Текст книги "Книга шипов и огня"

Автор книги: Рэй Карсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 22 страниц)

Снять с него одежду гораздо сложнее. Несмотря на стройность тела, он очень тяжел. Приходится перекатывать его с бока на бок, чтобы освободить руки, а потом перевернуть его на живот. Без одежды он выглядит даже хрупким, голубые вены змеятся вокруг безволосых ног. Его длинная коса блестит жидким золотом в мерцании свечей. В припадке злости я буквально отпиливаю ее.

Меня оглушает запах фимиама, когда я натягиваю на себя его платье. Оно сделано из ткани, какой я никогда не видела прежде: толстой и тяжелой, но мягкой и струящейся, как тонкий шелк. Я застегиваюсь и вытаскиваю наружу амулет – теперь его темная клетка ясно видна на ослепительно-белом фоне. Капюшон идеально ложится на мою голову. Распушившийся конец его косы я привязываю шнурками одежды, так что коса спадает мне на грудь. В рукаве я крепко сжимаю нож.

Я смотрю на анимага. Такой красивый, такой утонченный. В конце концов он проснется. Может, мне стоит вонзить нож ему в сердце, пока он спит, чтобы он больше никого не сжег. Но мне противна мысль использовать нож.

У меня есть идея получше.

Его постель разложена у стены тента. Один конец я поворачиваю в центр. Шерсть мягкая и очень сухая. Осторожно, чтобы не капнуть горячим воском на кожу, я беру с алтаря свечу. Подношу к пламени край овчинки, жду, пока не загорится. Шерсть скручивается и чернеет, я отворачиваюсь от едкого запаха. Огонь медленно разгорается. Пройдет несколько минут, прежде чем он перекинется на стены палатки. Достаточно, чтобы дойти до края лагеря. Стараюсь не думать о человеке, лежащем здесь.

Я готова, но как же тяжело выйти из палатки. «Господи, помоги мне, пусть это сработает». Я должна идти уверенно. Грациозно. Опустить голову, чтобы никто не видел моего темного лица. Я глубоко вдыхаю и жду, чтобы сердце успокоилось. Позади меня потрескивает постель, искорка падает к моим ногам и бледнеет в песке.

Усилием воли я останавливаю мысли. «Не думай, Элиза, делай». Я открываю палатку и выхожу в ночь, освещенную кострами. Занавесь закрывает вход, скрывая от окружающих разгорающийся в палатке пожар. Я скольжу так, как учил меня Умберто, – это наивысший уровень грации, который я могу проявить, и я надеюсь, этого хватит. Инвьерны смотрят на меня, когда я иду мимо, но я игнорирую их, делая вид, что шагаю куда-то по своим делам. Я чувствую их взгляды на спине. Божественный камень холодеет.

– Милорд, – говорит кто-то с уважением. В ответ я быстро киваю, держа капюшон, и продолжаю шагать. Наверняка он заметил, что я не стройная и не грациозная.

Я иду мимо костров, спальников, тороплюсь к комфортной тьме холмов, внимательно слушая, не подаст ли кто сигнала тревоги. Почти пришла.

Слева я вдруг замечаю что-то странное. Что-то, что здесь не к месту. Я позволяю себе чуть-чуть повернуть голову. Я вижу мужчину. Он одет не в шкуры, а в платье пустынника. Его волосы черные и гладкие, в отличие от косматых Инвьернов. Его кожа смугла. Он собирает остатки еды в пиале, и я не вижу его лица, но моя грудь горит от жуткого вывода: человек Джойи ест с врагом. Я не вижу ни веревок, ни цепей. Никакого анимага, заставляющего его это делать, рядом нет. Один из них, бледный и грязноволосый Инвьерн, хлопает его по спине. Человек поднимает голову и улыбается ему. У меня подкашиваются ноги.

Это Белен.

Глава 22

Мы не были обнаружены. Белен выдал нас. Я вспоминаю слова анимага: трое сбежавших. А я волновалась, что кто-то был схвачен или убит.

Рука, сжимающая нож, дрожит от ярости. Если я должна сегодня кого-то убить, то это Белена. Может, одетая в платье анимага, я могу подойти прямо к нему.

Но как только эта идея приходит в голову, я отвергаю ее. Он узнает меня, и я не смогу сбежать. То, что я узнала, должно быть рассказано. Я не могу позволить себе такую роскошь, как месть.

