Текст книги "Гóра"

Автор книги: Рабиндранат Тагор

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 37 страниц)

Глава сороковая

Шучорита сошла вниз и, остановившись перед Хараном, спросила:

– Вы что-то хотели мне сказать?

– Присядь, – ответил он.

Девушка упрямо продолжала стоять.

– Шучорита, ты обидела меня…

– Вы тоже меня обидели.

– Почему? Ведь слово, которое я тебе дал, до сих пор… – Харан хотел было продолжать, но Шучорита перебила его.

– Да разве в словах дело? – сказала она. – Неужели вы заставите меня поступать против воли из-за какого-то слова? А разве правда не важнее всех лживых слов? Неужели только потому, что я много раз делала одну и ту же ошибку, эту ошибку уж не исправить? Теперь, когда я поняла, что заблуждалась, я чувствую себя обязанной отказаться от своего прежнего обещания, – поступить иначе было бы нечестно с моей стороны.

Харан никак не мог понять, откуда такая перемена. Он и мысли не допускал – для этого ему не хватало ни ума, ни скромности, – что сам своей назойливостью довел Шучориту до того, что даже обычные спокойствие и кротость изменили ей. В душе он был твердо убежден, что виноваты во всем Биной и Гора.

– Ну, так что же это за ошибка, которую ты вдруг обнаружила? – спросил он.

– Надо ли спрашивать об этом, – возразила Шучорита, – неужели недостаточно того, что я отказываюсь от своего обещания.

– Но ведь нам, несомненно, придется давать какое-то объяснение членам «Брахмо Самаджа». Что ты скажешь им, что скажу я?

– Я лично ничего не скажу, – ответила Шучорита. – Если же вам обязательно что-то говорить, можете сказать, что Шучорита еще молода, глупа, непостоянна… что угодно. Нам же с вами говорить больше не о чем.

– Нет, так это не может кончиться, – воскликнул Харан. – Если Пореш-бабу…

Как раз в этот момент сам Пореш-бабу вошел в комнату.

– В чем дело, Пану-бабу? – спросил он. – Что вы хотите мне сказать?

Шучорита направилась было к выходу, но Харан остановил ее:

– Подожди, Шучорита, давай-ка обсудим этот вопрос в присутствии Пореша-бабу.

Девушка повернулась и остановилась на месте, Харан же сказал:

– Пореш-бабу, сегодня, спустя столько времени, Шучорита вдруг заявила, что она не согласна на брак со мной! Разве имела она право шутить делом такой важности? И не думаете ли вы, что часть ответственности за эту скверную историю ложится и на вас?

Пореш-бабу погладил Шучориту по голове.

– Тебе, дитя, незачем здесь оставаться, иди к себе, – ласково сказал он.

От этих простых, но теплых слов слезы брызнули из глаз Шучориты, и она поспешно вышла из комнаты. Пореш-бабу вернулся к прерванному разговору.

– Я с самого начала боялся, что Шучорита дала согласие выйти за вас замуж, не разобравшись как следует в своих чувствах, – сказал он. – Именно поэтому я и не решался удовлетворить вашу просьбу относительно официальной помолвки.

– А не кажется ли вам, – возразил Харан, – что, может быть, раньше, давая согласие, Шучорита прекрасно разбиралась в своих чувствах и что именно отказ ее вызван тем, что она в своих чувствах запуталась?

– Оба предположения одинаково возможны, – согласился Пореш-бабу, – но при таких обстоятельствах о свадьбе, конечно, не может быть и речи.

– И вы не хотели бы посоветовать Шучорите ради ее собственного же блага?..

– Кому-кому, а вам следовало бы знать, что все мои советы Шучорите направлены исключительно на ее благо.

– Если бы это было так, – возразил Харан, – Шучорита никогда не позволила бы себе того, что она сделала. Все, что творится за последнее время в вашей семье, я вам прямо говорю – результат вашей неосмотрительности.

– Здесь вы правы, – усмехнулся Пореш-бабу. – Кому же, как не мне, нести ответственность за то, что делается в моей семье?

