Текст книги "Книга шипов и огня"

Автор книги: Рэй Карсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 22 страниц)

Глава 7

Пламя свечей подрагивает на сквозняке с балкона, и слова Священного текста немного расплываются в неверном свете. Я собираюсь задуть свечи, когда кто-то стучит в загадочную дверь.

Химена вбегает в мою комнату с растрепанными волосами и тревожным лицом. Я пожимаю плечами в ответ на ее немой вопрос. Стук раздается вновь.

– Войдите, – говорю я, когда она подходит ближе.

Дверь бесшумно открывается. На пороге стоит Алехандро, высокий, стройный, прекрасный.

– Приветствую, Лючера-Элиза. Химена.

С явным облегчением Химена приседает в реверансе.

– Ваше величество, – она выпрямляется и с улыбкой говорит: – Если вы меня извините, я вернусь в свою комнату.

Король и я не оставались наедине с ночи нашего бракосочетания.

– Как прошел твой первый день в Бризадульче? – спрашивает он, опираясь на стену; дистанция между нами огорчительная, но зато безопасная.

– Неплохо. – Я пытаюсь сказать что-то умное. – Твой повар готовит великолепные кокосовые пирожные.

Он поднимает одну бровь, и я уже собираюсь натянуть одеяло на голову. Передо мной возникает сидящая на стройной шее изящная голова королевы Розауры. Вряд ли она много времени проводила на кухне.

Но в его довольной улыбке нет ни тени презрения; он принимает комплимент.

– Мне жаль, что я не смог сам тебе все показать.

Мне тоже жаль. Я бы не отказалась держаться за его руку в течение целого дня.

– Лорд Гектор был отличной компанией.

– Лорд Гектор – отличный друг, – отвечает Алехандро. – Он стал моим пажом, еще будучи мальчиком. Чем взрослее он становился, тем больше я убеждался в его верности.

Я киваю, не понимая до конца, что он имеет в виду. Я не очень хорошо знаю Алехандро, но он не выглядит любителем праздных разговоров.

– Он очень хорошо отзывался о тебе, – говорю я, чтобы заполнить паузу. Это не совсем правда, но звучит приемлемо.

– О тебе тоже.

– О, – только и могу ответить я. Надеюсь, в тусклом свете незаметен мой вспыхнувший румянец.

– Именно так. Он сказал, что в тебе есть стержень и сталь и что ты мудрее своих лет. Это все, что он мне сказал, что странно, потому что, как я упомянул, мы с ним довольно близки.

Его беспокоит, что Гектор что-то от него скрывает. А меня беспокоит тот трепет, с которым Алехандро относится к моим «летам».

– Не могу вообразить, что он имел в виду, – лгу я. Лорд Гектор присутствовал, когда я заступилась за отца Никандро. Не берусь судить, почему страж решил не докладывать Алехандро об этом инциденте, но я не против того, чтобы вместе хранить эту нестрашную тайну.

Алехандро пожимает плечами, и этот жест выглядит таким уязвимым и кажется мне таким милым, что я чуть не выбалтываю тотчас же ему события прошедшего дня. Вот бы он сел рядом со мной на постель. Я представляю, каково это – запустить пальцы в его волосы, прижаться щекой к его щеке.

Наконец он говорит:

– Мне нужна твоя помощь, Элиза.

– Моя помощь?

– Прошу тебя. Я должен уехать в Пуэрто Верде, навестить мать и забрать сына, который воспитывается там уже три года.

– О. – Я опускаю глаза, чтобы скрыть огорчение. – И как надолго?

– На месяц.

Целый месяц?! Я горжусь невозмутимостью, с которой произношу:

– И чем же я могу тебе помочь?

Он хватает один из моих новых стульев и садится на него верхом, выставив длинные ноги. Руками он обхватывает спинку стула и наклоняет голову.

– Ты только-только появилась в Бризадульче, и никто не сомневается в твоем королевском статусе. Пока я буду в отъезде, кто-то может попытаться приблизиться к тебе, чтобы узнать масштабы твоего влияния. Возможно, чтобы выяснить, насколько полезной ты можешь оказаться для него.

