Текст книги "Гóра"

Автор книги: Рабиндранат Тагор

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 37 страниц)

Глава сорок шестая

– Мы брахмаисты, – сказала Лолита, входя в комнату Пореша-бабу, – поэтому ни одна девочка из правоверной индуистской семьи не хочет учиться у нас. Вот я и подумала, что было бы очень полезно привлечь к нашему делу кого-нибудь из индуистов. Что ты скажешь на это, отец?

– Где же вы найдете индуиста, который согласился бы на это?

Лолита специально подготовилась к этому разговору с отцом, зная, как трудно ей будет назвать имя Биноя. Однако сейчас она почувствовала внезапную робость. Все же, сделав над собой большое усилие, она сказала:

– Разве это так уж трудно? Есть много подходящих людей. Вот хотя бы Биной-бабу… или…

Произносить это «или» не было решительно никаких оснований, оно было совершенно излишним, и ее фраза так и осталась незаконченной.

– Биной?! – воскликнул Пореш-бабу. – Но с какой стати Биной согласится?

Эти слова задели самолюбие Лолиты. Как так, с какой стати! Как будто отец не знал, что кто-кто, а Лолита сумеет уговорить Биноя.

Но она только сказала:

– Не вижу, почему бы ему не согласиться.

Пореш-бабу помолчал.

– Тщательно взвесив все привходящие обстоятельства, он не согласится ни за что.

Лолита густо покраснела и, потупившись, стала бренчать ключами, связка которых была прикреплена к краю ее сари. Пореш очень огорчился при виде ее расстроенного личика, но как утешить ее, он не знал.

Так прошло некоторое время. Затем девушка медленно подняла голову.

– Значит, отец, с нашей школой ничего не выйдет?

– Я предвижу, что вы столкнетесь с массой всяких затруднений, – ответил Пореш-бабу. – Сама попытка создать школу обязательно вызовет осуждение и злобные выпады по вашему адресу.

Ничего не могло быть горше для Лолиты, чем необходимость смириться перед такой несправедливостью и уступить победу Харану. Если бы не отец, она ни за что не отступила бы. Неприятности ее не страшили, но несправедливость возмущала до глубины души. Она молча поднялась и вышла из комнаты.

Вернувшись к себе, Лолита нашла на столе письмо. По почерку она догадалась, что оно от школьной подруги Шойлобалы, живущей теперь с мужем в Банкипуре.

Шойлобала, между прочим, писала:

«Я была весьма огорчена дошедшими до меня слухами о всех вас и давно собиралась написать тебе и узнать, в чем дело, но все как-то не было времени. Однако позавчера я получила письмо от одного человека (не буду называть его имени), из которого узнала ошеломляющую новость, касающуюся тебя лично. Я никогда не допустила бы мысли, что это возможно, но человеку, написавшему мне, трудно не верить. Неужели правда, что ты собираешься замуж за какого-то молодого индуиста? Если да…» и т. д.

Лолиту даже затрясло от гнева. Не теряя ни секунды, она тут же села писать ответ:

«Мне кажется весьма странным, что ты решила справиться у меня, правда ли то, что тебе сообщили. Неужели ты так мало доверяешь людям, что тебе потребовалось проверять сообщение одного из членов «Брахмо Самаджа»?! Ты пишешь далее, что тебя совершенно ошеломило известие о том, что я собираюсь выйти замуж за какого-то молодого индуиста. Позволь возразить тебе на это, что и в «Брахмо Самадже» есть всем известные благочестивые молодые люди, одна мысль о браке с которыми приводит меня в ужас, тогда как я знаю нескольких юношей-индуистов, выйти замуж за которых было бы великой честью для любой девушки из «Брахмо Самаджа». Это все, что я хотела написать тебе по этому поводу».

После ухода Лолиты Пореш не мог заставить себя взяться за работу. Долго сидел он молча, погруженный в раздумье. Затем он поднялся и пошел к Шучорите. Шучориту очень встревожил его расстроенный, огорченный вид. Она прекрасно знала, что послужило причиной его беспокойства, потому что ее собственные мысли вот уже несколько дней только этим были заняты.

Пореш-бабу прошел с Шучоритой в ее скромную комнатку, опустился на стул и сказал:

– Ну, дорогая, пришло время серьезно подумать о Лолите.

Шучорита посмотрела на него глазами, полными сочувствия.

– Я знаю, отец.

– Меня ничуть не беспокоят сплетни о ней, меня волнует другое… Неужели Лолита…

Видя нерешительность Пореша, Шучорита поняла, что должна сказать ему без утайки все, что думала по этому поводу сама.

