Текст книги "Книга шипов и огня"

Автор книги: Рэй Карсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 22 страниц)

Глава 25

Мы откладываем наше путешествие в Басагуан, чтобы узнать от Белена как можно больше. В первый день он в панике выплевывает мысли маленькими порциями, и мы не можем извлечь из них хоть крупицу смысла; единственное, что мы понимаем, – он боится за мою жизнь и за судьбу всей Джойи Д'Арена. Меня почему-то совершенно не трогают его бредни. Страх был моим спутником в течение долгого времени. Другое предупреждение – не больше, чем слова безумца, безвредные и так же легко отклоняемые, как болотные огни.

Однако Умберто не разделяет моего спокойствия. Он всегда неподалеку, и всякий раз, когда я смотрю на него, я встречаю взгляд темных глаз, светящихся чувством. Он знает меня так, как Алехандро никогда не знал, и внутри у меня что-то вздрагивает каждый раз, когда я замечаю, что он смотрит на меня. Интересно, думает ли он о нашем поцелуе так же часто, как я.

Я не отговариваю его, когда он решает присматривать за мной. Он самый стойкий и умелый из всех, кого я знаю, способный одинаково хорошо изловить кролика, найти воду или рассмешить. Я знаю, что он сделает все, на что способен, чтобы сберечь меня.

На следующий день я сижу на галечной насыпи, прислонившись спиной к нагретому солнцем холму. Я развернула «Откровение» Гомера на коленях и снова перечитываю, надеясь найти что-то, что помогло бы мне, что-то, пропущенное за века набожного изучения. Деревня всего в двух шагах, но совершенно скрыта из виду. Никогда в моей жизни не ценилось так дорого мое присутствие, мое мнение, мое одобрение. Я обладаю властью над этими людьми, и эту власть они отдали мне добровольно. Это странно и пугающе и немного чудесно. А еще это изматывает, и поэтому я очень рада возможности отдохнуть в одиночестве.

Я слышу шорох шагов и вздыхаю. Но мое огорчение сменяется радостью, когда надо мной появляется голова Умберто. Я приветливо улыбаюсь.

– Ты не должна оставаться одна, – говорит он.

– Ну, я больше и не одна, – отвечаю я, моя улыбка становится еще шире.

Наши плечи соприкасаются, когда он садится рядом со мной. Он укладывает руки на согнутые колени и смотрит вдаль, в пустыню.

– Мне надо кое о чем с тобой поговорить.

Улыбка вянет, я нервно сглатываю.

– О чем же?

Он не смотрит на меня, только копается каблуком ботинка в гальке.

– Ну, тогда, в пещере. Перед тем, как тебя схватили.

Жар охватывает мою шею, когда я вспоминаю его поцелуй. Я тысячу раз воображала начало этого разговора, но никогда не доводила его до конца, как будто заговорить об этом значило бы сделать это обычным и конечным. Это поцелуй, у которого не может быть счастливого конца, и я бы хотела, чтобы он остался сном, полным возможностей.

– Элиза, прости меня.

Я поворачиваюсь к нему, чтобы посмотреть на его профиль.

– О чем ты?

– Я думал… – Он поднимает глаза к небу и делает глубокий вдох. – Я думал, что никогда больше тебя не увижу. Я был напуган, отчаян и… и мне так хотелось тебя поцеловать. Это было так глупо. Я обещаю, что больше не буду вести себя с тобой неподобающим образом.

Я не представляла себе, что наш разговор пойдет по такому руслу. Я сжимаю зубы, чтобы не закричать.

– И ты жалеешь о том, что сделал это?

По его губам пробегает тень улыбки.

– Нет. Да, то есть я хотел сказать…

– Я не уверена, что хочу быть замужем за Алехандро.

Он поворачивает голову, и я вздрагиваю, пораженная и его быстрым движением, и своими собственными словами. Ведь это правда, понимаю я, мое сердце бьется в панике. Алехандро – самый красивый мужчина из всех, что я видела. Но этого недостаточно.

– Что ты имеешь в виду? – спрашивает он мягко, и мое горло начинает пылать, потому что я вижу в его глазах надежду.

– Я должна быть его женой. Я дала обещания Мальфицио, и я должна оставаться женой Алехандро, чтобы их сдержать, но…

– Что?