Слушая его, я киваю. Я понимаю эти тихие битвы, незаметную борьбу за власть. Я наблюдала за этим всю жизнь, и никогда эта возня не вызывала у меня никакого интереса. Зато Хуана-Алодия в этом настоящий виртуоз, и вся Золотая знать пляшет под ее дудку.

– Ты очень мне поможешь, Элиза, – продолжает он, – если просто будешь обращать внимание. Записывай, если хочешь. Записывай, кто ищет встреч с тобой, что они тебе предлагают – в общем, все, что сочтешь важным. И потом, когда я вернусь…

Он хочет иметь шпиона в собственном доме. Возможно, он подозревает кого-то из придворных в плетении интриг против него. А может, подобно Алодии, он просто использует любые рычаги, чтобы играть в эту игру. Они бы хорошо друг другу подошли, мой супруг и моя сестра.

Алехандро принимает мое молчание за нерешительность. Он поднимается со стула и подходит к моей постели с очень решительным видом.

– Прошу тебя, Элиза, – шепчет он.

Мое сердце подскакивает к горлу, когда он берет меня за руку. Она кажется совсем бесформенной рядом с его прекрасно выточенной ладонью с длинными пальцами. Но он наклоняется ближе, и я чувствую дикий пряный аромат, исходящий от него.

– Это именно то, о чем мы говорили той ночью, – шепчет он. – Когда я сказал, что мне нужен друг.

Нашей первой брачной ночью. Почему он избегает этого слова? Но я все равно киваю. Я согласна на все, когда его губы так близко от моих.

Он отходит обратно, напряжение сменяется простой мальчишеской улыбкой. Теперь, когда он больше не нависает надо мной, мой разум проясняется.

– Куда ведет эта дверь, через которую ты вошел?

Если его и удивляет резкая смена темы разговора, то он этого не показывает.

– В мою комнату. Они соединены, конечно же.

Конечно. Эти комнаты, должно быть, принадлежали королеве Розауре. По крайней мере, он мне их дал.

– Ты вернешься вместе с принцем?

– О, да! Он прекрасный мальчик. Уже довольно умелый наездник. Мне бы очень хотелось вас познакомить.

– И мне бы хотелось познакомиться с ним, – снова лгу я. Матерью я быть готова еще меньше, чем женой.

Он поворачивается, чтобы уйти. Стоя в дверном проеме, он оборачивается и говорит:

– Лорд Гектор был прав. В тебе есть сталь.

После отъезда Алехандро дни становятся бесконечно длинными. Хотя я согласилась быть его ушами и глазами, я при любой возможности избегаю обеденного зала и маневрирующей там знати, предпочитая принимать пищу наедине с шеф-поваром. Он славный парень, худой и присыпанный мукой, и, кажется, он рад компании.

Во второй половине дня я отыскиваю отца Никандро. Вдвоем мы просматриваем «Войну прекрасную», стараясь заметить контекстуальные ошибки в моей копии. Занятия с ним, проходящие в комнате с глиняными стенами, очень напоминают мне уроки мастера Джеральдо, со всеми этими случайными свитками и пыльным пергаментом. Здесь пахнет свечами, временем и сохнущими чернилами, и мне стоит только закрыть глаза, чтобы вообразить, что я в Оровалле, дома, в единственном месте, где я не чувствую себя ненужной.

В моей голове крутятся вопросы о Божественном камне, о его истории, о том, что имел в виду отец Никандро, когда назвал Химену моим опекуном. Но ведь моя няня всегда была рядом, опекая меня от самой себя, и я боюсь ее спрашивать, чтобы она не переменила своего мнения насчет священника. Однажды утром я выхожу из наших покоев, чтобы найти его, но его нигде нет. Когда я возвращаюсь, Химена встречает меня с истинным страхом в глазах и ругает за то, что я вышла наружу без защиты.

Косме присутствует постоянно. Никто не сможет заменить Аньяхи, но Косме – самая трудолюбивая из всех служанок, что я встречала. Я очень часто говорю ей это, и мне доставляет странное удовольствие наблюдать ее реакцию на похвалу от человека, которого она презирает. Священный текст называет это «огнем доброты».

