Текст книги "Наследница Кодекса Люцифера"

Автор книги: Рихард Дюбель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 49 страниц)

Книга третья
Перекрестки
Январь 1648 года

У боли есть границы, у страха их нет.

Плиний. Письма

1

Хотя солнечный свет и не проникал в обшитое панелями помещение, но он, тем не менее, чувствовался, а увидеть его можно было в улыбке Лидии, которая подняла глаза, когда Вацлав вошел в комнату. Неделю назад, на Богоявление, они еще не знали, доживет ли девочка до утра; сегодня же – и это будто подчеркивал яркий солнечный свет – она уже пошла на поправку. Даже Вацлав, не склонный объявлять происходящее чудом, спросил себя, не вошел ли в Александру в то мгновение, когда она решилась отказаться от ампутации, высший дух. Лидия все еще была бледна, тени под глазами оставались глубокими, и когда она смотрела на Вацлава, ее веки закрывались от усталости. Александра объяснила, что это нормально – чтобы поправиться, Лидии нужно как можно больше спать. Разумеется, на руке Лидии останутся глубокие шрамы, и Александра уже заметила, что кожа девочки в нескольких местах почти потеряла чувствительность, но ее все же удалось избавить от судьбы инвалида.

«Впрочем, отец пациентки до сих пор не выразил ей за это свою признательность», – подумал Вацлав.

Александра, менявшая повязку на подсохших шрамах и одновременно протиравшая руку Лидии влажной тряпицей, подняла глаза. Ее улыбка согрела сердце Вацлава еще сильнее, чем улыбка девочки, хотя уже через мгновение улыбка сменилась тем подчеркнуто безразличным выражением лица, которое Александра демонстрировала ему чаще всего.

– Пора, – сообщил Вацлав.

– Уже?

– Солнце светит. Разве есть более серьезная причина для того, чтобы отправиться в путь?

Она посмотрела на него. Он надеялся, что она спросит, нет ли у него еще более серьезной причины для того, чтобы остаться, но она промолчала. Он пожал плечами.

– Братья в нетерпении бьют копытами.

Александра кивнула. Голова Лидии все глубже опускалась в подушки, и как только был завязан бант, закреплявший повязку, она заснула. Александра встала и подошла к Вацлаву. Сердце у него застучало быстрее.

– И здесь, в Вюрцбурге, все спокойно, – сказал он. – Даже расследование уничтожения ведьм, кажется, остановилось. – Он откашлялся, понимая, что попусту мелет языком, но пусть лучше так, чем произнести то, что он действительно хотел сказать. – Из Мюнстера и Оснабрюка доходят слухи, что мирные переговоры снова начались. Радикальных представителей обеих конфессий, похоже, за последние несколько недель удалось обвести вокруг пальца. Нунций Киджи, посредник Папы, который, следуя распоряжению его святейшества, все время уходил от прямого ответа, потерял значительную часть влияния – или позволил лишить себя влияния, чтобы Папа мог сохранить лицо, если дойдет до соглашений, которые противоречат интересам Святого престола. Нидерландцы и испанцы находятся в шаге от того, чтобы заключить мир друг с другом, причем выгода на стороне Нидерландов: они получат полный суверенитет и государственную независимость. Александра… – он перевел дух, – мир уже так близок, что его можно потрогать. Что еще может произойти? Испания и Франция по-прежнему находятся в состоянии войны, но, как я слышал, император Фердинанд склоняется к тому, чтобы помочь своему двоюродному брату Филиппу, а в одиночку испанцу против французов не выстоять. Ты еще не забыла…

Александра накрыла его руку своей ладонью.

– Тихо, Вацлав. Пусть Лидия поспит.

– …ты еще не забыла, о чем мы думали тогда, когда встретились в старых садах под Пражским Градом?

Александра подняла палец, будто желая закрыть ему рот, но она опоздала.