Правда огромна и тяжела.

– Он не любит меня. Я надеялась, что когда-нибудь это изменится. Но с тех пор, как я покинула дворец… подозреваю, что я не очень уважаю его. – «Не так, как уважаю тебя». – Он красивый. Очаровательный. Но он может быть нерешительным.

Я думаю о его отказе объявить меня своей женой, о его пренебрежении сыном, даже собственной любовницей.

– И иногда он даже недобрый, бездумный.

Я смотрю в глаза Умберто. Мне нравятся черты его лица – такие гордые и сильные. Мне до смерти хочется погладить его заросшую щетиной щеку. Мои губы приоткрываются.

– Элиза, – шепчет он.

Я наклоняюсь ближе.

– Я не поцелую тебя снова, – говорит он.

Мой рот захлопывается.

– Не потому что я не хочу, пойми, – говорит он с кривой ухмылкой. Он снова возвращается взглядом к безопасному пустынному пейзажу. Молчит с минуту. Потом продолжает: – Ты самая смелая из всех, кого я знаю. И умная. И… – Он перебирает ступнями. – И красивая. Король – дурак, раз не любит тебя.

Мой следующий вздох больше похож на всхлип. Мне следует посмеяться над его словами или поблагодарить за них, но мое горло не повинуется.

Вместо этого я присоединяюсь к нему в созерцании сухих кустарников и случайных ящериц. Мы долго сидим вместе, едва соприкасаясь плечами, и смотрим, как солнце окрашивает землю в цвета роз и кораллов, приближаясь к горизонту.

Косме находит нас в прохладных сумерках.

– Белен готов говорить.

Мы вскакиваем и спешим за ней. Умберто ничего мне не говорит, даже не смотрит в моем направлении. Но вдруг его рука касается моей, потом я чувствую его пальцы. Он сжимает мою ладонь, очень быстро, и отпускает. Когда мы входим в деревню, моя рука невыносимо холодна.

Первым делом Белен повторяет свое предостережение.

– Элиза, пожалуйста, беги. Возвращайся в Бризадульче. А лучше – куда-нибудь еще. Где никто не станет тебя искать.

Умберто обменивается взглядом с отцом Алентином, но я не обращаю на них внимания.

– Начни с начала, Белен. – Я стараюсь сохранять спокойствие в голосе. – Расскажи, как они узнали про пещеру.

Сейчас он носит повязку на глазу, так что я избавлена от вида его пустующей глазницы.

Он опускает голову.

– Я сказал им.

Косме отворачивается, Хакиан лишь хмурится.

– Почему?

Он раскачивается вперед и назад.

– Они сказали, что пощадят деревню.

Но его глаз постоянно бегает. Возможно, накопившаяся усталость. А может, он что-то скрывает.

Я качаю головой.

– Это непохоже на тебя, Белен. Ты бы не предал Косме таким образом.

Я чувствую ее жгучий взгляд на своей спине, наклоняясь ближе к его изуродованному лицу.

– Почему ты сделал это?

Он продолжает раскачиваться.

– Белен?

– Я привел тебя к вражеским вратам! – резко отвечает он. – Я думал, что поступаю правильно!

Ошеломленная, я отшатываюсь от него.

– Ты думал, что выполняешь пророчество Гомера.

Он кивает, избегая смотреть мне в лицо.

– Я знал, что другие смогут убежать. Я думал, что ты должна была оказаться в лагере. Я думал, что это воля Господа.

Воля Господа.Сколько раз я слышала, как кто-то декларирует свое понимание этой вещи, которую я нахожу столь неопределимой?

Умберто выходит вперед. На его лице нет того выражения отчаяния и печали, которое заполняет лицо его сестры. Напротив, он выглядит разъяренным.

– Но что-то изменило твое мнение.

Белен перестает качаться.

– Она сбежала, – просто говорит он. – А вся армия Инвьернов устроила безумное празднество. Один из них был убит, анимаг, а они все равно продолжали праздновать.

– Я не понимаю, – говорю я.

– Они праздновали, потому что нашли тебя, Элиза. Нашли Носителя. Только Носитель мог бы убежать от анимага. Смог бы использовать огонь против него. Они искали тебя годами, и вот ты пришла прямо в их лагерь.

