Текст книги "Наследница Кодекса Люцифера"

Автор книги: Рихард Дюбель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 49 страниц)

31

Мельхиор и сам не знал, что натолкнуло его на эту идею. Когда три человека взобрались по лестнице и остановились на лестничной площадке, чтобы сориентироваться, он крикнул: «Я здесь!» Он сидел на стуле в кабинете магистра, раскидав по испачканной столешнице пергаменты и листки бумаги, так что рассмотреть пролитые чернила теперь было невозможно, а стол превратился в рабочее место очень занятого человека. Мантию магистра он набросил на плечи.

Первый из трех мужчин был одет в одну только рубаху, распахнутую у ворота и открывавшую выступающие ребра под грязно-желтой кожей. Он неторопливо вошел внутрь: пересекающие торс кожаные ремни, рапира, пистолеты за поясом и мечтательная улыбка – настоящий властелин мира. Портупея на левом бедре была пуста, будто он потерял вторую рапиру, которая, несомненно, недавно висела там. Взгляд его был настолько невыразительным, что невольно напомнил Мельхиору о взгляде самоубийцы, лежавшего в своей спальне под одеялом. Мельхиор сдержал дрожь.

Второй был одет в обычные пестрые лохмотья, какие часто увидишь на солдате или разбойнике. Он тянул за собой, словно упрямого осла, третьего мужчину. Тот был одет в черную рясу, заваливался в сторону и хромал, будто у него что-то болит. Руки у него были связаны, и его вели за свободный конец веревки. Когда его взгляд упал на Мельхиора, он распахнул глаза и раскрыл рот. Так как он шел замыкающим, его спутники этого не заметили. Мельхиор отреагировал молниеносно. Он откинулся на спинку стула с выражением лица человека, которому помешали работать.

– Я – комтур розенкрейцеров в Эгере, – рявкнул он. – Без сомнения, вы мне сейчас сообщите, как мне следует называть вас.

Он сказал это больше монаху в черной рясе, чем двум другим. Они невольно обернулись, но монах уже взял себя в руки и со страдальческим выражением лица смотрел в пол. Второй разбойник дернул за веревку, которую он держал в кулаке, и монах застонал и скривился. Тем временем Мельхиор вспомнил его имя: брат Тадеаш. Второй разбойник ухмыльнулся и обратился к Мельхиору.

– С чего бы это такого юнца назначили комтуром? – насмешливо спросил он.

– Ас чего бы это кучу крысиного дерьма обучили человеческой речи? – спросил Мельхиор.

Лицо второго разбойника перекосилось. Мельхиор склонился над столом, словно растущая ярость на лице вооруженного до зубов разбойника – такая мелочь, на которую и внимания обращать не стоит.

– Пошли вон, я занят, – приказал он.

– Йоханнес удивился, что вы здесь… совсем один, преподобие, – объяснил первый мужчина.

– А кто такой Йоханнес? – сердито уточнил Мельхиор.

Мужчина раскинул руки и сделал полный оборот вокруг своей оси.

– Я – Йоханнес, – заявил он. – Йоханнес. Каменный Йоханнес!

– Йоханнес! – крикнул второй мужчина и сжал кулак.

– Пусть так, – ответил Мельхиор. – И кстати, я вовсе не один. Мой верный друг всегда поддержит меня. – Он положил свой пистолет с колесцовым замком на стол и взвел курок. Раздался громкий щелчок.

– Ха-ха-ха! – воскликнул спутник Йоханнеса. – А нас двое.

– Вас трое, – поправил его Мельхиор, – но давайте не будем отвлекаться на большие числа. Сколько бы вас ни было, ты станешь первым, кому придется соскабливать свой мозг со стены, если ты сделаешь глупость.

– Ха-ха-ха! – снова воскликнул мужчина, но прозвучало это уже не так самоуверенно.

– Двое или трое, – сказал Йоханнес. – Вообще-то, Йоханнес хочет говорить с вами о третьем.

– Вот как? Тогда позвольте ему сесть. Судя по его виду, у него что-то болит.

– Ничего, потерпит. Таких, как он, у Йоханнеса… еще несколько.

Мельхиор положил обе ладони на стол и глубоко вздохнул. Затем демонстративно уставился прямо в глаза Йоханнесу.

