Текст книги "Наследница Кодекса Люцифера"

Автор книги: Рихард Дюбель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 36 (всего у книги 49 страниц)

2

Когда Вацлав, шаркая ногами, подошел к дверям библиотеки, он понял, что стук прекратился. Охая, он вынул балку из зажимов, отодвинул засов и распахнул дверь.

Они все стояли снаружи и смотрели на него. Вацлав никогда не думал, что столько людей может поместиться на таком маленьком пространстве. Привратник стоял впереди всех – живой пример выбора предводителя путем коллективного выпихивания вперед злосчастными членами группы. Он сжимал в руке подсвечник, словно оружие, которое, однако, потянуло бы его назад, если бы он вообще сумел поднять его над головой. Казалось, стоит Вацлаву топнуть ногой и крикнуть: «Бу!» – и все завизжат и разбегутся. То, что они терпеливо дожидались его перед библиотекой, в данных обстоятельствах следовало засчитать им вдвойне.

– Все добрые духи… – начал было писклявый голосок из середины группы.

– Ладно, ладно, – перебил его Вацлав. – Это все еще я. Вы должны были бы сказать мне, что наш монастырь посетила госпожа Рытирж из Праги.

– Я неоднократно пробовал сообщить тебе это, – объяснил привратник. – Но ты…

– Забудь, – сказал Вацлав. – Это неважно.

– Но что все-таки произошло в библиотеке? – спросил привратник и попробовал заглянуть Вацлаву через плечо.

– Ничего, – отрезал Вацлав. – А что? Что-то должно было?

– Нет, нет. – Вслед за привратником головы начали покачиваться у двух дюжин монахов и полудюжины бывших разбойников.

Вацлав почувствовал, что кто-то подошел и встал рядом с ним – Александра. Монахи поклонились. Маски добродушия, совершенно одинаковые застыли на лицах у всех, начиная с брата привратника и заканчивая послушником Джузеппе, и Вацлав понял, что его монахи еще большие негодяи, чем он подозревал. Симпатия к ним опалила его таким жаром, что всколыхнула воспоминания о горе, которое они пережили, – о братьях Честмире и Роберте, погибших в Графенвёре, и брате Тадеаше, который, несмотря на тяжелое ранение, мужественно переносил все тяготы плена у Каменного Йоханнеса… Вацлав невольно откашлялся.

– Так значит, мой отец… – заговорила Александра, вытерев слезы и попытавшись привести в порядок волосы.

– И мой…

– …были здесь?

– Естественно, – ответил привратник. – Совсем недавно.

– Они заходили в библиотеку?

Взгляд привратника метался между Александрой и Вацлавом.

– Э… Да…

– Одни?

– No, – громко ответил брат Джузеппе. – Per tutto il tempo con me![60]60
  Нет, все время со мной! (итал.)


[Закрыть]

– Хм! А если подумать?

Привратник покачал головой.

– А моя мать – Агнесс Хлесль?

Привратник снова покачал головой.

Александра и Вацлав украдкой переглянулись.

– Отсюда следует лишь один вывод: ее украли, – пробормотала Александра. Она снова побледнела и невольно шагнула назад, в библиотеку. Вацлав последовал за ней. Монахи навострили уши, однако не решились подойти ближе. – О боже… Если это правда… Когда ты в последний раз проверял, на месте ли книга?

– Я регулярно осматривал замок, но ты и сама знаешь, как обстоят дела с кодексом… Чем меньше ты с ним имеешь дело, тем лучше. Кардинал Хлесль так ни разу и не решился заглянуть в него. Ключи настолько сложные, что нужно обязательно иметь один из них перед глазами как образец, чтобы суметь сымитировать его – а ключа не было ни у кого, кроме твоего и моего отца, твоей матери и меня. Даже у тебя. Даже у твоих братьев. Если бы один ключ пропал или был украден, мы бы сразу узнали об этом.

– А кузнец, который изготовил и замок, и ключ…

– Он был доверенным лицом кардинала Хлесля, не знавшим, для чего они предназначены. А ты ведь помнишь старого кардинала – он доверял человеку только тогда, когда получал на руки письменное поручительство от всех архангелов.

