Текст книги "Гóра"

Автор книги: Рабиндранат Тагор

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 37 страниц)

Глава девятнадцатая

Гора сидел, погруженный в свои обычные утренние занятия, когда в комнату неожиданно вошел Биной и безо всякого вступления заявил:

– А я на днях был в цирке с дочерьми Пореша-бабу.

– Слышал, – ответил Гора, продолжая писать.

– От кого? – удивился Биной.

– От Обинаша. Он тоже в тот день был в цирке.

И, не добавив ни слова, Гора углубился в работу. Мысль о том, что Горе все уже известно, и притом известно от Обинаша, который, уж конечно, не пожалел красок, рассказывая о таком событии, снова всколыхнула в Биное все его прежние сомнения и заставила внутренне сжаться. К тому же он вспомнил, что вчера долго не мог уснуть, потому что мысленно вел спор с Лолитой. «Она воображает, что я боюсь Горы, испытываю к нему те же чувства, что школьник к своему учителю. Как ошибаются люди в своих суждениях! Да, я уважаю Гору, потому что он замечательный человек, но понимать наши отношения так, как понимает их Лолита, – значит быть несправедливой и к нему, и ко мне. Я не мальчишка, и Гора не мой наставник, просто глупо приписывать нам такие роли».

Гора продолжал писать, а язвительные замечания Лолиты одно за другим вспоминались Биною, и выкинуть их из памяти он не мог.

В душе его закипело возмущение.

«Что ж плохого в том, что я ходил в цирк? – спрашивал он себя. – Кто такой Обинаш, чтобы обсуждать с Горой мое поведение? И вообще, зачем понадобилось Горе говорить обо мне с этим дураком? Разве Гора мой опекун? С какой стати я должен отдавать ему отчет в том, с кем я встречаюсь и куда хожу? Это оскорбительно для нашей дружбы!»

Биной не возмущался бы так, если бы не понял вдруг, что собственное его поведение было далеко не безупречным. Он словно хотел переложить на Гору вину за то, что пытался утаить от него некоторые события своей жизни. Обругай его Гора, они бы крупно поговорили, выяснили отношения, помирились, и все было бы в порядке. Но Гора продолжал хранить торжественное молчание, как будто ему было дано право судить Биноя. И, вспоминая язвительные замечания Лолиты, Биной испытывал жгучую обиду.

В это время в комнату вошел Мохим с трубкой в руке. Открыв коробочку с паном, он протянул ее Биною.

– Ну, брат, – сказал он, – мы со своей стороны все решили и все одобрили. Теперь остается только получить согласие твоего дяди. Ты уже написал ему?

Напоминание о предстоящей свадьбе было сегодня особенно неприятно Биною, хоть он и понимал, что винить Мохима не в чем, поскольку он дал свое согласие и Гора сообщил об этом брату. Но сейчас ему казалось унизительным, что он согласился на этот брак. Ведь Анондомойи уговаривала его не спешить, и потом, ведь он не испытывал никаких чувств к невесте. Совершенно непонятно, каким образом вопрос о свадьбе оказался уже решенным. И не то чтобы Гора толкал его на это. И все же… За этим «все же» ему снова послышался насмешливый голосок Лолиты. Никто его не заставлял, никто не настаивал, просто долголетнее влияние Горы и тут сыграло свою роль. Ведь только любовь к Горе и природная мягкость и податливость были причиной беспрекословного подчинения Биноя своему другу. Из их дружбы ушло равенство. До сих пор Биной не замечал этого, теперь же он не мог не тревожиться. Дело дошло до того, что из чувства долга он обязан жениться на Шошимукхи!

– Нет, – ответил Биной Мохиму, – я еще не написал дяде.

– Собственно, я сам виноват в этом. Это моя обязанность, а вовсе не твоя. Скажи мне только его полное имя.

– К чему такая спешка, – возразил Биной. – Ведь месяцы ашшин и картик считаются неподходящими для свадеб. Можно, конечно, взять огрохайон, но нет… огрохайон считается в нашем роду несчастливым, и дядя никогда не позволит, чтобы свадьба или вообще какое-нибудь счастливое событие состоялось в этом месяце.