– Но что им нужно от нее? – спрашивает Алентин.

– Они хотят ее Божественный камень. У них уже есть девять. Почти что удвоенное число гармонии. Им нужен еще один, живой.

– Им нужно еще два, – заявляю я грозно, вытаскивая на всеобщее обозрение из-под рубашки амулет. – Я забрала его у анимага.

Но Алентин как будто не слышит меня.

– Как, ради всего святого, они добыли девять Божественных камней?

Умберто пожимает плечами.

– Может, они разграбили гробницы мертвых Носителей.

Косме посылает Умберто полный отвращения взгляд.

– Многие Носители не завершили Служения, – напоминает Хакиан. – Или не были узнаны. Возможно, потому, что были убиты Инвьернами.

Алентин поднимает бровь.

– Но в таком случае они собирали эти камни несколько веков.

– А может, – медленно говорю я, – среди Инвьернов тоже есть Носители.

Мою идею вознаграждают скептические улыбки. Даже Белен морщит нос, отрицая эту мысль. Но они не понимают. Я бы скорее поверила, что они получили Божественные камни просто так, иначе напрашивается вывод, что Инвьерны веками ходили среди нас, крали у нас и теперь находятся на завершающей стадии воплощения древнего сценария.

Но что это за сценарий?

– Чего они могут достичь с десятью камнями? – спрашиваю я дрожащим голосом.

Наконец Белен смотрит на меня. Пугающе пристально.

– Колдовство. Сейчас они используют амулеты, чтобы использовать небольшое количество магии, живущей под землей. С десятью камнями они смогут освободить ее полностью.

– Зачем?

Священный текст запрещает использование магии. Должна быть причина.

Белен пожимает плечами.

– Я не уверен. Я не так свободно говорю на классике. А они говорят с таким странным акцентом. И потом, жжение было таким сильным, а после того как они отняли мой глаз, я больше не мог соображать.

Его голова снова падает набок, щека подергивается, когда он теряется в воспоминаниях.

– Белен? – шепчет Косме.

Он моргает, снова пытаясь сфокусироваться.

– Они хотели узнать о ней. О Носителе.

Умберто бросается вперед и хватает его за подбородок.

– Что ты им рассказал?

Корчась, Белен отворачивается.

– Я не знаю. Я правда не знаю.

– Ты рассказал им об этом месте? О Мальфицио?

– Я не знаю, Умберто! – Слеза скатывается по его щеке. – Вряд ли. Все, о чем я мог думать, – что я совершил ужасную ошибку.

– А потом чудесным образом сбежал. – Это мрачный тягучий голос Хакиана. Он проговаривает мой страх, что Белен привел к нам Инвьернов. Причем возможно, что специально.

– Да никакого чуда. Они позволили мне сбежать. Они хотели проследить за мной.

– Как ты можешь быть уверен, что они не проследили? – спрашиваю я.

Белен закрывает глаз и откидывает голову на стену пещеры.

– Я ходил по кругу несколько дней. Я не шел сюда, пока не убедился, что они потеряли след.

– Ты был сильно изранен, – говорит Хакиан. – Я не верю, что ты смог обмануть их.

– Это было неприятное путешествие, – говорит Белен, не открывая глаз. – Но я ускользнул от них.

Я склонна поверить ему, поскольку юный Адан и его друзья не встречали никаких знаков присутствия Инвьернов. Мне удалось убежать, даже при моей неопытности и неловкости, так что это вполне возможно. И мое путешествие не было приятным.

– Ты говорил о десяти камнях, – говорит Алентин. – Ты действительно думаешь, что Инвьерны могут обрушить на мир магию с их помощью?

– Они в это верят. Верят всецело. Поэтому теперь все ищут Элизу.

Мы задаем новые и новые вопросы, Косме наблюдает за нами, как бдительная кошка-мать, но Белен больше не может нам ничего предложить. Мы решаем, что его предательство не имеет ничего общего с планами князя, и все расходятся, чтобы поспать перед завтрашним отправлением.

Я медлю некоторое время, не в силах оторваться от вида впалых щек Белена, ожогов на его шее и плечах, дрожащих рук и ног. Я никогда не знала его так же хорошо, как Косме или Умберто. И все же я оплакиваю его веселую улыбку и ту решимость, с которой он преодолевал пустыню. Я удерживаю себя от жалости. По его собственному признанию, Белен – предатель, хоть и раскаявшийся. Будь здесь Алодия, она казнила бы его за измену.