– И, тем не менее, когда именно ты сам видел книгу в последний раз?

– Ну… Много лет назад! Десятилетия! Когда я приступил к своей службе здесь, в монастыре. Но ты и сама должна помнить это время. Вы тогда все меня сопровождали… И наши с тобой отцы на моих глазах положили книгу в тайник…

– Вацлав! – Александра схватила его за руку. В ее глазах можно было прочитать одновременно и сочувствие, и триумф. – Вацлав… Они так и не положили ее в тайник. Они ввели тебя в заблуждение. Они ввели в заблуждение всех, кто считал, что охраняет оригинал. Они подсунули рейхсканцлеру Лобковичу копию, точно так же, как поступили еще с императором Рудольфом, а ты… Тебя они заставили полжизни сторожить пустой сундук.

Вацлав вытаращился на нее. У него не возникло никакого сомнения в том, что она сказала правду.

– О боже! – выдавила Александра. – Я еще точно помню, что папа сказал, когда закончилась эта история с Пернштейном. Он сказал… что теперь они Хранители библии дьявола. Он, мама и дядя Андрей! И к тому же они всю свою жизнь оставались…

– Бывает наследство, вступить в которое никогда не поздно, – проворчал Вацлав. Он чувствовал странную горечь.

– Что?

– Ничего, ничего. Но я понимаю, что ты имеешь в виду. Твои родители и мой отец – не те люди, которые перекладывают ответственность на плечи других, если и сами могут нести ее.

– Но почему мама тогда… Она ведь должна была знать… Почему она мне сказала, что библия находится в Райгерне, если на самом деле она здесь никогда…

– Что именно она сказала тебе? Дословно.

– Батюшки, но я ведь… С тех пор столько всего произошло… Я даже не знаю…

– Подумай. Ты ведь не хочешь признаться, что слушала ее вполуха!

– Нет, конечно, нет. Но… подожди… Она сказала… Да, она сказала, что книга находится там, где один из нас был избран для того, чтобы взять на себя бремя. Я, естественно, думала, что это Райгерн – ведь ты для нас всех…

Вацлав покачал головой. Схватил Александру за плечи.

– Нет, – возразил он. – Нет! Бог ты мой… Твоя мать действительно удивительная женщина! Даже передавая тебе тайну, она все еще была так осторожна, как только могла. Александра! Райгерн – вовсе не то место, где наши семьи впервые стали Хранителями библии дьявола!

– Ты думаешь, она все еще в Пернштейне? Я бы ни за что не захотела возвращаться…

– Нет! Александра! Мы должны уйти гораздо дальше в прошлое. – Хотя он чувствовал горечь из-за того, что его в конце концов все же обманули, он преклонялся перед решением, которое приняли Киприан, Агнесс и Андрей. – Мы должны вернуться туда, где действительно все началось, – в ноябрьскую бурю, в мелкий град, к крикам и насилию, буйству сумасшедшего и родам на слякоти монастырского двора, где расплывалась кровь убитых.

Александра прижала ладонь к горлу.

– Это то место, где все началось, где авантюрист, лишь отчасти представляющий себе, что делает, пробудил библию дьявола из ее столетнего сна и погиб при этом, где ответственность за его грех перешла на его детей, хоть они этого никогда и не желали.

– Подлажице… – прошептала Александра. – Но почему мать дала мне ключ?

– Она надеялась, что ты, если окажешься перед пустым сундуком здесь, в монастыре, поймешь, что она хотела сообщить тебе. Она не смогла бы лучше защитить тайну и одновременно раскрыть ее тебе.

– О боже… Это проклятое, проклятое место…

– Однажды наступает момент, когда приходится встретиться лицом к лицу с духами прошлого. Мы выезжаем немедленно.

– Ты хочешь поехать со мной?

Вацлав посмотрел на нее.

– Разумеется, – сказал он. Как она могла в этом сомневаться?