Мохим поставил трубку в угол и сказал:

– Ну, знаешь, Биной, если ты с такими предрассудками считаешься, то немногого же, значит, стоит все ваше хваленое современное образование. В этой несчастной стране и так уж почти невозможно выбрать в календаре счастливый день, а если еще каждая семья начнет выяснять, когда именно у нее произошло какое-нибудь несчастье, то что это будет?

– Почему же вы тогда соглашаетесь с тем, что ашшин и картик несчастливые месяцы?

– Я соглашаюсь? – вскричал Мохим. – Ничего подобного! Но что делать? В этой стране можно забыть бога, но попробуй-ка забудь, что связано с бхадро и ашшином, с четвергом и субботой, с новолунием и полнолунием, – не обрадуешься! И должен признаться, что я хоть и не очень-то верю во все это, но тем не менее чувствую, как мне становится не по себе, если день не благоприятствует делу. Воздух нашей страны заражен суевериями не меньше, чем малярией. Не могу избавиться от чувства страха и я.

– Ну, вот, а в нашем роду не могут избавиться от страха перед огрохайоном. Во всяком случае, дядя ни за что не согласится.

Таким образом, Биною удалось снова отсрочить окончательное решение, и Мохим, не зная, что еще предпринять, пошел к себе.

По тону Биноя Гора понял, что он колеблется. Последние дни Биной не показывался у них и, по-видимому, проводил все больше и больше времени у Пореша-бабу. А теперь он совершенно очевидно старался всеми способами оттянуть свадьбу. Мрачные предчувствия охватили Гору.

Его можно было сравнить с удавом, сжимающим кольца вокруг своей жертвы. Взявшись за дело, он уже не мог отступить, а когда чувствовал сопротивление или колебания противника, упорство его только возрастало.

И сейчас одолеваемый сомнениями Биной вызывал в Горе непреодолимое желание вцепиться в него.

Отложив перо, он поднял голову:

– Биной, раз уж ты дал слово брату, к чему все эти проволочки и оттяжки?

– То ли я дал слово, то ли меня заставили его дать, – вскипел вдруг Биной.

– Кто тебя заставил? – резким, холодным тоном спросил Гора, удивленный столь неожиданной вспышкой друга.

– Ты!

– Я?! Да мы с тобой и двух слов не сказали по этому поводу. И ты называешь это заставить?

Собственно говоря, подкрепить свое обвинение Биною было нечем; Гора сказал правду, они почти не говорили о свадьбе, и слова Горы вряд ли можно было истолковать как принуждение. И тем не менее в известном смысле был прав и Биной: по существу Гора заставил его согласиться на брак с Шошимукхи. Чем меньше улик против обвиняемого, тем раздражительнее становится обвинитель. Поэтому Биной возбужденно сказал:

– Заставить человека дать слово можно и без длинных разговоров.

– Можешь взять его обратно! – заорал Гора, вскакивая. – Оно не стоит того, чтобы я уговаривал тебя или заставлял согласиться!

– Дада! – позвал он громовым голосом Мохима, который был в соседней комнате.

Мохим поспешно вошел.

– Дада, разве я тебе не говорил с самого начала, что брак Биноя с Шошимукхи немыслим… что я не согласен на него…

– Еще бы не говорил, – не понимая, в чем дело, ответил Мохим. – От тебя еще и не того дождешься. Другой бы на твоем месте хоть немножко усилий приложил, чтобы выдать племянницу замуж.

– Так зачем же ты ссылался на меня, уговаривая Биноя дать слово?

– Я думал, так он скорее согласится, вот и все.

Кровь кинулась Горе в лицо.

– Не смейте путать меня в это! Я вам не сваха! У меня есть другие дела, поважнее, – прогремел он и вышел из комнаты.

Не успел бедняга Мохим опомниться, Биноя тоже след простыл, и ему ничего не осталось делать, как обратиться за утешением к трубке, стоявшей тут же в углу.