Но я не моя сестра.

Я благодарю Косме за то, что она присматривает за ним, и желаю Белену хорошо отдохнуть, а потом падаю на свой спальник. Еще долго я лежу без сна, думая об Умберто, Белене и загадочной цели Инвьернов. Уже засыпая, я вспоминаю, что забыла поужинать.

Умберто будит меня, когда воздух еще темен и холоден. Я сворачиваю спальник и взваливаю рюкзак на плечи, а потом выхожу в предрассветную прохладу. На востоке сине-черное небо уступает желтому сиянию, поднимающемуся за отдаленными пиками Сьерра Сангре. Я хмуро гляжу на горы, представляя себе огромную армию, спрятавшуюся в тени.

Мы мягко ступаем между глинобитными хижинами. Наш план саботировать десятину Инвьернам базируется на незаметности нашего появления. Принесший сообщение князя гонец не знает о нашем отправлении, иначе он может сообщить в Басагуан. Адан получил наказ все время его отвлекать и занимать чем-то – даже если это будет значить заключение его под стражу – чтобы обеспечить нам хотя бы несколько дней форы.

Тихое ржание встречает нас, когда мы огибаем холм. Хакиан уже здесь, держит поводья двух лошадей; в темноте они кажутся бесцветными и огромными. Я отскакиваю, когда одна из них встряхивает головой, звеня металлическими нащечниками.

– Лошади? – шепотом спрашиваю я Умберто, хотя мой голос больше похож на писк. – Я думала, мы поедем на верблюдах.

От его тихого смеха у меня начинает гореть лицо.

– Лошади быстрее. И мы не так уж далеко заедем в пустыню, чтобы брать верблюдов. Не беспокойся. Ты не поедешь верхом.

Я облегченно вздыхаю и отхожу подальше.

Остальные приходят тихими парами и тройками, и вскоре наш отряд оказывается в сборе. Под предводительством Хакиана мы быстрым шагом выходим на запад. Мы – гармоничная группа из десяти человек, среди нас молчаливая Косме и высокая Мара. Я кладу пальцы на Божественный камень и молю о том, чтобы этот поход не был таким несчастливым, как предыдущий.

Мы корректируем курс на север и выходим на плоскую равнину с твердой почвой. К моему удовольствию, мои ноги шагают без устали. Лодыжки не болят, легкие не горят, кожа остается мягкой, без натирания. Использование лошадей позволило нам взять с собой больше провизии, чем в прошлый раз, и каждую ночь Мара готовит для нас разнообразную пищу, от лепешек с тушеными овощами до свежепойманного зайца. Она даже взяла с собой свой набор пряностей, в применении которых она настоящий эксперт.

Все это время Косме остается отстраненной и тихой, ее изящные черты как будто отлиты из стали. Умберто говорит мне, что она очень сопротивлялась тому, чтобы оставить Белена, и только общими силами брата, Хакиана и отца Алентина удалось уговорить ее принять участие в походе. Он говорит, что для нее это обычное поведение – дуться в молчании несколько дней, если ей приходится действовать не по своей воле. Умберто знает ее гораздо лучше меня, но я не могу так просто выбросить ее из головы. Я опасаюсь, что ее замыкание в себе имеет гораздо более глубокие корни, чем он думает.

После недели непрерывного путешествия Хакиан приводит нас на восток, обратно к холмам. Солнце высоко и горячо, и пот стекает на воротник моей рубашки, когда вдруг я чувствую запах дыма. Сначала я думаю, что это обеденный костер такого же путешественника. Но чем дальше мы идем, тем сильнее становится невыносимо едкий запах. Мы озабоченно переглядываемся. Я кладу пальцы на Божественный камень, чтобы заметить малейшее ледяное предупреждение или даже всплеск тепла – что угодно, что дало бы мне представление о том, что нас ждет. Но он остается безразличным, как будто это обычный камень.

Мы взбираемся на гребень хребта и наконец видим шлейф дыма на горизонте немного к северу. Это не ленивый костер посреди лагеря, но широкая полоса болезненно-коричневого цвета опустошения.

