Текст книги "Вариация (ЛП)"
Автор книги: Ребекка Яррос
сообщить о нарушении
Текущая страница: 26 (всего у книги 28 страниц)
Даже Лина.
– Я тебя усадил, снял футболку и прижал к ране.
– Ты.
На сей раз это был не вопрос.
– Я велел тебе зажимать рану и повернулся, чтобы пойти за Линой… – У меня перехватило горло. Чтобы закончить признание, пришлось сделать глубокий вдох и сглотнуть. – Но огонь добрался до бензобака, и машина взорвалась.
– О боже…
Ее лицо сморщилось, а глаза наполнились слезами. Я подался вперед:
– Послушай меня, Алли. Ты не бросала ее и не могла ничему помешать. Твоей вины здесь нет. Все, что ты помнишь, – это просто сознание пытается тебя защитить и из того, что она говорила тебе в бухте, сложить последнее воспоминание о ней. Выбор тогда сделал я, и я выбрал тебя.
– Но кольцо же у меня, – прошептала она.
– Я подарил тебе это кольцо на пляже.
Боже, если бы я знал, что она помнит так, я бы все рассказал сто лет назад.
– Нет. – Она вырвалась из моих рук и шагнула в сторону, а затем повернулась ко мне спиной и пошла к берегу.
– Это кольцо мне дала Лина перед выступлением на «Классике»! – Я пошел следом. Когда она остановилась, я тоже замер, чтобы не давить на нее. – Спроси у Энн. Она видела нас в коридоре и решила, что мы встречаемся у тебя за спиной или что-то в этом роде. А Лина велела мне отдать тебе кольцо.
Алли обернулась:
– Зачем? Это семейная реликвия, и она принадлежала ей.
– Потому что…
Теперь пауза потребовалась мне. Алли наблюдала, как я с трудом подбираю слова.
– Потому что я в тебя влюбился.
Почему из всей правды сложнее всего сказать именно эту?
– И Лина поняла, хотя мне казалось, что я очень хорошо это скрывал.
Алли обхватила себя за талию:
– Мы же были просто друзьями.
– А потом перестали. – Я потянулся к кепке, чтобы заломить козырек, но сорвал ее с головы и от чистой досады швырнул в океан. – Оттого, что ты не помнила чуть ли не самый важный поворотный момент в нашей жизни, я не находил себе места целых десять лет.
– Ты не находил себе места? – рявкнула она. – Рассказывай, что случилось, Хадсон.
Я снова обернулся к ней.
– Через четыре дня я должен был уехать. Лина велела мне взять кольцо и подарить тебе в знак клятвы: что бы там у нас ни началось, мы доведем это до конца, как только я пройду сборы. Она сказала, так вся ваша семья поймет, что она, Лина, за тебя. Она была уверена, что и ты выберешь меня, потому что тоже меня любишь, даже если не осознаешь.
Ребра сдавили все внутри точь-в-точь как тиски.
– Она была права. Ты выбрала меня. Но все забыла.
– Я предпочла тебя балету.
Она заглянула мне в глаза, словно пыталась понять, в чем тут ложь.
– Ты предпочла меня труппе вашей матери, – кивнул я. – Ты выбрала нас. На приеме ты не стала подписывать предложение «Метрополитен-опера» и сказала, что подождешь, а потом уже подпишешь контракт с той труппой, которая будет ближе всего к моему месту службы, и что тебе все равно, если из-за этого ты пропустишь сезон. И за это я тебя полюбил еще больше. – Тут мои плечи поникли, а в груди образовалась пустота. – Ты решила вернуться к родителям вместе с Линой. Вы вдвоем собирались обдумать, как нам об этом объявить. – Я медленно выдохнул. – Больше всего в жизни я жалею, что позволил тебе сесть в ту машину.
Она взглянула на кольцо, затем снова на меня:
– Мама сказала, что парамедики нашли меня на обочине. Я была одна.
Я усмехнулся.
– Ваша мама солгала. Она так делает. Часто, – сказал я, не скрывая ненависти. – Она вышвырнула меня из твоей палаты и велела никогда не возвращаться.
У нее вспыхнули глаза.
– И ты ее послушал?