– Милорд? – спрашивает кто-то у моего локтя.

Я промедлила слишком долго. Возможно, они слышали мой возглас удивления, сорвавшийся с губ при виде Белена. Руки все еще трясутся, я удаляюсь от говорившего, надеясь, что он спишет мое поведение на высокомерие анимага.

До края тьмы остается еще несколько шагов. Мне придется взбираться по скале, но после спуска из пещеры под угрожающим копьем, я думаю, у меня получится. У меня должно получиться. Одежда должна быть сброшена. На фоне утеса она будет слишком хорошо видна. Может, мне нужно снова забраться в пещеру. С тоской я думаю о моем рюкзаке, хранящем еду и воду. Но обнаруженная пещера, скорее всего, под охраной. Да и у меня нет шанса ее найти в такой темноте. Придется идти так.

Я тихо выхожу из света костра. Утес рельефно вырисовывается передо мной, постепенно поднимаясь от подножия, скрываясь в темноте. Я отгибаю ветку можжевельника, иголки касаются моей щеки, я вдыхаю его острый сосновый аромат. Я пролезаю под веткой, чтобы спрятать платье в кустах.

По долине разносятся крики, быстрые и ожесточенные. Я смотрю сквозь ветки. В отдалении один из костров поднялся выше и сияет ярче, чем другие. Это палатка анимага. Инвьерны, ближайшие к месту, где я прячусь, поднимаются и бегут к палатке.

Мне нужно сейчас же бежать.

Я бросаю одежду, но мне совсем не хочется оставлять следы. Даже если я взберусь по утесу, для них не составит труда понять, что произошло, и отправить погоню. Я медлю, чтобы отвязать косу и спрятать ее на поясе. Маскирую белое платье землей и хвоей.

Пока враг занят борьбой с огнем, я несусь к утесу. Поначалу карабкаться довольно просто, и я использую только руки, но постепенно уклон становится круче, и вот я обеими руками и ногами ищу, за что зацепиться, чтобы лезть дальше. Здесь корень, там уступ. Я натерла кожу на ногах о пропитанную мочой ткань штанов. Под ногти забилась грязь, плечи горят, области под моими большими пальцами сводит судорога, пока я с трудом хватаюсь. Что-то скользнуло по руке, я отбрасываю это. В пальце загорается боль, от которой перехватывает дыхание; теплая жидкость стекает по ладони. Я содрала ноготь.

Я стараюсь не замечать боль и продолжать взбираться. Слишком темно, я не вижу, сколько еще мне осталось, и не смею остановиться и оценить свой прогресс. Из-за крови моя хватка не такая уверенная, мускулы в предплечьях сводит спазм. Я стремлюсь наверх, вытянув руки над головой, и чувствую, что поверхность скалы выгибается в обратную сторону, образуя выступ. Сердце ухает от ужаса. Перелезть – задача невозможная. Я смотрю по сторонам, пытаясь найти другой путь наверх.

Выступ растянулся поперек скалы. Пока я ползу вдоль него, паутина липнет мне на лицо, но я терплю и не отмахиваюсь. Я не перестаю молиться, надеясь, что тепло Божественного камня вернет жизненную силу моим немеющим конечностям.

Наконец я чувствую край выступа. Я нетерпеливо карабкаюсь наверх, рискуя быть обнаруженной в любой момент. Правой рукой я хватаюсь за большой уступ. Нет, это вершина скалы. Почти плача от облегчения, я перетаскиваю свое тело наверх. Мои ноги слишком дрожат, чтобы стоять, так что я отползаю от края.

Я не могу отдыхать. Я должна встать и бежать на запад, отвернувшись от сияния огромной армии Инвьернов. Но мои конечности не хотят двигаться. Я лежу на спине, успокаиваю дыхание и смотрю в пронзенное звездами небо. Вдали от костров звезды прекрасны. Белые искры на черном стеганом одеяле.

Красота ночного неба дарует необычный покой. Оно неизменно. Свободно от войн этого мира. Что-то, на что можно рассчитывать. Я поднимаюсь на ноги и бегу.

Мне следовало подумать о том, чтобы украсть какой-нибудь еды. Или хотя бы воды. Я все еще ковыляю, когда заря разгорается у меня за спиной, и вдруг мне становится ясно, в какой опасной ситуации я нахожусь. Я слишком вымотана, чтобы убежать от преследователей. Меня мучит жажда. И я не представляю, где я нахожусь.

