Текст книги "Наследница Кодекса Люцифера"

Автор книги: Рихард Дюбель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 49 страниц)

– Вам ни за что не удастся затащить ее туда, – заявила Александра.

Священник опустил плечи.

– Но что же мне все-таки делать? – простонал он.

На глаза ему навернулись слезы.

– Оставайтесь здесь и помогите мне принять роды, – сказала Александра, и в словах ее прозвучало больше решительности, чем она на самом деле чувствовала.

– Но ведь… однако… я должен отвести прихожан к пещерам.

– Ваши протеже определенно найдут пещеры и сами, клянусь тремя чертями, – резко возразила Александра.

Когда она подняла глаза, ее замешательство усилилось. Крестьяне смотрели на нее как на человека, который только что приказал отнять у них все добро и выгнать их нагишом в поля. Некоторые женщины заплакали, какой-то старик украдкой сделал в направлении Александры знак-оберег от дурного глаза.

Священник наклонился к ней.

– Послушайте, – прошептал он и в первый раз показался ей хоть немного похожим на мужчину, – вы ничего не понимаете. Во всей округе нет никого, кроме меня, кто мог бы взять на себя руководство. У этой деревни нет бургомистра, крестьянского старосты, совсем никого – нет даже кого-то вроде самого уважаемого крестьянина в районе. Это всего лишь беднота, все эти годы жившая за счет обслуживания резиденции господ фон Лобкович. Помимо меня, наивысшим авторитетом для них был управляющий, а он сбежал много лет назад, прихватив с собой и слуг, и все, что можно было вынести из замка. В последний раз кто-то из господ приезжал сюда очень давно, еще до меня. Люди доверяют мне, как овцы своему пастуху.

– Тогда настало время овцам поднять головы, – прошипела Александра. – Мы ведь оба знаем, что речь сейчас идет о вашем ребенке! Вы что, хотите бросить на произвол судьбы и его, и мать?

Лицо священника исказила ужасная агония. Он встал и посмотрел на своих прихожан. То, что они прочли в его взгляде, заставило некоторых из них опуститься на колени и начать громко молиться.

– Ваше преподобие, вы должны идти с нами, – прошептал крестьянин, который уже настаивал на отъезде.

– Что с вами? – крикнула Александра. – Вы ведь наверняка выросли здесь. Ну же, примите руководство! Доставьте своих соседей в безопасное место. – Она вскочила на ноги. Крестьянин отступил перед ее натиском. – Мне его преподобие тоже нужен. Он должен мне помочь.

Крестьянин так уставился на нее, будто она заговорила на иностранном языке. Затем он стряхнул оцепенение и снова обратился к священнику Бильянове.

– Пожалуйста, ваше преподобие… Без вас мы потеряны. Руки священника дрожали. Он направил взгляд в небо.

– О, Господи, скажи мне, что я должен делать! – застонал он.

Александра указала на Попельку.

– Он уже сказал это вам, черт возьми. Он говорит, что вы должны оставаться здесь, так как мне нужна помощь, чтобы привести ребенка в мир!

– Пожалуйста, ваше преподобие… пещеры. Нам уже пора идти. Без помощи Божьей мы потеряны. Вы должны молиться и охранять нас.

Франтишек Бильянова опустил голову. Он начал всхлипывать. Александра больше не могла выдержать это. Она кинулась на крестьянина, подняв руки. Он отскочил назад и чуть не шлепнулся на землю.

– Бегите! – кричала она. – Вы что, мыши? Или безмозглая скотина? Бегите и скройтесь в пещерах, или, если вы слишком глупы для этого, оставайтесь здесь, а когда сюда придут солдаты Кёнигсмарка, защищайте эту навозную кучу, на которой вы живете, иначе она и для следующих поколений останется всего лишь навозной кучей и никогда не станет вашей родиной!

Александра знала, что ей не следовало предлагать им остаться здесь. Не успела она произнести эти слова, как еще несколько человек опустились на колени, и все разом запричитали:

– От всех злых духов защити нас, о, Святая Мария, Матерь Божья, молись за нас, грешных!

Александра сердито топнула ногой.