– Мы думали, что война не оставит нам времени. Александра, война уже почти закончилась. Тридцать лет у нас не было времени, но теперь…

Он замолчал, увидев выражение ее глаз. На самом деле он так не думал. Все вовсе не было так просто. Для них двоих ничего и никогда не было простым. Она покачала головой.

– Мы тогда очень о многом думали. Но ничто не вышло так, как мы хотели.

– Ну почему же, Александра. Почти… мы ведь почти…

– У нас совсем ничего не было, – отрезала она. – Мы один раз переспали, и все. Это была ошибка.

Он ничего другого и не ожидал, но сердце у него заныло.

– Это одно из воспоминаний, которые я считаю святыми.

– Воспоминания… Если бы ты забрал у меня все мои воспоминания, я была бы тебе благодарна.

– Александра!

Она посмотрела на него снизу вверх, и от боли в ее глазах у него перехватило дыхание.

– Те немногие хорошие воспоминания, которые у меня были, превратились в пепел задолго до появления плохих.

– Воспоминание о чем-то прекрасном остается навсегда, даже если потом и случается что-то плохое. Ты слишком все упрощаешь, когда говоришь: «Я все забыла».

– Это ты все упрощаешь, не я. Нельзя повернуть колесо на тридцать лет назад, в тот день и сон, которых на самом деле никогда не существовало, только потому, что тебе хочется, чтобы они у нас были.

– Александра… Прошу тебя… Ты ведь сейчас отрицаешь то, что тогда произошло больше, чем…

– Ты отрицаешь действительность, Вацлав.

Он решил зайти с другой стороны.

– Я приехал не только для того, чтобы попрощаться. На самом деле я хотел попытаться убедить тебя…

Александра покачала головой.

– Нет. Я возвращаюсь домой с мамой и семьей Андреаса, как только дороги расчистятся и Лидию можно будет перевозить.

– Ты слишком боишься взглянуть в лицо фактам: реальность – вовсе не то, чем ты ее считаешь!

– Я боюсь, что ты вернешь меня к той точке в моей жизни, которую я уже преодолела.

– Преодолела? Ты хочешь сказать, вытеснила из памяти.

– Нет, я хочу сказать – преодолела. Я знаю, что говорю. Преодолела – оставила, переварила, справилась, осилила. Это прошлое, и все, что из этого осталось в моих воспоминаниях, – это боль, которую я тогда испытала!

Он пораженно смотрел, как она вытирает слезы.

– Какую боль я причинил тебе, которую бы ты не причинила мне в тысячекратном размере? Ты ведь знаешь, я никогда не хотел обидеть тебя.

Она рассердилась.

– Ты не понимаешь.

– Так объясни.

– Это прошлое! Прекрати, наконец, в нем копаться. Это прошлое!

Лидия зашевелилась и открыла глаза. Она растерянно посмотрела на них.

– Что случилось? – прошептала она. – Из-за чего вы спорите?

– Да так, пустяки, – хором ответили Вацлав и Александра, и Вацлав сглотнул, осознав, что отговорка оказалась куда ближе к правде, чем ему бы хотелось. Похоже, в глазах Александры все, что эти годы давало ему надежду на то, что когда-нибудь их история тоже получит правильный конец, – было пустяком.

– Мне хочется пить, – сказала Лидия.

– Я принесу тебе чего-нибудь, сокровище мое. Не волнуйся.

– Ты уже уходишь, преподобный отче?

– Вацлав, – механически поправил ее Вацлав.

Лидия слабо улыбнулась.

– Папа вымоет мне рот с мылом, если я не проявлю должного уважения, он сам так говорит.

– Я ему об этом не скажу, – натянуто пошутил Вацлав. Но Лидия уже снова закрыла глаза. Ее губы были бледными и сухими. – До свидания, Лидия. Да пребудет с тобой Господь.

– Спасибо, преподобный отче, – едва слышно прошептала она.