– Нет. Я вернулся на следующий день. Она сказала, что ты очнулась и ничего не помнишь, и, если я не оставлю попыток разрушить твою жизнь, она скажет тебе, что я прекрасно успел бы спасти вас обеих, но слишком долго провозился с тобой, оставив Лину умирать, и ты никогда мне этого не простишь.
Как всегда, раскаяние ударило с силой молота.
Она вздрогнула:
– И ты ушел. Конец истории.
Она снова пошла прочь, а я, как всегда, бросился вслед и остановился, лишь когда она обернулась, дойдя до платформы эллинга.
– Я заслужила правду!
– Абсолютно, – кивнул я.
Волны разбивались у нас под ногами.
– Пожалуйста, прости меня. Я тысячу раз думал позвонить, но, когда мне разрешили пользоваться телефоном на сборах, я сообразил, что уже много недель от тебя прячусь и ты меня уже ненавидишь. А потом шли месяцы, годы, и я сам рыл себе яму, из которой невозможно выбраться, поэтому решил не вмешиваться в твою жизнь.
– Ты мог вернуться в любое время и рассказать мне правду, – сказала она дрогнувшим голосом. – Я забронировала тебе место на десять лет.
Я почувствовал, как кровь отхлынула от лица, словно понимая, что ей нужно отправиться на защиту куда более важных органов, которым угрожает кровопотеря.
– Ты бы меня простила? – Я шагнул вперед. Алли отступила. – В первый же день, когда мы познакомились, ты сказала, что для тебя нет никого важнее сестер, но в тот вечер мне было наплевать. Твоим потребностям я предпочел свои желания и нисколько не колебался. Я всегда принимаю решения за долю секунды, и обычно они верны. Но это решение стоило жизни твоей сестре. Ты бы когда-нибудь смирилась, что я вытащил из машины тебя вместо Лины? Что из-за меня ты жива, а она нет?
Алли вздрогнула.
– Я же прав? – Внутри все оборвалось. – И теперь каждый раз при виде меня ты будешь вспоминать, что я оставил ее в горящей машине. Гадать, как бы все повернулось, если бы я пронес тебя на пару метров меньше, чуть меньше времени зажимал тебе рану или дал бы тебе еще минуту поистекать кровью… может, тогда Лина была бы сейчас с нами.
Глаза Алли бегали из стороны в сторону, пока она раздумывала.
– И я бы тебя не упрекнул, потому что я и сам думаю об этом каждый божий день. Всякий раз я ныряю в воду за тобой. Тонущих людей сотни, но все они – ты. Алли, мне так жаль, что я не смог спасти Лину… Ты даже не представляешь, как мне жаль.
Десять лет я ждал, что произнесу эти слова, зная, что их будет недостаточно. Сейчас я сознавал, что был прав, и эта боль чуть не раздавила меня.
Алли натянула пониже рукава худи с эмблемой «Метрополитена».
– А сам допустил, чтобы я десять лет прожила с чувством вины. Я же думала, что спаслась сама, а ее бросила. И я еще могу понять, почему ты так поступил десять лет назад, – но почему ты не рассказал, когда я вернулась этим летом? Зачем ты позволил мне влюбиться в тебя, если знал, что все будет…
Она покачала головой и отвела взгляд.
Влюбиться в тебя. Так вот оно что. Сердце сжалось и разбилось вдребезги. Я понял, чего лишился из-за того, что слишком долго хранил этот секрет.
– Я облажался. Сперва боялся, чтобы ты возненавидишь еще и Джунипер, потом – что ты не выдержишь еще один удар. А ты сказала, что мы вместе только до конца лета, и попросила не говорить ничего такого, что испортит нам эти пять недель.
Даже я понимал, что все это какая-то чушь собачья.
– Но на самом деле у меня нет никаких оправданий, кроме собственного эгоизма. Ты вернулась ко мне, а я испугался потерять тебя снова.
Ну вот. Теперь я сказал все.
Алли склонила голову набок:
– Но ты выбрал Нью-Йорк. Ты вообще собирался мне рассказать? Или думал, что правда не вскроется?
– Я собирался рассказать после «Классики», но все завертелось, – заверил я ее. – Хотел рассказать тебе и поговорить с твоей мамой, объяснить, что больше ей меня не прогнать. Удивительно, что она сама тебе не рассказала, когда ты сообщила ей, что мы пара.
