Текст книги "Гóра"

Автор книги: Рабиндранат Тагор

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 37 страниц)

– Вы хотите сказать, что у Индии свой особый путь познания всевышнего? В чем же особенность этого пути?

– А вот в чем, – ответил Гора. – Все сходятся на том, что верховное существо, не обладая конкретной формой, проявляется в то же время в беспредельном множестве конкретных форм. Оно и в воде, и в земле, и в воздухе, и в огне, и в душе, и в сознании, и в любви. Оно в великом и в малом, в материальном и в духовном. Оно многолико и безлико, многообразно и едино. Немало мудрых людей пытались постичь его и проникнуть в его тайну. В некоторых странах бога стараются представить себе как нечто ограниченное и определенное. Такое стремление порой наблюдается и у нас в Индии, но мы никогда не утверждали, что наше представление единственно правильное. Никто из верующих Индии не станет опровергать того факта, что бог в своей бесконечности превосходит все представления о нем.

– Не станут опровергать просвещенные люди, а как насчет невежественных? – спросила Шучорита.

– В любой стране невежественные люди не понимают, что такое истина, – этого отрицать я не стану.

– Но разве у нас это непонимание не зашло дальше, чем в других странах?

– Возможно, но это происходит потому, что, стремясь всесторонне постичь сущность религии – ее материю и дух, ее внутреннее содержание и внешнюю сторону, ее плоть и душу, – кое-кто начинает отвергать духовное, признавая только материальное, и в своем невежестве приписывает этому материальному совершенно не присущие ему странные свойства. Мы не настолько глупы, чтобы отказаться от удивительных, разнообразных, вдохновенных путей, которыми шла Индия, пытаясь познать дух, плоть и дела того, кто воплощает истину во всех ее проявлениях, – будь то сфера конкретного или отвлеченного, материального или духовного, ощутимого или воображаемого – и предпочесть им ограниченный, схоластический эклектизм атеизма и теизма Европы восемнадцатого века. Вы, верно, думаете обо мне – этот человек хоть и выучил английский язык, но ничему не научился. Вам ведь с детских лет внушали совершенно другие понятия. Если же в вас когда-нибудь родится желание познать истинную природу Индии, постичь ее истинное назначение, если вы сумеете проникнуть в самую суть ее бытия, сквозь все предрассудки и уродства нынешней жизни, тогда… что я могу еще сказать… тогда в вас заговорит национальное чувство, и вы обретете свободу.

Шучорита сидела, задумавшись, и Гора продолжал:

– Не считайте меня фанатиком, и особенно из числа наших скороспелых ортодоксальных индуистов. Я вижу глубокую и величественную связь во всем том, что переживает и к чему стремится Индия; созерцание этого приводит меня в настоящий восторг, и я не чувствую ни малейшего смущения, сталкиваясь с самыми нищими, самыми темными нашими соотечественниками. Не всем, увы, дано слышать этот великий зов Индии, но это не мешает мне ощущать свое неразрывное единство со всем народом ее, сознавать, что этот народ принадлежит мне, так же как я принадлежу ему. И я ни на секунду не сомневаюсь в том, что именно в народе постоянно проявляется таинственный, извечный дух Индии.

Мощный голос Горы, казалось, сотрясал весь дом.

Трудно было ожидать, что Шучорита поймет все, что хотел сказать Гора, но первые проблески неминуемого прозрения всегда воспринимаются остро, и сейчас, словно впервые осознав, что мир человека не ограничивается пределами его семьи или общины, она испытывала неясное болезненное чувство.

Больше на эту тему они не говорили – на лестнице послышались быстрые шаги и громкий девичий смех. Это вернулся Пореш-бабу с Бародашундори и девушками, и встретивший их Шудхир уже принялся за свои обычные шутки.

Войдя в комнату и увидев Гору, Лолита и Шотиш постарались умерить свое веселье, Лабонне же, не в силах сдержать смех, повернулась и стремглав кинулась вон из комнаты. Шотиш подбежал к Биною и начал что-то шептать ему на ухо, а Лолита пододвинула стул поближе к Шучорите и села, почти спрятавшись за ее спиной.