Страх говорит мне продолжать идти несмотря ни на что. Но другой голос, к которому я успела привыкнуть за последние месяцы, резонно замечает, что без воды и отдыха я очень скоро стану бесполезной. Мне нужно поспать и попить. Иначе я просто умру от истощения. А в этой суровой земле острых камней и оврагов можно погибнуть, просто споткнувшись, как это случилось с пастухом Дамианом.

Сначала я решаю найти ручей, а потом, утолив жажду, искать укрытие. Но как найти воду? Закрыв глаза, я думаю об Умберто, вот бы он сейчас оказался рядом и повел меня. Я думаю о нашем поцелуе, вспоминаю прикосновение его губ к моим. В груди становится холодно при мысли о том, что я могу больше никогда не увидеть его.

Мои глаза открываются, и я стараюсь припомнить наши совместные путешествия. Что бы предпринял Умберто? Я разглядываю горизонт, надеясь разглядеть овраги, заросшие растениями более зелеными и густыми, чем остальные. Место чуть к югу впереди выглядит многообещающе. С обновленными силами я делаю шаг вперед.

Это сухое русло, выглаженное весенними паводками, потрескавшееся от жары. Но по краю растут густые травы, и я понимаю, что я на верном пути. Я забираюсь на щебнистое возвышение и снова оглядываюсь по сторонам.

Я вижу впадину, густо поросшую пиниями. Меня немного беспокоит, что она расположена еще южнее, но я должна найти воду. Колени дрожат, пока я иду туда; язык распух от жажды. Когда я подхожу к краю впадины, из-за деревьев не видно, но слышно журчанье. А может, это просто ветер шумит в кронах. Хватаясь за стволы и обнажения грунта, я спускаюсь в пыльный овраг. Ветки широко расходятся. Крошечный, не шире моей ноги, ручеек змеится по дну, вода его кристально чистая. Я падаю на колени и пью, пью, пью, пока желудок не наполняется до отказа.

Больше мне ничего не нужно, кроме сна. Но, превозмогая себя, я снимаю ботинки и стираю одежду в ручье. Краем пустынной одежды я протираю ноги. Они разбиты до красноты, и вода жалит их, охлаждая. Я развешиваю штаны на ближайшей ветке для просушки, быстро просматривая перспективу – не будет ли слишком легко их заметить. Затем заползаю под широкие ветки пинии, подбираю ноги и кладу голову на подушку из хвои. Сон приходит легко.

Когда я просыпаюсь, солнце висит довольно низко. Несмотря на боль в спине и руках, я незамедлительно поднимаюсь, надеясь воспользоваться остатком светового дня. У меня нет ничего, что заменило бы флягу для воды, но я должна идти дальше, так далеко от армии Инвьернов, как смогу, так что я не осмеливаюсь путешествовать вдоль ручья, бегущего на юг. Я пью столько, сколько помещается в желудке, и голод немного ослабевает. Морщась, сдираю с руки бинт, тщательно промываю рану и снова плотно перевязываю. Рубец жжет, и я надеюсь дойти до какой-нибудь деревни раньше, чем инфекция необратимо распространится. Я внимательно разглядываю палец. На деле, я содрала только половину ногтя, и нежная часть уже покрылась коростой. Я отрываю от своей одежды еще лоскут и заматываю палец. Вспомнив наше путешествие через пустыню из Бризадульче, перед отправлением я намачиваю свою одежду, чтобы защитить тело от жара.

Ящерицы разбегаются с моего пути. Гриф-аура кричит высоко в небе, кружась и постепенно сдвигаясь на север, против фронта облаков. Я шагаю вперед с новыми силами. Раны на руке ноют, палец болит, но я не перестаю улыбаться на ходу. Я сбежала из армии Инвьернов. Я предстала перед лицом плена, колдовства, меня даже начали пытать, и все же я сбежала. И во многом благодаря моему Божественному камню. Меня должны были парализовать чары анимага, меня должен был сжечь амулет, который я теперь ношу на собственной шее. Но его магия на меня не подействовала, и все потому, что мой Божественный камень защитил меня. Гомерово «Откровение» гласит, что назначение Носителя – победить колдовством колдовство. Возможно, он как раз имел в виду эту таинственную невосприимчивость к магии.