– Ты думаешь, моя мать выдала бы твой секрет? – Алли рассмеялась, но это больше походило на всхлип. – Тогда у нее не осталось бы способов манипулировать мной. Боже, Хадсон! Ты знаешь, сколько часов я провела с психотерапевтами, пытаясь вспомнить, что произошло, и ломая голову, как это я бросила Лину, если она, я клянусь, вернулась к машине? А ты все это время знал! Скажи ты мне об этом в семнадцать лет, может, я бы и злилась, но уж точно не презирала тебя. Хотя бы не так сильно, как сейчас. – Она покачала головой. – И я понимаю, что значит хранить секреты. У меня самой их предостаточно. Но правда могла изменить мою жизнь. Может, и наши жизни. А теперь я не знаю, как тебе доверять. Как поверить, что все это правда. И однако… ты спас меня.
– Алли… это правда.
Словом «презирала» она стерла осколки моего сердца в порошок.
– Спасибо, Хадсон.
Она посмотрела на воду, о берег разбилась волна.
Я затаил дыхание.
– Надо было сразу сказать. Спасибо. Я бы погибла в машине вместе с Линой, если бы не ты. Хотя, вероятно, если бы не мы, с машиной вообще ничего не случилось бы.
– Ты опять ищешь причину обвинить себя.
Ее усталый взгляд встретился с моим.
– Я правда желаю тебе только лучшего.
– Нет, не разлучай нас…
Но именно это она и делала. Каждая частичка меня кричала, чтобы я не сдавался, здесь, на пирсе, пока сердце истекает кровью.
– Мы со всем справимся.
– Нет. Без доверия невозможно ничего построить. – Она посмотрела на меня. – И самое смешное, что за все эти годы я так и не смогла никому открыться, а вот с тобой сблизилась. Может, если бы я подпустила тебя ближе, если бы ты узнал, что творится в моей семье… – Она помотала головой. – Возможно, ты бы сделал другой выбор. Так что это и моя вина.
Алли выпрямилась. Я с ужасом наблюдал, как ее стены по кирпичику восстанавливаются.
– Что это значит? – нахмурился я.
– Теперь уже не важно. И мы не расстаемся. Глупо было считать, что между нами может быть что-то большее – мы слишком разного хотим. У нас был срок годности, и теперь он просто-напросто истек. – И с этими словами она натянула свою фальшивую улыбочку. – Зато неплохо провели лето, правда?
То, что осталось от осколков моего сердца, перестало биться.
– Прощай, Хадсон.
Она ушла, но на этот раз я не стал ее догонять.
Глава тридцать шестая. Алли
МелЧелБарре: Кто-нибудь еще обновляет страницу с актерским составом на сайте «Метрополитена»?
Я ворвалась в дом. Признание Хадсона крутилось в голове – огромность его откровения подавляла, и в то же время хотелось, чтобы он вообще ничего мне не рассказывал.
Может, тогда у нас все же был бы шанс стать счастливыми.
Он спас тебе жизнь. И все это время мучился чувством вины.
Но он лгал… как минимум умалчивал.
Из всех эмоций проще всего было справиться с гневом, так что по пути на кухню я цеплялась за него, как за спасательный круг. Сэди завиляла мне хвостом и продолжила уничтожать свою последнюю пищалку.
За поздним завтраком сидели Ева, Кенна и Энн. Перед ними на кухонном острове лежала стопка плотных конвертов. Когда я подошла к холодильнику, сестры замолчали и вытаращились.
– Готова заняться документами? – спросила Энн. – Не нужно решать, с какой труппой…
К черту! Я больше не обязана планировать жизнь, оглядываясь на Хадсона.
– Я подпишу контракт с «Метрополитеном». Должно же быть хоть что-то нормальное в моей жизни.
Ева вздохнула с облегчением.
– Помучай Василия недельку-две, – посоветовала Элоиза, очищая апельсин. – Пускай поерзает.
– Отличная идея. – Я достала из холодильника бутылку воды.
– Не видела тебя после приема, – заметила Кенна, бросив на меня подозрительный взгляд. – Да и вообще все утро не видела.
– Ага.
Я открутила крышку и залпом выпила полбутылки. Что мне сказать им, если я сама не знаю наверняка, правду ли сказал Хадсон?
– Так, ты же хотела передать документы Кэролайн? – спросила Энн.