– Вы хотите сообщить мне, что держите в плену католических монахов? Бенедиктинцев?

– Так и есть, чтоб меня, – сказал второй.

– Если ты еще раз откроешь пасть, – произнес Мельхиор с настолько убедительной холодной яростью, что тот испуганно заморгал, – пусти себе лучше пулю в лоб, прежде чем ляпнуть еще какую-нибудь глупость. – Он повернулся к Йоханнесу, не став ждать ответа. – Я исхожу из того, что вы предводитель группы… скажем так, рыцарей удачи.

– Это выражение нравится Йоханнесу.

– Хорошо! Тогда объясните этому идиоту, что я не шутил. Если здесь кто-то и будет говорить, то лишь я, а кроме вас никто отвечать не должен, ясно?

Веки второго разбойника стали подергиваться от гнева. Йоханнеса ситуация, похоже, немного позабавила, но он бросил через плечо:

– Преподобие еще не понял, что… говорить будет Йоханнес. Но он прав в том, что ты должен держать язык за зубами. Ясно?

– Конечно, Йоханнес. – Судорожно сжатая челюсть раскусила два слова.

– Вы, вероятно, хотите предложить мне внести выкуп, – произнес Мельхиор, чтобы сохранить инициативу.

Йоханнес поднял брови.

– Браво, преподобие.

Мельхиор снова склонился над своей работой.

– Что, я похож на человека, который носит рясу бенедиктинца? – Он буквально услышал, как замерли мысли Йоханнеса, но даже не поднял глаза, а притворился, будто ищет определенный документ. Наконец он указал на лист бумаги, который был ближе всего к стоявшему у стола Йоханнесу. – Вот он. Дайте его сюда!

Йоханнес не пошевелился. Мельхиор поднял глаза.

– Вот этот листок. Ну же, не спите!

Йоханнес переводил взгляд с документа на лицо Мельхиора и обратно. Затем его взгляд лихорадочно заметался по помещению. Мельхиор вздохнул, встал и сам взял листок. Он не имел ни малейшего представления о том, что там написано, но понимал, что нужно продолжать ломать комедию. Он каждую секунду ждал, что Йоханнес схватит его, и постарался держать правую руку поближе к пистолету. Но ничего не произошло. Было очевидно, что стоящий перед ним человек безумен. Мельхиору удалось лишить его и без того сомнительного душевного равновесия. Он старался игнорировать становящийся все более паническим взгляд брата Тадеаша. В его голове созрел план, как только он услышал, что монах и его братья находятся во власти Йоханнеса. Ох уж этот Вацлав и его тактика! Он едва сдержался, чтобы не спросить мимоходом, не слышал ли уже Йоханнес об одиннадцатой заповеди.

Мельхиор притворился, что бегло читает текст на бумаге. Затем он поднял голову.

– Вы все еще здесь?

– Думаю, вы не понимаете… – нетвердо произнес Йоханнес. – Я могу убить ваших ребят в любой момент…

– Если вы непременно хотите попробовать потягаться с десятками тысяч бенедиктинцев, милости прошу. А теперь идите с Богом и заберите с собой этот мусор. – И Мельхиор сделал неопределенный жест в направлении двух мужчин. Краем глаза он заметил, что лица второго разбойника и брата Тадеаша стали очень похожими: огромные, недоверчиво открытые глаза и рты.

Йоханнес оперся о стол и выдвинул голову вперед. В уголках его рта появилась пена. Он так сильно дрожал, что дрожь передалась Мельхиору через стол.

Скорчив недовольную гримасу, Мельхиор наклонился и притворился, что ему нужен еще один листок, случайно оказавшийся прямо возле рук Йоханнеса.

– Один час, – сдавленно прошептал Йоханнес. – Я даю вам один час. А затем я кастрирую первого монаха и позволю ему… подавиться… собственным обрубком.

– Один час, – равнодушно повторил Мельхиор. – Господи, да что такое один час! – Он махнул рукой. – Пойдите прочь.

Брат Тадеаш, бросая ему через плечо умоляющие взгляды, повинуясь рывкам за веревку, плелся за двумя разбойниками – шагающим на негнущихся ногах Йоханнесом и его потрясенным сообщником. Мельхиор подмигнул ему, но в ту же секунду бенедиктинца рывком перетащили через порог. Мельхиор не знал, успел ли тот заметить его подмигивание. Он ждал, пока не услышал грохот закрывающейся входной двери, а потом досчитал в воцарившейся тишине до десяти.