Мне хочется обсудить это с Умберто. Или с отцом Алентином. С внезапным уколом боли я понимаю, что больше всего я хочу поговорить с Хименой. Я уже отчаялась увидеть ее снова, еще раз ощутить ее крепкие объятия. Надеюсь, что она не получила мое сообщение о том, что со мной все хорошо, только чтобы потом узнать, что я погибла здесь.

Я взбираюсь на каменистый утес и вглядываюсь в потрескавшуюся пустыню. К востоку змеятся горные цепи, которые разделены глубокими каньонами, усыпанными мескитовыми деревьями и можжевельником, истощенным и брошенным, как старый калека. Перед этими огромными землями я чувствую себя такой маленькой и беспомощной. Мое одиночество бьет меня под дых. Улыбка бледнеет, и становится холодно. По привычке я молюсь, чтобы согреться. Но теперь холод приходит не от Божественного камня. Яркая вспышка на севере привлекает мое внимание. Иссиня-черные облака собираются вдали, сопровождаемые равнодушно-холодным ветром.

Я проклинаю себя за то, что намочила одежду. Косме или Умберто знали бы наверняка. Ветер усиливается; влажная одежда больно хлестает по коже. Надеюсь, пойдет дождь. Вода смоет мои следы, а влажная одежда больше не будет проблемой. Но мысль о следах приносит неприятное понимание: я стою на вершине, прекрасно обозреваемая потенциальными преследователями.

Немного скользя, я спускаюсь в сухое русло. Но как долго оно будет сухим? Я вспоминаю предостережение Умберто насчет паводков и изучаю берега в поисках места, где можно было бы укрыться. Солнце село, и цвета превращаются в серый прежде, чем я нахожу крупный камень с небольшим выступом, расположенным под раскидистым можжевельником. Дрожа от холода, я залезаю в укрытие и прижимаюсь к гладкому камню. Хотела бы я иметь при себе огниво и кремень. Или даже тушканчиковый суп Косме. Когда первые крупные капли падают на землю около моих коленей, я начинаю думать, вдруг после моего невероятного спасения мне суждено погибнуть здесь.

Дождь идет всю ночь, ливень сменяется ледяной моросью и наоборот. Слишком темно, и низа оврага не видно, но вода с оглушительным грохотом проносится мимо. Я непрестанно молюсь, и Божественный камень помогает справиться с самым худшим холодом, но мне слишком неудобно спать. И я боюсь, что если задремлю, то скачусь прямо в воду, которая неизвестно насколько поднялась за время ливня. Когда дождь наконец стихает, я решаю переждать ночь, а не карабкаться в темноте. От голода у меня кружится голова, мне холодно и мокро. Я не смогу. Это самая долгая ночь в моей жизни.

Рассвет приносит розоватый свет, мир становится кристально четким, у меня появляются новые силы. Я знаю, что я не воин, что я плохо экипирована для выживания в пустыне. Но я могу найти дорогу. «У тебя мощный ум», – сказал мне однажды предатель Белен. Воспоминание о нем воодушевляет меня еще сильнее. Я должна дойти до отца Алентина, до деревни, и предупредить их.

Овраг теперь заполнен водой, темной и пузырящейся. Я не смотрю туда, выбираясь из своего неудачного укрытия наверх. Моя одежда промокла не смертельно, но достаточно для того, чтобы мне было холодно. Молясь и понимая, что меня хорошо видно, я иду вдоль гребня, предпочитая этот путь возможности утонуть. Голод сжимает мой желудок. Но, в конце концов, у меня вокруг полно воды.

Постепенно поднимаясь, солнце согревает мою спину, и это приносит немного комфорта. И одну идею.

Я останавливаюсь, обдумывая внезапную мысль. По дороге к армии Инвьернов Божественный камень становился холоднее, предсказывая опасность. Когда я отхожу дальше, он согревает мое тело. В течение долгих лет он становился теплее от моих молитв, даже если я обращалась в них к определенным людям. Вполне возможно, что это мой спасительный маяк.