Следом за ними вошел Пореш-бабу.

– Меня немного задержали, – сказал он. – А Пану-бабу уже ушел, как я вижу…

Шучорита промолчала, и Биной ответил за нее:

– Да, он куда-то спешил.

– Нам тоже пора идти, – сказал Гора и, поднявшись с кресла, почтительно поклонился Порешу-бабу.

– Мне так и не удалось поговорить с вами сегодня. Заходите к нам, когда у вас будет время, – сказал Пореш, обращаясь к Горе.

Гора и Биной направились к выходу, но в этот момент в дверях показалась Бародашундори. Молодые люди поздоровались с ней.

– Как, вы уже уходите? – воскликнула она.

– Да, – коротко ответил Гора.

– Но вас, Биной-бабу, я не отпущу, – обратилась Бародашундори к юноше. – Оставайтесь обедать. Мне нужно поговорить с вами.

Шотиш подпрыгнул от радости и, схватив Биноя за руку, закричал:

– Да, ма, не отпускай Биноя-бабу, пусть он переночует у нас сегодня.

Видя, что Биной стоит в нерешительности, Бародашундори обратилась к Горе:

– Вы непременно хотите увести с собой Биноя-бабу? Разве он вам так уж нужен?

– Нет, что вы, – поспешно возразил Гора, – ты оставайся, Биной, а я пошел.

И он быстро вышел из комнаты.

Пока Бародашундори спрашивала у Горы разрешение Биною остаться, Биной не удержался и искоса взглянул на Лолиту. Девушка стояла отвернувшись, и на губах ее играла улыбка. И хотя Биной не мог сердиться на Лолиту за ее вечные поддразнивания, ему стало не по себе. Когда он вернулся к своему стулу и сел, Лолита заметила:

– А знаете, Биной-бабу, с вашей стороны было бы куда разумнее сбежать.

– Почему?

– Ма кое-что замышляет против вас. Для спектакля, который мы собираемся поставить на празднике у судьи, не хватает одного актера, и она твердо решила, что вы нас выручите.

– Силы небесные! – встревожился Биной. – Но ведь я же не смогу!

– Я так и сказала ма, – улыбнулась Лолита. – Я сказала, что ваш друг ни за что не позволит вам участвовать в этом спектакле.

Биной проглотил эту пилюлю.

– Мой друг здесь ни при чем, – возразил он, – во всех своих шести предыдущих жизнях я ни разу не играл на сцене, – зачем же выбирать именно меня?

– Вы, вероятно, думаете, что мы играли?

В это время в гостиную вернулась Бародашундори, и Лолита сказала ей:

– Я же тебе говорила, ма, что бесполезно просить Биноя-бабу принять участие в спектакле. Сначала нужно получить согласие его друга, и только потом…

– Но дело тут вовсе не в моем друге, – в полном отчаянии перебил ее Биной, – просто у меня нет никаких сценических способностей.

– О, пусть это вас не смущает, – успокоила его Бародашундори, – мы вам поможем. Неужели вы думаете, что эти девчонки сумеют играть, а вы нет? Это же просто смешно…

Все пути к отступлению были отрезаны.

Глава двадцать первая

На этот раз Гора изменил своей обычной стремительной походке. Очутившись на улице, он медленно, с рассеянным видом пошел к своему дому, но вскоре бессознательно свернул в сторону и побрел по направлению к Ганге. В те времена руки алчных торговцев еще не коснулись этих мест: рельсы железной дороги не безобразили берег реки, над водой не нависали пролеты мостов, и дымное дыхание шумного города не загрязняло неба. Казалось, волны реки доносили до пыльной, шумной Калькутты мир и тишину, царившие среди горных вершин далеких Гималаев.

Красотам природы еще никогда не удавалось привлечь внимание Горы. Занятый собственными мыслями, он не замечал ничего вокруг – ни земли, ни воды, ни неба, – ничего, что не имело непосредственного отношения к его деятельности.

Но сегодня красота бездонного темного неба, мерцавшего тысячами звезд, нашла путь к сердцу юноши, он увидел зеркальную гладь реки, в которой отражались огоньки стоявших у причала пароходов, заметил окутанные густым мраком деревья па противоположном берегу и всевидящее око Юпитера, спокойно взиравшего на всю эту картину сверху.