Хакиан поворачивается к нам.

– Деревня Черролиндо горит, – говорит он. – Я собирался провести нас в обход нее, но…

– Там могут быть выжившие, – встревает Косме.

Мы смотрим друг на друга, и я понимаю по решительным лицам моих компаньонов, каково наше решение.

– Элиза, – говорит Умберто. – Твой камень что-нибудь тебе сообщает?

– Нет, – отвечаю я, качая головой.

– Значит, враг ушел, – заключает Хакиан, и мы без дальнейшего промедления спускаемся вслед за ним.

К моменту, когда мы достигаем деревни, я почти плачу от безжалостного дыма и собственного ужаса. Я едва могу держать глаза открытыми из-за жжения, но даже сквозь слезы и горячий туман я вижу сожженные каркасы зданий. Деревянные столбы, обгорелые сверху, покрытые сажей каменные стены, мерцающие красным остатки столов и стульев.

– Ищите выживших! – кричит Умберто. Он надевает капюшон и заматывается шалью, чтобы защитить нос и рот. Я быстро повторяю его действия. – И будьте осторожны! – добавляет он. – Здесь все может рухнуть в любой момент!

Я бегу по обугленным улицам, часто моргая, чтобы увлажнять глаза, и отчаянно пытаясь найти жизнь. Я чуть не спотыкаюсь об обгоревший труп животного, трудно сказать, овца это или собака, меня почти тошнит от запаха горелого мяса и красноватой жижи, сочащейся через трещины в обуглившейся шкуре.

– Эй! Сюда!

Не знаю, кто кричит и откуда доносится крик, но этот голос вселяет надежду.

– Где ты? – кричу я в ответ.

– Северный конец! – Это Умберто.

Я кидаюсь обратно в дым, автоматически поднимая руку, как будто она может защитить меня от этой туманной материи, и двигаюсь в направлении, которое определяю севером. Слева я замечаю высокую фигуру. Это Мара. Теперь мы вместе бежим вперед.

Мои легкие горят, когда мы их находим, перемазанных сажей, кашляющих – это семья из четырех человек. Умберто присаживается рядом с самым маленьким, пытаясь его успокоить. Он смотрит на нас глазами, полными слез.

– Они были заперты в этом доме, – говорит он дрожащим голосом. – Они были оставлены, чтобы сгореть.

– О Господи.

Непостижимая жестокость.

– Кто сделал это с вами? – спрашиваю я, как будто я не знаю. В ответ на мою злость Божественный камень посылает в мою грудь раскаты тепла.

Лицо одного из них смотрит на меня. Кожа покрыта волдырями, глаза широко раскрыты. Это женщина.

– Анимаги, – говорит она. – Они говорили, что возьмут реванш. Они говорили, что будут сжигать по деревне в ответ на каждый удар Мальфицио.

Она складывается пополам, зашедшись кашлем, но я едва замечаю это. Земля под моими ногами крутится слишком быстро.

Глава 26

Мы больше не встречаем выживших и находим лишь несколько почерневших тел, так что нам остается только надеяться, что большинство жителей деревни сумели убежать. Я сворачиваюсь на безопасном расстоянии, прижимаю колени к груди. Мои спутники осматривают дымящиеся руины, пытаясь найти что-то, что уцелело. Мне следовало бы им помочь, но у меня подвело живот, слезы бегут по щекам, и я так, так устала.

В эти последние недели я начала чувствовать себя полезной. Успех Мальфицио хранился сокровищем в моем сердце, я гордилась тем, как моя маленькая группа бунтарей смотрит на меня, ища вдохновения, ожидая указаний. Я позволила себе почувствовать себя опытной, такой взрослой. Как я была глупа.

Хакиан скажет мне, что на всех войнах бывают жертвы. Умберто будет уверять меня, что на мне нет вины. Оба они будут правы. Но сейчас я закрываю глаза, и тяжесть смерти давит мне на плечи.

– Элиза!

Я распахиваю глаза. Умберто бежит ко мне.

– Тебе уже легче дышать? – спрашивает он меня, его глаза круглы от беспокойства.

Я киваю.

– Что с семьей?

– У них есть родные неподалеку. – Он садится рядом со мной. – Косме предложила позволить им пойти с нами в Басагуан, но им лучше остаться здесь и поискать выживших. Мы оставим им еду и воду.