– Слабоумные! – крикнула она изо всех сил. – Из-за таких, как вы, генералам уже тридцать лет удается вести войну против этой страны!

Священник схватил ее за руку.

– Пожалуйста… Вы должны понять их… – Слезы оставили борозды на его серых щеках.

– Франа, – вполголоса произнесла Попелька. – Франа… Ты не можешь медлить из-за меня. Бог дал тебе задание спасти деревню. Не греши из-за меня.

– Но мое сердце… – простонал священник.

Попелька улыбнулась.

– Господь ведь позаботился обо мне. Ты только глянь… Александра присматривает за мной. Бог послал ее, чтобы ты мог уйти. И архангел будет охранять нашего сына.

Теперь священник плакал открыто, опустив руки, как будто у него уже не осталось сил даже на то, чтобы протянуть их к ней.

– Мое сердце, – прошептал он. – Мое сердце…

Александра покачала головой. В ней боролись гнев, отвращение и умиление, отчего выражение лица у нее было мрачным. Крестьянин обошел ее на почтительном расстоянии и взял Бильянову за руку.

– Ваше преподобие… мы должны идти!

Бильянова обернулся и схватил Александру за плечи.

– Я вернусь! – хрипло сказал он. – Я вернусь. Я доставлю людей в безопасное место, а затем вернусь назад в деревню, и… и…

– И как долго вас не будет? – с пренебрежением спросила Александра.

– Я не знаю… Если я и ночью буду идти… то до утра…

– Торопитесь, – ответила Александра и повернулась к нему спиной. Она подумала о том, что завтра утром уже могла бы быть в Праге. Фыркнув, она наклонилась, чтобы ухватиться за дышло небольшой телеги. – И принесите свежее козье молоко. Попелька, держись крепче… поехали. Мы возвращаемся назад, в дом пастора.

Еще до того, как родовые схватки стали слишком сильными, Александра подготовила все, что только можно. Так как шведские солдаты все равно разграбят деревню, если они действительно придут сюда, она взяла на себя часть их работы и пробежалась по крестьянским хижинам в поисках одеял, котла и дров. Естественно, она ничего не нашла. В конце концов с помощью камня она разобрала тележку и часть скудной мебели в доме пастора и разожгла огонь на полученной таким образом древесине. Вместо котла притащила в спальню жестяную купель из церкви и долго била по ней ногой, пока внизу не образовалась вмятина, достаточно широкая, чтобы можно было установить купель на железной решетке над очагом. На телеге лежали немногочисленные пожитки священника Бильяновы, в том числе и одеяла. Александра раздела Попельку до нижней рубахи и разорвала ее юбку на широкие полосы, чтобы прокипятить получившиеся тряпки, а затем вывесить их у огня. В общем и целом приготовления свои она сочла жалкими.

– Было бы легче, если бы я могла помассировать тебе живот, – пробормотала она, когда не оставалось больше ничего, кроме как ждать, когда ребенок зашевелится. – Если бы у нас только было немного свиного жира…

– …то мы бы его уже давно съели, – заметила Попелька.

– Намазали бы его на толстый ломоть свежего хлеба, – добавила Александра после паузы.

Попелька улыбнулась.

– И выпили бы кувшин свежего пива.

– Красного вина, – возразила Александра. – «Битурики».

– Не-е! – не согласилась с ней Попелька. – Пиво – это единственный настоящий напиток.

Александра улыбнулась.

– У моего отца в подвале есть бочка «Битурики». Стоит его хоть разочек попробовать, и уже никогда больше не захочешь пить ничего другого.

– А нам раз в год, на праздник урожая, присылали бочку пива из бывшей пивоварни монастыря в Бероуне, такую большую, что в нее можно было залезть целиком и захлебнуться!

Они переглянулись.

– Что касается меня, я вцепилась бы в свой ломоть хлеба со свиным жиром и удрала бы наверх, – сказала Александра.

– Если есть пиво, – объяснила Попелька и внезапно покраснела, – если есть пиво и хорошее мясо, то… тогда… Франа пукает всю ночь, как бык! – Она в ужасе прикрыла рот ладонью и сразу захихикала. – О, Господь на небесах, если он узнает, что я рассказала об этом, ему будет смертельно стыдно! – Она еще сильнее захихикала.