Сегодня величавое спокойствие природы словно овладело Горой. Ему казалось, что огромная ночь дышит в такт биению его сердца. До сих пор природа терпеливо ждала; но вот растворилась дверца в душе юноши, и она мгновенно захватила эту доверчиво распахнувшуюся, незащищенную крепость. Прежде он не нуждался в близости природы, для него существовал лишь его собственный мир, наполненный его мыслями, его делами. Что же произошло с ним сегодня? Что-то заставило его приблизиться к природе вплотную, новыми глазами взглянуть на нее, и в ответ он ощутил теплую ласку спокойной темной реки, ее погруженных в непроницаемый мрак берегов, необъятного черного неба и почувствовал, как открывается этой ласке его душа.

Из какого-то сада до него донесся аромат незнакомых цветов; словно дуновением легчайшего ветерка, коснулся он встревоженного сердца Горы; река манила его вдаль, в неведомые края, где можно отдохнуть от тяжких человеческих трудов, где на берегах безлюдных озер сплетают кроны деревья, осыпанные чудесными цветами, отбрасывающими таинственные тени, где так прекрасно небо, где дни подобны открытому взгляду наивных глаз, а ночи – теням, отброшенным стыдливо опущенными ресницами. Волна нежности нахлынула на Гору, подняла, закружила и повлекла в извечные глубины чувств, неведомых ему до той поры. Ликование и боль охватили его. Сейчас, в эту осеннюю ночь, когда он в полной отрешенности стоял на берегу реки, всматриваясь в туманные звезды, прислушиваясь к неясным городским шумам, ему казалось, что он ощущает присутствие таинственной, неуловимой силы, которой подчинена вся вселенная. За то, что он так долго не признавал ее власти, природа отомстила ему, опутав своими волшебными сетями: неразрывными узами соединив с землею, водой, небом, оторвав от всего, что еще недавно составляло его жизнь.

Недоумевающий, взволнованный, Гора опустился на ступеньку безлюдной в этот час пристани. Снова и снова спрашивал он себя, чем вызваны эти внезапные чувства, что они дадут ему, какое место займут в его жизни, посвященной великой цели? Может быть, они враждебны ей? Может быть, с ними нужно бороться и победить?..

Гора с силой сжал кулаки, но в это мгновение вспомнил ласковый вопрошающий взгляд больших глаз, исполненных нежности и понимания, и ему показалось, что прекрасные легкие пальцы коснулись его руки. Несказанная радость пронзила его, все сомнения и колебания показались вдруг такими незначительными по сравнению с тем удивительным чувством, которое пережил он во мраке этой ночи. Он боялся вспугнуть его и продолжал сидеть на берегу – не шевелясь, не думая о том, что его ждут…

Когда поздно вечером Гора вернулся домой, Анондомойи спросила его:

– Почему ты так задержался, дорогой? Ужин давно уж остыл.

– Не знаю, ма, я долго сидел на набережной.

– Вместе с Биноем?

– Нет, я был один.

Анондомойи удивилась. Она не знала случая, чтобы Гора до глубокой ночи предавался мечтам, сидя на берегу Ганги. Такое раздумие отнюдь не было в его характере. Анондомойи внимательно наблюдала за ним, пока он ел, и по лицу Горы поняла, что он взволнован и чем-то обеспокоен.

– Я думала, что ты пошел к Биною, – сдержанно сказала она, помолчав немного.

– Нет, мы вместе с ним были у Пореша-бабу.

Ответ Горы насторожил Анондомойи, и немного погодя она решилась задать сыну еще один вопрос:

– Ты со всеми там познакомился?

– Со всеми, без исключения.

– Если я не ошибаюсь, девушки в этой семье решаются выходить к гостям?

– Да, и очень охотно.

В другое время в тоне Горы обязательно звучало бы раздражение, но теперь его не было, и это снова заставило Анондомойи задуматься.