Однажды утром она чистит камин в моей комнате, ее руки по локоть черны от золы, и я предлагаю ей перенести свои вещи в комнату Химены.

– Там полно места, – уверяю я ее. – А людские помещения переполнены, я знаю.

– Благодарю вас, ваше высочество, – отвечает она, не поднимая глаз. – Но сейчас я живу одна в покоях моей госпожи.

– Правда? – Я вдруг понимаю, что не видела Аринью уже несколько недель.

– Она отправилась в Пуэрто Верде с королем, конечно же.

Она говорит это так легко, между движениями лопаткой в камине, но ее слова бьют меня под ребра.

Мой голос дрожит от напряжения.

– Она часто сопровождает Его Величество?

Косме поднимается, ведро золы оттягивает ее плечо. Темно-серая полоса перечеркивает ее идеальный лоб.

– Они остаются наедине при любой возможности. Она сопровождает его почти так же часто, как лорд Гектор. Теперь все чисто, прикажете разжечь огонь вечером?

– Нет, благодарю, – шепотом отвечаю я. Кому вообще нужен огонь в таком месте? Я и так еле дышу от жара, объявшего мою грудь.

Этой ночью, после того как Химена засыпает, я спускаюсь в кухню. Главный повар еще здесь, замешивает тесто для завтрашнего хлеба. Он ничего не говорит, увидев мои невытертые слезы, просто жестом приглашает сесть на скамейку рядом с большой духовкой и протягивает тарелку с разными сырами. На языке покалывает от острого сорта с кусочками перца. Я ем, пока не начинает болеть живот и я не перестаю различать вкусы. Всю остроту я смываю двумя бокалами вина и затем возвращаюсь в постель.

На следующий день генерал Луз-Мануэль, человек, которого я прежде видела лишь на другой стороне заставленного тарелками стола, просит встречи со мной. От недостатка сна у меня болит голова, так что я чувствую себя вправе отказать в аудиенции, сославшись на нездоровье. Я знаю, что, отсылая одного из придворных, нарушаю данное Алехандро обещание. Я замужем за ним меньше месяца и уже ошибаюсь. Но теперь меня это не волнует.

У моего супруга есть любовница. Я знаю это наверняка. Слово «любовница» всегда казалось мне чем-то неприличным, но не опасным. Я, в сущности, еще наивный ребенок.

Я провожу в постели весь день. Лицо княгини Ариньи парит передо мной на фоне балдахина. Нежно-коралловый румянец на ее щеках и нежная кожа. Ей знакома та сторона моего супруга, которую я еще даже не начала понимать. Я стараюсь не думать о них вдвоем, но ничего не могу с собой поделать. Потом, это происходит как-то само собой, я воображаю его горячие ладони на своей обнаженной коже. Это захватывающе и немного страшно, и часть меня радуется, что я никогда не смогу узнать это на самом деле. Сомневаюсь, что я смогу предстать перед ним обнаженной.

Ближе к вечеру паж приносит мне письмо из голубятни. Химена хватает его и отсылает мальчика прочь, чтобы он не успел ничего спросить. Она ломает печать и передает мне послание. Я узнаю торопливый почерк Алодии.

Дражайшая Элиза,

Соболезную потере Аньяхи.

Твой статус в Джойе Д'Арена не обсуждался на переговорах. Алехандро согласился взять тебя в жены перед нашим двором, в ответ папенька обещал предоставить войска в случае войны с Инвьернами.

Элиза, сестренка, если ты хочешь быть королевой Джойи, а не только ею называться, я уверена, ты можешь этого достичь. Но тебе придется самой принимать решения – здесь я не могу тебе советовать.

Я уверена, в тебе есть все, чтобы быть великой королевой.

Папа передает свои слова любви.

Алодия.

Я перечитываю письмо снова и снова, пытаясь представить раздраженное лицо сестры. Когда мы были детьми, она могла разозлиться и закатить глаза. Месяц назад Лючера-Элиза прочла бы это письмо как более взрослую версию того же презрения, того же разочарования в моей способности удовлетворить ожиданиям, что они с папенькой на меня возложили. Но теперь я понимаю это письмо правильно. Я знаю, что Алодия считает меня способной хорошо сыграть в эту игру, если я захочу.