Энн. За всю бумажную работу в нашей семье отвечает она.
Я прислонилась к столешнице у раковины:
– Энн, ты видела Хадсона с Линой в то утро перед «Классикой»?
Брови Евы взлетели. Кенна и Элоиза тут же уставились на Энн.
Она откашлялась и опустила ложку в тарелку с овсянкой.
– Да.
– И они выглядели загадочно, как будто что-то замышляли? – Я сделала еще глоток.
Она медленно кивнула:
– Да. Я ему сказала, что, если он причинит тебе боль, я все расскажу. На сей раз не стану держать язык за зубами.
– На сей раз? – фыркнула я. – Господи боже, если бы хоть одна из вас сказала мне правду сразу, ничего бы не произошло.
Энн застыла:
– Он сделал тебе больно?
Я пропустила ее вопрос мимо ушей.
– Ты читала рапорт об аварии? После смерти Лины?
В комнате повисла тишина. Энн сложила руки на коленях.
– Да. Около года назад. Я нашла его в папином кабинете.
Я наклонила голову:
– Когда тело Лины обнаружили, она была пристегнута ремнем безопасности? Не ткань – естественно, она бы сгорела. Металлическая часть была застегнута?
Энн взглянула на Еву.
– Смотри сюда, – сказала я, постучав себе по груди.
Энн ахнула:
– Это кольцо Лины?
– Да. Она была пристегнута?
Я должна была выяснить.
– Да, – ответила Энн, глядя мне в глаза.
В груди стало тесно. Лина не выходила из машины. Хадсон сказал правду.
– А моя дверь была открыта.
– Да, – ответила она и поерзала. – Ты ни в чем не виновата, Алли. Я знаю, что говорит мама, но это голос скорби. Детективы отметили, что вся рама была искорежена. Чудо, что ты смогла сама открыть дверь. Видимо, адреналин, потому что никто так и не понял, как тебе это удалось в таком состоянии.
Гнев. Вот за него и держись.
– Все просто. Это не я.
Энн приподняла брови в немом вопросе.
– Поехали к маме. Немедленно.
* * *
– Утром у нее было совещание с консультативной группой, так что день сегодня не самый удачный, – предупредила меня Рейчел.
Я шагала по коридору к маминым апартаментам. Энн старалась не отставать, а вот Ева не торопилась.
– Других и не бывает, – ответила я.
Из-за запертых дверей раздавалась музыка Чайковского.
– Ты точно не хочешь сказать, что тебя беспокоит? – торопливо спросила Энн. – Ты молчала всю дорогу.
– Нет. Приберегаю для мамы.
– Ну, если вы уверены… – Рейчел повернула ручку и поспешила войти, опередив меня. – Миссис Руссо, приехали ваши дочери.
Я вошла следом и застыла.
Мама танцевала в черном трико и бледно-розовой юбке. Левая нога идеально прямая, а вот правая не очень устойчива. Должно быть, на колене снова сказывалась непогода. И все же невозможно было не отметить, как грациозно и изящно она двигалась. Она по-прежнему была прекрасной танцовщицей.
– «Лебединое озеро», – прошептала Энн, подойдя ко мне.
Я кивнула, наблюдая за мамиными руками, восхищаясь чистотой линий, пластичностью вытянутых пальцев, которая мне никогда не давалась с легкостью.
– Она еще танцует на полупальцах, – дивясь, отметила Ева.
– Вы точно хотите ее прервать? Обычно в это время она восстанавливается перед дневными занятиями.
Пальцы Рейчел зависли над стереосистемой слева от нас.
– Вчера одна сотрудница уволилась, а перед этим она сорвалась на двух девочек и накричала на них по-французски за то, что опоздали. Даже мне она дает лишь односложные ответы. А ведь у нее весь день расписан, – сказала Рейчел, сжимая планшет.
– Односложные ответы меня вполне устроят.
Я пошла вперед, и мама в зеркале поймала мой взгляд.
– Пятая, – велела она, со вздохом разочарования прервав танец.
– Нет.
Я остановилась, не дойдя до нее.
Музыка смолкла.
– Пятая! – крикнула мама.
– В ту ночь меня вытащил из машины Хадсон, так?
Подбирать слова было ни к чему.
Энн ахнула второй раз за утро.
– Боже мой, – прошептала Ева.