Проснувшись на следующее утро, Гора, который обычно совершал омовение не теряя ни минуты, торопясь сразу же заняться своими дневными делами, на этот раз медлил. Он рассеянно подошел к окну, выходившему на восток, и, распахнув его, остановился. Переулок, где находился их дом, упирался в широкую улицу, на углу которой стояла школа. Вековой джам рос во дворе школы. Сейчас его листва была окутана тончайшей дымкой утреннего тумана, сквозь который неясно алело восходящее солнце. Гора стоял и смотрел на восход. Вот растаял туман, и яркие лучи солнечного света, подобно сверкающим штыкам, пронзили пышную крону дерева. Улицы оживали, наполняясь прохожими и шумом городского транспорта.

В конце переулка показались Обинаш и еще несколько студентов. Усилием воли Гора стряхнул оцепенение, охватившее его. «Нет, так нельзя!» – убежденно сказал он себе и выбежал из комнаты.

Он резко упрекал себя за то, что оказался не готов к приходу товарищей. Прежде подобной оплошности с ним не случалось. Этот, казалось бы, пустяк больно задел его самолюбие, и он твердо решил впредь не ходить в дом Пореша и постараться выбросить из головы все мысли об этой семье, даже если бы для этого потребовалось не видеться некоторое время с Биноем.

Приятели собрались к нему обсудить план задуманного похода. В конце концов было решено, что они пойдут по дороге вдоль берега Ганги, пойдут без денег, рассчитывая исключительно на радушие и отзывчивость людей, с которыми им доведется встретиться в пути.

Когда решение было окончательно принято, Гора пришел в восторг. Сильнейшая радость овладела им при мысли о том, что ему удастся сбросить с себя все оковы и вырваться на волю. Уже само сознание того, что они пускаются в рискованное предприятие, казалось, высвободило сердце из опутавших его тенет. Словно школьник, отпущенный на каникулы, Гора чуть ли не в припрыжку выбежал из дому, чтобы сделать все необходимые приготовления к походу, повторяя снова и снова, что чувства, охватившие его, – пустой обман и что истина заключается только в труде.

В это время к дому, бормоча молитвы, подходил Кришнодоял. На плечи у него был накинут чадор, испещренный имена ми богов, в руках он держал кувшин со священной водой Ганги. Гора чуть не столкнулся с ним и, смутившись, нагнулся, чтобы коснуться его ног в знак извинения.

– Оставь, оставь! – заторопился Кришнодоял и в замешательстве быстро отошел от Горы, прикосновение которого, до утренней молитвы, сводило на нет его омовение в Ганге.

Гора никогда не замечал, что отец старательно избегает именно его прикосновений. Он просто считал, что Кришнодоял в своей боязни оскверниться доходит до крайности и старается избежать любых прикосновений. Ведь держал же он на расстоянии даже Анондомойи, как будто она была отверженной, и уклонялся от всяких контактов с Мохимом. Изо всех членов семьи он допускал к себе только дочь Мохима – Шошимукхи. Он заставлял ее заучивать санскритские тексты и посвящал в таинство разных обрядов.

Когда Кришнодоял отшатнулся от него, Гора только усмехнулся про себя: сказать правду, поведение отца постепенно привело к тому, что отношения их стали совсем далекими, и вся привязанность Горы сосредоточилась на матери, которую он считал необыкновенной женщиной, хоть и не одобрял ее вольного отношения к священным законам.

После завтрака Гора связал в небольшой узел смену белья, прикрепил его за спиной на манер английских туристов и отправился к матери.

– Ма, я хочу уйти на несколько дней. Отпусти меня, пожалуйста.

– Куда же ты идешь, милый?

– Я и сам еще не знаю.

– У тебя какие-нибудь дела?

– Не такие, которые мы обычно подразумеваем под этим словом. Поход сам по себе будет делом.

И так как Анондомойи ничего не ответила, он добавил:

– Ма, прошу тебя, не отказывай мне. Как будто ты меня не знаешь. Не бойся, я не сделаюсь саньяси и не стану бродягой. Ведь долго прожить без тебя я все равно не смогу. Ты же это знаешь…

Гора никогда прежде не говорил матери о своих чувствах к ней и сейчас немного смутился. Обрадованная Анондомойи увидела его замешательство и поспешила прийти ему на помощь.