Чувства на ее лице сменялись быстро, словно свет и тень. Не успев понять, что делает, он наклонился к ней и поцеловал в губы. Она подняла руки, чтобы оттолкнуть его, но силы в ее сопротивлении не было, и она уже скорее крепко держала его за рясу, чем отталкивала. Он прижал ее к себе, и она прильнула к нему, и обняла, и ответила на поцелуй с такой отчаянной страстью, что у него заболели губы и он чуть не задохнулся от ее языка, заполнившего его рот. К своему чудовищному стыду, он почувствовал, как его орган налился кровью, а к стыду добавилось не менее чудовищное замешательство, когда она прижалась к нему животом и он уловил дрожь, сотрясающую ее тело. Бывают ли в жизни более нелепые моменты, чем этот, когда от одного поцелуя можно возбудиться так, что это становится невыносимым? Но бывают ли вообще такие моменты, когда любовь, если захочет, не может взять верх над всем остальным?

Они отстранились друг от друга. Вацлав услышал неоднократное покашливание и шелест множества ног по полу, и его взгляд обратился к монахам. Они все отвернулись и рассматривали стены и потолок лестничной клетки с таким интересом, словно там были замурованы все сокровища Соломона. Он перевел взгляд на Александру. В ее ответном взгляде было столько энергии, что она заполнила его всего целиком.

– Скажи что-нибудь, – хрипло попросила она.

– Господи, дай мне умереть, ибо никогда я не смогу испытать ничего более прекрасного, чем этот момент, – выдавил он.

На глаза у нее навернулись слезы. Когда ее лицо потеряло четкость, он понял, что с ним случилось то же самое. Он с такой силой привлек ее к себе, что у нее перехватило дыхание, а его и без того пострадавшие ребра затрещали. Этот миг мог бы длиться вечно. Этот миг длился слишком недолго.

– Мы не можем стоять здесь и реветь, – сказала она и отступила на шаг. – У нас есть задание.

В конюшне монастыря, как правило, находилось несколько лошадей. Конь Вацлава тоже там стоял, но остальных оставили там потому, что на уход монахов можно было положиться – и заодно сэкономить на сене на зиму. Монахов это тоже устраивало. То, что попадало в желудки лошадей спереди, выходило сзади в качестве удобрения. Так что все оставались довольны, и прежде всего – сами лошади, а розы на четырех углах крестового хода и монастырская земляника славились на все окрестности. Вацлав бросил один лишь взгляд на лошадь, на которой приехала Александра, и выбрал одну из тех, которых оставили в монастыре на зиму. Сейчас был не тот момент, чтобы позволять себе излишнюю щепетильность.

Когда они вывели лошадей за уздцы на улицу, монахи Вацлава уже собрались перед конюшней и молча смотрели на них. Вацлаву пришлось дважды окинуть их внимательным взглядом, прежде чем он понял, что произошло: они сменили темно-серое одеяние бенедиктинцев на черные как ночь рясы. Что же касается смотрителя винного погреба, то у него ряса немного натянулась на животе; наверное, материя слегка села.

– Мы, естественно, едем с вами, – заявил смотритель винного погреба, заметив, что взгляд Вацлава остановился на нем.

– И куда, позвольте спросить?

– Не имею представления, преподобный отче. Скажи нам об этом.

Вацлава охватило безумное желание немедленно запретить обращаться к нему «преподобный отче» и громко крикнуть, что, если поцелуй в библиотеке действительно что-то значит, ему скоро придется передать свою задачу новому настоятелю, а сам он возвратится в мир… Но он взял себя в руки. Задача будет выполнена только тогда, когда делать уже будет больше нечего, а от этого момента его еще отделяет много миль – много миль и один взгляд в ад, который в состоянии поглотить их всех. Его хорошее настроение исчезло, но не желание сделать сто дел одновременно. Он все еще ощущал поцелуй Александры и ее тело в своих руках, и это воспоминание снова наполнило его жизнью.

– Ну ладно, – согласился Вацлав. – Я скажу. Вы все дружными рядами возвращаетесь в монастырь, снимаете черные рясы и молитесь за наше благополучное возвращение.

– При всем уважении, преподобный отче, – нет.