– Я никогда еще не встречала мужчину, который стыдился бы своих ветров, – возразила Александра.

Попелька уже открыто хохотала. Смех ее был настолько заразителен, что Александра тоже рассмеялась. Они довольно долго кудахтали, как две курицы, и вытирали слезы. Попелька хватала ртом воздух и смотрела на Александру. Неожиданно она крепко вцепилась в нее ледяной рукой.

– Кто ты? – спросила она. – Расскажи мне о себе. Ты ведь целительница, не так ли? Почему ты помогаешь мне и моему еще не рожденному ребенку?

– Потому что Бог послал меня? – хрипло ответила вопросом на вопрос Александра.

Попелька, улыбаясь, покачала головой.

И, прежде чем она поняла, что на нее нашло, Александра рассказала ей о Мику, и о Вацлаве, и глубокой боли, и у нее снова будто вырвали сердце из груди, и растерзали его, и снова вылечили: и сердце, и глубокую пропасть у нее в душе; и вот она уже лежит на кровати в объятиях Попельки и плачет, как ребенок; а женщина, насчет которой она подозревала, что одно только чудо позволит ей пережить эту ночь, гладит ее волосы и постоянно повторяет:

– Все будет хорошо.

25

– Александра… мне так больно… Я больше не могу… Я больше не выдержу этого!

– Дыши! Дыши! Ты должна дышать! Вот так: вдох… выдох… вдох… выдох…

– Я не могу… О господи, меня сейчас разорвет…

– Дыши! Облокотись на меня! Вот, я сижу за тобой… Дыши! Вдох… выдох… вдох… выдох…

– О бо-о-о-же!

– Теперь дыши ртом, высунув язык. Как собака. Дыши! Давай, Попелька, ты можешь! Тобит хочет увидеть свою мать! Помоги ему выйти!

– Меня сейчас разорвет!

– Ты должна тужиться. Больно, но ты должна тужиться!

– Не получается! Господь на небесах, я не выдержу этого. Александра… О боже, Александра, помоги мне!

– Я помогаю тебе. Вдохнуть… выдохнуть… тужься… вдохнуть…

– О бо-о-оже!

– Быстрее, пусти меня вперед… Облокотись на свернутые одеяла… Теперь мне нужно перейти вперед…

– Сколько крови!!!

– Кажется, я уже вижу головку…

– Александра, это его кровь?!

– Нет!

– Значит, моя?!

– Все хорошо, Попелька, не беспокойся… Теперь я попробую кое-что… Тебе будет немного больно… Сейчас, просуну руку…

– О, Господь на небесах, о, Святая Мария, благодати полная…

– Попелька, положи руки на живот и нажимай! Осторожно… И не забывай дышать…

– Александра, сколько крови!

– У нас получается. Вдох… выдох… вдох… Ты прекрасно справляешься. Вдох… выдох…

26

Рассвет вползал в маленькое окно. Александра отступила и посмотрела на ребенка и на мать, лежащую рядом с ним. Александра была настолько истощена, что ей казалось, будто она смотрит на них сквозь плотный слой пакли. Снаружи доносился запах густого дыма: во дворе горели окровавленные простыни и тряпки. Глаза Александры воспалились, а когда она хорошенько рассмотрела пальцы, то поняла, что, несмотря на тщательное мытье, под ногтями все еще оставались коричневые полукружия засохшей крови. Она переплела пальцы, прижала руки к груди и медленно пошла вокруг кровати. Одну за другой задула свечи, которые обнаружила в нише за алтарем. Священник Бильянова, должно быть, позабыл о них, иначе упаковал бы их перед бегством вместе с остальными вещами. Священник Бильянова… Александра снова посмотрела на ребенка и его мать. Невзирая на серый свет, оба лица казались розовыми. Она перевела дух, встала на цыпочки и тихонько выскользнула наружу.

Лошадь фыркнула и толкнула ее мордой. Александра убрала попону со спины и положила на ее место седло. Мышцы у нее болели, а когда она наклонилась, чтобы застегнуть ремень под брюхом животного, закружилась голова и ей пришлось ухватиться за большое, теплое, остро пахнущее тело. Она ласково похлопала лошадь по шее.