– Ты, конечно, идешь вместе с Биноем? – спросила она.

– Ну вот… ты считаешь, что без охраны Биноя твоего Гору обязательно похитят! Нет, ма, Биной не пойдет с нами. Я пойду один, вернусь цел и невредим и докажу на деле, что твоя слепая вера в Биноя не имеет под собой никаких оснований.

– Но ты будешь сообщать мне о себе?

– Приготовься к тому, что не буду, – тебе же будет приятнее, если ты все-таки получишь вдруг от меня весточку. Не беспокойся, никто не позарится на твоего Гору. Это только для тебя я такое сокровище. Ну, а если кого-нибудь соблазнит мой узелок, я преподнесу его в подарок и вернусь домой – жизнь за него отдавать я не собираюсь, можешь быть спокойна на этот счет.

Гора низко склонился и взял прах от ног матери. Она опустила ему на голову руку и потом приложила пальцы к губам. Отговаривать его она не стала. Анондомойи никогда ничего не запрещала только оттого, что была раздражена или из страха перед воображаемыми несчастиями. За свою жизнь она повстречала немало всяких трудностей и опасностей и неплохо знала мир, в котором жила. Она отнюдь не была труслива и, отпуская Гору, вовсе не боялась, что он попадет в беду. Однако еще накануне вечером она с тревогой поняла, что в душе ее сына произошел какой-то перелом. Она чувствовала, что внезапный уход Горы связан с этим.

Вскинув на спину узел, Гора вышел на улицу и почти сразу же столкнулся с Биноем, который бережно нес в руках две пунцовые розы.

– Ну, Биной, – засмеялся Гора, – на этот раз я на деле проверю, хорошая или плохая примета встреча с тобой.

– А что, ты разве отправляешься в странствие?

– Да.

– Куда?

– Пусть эхо ответит тебе «куда», – с улыбкой сказал Гора.

– Ничего другого сказать ты мне не можешь?

– Нет. Иди к ма, от нее все узнаешь. А я пошел.

И он быстро зашагал.

Биной пошел на женскую половину дома, поклонился Анондомойи и положил розы к ее ногам.

– Откуда они у тебя? – спросила она, наклоняясь, чтобы поднять их.

Биной не ответил на ее вопрос.

– Как только у меня появляется что-нибудь прекрасное, мне в первую очередь хочется сложить это к твоим ногам, ма, – сказал он и добавил: – Но ты чем-то обеспокоена сегодня.

– Почему ты так решил? – спросила Анондомойи.

– Ты забыла предложить мне пан.

Когда Анондомойи исправила свою оплошность, они уселись рядом и принялись болтать. Никаких предположений, чем вызван внезапный уход Горы, сделать Биной не мог.

– Так вы, значит, вчера вместе были у Пореша-бабу? – спросила Анондомойи.

Биной во всех подробностях рассказал об их вчерашнем посещении, и Анондомойи выслушала его с глубоким вниманием.

Наконец Биной собрался идти домой.

– Ма, могу ли я взять назад розы, после того как ты дала им свое благословение? – спросил он.

Анондомойи рассмеялась и протянула ему цветы.

«Конечно, эти розы удостоились такого почета отнюдь не потому, что они красивы, – подумала она, – за их ботанической природой скрывается природа куда более серьезных вещей».

После ухода Биноя Анондомойи еще долго размышляла над тем, что она узнала от него, и усердно молила бога, чтобы он оградил Гору от всех несчастий и укрепил его дружбу с Биноем.

Глава двадцать вторая

С этими цветами была связана целая история.

Накануне вечером, уже после того как Гора один ушел от Пореша-бабу, Биной, получив предложение принять участие в предстоящем спектакле, очутился перед трудной дилеммой. Лолита вовсе не была в восторге от этого представления и ко всей затее относилась весьма холодно, тем не менее она во что бы то ни стало хотела втянуть в нее и Биноя. Ее раздражал Гора, и она испытывала странное желание заставлять Биноя поступать наперекор ему. Она и сама не смогла бы ответить, почему ей так невыносима мысль, что Биной находится у Горы в подчинении. Как бы то ни было, она чувствовала что тогда только успокоится, когда вырвет Биноя из-под влияния его друга. Поэтому, когда Биной отказался принять участие в представлении, она задорно тряхнув головой, спросила его:

– А что, собственно, дурного в этом спектакле?