Мамины руки опустились, а глаза вспыхнули от ярости.
– Да, секрет раскрыт. Постараюсь облегчить тебе задачу, – предложила я. – Отвечай «да» или «нет». Меня в любом случае не интересуют твои оправдания.
– Алли, – прошептала Энн.
Я не сводила глаз с мамы:
– Он вытащил меня из машины. Он остался со мной. И ты знала. – Я скрестила руки на груди.
– Рейчел, ты не могла бы оставить нас на минутку? – спросила Энн.
Миг спустя дверь закрылась.
Мама поджала губы, и по углам обозначились морщины.
– Ты знала! – рявкнула я. – Все эти годы ты мне говорила, что я оставила Лину умирать. Твердила, что я в долгу перед ней, потому что спаслась сама. И все знала!
Мама посмотрела в окно:
– Да. Я предпочла…
– Только «да» и «нет», мам, – перебила я, чувствуя, как закипает кровь.
Она годами держала меня в узах своих желаний и грез. Она связала меня по рукам и ногам прочными веревками, выдавая их за любовь. Но теперь я знала: это было чувство вины. Оно превратило меня в человека, которого я почти не узнавала. И я сама позволила ей так со мной поступить.
– Ох, мама… – прошептала Энн. – Как ты могла?
Ева присела на подлокотник дивана справа от меня.
– Он приехал со мной в больницу, весь в моей крови, потому что пытался остановить кровотечение, а ты его вышвырнула.
Каждое слово правды обрывало очередную веревку, отдаваясь болью в душе.
– Да, – ответила она, чуть ли не скучая, и скрестила руки на груди.
– А потом он вернулся, так? – Я впилась ногтями в ладони – останутся крохотные следы-полумесяцы. – И ты сказала ему, что я никогда не прощу его за то, что он не спас нас обеих, поэтому он должен уйти. А если он уйдет, ты скажешь мне, что у него было достаточно времени спасти обеих, но он оставил Лину умирать.
– Не может быть… – Энн осела на край дивана рядом с Евой.
– Матерь божья. – Взгляд Евы метался между мамой и мной.
Мама вздернула подбородок, устремив взгляд куда-то за окно. Веревки трещали и рвались одна за другой.
– Но ты имела в виду, что сама его не простишь. Откуда тебе было знать, что его не прощу я, раз ты мне так ничего и не сказала?
Я почти кричала, но мне было все равно. Я цеплялась за гнев, как за спасательный плот.
Она сглотнула и потянулась за бутылкой с водой, а затем принялась жадно пить. Парадоксально, что с паническими атаками мы боремся одинаково.
– Может, она не понимает, – прошептала Ева.
– Алли, говорить о Лине всегда было тяжело для… – заговорила Энн.
– Меня не волнует. – Ярость застилала мне глаза. – Почему, мам? Потому что ты увидела в нем – в моих чувствах к нему – угрозу? Поняла, что до моего восемнадцатилетия остался всего год, и тогда ты больше не сможешь контролировать меня, а Хадсон даст мне силы стать той, кем хочу стать я, а не той, кого ты хотела из меня сделать? – Я шагнула вперед, следя за бутылкой на случай, если она вдруг решит ее бросить. – Или ты так наказывала его – нас – за то, что он спас не ту дочь?
– Да.
Она перевела на меня взгляд и одним этим словом стиснуло мое сердце в кулаке.
– Что «да»? – спросила я.
– Он… Лина… – Мама покачала головой. Мышцы у нее на шее напряглись. Она посмотрела мимо меня на картину на стене. – Просто. Бросил. Моя. Дочь.
– Я твоя дочь! – крикнула я, хлопнув себя по груди.
Она вздрогнула.
– Энн твоя дочь! – продолжала я, указывая на диван. – Ева твоя дочь! У тебя было четыре дочери, мама, а не одна. Потеря Лины не давала тебе права разрушить нас, а потом собирать по ее образцу.
Щелчок. Щелчок. Щелчок. Одни веревки порвались, другие истрепались.
– Нет.
– Ах да, – кивнула я. – Не по ее образцу, а по твоему. Ты хотела, чтобы мы воплотили в жизнь твою мечту, но ни разу не спросила, о чем мечтаем мы. Ты вообще спрашивала Лину, хочет ли она оставить Джунипер себе? Предложила ей поддержку? Или эти отношения тоже пали жертвой твоего безжалостного эгоизма?