– Это прямое неповиновение.

– Да, так оно и есть. – Ни один из монахов ни на секунду не показался ему нерешительным.

– Это противоречит вашей клятве выполнять правила святого Бенедикта.

– Прости, преподобный отче, но существует послушание, которое превышает то, что значится в правилах и инструкциях, и мы все считаем, что именно такого послушания святой и требует от своих последователей.

– Ах, вот как? – только и сказал Вацлав.

Он почувствовал, что ему сдавило горло, но подумал: «Я всегда спрашивал себя, как могло случиться, что брат Павел, лучший из Хранителей, слепо пошел навстречу собственной гибели и забрал с собой так много человеческих жизней. Теперь я понял. Он тоже следовал послушанию, намного превосходящему Regula Benedicti: послушанию своей любви к аббату. И теперь я тоже знаю, какой силой обладает эта любовь. Вот они стоят, все вместе, и ждут возможности пойти за мной на смерть». Испытывая все большую растерянность, он понял, что среди черных ряс затесалась горсточка оборванных субъектов и выглядят они не менее восторженными, чем монахи. Какой-то беззубый тип решительно кивнул ему. Впервые он увидел его, когда этот человек требовал отдать все ценности и одежду.

– Так не пойдет, – пробормотал Вацлав.

– Пойдет, преподобный отче, – твердо заявил привратник. – И чтобы упредить следующее возражение с твоей стороны, добавлю: в конюшне достаточно лошадей, чтобы мы могли последовать за тобой и госпожой Рытирж, даже если нам придется садиться по двое.

– Eccetto[61]61
  За исключением (итал.).


[Закрыть] смотрителя винного погреба, – пропищал голос откуда-то из группы черных ряс. – Troppo pesante.[62]62
  Слишком тяжелый (итал.).


[Закрыть]

Смотритель винного погреба обернулся.

– Я тебя сейчас…

– Братья, – вмешался Вацлав, стараясь сдержать дрожь в голосе. – Я не могу требовать этого от вас.

– Совершенно верно. Ты не можешь потребовать от нас бросить тебя на произвол судьбы. И госпожу Рытирж, прошу прощения. А теперь, пожалуйста, пропусти нас в конюшню, мы должны седлать лошадей.

– Лошадей только доверили монастырю…

– Время от времени лошадям нужно двигаться. Вот они и побегают. Следуйте за мной, братья, разбейтесь по двое и выбирайте себе лошадей.

– Eccetto…

– Да, да, ладно тебе, доходяга. Вот доживешь до моих лет…

Александра, вместе со своей лошадью подошедшая к Вацлаву, криво улыбнулась ему.

– Интересно, что скажет мама, когда две дюжины черных монахов неожиданно придут ей на помощь.

– Она сунет в руку каждому по дубине и покажет, куда нужно бить. Ну, да ладно. Братья, дорога каждая минута. Мы выступаем немедленно, следуйте за нами.

– Так ты скажешь нам, куда ехать, преподобный отче?

– В Подлажице!

– Mamma mia!

– Вот видишь, доходяга, ты уже обделался со страху!

3

Черные монахи с таким шумом (и с опозданием на добрый час) высыпали из ворот монастыря, что прочие бенедиктинцы и батраки отскочили в сторону и уставились им вслед, открыв рты. В то же самое мгновение их попыталась обогнуть какая-то карета. Кучер, монах в потрепанной черной рясе, с трудом остановил напуганных мулов, тянувших экипаж. Он обернулся и посмотрел назад, на удаляющуюся кавалькаду. В окошке показалась чья-то голова и проследила за его взглядом, после чего оба монаха переглянулись.

– Это были наши братья, – заметил брат Бонифац, сидевший на козлах.

– Ты видел, какие рясы они… – проговорил брат Даниэль.

– Да, видел!

Мулы фыркали и упирались. Оба монаха уставились на облако снега и грязи и снова переглянулись. Брат Даниэль пожал плечами.

– Что они задумали? – спросил брат Бонифац.