– Так помяните мое слово, когда-нибудь вы еще раскаетесь.

– Раскаяние – это от бога. Я боюсь не раскаяния, Пану-бабу, я боюсь совершить неправильный поступок, – ответил Пореш-бабу.

Тут вошла Шучорита. Подойдя к Порешу-бабу, она взяла его за руку и сказала:

– Отец, уже время идти на молитву.

– Пану-бабу, может быть, вы подождете меня? – спросил Пореш.

Коротко буркнув «нет», Харан наконец удалился.

Глава сорок первая

Шучориту пугала борьба как с самой собой, так и со всеми окружающими, которая, по-видимому, предстояла ей. Она решительно не могла представить себе, к чему приведет ее чувство к Горе, которое, незаметно набирая силу, после ареста молодого человека заявило о себе решительно и властно. Она ни с кем не могла поделиться своим секретом, она боялась признаться в своем чувстве даже себе.

У нее почти не бывало возможности побыть одной, чтобы покончить как-то с этим внутренним разладом, хотя бы путем компромисса, потому что Харан умудрился напустить на нее чуть ли не весь «Брахмо Самадж». Было похоже, что его стараниями какой-нибудь пасквиль вот-вот появится в газете.

А тут еще тетя… С ней тоже надо было что-то предпринимать, и решение откладывать было нельзя, иначе дело могло кончиться плохо. Шучорита поняла, что в ее жизни наступил крутой поворот, что миновали дни, когда можно было идти привычным путем, когда мысли сами бежали по знакомому руслу.

В это тяжелое время единственной ее опорой был Пореш-бабу. И не потому, что она обращалась к нему за советом или наставлениями – было много такого в ее мыслях, в чем она не могла открыться даже ему, было и такое, о чем говорить с ним ей было просто стыдно. Но ей было важно знать, что он тут, что он с ней. Он был ее тихим прибежищем, от него она видела неусыпную отеческую заботу и нежную, совсем материнскую, ласку.

Наступила осень. Теперь Пореш-бабу не ходил вечерами в сад для молитвы, а молился в маленькой комнатке, находившейся в западном крыле дома. Там он усаживался на коврике перед отворенной дверью, и лучи заходящего солнца падали на его спокойное лицо, обрамленное седыми волосами. И тогда молча, неслышными шагами приходила Шучорита и садилась рядом с ним. Ей казалось, что можно смирить свое беспокойное, наболевшее сердце, окунув его в эти тихие глубины общения с богом. Нередко, открыв глаза после молитвы, Пореш находил рядом с собой дочь – воплощение преданной ученицы, которая, затаив дыхание, сидела подле него. И таким невыразимо милым и лучезарным бывало ее лицо в эти минуты, что он мог только безмолвно благословлять ее от всего сердца.

Всю свою жизнь Пореш-бабу стремился к внутренней гармонии, и потому мысли его всегда были о возвышенном и истинно прекрасном, повседневная же жизнь заботила его мало. Сам обретя таким образом свободу, он не считал себя вправе навязывать другим свои взгляды и верования. От природы он был одарен верой в добро и безграничной терпимостью и нередко навлекал на себя этим порицание наиболее ревностных членов «Брахмо Самаджа». Но хотя их порицания и задевали Пореша-бабу, его душевного равновесия они никогда не нарушали. Он часто повторял про себя: «Что мне суд людской, когда надо мной бог!»

Чтобы приблизиться к этому незыблемому душевному покою, Шучорита последнее время стала под разными предлогами постоянно забегать в комнату Пореша. Когда внутренний и внешний разлад доводил ее – неопытную девочку – до отчаяния, сердце подсказывало, что она сможет обрести мир, склонившись к ногам отца.

Сначала она надеялась, что стоит только набраться терпения и выждать время, и враждебные силы сами собой рассеются. Но этого не случилось, и сейчас ей предстояло принять какое-то решение и отважиться вступить на новый, неведомый путь.

Когда Бародашундори убедилась, что никакими попреками Шучориту с толку не собьешь и что перетянуть на свою сторону Пореша-бабу надежд тоже нет никаких, она весь свой гнев с удвоенной силой обратила против Хоримохини. Одна мысль о том, что «эта особа» находится у нее в доме, выводила ее из себя.