32

Александра добралась до развилки у Липенеца и остановила лошадь. В этом месте еще, кажется, не знали, что война снова ворвалась в страну. Дорога раздваивалась перед деревянным палисадом, который окружал деревню; один путь проходил через городок, другой шел вниз, к руслу Нижней Мже. Она смотрела на развилку и придорожный крест, ее неизбежного спутника. Подчинившись внезапному решению, она спешилась, преклонила колени и перекрестилась.

– Я не знаю, права ли я, – пробормотала она. – Возможно, я заблуждаюсь, о, Господи. Хотелось бы мне обладать такой уверенностью в том, что я поступаю правильно, с которой Ты пошел на смерть. Но у меня ее нет.

Она встала и снова окинула взглядом место, от которого дорога шла в двух разных направлениях. Неожиданно у нее возникло чувство, что она на самом деле знает, какой путь следует выбрать.

Александра опять села в седло и пустила лошадь в том направлении, в котором, как она была убеждена, судьба отправила всю ее семью.

33

Когда Йоханнес, его сообщники и брат Тадеаш вернулись, Вацлав понял: что-то сорвалось. Он уже однажды видел этот беспокойно перепрыгивающий с предмета на предмет взгляд, подрагивающие конечности и неестественно прямую осанку сумасшедшего – когда Александре удалось ускользнуть от него. Пока он мерил шагами бывшую трапезную, дрожа и рассказывая что-то буквально с пеной у рта, горсточка его людей собралась у двери и тревожно наблюдала за ним. Вацлав сжимал бутылочку, завернутую в тряпки и спрятанную у него в плаще, и спрашивал себя, сумеет ли он извлечь из нее какую-нибудь пользу, если безумец потеряет остатки самообладания и прикажет убить их всех. Кивнув головой, он отправил двух монахов оказать помощь брату Тадеашу, который стоял рядом со своими тюремщиками, согнувшись, повесив голову и не имея возможности развязать руки. Йоханнес стремительно подскочил к ним и оттолкнул их прочь.

– Он остается здесь! – крикнул он. Разбойник так сильно рванул за веревку, что брат Тадеаш охнул и упал на колени. – С него я и начну!

– Как ты думаешь, Йоханнес, что предпримет проклятый комтур? – спросил мужчина, похоже, выполнявший у Йоханнеса обязанности лейтенанта.

– Я дал ему один час. Один час! – Сумасшедший топнул ногой. – Он обязательно выложит денежки. Так как иначе, – он бросил недобрый взгляд на Вацлава, – дела у тебя и твоих… друзей дерьмовые, задница монашеская! Если я напрасно, поверив тебе, тащился сюда столько времени…

Вацлав предпочел ничего не отвечать и лишь сжимал кулаки, видя состояние брата Тадеаша. Он предложил свои услуги, когда Йоханнес сообщил, что возьмет с собой одного из них как доказательство существования заложников, но безумец на это не пошел. Возвращая взгляд Йоханнеса, он почувствовал, что тот стоит на волоске от срыва, аналогичного произошедшему в Графенвёре. Чем чаще Йоханнес говорил о себе в первом лице, тем ближе к приступу бешенства он находился. Можно было вести хитроумные дискуссии о том, возвращался ли к нему разум лишь в состоянии наивысшей ярости, или же он, скорее, приходил в ярость в те редкие мгновения, когда осознавал, какую карикатуру на человеческий дух собой представляет. Слишком поздно Вацлав понял, что некоторые его мысли, должно быть, отразились в его глазах. Черты лица Йоханнеса обезобразила гримаса. Вацлав опустил глаза, но именно этого делать и не следовало. Йоханнес сорвал с пояса пистолет и одним прыжком подскочил к Вацлаву. Прижал дуло к его животу.