Рядом с головой брата Даниэля в окне кареты показалась и голова брата Тадеаша. Брат Тадеаш все еще выглядел так, словно жить ему осталось несколько часов, но за время поездки из Эгера состояние его, по крайней мере, не ухудшилось.

– Куда это они отправились? – прокаркал брат Тадеаш.

– Понятия не имею.

– Назад! – ответил брат Тадеаш.

4

– Это оказалось слишком легко, – прошептал Самуэль на ухо Эббе.

Эбба вздохнула. Люди Самуэля тоже оглядывались, скорее, недоверчиво. Они быстрым аллюром преодолели расстояние между Браунау и Прагой, нашли себе в Праге приют, разведали все возможные места, в которых могла оказаться библия дьявола; выяснили, задав тысячу подчеркнуто невинных вопросов, что в Пражском Граде есть место, пользующееся дурной славой, которое кайзер Рудольф называл «хранилищем диковинок»; за неимением ничего другого, ухватились за эту соломинку; дождались ночи, когда после недолгой оттепели и мгновенно сменившего ее мороза город окутал густой туман; перелезли через стены с обращенной к городу стороны замковой скалы, воспользовавшись канатами и крюками и преодолев опасный альпинистский маршрут; дождались смены караула и проникли в лабиринт замка, где, согласно противоречивым сообщениям, находилось собрание диковинок. Теперь они ощупью искали дорогу сквозь мрак, с каждым мгновением становящийся все более удушающим. Перепуганный до смерти слуга, которого они застали врасплох, когда он устроился в отхожем месте, и которому Альфред Альфредссон приставил кинжал к спине, спотыкаясь, брел впереди, придерживая штаны обеими руками, так как он был слишком напуган, чтобы завязать их… А Самуэль Брахе считал, что это оказалось слишком легко!

– Carpe diem,[63]63
  Лови момент; живи сегодняшним днем (лат.).


[Закрыть] – прошептала она. – Давай посмотрим, что нас там ожидает.

Самуэль схватил ее за руку.

– У меня дурное предчувствие. Это чересчур похоже на приглашение…

– …и смахивает на засаду? Но кто, по твоему мнению, может ожидать нас здесь?

– Мне просто интересно, почему нам разрешили вот так запросто войти.

Она почувствовала его взгляд и постаралась выглядеть решительной. Самуэль велел всем обмазать лица пеплом и жиром, чтобы сливаться с мраком. Его глаза сверкали из-под верхних толстых линий черной смазки, которые он нанес себе на лицо, слева и справа, как полосы у тигра. Вид у него был своеобразный, но она знала, что у нее не лучше. Частичка ее души испытывала сочувствие к провожатому, которому они, должно быть, казались демонами ада, разговаривающими на непонятном языке и, без сомнения, намеревающимися потом съесть его.

– Ты же видела, как лихорадочно в городе роют окопы и возводят линии обороны. Все готовятся отразить нападение Кёнигсмарка. У жителей Праги не хватает ни времени, ни солдат, чтобы охранять даже один-единственный вход в укрепления.

Самуэль легонько толкнул дверь. Она беззвучно открылась на пару дюймов.

– Я не об этом, – проворчал он. – Я о том, что здесь даже не заперто.

Эбба повернулась к провожатому и спросила на его языке:

– Эта дверь обычно баррикадируется?

Мужчина посмотрел на нее, вытаращив глаза. Только сейчас она поняла, что лишь по ее голосу он смог определить, что перед ним женщина. Его губы дрожали как от испуга, так и от растерянности. Его мир перевернулся с ног на голову – ведь какие-то полосатые демоны посреди ночи сорвали его с теплого отхожего места (а еще говорят, что замок охраняется!) и заставили вести их к хранилищу древностей, а теперь еще выясняется, что один из демонов – женщина, к тому же безупречно владеющая его языком… Возможно, в такой ситуации он и в собственном имени ошибок наделал бы. Его взгляд метался между нею и людьми Самуэля.

– Мы можем сидеть здесь и спорить до самого рассвета, но так ничего и не выясним, – прошептала она. – Все, я вхожу.

– Я иду с тобой, – сказал Самуэль.