– Лина. – Она сглотнула. – Хотела. – Она покачала головой, словно эта мысль казалась ей нелепой. – Ребенка.
Внутри у меня все сжалось.
– И ты заставила Лину отдать ее?
– Ты могла сказать нам, – вставила Энн. – Мы бы ей помогли.
– Слишком слабая… чтобы сделать… – Мама с трудом подбирала слова. – Я… Сделала. Лину. Ведущей. – Она подняла левую руку и ткнула в меня пальцем. – И тебя.
– Из меня ты сделала человека, страдающего от чувства вины, которого балет радует, лишь когда я танцую не в твоей драгоценной труппе. За последние несколько недель я впервые за долгие годы танцевала и получала от этого удовольствие, – вскипела я. – Мне вообще не нужна была эта труппа! Я хотела на свободу, танцевать в театрах по всему миру, но ты же сказала, что я в долгу перед Линой. Ты обернула мое чувство вины в угоду своим прихотям и сказала, что я должна подписать контракт с «Метрополитен-опера», что, если бы не я, Лина в ту ночь вообще никуда не поехала бы, а без Руссо на сцене «Метрополитен» не будет «Метрополитен».
Эта последняя фраза всегда терзала меня до крови.
– Ты обманула нас всех. Лина держала в секрете свою беременность, а ты подкупила Эверетта, чтобы ей было легче оставить Джунипер. Энн – юрист, но со своим дипломом занимается организаций мероприятий труппы! Ведь все мы знаем: не танцуешь сама – поддерживай тех, кто танцует, да? А Ева… – Тут я рассмеялась. – Ева нанесла мне удар в спину и украла созданную для меня роль!
Мама отшатнулась и бросила взгляд на Еву.
– Я же извинилась, – пробормотала Ева, теребя кутикулу. – И Василий уже ее вернул.
– Да ей плевать, – сказала я, склонив голову набок, и посмотрела на маму. – В конце концов, мы всего лишь взаимозаменяемые детали в ее чудо-механизме. Какая разница, кто из нас окажется на вершине, лишь бы с фамилией Руссо.
– Алли, – предостерегла меня Энн.
Бутылка с водой хрустнула у мамы в руке.
– Вы. Все. Руссо, – медленно произнесла мама.
– Ей стало намного хуже, – прошептала Ева.
– И очень быстро, – прибавила Энн.
Мама прожгла их злобным взглядом. Но еще в нем промелькнуло замешательство, и вот от этого мне захотелось заорать. Почему все это не всплыло в прошлом году, когда мы могли получить настоящие ответы?
– Я начинаю ненавидеть эту фамилию.
Меня тошнило от того, что я не понимаю, дошли ли до мамы все мои слова. Я ненавидела себя за то, что меня понесло. Впервые в жизни я могла сказать ей ровно то, что чувствую, не опасаясь последствий. Но веревок, которые связывали меня с ее образцом совершенства, уже не было, и эмоции выплескивались наружу с острым, опасным ощущением свободы, а его я еще даже не постигла и тем более не взяла под контроль.
Предательство. Стыд. Гордость. Надежда. Утрата. Горе. Гнев. Все эти чувства боролись за превосходство, но верх взяла боль в груди.
– Тебя создала Руссо.
– Ты не создавала меня, мама. Ты меня разрушила. – К глазам подступили слезы, в носу защипало. – Может, за это я и могла бы тебя простить, если бы тебе было не все равно. Но ты погубила Хадсона. Ты поставила его в безвыходное положение и лишила нас шансов на счастье!
– Его… выбор. – У нее еще хватило наглости пожать плечами.
– Мама, – упрекнула Энн.
– Его выбор! – крикнула она.
Бутылка с водой полетела в зеркало и ударилась чуть левее меня.
– У него не было выбора! – крикнула я срывающимся голосом. – Он был восемнадцатилетним мальчишкой, и поступить по-взрослому должна была ты. Ты должна была вести себя как моя мама. А ты убедила его, что я никогда его не прощу и всю оставшуюся жизнь буду винить его в смерти Лины.
Вот что я снова и снова прокручивала в голове по пути с пляжа, когда оставила его там одного, такого же разбитого, как я.