Биной и прежде не раз ссорился с Горой, но до такой бурной стычки дело у них еще не доходило – он был в ужасе оттого, что наговорил. К тому времени, как он добрался домой, угрызения совести сделались просто нестерпимыми. Ему не хотелось ни есть, ни спать, из головы не выходила мысль об оскорблении, которое он ни с того ни с сего нанес Горе. Его особенно мучило то, что он незаслуженно, непонятно почему и зачем пытался взвалить всю вину на Гору. «Нехорошо, ох как нехорошо!» – повторял он про себя.

В тот же день, когда Анондомойи, пообедав, принялась за шитье, в ее комнате неожиданно появился Биной. От Мохима Анондомойи уже знала кое-что о случившемся, да и по выражению лица Горы за обедом она догадалась, что была буря.

– Ма, я нехорошо поступил, – чуть ли не с порога начал Биной. – То, что я наговорил сегодня Горе по поводу свадьбы с Шошимукхи, чистейший вздор.

– Не расстраивайся, Биной. Когда человек пытается подавить внутреннюю боль, такие вспышки неизбежны. Очень хорошо, что все так случилось. Через два дня вы оба забудете об этой ссоре.

– Ма, я хочу сказать тебе – я согласен жениться на Шошимукхи.

– Смотри, милый Биной, как бы ты не напортил дела еще больше, стараясь поскорее уладить вашу ссору. Помни, что размолвка на несколько дней, а женитьба на всю жизнь.

Но Биной уже твердо решил, что ему делать. Он чувствовал, что не может пойти к Горе, поэтому направился к Мохиму и заявил ему, что никаких препятствий к свадьбе больше нет, что она может состояться в магхе и что он сам позаботится о том, чтобы дядя дал свое согласие.

– Ну, что ж, если так, можно устраивать помолвку. А?

– Конечно, только сперва посоветуйтесь с Горой.

– Что? Неужели опять советоваться с Горой? – застонал Мохим.

– Да, это необходимо.

– Что ж, если иначе нельзя, не о чем и говорить, только…

И он сунул себе в рот кусочек пана.

Глава двадцатая

В этот вечер Мохим ничего не сказал Горе, но на следующее утро он пошел к брату. В душе он побаивался, что ему придется выдержать бурное объяснение, прежде чем он заручится согласием Горы на брак Шошимукхи и Биноя. Однако, к большому удивлению Мохима, едва он рассказал о вчерашнем посещении Биноя, о его готовности жениться и о настоятельной просьбе обсудить с Горой вопрос о помолвке, как Гора сейчас же выразил полное одобрение.

– Прекрасно, – сказал он. – Раз так, нечего откладывать помолвку.

– Сейчас ты говоришь «прекрасно», а потом тебе опять что-нибудь не понравится и ты начнешь возражать, – усомнился Мохим.

– Насколько я понимаю, вся эта нескладица вышла из-за моего ходатайства, а вовсе не из-за возражений.

– Ну, раз так, моя покорнейшая просьба, чтобы в будущем ты и не возражал и не ходатайствовал. Мне не нужны ни войска Кришны, ни его собственная поддержка. [33]33
  В эпосе «Махабхарата» рассказывается о том, как Кришна принимал участие в великой битве потомков Бхараты – пандавов и кауравов, выступая на стороне пандавов, в то время как его войско сражалось на стороне кауравов.


[Закрыть]Обойдусь как-нибудь своими силами. Как я мог ожидать, что твое ходатайство будет иметь обратное действие? Скажи мне честно, ты хочешь, чтобы эта свадьба состоялась?

– Да, хочу.

– Вот и хорошо. Тогда не вмешивайся больше в это дело, ради всего святого.

Гора мог сердиться, мог в гневе наговорить много лишнего, однако это вовсе не означало, что из-за резкой вспышки он готов поступиться своими планами. Он хотел во что бы то ни стало удержать Биноя возле себя и потому не думал о своем оскорбленном самолюбии. Более того, он даже рад был вчерашней ссоре – он понимал, что именно благодаря ей Биной решился на брак с Шошимукхи, что, выйдя вчера из себя, он тем самым связал Биноя по рукам и по ногам. Гора стремился как можно скорее установить с другом родственные отношения – тесные родственные отношения, которые связали бы их на всю жизнь. Он чувствовал, что прежняя непосредственность и простота постепенно исчезают из их дружбы.