– Лолита всегда делилась со мной всеми своими мыслями, но с некоторых пор я замечаю, что она стала гораздо более скрытной. Я очень хорошо понимаю…

– В душе у Лолиты творится что-то такое, – перебил ее Пореш-бабу, – в чем она не хочет признаться даже себе самой. Я думаю и не могу придумать, как тут поступить. Скажи мне… ты не думаешь, что с моей стороны было ошибкой позволить Биною запросто бывать у нас и так часто видеться с ней?

– Отец, ты же знаешь, что поведение Биноя было безупречным, – сказала Шучорита. – Это честный человек, я искренне считаю, что очень немногие среди наших знакомых могут сравниться с ним в благородстве.

– Ты права, Радха, совершенно права! – горячо воскликнул Пореш-бабу, словно ему открылась вдруг какая-то истина. – Внутренние достоинства человека – вот все, что должно иметь для нас значение. Господь помогает нам увидеть человеческую душу. Мы только должны благодарить бога за то, что Биной оказался таким хорошим человеком и что мы не ошиблись в нем. – И он облегченно вздохнул, как человек, который чуть было не совершил ошибки, но вовремя спохватился.

Пореш-бабу не мог обидеть своего бога. Он твердо верил, что весами, на которых всевышний взвешивает людские дела, служит ему вечная истина. А так как сам Пореш никогда не пользовался фальшивыми гирями, изготовленными его единоверцами, то и себя упрекнуть ему было не в чем. Он лишь удивился самому себе, что не сразу понял такую простую вещь и столько времени мучился зря. Положив руку на голову Шучорите, он сказал:

– Сегодня, дорогая, урок мне преподала ты.

– Нет, нет, что ты, отец! – возразила девушка, быстрым движением касаясь его ног.

– Сектантство приводит к тому, что люди перестают понимать одну простую и несомненную истину, а именно, что человек – это прежде всего человек; оно, как водоворот, затягивает людей, и мало-помалу искусственные, ими самими созданные различия между религиями брахмаистов и индуистов начинают заслонять саму истину. Вот в таком водовороте ложных понятий и представлений кружился и я все это время.

Помолчав немного, Пореш продолжал:

– Лолита никак не может расстаться с мыслью о женской школе. Она просила меня разрешить ей обратиться за помощью к Биною.

– Нет, отец, – воскликнула Шучорита. – Подожди немного.

Перед мысленным взором Пореша вновь появилось огорченное личико Лолиты в тот момент, когда она уходила из его комнаты, и сердце у него защемило. Он сознавал, что его смелая, пылкая дочь не столько возмущена несправедливым отношением к ней Общества, сколько тем, что ей не дают бороться против этой несправедливости, причем не дает именно он, ее отец. Ему не терпелось сказать ей, что он передумал, поэтому он спросил:

– Почему же, Радха, почему ты считаешь, что надо подождать?

– Ма будет очень недовольна, – ответила Шучорита.

Пореш-бабу почувствовал, что она права, но прежде чем он успел что-нибудь сказать, в комнату ворвался Шотиш и, подбежав к Шучорите, стал что-то шептать ей на ухо.

– Нет, болтунишка, только не сейчас, – сказала она. – Завтра.

– Но ведь завтра мне идти в школу, – огорчился мальчик.

– В чем дело, Шотиш? Чего ты хочешь? – ласково спросил Пореш-бабу.

– Он… – начала было Шучорита, но Шотиш тотчас же закрыл ей рот ладонью.

– Нет, нет, не говори, диди, не говори! – умолял он.

– Зачем же Шучорита будет говорить, если это секрет? – улыбнулся Пореш.

– Видишь ли, отец, ему самому очень хочется, чтобы ты узнал этот секрет.

– Вот и нет! Вот и нет! – запротестовал мальчик, убегая.

Дело в том, что мальчик хотел показать Шучорите сочинение, столь расхваленное Биноем. Излишне добавлять, что Шучорита сразу догадалась о причине, побудившей Шотиша поднять этот вопрос в присутствии Пореша. Бедный Шотиш и не подозревал, что предмет самых его сокровенных мыслей может с такой легкостью стать достоянием других.

Глава сорок седьмая

Спустя четыре дня Харан-бабу явился к Бародашундори с письмом в руке. Он уже оставил всякую надежду повлиять как-нибудь на Пореша-бабу.

– С самого начала я пытался предостеречь вас, – сказал Харан-бабу, вручая Бародашундори письмо, которое Лолита отправила Шойлобале, – и даже вызвал этим неприязнь всей вашей семьи. Но из этого письма вы поймете, как далеко зашло дело.