Она думает, я могу быть великой королевой. Это неосмотрительно. Я нерешительно начинаю думать, а что, если она права. Мне никогда не хотелось править. Это утомительное, выматывающее занятие, но, возможно, это лучше, чем быть бесполезной. И это может быть единственным способом сделать Алехандро моим, в каком-то смысле стать значимой для него. Я прокручиваю эту идею в голове, пытаясь представить, что бы сделала на моем месте Алодия, припоминая подходящие пассажи из «Войны прекрасной».

Я мысленно составляю список своих преимуществ. Алехандро поместил меня в покои королевы. Не уверена, что это что-то значит, но этого вполне достаточно для того, чтобы Аринья на следующий же день после моего прибытия прислала свою служанку следить за мной. У меня есть Химена, совершенно непонятная мне женщина, но ее преданность мне не подлежит сомнению. Моим другом стал главный священник монастыря Бризадульче. Я – принцесса Оровалле и поэтому превосхожу по статусу всех, за исключением Алехандро и его сына.

Но самым большим моим преимуществом является то, что я ношу Божественный камень. Великая честь, как мне всегда говорили, ибо Господь выбирает Носителя раз в сто лет, и это значит, что мне предначертано великое.

Но некоторые факты подсказывают мне, что я вообще не представляю себе, что это такое. Алодия просила никому не доверять. Дикарь, узнавший про мой камень, был убит. Отец Никандро назвал Химену моим опекуном. И вот теперь письмо Алодии, в котором она говорит, что меня увезли для моей безопасности.

«Война прекрасная» учит держаться подальше от власти, ибо власть есть искрящийся ком страха. Что такого в моем Божественном камне, что искры страха так и летят со всех сторон?

Я кладу пальцы на его гладкую поверхность. Даже сквозь ночную рубашку я чувствую теплую пульсацию камня. Если я решу сыграть в эту пугающую игру, то первым делом я должна узнать, что это на самом деле значит – быть Носителем. И чтобы это сделать, мне придется перехитрить Химену.

Я закрываю глаза и начинаю молитву. Господи, ты поместил в мое тело этот камень, чтобы помочь мне стать королевой?Не знаю, какой ответ я хочу получить от Бога.

Теплая ладонь ложится на мой лоб, я открываю глаза. Химена смотрит на меня с ласковой улыбкой.

– Ты выглядишь гораздо лучше, – говорит она. – Щечки порозовели.

– Я и чувствую себя лучше, – отвечаю я ей, улыбаясь.

– Готова поесть? Я могу принести тебе свежей выпечки, может, хочешь холодного сока?

– Нет, благодарю. – В моей голове формируется план, потому что я, кажется, придумала способ, как мне поговорить с отцом Никандро наедине. – Я не голодна.

Глава 8

Священный текст гласит, что все люди равны в глазах Бога, и поэтому раз в неделю слуги сидят плечом к плечу с купцами и дворянами. Когда мы с Хименой впервые попали на еженедельную службу в монастыре Бризадульче, на скамье рядом с нами сидели лишь несколько незнакомцев. Но толпа от раза к разу росла, и вот сегодня все места заняты, а воздух нагрет людьми.

Подозреваю, что я стала причиной возрождения их веры. Все желают хоть одним глазком взглянуть на затворницу-принцессу с загадочным статусом, на иноземно одетую девушку, которая часто посещает священную библиотеку и молится с таким старанием. Я рада, что толпа так многочисленна. Так мне будет проще передать отцу Никандро записку, даже под бдительным присмотром Химены.

Я склоняю голову, когда священники во главе с отцом Никандро поют «Глорифику». Переведенная на плебейский язык, она потеряла изначальную лирическую красоту. Но несмотря на это, ее слова так же отзываются в моем сердце, и Божественный камень отзывается на наше пение радостным теплом.

 
Душа моя славит Бога; возрадуемся Спасителю,
Не забывшему скромного раба своего.
Блажен я меж поколений,
Ибо поднял меня он из гибели мира.
Да, своей Праведной Правой Рукой он поднял меня
Искупил свой народ, даровал жизнь ему новую, обильную,
Душа моя славит Господа; возрадуемся Спасителю.
 

