Текст книги "Вариация (ЛП)"
Автор книги: Ребекка Яррос
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 28 страниц)
Глава двенадцатая. Алли
МТН2крик: Боже, какое счастье, что я никогда не занималась балетом. Больше похоже не на тренировку, а на пытку.
Когда я открыла глаза, солнце уже выглядывало из-за горизонта. Белые стены спальни окрасились в нежные оттенки розового и оранжевого. Из моей комнаты на рассвете открывался лучший вид.
Но Хадсон был прав. Я больше любила закат. Предвкушать часы нашей тайной встречи или продумывать план, как я проведу его к себе. До чего иронично: от дружбы в строжайшей тайне мы перешли к игре во влюбленную пару.
Вздох разочарования вырвался у меня, когда я поняла, что мне хочется его увидеть. Я открыла глаза пятнадцать секунд назад, а он уже не выходил у меня из головы.
Сэди фыркнула мне в ухо и придвинулась ближе.
Точно, это же она меня разбудила.
– Еще полчасика. Ну же, потерпи.
Я закинула руку ей на спину и зарылась в подушки.
И тут эта собака. Облизала. Мое. Лицо.
– Пятнадцать минут? – взмолилась я. Сон стал мне лучшим другом, можно сказать, защитным механизмом, который стремительно перерастал в зависимость. Во сне не было ни травмы голеностопа, ни реабилитации. Мне не приходилось принимать решения, выбирать, когда и где мне придется перебороть себя. Во сне возможности казались безграничными, а последствия так и не наступали.
Я подскочила на кровати, когда Сэди запрыгнула на нее, качая головой и позвякивая розовым ошейником с новенькими бирками. На одной были отмечены ее прививки, на другой – ее кличка и мой номер. Бирки зазвенели так, что у меня тут же заболела голова.
– Пять минут?
Я что, всерьез спорила со щенком?
Она заскулила уже у двери, как бы давая мне выбор: немедленно встать с постели или убирать беспорядок, которым она собирается меня осчастливить.
– Ладно, ладно.
Я заставила себя встать с кровати и скинула пижаму, затем быстро надела костюм для фитнеса и сунула телефон в боковой карман легинсов. Движущийся объект остается в движении. Этого правила всегда придерживалась наша мать, поэтому сестрам Руссо никогда не разрешалось останавливаться.
Сэди уже подпрыгивала. Я как можно тише открыла дверь, чтобы не разбудить Энн. Она допоздна засиделась с командой планирования гала-концерта труппы. До Четвертого июля оставался всего месяц, так что сестра была на нервах.
Но смысл красться на цыпочках по коридору тут же исчез, когда Сэди бросилась бежать вниз по парадной лестнице, цокая когтями по паркету. Я заглянула в комнату ровно настолько, чтобы взять из холодильника бутылку воды, и повела Сэди по длинному центральному коридору мимо столовой, кабинета и гостиной к черному ходу, чуть не забыв, что перед тем, как открывать дверь, нужно ввести код сигнализации.
Сэди перепрыгнула через крыльцо и помчалась по траве.
Я тихонько закрыла сетчатую дверь, а затем устроилась на уличном диванчике и открыла бутылку. Первым делом с утра я пила воду. Несмотря на утреннюю прохладу, я залпом опустошила полбутылки и посмотрела, как там Сэди. Она радостно обнюхивала кусты.
Собака не убегала далеко и всегда возвращалась, когда я ее звала, но мы провели вместе всего неделю, так что я не очень рассчитывала, что так будет всегда.
Во дворе было невероятно красиво: облака отражали розовый отсвет восходящего солнца после прошедшей вчера грозы. Только когда я почти допила воду, я открыла телефон и отключила беззвучный режим. На экране появилось три сообщения: два от Евы и одно от Кенны.
КЕННА:
Не перезвонишь – вызову поисковую группу.
Для сеанса угрызений совести было еще слишком рано, поэтому я открыла следующее сообщение.
ЕВА:
Завтра обязательно сними несколько видео о реабилитации. Надо показать, что ты еще жива.
