что он был слишком безэмоционален, чтобы сочувствовать ей?
Что сколько бы она ни плакала, он никогда не увидит ни этих слез, ни ее боли? Поэтому она отказывалась просить его о помощи?
– Двадцать баксов на то, что он откажет ей, – говорит одна из практиканток, брюнетка со смуглой кожей.
– Я говорю, что он примет ее дело, – отвечает ее коллега, высокий рыжий мужчина.
– Не может быть. – брюнетка качает головой. – Он не шелохнулся за все время ее речи.
– Он просто слушает факты, как обычно. – рыжий размахивает двумя купюрами. – Кто со мной?
Немногие. Между ними разгорается спор о том, что Нокс не принимает много дел и что в последнее время у него просто шквал отказов.
Я наполовину слушаю их, наполовину сосредоточена на девушке, которая продолжает трогать свои руки, локоть, везде, куда может дотянуться.
– На кого ставим? – спрашивает дружелюбный голос, только что прибывший на событие.
Я сразу узнаю его по акценту и медленно отступаю назад. Это Дэниел Стерлинг, еще один младший партнер и ближайший друг Нокса. Если они не работают или не находятся в суде, то они вместе.
В отличие от Нокса, Дэниел специализируется на международном праве и в целом обладает обаятельным характером. Возможно, потому что ямочки на щеках делают его дружелюбным, но присяжные еще не определились, так это или нет.
Несмотря на мои шпионские навыки, я не вычислила ни его, ни Нокса. Со стороны они выглядят как два крутых англичанина, приехавшие сюда учиться и работать. У них прекрасная репутация – или в основном хорошая, если не считать их мужского поведения, – и они построили огромную карьеру за столь короткое время. Они частенько оказываются в центре внимания на светских мероприятиях, о них пишут журналы и пресса – пресса, о которой я узнала только после того, как стала Джейн, поскольку, будучи Анастасией, я почти не уделяла этому внимания.