– Думай, думай, думай! – крикнул он. – Я же вижу, что происходит у тебя в мозгу, монашек! Думай, думай, думай! Все время ты размышляешь над тем, как бы мне напакостить. Думай, думай! – Вацлава окатило дурным запахом изо рта и липким дождем слюны. – Ты ничего не в состоянии мне сделать, монашек! Я неуязвим. Ты мог приставить мне пистолет к животу, как я приставил его тебе, и выстрелить, и со мной ничего бы не произошло! Но ты… – он рассмеялся утробным язвительным смехом, – ты не неуязвим, монашек! Если я спущу курок, свои кишки вылезут из дыры, которую пуля проделает у тебя в спине, когда вылетит оттуда. От такой раны можно подыхать целый час, монашек. – Йоханнес моргнул. – И я не знаю, что может удержать меня от того, чтобы спустить курок. – Смех его стал громче, и он взвел курок. Вацлава обдало ледяным холодом, когда он прочитал в глазах безумца, что тот вовсе не шутит.

– Э… Йоханнес… выкуп… – возразил один из его людей.

– Комтур хорошо заплатит и за остальных, – отрезал Йоханнес, даже не обернувшись.

Он вонзился взглядом в глаза Вацлава. У того невольно дернулся кадык. Колени у него так ослабели, что ему пришлось выпрямить их, чтобы не упасть. Йоханнес наслаждался страхом, который он видел на лице своей жертвы. Вацлаву не нужно было опускать глаза, чтобы знать: указательный палец Йоханнеса согнулся на спусковом крючке, и небольшого нажатия хватит, чтобы пистолет выстрелил. Он чувствовал, как смертельный холод охватывает все его тело, как будто дуло пистолета было сделано изо льда и постепенно замораживало с ног до головы.

– БА-БАХ! – крикнул Йоханнес, и Вацлав вздрогнул.

Йоханнес громко засмеялся. Сердце Вацлава на мгновение остановилось, а затем застучало с удвоенной силой. Он знал, что дрожь, пришедшую на смену страху, чувствует не только он сам, но и Йоханнес.

– Но… этот парень ведь главный монах, – сказал лейтенант Йоханнеса. – За него мы, конечно, получим больше, чем за остальных ублюдков, чтоб меня.

Медленно, словно их взгляды были приклеены друг к другу самым сильным клеем в мире, Йоханнес опустил глаза, а затем бросил взгляд через плечо на своих людей. У входа в трапезную их теперь стояло больше пяти человек, и все они пристально смотрели на него. Собственно, они все пришли сюда, за исключением пятерых часовых, которые, выполняя приказ Йоханнеса, по очереди охраняли развалины монастыря. Йоханнес был безумцем, но он не был глупым и уж точно не легкомысленным.

– Давайте подождем этот час, – предложил лейтенант. – Если комтур не заплатит, мы все равно сможем убить их всех, вместе с этим засранцем за его чертовым столом!

Йоханнес, кажется, изучал своих людей. Со своего места Вацлав видел лишь его профиль и артерию на тонкой шее, которая билась и подрагивала. Давление дула пистолета не ослабевало. Ужас Вацлава возрос, когда ему стало ясно, что предложение лейтенанта только усилит намерение атамана разбойников продемонстрировать, что здесь имеет значение лишь его мнение. Он сражался с огромным желанием закрыть глаза и смириться, только это помогло бы уничтожить страх смерти.

Снаружи донесся резкий крик:

– Йоханнес! Йоханнес! О, черт, Йоханнес! Посмотри на это!

Помолчав секунду – это была одна из самых длинных секунд в жизни Вацлава, – Йоханнес крикнул в ответ:

– Что случилось?

– Вот дерьмо, иди сюда, быстрее!

Йоханнес обернулся. Взгляд его снова нашел глаза Вацлава. Дуло пистолета так резко вонзилось ему в живот, что он согнулся.

– Йоханнес вернется через час, монашек, – прошептал сумасшедший и ухмыльнулся; затем он быстро развернулся и побежал к дверям.

Его люди последовали за ним, кроме двоих, оставшихся охранять дверь. Они озабоченно переглядывались. Брат Тадеаш, которого оттолкнули в сторону, встал на ноги и, шатаясь, медленно побрел вперед.

Вацлав не сдвинулся с места. Он знал, что все его монахи не сводят с него глаз. Желание подойти к креслу, рухнуть в него и закрыть лицо руками, было огромным. Но он не мог поддаться ему. Вацлав решительно выпрямился и встретился с ними взглядом.

– Этому человеку можно только посочувствовать, – сказал он. – Ну, чего вы ждете? Кричали на улице. Давайте подойдем к окну и посмотрим: может, и узнаем, что произошло.