Эбба не стала возражать. Они переглянулись. Самуэль поправил кинжал на поясе, не глядя отдал одному из своих людей пистолеты и получил взамен еще один кинжал. Эбба тоже сдала огнестрельное оружие. Если они откроют здесь стрельбу, то уже через считанные мгновения им в затылок будет дышать весь гарнизон замка, хватает им солдат или нет.

Самуэль указал на слугу и по-немецки приказал Альфреду:

– Спрячьтесь в пустой комнате, мимо которой мы прошли. Если мы не вернемся через четверть часа, перережь ему глотку и заткни вход его телом.

Альфред кивнул. Слуга задрожал. Самуэль бросил последний взгляд на своих товарищей и беззвучно скользнул в открытую дверь. Когда Эбба последовала за ним, она увидела, как Альфред подмигнул слуге и успокаивающе покачал головой. Затем ее поглотила темнота просторного подвала, в котором ночь царила даже тогда, когда снаружи наступал белый день. Дверь за ее спиной тихо скользнула на место, и мрак стал абсолютным. Она так быстро потеряла ориентацию, что у нее перехватило дыхание.

– Пст! Здесь!

Она услышала скрежет металла и увидела короткую вспышку конуса света. Эбба зажгла свой фонарь на полную мощность, чтобы найти путь к убежищу Самуэля. Пол тихо скрипел у нее под ногами. Ей показалось, будто они неожиданно очутились в огромной пещере. Не возникало никакого сомнения, что они нашли-таки хранилище древностей. Внутри ее тела снова возникла недобрая глухая вибрация, которую она чувствовала в колодце под монастырем в Браунау, ее опять охватило желание оказаться как можно дальше отсюда, вперемешку с таким же непреодолимым желанием подойти ближе, и такое же смутное предчувствие, что еще немного – и она совершит ошибку. Если бы она только знала, в чем заключается эта ошибка: в том, чтобы поддаться могучей притягательной силе, или в том, чтобы поддаться желанию немедленно убежать? Но еще большую уверенность в том, что она должна остаться, придавали ей вовсе не ее ощущения, а поведение Самуэля. Он, кажется, ни на одно мгновение не усомнился в том, что они нашли таинственные сокровища кайзера Рудольфа, а Эбба уже не раз убеждалась, что ощущениям Самуэля можно доверять в любом случае. Она увидела, как коротко вспыхнул его фонарь, и поразилась, как близко она уже подошла к нему. Внезапно его рука схватила ее и потянула вниз. Она присела рядом с ним и стала шарить вокруг. Под ее рукой был прохладный грубый камень колонны.

– Все нормально? – прошептал он.

Она почувствовала в ухе его дыхание и уловила запах пропитанной потом ткани. Вспомнила, что и сама она пахнет не намного лучше. Близость его тела и его щекочущее дыхание одновременно успокаивали и по какой-то непонятной причине возбуждали… И как только она додумала эту мысль до конца, перед ее глазами вспыхнуло одно из многих воспоминаний о королеве Кристине… Они лежали рядом в кровати, Кристина прижималась к спине Эббы и шептала ей в ухо нежности, а ее руки выполняли страстный любовный ритуал на груди и в лоне Эббы…

– Что случилось? – прошипел Самуэль.

– Ничего, – солгала она. – Ничего. Просто мне почудилось, что за спиной у меня возникла старуха с косой.

Она с горечью подумала, что это последнее доказательство (если оно ей вообще нужно) того, что подвал действительно соприкасался с библией дьявола – воспоминание о любви Кристины вдруг наполнило ее отвращением. Ей нестерпимо захотелось разогнать мрак. «Sin lutnine pereo, – подумала она. – Принесение присяги солнечным часам: без света я погибну».

Самуэль вслушивался в темноту.

– Если бы там кто-то был, он бы давно уже ткнул нам в нос половину оружейного склада, – прошептал он наконец. – Давай-ка посмотрим, что здесь есть.

Она услышала резкий щелчок: это он поднял крышку фонаря. Тусклый луч света просочился в темноту, а затем что-то выхватил из мрака.