Опасаясь, что камни ненадежны, я внимательно переставляю ноги. Я двигаюсь в западном направлении, дорога идет под уклон, а я надеюсь уловить импульс возрастающего тепла. Проходят часы, прежде чем я замечаю что-то, слабый укол. Может, это фантомное ощущение, вызванное моим отчаянием? Но когда я немного поворачиваюсь направо, укол повторяется. Всего лишь небольшой всплеск тепла в животе, но он приводит меня в такой восторг, что я сбегаю вниз на бережок. Стою в грязи, медленно поворачиваюсь в разные стороны, чтобы уловить сигнал. Руки трясутся от волнения. Может быть, может быть, я переживу это.

Немного ссутулившись, я решительно иду вперед, иногда останавливаясь у воронок в камне, чтобы попить, или прислушиваюсь к Божественному камню, чтобы стремглав броситься дальше, получив импульс тепла. Таким образом я иду несколько часов. Но мой постоянный голод и усиливающийся зуд в предплечье напоминают о понесенных потерях. С каждым шагом ноги наступают на землю так, как будто они сделаны из свинца; взгляд затуманивается, возможно, у меня начинается лихорадка. Мое тело отчаянно хочет отдохнуть, но отдых не будет иметь значения, если я не найду еды и антисептик для раны. Я иду дальше.

Божественный камень посылает все более сильные сигналы, и это хорошая новость, ибо мой разум слишком измотан, чтобы обращать внимание на что бы то ни было. Полдень выводит солнце надо мной, ослепляя и смазывая перспективу, и я начинаю спотыкаться. Я бреду вдоль мягкого гребня, охристой морщины земли. Что-то тонкое ловит мою ногу, и я шагаю в воздух. Ударяюсь плечом, потом бедром. Я не могу дышать, падая вниз в овраг; поле зрения сужается. Шорох скольжения и треск костей стихают. Я все еще слышу их, но как будто издалека, невнятно. А потом я не слышу ничего.

Мои веки дрожат. Свет озаряет мое тело вместе с болью, острой, как кинжал, пробирающей до костей. Я вскрикиваю, и под моей правой грудью легкое как будто загорается огнем.

– Элиза? Ты очнулась?

Голос! Этот прекрасный голос.

– Умберто?

Он легкомысленно смеется, целует меня в щеку, гладит лоб. Он повторяет мое имя снова и снова.

– Я вернулся за тобой, но нигде не мог тебя найти, и лагерь был в панике, и полил дождь, и я даже не мог взять след…

– Умберто, я страшно хочу есть, – когда я открываю рот, боль бежит от челюсти к затылку. Не знаю, как я смогу жевать.

– О! Конечно, есть вяленое мясо и…

– Мягкое…

Я слышу, как он что-то ищет. Вода льется из кожуха.

– Суп. У меня не так хорошо выходит, как у Косме, но я сделаю.

Я позволяю ему заботиться обо мне и закрываю глаза, счастливая от того, что выжила. Потягиваю ступни и руки, чтобы разобраться, где болит. Постоянно болит повсюду, но особенно плохо в области ребер и в левом виске. Я лежу ничком, что-то мягкое подложено мне под шею, ремень прижимает правую руку к телу. Неподалеку потрескивает костер. Впервые за много дней я в благословенном тепле.

– Умберто… моя рука…

Костер вспыхивает с характерным звуком, когда он ворошит поленья.

– Думаю, у тебя треснула пара ребер, когда ты упала с холма. Я зафиксировал твою руку, чтобы ты не повредила ее, пока спала.

– Ты видел, как я упала?

– Элиза, ты рухнула прямо на мой прекрасно замаскированный привал.

Вскрик потрясения, вырвавшийся из моей груди, отозвался острой болью в ребрах. Из глаз брызнули слезы, дыхание участилось. Умберто был конечной целью. Мой Божественный камень вел меня к Умберто.

Очень больно стараться не заплакать. В глазах темнеет.

– Умберто, – шепчу я.

– Ты в порядке, Элиза?

Я вижу только его силуэт, становящийся все темнее.

– Я решила потерять сознание, пока ты готовишь суп.

Я погружаюсь в прекрасное состояние, мягкое и теплое. Но что-то маячит на краю сознания. Мне что-то надо сказать Умберто. Надо сказать о предателе.

Я сплю.

Глава 23

Уже почти темно, когда я просыпаюсь. Я открываю глаза и вздрагиваю от ухмылки, парящей над моим лицом.

– Мне показалось, я услышал, что ты проснулась. Голодная?