Остальные пошевелились только после того, как он шагнул мимо них к окну и при этом еще и похлопал парочку из них по плечам, как будто это они нуждались в утешении. В трапезной стоял ледяной холод, но холод, идущий из окон без стекол, тем не менее, приносил облегчение. Руки и ноги у Вацлава заледенели, но лицо пылало. Он высунулся наружу.

Йоханнес и его сообщники стояли вокруг кучи камней и не сводили с нее глаз. На куче, распростертый так, словно кто-то хотел, чтобы его непременно заметили из трапезной, лежал мужчина. Руки его были раскинуты, одна нога заброшена на другую, будто у распятого. Камни под ним покраснели от крови. Несколько разбойников Йоханнеса перекрестились.

– Кто этот мертвец? – прошептал брат Бонифац.

– Один из часовых Йоханнеса, – прошептал Вацлав в ответ.

Под окном Йоханнес резко обернулся и схватил за воротник стоящего рядом с ним разбойника. Тот замахал руками. Вацлав, стоя в трапезной, прекрасно слышал его объятый ужасом голос. Он ни в чем не виноват; он только, согласно приказу Йоханнеса, медленно описывал круги по развалинам, стараясь оставаться на одном расстоянии от часовых впереди и позади него. Так как территория развалин огромна, то часовые не видели друг друга. А затем он завернул за угол и нашел… вот это! Йоханнес с отвращением выпустил воротник разбойника.

– На одного подлеца меньше, – прошептал брат Бонифац, чье поцарапанное лицо превратилось в совершенно не подобающую монаху маску злорадства.

Откуда-то издалека донесся второй крик.

– Йоханнес! Скорее! Скорее!

Вацлав покачал головой.

– На двух меньше, – сказал он и поднял бровь. Он улыбнулся, заметив, как они вытаращились на него. – Это одиннадцатая заповедь, братья.

– Нет, – тяжело дыша, пояснил брат Тадеаш, привалившись к стене у окна. Лицо его было бледным и покрытым пленкой пота, но он улыбался. – Это Мельхиор Хлесль.

Несколько минут спустя перед Йоханнесом и остатком его банды лежали четыре мертвых тела. Вацлав догадывался, что их всех обнаружили в одной позе – будто распятыми на кресте, принесенными в жертву… Они были убиты кем-то, кто не пожалел времени на то, чтобы уложить трупы нужным образом. Суеверие, с каждой минутой все сильнее овладевавшее опустившимися людьми, проникало, словно дурной запах, до самых окон трапезной. Последний оставшийся в живых часовой стоял в стороне, бледный как мел, и, очевидно, боролся с осознанием того, что он только случайно не присоединился к своим товарищам, которых им пришлось сносить сюда из тех мест, где их обнаружили.

– Это дело рук Мельхиора Хлесля? – недоверчиво прошептал брат Бонифац.

– Он многое перенял от своего отца, – ответил Вацлав. – Самый мирный человек на свете, пока ему не начинает казаться, что те, кто дорог его сердцу, подвергаются опасности.

Стоящий под окном Йоханнес обернулся и пристально посмотрел на окна. Лицо его исказила гримаса. Он сорвал с пояса пистолет и выстрелил. Вацлав и остальные отшатнулись. Кусок каменной кладки отскочил от оконного карниза, и было слышно, как воет отлетевшая от него пуля. Затем по двору разнеслось эхо выстрела. Вацлав метнулся назад к окну и еще успел увидеть, как один из разбойников внизу тяжело осел на землю. Перед окном, освещавшим лестничную клетку, стояло белое облако порохового дыма.

– Всех четырех мертвецов нашли без мушкетов, – прошептал Вацлав.

Разбойники развернулись и побежали за угол, к выходу из здания. Теперь внизу лежало уже пятеро мертвецов.

Монахи поспешно покинули свой наблюдательный пост.

– К камину, быстрее, быстрее! – крикнул Вацлав и потащил за собой брата Тадеаша.

У несчастного все еще были связаны руки. Они мчались к противоположной стене трапезной. Двое часовых у дверей нерешительно повернулись вокруг своей оси. Наконец один из них направил мушкет на группу монахов.

– Эй, вы… – начал было он, но неожиданно споткнулся и выронил оружие.