– Сейчас, – прошептала она. – Сейчас мы поедем отсюда.

Носком сапога она переворошила тлеющие, пахнущие горелым мясом обрывки простынь. В нескольких местах огонь снова разгорелся и набросился на остатки. Запах вызвал у нее тошноту.

Лошадь встряхнула гривой и заржала.

– Тш-ш! – шикнула на нее Александра и приложила палец к губам.

Лошадь покосилась на нее.

Когда она взвилась в седло, ей показалось, будто ей уже сто лет и каждая кость в ее теле вылита из свинца и обложена осколками стекла. Она охнула, когда наконец очутилась на спине лошади.

Уже достаточно рассвело, так что Александра разглядела тень отдаленной цепи гор и ее острые, как зубы, пики. Поля мягкими волнами катились к горам, и там, где они были окутаны нетронутым снежным покровом, в серой рассветной дымке они напоминали огромные дыры в ткани мира. Ей показалось, что на одном из полей она разглядела темную линию, которая терялась вдали: след беглецов. Можно было только надеяться, что пещеры действительно нелегко обнаружить, – поскольку пойти по следу солдатам не составит труда, когда они доберутся до деревни. Одинокая фигура, которую она только что увидела – очень далеко, там, где гребень последней волны далеких полей сливался с предрассветными сумерками, – и которая шла по направлению к деревне, похоже, не сильно отдалилась от гор. Тем не менее Александра знала, что в конце концов этот человек доберется сюда. А ее задача здесь была выполнена.

Она щелкнула языком, и лошадь медленно пошла вперед, на другой конец деревни, к маленькой речке, за которой изгибалась дорога. На окраине Александра обернулась в последний раз. Дома замерли, из них не доносилось ни звука. Тонкий столб дыма перед домом пастора сменил черный цвет на серый и уже почти не был заметен, только запах все еще висел в воздухе.

Фигура исчезла в одной из низких долин. Скоро она снова появится на гребне следующего холма, уже ближе.

Она развернула лошадь и погнала ее рысью.

Франтишек Бильянова, без сомнения, обнаружит свою возлюбленную и ребенка в доме пастора. Ему и придется давать имя ребенку: Попелька привела в этот мир не мальчика, а девочку.

Между ног Попельки Александра увидела не головку, а противоположный конец крошечного тельца. Она попыталась развернуть ребенка, но тот разворачиваться не хотел. Александра достаточно часто помогала при родах, чтобы знать: в такой ситуации можно спасти лишь одну душу – или ребенка, или матери. Когда это случалось с ней прежде, решение принимал супруг роженицы. И ни разу не было такого, чтобы отец выбрал ребенка, а не мать. Александра всегда покидала помещение, когда опытные повитухи после беседы с супругом возвращались и доставали большие, заботливо припрятанные в сумках ножницы. Ее охватывал ужас от одного понимания того, что женщины должны сделать. Она не смогла бы еще и смотреть на это. Она и без того в каждом из нерожденных детей видела Мику. Александра только тогда возвращалась в спальню роженицы, когда все уже было кончено, а мертвый ребенок представлял собой лишь странный маленький сверток, сквозь ткань которого начинала просачиваться кровь.

Здесь не присутствовал супруг, который бы появился достаточно своевременно, чтобы дать ответ на вопрос. Но даже если бы и присутствовал – Александра знала, что душа Франтишека Бильяновы была бы потеряна, если бы ему пришлось принимать такое решение.

В конце концов врач всегда остается один.

И это соответствовало истине – всегда и всюду.

Она поняла, что Попельку спасти не удастся. Все, что она могла сделать, это немного облегчить ей боль. Когда пальцы умирающей, сжимавшие руку Александры, внезапно ослабли, а ее взгляд устремился в неведомое, Александра достала ланцет и вытащила ребенка. Он был жив, и он будет жить и дальше. Если Франтишек Бильянова не забыл взять с собой козье молоко, о чем она его просила, то у ребенка был шанс. Священник отнесет дитя в убежище в пещерах, и какая-нибудь из женщин деревни позаботится о нем. Александра надеялась, что Бильянове не придет в голову мысль отбросить одеяло, чтобы в последний раз посмотреть на Попельку: скрыть разрез не представлялось возможным.