Стоя позади алтаря, где сияют молельные свечи, отец Никандро поднимает розу. Это священный сорт – я могу разглядеть колючки даже со своего ряда, – выбранный за его кроваво-красные лепестки и острые шипы. Отец Никандро произносит несколько слов об этом идеальном символе красоты и боли веры, и мы эхом повторяем их за ним.

После гимна освобождению отец Никандро предлагает желающим получить благословение тихо выйти вперед. Вот для чего я села на край скамьи. Подол моей юбки лежит в проходе, и я подбираю его, чтобы дать другим дорогу.

Небольшое количество людей сходится с разных концов храма к месту перед алтарем. Я наклоняю голову, но мои глаза широко раскрыты, и я чувствую, как кто-то идет по проходу позади меня. Мои действия должны быть безукоризненно четкими. Я бросаю быстрый взгляд через плечо – за мной стоит женщина средних лет в сером платье служанки. Я жду, пока она подойдет к краю моей скамьи.

Затем я поднимаюсь и встаю прямо перед ней. Она охает, врезаясь в меня сзади. Я поворачиваюсь к ней и виновато улыбаюсь. Она застенчиво, но искренне улыбается в ответ.

Химена поднимается, чтобы сопроводить меня, но уже поздно. Как минимум один человек будет между нами, и моя няня не сможет увидеть, что будет происходить, когда я буду просить благословения.

Один за другим просители шепчут что-то отцу Никандро. Он молится, потом укалывает палец розовым шипом. Вместе они держат руку над алтарем, пока на него не падает капля крови – жертва. Отец Никандро подносит праведную правую руку ладонью вверх к подбородку просящего, а потом отправляет его к другому священнику, держащему бинт и чашу с гамамелисовой водой.

Когда мальчик передо мной начинает что-то шептать священнику, я медленно поднимаю руку к кушаку, где спрятана записка. Успех моего предприятия зависит от священника, его готовности принять сообщение во время таинства и его способности сохранять спокойствие на лице.

Возможно, я допускаю ошибку и отец Никандро разозлится на меня. Вдруг он прервет церемонию? А если Химена увидит? В конце концов он может и жизнью поплатиться.

Я передумываю и тянусь рукой к кушаку, чтобы спрятать записку обратно, но я недостаточно быстра. Мальчик уже отправился перевязывать палец, и взгляд отца Никандро автоматически опускается на маленький свиток пергамента, зажатый между моим указательным и большим пальцами.

Я становлюсь на место мальчика, прижав записку к груди. Отец Никандро складывает ладонь чашкой и за затылок опускает мою голову ниже и ниже, пока мы не оказываемся лоб ко лбу.

– Ваше высочество, – шепчет он. – Чего вы просите у Бога сегодня?

Рукой, в которой зажата роза, он забирает у меня свиток. В один миг моя записка исчезает в его широком рукаве, как будто он всю жизнь практиковался в интригах.

Он спокойно ждет моего ответа. Я говорю правду.

– Мудрости, – шепчу я. – Мне нужно гораздо больше, чем у меня есть.

В его голосе, произносящем благословление, я слышу одобрение. Укол быстр и глубок, глубже, чем бывает обычно; подозреваю, что под конец священник растерялся. Палец пульсирует, пока мы держим его над алтарем. Жирная капля шипит, упав на горячий камень, и тут же падает другая, поменьше.

Никандро отпускает мою руку и виновато улыбается. Я улыбаюсь в ответ, радуясь, что самой большой проблемой тут стал слишком глубокий укол шипа.

Я отправляюсь в угол, чтобы промыть и перевязать палец, и служанка встает на мое место. Мое сердце колотится от того, что я только что сделала. Я молюсь в надежде, что Химена не видела нашего обмена и что отец Никандро скоро прочитает мое сообщение. «Нам нужно встретиться, – гласит оно. – В первом часу утра, около древних текстов».