В трапезную, громыхая, влетел камень величиной с кулак. Зрачки у разбойника разъехались, он упал на колени, а затем – ничком на пол. Его товарищ обернулся. В дверь ворвался некто, похожий на призрак, и бросился на него. Второй мушкет упал на пол, призрак и часовой покатились по каменным плитам, вцепившись друг в друга. Не успел Вацлав отреагировать, как брат Бонифац побежал вперед, рухнул на живот, заскользил по полу и, вытянув руки, схватил упавший мушкет. Он рванул его к себе, перекатился на бок, вскочил на ноги. Призрак перевернулся на спину, поднял часового над собой и одновременно поджал ноги, ударил его сапогами в живот и отбросил прочь. Мужчина ударился спиной о стену рядом с дверью и качнулся вперед. Призрак присел на корточки, развернулся, и ноги часового оторвались от пола; он упал на спину, как черепаха. Призрак тут же навис над ним, схватил за волосы и ударил головой об пол. Часовой растянулся на полу и больше не шевелился. Призрак прыгнул вперед, приземлившись возле брата Бонифаца, вырвал у него из рук мушкет, прицелился и выстрелил. Первый из людей Йоханнеса, оторвавшийся от остальных и вбежавший в двери, кувыркнулся и остался лежать на пороге. Пороховой дым скрыл развитие событий едким туманом, но Вацлав заметил, что призрак сунул в руки брату Бонифацу разряженный мушкет и схватил только что застреленного разбойника за ногу. Внезапно Вацлав оказался прямо в центре облака порохового дыма и словно со стороны увидел, как хватает другую ногу.

– Оружие! – крикнул он брату Бонифацу. – Возьми с собой оружие!

– И бандольер! – тяжело дыша, добавил призрак.

Монах, прыгая как заяц, подобрал и остальные два мушкета. У одного из разбойников за поясом торчал еще и пистолет – Бонифац присвоил и его. Тот, в которого попал камень, застонал и слабо пошевелился – брат Бонифац ударил его по голове, и тот снова замер. Он рванул бандольер, но тот не поддавался. Брат Бонифац достал у разбойника из-за пояса нож и разрезал ремень. Затем он побежал рядом с Вацлавом и призраком, которые тащили за собой застреленного разбойника назад к камину. Это продолжалось всего лишь несколько мгновений. Лицо монаха, покрытое кровоподтеками, светилось.

– Осторожно! – сказал призрак, опустился на колени, вытянул руку с пистолетом и выстрелил по двери.

Оттуда донесся крик, а затем глухой стук. Теперь новое облако порохового дыма полностью закрыло вход в трапезную. Призрак опрокинул кресло и скорчился за ним. Он не глядя сорвал мешочек с порохом с бандольера застреленного.

– В камин, все! Быстрее! – выкрикнул он. – Там вы сможете спрятаться от пуль.

Монахи Вацлава ринулись внутрь. Первый из них наклонился, чтобы отодвинуть в сторону труп, который они положили в камин. Вацлав притаился за креслом рядом с тенью и вырвал из рук брата Бонифаца мушкеты.

– Дай мне бандольер, скорее, скорее. От какого мушкета эти мешочки с порохом? А, вот он… Давай, быстрее! – Он бросил еще один мушкет призраку, который заряжал пистолет. – Возьми. Это принадлежало ему. – Он указал на застреленного, чей бандольер был уже пуст.

Брат Бонифац вцепился в третье оружие.

– Это же старое ружье с фитильным замком! – тяжело дыша, заявил призрак. – А фитиль закончился.

Брат Бонифац схватился за дуло ружья и замахнулся им как дубиной. Призрак улыбнулся.

– Ладно. Можешь прикрыть мне спину, Бонифац.

– Положись на меня, Мельхиор!

Вацлав и Мельхиор Хлесль, улыбнувшись, переглянулись. Кивнули друг другу.

– Ты не очень-то торопился, – заметил Вацлав.

– Меня задержали, – ответил Мельхиор, встал и выстрелил по двери.

На этот раз он, кажется, промахнулся. Пороховой дым попал в легкие, и кое-кто закашлял.

– Что за чертовщина? – раздался голос на лестничной клетке. – Сдавайтесь, черт побери!