Гора сознавал также, что трудно будет сохранить власть над Биноем, если он не будет постоянно находиться с ним вместе, и что для того, чтобы оградить друга от вредного влияния, следует в первую очередь установить наблюдение в «зоне опасности».

«Нужно начать ходить в дом Пореша-бабу, только так я смогу предостеречь его от всяких безрассудств», – решил Гора.

Вечером на следующий день после ссоры Гора отправился к Биною. Биной никак не ожидал его и даже не знал, радоваться ему или удивляться приходу друга. Еще более поразило его, что Гора сам начал разговор о дочерях Пореша-бабу, причем в его словах вовсе не чувствовалось былой враждебности. Чтобы вовлечь Биноя в разговор об этой семье, не требовалось особых усилий, и вскоре они уже оживленно говорили о своих новых знакомых. Биной рассказывал Горе о своих беседах с Шучоритой. Он не преминул отметить, что Шучорита всегда первая начинает разговор и что, хотя на словах она по-прежнему не согласна с их взглядами, в душе – так, по крайней мере, ему казалось – она начинает соглашаться с ними. Своим рассказом Биной надеялся возбудить в Горе острое любопытство.

– Когда я рассказал ей, как мать Нондо погубила своего сына, позвав к нему знахаря, и передал ей наш с тобой разговор, – вспоминал Биной, – она ответила: «Вот вы считаете, что круг обязанностей женщины должен быть ограничен домашним хозяйством, что ее дело стирать, убирать, готовить пищу, и больше ничего. Но, ставя ее в такое положение, вы сами создаете условия, притупляющие ее ум. Когда же она начинает верить в знахарей, вы возмущаетесь. Женщина, для которой весь мир заключен в ее семье, никогда не сможет стать настоящим человеком; она всегда будет вам, мужчинам, помехой в большом деле, будет тянуть вас назад, вымещая на вас обиду за собственное невежество. Мать Нондо – результат ваших усилий. Это вы держали ее в таких условиях, и теперь, как бы ни старались вы просветить ее, вам это не удастся». Я пытался спорить, – продолжал Биной, – но, сказать по совести, без большого подъема, потому что в душе был согласен с ней. И все-таки с Шучоритой еще можно спорить, а вот с Лолитой – уволь. Я даже не осмеливаюсь возражать, когда она, подняв брови, говорит: «Вы полагаете, что всегда будете разрешать мировые проблемы, а мы обслуживать вас? Этого не будет! Мы должны заниматься тем же, чем занимаетесь вы, иначе мы так и останемся обузой для вас, а вы будете раздраженно твердить, что женщина – камень на вашем пути. Распахните двери перед женщиной, и вы увидите, что ни в каком деле она не будет вам помехой». Что можно возразить на это? Я больше помалкиваю. Она не часто вступает в разговор, но уж если скажет, приходится основательно подумать, прежде чем ответить. И знаешь, Гора, что ни говори, но мне кажется, нам не пойдет на пользу, если мы станем искусственно задерживать развитие наших женщин, вроде того, как это делают китайцы, бинтующие женщинам ноги, чтобы остановить их рост.

– Я никогда не выступал против образования женщин.

– Да, но ты считаешь, что им достаточно изучить третью часть «Облегченного чтения»? [34]34
  «Облегченное чтение» – трехтомный сборник статей, составленный и переведенный с английского Окхойкумаром Дотто (1820–1886), известным бенгальским общественным деятелем, писателем и редактором общественно-литературного журнала «Тоттободхипи потрика».


[Закрыть]

– Хорошо, теперь мы начнем с первой части теории Смирения.

Весь день и весь вечер друзья провели вместе. Снова и снова возвращались они к разговору о дочерях Пореша.

По дороге домой Гора неотступно думал об этих девушках. Не смог он отогнать мысли о них, даже когда лег в постель, и долго лежал без сна, перебирая в памяти все новое, что узнал в этот вечер от Биноя.

Никогда еще не испытывал он такого смятения мыслей и чувств – ведь до сих пор ему и в голову не приходило задумываться над положением женщин, и вдруг сегодня Биной доказал ему, что этот вопрос тоже относится к числу мировых проблем, что его нужно так или иначе разрешить и что игнорировать дольше его невозможно.