Она не могла даже подумать о том, чтобы взглянуть священнику в глаза и прочитать в них, что в смерти возлюбленной он обвиняет себя. На самом деле итог трагедии не изменился бы, если бы Бильянова остался, разве что он смог бы попрощаться с ней. А теперь у него будет не много времени на прощание с хладным трупом, если он хочет доставить ребенка в безопасное место.

Александра вымыла новорожденное дитя, а потом и мертвую Попельку горячей водой из купели, после чего вычистила пол и кровать, пока нигде не осталось и следа крови. Она собрала простыни и тряпки во дворе и бросила в огонь, который разожгла из последних остатков телеги перед домом пастора.

Возможно, солдаты скоро появятся здесь. Возможно, они обнаружат священника и пустят ему пулю в голову, а младенца зарубят. Возможно, они вообще не войдут в деревню, и тогда его жертва окажется напрасной. Какой смысл в том, что одни живут, а другие умирают? Какой смысл в том, чтобы научиться врачевать, если это искусство ты можешь применять лишь для того, чтобы решать, кому умереть? Какой смысл в том, чтобы однажды познать счастье материнства, если потом приходится смотреть, как твоего ребенка опускают в могилу?

Какой смысл был в том, чтобы прийти сюда?

Лошадь спокойной рысью вынесла Александру из деревни по дороге на северо-восток, по направлению к Бероуну. За ее спиной одинокий мужчина в полях еще немного приблизился к деревне; он тяжело ступал, преодолевая лед и метель. Он не знал, что в конце пути его ждут обломки счастья и что всю оставшуюся жизнь он будет безуспешно пытаться простить себя самого за то, что не сумел помочь любви всей его жизни.

27

То, что столбы дыма над городом росли не из каминных труб, было ясно уже издали. В Бероуне горели дома. Беженцы, уходящие из города редким потоком, тащили за собой тележки или, с трудом переставляя ноги, несли на спинах мешки. Многие шли с непокрытой головой и закутавшись в тряпье, некоторые и вовсе брели босиком, обмотав ноги лохмотьями. Солдаты отняли у них даже обувь.

Александра остановила лошадь рядом с мужчиной, который держал в руках свитки; мужчина носил очки – одно стеклышко было разбито, а второе и вовсе отсутствовало. Волосы его были растрепаны, лицо побледнело, один глаз опух, веко над ним было порвано, и корка засохшей крови протянулась, словно толстый черный рубец, от уголка глаза до носа. Что бы он ни собирался защитить от жадных рук солдат, удары кулаков заставили его внять голосу рассудка. Наверное, он еще мог считать себя счастливчиком: ведь его всего лишь избили.

– Когда они пришли? – спросила Александра.

Мужчина остановился и посмотрел на нее снизу вверх.

– Вчера, перед вечерней, – сказал он. – Три сотни или четыре, я не знаю… Все солдаты.

– И ни одного обоза? – За любой армией всегда следовало множество гражданских лиц, начиная с квартирмейстеров и их помощников и заканчивая семьями солдат.

Когда начинались грабежи, женщины и дети наемников, как правило, участвовали в них. Иногда настолько активно, что их супругам и отцам особо не приходилось вмешиваться.

Мужчина покачал головой.

– Только солдаты.

Экспедиционная армия. Это лишь подтверждало то, что Александра уже подозревала. Кёнигсмарк вышел вперед с частью своих войск, чтобы подготовить почву для общего наступления. Остальная часть его армии, более медлительная, чем генерал, должна в течение нескольких следующих дней войти в страну, в которой все запасы и все, что только может пригодиться, уже реквизировано его солдатами. Затем он зажмет Прагу в смертельные тиски, и никакие смелые вылазки гарнизона не помогут облегчить начинающуюся нужду за стенами – поскольку они не найдут ничего, что можно было бы забрать с собой.

– Звезды предсказывали это, – заявил мужчина и прижал свитки к груди. – Звезды пытались предостеречь нас, но мы не прислушались к ним.