– Я разбил оружие, которое было у часовых, – прошептал Мельхиор. – Однако у ребят снаружи все равно больше огневой мощи, чем у нас. Сколько их там всего?

– Тех, кого ты не убил? Шестеро или семеро, мне отсюда не видно.

– Приблизительно столько же, сколько и нас.

– Ну, что там? – крикнул раздраженный голос.

– Что «что там»? – крикнул в ответ Мельхиор.

Вацлав посмотрел на его лицо и понял, что такая улыбка может быть очень заразительной.

– Как в старые времена, верно? – прошептал Мельхиор.

– Мы никогда еще не переживали ничего подобного, – возразил Вацлав.

– Значит, давно пора было попробовать, – ответил Мельхиор.

– Вы должны сдаться, проклятые засранцы!

– Почему?

На несколько мгновений воцарилась тишина. Затем зазвучал голос Йоханнеса, и Вацлав будто наяву увидел его: безумный взгляд, пена в уголках рта и судорожно подергивающиеся конечности.

– Я ВСЕХ ВАС УБЬЮ! – проревел он. – Вы МЕРТВЫ-Ы-Ы!

– Ну и экземпляр, – заметил Мельхиор. – Тебе следует осторожнее выбирать друзей.

– К нам всегда приходят люди, чем-либо обремененные, – объяснил Вацлав. Затем он высунулся из укрытия. – Приди и возьми нас! – крикнул он в ответ.

Прогремел выстрел. Пуля пролетела в нескольких шагах от них. Белое облако ворвалось в дверной проем.

– Я слышал, что битва при Лютцене тоже состоялась в тумане, – заметил Вацлав.

– И кто победил?

– Никто. В конце почти все погибли, с обеих сторон, включая короля.

– Хорошо, что среди нас нет никакого короля. Внимание – они идут!

Позже Вацлав думал, что, наверное, солдат во время битвы испытывает то же, что испытал он. Не в течение тех ужасных минут, когда шеренги сближаются, а пули и пушечные ядра противника сметают слева и справа от тебя твоих товарищей, образуя кровавые просеки из разорванной плоти и судорожно подрагивающих конечностей и обрушивая на тебя поток из крови и кишок, а в те мгновения, когда врагу можно заглянуть в глаза и все смешивается в ревущей, проклинающей, задыхающейся рукопашной, настоянной на ярости, и бешенстве, и желании вонзить когти в лицо врагу, и вырвать ему глаза. Мушкеты разбойников Йоханнеса разрядились, выдав нестройный залп заградительного огня, после чего по трапезной засвистели пули, от трона полетели щепки, а от стены – куски штукатурки. Затем разбойники, заревев, помчались к дверям. Первые два одновременно прыгнули в проем, натолкнулись друг на друга и на косяк, споткнулись о труп товарища, которого Мельхиор застрелил из пистолета, и упали на пол. Следующие двое перепрыгнули через них. Вацлав и Мельхиор разом выстрелили. Два тела согнулись и упали тем, кто бежал за ними, под ноги. Но за ними шли еще люди, и было их не меньше пяти. Завязалась рукопашная, и разум Вацлава покинули все мысли, подавленные необходимостью защититься, выстоять… уничтожить противника.

Он видел, как Бонифац ударил дубинкой, в которую превратилось ружье, прямо в лицо противнику, и как оно исчезло, когда нападавший опрокинулся навзничь и замер. Он видел, как из дула пистолета вырывается пороховой дым, а за ним – язык пламени, и он видел, как Бонифац съеживается и падает лицом вперед. Он видел, как к нему подбежала какая-то фигура, наставив на него рапиру, и он уклонился в сторону и сунул мушкет нападавшему между ног, так что тот, увлекаемый инерцией, спотыкаясь, побежал дальше и влетел прямо в камин, где врезался головой в стену и осел на пол прямо между притаившимися там монахами. Он видел…

…Мельхиора, который в правой руке сжимал рапиру, а в левой – кинжал, элегантно, словно танцуя, блокировал удар клинка рапирой, а гардой кинжала поймал клинок противника, сломал его и, крутанув рапиру, вонзил ее в тело разбойника…

…брата Бонифаца, который вовсе не был ранен, а похоже, подсмотрел кое-что у Мельхиора: он сделал кувырок вперед и, поднимаясь, ударил нападавшего головой между ног, после чего тот выронил пистолет и забился на полу, как рыба, вытащенная из воды…