ЕВА:
А еще неплохо бы опровергнуть кое-какие слухи.
Я вздохнула и кликнула на ссылку на «Секондз» в сообщении. Приложение открылось, и началось воспроизведение видео с участием популярной танцовщицы.
– Итак, поговорим о четырех причинах травм у танцоров. Первая – физическое состояние.
Видео переключилась на танцора, с которым я вроде была знакома. Он упал из-за того, что слишком быстро вернулся к танцам после третьей операции по замене коленного сустава.
– Вторая причина – техника.
Я вздрогнула, когда танцовщица, исполнявшая арабеску, неправильно перенесла вес и подвернула лодыжку.
– Третья причина – несчастные случаи.
За этим последовало невероятно неудачное па-де-де: танцор уронил партнершу.
– И четвертая – перенапряжение.
Живот свело. На экране появилась я, исполняющая те самые восемнадцать оборотов вариации Жизели.
Выключи. Пролистай. Сейчас же!
Но я не обращала внимания на сигналы, которые посылал мне мозг, просто не могла отвести глаз от экрана. Взгляд был прикован к краху, который положил конец моему сезону, а может, и всей карьере. Вот оно, то самое мгновение, когда я запнулась и утратила концентрацию. Тогда на пустом месте мне померещился он. На видео не было слышно, как порвалось сухожилие, но мозг и сам прекрасно заменил звук моим криком, после которого другие танцоры из труппы бросились уносить меня со сцены.
– Ведущая танцовщица Алессандра Руссо уже перенесла одну операцию на ахилловом сухожилии. В труппе ходят слухи, что, даже зная о травме, она все равно продолжала репетировать. Возможно, это решение стоило ей карьеры мечты.
Видео сменилось постером, который был в самом начале.
– А вы что скажете? Всему виной несчастный случай? Техника? Физическое состояние? Или перенапряжение? Напишите в комментариях!
Эта дрянь отметила нас.
Как самая настоящая мазохистка я открыла комментарии.
БалетНавсегда97: Это точно перенапряжение. Как же глупо с ее стороны.
РайанТнцХ: Может, и из-за физического состояния. Вид такой, будто она немного не в форме.
БалетНавсегда97: Точно, швы на костюме так и кричат об этом.
Танцвщц6701: Второй разрыв ахиллова сухожилия?
Тогда на ее место можно искать другую балерину. Она не вернется.
НаПуантах34: Да ладно, серьезно? Дорогу танцовщице из труппы!
КэссидиФэрчайлд1: Она еще может вернуться.
Танцвщц6701: Да, если соберется преподавать. А вот танцевать? Ни за что. Только не как прима.
НЙФуэте92: Насколько мне известно, ей уже подыскивают замену.
Буэ11ет: Разве можно вот так бросить карьеру?
РизНаПальцах: Какая жалость. Она из балетной аристократии.
Надеюсь, поправится.
ПачкаМилашкаХ20: Идиотка. Доигралась и все такое.
Све4уЯрко: Даже если вернется, ей уже не быть сто из ста.
ПуантЗападногоПобережья: Мы с ней как-то встречались. Претенциозна и высокомерна.
НаПуантах34: Правда? Так и думала. Как и большинство непо-деток[9]9
Непо-детки (англ. nepo baby) – обозначение детей известных людей, которые своим успехом обязаны родственным связям, а не труду и упорству.
[Закрыть].
ПуантЗападногоПобережья: Труппе будет лучше без нее. Уж поверьте. Примадонна.
Я закрыла приложение и постаралась дышать ровно, несмотря на сокрушительную, острую боль, разраставшуюся в груди. Официальные обзоры в «Таймс» в подметки не годились неформальному злорадству в интернете.
Сэди поднялась по ступенькам и забралась в кресло, едва не задев лапой мое бедро. Она заняла все мое личное пространство, устроилась поудобнее, повертелась в тесноте и свалилась мне на колени.
Я запустила пальцы в шерсть и сделала вдох, а за ним другой.