Я ничего не отвечаю. Он мягко прижимает меня к себе.

– Здесь нет твоей вины, – бормочет он мне в волосы.

– Я знаю. – Но слезы, обжигая, снова льются из глаз.

– Что меня беспокоит, так это насколько далеко на запад мы ушли. Я не ожидал, что Инвьерны так приблизились к пустыне. По крайней мере, не сейчас.

– Может, они выступят против Алехандро раньше, чем мы ожидали. – Я трусь носом о ткань его рубашки, в голове мелькают мысли о том, как неприемлемо наше поведение. Мне стоит дистанцироваться от Умберто. Я должна готовиться стать женой короля.

– Так сказал и Хакиан. Мы не можем медлить. Мы должны идти в Басагуан немедля.

– Если они сожгли деревню в ответ на один из наших глупых рейдов, что они сделают, когда мы отравим их еду?

Я чувствую, как от вздоха поднимается и опускается его грудь.

– Именно поэтому мы это и делаем, Элиза, – говорит он. – Помнишь? Мы хотели заставить Инвьернов ополчиться на князя.

– И из-за наших действий погибнут люди.

– Да.

Его честное отношение к ситуации прочищает мне голову. Он принял наш выбор. Верит в него. Но он не может скрыть печаль в голосе. Я встаю и разминаю тело, держась на расстоянии от Умберто.

– Тогда пойдем, – говорю я.

Беззаботная болтовня, которой характеризовался первый этап нашего похода, сменилась задумчивым молчанием. Я тоже не хочу разговаривать. Вместо этого я экспериментирую со своими камнями.

Мой собственный никогда не казался мне магическим. Но он определенно живой. Канал связи, возможно, между мной и Богом. Тем не менее, чтобы вызывать силу, ползающую под землей, анимаги использовали Божественные камни, которые больше не пульсировали в телах своих Носителей. Я вспоминаю, как анимаг сжимал свой амулет, чтобы заморозить нас, и как амулет сиял ярко-голубым, набираясь сил, чтобы сжечь меня.

Думая о запрете использовать магию, содержащемся в Священном тексте, я запускаю руку под воротник своей рубашки, хватаю клетку амулета. «Господи, сохрани меня в безопасности», – молюсь я. Мой Божественный камень нагревается в ответ.

Сжимая амулет, я сосредоточенно думаю о магии под поверхностью мира. Я погружаю собственные мысли в сухую землю. Я представляю, что камень в моей руке нагревается; я представляю, как огонь вырывается и сжигает хилый куст можжевельника, который я вижу слева. Я так увлекаюсь этим, что спотыкаюсь о камень на земле и падаю на колени.

– Элиза! – Умберто подскакивает ко мне и помогает подняться. – Ты цела?

Он слишком сильно сжимает мое плечо, но я не беспокоюсь об этом. Я прижимаюсь к нему.

– Спасибо, – шепчу я ему прямо в ухо. Но я вижу его реакцию на мою близость – глаза закрыты, он даже дыхание задержал, – и все мое тело наполняется мучительным теплом. Мне хочется обнять его за шею, запустить пальцы в его мягкие волосы.

Но мне нельзя думать о таких вещах.

– Я в порядке, – бормочу я, отряхивая песок с одежды, чтобы чем-то занять руки. На его лице отражается боль, но я решительно продолжаю наш путь.

Дорога до Басагуана занимает два дня. Два дня, за которые мне так и не удалось вызвать в странном Божественном камне хоть какую-то реакцию.

Город князя Тревиньо уютно располагается в долине между двумя горными хребтами, на востоке от него лежит Сьерра Сангре, на севере – запутанный Хиндерс. Здесь прохладнее, воздух так влажен, что как будто одеялом прикасается к моей коже. Я сообщаю об этом Умберто, в ответ он смеется и говорит, что воздух в моей родной стране будет казаться мне таким же после сухой пустыни, к которой я успела привыкнуть.