…мужчину, проводившего Йоханнеса к комтурству, который наклонился за упавшим пистолетом, – словно во сне, он поднял мушкет, как копье, и бросил в него…

Это был танец. Это была бойня. Внезапно мимо него пронеслись черные рясы и устремились навстречу нападавшим. Зазвучали крики. Грохот пистолетного выстрела и вой пули, не попавшей никуда, не считая камня. Мужчина, в которого Вацлав швырнул разряженный мушкет, уклонился в сторону, развернулся, направил на него пистолет, показал зубы – и исчез под одновременным ударом двух черных монахов, сбивших его с ног. Пистолет снова скользнул прочь.

Это был танец… Монах и разбойник схватили друг друга за горло и раскачивались в смертельной схватке, словно в такт неслышной музыке. Танец… Кто-то побежал на Вацлава, выставив алебарду с обрезанной рукоятью, и Вацлав уклонился от него с ловкостью сомнамбулы, вцепившись в ногу в лопнувшем старом сапоге. Нападавший грохнулся на перевернутый трон, резко развернулся и принялся размахивать оружием во все стороны… Вацлав видел, как мужчина воткнул собственное оружие себе в нижнюю челюсть, лезвие вошло в череп, и не успел он отвернуться, как упавший уже перестал барахтаться… Танец, в котором не участвовал только один человек…

Каменный Йоханнес стоял у окна, подняв пистолеты. Его глаза светились безумием. Вдруг одна рука описала круг, и грянул выстрел, но каким-то образом монах, вцепившийся в горло врагу, в последний момент повернулся, и пуля попала в его противника; тот навалился на него, и оба рухнули на пол. Второй пистолет раскачивался в разные стороны, как голова змеи. Взгляды Йоханнеса и Вацлава встретились, рука с пистолетом рванулась вперед, рот Йоханнеса раскрылся в диком крике…

Внезапно между Вацлавом и Йоханнесом оказался брат Бонифац. Он сжимал пистолет своего первого противника и целился.

– Да сжалится над тобой Господь! – крикнул он.

Оба выстрела прогремели одновременно. Вацлав почувствовал, как мимо него пролетело что-то, похожее на разозленного шершня. Йоханнес неподвижно стоял и пристально смотрел на свою руку, сжимавшую дымящиеся обломки пистолета. Он разжал кулак, но древесина рукояти раздробилась, и щепки вонзились ему в ладонь, когда пуля Бонифаца попала в оружие. Щепки так глубоко вошли в плоть, что не упали даже тогда, когда он потряс рукой. Брат Бонифац, тяжело дыша, попытался зарядить пистолет, понял, что у него нет ни пороха, ни пуль, и просто швырнул его в атамана разбойников. Пистолет, вращаясь, пролетел мимо него и упал за окном.

– Я – Каменный Йоханнес! – услышал Вацлав безумный шепот сумасшедшего, и снова, уже громче, с оттенком триумфа: – Я – КАМЕННЫЙ ЙОХАННЕС!

В облаке дыма показался Мельхиор, стоящий с вытянутой рукой. Он сжимал один из пистолетов, и дуло было направлено на Йоханнеса. Мельхиор, не мигая, нажал на спуск.

Йоханнес, дико захохотав, упал спиной вперед. Пуля отколола кусок камня в центральной колонне окна, перед которой только что находилось тело Йоханнеса. Мельхиор выругался.

Вацлав бросился к окну. Неужели Йоханнес снова останется цел и невредим? Дьявол…

…дьявол на сей раз отказал в своей поддержке Каменному Йоханнесу.

Йоханнес лежал под окном на куче камней. Если бы, вывалившись наружу спиной вперед, он приземлился на ноги, то, возможно, сумел бы обмануть судьбу. Но он упал на спину, прямо на край каменной глыбы, и сломал поясницу. Тело его под немыслимым углом свешивалось с края кучи. Рубашка впереди окрасилась кровью, там, где сломанные ребра пронзили кожу. Рот беспомощно открывался и закрывался, глаза моргали. Вацлав внимательно посмотрел на него сверху вниз. Мельхиор появился рядом с Вацлавом и прицелился в упавшего из пистолета. Вацлав нажал на дуло, опустив его.