После службы я жалуюсь на слабость и ложусь подремать. Нужно поспать сейчас, чтобы суметь выждать время после того, как Химена уйдет в свою комнату. Как и я, она еженощно читает Священный текст, и до того момента, как она задует свечи и ляжет спать, может пройти немало часов.

Из дремоты меня вырывает стук в дверь. Химена откладывает шитье – она кроила просторную юбку из местной ткани – и подходит к двери.

Она едва приоткрывает дверь, и оттуда доносится приглушенный мужской голос.

– Они отдыхают, – отвечает Химена.

– Кто там? – шепчу я с постели.

– Прошу прощения, минутку, – говорит она визитеру и подходит ко мне. – Это генерал Луз-Мануэль. Снова.

– Я не могу отказать ему дважды, – шепотом говорю я. Хорошо, что у Косме сегодня выходной и она не имеет возможности подслушивать мою встречу с генералом. Я спрыгиваю с кровати, Химена подает мне парадную накидку. Я набрасываю ее на плечи и завязываю под горлом.

Химена заговорщицки закатывает глаза, а потом открывает дверь.

– Прошу, входите, генерал.

Генерал стремительно входит, как будто боится, что я передумаю. Он худой и сутулый, с лысой макушкой и усами того же фасона, что у лорда Гектора – да и у всей королевской стражи.

Мысль о лорде Гекторе вызывает у меня улыбку. Я была бы рада снова увидеть его, одного из немногих, кто был ко мне действительно добр с момента моего приезда.

– Ваше высочество. – Генерал низко кланяется.

– Генерал Луз-Мануэль. Прошу прощения за мою неподготовленность к приему гостей.

Он машет рукой в ответ на мои извинения.

– Вы часто плохо себя чувствуете, ваше высочество? – В его глазах отражается беспокойство.

– После служб я всегда без сил, – отвечаю я. – Вы не находите таинство боли эмоционально опустошающим?

Он только пожимает плечами.

– Причина моего прихода в том… – Он смотрит в пол. – Я был избран для того, чтобы пригласить вас… эм-м… официально… участвовать в следующем заседании Совета.

Совет пяти Джойи Д'Арена. Совет Алехандро, состоящий из высокопоставленных дворян и офицеров. Сейчас мне нужно быть осторожной, чтобы они не смогли манипулировать мною в отсутствие короля.

– Естественно, я буду рада принять участие. Однако не уверена в том, что смогу что-то предложить.

Он прочищает кашлем горло. Возможно, его злит, что ему приходится выполнять роль мальчика-посыльного, а может, он не согласен с решением Совета пригласить ребенка на заседание.

– Мы готовимся к войне с Инвьернами. – Как и моя сестра в письме, он говорит о войне как о предопределенном деле. – Поэтому мы бы хотели видеть представителя Оровалле на следующем заседании.

В этом есть смысл. Если народ Джойи до сих пор не знает о моем браке с Алехандро, то он также не знает и о том, что мой отец обещал армию. Но это именно то, о чем меня предупреждал Алехандро, так что я понимаю, что надо продолжать играть дальше.

– Когда состоится следующее заседание?

– Ровно через неделю, считая со вчерашнего дня. Сразу после обеда.

– Я буду присутствовать, – говорю я ему с самой уверенной своей улыбкой.

После того как он уходит, Химена поднимает глаза от шитья. Меня всегда поражает, что для любых гостей она остается совершенно невидимой. С их стороны глупо не обращать внимания на мою няню, ибо она ничего не пропускает.

– Будь осторожна с Советом пяти, солнышко, – говорит она. – Судя по тому, что о них говорят, они достаточно умны, чтобы оставить не у дел даже Хуану-Алодию.

Я сердито смотрю на нее. Вот и она сравнивает меня с моей сестрой.

– Я могу справиться с ними, – резко отвечаю я.

– Я и не говорила, что не можешь. Просто будь осторожна. Будь умнее Алодии.

Я смотрю на покрывало, чувствуя стыд за то, что усомнилась в ней.

– Я попробую.

Химена долго не ложится, дошивая мою юбку. Я читаю Священный текст, но даже мои любимые пассажи сейчас кажутся мне неинтересными. Я продолжаю посматривать на няню. Раздражение борется с любовью, когда я вижу, как она поздней ночью пытается совладать с пуговицами и жатым шелком. Она так самоотверженно трудится ради моего блага, а я сегодня собираюсь предать ее.