В годовщину смерти своего отца Бародашундори пригласила Биноя. Предполагалось, что друзья и родные соберутся вечером, чтобы присутствовать на поминальном обряде. Теперь же она с Шучоритой и дочерьми занимались украшением комнаты, в которой должна была состояться церемония.

И вдруг в разгар этой работы Бародашундори увидела Биноя, который поднимался по лестнице к Хоримохини, и поскольку малейший пустяк приобретает огромное значение, когда на душе неспокойно, то, естественно, минуту спустя ей стало казаться совершенно невыносимым, что Биной пошел наверх. Не в силах дальше заниматься делом, она отправилась вслед за Биноем и застала его сидящим на циновке и непринужденно беседующим с Хоримохини.

– Послушайте, – выпалила Бародашундори, – я не против того, чтобы вы жили у нас, пожалуйста, живите сколько вам угодно, и я все для вас сделаю и даже с удовольствием, но только имейте в виду раз и навсегда, что разрешить вам держать здесь своих идолов мы не можем!

Всю свою жизнь Хоримохини прожила в деревне, и в ее представлении «Брахмо Самадж» был всего-навсего какой-то христианской сектой. Поэтому единственно, что ее интересовало в связи с этим Обществом вначале – это разрешается ли правоверным общаться с его членами. Мысль, что им тоже может быть неприятно общение с ней, не сразу пришла ей в голову, но, понемногу осознав это, она стала задумываться, что же делать при создавшемся положении. Выпад Бародашундори показал ей, что теперь уже долго думать не приходится и что нужно немедленно принимать решение.

Сперва она решила поселиться где-нибудь в Калькутте, чтобы иметь возможность время от времени видеться со своими любимыми Шучоритой и Шотишем. Но тут же подумала, что прожить в Калькутте, где все так дорого, на ее скромные средства вряд ли можно.

После того, как налетевшая внезапным ураганом Бародашундори удалилась, Биной некоторое время сидел молча, опустив голову. Первой нарушила молчание Хоримохини.

– Мне бы сходить к святым местам, – сказала она. – Сможет ли кто-нибудь из вас пойти со мной, сынок?

– Я был бы только рад сопровождать вас, – ответил Биной. – Но ведь раньше чем через несколько дней выйти нам не удастся. Пожили бы вы пока у моей матери.

– Ты не знаешь, дитя мое, – говорила Хоримохини, вытирая слезы, – какая я обуза. Господь взвалил на мои плечи такое тяжкое бремя, что я всем стала в тягость. Еще когда я увидела, что даже в доме собственного мужа всем я мешаю, нужно бы мне это понять. Только туго дается мне понимание. Старалась я заполнить пустоту в сердце, скиталась повсюду, но куда бы я ни подавалась, мое горе всюду следовало за мной попятам. Нет, сын мой, хватит с меня этого. Зачем я снова буду вторгаться в чей-то дом. Уж лучше я пойду искать приюта у ног того, на ком тяжелым бременем лежат страдания всего мира. У меня нет больше сил бороться…

– Нет, тетя, не говорите так, – сказал Биной, – Мою мать нельзя ни с кем сравнивать. Разве может человек, жизнью своей доказавший любовь к богу и сумевший встать выше всех тягот мира, отказаться принять бремя чужого горя? Такова моя мать, таков и Пореш-бабу. Нет, нет, я даже и слушать не хочу. Сначала я отведу вас в свою святую обитель, а уж потом поеду с вами в вашу.

– Но ведь нужно предупредить… – начала было Хоримохини.

– Мы приедем и тем самым предупредим, – перебил ее Биной, – Это самое лучшее предупреждение.

– Тогда завтра утром… – начала опять Хоримохини.

– Почему завтра утром, когда можно сегодня вечером, – снова перебил ее Биной.

В этот момент за Биноем пришла Шучорита.

– Биной-бабу, – обратилась она к нему, – мать прислала сказать, что скоро начнется богослужение.