Тогда на ее место можно искать другую балерину. Она не вернется. Как бы я ни старалась не придавать значения комментариям, они вонзились мне в душу и оставили след. Зачем Ева отправила мне такое? Неужели она не понимала, что я и так знала все, что обо мне говорят?
– От самой себя не убежишь, даже здесь, – пробормотала я.
Сердце забилось медленнее. Куда бы я ни шла, весь интернет следил за мной. Одна из причин, по которым я не хотела заводить этот проклятый аккаунт в «Секондз».
Тогда на ее место можно искать другую балерину. Она не вернется.
Нет уж, я вернусь. Кажется, это так просто и так невыполнимо одновременно.
– Давай позавтракаем.
Я отвела Сэди в дом, где мы поели, а потом я пошла в спортзал. Ведь единственным человеком, который знал, что в моих силах, а что нет, была я сама.
* * *
– Эй, что ты…
В открытую дверь студии заглянула Энн, одетая в белые льняные шорты и синее поло. В руках она держала серебряную рамочку для фотографий.
– Что ты делаешь?
Она скинула сандалии и вошла в зал. Я выставила правую ногу вперед и вернулась в исходную позицию, держа левую руку на станке.
– Ронд де жамб. А на что это похоже?
Я повторила движение: выставила ногу вперед, затем отвела в сторону и обратно, после чего снова вернула ее в исходное положение.
– Сейчас семь утра. – Энн пристально следила за тем, как двигалась моя нога. – И давно ты тут?
– Начала в шесть.
Я повторила движение, чтобы проверить ахиллово сухожилие, сгибая и разгибая ногу. Боль едва ощущалась.
– Кардиотренировки на велотренажере, тренажер для пилатеса – доктор разрешил только это.
Никаких пуантов.
– Выворот весьма неплох.
Энн медленно подошла, глядя на меня так, словно я была диким зверем, который вот-вот сбежит.
– Что еще ты делала?
– Я размялась, исполняя фуэте из «Лебединого озера».
Вперед. В сторону. Назад. И сначала. За десять лет работы в студии эти движения запечатлелись в мышечной памяти, но лодыжка не до конца справлялась с программой.
– Ха-ха, очень смешно!
Энн скрестила руки на груди.
– Ты тренируешься каждое утро?
Я кивнула:
– Пока ты спишь, чтобы не слушать нотаций.
– Одна? – спросила она, поджав губы.
– Теперь Сэди составляет мне компанию.
Услышав свою кличку, моя лежащая в углу собака с золотистой шерстью подняла голову, а затем снова принялась жевать игрушку.
– Я думала, ты тренируешься всего раз в день, а не два.
В голосе Энн проскользнула нотка недовольства.
– Тебе следует быть осторожнее с лодыжкой, иначе ты… – Тут она вздохнула. – Эти тренировки тебя погубят.
– Это и правда несложно. Я привыкла проводить в студии по десять часов в день.
Я не продвигалась маленькими шажками – я едва ползла туда, где хотела (или должна была) оказаться.
– Если ты снова порвешь сухожилие…
– Знаю!
Я опустила руку и стянула с ног балетные туфли на раздельной подошве.
– Я прекрасно понимаю: если перестараюсь и снова его порву, мне конец.
Одна. Вторая. Я прошла по залу и бросила туфли в парусиновую балетную сумку, которая лежала под подоконником.
– Но если я не буду стараться и бороться за восстановление, мне все равно придет конец. Меня заменят, Энн. Всегда найдется тот, кто ждет своего часа. Меня унесли со сцены, и всего через пять минут Шарлотта уже исполняла мою партию.
Я взяла с подоконника бутылку с водой и телефон, открыла сообщение Евы и протянула Энн.
– Ты незаменима, – ласково сказала Энн. – Никому не под силу занять твое место, Алли. Такой талант проявляется раз в десять лет.
Она взглянула на телефон.
– Что там?
– Смотри.
Я села на пол и начала растягивать разогретые мышцы, делая в перерывах по глотку воды. Услышав голос автора видео, я поежилась.
– Чушь собачья.
Энн присела передо мной на корточки:
– Алли, скажи мне, что ты понимаешь: это – чушь собачья.