Александра взяла Вацлава за руку и подтолкнула к двери. Снаружи она остановилась и задержала его руку в своей.

– Давай не будем прощаться на такой ноте, – предложила она. – Когда я поняла, что вы с Мельхиором отправились за мной и мамой, будто мы не в состоянии сами о себе позаботиться, я сначала рассердилась, но теперь знаю, что без твоей поддержки никогда не решилась бы попробовать спасти руку Лидии. Я благодарю тебя… – она сжала его пальцы и заглянула ему в глаза, – я благодарю тебя, мой лучший друг. Прости, что ты никогда не сможешь стать кем-то большим… – Она отвернулась.

– Ты лжешь, – сдавленно произнес он.

– Прощай, Вацлав. Молись за мир и за то, чтобы мы увиделись вновь в тот день, когда вера, надежда и любовь одержат окончательную победу.

Она хотела забрать у него свою руку, но он удержал ее, а затем привлек к себе и обнял. Сердце его колотилось как бешеное. Она сначала была напряженной, как доска, но затем неожиданно ответила на его объятие. Слезы навернулись ему на глаза. Он еще сильнее прижал ее к себе, и она не отстранилась.

– Ты лжешь, – хрипло повторил он.

– Все лгут, – услышал он ее неясный ответ.

Он с трудом понял, о чем она говорит.

– Хочешь ли ты услышать правду, Александра? Правда состоит в том, что я не колеблясь…

– Молчи, – выдавила она.

– Нет, дай мне сказать. Ты только думаешь, будто знаешь, как я отношусь кое к чему. Но я бы сразу…

Она отшатнулась и так грубо оттолкнула его, что он сделал несколько шагов назад и ударился спиной о стену.

– Не говори этого! – прошипела она. – Никогда не говори! Даже не думай!

– Но почему?

– Потому что тем самым ты перекладываешь на меня ответственность за то, что твоя жизнь была ложью! Или ответственность за то, что ты превращаешь ее в ложь. Да как ты смеешь так со мной поступать!

Она резко развернулась и выбежала из анфилады комнат, которая вела к постели Лидии. Вацлав остался стоять с ощущением, что у него только что вырвали внутренности. Он с изумлением понял, что Александра действительно совершенно точно знала, что именно он хотел сказать. Она всегда знала это. Она знала это еще до того, как он сам это понял, – вот в чем состояло все безумие данного открытия. Скажи только слово (хотел он крикнуть ей), скажи только слово, и я сброшу свою рясу и отрекусь от обета, выйду из состава ордена, вернусь обратно в мир… ради тебя. Ради тебя одной. Скажи только слово…

Но она не позволила ему произнести эти слова. Это был его подарок ей; она знала о нем все время, но отвергла, прежде чем он успел вручить его.

Возможно ли выставить себя большим глупцом? Возможно ли совершить большую глупость, чем надеяться несмотря ни на что?

Он медленно тронулся с места, но чем дальше он уходил, тем быстрее становились его шаги, и когда он добрался до последней комнаты, ведущей на верхнюю лестничную площадку, он уже бежал. Пока что у него не было более неотложной задачи, чем убраться из этого дома как можно скорее.

На середине лестницы он встретил одну из служанок, которая испуганно взглянула на него и посторонилась. Вацлав взял себя в руки.

– Где… где мне найти хозяина? – спросил он.

– В большом зале на первом этаже. Там, где раньше, должно быть, находилась контора…

– Хорошо! – Вацлав кивнул и, тяжело ступая, прошел мимо нее. И тут, с сильным опозданием, он вспомнил о том, кем является. Он остановился и повернулся к ней. – Да благословит тебя Господь, дочь моя.

Служанка перекрестилась и опустила глаза.

– Благодарение Иисусу Христу.

– Аминь.