– В спектакле, может быть, и нет ничего дурного, – ответил Биной. – Но мне не нравится то, что он состоится в доме судьи.

– Не нравится вам самому или еще кому-нибудь?

– Я не считал бы себя вправе говорить за кого-то еще, – сказал Биной, – чтобы повторять чужие мысли, нужно знать, что за ними кроется. Может быть, вам кажется это неправдоподобным, но я всегда говорю то, что думаю сам, хотя, случается, пользуюсь для этого чужими словами.

Лолита только усмехнулась и ничего не ответила. Немного погодя, однако, она снова обратилась к нему:

– Ваш друг Гора-бабу, наверно, думает, что отклонить приглашение судьи – большое геройство. Вероятно, он считает это одним из способов борьбы с англичанами?

– Право, не знаю, что думает по этому поводу мой друг, – вспыхнул Биной. – Про себя же скажу, что я действительно так считаю. Что же это, если не один из способов борьбы? Довольно трудно сохранять чувство собственного достоинства и в то же время униженно принимать приглашения тех, кто, поманив пальцем, думает, что оказал нам тем самым большую честь.

Лолита была горда по природе, и поэтому ответ Биноя ей очень понравился. Но так как ей не очень хотелось признавать свою неправоту, она принялась язвить и подтрунивать над Биноем.

В конце концов Биной сказал:

– К чему весь этот спор? Почему вы не скажете прямо: «Я хочу, чтобы вы участвовали в спектакле!» Тогда у меня хоть будет удовлетворение, что я поступился своими принципами ради того, чтобы исполнить вашу просьбу.

– Вот еще, – возразила Лолита, – и не подумаю! Если у вас действительно есть какие-то определенные принципы, с какой стати вы будете отказываться от них из-за меня… Конечно, в том случае, если они у вас действительно есть.

– Хорошо, пусть будет так! – сказал Биной. – Будем считать, что никаких определенных принципов у меня нет, – раз уж мне не разрешается поступиться ими ради вас. В таком случае позвольте мне заявить, что я признаю свое поражение в споре и соглашаюсь принять участие в спектакле.

В это время в комнату вошла Бародашундори. Биной тотчас же поднялся.

– Я готов участвовать в спектакле, – сказал он. – Скажи те, пожалуйста, где я могу получить свою роль?

– Ну, на этот счет можете не тревожиться, – ответила очень довольная Бародашундори. – Мы все сделаем. Все, что от вас требуется, это аккуратно посещать репетиции.

– Прекрасно! Ну, а сейчас я попрощаюсь с вами.

– Нет, нет! Вы должны поужинать у нас.

– Сегодня я попросил бы вас отпустить меня.

– Нет, Биной-бабу, – настаивала Бародашундори, – это невозможно.

В конце концов Биной остался, но на этот раз он не чувствовал себя в доме Пореша-бабу легко и непринужденно, как прежде. Даже Шучорита казалась сегодня какой-то рассеянной и почти все время молчала. Она не принимала никакого участия в разговоре Лолиты и Биноя и, пока они спорили, встала и начала ходить из одного угла веранды в другой. Что-то явно нарушилось в гармонии их всегдашних отношений.

Уходя домой, Биной сказал вдруг ставшей серьезной Лолите:

– Ну и везет же мне – и побежденным себя признал, а улыбки от вас так и не заслужил!

Ничего не ответив, девушка повернулась и вышла.

Лолита никогда не плакала по пустякам, почему же сегодня слезы то и дело навертывались ей на глаза? Что случилось? Почему она, не щадя усилий, старалась уколоть Биноя и добилась лишь того, что ей самой стало больно и грустно?

Пока Биной отказывался, Лолита проявляла большую настойчивость, стремясь заставить его согласиться, но стоило молодому человеку изменить свое решение, как весь ее пыл моментально угас. Доводы, которые приводил он, вставали у нее в уме, и мысль о том, что они были, пожалуй, совершенно справедливыми, не переставала мучить ее.