– Шкаф, – прошептала Эбба.

Она не знала, почему они и дальше разговаривают вполголоса, но это казалось вполне уместным.

– Скорее, что-то вроде полки. – Луч света фонаря Самуэля двинулся дальше. – И еще один, вон там. И там… и там… А это что такое?

Она увидела, что желтый свет затанцевал на чем-то, что в первое мгновение не поддавалось пониманию, – не потому, что свет оказался слишком слаб (хоть так оно и было), а потому, что его вид… Она тоже подняла крышку фонаря и посветила в том же направлении.

– О боже!

Крышка ее фонаря щелкнула и закрылась. Перед глазами у нее плясало изображение, выполненное в странной цветовой гамме. Она слышала собственное дыхание.

– Это всего лишь картина, – успокоил ее Самуэль.

Эбба снова подняла крышку фонаря и направила его на предмет, сверкавший в ровном луче фонаря Самуэля. Она ничего не могла поделать: ее круг света дрожал. Затем она глубоко вдохнула и переместила его в сторону.

– Да их тут много! – в ужасе прошептала она.

– Нечто подобное есть во всех королевских дворах, – ответил Самуэль. – И в Швеции тоже.

– Уже нет! – прошипела Эбба.

– Вопрос в том, лучше ли от этого несчастным. Ведь такие, как они, по-прежнему появляются на свет, и неважно, очарована ими наша королева или нет, И я готов утверждать, что им живется лучше, если они становятся объектом всеобщего любопытства при дворе.

– Неужели тебе хотелось бы, чтобы на тебя весь день глазели и говорили, что терпят тебя лишь потому, что ты…

– …похож на чудовище? Ну да, конечно, мне было бы куда приятнее, если бы придворные перестали глазеть на меня, и заодно я бы лишился крыши над головой и пяти горячих трапез в день, а вместо этого меня бы возили в тележке живодера от деревни к деревне, несмотря на снег, и град, и дождь, и при этом на меня все равно глазели бы, да к тому же я развлекал бы циркачей и крестьян, которые бросали бы мне в клетку гнилые фрукты и тыкали б в меня палками.

Эбба по-прежнему не сводила взгляда с картин. Круг света от фонаря Самуэля давно сдвинулся прочь, но она не могла оторваться от этого ужаса. На первой картине был изображен обнаженный человек, лежащий на животе. Тело его представляло собой бесформенный мешок без рук и ног, и, по всей видимости, он появился на свет уже таким. Картина рядом с этой демонстрировала человека в дорогой одежде, украшенной вышивкой жемчугом, а на шее у него висели золотые цепи. Лицо его было косматой шкурой, из которой выглядывали глаза, ноздри и губы – такие красные, словно он только что напился крови. Губы он растянул в ужасном оскале, но, возможно, он всего лишь улыбался. На следующей картине были изображены женщина и двое детей с такими же, как у мужчины рядом с ними, заросшими волосами лицами… и мохнатыми лапами… и волосы торчали у детей из-под коротких штанишек с манжетами под коленом, а у женщины – из декольте…

– Эбба!

Она сглотнула. Перед ее глазами изображения волосатых людей двигались и смешивались с ее воспоминанием о Кристине, и внезапно ей почудилось, что она чувствует прикосновение меха к своей груди, а одна покрытая густой шерстью лапа протиснулась между ее бедрами…

– Эбба!!

– Вся эта грязь… эта библия дьявола… Она портит все хорошее, что только есть в мире! – прошипела она и дрожащей рукой вытерла губы. – Ее нужно уничтожить, иного она не заслуживает. Сжечь!

Самуэль коснулся ее руки; она чуть не закричала.

– Весь этот зал битком набит такими штуками, – прошептал он. – Создается впечатление, что многие присвоили себе кое-что из этих сокровищ, и все равно она по-прежнему битком набита, как кровать в крестьянской лачуге в дождливый день. Идем вперед. Как только солдаты Кёнигсмарка возьмут город, генерал окажется у цели.

– Что ты имеешь в виду?