– Боюсь, что я не смогу на нем присутствовать. Мне нужно переговорить кое о чем с тетей, – ответил Биной.

В действительности же после всего случившегося ему просто не хотелось принимать приглашение Бародашундори. Все это начало казаться ему сплошным издевательством.

Но Хоримохини очень забеспокоилась и начала уговаривать его идти.

– Мы ведь и потом можем поговорить. Вот кончится служба, ты и приходи ко мне, – говорила она.

– Я думаю, что лучше бы вам сходить, – прибавила от себя Шучорита.

Биной понял, что его отсутствие на богослужении лишь ускорит взрыв, который давно назревал в этой семье. И он прошел в комнату, предназначавшуюся для церемонии. Но это мало что изменило.

После богослужения всех пригласили к столу. Биной начал отказываться:

– У меня сегодня что-то пропал аппетит.

– При чем тут аппетит, – ехидно заметила Бародашундори, – когда вы просто успели наесться всяких лакомств наверху.

– Да, – сознался со смехом Биной. – Таков удел всех обжор: не устояв перед тем, что есть, они теряют то, что будет.

С этими словами он встал из-за стола.

– Надо полагать, опять наверх? – спросила Бародашундори.

– Да, – коротко ответил Биной и пошел из комнаты.

Проходя мимо стоявшей в дверях Шучориты, он шепнул ей:

– Диди, зайдите на минутку к тете. Ей нужно срочно видеть вас.

Лолита обносила угощениями гостей. Когда она подошла к Харану, тот неизвестно почему счел нужным сообщить ей:

– А Биноя-то-бабу здесь нет, он наверх пошел.

Лолита остановилась перед ним, посмотрела прямо ему в глаза и холодно ответила:

– Знаю. Но он не уйдет, не попрощавшись со мной. К тому же я и сама пойду наверх, как только освобожусь.

Жгучая злоба снедала Харана. Сегодня ему положительно не везло: он даже не сумел смутить Лолиту! От Харана не ускользнуло и то, что Биной, уходя, шепнул несколько слов Шучорите, и то, что она вскоре после этого последовала за ним. Сам он сегодня неоднократно пытался заговорить с ней, и оттого, что она на глазах у всех собравшихся старательно отклоняла его попытки, он чувствовал себя посрамленным, и это приводило его в бешенство.

Поднявшись наверх, Шучорита увидела, что Хоримохини уже собрала все свои пожитки и теперь сидит с таким видом, словно с минуты на минуту собирается уехать.

Шучорита спросила ее, в чем дело, но в ответ Хоримохини только расплакалась.

– Где Шотиш? – проговорила она, наконец. – Попроси его зайти ко мне на минутку.

Шучорита растерянно взглянула на Биноя.

– Тете оставаться здесь во всех отношениях неудобно, – пояснил Биной, – вот я и увожу ее к ма.

– А оттуда я думаю пойти странствовать по святым местам, – добавила Хоримохини. – Нельзя таким, как я, у людей жить. Зачем я их стеснять буду?

Шучорита и сама все эти дни думала об этом. И она тоже пришла к выводу, что оставаться в этом доме дольше будет для ее тетки только унизительно. Не зная, что ответить, она молча села рядом с Хоримохини.

Уже стемнело, но огня еще не зажигали. В мутном небе чуть заметно мерцали звезды, и в полумраке не видно было, кто из сидящих в комнате плачет.

Вдруг с лестницы донесся звонкий голос Шотиша:

– Тетя, тетя!

Хоримохини поспешно встала.

– Иди, дорогой мой, иди сюда!

– Тетя, – сказала Шучорита, – Не уходите сегодня, на ночь глядя. Утро вечера мудреней! И потом, как же вы уйдете, не простившись с отцом? Он ведь очень огорчится.

Биной, возбужденный оскорблением, которое нанесла Бародашундори тетке, и не подумал об этом. Он решил, что Хоримохини нельзя больше ни на одну ночь оставаться под этой крышей. Ему хотелось доказать Бароде, что она жестоко ошибается, если думает, что Хоримохини безропотно стерпит все потому, что ей некуда деться. Поэтому он не хотел откладывать отъезд ни на минуту. Но, услышав слова Шучориты, Биной вдруг сообразил, что не одна Барода живет в этом доме и что, помня причиненные ею обиды, нельзя забывать и сердечного отношения гостеприимного хозяина.