«Как он мог согласиться только потому, что я попросила его об этом? – с тоской спрашивала она себя. – Что значит для него мое желание? Может быть, он сделал это просто из вежливости? Очень мне нужна его вежливость!»

Из-за чего же, собственно, мучилась она сейчас? Ведь она проявила максимум энергии, чтобы заставить Биноя участвовать в спектакле. Какое же право имела она злиться на него за то, что он уступил ей, пусть даже из вежливости? Лолита осыпала себя упреками, и со стороны могло показаться, что она придает всей этой истории слишком уж большое значение. Обыкновенно, если ее что-нибудь мучило, она сразу бежала за сочувствием к Шучорите, но сегодня Лолита не пошла к сестре, не пошла потому, что сама не понимала толком, отчего так стучит ее сердце и к глазам подступают слезы.

На следующий день Шудхир преподнес Лабонне букет цветов, среди которых были две великолепные красные розы. Лолита взяла букет и вытащила из него розы.

– Что ты делаешь? – закричала Лабонне.

– Я не выношу, когда такие чудные цветы соединяют с другими. Смешанные букеты вообще варварство.

Лолита развязала букет и расставила цветы по разным вазам, а розы оставила себе.

– Диди, откуда ты взяла эти цветы? – закричал вбежавший Шотиш.

Но Лолита пропустила его вопрос мимо ушей и сама спросила мальчика:

– Ты не собираешься сегодня к своему приятелю?

До этой минуты Шотиш и не думал о Биное, но сейчас при одном упоминании о нем он так и запрыгал.

– Пойду, пойду, конечно, пойду!

Ему не терпелось скорей побежать к Биною, но Лолита удержала его.

– А что ты там делаешь?

– Мы разговариваем, – веско ответил Шотиш.

– Биной-бабу подарил тебе столько картинок, – продолжала Лолита, покачивая головой, – пора бы и тебе отнести что-нибудь ему в подарок.

Биной вырезал из английских журналов картинки и приносил их Шотишу, а мальчик завел себе специальный альбом и наклеивал их туда. Ему так не терпелось поскорее заполнить альбом, что у него разгорались глаза на все картинки – даже в дорогих книгах, – и за эту жадность на его голову обрушивалось немало упреков от сестер.

Мысль о том, что в этом мире всякое даяние требует воздаяния, неприятно поразила Шотиша. Ему нелегко было расстаться с каким-нибудь из сокровищ, хранившихся в старой жестяной коробке. Лолиту позабавило встревоженное лицо мальчика, и, ласково потрепав его по щеке, она со смехом проговорила:

– Ладно, ладно, нечего так волноваться. Отнеси ему эти цветы, и дело с концом.

Обрадованный тем, как просто все разрешилось, Шотиш взял розы и немедленно отправился выполнять долг дружбы.

Биноя он встретил на улице.

– Биной-бабу, Биной-бабу! – еще издали закричал мальчик. Он спрятал цветы под курточкой и, подбежав к своему другу, спросил:

– А ну угадайте, что я вам принес?

Когда же Биной, по обыкновению, угадать не смог, Шотиш достал розы.

– О, какая прелесть! Только, Шотиш-бабу, откуда ты их взял? Они ведь не твои! Как бы мне не угодить в полицию за укрывательство краденого!

Шотиш заколебался, цветы ведь и в самом деле были не его. Но, подумав, он ответил:

– Нет, почему? Мне эти розы дала Лолита-диди и сказала, чтобы я подарил их вам.

Все разъяснилось, и Биной простился с мальчиком, пообещав прийти к ним вечером.

Биной до сих пор остро чувствовал обиду, которую нанесла ему вчера вечером Лолита. Он почти никогда ни с кем не ссорился и не понимал, почему у кого-то может возникнуть желание говорить ему неприятности. Сначала он считал, что Лолита во всем подражает Шучорите, и не задумывался над ее отношением к нему, но с некоторых пор он стал испытывать к ней приблизительно то же чувство, какое испытывает слон к погонщику, вооруженному анкушем. [35]35
  Анкуш – железный крюк, которым погоняют слонов.