Она пыталась заглянуть мне в глаза, но я не смотрела на нее. Тогда сестра прокрутила страницу вниз.
– И, прошу, только не говори, что ты читала эти отвратительные комментарии.
Она закрыла приложение и положила телефон на пол.
– Зачем Еве отправлять тебе такое?
– Я думаю, ей казалось, что так я серьезнее буду относиться к тренировкам. Так оно и вышло.
Я села в позу бабочки, прижав стопу к стопе, и подтянула лодыжки к корпусу.
– А затем меня порвало на мелкие кусочки.
– Люди несут чушь, когда за это не приходится отвечать, – пробормотала она.
– Это произошло и из-за физического состояния, и из-за перенапряжения.
Я закончила растяжку.
– После той аварии мое ахиллово сухожилие так и не зажило до конца, но я не стала сбавлять обороты, даже когда отдых был очень необходим. Я собиралась начать реабилитацию после «Щелкунчика», но потом Василий предложил мне «Жизель», и я думала лишь о том…
Я поежилась.
– Ты хотела, чтобы мама тобой гордилась. Понимаю.
– Да.
Но этого так и не произошло. Как только Энн ушла из танцев, это бремя свалилось с ее плеч, но распределилось между Линой, Евой и мной.
Теперь его несли только двое из нас. И если я не выдержу, останется одна Ева.
– Кстати, о маме, – сказала Энн, сев напротив меня. – Вчера вечером я пересматривала фотографии в их комнате.
– Скучаешь по тем временам?
Она протянула мне рамку размером пятнадцать на двадцать сантиметров.
– С Линой было что-то не так.
– Ты о том, что она скрыла свою беременность? Или о том, что она ни разу не упомянула о ребенке и вообще отдала его на усыновление? – Я взглянула на фотографию, отметив сияющие улыбки мамы и Лины. Они прижались друг к другу головами перед афишей «Дон Кихота» в огнях вечерних фонарей. – Может, я чего-то не понимаю? Мама уехала в Сан-Франциско, чтобы посмотреть выступление Лины. Мы все об этом знали.
– Они в зимних куртках.
Энн привстала с колен и постучала по стеклу в верхней части рамки. Подпись гласила «13 марта».
– Ой…
Я снова принялась рассматривать снимок, пытаясь разглядеть признаки беременности Лины под толстым пуховиком, но ничего не увидела.
– Она же была на седьмом месяце беременности.
– Точно.
Энн достала телефон и подключилась к сети.
– А я вспомнила, что на той неделе приезжала на весенние каникулы из Нью-Йоркского университета, но мама меня с собой не взяла. Сказала, что ей нужно провести время с Линой наедине, серьезно с ней поговорить, потому что Лина работала только в студии труппы. Мама была разочарована тем, что Лина до сих пор не стала стажеркой, не говоря уже о кордебалете.
Энн повернула телефон, чтобы показать мне актерский состав того сезона.
– Лины здесь нет.
Она пролистала несколько программок на осень.
– Вот она. – Энн перелистнула дальше. – И вот тут. «Щелкунчик». Но и там – «Лина Руссо, студийная труппа». А дальше ее нет. Мама привезла домой эту фотографию, но имени Лины на той афише нет.
– Это постановочное фото. – Сердце бешено заколотилось. – Мама знала про Джунипер.
Энн кивнула:
– Переодевайся.
Глава тринадцатая. Алли
Пользователь45018: Еще бы их не взяли. Посмотрите, кто их мать.
КэссидиФэрчайлд1: Может, она и открыла им двери, но удержаться они смогли самостоятельно.
– Аннелли Майерс и Алессандра Руссо, к Софи Руссо, – сказала Энн охраннику у входа в Брукфилдский институт.
Он заглянул в планшет. Напряженное лицо скрылось под черной бейсболкой, а затем показалось снова.
– Проезжайте.