Я что-то бормочу в ответ. Умберто поднимает мою голову и прикасается ложкой с супом к моим губам. Суп водянистый и замечательный. Я хихикаю.

– Что? Чему ты смеешься?

– Все как раньше, когда вы похитили меня. Только вот суп не такой хороший.

– Мне жаль, Элиза, – отвечает он с померкшей улыбкой, садясь на пятки.

– Нет! Суп отличный!

– Я о похищении.

– О. – Я глубоко вздыхаю, боль бьет меня в грудь.

– Ты неудачно упала. – Он дает мне еще супа. – Но тебе повезло. Ты могла бы кашлять кровью, или сломать ногу, или…

– Не чувствую себя очень удачливой. По-моему, мне становится хуже.

– Ребра с трещинами болят сильнее всего на второй день. Потом будет легче.

– Умберто! – Волна тошноты прокатывается от головы к желудку, когда я пытаюсь сесть. – Мы должны идти, мы должны всем рассказать.

Все плывет перед глазами, но я должна встать.

– Мы никуда не пойдем. – Он кладет руку мне на грудь и силой укладывает обратно. – Тебе нельзя совершать переходы как минимум две недели.

– Две недели! Умберто, нас предали. Мы должны сказать Алентину.

Ложка замирает в воздухе, взгляд становится напряженным.

– Предали? Что ты имеешь в виду?

Я с тоской смотрю на ложку.

– Белен. Я видела его в лагере. Он ел с Инвьернами, как со старыми друзьями.

Ложка трясется. Я ловлю ее подбородком и раскрываю рот. Голод все еще грызет меня.

– Белен… он бы никогда…

Я снова ложусь, вздыхая от боли в груди.

– Как бы еще они нас нашли? Они не упали на нас, помнишь? И не заметили снизу. Они шли прямо к нам. Они уже знали.

Он молчит слишком долго. Мой желудок урчит.

– Ты уверена, что видела Белена? Уверена?

– Уверена. Я прошла прямо мимо него.

– Он заметил тебя?

– Может быть. Но вряд ли узнал.

Он смотрит в сторону.

– Белен, – бормочет он. – Почему ты сделал это.

Невыносимо видеть выражение страдания на его лице.

– Мне очень жаль.

– Ты права. Мы должны всем сказать.

– Может, есть другое объяснение. Может, он пришел за мной.

– Хм-м. Может быть. – Но в его голосе нет искренности. – Доедай суп.

С энтузиазмом я проглатываю суп, остается совсем чуть-чуть, когда я замечаю покалывание в горле, легкий привкус корицы.

– Ты добавил сон-траву в мой суп.

– Да. Ровно настолько, чтобы тебя не мучила боль во сне. Завтра ты расскажешь мне, что ты делала в лагере Инвьернов. И мы подумаем, что нам делать дальше.

Веки тяжелеют, мир проглатывает мое тело.

– Умберто, я так рада, что ты здесь.

– И я рад, принцесса.

– Ты хочешь сказать, ты просто вышла из его палатки в его же платье? – В его голосе слышно недоверие, а смех собрался в уголках его глаз.

– Да. Я надеялась взять одежду с собой, но пришлось оставить – слишком выделялась бы на утесе.

– Ты забралась на утес? В темноте?

Я протягиваю ему свои ладони, показываю палец, перевязанный влажной коричневатой лентой.

– Не советую. Я вот ноготь содрала. А, еще.

Я поднимаю другую рук у и сдираю бинт. В месте, где анимаг меня ранил, все еще болит, но боль не такая острая, как та, что пронзает мои ребра, так что я почти забыла о ней. Повязка присохла к руке, так что приходится подергать, чтобы снять ее.

– Я думаю, здесь есть заражение.

Он берет меня за запястье, поворачивает руку, взгляд скользит вдоль параллельных рубцов.

– Все не так плохо. Мне придется вскрыть их и почистить, а потом дать пару дней просохнуть. Кожа рядом выглядит здоровой, но будет немного больно. Если мы сделаем это сейчас, думаю, все отлично заживет.

– Делай, – говорю я, сглотнув.