Вацлав слышал голоса в большом пустом помещении, но он был настолько занят самим собой, что вошел не задумываясь. Разговор стих, и он понял, что помешал. Андреас и Мельхиор Хлесль стояли друг напротив друга, ближе, чем бывает при обычной беседе. Постепенно ему стало ясно, что улыбки, которые они нацепили, увидев его, были фальшивыми и что лицо у Андреаса покраснело и распухло, а Мельхиор весь скособочился. С первого взгляда казалось, что они спорили из-за огромной кучи полусгнивших конторок и плетеных перегородок в задней части комнаты, но Вацлав догадался, что причина их горячности кроется кое в чем другом. Лицо у него покрылось румянцем.

– О, – смущенно произнес он, – о… простите. Я просто хотел…

Андреас обошел младшего брата и протянул руку. Его голос сочился приветливостью.

– Преподобный отче, мне очень жаль, что ты уже хочешь нас покинуть.

– Только монахи называют меня «преподобный отче», – вздохнул Вацлав.

– Прости, кузен – это из уважения к твоей рясе.

– Это из воловьего упрямства, – буркнул Мельхиор.

Андреас резко развернулся и нервно похлопал брата по плечу.

– Ха-ха-ха! Дружище! Только тебе дозволяется безнаказанно говорить мне подобное! – Он так широко улыбался, будто ему за это платили.

Вацлав сделал шаг вперед и обнял Андреаса, тем самым так выбив того из равновесия, что у него даже краснота с лица сошла.

– Береги себя и своих близких, Андреас. Александра спасла Лидию – доставь ее и всех остальных домой.

– Мог бы и не говорить мне об этом, кузен. Ха-ха-ха! – Его смех прозвучал еще агрессивнее, чем бормотание Мельхиора. – Господь свидетель, ты хотел как лучше, когда приехал сюда. Жаль, что ты на самом деле ничем не сумел помочь. Я надеюсь, ты не обижаешься за это на нас.

– Я рад, что приехал, – возразил Вацлав и почувствовал, что его собственная улыбка тоже внезапно стала деревянной.

Мельхиор обнял Вацлава, опередив его в этом.

– Увидимся в Райгерне, – тихо произнес он.

– Но ты ведь проводишь Андреаса и его семью в Прагу?

– Конечно. Я только подумал… что как-нибудь потом мы обязательно встретимся в Райгерне.

– Конечно, – согласился Вацлав.

Андреас нетерпеливо посмотрел на него, затем сложил руки и опустил голову. Для старшего сына дома Хлесль это был почти тонкий намек на то, что, с его точки зрения, пора уж и честь знать.

– Да благословит Господь этот дом и всех, кто живет в нем. Господи, окажи им благоволение. Это добрые люди, – пробормотал Вацлав.

Краем глаза он заметил, что Мельхиор сжал кулаки, вместо того чтобы сложить руки так, как это сделал его брат.

– Спасибо, – сказал Андреас. – Прощай, дорогой кузен. Я рад, что мы повидались.

Вацлав кивнул и улыбнулся. Он вышел, закрыв за собой дверь, громко топая, добрался до входных дверей, а затем, переступая на цыпочках, вернулся и прижался к стене у двери в контору. Он четко слышал каждое слово, которое там произносилось.

2

– Ты засранец, – заявил Мельхиор.

– В твоих устах это звучит как комплимент, – возразил Андреас.

Мельхиор засопел.

– То-то ты собирался вцепиться мне из-за этого комплимента в глаза. Если бы не вошел Вацлав…

– Ты перепутал меня с собой. Это ведь ты всегда сначала действуешь, а затем уже думаешь. Если бы я хотел, чтобы ты и наш одетый в рясу братец приехали в Вюрцбург, я бы непременно вызвал вас сюда.

– О, – протянул Мельхиор, – даже так, «вызвал»… Обычной просьбы вполне хватило бы.

– Ну и что, разве я об этом просил, черт возьми? Вот уже три недели, как я кормлю семерых, а эти ребята прожорливей саранчи.