– Что верно, то верно! – сказал он. – Нельзя уезжать, не простившись с Порешем-бабу!

Тут в комнату с криком влетел Шотиш.

– Тетя, тетя, вы слышали, русские собираются напасть на Индию! Вот-то будет здорово!

– А на чьей ты будешь стороне? – спросил Биной.

– Я? На русской, конечно, – ответил Шотиш.

– Ну, тогда им нечего бояться, – улыбнулся Биной.

Увидев, что кризис миновал и что Биной снова стал самим собой, Шучорита выскользнула из комнаты и пошла вниз.

Она знала, что Пореш-бабу имел обыкновение читать перед сном. Сколько раз девушка приходила к нему в этот час, усаживалась рядом, и он читал ей вслух.

Так и сегодня Пореш-бабу сидел один в своей маленькой комнатке и при свете лампы читал Эмерсона. Вошла Шучорита, тихонько пододвинула стул и села рядом. Отложив книгу, Пореш-бабу посмотрел на нее. Но у Шучориты не хватало духу начать разговор, ради которого она пришла. Она почувствовала, что не может говорить с ним об обыденных вещах.

– Отец, почитай мне немножко! – только и сказала она.

Было уже десять часов, когда Пореш-бабу кончил читать и объяснять ей прочитанное. Но Шучорита, боясь испортить сон отцу, так и не решилась начать разговор на неприятные темы. Она уже собиралась идти к себе в комнату, когда Пореш-бабу ласково окликнул ее:

– Радха!

Она подошла к нему.

– Ты ведь хотела поговорить со мной относительно тети?

Шучориту поразило, что Пореш-бабу сумел разгадать ее мысли.

– Да, отец. Только сегодня мне не хочется тебя беспокоить. Может, поговорим об этом завтра утром?

Но Пореш-бабу усадил ее и сказал:

– Ты думаешь, я не видел, что твоей тете тяжело живется здесь? Я только не ожидал, что ее верования и обычаи могут настолько возмутить твою мать. Но раз уж она воспринимает все это так болезненно, то, конечно, для твоей тети не могла не создаться у нас очень неприятная обстановка.

– Тетя уже решила уехать.

– Я так и знал, что она уедет, – сказал Пореш-бабу. – Но знаю я и то, что вы с Шотишем, как ее единственные родственники, ни в коем случае не допустите, чтобы она вновь осталась без крова. Вот уже несколько дней я думаю, как помочь делу.

Шучорита даже не догадывалась, что Пореш-бабу был в курсе домашних событий и что все это время он пытался найти выход из создавшегося положения. Она всеми силами старалась скрыть от него происходящее из страха огорчить и разволновать его. Поэтому его слова растрогали ее до слез.

– Я уже придумал, где ее лучше поселить, – продолжал Пореш-бабу.

– Боюсь только, что… ведь она… – залепетала Шучорита.

– Не сможет платить за квартиру, ты хочешь сказать? А зачем ей это? Надо полагать, что ты с нее денег не станешь требовать.

Шучорита смотрела на Пореша-бабу в немом удивлении. Он с улыбкой продолжал:

– Разреши ей жить в своем доме, вот ей и не придется платить.

Это показалось Шучорите еще более загадочным, но Пореш-бабу ласково объяснил ей:

– Разве ты не знаешь, что в Калькутте у вас есть два дома? Один твой, другой – Шотиша. После вашего отца остались кое-какие деньги. Они были у меня. Я стал пускать их в оборот, и они приносили прибыль. Когда накопилась достаточная сумма, я приобрел в Калькутте два дома и сдал их внаем, – накопились доходы и с них. Недавно жильцы из твоего дома съехали, и поскольку сейчас он стоит пустой, ничто не будет стеснять там твою тетю.

– Но разве сможет она жить там одна? – спросила Шучорита.