– Он думал, что уже потерял меня. Разумеется, он ушел. Он был моим лучшим другом, мама, и я любила его! Я его любила, даже не зная, что означает это слово.
– Оранжевый. – Она помотала головой. – Нет. – Она сжала кулаки. – Понравился. Понравился речной мальчик.
– Не просто понравился.
Боль разрасталась, пока от напряжения не сдавило ребра. В глазах потемнело. Не нужно было вспоминать, как я откликнулась на признание Хадсона, – я и без того знала. И что теперь? Он решительно вставал на защиту своих родных. Он помогал незнакомцам всякий раз, ныряя в воду. Он снова и снова защищал меня. Он появлялся, даже когда я этого не осознавала, вытаскивал меня из зоны комфорта, не нарушая границ, заявлял о своих намерениях, не выдвигая ультиматумов. Он точно говорил мне, чего хочет от меня – от нас, – и никогда не требовал того же. Он дал мне время разобраться, а не вынуждал меня надеть очередную маску, сыграть еще одну роль, которая соответствовала бы его представлениям о совершенстве. От его улыбки разум оставлял меня, от его прикосновений я вспыхивала. Но все стены, которые я воздвигла, пробило его умение слушать.
– Я в него влюбилась. – Я произнесла это вслух, и последняя веревка лопнула. Теперь меня до ужаса легко несло по течению. – Я его люблю.
Мама усмехнулась.
– Наверное, тебе не понять, но это когда ты готова отдать все, лишь бы он был счастлив. Когда от его улыбки сердце стучит чаще. Когда вы узнаете грубые, мрачные, самые безобразные черты друг друга, но все равно не отворачиваетесь.
Я посмотрела на сестер и увидела, что Энн крепко сжала руку Евы.
В груди кольнуло. Я не проявляла к Хадсону той же доброты, что и к сестрам. Он открыл мне правду, а я от него отвернулась. Но бывают раны, которые не исцелит даже любовь.
– Лина! – возразила мама, распахнув глаза.
– Что она хочет сказать? – прошептала Ева.
– Не знаю, – ответила Энн. – Мама, что «Лина»?
– Неправильный. – Мама посмотрела в потолок и глубоко вздохнула. – Выбор.
– Лина знала о моем выборе! – Я подняла правую руку, и ее взгляд как магнитом притянуло к кольцу. – Она отдала кольцо Хадсону для меня как послание. Она хотела, чтобы я не позволила тебе манипулировать мной так же, как ею. Она хотела, чтобы я сама выбрала свой путь, слушала свое сердце и выбрала любовь.
– Его выбор. – Мама выпучила глаза. – Не та. Девушка.
Ева вскочила:
– Мама! Алли, она сама не понимает, что говорит.
– Разумеется, понимает, – ответила я. – С памятью у нее все в порядке, и она не в первый раз выражает свои чувства.
Без веревок, которые стягивали меня, мамины слова упали в иззубренную пустоту между нами. Они были резки и уродливы, но меня не трогали. Я сделала шаг к ней:
– Я устала доказывать тебе, что я хороша, устала заставлять себя работать до изнеможения и разрываться на части. Я устала добиваться твоего одобрения, как будто это какая-то игра, где ты постоянно передвигаешь штанги ворот. С меня хватит. – Я опустила руку. – Всю жизнь я любила тебя, боготворила, преклонялась перед тобой, но я больше не хочу твоего одобрения. Отныне, что бы я ни делала, все будет только ради меня самой.
Я бросила на маму прощальный взгляд, развернулась и направилась к двери.
– Пятая! – крикнула она.
– Пока, мам. – Меня догнала Энн.
– Буду заглядывать почаще, – пообещала Ева и поспешила за нами.
– Пятая!
Написанный холст ударился о стену справа от нас.
Я медленно обернулась:
– Кстати, дочь Лины тоже танцует. Она красивая, умная, настойчивая… и талантливая. Мы с Элоизой учим ее, и я знаю, что ее ждет большое будущее, потому что с ней занимаешься не ты.
Энн взяла меня за левую руку, и я вцепилась в нее изо всех сил. Мы переступили порог вдвоем, а Ева шагала за нами, чтобы мы все прошли в дверь.
– Ноги-раскоряки! – крикнула мама.
– Мать-раскоряка, – бросила ей Энн через плечо.