Мы бродим среди странных двухэтажных зданий с большими окнами и цветочными карнизами. Я очарована яркими цветами, в которые выкрашены стены; преобладают желтые и коралловые оттенки, иногда появляются всплески голубого и лавандового. Железные завитки кудрятся вокруг окон и дверных проемов, яркие плитки, расписанные такими же странными желто-голубыми цветочками, как в моем атриуме во дворце Алехандро, украшают арки и лестницы. Это уютное яркое место, и мое сердце вздрагивает, когда я понимаю, что оно напоминает мне мой дом, Амалур.

Хакиан арендует для лошадей стойла, затем приводит нас к широкому трехэтажному зданию, в первом этаже которого расположено кафе. Длинные столы стоят под навесом из красной черепицы, а касса в глубине расписана красочными предложениями блинов с мясом и сочного рагу. Позади нее повара спешат удовлетворить заказы. Мы садимся за два стола, а Хакиан заказывает еду у стойки.

Если нас спросят, мы скажем, что бы беженцы из Черролиндо, пришли обменять наши пожитки на монеты, а потом собираемся убраться отсюда, пока не началась война. Это придумала Мара, и мы согласились. Это не только правдоподобное объяснение, эта история еще и намекает на неспособность князя – а может, и на его нежелание – защитить своих подданных.

Хакиан присоединяется к нам за столом.

– Они сдают комнаты наверху, я взял две. – Он понижает голос. – Мы останемся здесь, пока не найдем нужную информацию. Мы достаточно далеко от дворца князя и не привлечем лишнего внимания.

Он обращается ко мне:

– Элиза, я спрашивал о голубиной почте для тебя; твоя няня пока не прислала ответа.

– Ох. – Я успокаиваю себя мыслью, что прошло еще немного времени. В конце концов, она знает, что я в безопасности. – Спасибо.

В отдалении монастырские колокола звонят полдень, босоногий мальчик приносит нам два блюда рубленой говядины и лепешки. Мы удивленно смотрим на Хакиана.

Еще больше меня удивляет веселье в его всегда хмурых глазах, когда он ухмыляется нам в ответ.

– Я разорился, – признается он. – Я знаю, что мы экономим, но мы так долго были в пустыне. Я, наверное, год не ел говядины!

Мы не нуждаемся в лишних приглашениях. Мы едим шумно и жадно, улыбаясь полными ртами, смеясь над беспорядком, который устраиваем, пытаясь положить мяса на лепешки. Но глаза Косме и Умберто хмуры, и я думаю, посетила ли их та же, что меня, отрезвляющая мысль насчет реальной причины, почему Хакиан решил угостить нас финальным роскошным обедом.

Наши комнаты скромные, но чистые, и хозяин пансиона помогает нам притащить дополнительные спальники. Косме, Мара и я – единственные девушки в нашей десятке, так что Хакиан и Умберто делят с нами комнату. Я спала рядом с Умберто бессчетное количество ночей, он даже был моим стражем у порога хижины в деревне Алентина. Но почему-то это закрытое пространство кажется более интимным, и я остро ощущаю его присутствие, когда мы распаковываем поклажу и раскладываем спальники.

Когда мы устраиваемся, Косме и Хакиан уходят в город навестить старых знакомых. Я предлагаю составить им компанию, но Косме лишь улыбается.

– Ты бы меня замедлила, – говорит она. – Я обучена собирать информацию. Отдыхай здесь, я достаточно скоро вернусь.

Когда за ними закрывается дверь, я говорю, ни к кому конкретно не обращаясь:

– Как можно знать так много вещей, будучи таким молодым?

– Что ты имеешь в виду? – спрашивает Мара.

– Косме некоторое время была моей горничной в Бризадульче. Потом оказалось, что она проводник в пустыне. И умеет лечить. И еще она шпион. – Я обращаюсь к Умберто. – По эту сторону пустыни все такие многогранные?

Он усмехается.

– Только неудобные дочери своенравных князей.

Так вот оно что. Вот она, загадочная связь между Косме и князем Тревиньо.

– Но я думала, она твоя сестра.

– Так и есть. У нас разные отцы, а мать одна.

– Не думаю, что мне положено это слышать… – протестует Мара.

– Косме не стала бы возражать, – заверяет ее Умберто. – Не сейчас. Но это не та тема, которую мы часто обсуждаем. Мой папа стал для нее настоящим отцом, и она считает неуважением к нему говорить о ее отношениях с князем.

– Косме сказала мне, что ее родителей убили Инвьерны, – вспоминаю я.