– Зачем же ей жить одной, пока у нее есть ты – ее родная племянница? – сказал Пореш-бабу.

– Вот об этом как раз я и хотела с тобой поговорить, – сказала Шучорита. – Тетя твердо решила уехать отсюда, и я просто не знаю, как же я отпущу ее одну? Я пришла спросить тебя: как ты скажешь, так я и сделаю.

– Знаешь переулок, который проходит за нашим домом, – сказал Пореш-бабу, – вот там и стоит твой дом – он третий от угла. Его даже видно с нашей веранды. Если ты там поселишься, то тебе и скучать не придется, ты сможешь с нами видеться не меньше, чем теперь.

У Шучориты словно гора с плеч свалилась. Мысль о том, что ей придется покинуть дом Пореша и расстаться с ним, казалась ей невыносимой, хотя было ясно, что чувство долга очень скоро вынудит ее сделать это.

Молча, потому что сердце ее было переполнено, сидела Шучорита около Пореша-бабу, который тоже углубился в свои мысли. Шучорита была его ученицей, его дочерью и его другом.

Она стала неотъемлемой частицей его жизни. Без нее даже общение с богом не давало ему полного удовлетворения. В те дни, когда Шучорита приходила и молилась вместе с ним, ему казалось, что молитва больше утоляет душу. Окружая ее заботливой лаской, он старался направить ее мысли ввысь, к богу, и невольно его собственные мысли и поступки становились чище и возвышеннее. Никто никогда не смотрел на него с таким обожанием, с такой кротостью, как Шучорита. Как цветы тянутся к солнцу, так и вся ее душа тянулась к нему и расцветала. Такая преданность не может остаться без ответа, она обязательно заставит сердце открыться и пролить свои дары, как облако, чреватое дождем.

И что может быть лучше, чем возможность постоянно отдавать истинное и прекрасное тому, чье сердце готово принять ваш дар? Эту редкую возможность Шучорита и предоставила Порешу. Потому-то он так и привязался к ней. Теперь настало время порывать узы, связывавшие их внешне. Дерево взрастило плод, питая его своими соками. Плод созрел, и настал срок ему отпадать. Порешу-бабу было очень грустно, но он таил свою грусть глубоко в сердце.

С некоторых пор он стал замечать, что желание – пока еще неясное – самостоятельно распоряжаться своей жизнью начинает пробуждаться в Шучорите. Он не сомневался, что она накопила для предстоящего жизненного пути хороший багаж, и с этим багажом ей надлежит сейчас шагать по свету, чтобы познать его радости и горести, победы и поражения. «Ступай, дочь моя! – говорил он в душе. – Разве можешь ты вечно жить моими наставлениями? Даже своим неустанным попечением не должен я мешать твоему «я». Скоро ты по воле господа оторвешься от меня и познаешь жизнь, и онприведет тебя через всякие испытания к конечной цели. И обретешь ты в немсчастье свое». Так Пореш мысленно вручал богу, как священную жертву, свою любовно взлелеянную Шучориту.

Раздражаться на Бародашундори Пореш-бабу себе не разрешал, не допускал он в сердце своем и досады из-за раздоров, возникших вдруг в его семье. Он прекрасно сознавал, что старому узкому каналу не сдержать паводка и единственно, что можно сделать в таком случае, это дать воде выход на просторы полей. Он видел, как неожиданные события, центром которых оказалась Шучорита, нарушают привычную жизнь их семьи с ее сложившимися традициями и правилами, и понимал, что мир можно восстановить, только освободив девушку от всех пут и дав ей возможность самой найти свое место в жизни. Поэтому он уже давно начал исподволь приготовления к тому, чтобы она могла спокойно и безболезненно встать на самостоятельный путь.

Долго сидели они молча. Наконец пробило одиннадцать. Тогда Пореш-бабу поднялся, взял Шучориту за руку и повел ее на веранду. На прояснившемся ночном небе сияли звезды. Было очень тихо. Стоя рядом с Шучоритой, он молился: «Избавь нас, всевышний, от всякой неправды и да озарит нашу жизнь свет истины!»