Поэтому, когда на следующий день Биной предложил Горе пойти к Порешу-бабу, сказав: «Ты ведь давно у них не был. Пореш-бабу все время спрашивает про тебя», – Гора сразу же согласился. И не только согласился – по тону его голоса Биной понял, что прежнее безразличие к этой семье сменилось у Горы живым интересом.

Вначале Шучорита и другие девушки ничуть не заинтересовали его, затем в душе его поднялась какая-то презрительная враждебность к ним, и только теперь на смену этим чувствам явилось любопытство. Ему хотелось понять, чем они так приворожили к себе Биноя.

Когда они пришли к Порешу, был уже вечер. В одной из комнат второго этажа горел свет. Харан читал Порешу свою новую статью, написанную по-английски. Впрочем, Пореш в данном случае являлся всего лишь средством к достижению цели, основная же цель была заставить познакомиться с этим произведением Шучориту и произвести на нее впечатление.

Шучорита сидела поодаль, веером защищая глаза от яркого света лампы. Со свойственной ей выдержкой она внимательно слушала Харана, но время от времени мысли ее начинали блуждать и внимание рассеивалось.

Когда вошедший слуга доложил о приходе Горы и Биноя, Шучорита вздрогнула и поднялась, чтобы выйти из комнаты, но Пореш-бабу остановил ее:

– Ты куда, Радха? Ведь это же свои – Биной и Гора.

Смущенная девушка снова села. И хотя она испытывала облегчение оттого, что кончилось, наконец, чтение скучной английской статьи, и радость оттого, что пришел Гора, ее немного тревожила предстоящая встреча Горы и Харана. Трудно сказать, чем была вызвана ее тревога – боязнью ли нового столкновения между ними или еще чем-то…

Приход Горы чрезвычайно раздражил Харана. Он едва поздоровался с ним и погрузился в мрачное молчание. Зато в Горе при виде Харана немедленно проснулся весь его боевой задор.

Бародашундори с дочерьми уехала в гости, условившись с мужем, что вечером он приедет за ними. Приход Биноя и Горы поставил Пореша в затруднительное положение, но задерживаться дольше он не мог и поэтому, шепнув Харану и Шучорите: «Вы пока развлекайте их, а я постараюсь поскорей вернуться», – уехал.

Развлечение последовало незамедлительно – не прошло и нескольких минут, как Харан и Гора вступили в ожесточенный словесный бой. Спорили же они вот о чем: еще в Дакке Пореш-бабу познакомился с судьей одного из прилегающих к Калькутте районов – англичанином Браунло. Сам Браунло и его супруга весьма благоволили к Порешу-бабу, потому что он не ограничивал свободы своей жены и дочерей и не держал их как пленниц на женской половине дома.

Не так давно Бародашундори была в гостях у миссис Браунло. И, как всегда, не преминула похвастаться необыкновенными успехами своих дочерей в области английской поэзии и литературы. Миссис Браунло – женщина восторженная и порывистая – тут же предложила Бародашундори, чтобы ее дочери подготовили небольшую пьеску и разыграли ее на вечере в честь дня рождения судьи. Это событие ежегодно отмечалось не только большим приемом, но и чем-то вроде сельской ярмарки.

– В этом году обещали приехать губернатор и его супруга, – добавила она.

Бародашундори очень обрадовалась приглашению. Сегодня в доме их друзей должна была состояться репетиция, на которую она и повезла своих дочерей.

Харан-бабу спросил Гору, не поедет ли он на ярмарку, на что тот с излишней резкостью ответил: «Нет, не поеду», – после чего между ними и вспыхнул горячий спор на тему об англичанах и бенгальцах и о трудностях, стоящих на пути к их сближению и дружбе.

– Во всем виноваты мы сами, – заявил Харан. – Со всеми своими глупейшими предрассудками и суевериями мы просто не заслуживаем того, чтобы англичане принимали нас в свое общество.

– Если мы действительно этого не заслуживаем, то нам должно быть очень стыдно добиваться, чтобы нас все-таки пустили в это общество, – усмехнулся Гора.