– Спасибо, – ответила Энн и подняла стекло «мерседеса». Ворота перед нами открылись. На газоне в центре круглой подъездной дорожки зеленела густая трава. Живая изгородь вдоль пути была аккуратно подстрижена. Мы проехали метров пятьсот по правой стороне к обширному поместью, которое, как решила наша мать, было создано, чтобы стать ее домом. Это был особняк Позолоченного века. Какой-то нефтяной магнат построил его сто с лишним лет назад, а за последние несколько десятилетий его отреставрировали.
Энн припарковалась на небольшой стоянке рядом с северным крылом. Мы вышли, чтобы немного размяться. Доехали вроде бы неплохо, всего часа полтора от Хэйвен-Коув по побережью. И все же я подозревала, что всю дорогу Энн жутко нервничала, как и я.
– Готова? – спросила сестра, сжимая ремешок сумочки.
– Более-менее. Идем.
Я перекинула ремешок сумочки так, чтобы она висела через плечо, и мы зашагали по извилистой дорожке. Поднявшись по широкой каменной лестнице, мы прошли между колоннами на крыльцо.
Пока мы стояли на пороге, мой телефон завибрировал. Я торопливо просмотрела сообщение.
Хадсон:
Ты не передумала завтра ехать на пляж?
Точно, уже завтра… При одной мысли об этом я тут же устала.
– Все в порядке? – спросила Энн, сдвинув солнечные очки на макушку.
– Хадсон спрашивает, не передумала ли я провести завтрашний день на пляже с его семьей.
Пальцы в нерешительности зависли над экраном.
– И что ответишь? – озабоченно нахмурила брови Энн.
Нелегко объяснить, почему меня так пугает перспектива два дня подряд приводить себя в порядок и изображать веселье, – ведь именно этого все и ждали. Во многом поэтому я и сбежала из Нью-Йорка в летний дом.
– Не передумала. Буду рада повидаться с Джунипер.
И с Хадсоном.
Дважды прозвучал звонок, и Энн открыла дверь. Мы вошли в фойе, отделанное мрамором и украшенное римскими скульптурами, и предъявили удостоверения личности, чтобы нас пустили дальше. Мама готова была уделять внимание лишь четверым.
Мы приготовились ждать.
Алли:
Словесные перепалки предполагаются?
Хадсон:
Только ты можешь употребить в разговоре слово «перепалки».
Алли:
Это не ответ.
Хадсон:
Кэролайн будет вести себя прилично.
Вероятно, это означало, что она ограничится сверлящим взглядом.
Алли:
Я приеду.
Хадсон:
Заеду за тобой в полдень.
Можно решить, что у нас свидание. Но ведь и предполагалось, что мы встречаемся.
Алли:
Хорошо.
Я сунула телефон в задний карман.
– Как тихо, – отметила Энн, окинув взглядом пустой коридор с правой стороны, а затем с левой. – Видимо, занятия еще идут.
– Когда ты была здесь в последний раз?
Я расправила складки на черной блузке, а вот с измявшимися в дороге шортами ничего было не поделать.
– В прошлые выходные, – сказала с улыбкой Энн.
Мимо нас торопливо прошла женщина с идеально гладким пучком на голове и с блокнотом в руках.
– А ты?
– Чуть больше месяца назад.
Я осмотрела пальцы, чтобы проверить, не осталось ли у меня под ногтями грязи.
– Она позволила мне пробыть у нее ровно столько, сколько ей потребовалось, чтобы выразить свое разочарование, а затем выставила за дверь. Сказала, что опаздывает на урок.
– Похоже на маму, – пробормотала Энн.
По широкой лестнице, покрытой ковром, к нам спустилась спустилась Рейчел – новоиспеченная мамина любимица.
– Она наверняка рассердится, что мы явились в будний день.
– Девочки, как я рада вас видеть! – воскликнула Рейчел. От улыбки в уголках ее глаз и губ появились морщинки. На ней был светло-голубой свитер под цвет глаз, рыжие волосы собраны в аккуратный пучок. – У нее есть немного времени до следующего занятия. Почему бы вам не подняться к ней?
Рейчел повела нас на второй этаж по покрытой ковром изгибающейся лестнице.
– К ней заходил кто-нибудь еще? – спросила Энн.