Мгновение он держит свой кинжал в огне, затем остужает. Он отвлекает меня болтовней, вскрывая раны, и я удивляюсь, насколько незначительна эта боль. Больше похоже на простое давление, как будто он режет рукав одежды. Но когда он начинает вычищать заразу, черные точки прыгают туда-сюда у меня перед глазами. Украдкой я бросаю взгляд на рану. Зеленоватая жидкость с оттенком крови сочится из моей руки. Я отворачиваюсь и сжимаю зубы, а Умберто тянет меня за предплечье. Когда он промывает рану ледяной водой, из моих глаз текут слезы.

Умберто бросает мои бинты в костер, и пламя вспыхивает. На миг воздух наполняет запах горелого мяса. Я лежу не шевелясь и почти не дыша.

– Мне стоило бы оставить тебя в покое хотя бы на неделю, – размышляет он вслух. – Но мы должны вернуться в деревню как можно быстрее.

Умберто может пойти без меня, но я боюсь предложить это. Я вообще не хочу больше оставаться одна. Вместо этого я спрашиваю:

– А как Косме и Хакиан?

– Мы с сестрой нашли Хакиана через несколько часов. Или, скорее, он нас нашел. Он наблюдал за лагерем и увидел, что нас преследуют. – Его лицо напряглось. – Мы разделились, чтобы повысить шансы на выживание. Не знаю, удалось ли это хоть одному из них. Если да, то они теперь далеко.

– Но ты вернулся.

– Я не мог оставить тебя.

Мы смотрим друг на друга. Я хочу, чтобы он снова поцеловал меня. Возможно, мне стоит сказать об этом.

Наконец я говорю:

– Мы все еще очень близко к армии.

Его взгляд переходит к моим губам.

– Да.

– Не стоит оставлять костер.

– И правда.

– Гаси его, Умберто. Я в порядке. А завтра отправимся.

Он трясет головой, словно хочет прочистить мысли.

– Ты не можешь идти.

– Могу, точно. Я начну потихоньку. Обещаю. Ты можешь разведать местность утром. Найти укромное место для привала в нескольких часах ходьбы отсюда. Вернуться за мной. Если сработает, на следующий день я смогу пройти чуть больше.

Он начинает сопротивляться, но замолкает. Я знаю, что он отчаянно хочет узнать, что стало с другими, и предупредить деревню.

– Хорошо, попробуем, – уступает он и мягко улыбается. – Видишь, я был прав. Ты храбрее, чем ты думаешь.

Его взгляд так поглощен моим лицом, что мне приходится отвернуться.

Каждый шаг отдается болью в спине и ребрах. Ходьба одновременно и страдание, и облегчение, потому что движение прогоняет скованность. Дышать почти невозможно, но голова проясняется, шея расслабляется, а синяки на руках и ногах из сиреневых становятся желтыми. Божественный камень больше не посылает мне ледяных сигналов, но я все же продолжаю молиться.

На следующий день мы делаем то же самое, проводя в пути всего несколько часов. Еще через день мой утренний чай оставляет пряный вкус в горле.

– Ты подсыпал сюда сон-травы?

Умберто просто стоит с самодовольным видом.

Я откидываюсь назад, на спальник, который он мне подкладывает. Все плывет.

– …ненавижу тебя, – говорю я.

– Об этом ты расскажешь мне завтра. – Он наклоняется ко мне, и я лишь смутно ощущаю, как он целует меня в лоб.

По пути я замечаю постепенное исчезновение растительности, и это меня радует, как и теплый воздух, приходящий из пустыни. Почва становится красной, холмы поднимаются до небес, слоистые как огонь, и меня даже посещает приступ ностальгии.

Когда нам остается идти до секретной деревни еще полдня, караул встречает нас и торопится вперед предупредить других, чтобы нас не убили на месте. Обменявшись удивленными взглядами, мы с Умберто ускоряем шаг. Он идет вперед, не сомневаясь, и я благодарю Бога за то, что он привел меня к нему. Эта сухая холмистая земля представляет собой лабиринт одинаковых холмов и ложбин, и я бы никогда не нашла верной дороги без его помощи.

Наконец наша гора появляется перед нами, огромный навес полупещеры, прячущий деревню. Улыбаясь, все выходят приветствовать нас, и мои глаза наполняются слезами. Как это непохоже на мое первое появление, когда все были настроены подозрительно. Алентин хромает мне навстречу, вытянув единственную руку. Я бегу к нему, наплевав на остаточную боль в ребрах, и обхватываю его худую фигуру.