– Звезды, как бы не так, – возразила Александра. – Даже крестьяне в окрестностях уже вчера знали, что солдаты вошли в страну.

– Звезды, – повторил мужчина. – Звезды знают все. – Он откинул голову и смерил Александру снисходительным взглядом уцелевшего глаза. – Им известна судьба мира до дня Страшного суда. – Он закашлялся и обошел лошадь. – Всего вам доброго, милостивая госпожа.

– Постойте! – крикнула Александра ему вслед. – Почему вы все движетесь в этом направлении? Или паром через реку больше не ходит?

Мужчина сделал неопределенный жест, даже не обернувшись.

– Спрашивай звезды и дальше, глупец, – проворчала Александра.

Она снова пустила лошадь вперед.

Городские ворота уцелели. Наверное, какой-то член городского совета с самого начала решил, что защита бессмысленна, и вел переговоры с солдатами. Выкуп и открытые ворота должны были стать платой за то, чтобы грабежи совершались по возможности без жертв и без угрозы поджога. Но потом, похоже, кто-то решил защищаться, или какая-то женщина не захотела отдавать украшения, полученные от матери, или отец попытался помешать проходящему мимо младшему офицеру изнасиловать его дочь… Ситуация постепенно накалилась, и оказалось, что жители Бероуна выплатили добровольный выкуп совершенно напрасно. Пушки, судя по всему, в действие не вступали, иначе их грохот долетел бы и до Кенигинхофа, а вечер и ночь были тихими, пока тишину не нарушили крики Попельки. Выстрелы же из мушкетов и пистолетов, вопли несчастных, в чьи тела вонзались алебарды, и стоны других, чьи сердца пронзали лезвия рапир, не долетели бы до Кенигинхофа. Город был невелик; жителей в нем могло быть максимум в три раза больше, чем мародеров, напавших на него. Двенадцать сотен человек, преимущественно женщин, детей, мирных жителей и стариков, против четырехсот бывалых наемников. Не было никакого сомнения в том, на чьей стороне оказалось превосходство.

На улицах валялись осколки, поломанная мебель, предметы одежды… Тут и там тускло поблескивали темно-красные лужи замерзшей крови. Александра смотрела на это опустошение с немой яростью, пока не добралась до бреши в городской стене на противоположном конце города, где находились река и паром на ней. Потрясенная, она широко раскрыла глаза.

Когда вспыхнуло насилие, несколько десятков граждан, видимо, в панике бросились к парому. Солдаты, очевидно, стали их преследовать. На этом берегу реки вперемешку лежали тела мужчин, женщин, детей: покрытые изморозью безжизненные глаза, распахнутые в немом крике рты, зияющие раны. Паром висел на канате посреди реки, опрокинутый, тихо покачиваясь на мягких волнах. Было видно, что один из блоков, через которые протянут канат, лопнул. Сломали ли его солдаты, или паром сам перевернулся под весом слишком большого количества беглецов и сбросил свой груз в ледяные волны, установить было невозможно. Александра растерянно глядела на него. И тут она увидела, что на противоположном берегу кто-то стоит и смотрит на нее.

– Брод! – крикнула ему Александра. – Где брод?

Мужчина молчал и не сводил с нее взгляда.

– Брод! – заорала Александра. – Мне нужно перейти реку!

Не сводя с нее глаз, мужчина медленно поднял руку. Рот его приоткрылся, и так он и замер. Он не издал ни звука. Палец его указывал на место немного дальше вниз по течению, по эту сторону городских стен. Александра развернула лошадь. Вода будет совершенно ледяной, и в это время года она дойдет ей по меньшей мере до бедер. Александра сомневалась, согласится ли лошадь вообще войти в реку, но она должна попытаться. Она бросила последний взгляд на лежащие друг на друге трупы и проглотила ненависть, которая была настолько огромной, что почти душила ее.

Только когда она уже давно находилась на другом берегу и дрожала от холода в мокрой юбке, а на шкуре лошади образовывались ледяные сосульки, ей неожиданно стало ясно: не останься она, чтобы помочь Попельке прошлой ночью, сегодня утром один из трупов на паромной пристани был бы ее собственным.