– Да, но к людям достойным англичане относятся с очень большим уважением, пример тому семья Пореша-бабу, – возразил Харан-бабу.

– Такого рода уважение только подчеркивает их высокомерное отношение к остальному народу и является в моих глазах не чем иным, как оскорблением.

Злость душила Харана, и Гора, искусно поддевая и подзадоривая его, скоро окончательно загнал противника в тупик.

Шучорита сидела напротив и из-за веера внимательно наблюдала за Горой; она слышала, что он говорит, но в смысл его слов не вникала. Если бы до ее сознания дошло, что она, не отрывая глаз, смотрит на молодого человека, Шучорита, наверное, сгорела бы со стыда. Но она не замечала этого. Гора сидел напротив нее, он чуть наклонился вперед и положил на стол свои громадные кулаки; свет лампы падал на его большой светлый лоб. Он то презрительно смеялся, то сердито хмурился. Но за этой сменой выражений чувствовались внутреннее достоинство и спокойная уверенность человека, для которого спор отнюдь не был состязанием в красноречии и чьи взгляды сложились в результате долгих раздумий и наблюдений. Убеждением проникнут был не только его голос: выражение глаз, каждый жест, весь его облик свидетельствовали о том, что он глубоко уверен в своей правоте. С удивлением смотрела Шучорита на Гору. Ей казалось, она впервые увидела настоящего человека – человека, которого нельзя поставить на одну доску с другими людьми. Рядом с ним Харан-бабу выглядел совершенным ничтожеством: что-то смехотворное было в его фигуре, чертах лица, манерах, даже в одежде – и это раздражало Шучориту.

Она так часто говорила с Биноем о Горе, что в ее представлении он уже давно превратился в вождя партии, человека стойких убеждений, посвятившего себя служению родине. Но сейчас мысль о его общественных заслугах, о пользе, которую он принесет со временем своей стране, отступила в сторону, и ее взору явился просто человек. Подобно тому как луна вызывает морские приливы, не считаясь при этом ни с местом, ни с временем, так и Гора взволновал сегодня душу Шучориты, заставил ее забыть о благоразумии и хороших манерах и наполнил всю ее искрящейся беззаветной радостью. Первый раз в жизни внутренний мир человека открылся ей, она словно заглянула ему в душу – и, потрясенная, забыла о себе.

От Харана-бабу не ускользнуло напряженное внимание, с которым девушка слушала Гору, и это вовсе не способствовало убедительности и вескости его собственных аргументов. Наконец, не в состоянии более сдерживать себя, он встал и, обращаясь к Шучорите, как будто она была ему близкой родственницей, сказал:

– Шучорита, выйдем на минуту в ту комнату, мне нужно кое-что сказать тебе.

Шучорита вздрогнула, как от удара. Отношения девушки с Хараном-бабу были таковы, что он мог позволить себе говорить с ней в таком тоне, и в другое время она не обратила бы на это никакого внимания, но сегодня, в присутствии Горы и Биноя, его фамильярность оскорбила ее. Она не могла простить Харану взгляда, который бросил на нее Гора. Сначала девушка сделала вид, что не слышала слов Пану-бабу, но когда он повторил уже с некоторым раздражением в голосе: «Ты слышишь, Шучорита? Мне нужно поговорить с тобой. Пойдем в ту комнату», – она, не подымая головы, ответила:

– Скоро вернется отец. Подождем до его прихода.

Биной поднялся.

– Мы, наверное, вам мешаем, – сказал он, – да и нам уже пора.

– Нет, нет, Биной-бабу, – торопливо ответила девушка. – Пожалуйста, не уходите. Отец ведь просил вас дождаться его. Он сейчас вернется.

В голосе ее слышалась мольба. Так могла бы умолять о пощаде лань, которую готовились выпустить в лес навстречу охотнику с заряженным ружьем.

– У меня, к сожалению, нет времени. Я ухожу, – заявил Харан-бабу и стремглав выбежал из комнаты. В следующее мгновение он пожалел о своем опрометчивом поступке, но вернуться обратно было уже неудобно.