– Да, – кивает он. – Это было тяжелое время для нас.

Он устраивается на лежанке и проводит рукой по мягкой щетине на подбородке.

– Она приходила к князю за помощью. Она, конечно, хотела отмщения, но…

– Тревиньо никогда не собирался сражаться с Инвьернами.

– С тех пор как армия начала наращивать мощь. Моя сестра была очень настойчива. Князь, разумеется, ничего не сделал, но решил держать ее в своих владениях. Сначала он просто хотел, чтобы за ней тщательно следили. Но потом он ее полюбил, очень полюбил. Это доставляло ей неудобства. Он обучил ее всем возможным наукам и умениям, а потом сделал фрейлиной ее старшей сводной сестры, Ариньи. Думаю, две девушки с легкостью нашли общий язык. Они даже заключили сделку. В том случае, если король Алехандро женится на Аринье, она обещала восстановить Косме в правах наследования владений князя.

Я смотрю на него во все глаза.

– Она могла остаться в Бризадульче и помочь Аринье стать королевой и затем самой стать княгиней.

Умберто кивает.

– Могла. Но потом она поняла, что князь и ее сестра продадутся Инвьернам с потрохами, лишь бы достичь своих целей. Может, они так и сделали.

Он закатывает глаза, его лицо напрягается.

– Мы видели, как наши мама и папа исчезают в огне анимага. Она никогда не забывала этого. Так что когда отец Алентин сбежал из монастыря и возглавил свое маленькое восстание, мы присоединились к нему и поклялись отыскать Носителя.

Я плюхаюсь рядом с Умберто, чтобы осмыслить все то, что он рассказал.

– Если наш план сработает, Умберто, если я смогу сдержать обещание и сделать эти земли независимыми от Джойи, тогда Косме станет княгиней или даже королевой.

Он плечом подталкивает мое плечо и улыбается.

– Поэтому я тебе и рассказал.

Мара застывает у дальней стены, живая статуя, аллегория неловкости. На лице у нее выражение зверя, попавшего в капкан.

– Мне надо вымыть волосы, – говорит она. – Пойду поищу воды.

После того, как она уходит, мы с Умберто неловко смотрим друг на друга.

– Ты избегала меня последние пару дней, – говорит он мягко.

– Да, – отвечаю я, глядя на свои руки.

Он наклоняется вперед, кладя локти на колени.

– Это нормально. Я все понимаю.

Наши бедра очень близко; если один из нас шевельнется, мы коснемся друг друга.

– Мне очень жаль, Умберто. Но я должна быть супругой Алехандро, чтобы план сработал.

– Ты никогда не делила с ним ложе. – Это не вопрос, а утверждение.

Я сглатываю, не уверенная в обсуждении с ним таких вопросов.

– Никогда.

Он поворачивается ко мне, глаза сощурены.

– Элиза, если бы был способ, какой угодно, избежать брака с королем, ты бы сделала это?

– Какой угодно?

– Не содержащий ничего постыдного для тебя, я имел в виду.

Я пытаюсь представить лицо своего супруга. Раньше мне это удавалось с такой легкостью, но теперь время и расстояние стерли мою память.

Я смотрю на Умберто, на его высокие скулы, доказывающие его пустынное происхождение, на решительный подбородок, на всегда готовые улыбнуться губы. Я понимаю, что воспоминание об Алехандро стерто не временем и пространством, а образом лица, которое мне милее и дороже.

Глаза Умберто светятся отчаянной надеждой, и мне до боли хочется погладить его по непослушным волосам и сказать ему, что между нами что-то может быть возможно. Я говорю ему то, что могу сказать:

– Если бы у меня был выбор – да, я бы выбрала быть свободной от Алехандро.

– Я рад это слышать, – улыбаясь, отвечает он.

Мы сидим бок о бок в непринужденном молчании, оба стараемся не коснуться друг друга. Чтобы избежать его взгляда, я смотрю на свою юбку и замечаю, как широко мои бедра расположились на узкой лежанке. Моя кожа издевается над моей новой стройностью, как будто ожидая возвращения веса. Украдкой я смотрю на Умберто, удивленная тем, что точно знаю: даже если я начну есть булочки каждый день, он не перестанет заботиться обо мне.