В конце концов она собирает ткани вместе и поднимается, зевая.

– Прошу прощения, солнышко, но я уже не вижу стежков. Придется закончить завтра.

Я запечатлеваю ее лицо в своей памяти, круглые щеки, возникшие от постоянных тревог морщины на висках. Если бы у меня было больше времени с Аньяхи, чтобы я могла хорошенько запомнить ее лицо. Образ ее смеющихся глаз уже стирается из моей памяти, и я не могу точно припомнить, были ли ее глаза на одном уровне с моими или же она была чуть выше.

– Благодарю, Химена. Юбка замечательная.

Она наклоняется ко мне и целует в лоб.

– Спи спокойно, Элиза.

К счастью, свет из ее комнаты, проникающий на пол атриума, гаснет почти немедленно, и я остаюсь с широко раскрытыми глазами в прохладной тьме.

Я выжидаю.

Мои веки тяжелеют, но стресс удерживает меня от сна. Я не решаюсь зажечь свечу, чтобы продолжить читать. Спустя некоторое время я поднимаюсь с постели, чтобы, обувшись в бесшумные туфли, пересечь холл.

Звук монастырских колоколов, звучащий в отдалении, но отчетливо слышный, влетает в комнату с балкона и объявляет о наступлении полуночи. Я медлю на краю атриума, прислушиваясь, не шевелится ли Химена. Наконец я закутываюсь в длинную накидку и прокрадываюсь за дверь.

Коридоры безмолвно мерцают. Редкие факелы отбрасывают необычные узоры на блестящий песчаник, и я едва удерживаюсь от смеха, так красив ночью чудовищный дворец Алехандро. Меня пугает мысль, что меня могут заметить. Мой силуэт более чем узнаваем, достаточно даже беглого взгляда на меня.

Я ругаю себя за трусость. Я имею полное право ходить по коридорам среди ночи, как и все остальные. Убедительное оправдание было бы не так трудно найти. Однако мои колени ноют, потому что я стараюсь ступать осторожно и тихо, а когда я наконец добираюсь до деревянных дверей монастыря, у меня сводит челюсти, так сильно я, сосредоточившись, сжимаю их.

Я торопливо прохожу за дверь и на цыпочках добираюсь до библиотеки. В высокие окна просачивается достаточно лунного света, чтобы я могла найти дорогу к хранилищу древних документов. Я усаживаюсь на высокий табурет переписчика.

Долго ждать не приходится. Пятно от света свечи оповещает о приходе отца Никандро. Я поднимаю глаза, пораженная его бесшумной походкой.

– Ваше высочество, – шепчет он. – Вы использовали наше самое святое таинство, чтобы вызвать меня сюда. Верю, у вас есть веская на то причина.

Мои плечи опадают.

– Простите, отец. Я думала, это лучшее… – Я пожимаю плечами, не в силах взглянуть ему в лицо.

Он садится рядом со мной, установив подсвечник на столе между нами. В мерцающем свете я вижу древние свитки на полках, готовые к копированию куски пергамента, деревянные футляры, хранящие самые старые, особо чувствительные к свету рукописи, и вдруг я понимаю, что заставила его нарушить еще одну профессиональную догму.

– Простите меня. – Я неуверенно показываю на свечу. – Я не подумала. Я ведь знаю, что свечи нельзя вносить в зал для переписывания.

Дома единственным допустимым светом был солнечный, ведь так просто опрокинуть лампу или свечу после целого дня переписывания. Моя шея горит от стыда.

– Элиза, в чем дело? Зачем тебе была нужна эта тайная встреча?

Я поднимаю глаза и вижу в его взгляде столько сочувствия, что всхлипываю.

– Мне нужна помощь. Я хочу больше узнать о Божественном камне.

Ухмылка рассекает его лицо.

– Как я и думал. Я помогу тебе, насколько это возможно.

Мое облегчение так велико, что губы дрожат.

– Правда? – Уже просто знать, что кто-то поможет мне, потрясающе.