Шучорита сидела, низко опустив пылающее от стыда лицо, и тщетно старалась придумать тему для разговора. Вот когда Горе представилась возможность внимательно рассмотреть ее.

Где же заносчивость и развязность, которые он в мыслях всегда приписывал образованным девицам? У нее, вне всякого сомнения, было очень умное и живое лицо, но присущие девушке скромность и застенчивость чудесным образом смягчали его выражение и придавали ему нежное очарование. Как правильны были черты ее лица! Как чист и безоблачен лоб, ясный, словно просвет осеннего неба, сколько прелести в очертании ее губ, похожих на свежие розовые лепестки; они сомкнуты, но слова трепещут на них, готовые сорваться. До сих пор Гора еще никогда не видел вблизи одежду современных женщин и осуждал новую моду, по существу не зная ее. Сегодня же сари, по-новому драпировавшее изящную фигурку Шучориты, показалось ему восхитительным. Одну руку она положила на стол. Эта рука, выглядывавшая из широкого, присборенного у запястья рукава блузки, словно несла Горе вдохновенный призыв ее нежного сердца.

Неярко горела настольная лампа, стоявшая рядом с Шучоритой. При ее мягком, спокойном освещении комната с затаившимися по углам тенями, с картинами на стенах, с удобной красивой мебелью приобрела вдруг в глазах Горы странное очарование, словно она стала уже не просто комнатой, а олицетворением домашнего очага и уюта, созданного прикосновением искусных и заботливых женских рук. Что-то теплое и живое коснулось сердца Горы, и вслед за этим горячая волна прихлынула и сладкой истомой обволокла его сердце. Никогда еще не испытывал он подобного чувства.

Гора пристально смотрел на девушку. Вся она, начиная от небрежных завитков волос на висках и кончая каймой сари, касающегося пола, казалась ему воплощением новой, чрезвычайно важной для него истины; он не сводил с нее глаз, он видел ее всю, и в то же время ни одна черточка, ни одна деталь не ускользала от его внимательного взгляда.

Некоторое время после ухода Харана все смущенно молчали. Первым нарушил молчание Биной.

– Вы помните, о чем мы с вами говорили в прошлый раз? – обратился он к Шучорите. – Ну так вот, было время, когда я, как и многие другие, верил, что для нашей страны, для нашего общества, для нас самих нет никакой надежды, что мы никогда не достигнем совершеннолетня и Англия вечно будет нашим опекуном, что какие бы то ни было перемены к лучшему невозможны и что бороться против могущества англичан и против глубокого невежества нашего общества немыслимо. Большинство наших соотечественников и до сих пор продолжает так думать. Подобные мысли делают одних людей алчными, других – апатичными. Вот почему средний бенгалец ни о чем, кроме служебной карьеры, не думает, а у богатого весь смысл жизни заключается в том, чтобы добиваться от правительства всяких титулов и званий. У нас нет никаких перспектив – прожили день, и ладно… оттого мы и не строим никаких планов, да для этого у нас и нет никаких оснований. Одно время я серьезно подумывал поступить на государственную службу, воспользовавшись протекцией отца Горы, но Гора так на меня напустился, что я живо пришел в себя.

Заметив, что последние слова Биноя несколько удивили Шучориту, Гора сказал:

– Не подумайте, что я возражал потому, что был зол на правительство. Нет, дело в том, что люди, состоящие на государственной службе, очень часто приписывают себе власть, принадлежащую государству, начинают гордиться своим могуществом и образуют класс, который стоит особняком от всего остального населения. С каждым днем я все больше и больше убеждаюсь в этом. У меня есть родственник, помощник судьи, теперь он уже в отставке. Так вот, пока он еще работал в суде, окружной судья, англичанин, часто упрекал его: «Бабу, почему вы так часто выносите оправдательные приговоры?» На это он неизменно отвечал: «Для этого у меня есть веская причина, сахиб. Для вас подсудимые, которых вы отправляете в тюрьму, немногим выше собак и кошек. А мне они братья». В те дни у нас было немало людей, которые решались говорить такие благородные слова, были и английские судьи, которые выслушивали и понимали их. Но с каждым днем лакейская ливрея все сильнее привлекает людей, и теперешний судья-бенгалец тоже смотрит на своих соотечественников, как на собак. На опыте доказано, что чем выше поднимается он как чиновник, тем ниже опускается как человек. Его опора – чужие, пришельцы, поэтому он невольно начинает смотреть сверху вниз на свой народ, а это неизбежно кончается тем, что он становится несправедливым по отношению к этому самому народу. Ни к чему хорошему это не ведет!