Костяшки пальцев на ремешке ее сумочки побелели так, что позавидовал бы и Каспер.
– Пару недель назад заходила мисс Элоиза, но, если вы спрашиваете, была ли здесь ваша сестра… – Рейчел покачала головой.
– Конечно нет, – пробормотала Энн.
Мы повернули налево, в северное крыло, и миновали несколько запертых комнат. Из-за каждой двери доносилась классическая музыка.
– В каком она сегодня настроении? – спросила я, и у меня свело живот.
Когда мама была не в духе, но снисходила до разговоров со мной, я ограничивалась в основном односложными ответами. Особенно после январского падения, когда я поставила ее в неловкое положение. Зато к Энн мама обычно была благосклонна.
– Пока что в неплохом, – сказала Рейчел и задумчиво кивнула. – Хоть и накричала на одного из новых сотрудников за опоздание.
– Ее можно понять.
Рейчел открыла двойные шестипанельные двери маминых апартаментов, и Энн побледнела.
Интерьер был оформлен в пастельных тонах. Мама сама подбирала все детали, от изысканной зоны отдыха с велюровым диванчиком и стульями в тон до такой же обивки на изголовье кровати со множеством подушек. Стены были увешены черно-белыми фотографиями. На них были запечатлены мы с мамой на разных этапах нашей карьеры. На прикроватной тумбочке стояла единственная фотография отца. На стекле различались отпечатки пальцев.
Мама стояла в дальнем конце апартаментов у огромного окна, повернувшись к нам в профиль. Она рисовала очередной портрет очередной балерины. Ее волосы были аккуратно уложены, и, насколько я разглядела, на розовой блузке и черных брюках, сшитых на заказ, не было ни пятнышка краски.
– Софи, – тихо позвала Рейчел. – Пришли ваши дочери. До следующего занятия у вас есть примерно двадцать минут.
Она похлопала нас обеих по спине и выскользнула за дверь, оставив наедине с мамой.
Мы с Энн посмотрели друг на друга. Я подняла руки, и она сделала то же самое.
– Раз, два, три, – беззвучно сосчитала я и вытянула руку ладонью вниз.
Энн показала два пальца.
Ножницы побеждают бумагу. Вот черт!
– Мама?
Я прошла вперед по блестящему паркетному полу мимо зоны для бесед справа от меня и двери слева, ведущей в ванную, и остановилась метрах в трех от нее.
– Нам с Энн надо с тобой поговорить.
Мама повернула голову и испепелила меня взглядом, задержав его на кедах «Вэнс». Она открыла, а затем закрыла рот, будто поверить не могла, что я это на себя надела.
– Пятая.
Тьфу ты! Я вздохнула и бросила взгляд на Энн.
– Пятая! – крикнула мама.
Я приставила ноги друг к другу, правую перед левой, носки в разные стороны.
– Раскоряка.
Сказав это, она снова принялась наносить тонкие мазки на юбку балерины.
По крайней мере, ее критика была быстрой и лаконичной.
– Мы хотели спросить тебя о Лине.
Кисть на мгновение замерла, а затем она продолжила с таким видом, словно я ничего не сказала.
Я опрометчиво решила продолжать. Может, мама вообще не захочет говорить о Лине, но нам нужны ответы.
– Мы с Энн приехали в летний дом, как ты и хотела, – сказала я в надежде, что выполненная просьба расположит ее ко мне. – В Хэйвен-Коув.
Мама продолжала рисовать.
– Полы в студии необходимо натереть воском. Она унылая и безжизненная.
– Так и сделаем, – пообещала я.
– Совсем как твои танцы. Уныло и безжизненно.
Она взяла стакан с водой и ополоснула кисточку.
– Этого не исправишь.
Ах, так мы уже перешли к той части визита, где она издевается надо мной. Прекрасно. Я оглянулась через плечо на Энн, в открытую умоляя о помощи.
– А еще Алли встречалась с Хадсоном Эллисом, – сказала Энн, направляясь ко мне и на ходу открывая сумочку.