– Правда. Если бы ты родилась в Бризадульче, это было бы моей обязанностью – рассказать тебе все, что имеет отношение к Божественному камню. Так что мы можем тщательно обсудить это, не выпуская светильник из поля зрения, – говорит он ласково-дразнящим тоном. – А теперь скажи мне, что ты уже знаешь?

В свете свечей его глаза еще более пронзительны, нос неуклюж. Меня вдохновляет его рвение, этим он похож на моего старого наставника.

Я глубоко вздыхаю, переводя дыхание.

– Я знаю наизусть все абзацы Священного текста, относящиеся к Божественному камню. Из них я знаю, что Господь избирает раз в столетие одного младенца для акта Служения. – Я понимаю, что мои пальцы по привычке легли на камень в моем пупке. – Я знаю, что Господь поместил эту вещь в меня во время церемонии моего имянаречения. Я чувствую, что он живой и бьется, как еще один пульс. Он реагирует на некоторые вещи, которые я не всегда понимаю. Чаще всего он реагирует на мои молитвы.

Он кивает, слушая мою речь.

– А что ты знаешь об истории Божественных камней?

– Помимо меня, в Оровалле был избран только один Носитель. Это было четыре века назад, вскоре после колонизации нашей долины. Все прочие были из Джойи.

– Известно ли тебе что-нибудь о сути этого Служения?

Я пожимаю плечами.

– Только что это нечто великое и прекрасное и… – Я жестикулирую, пытаясь облечь в слова идею, которая ощущается такой большой, но остается пустой в моей голове. – Думаю, на самом деле не так уж много я и знаю об этом. Я выросла, постоянно слыша о своей судьбе. Похоже, люди думают, что я что-то вроде… героя.

Я чувствую, как румянец заливает мои щеки. Это довольно нелепо, и я всматриваюсь в сумрак, ожидая увидеть насмешливое выражение строгих глаз отца Никандро.

Однако слишком темно, чтобы что-то можно было рассмотреть.

– А ты знаешь, каков был акт Служения, исполненный первым Носителем из Оровалле?

– Конечно. Хицедар-лучник. Моего отца назвали в его честь. Во время первой стычки моей страны с Инвьернами он убил тридцать четыре человека, включая возглавлявшего атаку анимага. Ему… – я смотрю на свои ладони. – Ему было шестнадцать лет.

Он задумчиво молчит некоторое время.

– Ты читала «Откровение» Гомера?

Достаточным ответом является мой пустой взгляд.

– Этого я и боялся, – говорит отец Никандро, глубоко вздохнув.

– Боялись? Чего боялись? Что такое «Откровение» Гомера?

– Гомер был первым Носителем. Традиция помещает его в первом поколении рожденных в новом мире.

Я в жизни не слышала о Гомере. Как такое могло случиться, что столь важная фигура, первый Носитель, держалась в тайне от меня?

– А это… «Откровение»?

– Это был его акт Служения. Святой Дух объял его, и он написал «Откровение», сборник пророчеств. Среди прочего, о Божественном камне.

Мои ладони холодеют, мне становится тяжело дышать. Божественный камень наливается таким пульсирующим болезненным теплом, что меня почти тошнит.

– Пророчества, – шепотом говорю я. – Священный текст. Я никогда не знала о нем. Никогда. – Я поднимаюсь со стула. – Люди Оровалле. Они не знают о нем.

Я нервно шагаю вдоль полок.

– Ваше высочество…

– Они должны знать. У вас есть эта книга? Химена может сделать копию для монастыря Амалур. Мастер Джеральдо будет счастлив увидеть…

– Элиза!

Я смотрю на него, удивленная тоном его голоса.

– Ваше высочество, – говорит он снова спокойно. – Они все знают.

Мне требуется некоторое время, чтобы до меня дошел смысл его слов. Если они знают… Жгучая боль расцветает в моей груди.

– Кто именно знает? – Подозреваю, что я знаю ответ, но я хочу, чтобы он мне сказал.

– Все. – Его губы вытягиваются в ниточку, когда он говорит. – Мне очень жаль, ваше высочество. Знают все, кроме вас.