И Гора так ударил кулаком по столу, что в лампе заметался язычок пламени.

– Гора, этот стол не собственность правительства, – улыбнулся Биной, – а лампа принадлежит Порешу-бабу.

Гора громко расхохотался, и смех его разнесся по всему дому. Шучорита была удивлена и в то же время немало обрадована тем, что Гора понимает шутку и может по-детски, безудержно смеяться. В ее представлении люди, посвятившие себя великим идеям, были начисто лишены этого качества…

Гора говорил в этот день о многом, и хотя Шучорита слушала его молча, одобрение, которое он читал в ее глазах, все больше воодушевляло его.

– Мне хочется, чтобы вы запомнили одну вещь, – обратился он наконец непосредственно к Шучорите. – Глубоко заблуждаются люди, которые считают, что стать такими же сильными, как англичане, мы сможем лишь в том случае, если будем стараться уподобиться им буквально во всем. Такое подражание приведет нас к тому, что мы и от одних отстанем, и к другим не пристанем. Нужно помнить, что Индия – страна особенная: у нее своя сила и своя правда; она достигнет успеха и сохранит самобытность только в том случае, если пойдет собственным путем. Если мы, изучая английскую историю, не сумели понять этого, значит, мы ничему не научились. Я прошу вас: слейтесь с Индией, примите ее со всеми ее достоинствами и недостатками. Если вы натолкнетесь на уродливые стороны, старайтесь исправлять их своими силами. А главное, не полагайтесь на чужое мнение, постарайтесь увидеть своими глазами, понять, передумать, почувствовать себя частицей Индии. Вы никогда ничего не поймете, если будете настроены против нее, если, с детства проникшись христианскими идеями, предпочтете смотреть на Индию со стороны. В этом случае вы лишь причините ей новые страдания и ничем не сумеете помочь.

Слова «я прошу» прозвучали в устах Горы, как приказ. В них заключалась такая сила, что согласия собеседника не требовалось. Сердце Шучориты учащенно билось; опустив голову, слушала она страстные слова молодого человека, обращенные к ней. Она не понимала, что, собственно, с ней происходит. Она никогда не думала, что «Индия» – это древний исполин, долго накапливавший силы в своем одиночестве, причудливо вплетающий свою особую нить в канву прошлой и будущей истории человечества. И только сегодня, слушая сильный, уверенный голос Горы, она вдруг поняла, как тонка и изящна эта нить и какими нерасторжимыми узами связывает она Индию с грядущими мировыми потрясениями. Внезапно ей открылись нелепость и убожество жизни тех индийцев, которые не сознают своей связи с этим гигантом и не готовы, если нужно, пожертвовать ради счастья Индии собой. Это неожиданное прозрение помогло ей побороть свою застенчивость.

– Я никогда прежде не думала об Индии так глубоко и так правильно, – просто сказала она. – Но мне хочется задать вам один вопрос – каково отношение между родиной и религией? Разве религия – это не пробудившийся Дух страны?

Для слуха Горы вопрос, заданный нежным голосом Шучориты, прозвучал музыкой. А выражение ее огромных глаз придало ему особенную прелесть.

– Пробудившийся Дух страны неизмеримо больше ее самой и все же проявляется в ней. Всевышний выразил свою вечную сущность в многообразии форм. И те, кто утверждают, что истина – едина и, следовательно, истинна только одна религия, упускают из вида ту истину, что истина безгранична. Именно благодаря существованию огромного множества разных религиозных учений, мы и в состоянии осознать все многообразие и всю безграничность верховного существа. Уверяю вас, можно увидеть солнце и через открытое окно Индии и для этого незачем переплывать океан и усаживаться у окна христианской церкви!