Я узнаю многие лица, теперь они открыты и радостны. Они стараются схватить меня за руки или обнять мои ноги, но Умберто их сдерживает.

– Она ранена! – покрикивает он. – Не давите!

Мое лицо пунцовеет от стыда. Почему-то меня смущает этот фейерверк эмоций в данный конкретный момент. Я замечаю Косме, безжалостно прокладывающую локтями себе путь сквозь толпу. Она останавливается перед Умберто, не скрывая облегчения. Они обмениваются приветствиями; затем она приближается ко мне, и я замечаю, что она почему-то снова остригла коротко волосы. Она подается вперед – на миг я думаю, что сейчас она обнимет меня, – но она шлепает меня по плечу и ухмыляется.

– Я не думала, что ты выберешься.

– Я тоже.

– Она убила анимага, – объявляет Умберто.

В молчании все глядят на меня.

– Мы не знаем наверняка! – протестую я, покачиваясь на ногах. – Я не видела тела.

– Но ты накормила его ягодами сон-травы и сожгла его палатку.

Я пожимаю плечами.

Косме вглядывается в мое лицо.

– Я не верю тебе.

– Мы можем обсудить это позже? Мне необходима ванна. И еда. Что-нибудь не сухое и не вяленое.

Но она не отстает.

– Вранье не сделает тебя героем.

Взрыв гнева где-то в животе быстро сменяется печалью и усталостью. Мне нечего ей ответить, я просто отворачиваюсь, уже думая о купании. Но тут мне в голову приходит мысль. Я останавливаюсь.

– Косме, – говорю я через плечо. – У меня есть для тебя подарок.

Я достаю из-за пазухи золотистую косу анимага и бросаю к ее ногам.

– В знак нашей невероятно крепкой дружбы.

Мою спину сверлят глазами, когда я ухожу в пещеру.

К моменту окончания моего купания история моего побега уже разлетелась по деревне. Каждый похлопывает меня по спине, задает вопросы, поздравляет. И каждый готов рассказать свою историю. Мой Мальфицио был очень занят, пока мы отсутствовали.

Вечером Алентин сидит рядом со мной в полупещере, мы ждем, когда ужин будет готов. Он рассказывает мне о группе из пятерых старших мальчиков, вышедших на вражеский поисковый отряд во время охоты. Они следили за отрядом в течение дня, ждали подходящего момента, а потом рано поутру атаковали сверху с луками и стрелами. Отряд был довольно большим, человек в пятнадцать, так что наши охотники убили по одному человеку каждый, а потом скрылись. Двумя днями позже они сделали то же. Оставшиеся скауты должны были разнести весть об атаке. С того дня боевым кличем деревни стали слова «Каждый да убьет одного».

– Все, как ты сказала, – говорит мне Алентин. – Мы жалим, а потом живем, чтобы ужалить снова.

– Каждый да убьет одного, – повторяю я. – Идеально.

Я гоню от себя неприятные мысли о том, что мы вдохновили на убийство детей, которые еще младше, чем я.

– К северо-востоку мы нашли еще один отряд. Видимо, передвигались между армиями. Их лагерь был у ручья. Одна девочка взяла огромное количество сон-травы и высыпала в ручей, вверх по течению от лагеря. Половина из них потеряла сознание, вторая половина запаниковала. – Его лицо напрягается, когда он продолжает: – Мы убили их во сне. Забрали одежду и оружие. Тела сожгли.

Он смотрит в сторону.

– Вы правильно сделали, – говорю я, но при этом у меня сводит живот.

– Эта твоя идея – наносить большой вред с малыми потерями. Терроризировать врага. Отличная идея, лучшая, но она все равно ранит мое сердце. – Он смотрит вниз и рисует загогулины на песке. – Я лишь надеюсь, что Его Величество, да сложат менестрели песни во славу его имени, сделает так, как ты говоришь, и отдаст людям их землю.

– Я сделаю все, что в моих силах, – шепчу я.

– Я знаю.

– Отец, я должна показать вам кое-что.

Я оглядываюсь по сторонам, чтобы убедиться, что никто не смотрит, и вытаскиваю амулет анимага из-под своей кофты. Я не знаю, как отреагирует Алентин, увидев причину стольких страданий, но мне отчаянно хочется поговорить с кем-то об этой вещи. Я наклоняюсь вперед, пленный Божественный камень мертвенно холоден на моей ладони.