Мамина кисточка замерла прямо в розовой краске, и я вздрогнула, хоть и помнила, каков был план. Если мама знала о Джунипер, может, она знала и тех, кто ее растил.
– Речной мальчик?
В ее голосе сквозило презрение.
– Да, тот самый.
У меня получилось не вздрогнуть. Когда мама в первый раз застукала меня на пляже с Хадсоном, она сказала: «Этот мальчик как река: радует глаз, но мы там не плаваем».
Когда она застала нас во второй раз, меня на две недели посадили под домашний арест и заставили дополнительно заниматься в студии.
– Рада тебя видеть, мама, – сказала Энн.
Оставалось лишь надеяться, что ей повезет больше меня.
Мама окинула ее таким же оценивающим взглядом, а затем улыбнулась:
– Энн.
Огонек надежды у меня в груди засиял зеленым светом.
– Привет, мам!
Энн встала между нами, наклонилась и поцеловала маму в щеку.
– Алли прекрасно выглядит, скажи? Она уже приступила к занятиям и скоро вернется на сцену.
– К осени, – сказала я, выйдя из пятой позиции. – Возможно, Василий добавит в афишу балет, который поставил для меня Айзек Бёрдан.
– Вторая! – рявкнула она.
Серьезно?
Энн бросила на меня умоляющий взгляд, и я поставила ноги во вторую позицию.
– Василий сам выбирает, что по вкусу ему, – сказала мама моей сестре, а затем обернулась на меня и нахмурилась. – Раскоряка.
Черт подери, я все сделала идеально!
– Ему нравится Алли, – осторожно сказала Энн. – И всегда нравилась.
– Ему нравилась Лина, – отрезала мама, сжав кисть. – Алли не прима.
Потрясающе! Да и Лина примой не была, раз он не продлил с ней контракт и ей пришлось приехать к нему в Нью-Йорк, чтобы умолять пересмотреть это решение. Я могла бы поспорить, что мой уровень выше, если бы для мамы это имело хоть какое-то значение. Но теперь я была просто-напросто дочерью, упавшей на глазах у всего Нью-Йорка.
Я вздохнула, и тем самым совершила ошибку.
– Третья! – рявкнула мама.
Стопы расположились под правильным углом, совсем как мои ожидания. Я могла бы стать самой молодой примой в истории труппы, исполнять танцевальные партии, созданные специально для меня, заслужить признание критиков, но пока я не получила этот редкий, экстраординарный титул, для мамы все это не имело никакого значения.
– Линии кривые. Ноги-раскоряки.
Мама сама встала в позицию.
– Третья.
Я изменила позу, хотя она и так была безупречной.
– Третья.
От ее взгляда волосы у меня на затылке встали дыбом. Она вернулась к картине.
– Мама, мы знаем, что у тебя скоро начнется занятие. – Энн достала из сумки фотографию в рамке и показала маме. – Просто мы хотели спросить тебя об этом.
Мама уставилась на снимок:
– Лина…
На ее лице появилась улыбка.
– Ты знала, что она была беременна? – спросила Энн.
Мама замерла. У меня участился пульс. Она моргнула, затем повернулась к картине и отошла в сторону. Было понятно, что она замкнулась и мы ничего от нее больше не добьемся, но Энн попробовала еще раз:
– На этом фото, где вы вдвоем, Лина на седьмом месяце беременности. Ты знала?
– Мама, поговори с нами, – тихо попросила я.
– Четвертая!
Я подчинилась.
Энн глубоко вздохнула:
– У Лины был ребенок?
Мама покачала головой. Кисточка соскользнула, оставив розовые разводы на красном занавесе над сценой.
– Ну вот, все испорчено.
Она бросила кисточку в стакан с водой.
– Уходите. У меня занятие.
Пульс бешено застучал в моих ушах. Черт, она все знала!
– У Лины родилась девочка, – сказала я, отступив в сторону. – Ее зовут Джунипер.
– Не смейте. Больше. Об этом. Спрашивать, – выдавила мама.
– Но как! – воскликнула Энн, подавшись вперед. – Ты помогла ей отдать ребенка? А нам почему не сказала?