– Добычу! – Самуэль сделал широкий жест обеими руками. Стоило побыть здесь подольше, и ты уже начинал догадываться о том, что наполняло огромный зал: поставленные друг на друга полки, шкафы, столы, ящики, сундуки, – все ломилось от безмолвных сокровищ, диковинок и ужасов, ценностей и ветоши: то были сверкающее колдовство богатства и темная магия больного императора, который собирал всю мишуру мира, чтобы наполнить зияющую пустоту внутри, оставившую после себя смерть веры, любви и надежды в его душе. – Кёнигсмарк ведет войну, словно дикий зверь, и каждый состоятельный человек обращается с ним соответственно. Даже герцог Максимилиан Баварский был более желателен для протестантских князей, чем их собственный полководец, граф Ганс Кристоф фон Кёнигсмарк. Но если ему удастся присвоить все эти богатства, то он станет чудовищно богатым зверем, а первое, что богатство дает человеку, это огромную притягательность и много, много друзей…

Они крадучись двинулись вперед. Теперь глаза Эббы, постепенно привыкающие к темноте, различали формы, тусклый блеск рам для картин, едва заметное мерцание сосудов из стекла и металла. У потолка висели чучела сказочных животных, нарисованные глаза в рамах следили за их продвижением вперед. Размытые прямоугольники слегка светились и парили впереди в воздухе; через несколько мгновений ей стало ясно, что это были окна, закрытые изнутри ставнями. По краям ставен снаружи проникал слабый свет и создавал во тьме сокровищницы тусклые геометрические линии.

Самуэль схватил ее за руку и потащил под прикрытие следующей колонны. Она хотела что-то сказать, но он приложил палец к ее губам. Когда она хотела открыть фонарь, он удержал ее. Эбба поискала его взгляд. Он указал ей на что-то. Она бы это ни за что не заметила. Он, кажется, видел в темноте, как рысь.

– Запах усиливается, – прошептал Самуэль.

И правда, запах изменился. Раньше здесь господствовал аромат пыли, влаги и старости; здесь же к ним примешивалась еле уловимая нота трав и лекарств, скрытности и преданных мечтаний, волшебства, таинственности и растраченной в исследованиях алхимии жизни. Но Самуэль обратил ее внимание вовсе не на это.

Впереди находилась крышка люка, и она была раскрыта.

Самуэль двинулся было вперед, но она удержала его.

– Пойду я, – еле слышно прошептала она.

Он покачал головой.

– Не глупи, ротмистр Брахе, – настаивала она. – Если это засада и меня схватят, тебе будет легче освободить меня, чем наоборот. А если там внизу никто не сидит в засаде, то не имеет значения, кто пойдет первым.

– На моем надгробном камне будет написано: «Он позволял женщинам идти впереди него», – буркнул Самуэль.

– Я позабочусь о том, чтобы там написали еще кое-что: «Он был галантным кавалером».

– Иди к черту, ваша милость.

– Только если ты прикроешь мне спину…

Она метнулась вперед, прежде чем он продолжил спор. Перед дырой в полу она остановилась, осторожно легла на живот и подвинулась к краю. Ей пришлось приложить почти нечеловеческое усилие, чтобы заставить себя заглянуть в темноту, которая открывалась перед ней. Мгновение спустя ей стало ясно, что тому, кто, возможно, спрятался там, видны очертания ее тела, а еще мгновение спустя ей показалось, что она почувствовала легкое дуновение ветра, ненадолго опередившее лезвие, метнувшееся вверх и разрезавшее ей шею.

Но ничего не произошло. Она ощутила головокружение и заметила, что перестала дышать. Торопливо вдохнула поглубже. Запах трав и лекарств был здесь сильнее: аромат давно высохших настоек, намек на считавшиеся волшебными составляющие. Она закрыла глаза и снова открыла их, и тем не менее они никак не могли привыкнуть к адской темноте внизу. Весь ее разум возмутился, но иного выхода не было – она вытянула руку с фонарем, так что тот навис над темным зевом колодца, и полностью подняла крышку.

И на нее прыгнуло чудовище.