– Не забывай, что ты, хотя тебя никто и не просил, кормил еще и своего младшего братца.

– Мог бы и не упоминать об этом, тем более что это уже дело обыденное.

– Что – обыденное?

– То, что я вынужден подтирать тебе зад!

– Ну, отлично, – заметил Мельхиор. – Снова-здорово.

– А разве я не прав? Где ты был, когда Адам Августин умирал посреди хаоса вокруг нашего торгового представительства в Амстердаме, вызванного подделкой фирменных документов ради участия в безумных спекуляциях проклятыми луковицами тюльпанов? И у кого сработало чутье, кто отговаривал всех от того, чтобы участвовать в спекуляциях, когда сам старый Вилем подцепил эту заразу и отчаянно просил отца и дядю Андрея оплатить свою долю участия в предприятии? Но вот прошло три года, и – бам! – пузырь лопнул, и мы бы все остались без штанов, если бы ввязались в это дело. Разве тебе ночи напролет поступали сообщения о творящемся безумии, разве тебе приходилось неделями выслушивать, что ты легкомысленно отказался заработать целое состояние, когда цены за короткий срок выросли в пятьдесят раз и за три луковицы можно было купить целый дом в Амстердаме? А за пару лет до того, когда мы чуть не разорились, пытаясь спасти нашего поверенного здесь, в Вюрцбурге, вместе с его семьей, в то время как безумцы каждую неделю возводили полдесятка человек на костер? Кто вел переговоры с епископатом о сумме взятки, хотя его чуть не выворачивало при мысли о том, что тем самым он финансирует этого дьявола архиепископа и его крестовый поход?

– Нет необходимости напоминать мне об этом: именно я вывел людей туманной ночью из Вюрцбурга и доставил в Прагу.

Они уставились друг на друга, неожиданно оказавшись готовыми возобновить конфликт с того самого места, на котором их прервало появление Вацлава, а именно – на желании перейти к применению физической силы. Андреас откашлялся.

– Да, ты их доставил. Был бы с этого толк, если бы перед тем я не вел переговоры как сумасшедший? О да, я знаю – папа улыбался во весь рот, когда ты привез беглецов в Прагу, Александра всю рубаху тебе залила слезами от радости, что ты не получил ни единой царапины, а мама во всеуслышание заявила, что в следующий раз непременно присоединится к тебе, так как, если не считать папу, только с тобой можно пережить захватывающие приключения!

– Все они сказали, что своим успехом я обязан лишь твоим усилиям.

– Да, черт побери. Но по плечу они хлопали и зацеловывали от радости тебя!

– Послушай, Андреас…

– Нет, это ты послушай, Мельхиор. Ты думаешь, у меня был выбор? Если бы я сказал папе: «Засунь себе фирму сам знаешь куда, у меня нет желания тратить свою жизнь исключительно на беспокойство о том, не разорю ли я крохотной ошибкой четыре семьи и не превращу ли в банкрота лучшее предприятие во всей Праге»? Или мне надо было сказать: «Как, кузен Вацлав тоже не испытывает такого желания, он предпочитает поддаться уговорам старого кардинала сделать карьеру в церкви, но это ваша проблема, а не моя»? Или мне надо было сказать: «Вот как, Мельхиор не создан для того, чтобы брать на себя ответственность, сидя за письменным столом, он человек действия, но мне все равно, что ему теперь придется совершать свои подвиги с помощью пера и абака»? Или мне надо было сказать…

– Да, так и надо было сказать, – перебил его Мельхиор. – Потому что в действительности все, что ты сказал, было: «Папа, ты спросил единственного подходящего человека в этой семье».

Андреас тяжело дышал.

– И я, черт возьми, оказался прав! – проревел он.

– Что ж ты тогда жалуешься?

Андреас прищурился.