– Кто ее отец? – добавила я, но тут же замолчала. Позади нас открылась дверь.
– Вы тут, девочки, – сказала с порога Рейчел. – Софи, Эль Гиббонс надеется, у вас найдется несколько минут, чтобы оценить ее вариацию Авроры перед занятием.
– Нет.
Мама взяла кисть и, обмакнув ее в красную краску, принялась закрашивать розовый промах.
– Пятая.
Я была сокрушена, но встала в указанную позицию. Энн убрала фотографию в сумочку. Мы доверяли Рейчел, но этот секрет касался не только нас.
– Отец Эль – важный спонсор, – напомнила маме Рейчел. – Это займет всего минуту.
– Мы это еще обсудим, – тихо сказала маме Энн.
– Нет, – возразила мама. – Тандю!
Я послушно исполнила движение, хоть и была в обуви.
– Мы должны знать, – прошептала я.
– Релеве! – приказала она, взяла стакан с водой в руку и обмакнула кисточку, чтобы сполоснуть.
– Не могу.
Я покачала головой. Подниматься на цыпочки у меня пока что не выходило.
– Может, оставишь нас на пару секунд? – спросила Энн, проходя к Рейчел мимо меня.
– Тогда все расписание будет нарушено, – извиняющимся тоном ответила Рейчел.
– Релеве!
Мама посмотрела на меня.
– Не могу, мам. Лодыжка еще не зажила.
Не успела я расслабиться, как мама запустила в меня стаканчик с водой и кисточкой. Пластик со стуком ударился о деревянную поверхность в паре метров от меня. Вода забрызгала ноги. Я ждала, что меня охватит стыд и я снова расстроюсь из-за того, что разочаровала маму. Однако ничего не произошло.
Теперь она была водой, а я – решетом. В притупившихся чувствах были свои преимущества.
– Мама! – закричала Энн.
– Ой, Алли…
Рейчел промчалась мимо меня в ванную и вышла оттуда, протягивая пушистое розовое полотенце.
– Спасибо.
Я вытерла ноги, жалея лишь об испорченных розовых кедах, забрызганных краской с водой.
– Мне очень жаль, – сказала Рейчел, оглянувшись через плечо на маму. – Софи, как вы могли?
Я выпрямилась и посмотрела прямо на маму:
– Легко. Хотя обычно не на людях.
Рейчел ахнула, а мама сжала кулаки.
Зря я это сказала.
– Это должна…
Лицо мамы покрылось красными пятнами, ее взгляд упал на фотографию Лины слева от меня, и она закрыла рот.
– Давай договаривай, – сказала я, вздернув подбородок. – Мне не впервой, а тебе, может быть, станет легче.
Ну хоть кому-то из нас.
– Мама… – предостерегла ее Энн.
Но она ткнула в меня пальцем, отчеканивая каждый слог:
– Должна. Была. Быть. Ты.
– Мама! – крикнула Энн. – Возьми свои слова обратно!
– Да…
Я медленно выдохнула. Слова острыми когтями сжали мое сердце. Они врезались туда, где, как я была уверена, раны заросли настолько плотной рубцовой тканью, что я уже ничего не чувствовала. Но даже онемению есть предел, и меня пронзила резкая, тупая, разрушительная боль.
– Я и сама почти каждый день жалею, что это была не я, – честно ответила я.
Меня охватил гнев. Она знала о Джунипер и не сказала нам. Она не хотела нам говорить.
– Алли, нет, – прошептала Энн, дотянувшись до моей руки и крепко ее сжав. – Не надо так.
– И все же мне интересно: как бы ты поступила с Линой, когда и она не вписалась бы в твои нечеловеческие стандарты? Кого бы ты винила тогда?
Одной рукой я вцепилась в полотенце, как в спасательный круг, а другой – в Энн.
– Убирайся сейчас же.
Не сказав больше ни слова, мама указала мне на дверь и вышла из апартаментов. Рейчел поспешила за ней.
– Даже сейчас она защищает Лину, – пробормотала Энн.
На мамину помощь рассчитывать бессмысленно. Придется самим.