[Закрыть]Главной задачей Биноя стало всеми силами стараться умилостивить Лолиту и добиться хоть минуты покоя самому. Но вчера, даже после того как он вернулся домой и лег в постель, ее насмешливые, язвительные замечания продолжали звучать у него в ушах и долго не давали заснуть.

«Лолита считает, что я всего лишь тень Горы, – думал он. – Что я совершенно лишен собственного мнения, и за это она презирает меня. Но ведь это неправда, я вовсе не тень Горы!»

Мысленно Биной приводил массу доводов в доказательство своей самостоятельности, но беда в том, что это было совершенно бесполезно, ведь Лолита ни в чем прямо его не обвиняла и в споры с ним но этому поводу не вступала. Он очень многое мог бы сказать в свою защиту, но такого случая ему не представлялось – вот это-то и было самое обидное. И в довершение всего, даже когда он заявил, что считает себя побежденным в споре, Лолита не выказала никакой радости, чем окончательно расстроила Биноя.

«Неужели я действительно такое ничтожество», – с горечью думал он.

И конечно, он был несказанно рад, узнав от Шотиша, что цветы посланы ему Лолитой. Он понял, что они посланы как залог мира, в знак принятия его капитуляции.

Первой мыслью Биноя было отнести розы домой, но потом он подумал: «Нет, это цветы примирения, и я понесу их матери. Пусть она освятит их своим прикосновением».

Вечером того же дня Биной отправился в дом Пореша-бабу. Лолита проверяла, как Шотиш приготовил заданные в школе уроки.

– Красный цвет – цвет войны, цветы же примирения должны быть белыми, – сказал Биной, подходя к Лолите.

Лолита удивленно посмотрела на молодого человека, словно не понимая, о чем идет речь. Тогда Биной вынул из-под чадора букет белых олеандров и протянул их девушке.

– Как ни красивы ваши розы, – сказал он, – на их лепестках лежит алый отблеск гнева. Мои цветы не сравнятся с ними по красоте, но их скромный белый наряд олицетворяет покорность, а потому – прошу вас – соблаговолите принять их.

Лолита вспыхнула. Даже кончики ушей у нее покраснели.

– О каких моих цветах вы говорите?

Биной растерялся:

– Может быть, я ошибся. Шотиш-бабу, чьи цветы ты мне подарил?

– Как чьи? – обиженно ответил Шотиш. – Лолита-диди дала их мне и приказала отдать…

– Отдать кому? – настаивал Биной.

– Вам, конечно.

Лолита покраснела еще больше и толкнула Шотиша в спину.

– Вот глупый мальчишка, – сказала она. – Разве ты сам не хотел подарить Биною-бабу цветы, чтобы отблагодарить его за картинки?

– Да, но ведь это ты сказала, чтобы я отдал ему цветы, – оправдывался ничего не понимавший Шотиш.

Лолита чувствовала, что с каждой минутой запутывается все больше и больше. Конечно, Биной понял, что цветы послала ему она, понял он и то, что она ни за что не хотела признаться в этом.

– Хорошо, – сказал Биной. – Я уступаю – вы не посылали мне роз. Но все, что я сказал о своих цветах, остается в силе. Я дарю их вам в знак нашего примирения.

– Я не помню, чтобы мы с вами ссорились, – покачав головой, ответила Лолита. – И не понимаю, о каком примирении может идти речь?

– Выходит, что все это, с начала до конца, моя фантазия, – воскликнул Биной. – Ни ссоры, ни цветов, ни примирения – ничего этого не было. Хорошо же я обманулся – думал, что принял позолоту за чистое золото, а оказывается, и позолоты-то не было. Вы уговаривали меня принять участие…

– В этом случае вы ничуть не ошиблись, – прервала его Лолита. – Только при чем тут ссора? Почему вы вообразили, что, споря с вами, я преследовала тайную цель заставить вас выступить в этом спектакле. Вы согласились, и я этому рада – вот и все! Но если у вас были серьезные причины не хотеть этого, зачем было соглашаться на чьи бы то ни было уговоры?