Ева закрыла за нами дверь, и я наконец вдохнула полной грудью. Подошла доктор Уэйкфилд. Энн извинилась перед Рейчел за то, что мы взволновали маму, а я сосредоточенно принялась вдыхать носом и выдыхать ртом, чтобы меня после моей тирады не вырвало.
– Привет, док. Красивый пучок, – сказала Ева, гладя меня по спине.
– Спасибо, – ответила доктор Уэйкфилд, проведя рукой по блестящим черным волосам. – Иногда под вашу маму проще подстроиться.
– Сейчас ей хуже, чем несколько недель назад, а с январем просто не сравнить, – заметила Энн. – Она дольше подбирает слова. И предложения, если она их все-таки складывает, обрывочные.
Доктор Уэйкфилд кивнула:
– К сожалению, сканирование показало значительный регресс в коре головного мозга. К счастью для нас, ни память, ни двигательная активность пока не пострадали, хотя мы отмечаем, что вспышки агрессии участились. Мы делаем все, что в наших силах, чтобы уберечь ее и поддерживать активный образ жизни на сеансах физиотерапии, рисования и всего остального, что мы обсуждали.
– Она пишет? Читает? – спросила Энн.
Ева напряглась.
– Мы уже несколько месяцев не можем наладить с ней контакт, поэтому точно сказать не могу: то ли она не в состоянии, то ли упрямится, – ответила доктор Уэйкфилд. И обвела нас взглядом. – На данном этапе… – тут она осеклась и вздохнула. – Не могу сказать, сколько еще времени она будет в здравом уме. Вы, девочки, сделали все, что она просила, чтобы подготовить ее физически, но ее недуг прогрессирует слишком быстро.
Мы поблагодарили ее, не спеша прошли мимо палат других пациентов и начали спускаться по широкой лестнице.
– Стоит отдать маме должное, – сказала Ева, когда мы спустились на первый этаж. – Она выбрала самый снобский интернат, известный человечеству.
– Неизвестный, – ответила Энн с грустной улыбкой. – Поэтому она его и выбрала.
Мы прошли по гербу Бруксфилдского института и вышли на влажный августовский воздух.
– Тебе лучше? – спросила Энн, достав из сумочки ключи.
Я покачала головой:
– Нет. Это была не совсем честная борьба.
– Да и она никогда не была честным родителем, – возразила Энн.
– Хадсон правда вытащил тебя из машины? – спросила Ева, засунув большие пальцы в передние карманы.
– Видимо, – тихо сказала я. – Получается, наверняка знают всего трое? Лины больше нет, на маму нельзя положиться, а Хадсон… – У меня перехватило горло. – Выходит, мне придется поверить в его версию либо смириться с тем, что я не узнаю никогда. Он все эти годы скрывал это от меня. Может, не рассказал бы и сейчас, если бы не Гэвин.
А может, рассказал бы, если бы я сама открыла ему правду о маме.
– Ты же его любишь, – ласково напомнила мне Ева.
– Но это не значит, что мы подходим друг другу.
Мы сошли с тротуара на асфальт. Энн взяла меня под руку:
– Может, простишь его?
– Просто мне нужно время, чтобы все обдумать.
И эти секреты, и чувство вины, и то, что из-за его чувств ко мне решилась наша судьба. Если бы в ту ночь за нами ехал Гэвин, в живых осталась бы Лина.
– Тебе? Время на то, чтобы проанализировать все возможные варианты, а затем выбрать тот, который покажется тебе наиболее безопасным? – Ева фыркнула и подошла к двери заднего пассажирского сиденья. – Подумать только.
– Поступай так, как считаешь нужным, – сказала Энн, бросив взгляд на Еву. – То же самое с контрактами. К черту дедлайны. Труппы всего мира подождут, если ты не уверена. Их много, а Алессандра Руссо одна. Просто реши, чего ты хочешь.
– Тебя это тоже касается, – напомнила я ей.
Она кивнула, похлопала меня по руке и села за руль.
Впервые в жизни я почувствовала себя по-настоящему свободной, хоть и понятия не имела, что с этой свободой делать. Я знала, чего хочу. И одновременно знала, что никогда не смогу его заполучить. Ева права. Я выберу самый безопасный вариант, а значит, приму решение, в котором больше всего здравого смысла.
Я возвращаюсь в Нью-Йорк.