– Знаешь ли ты, на что я жалуюсь? На то, что я – хозяин фирмы, но все считают, что меня надо постоянно контролировать и говорить мне, что я должен делать. Я, великий Андреас Хлесль, я, уважаемый член городского совета, я, торговый агент, который мог бы создать новую моду в Праге, просто натянув штаны на голову и пробежавшись босиком по переулкам! Однако для этой семьи я – всего лишь идиот! Вне семьи я всем нужен, но внутри нее никто не считает меня способным принять правильное решение, даже в том, что касается жизни моей собственной дочери! Я не хотел, чтобы Александра со своим… колдовством переступала порог моего дома! Я хотел нанять лучших врачей Праги! Я оплатил бы их услуги собственными деньгами, не деньгами фирмы – но нет, даже в этом деле мама приняла решение через мою голову!

– Радуйся, – заметил Мельхиор. – От рук любого другого знахаря Лидия умерла бы. Только Александра могла спасти ее.

– Да что ты в этом понимаешь? – закричал Андреас. – Или ты в последнее время успел превратиться из бездельника в медикуса?!

– Ты и правда засранец, – сказал Мельхиор.

– Да, я засранец. Для вас всех я – засранец. Для Вацлава, чей проклятый Богом монастырь пожирает в год столько средств, сколько стоит небольшая флотилия кораблей с пряностями; для мамы, и папы, и дяди Андрея, которые только притворились, будто передают мне фирму; для Александры, которая отталкивала меня в детстве, когда я дарил ей красивый камень, но заключала в объятия тебя, даже если ты пачкал ей одежду Своими грязными лапами; для тебя, так как ты считаешь меня просто разжиревшим болваном, который покупает тебе новые шляпы… – Андреас начал задыхаться, В его глазах стояли слезы. – Даже для Карины…

– Оставь Карину в покое, – приказал Мельхиор.

– Почему? Неужели тебе неприятно слышать, что твой брат помогает себе рукой, сидя в уборной, поскольку жена не пускает его к себе с самого Рождества? Или это тебя скорее радует, и ты боишься, как бы я не заметил? Или… – Лицо Андреаса просияло, но от этого стало страшным, – постой-ка… Да… разумеется, мне это только теперь пришло в голову, я ведь засранец… А разве ты приехал к нам не на Рождество? Так может, ты и трахаешь ее в уборной, стоит мне только выйти? Осторожнее, смотрите не проломите пол и не упадите в яму, вас ведь могут и не найти среди других куч…

Мельхиор ударил с такой силой, что кожа на костяшках его пальцев с треском лопнула и от удара заныло запястье. Андреас, будучи выше его на полголовы и толще раза в полтора, сделал оборот вокруг собственной оси и рухнул между конторками. Гнилая древесина просто взорвалась под его весом, во все стороны полетели обломки, ножки и столешницы погребли его под собой. Из-за дверей раздался какой-то шум, и Мельхиор развернулся, бросился к дверям и распахнул их. Часть коридора между комнатой и входной дверью была пуста. От входных дверей прилетел ледяной ветер и остудил его горящие щеки. Он уставился на свой кулак, по которому протянулась кривая дорожка из его собственной крови. Он покачнулся и схватился за косяк.

– Вот черт, – пробормотал он, вернулся, тяжело ступая, в комнату и отодвинул в сторону поломанную мебель, под которой лежал его брат.

Левая щека Андреаса уже налилась фиолетовым цветом, из ноздрей текла кровь, а губы беззвучно шевелились, по меньшей мере один зуб был выбит. Он открыл глаза, прищурился и, кажется, никак не мог узнать брата.

Мельхиор убрал последнюю конторку и протянул ему руку. Андреас вздрогнул и невольно отшатнулся. Мельхиор крякнул и снова протянул открытую ладонь. Андреас встретился с Мельхиором взглядом, оттолкнул его руку и отвернулся, будто слишком устав для этого мира и будто решив, что нет ничего менее реального, чем фигура младшего брата перед ним.