Прочитав письмо, Бародашундори воскликнула:

– Но как же я могла предвидеть все это, скажите, пожалуйста! У меня и в мыслях не было, что этим может кончиться. Но имейте в виду, вы очень заблуждаетесь, если хотите возложить ответственность за все это на меня. Вы все общими усилиями вскружили голову Шучорите, восхваляя ее без меры: «Ну разве найдется во всем «Брахмо Самадже» кто-нибудь равный ей!» Вот теперь сами и распутывайте, что ваша несравненная девица натворила. Это она привела в наш дом Биноя с Гоурмохоном, и хотя я приложила все старания к тому, что бы перетянуть Биноя на нашу сторону, откуда ни возьмись явилась эта «тетя» со своим идолом и все испортила. Теперь Биной, лишь меня завидит, бежит без оглядки. Во всем, что сейчас происходит, виновата ваша Шучорита. Я давно знала, что она за человек, только никому не говорила. Я к ней относилась так, что никто и не догадывался, что она не моя родная дочь, – и вот награда! И совершенно напрасно было показывать мне это письмо. Делайте, что хотите!

Харан-бабу великодушно просил извинения за то, что невольно позволил себе упрекнуть в чем-то Бародашундори, и чистосердечно признался, что в свое время он неправильно понимал ее. В конце концов был призван Пореш-бабу.

– На, полюбуйся! – И Бародашундори швырнула на стол письмо.

Пореш-бабу дважды внимательно прочитал письмо с начала до конца.

– В чем же, собственно, дело? – спокойно спросил он.

– Как в чем дело! – вскипела жена. – Или тебе этого мало? До чего можно дойти таким образом! Ты разрешил, чтобы в твоем доме поклонялись идолу и придерживались кастовых предрассудков, ты все разрешаешь, все… Не хватает только, чтобы ты отдал свою дочь замуж в индуистский дом. А потом тебя охватит раскаяние и ты сам вернешься к правоверному индуизму. Но только предупреждаю…

– Можешь не предупреждать, – улыбнулся Пореш. – Пока еще необходимости в этом нет. Но вот что я хочу знать: с чего вы вдруг взяли, что Лолита собирается выходить замуж за индуиста? В этом письме нет ничего такого, что подтверждало бы это. Я, во всяком случае, ничего не заметил.

– Я просто не знаю, что еще нужно сделать, чтобы ты прозрел! – воскликнула Барода. – Если бы ты с самого начала не был слеп, ничего подобного не произошло бы. Ну, скажи, можно ли выразиться яснее, чем в этом письме!

– Мне кажется, – вступил в разговор Харан-бабу, – следует показать это письмо Лолите и спросить ее, что она имела в виду. Если разрешите, я сделаю это сам…

Но в это мгновение в комнату, как ураган, влетела Лолита.

– Посмотри, отец. Это члены «Брахмо Самаджа» посылают такие анонимные письма.

Пореш прочитал письмо, полученное Лолитой. Считая, что вопрос брака Лолиты с Биноем втайне решен, автор письма не поскупился на всякого рода оскорбления и советы. Он приписывал также Биною разные дурные намерения, утверждал, что ему скоро надоест жена-брахмаистка и что, бросив ее, он женится вторично на какой-нибудь правоверной индуистке.

Харан взял письмо из рук Пореша и, прочитав его, вернул Лолите.

– Тебя рассердило это письмо, Лолита, – сказал он, – Но не ты ли сама дала повод для него? Скажи нам, как могла ты своей рукой написать вот это?

В первое мгновение Лолита не нашлась, что ответить.

– Так это вы переписываетесь с Шойло относительно меня?! – произнесла она наконец.

– Помня о своем долге по отношению к «Брахмо Самаджу», – Харан уклонился от прямого ответа, – Шойло вынуждена была переслать твое письмо мне.

– Скажите же раз и навсегда, что угодно «Брахмо Самаджу»? – спросила Лолита, гордо выпрямившись.

– Я, кажется, единственный человек во всем «Брахмо Самадже», который не верит в сплетни о тебе и Биное-бабу, однако мне хочется из твоих собственных уст услышать решительное опровержение.

Глаза Лолиты загорелись гневом. Дрожащими руками она сжимала спинку стула.

– А, собственно, почему вы этому не верите? – спросила она.

– Ты слишком взволнована сейчас, Лолита, – сказал Пореш-бабу, кладя ей руку на плечо. – Мы поговорим об этом после…

– Раз уж мы начали этот разговор, так давайте продолжим его. Замалчивание ни к чему хорошему не приведет, Пореш-бабу! – вмешался Харан.

Услышав это, Лолита окончательно возмутилась:

– Отец никогда ничего не замалчивает. Он ведь не вы! Знайте, что правды он не боится, она для него дороже «Брахмо Самаджа». Что же касается меня, то я не считаю для себя брак с Биноем-бабу чем-то невозможным или оскорбительным!

– Разве он решил вступить в «Брахмо Самадж»? – спросил Харан.

– Никто ничего не решал. И я вообще не вижу, зачем это нужно.

До сих пор Бародашундори хранила молчание. В душе она мечтала, чтобы Харан-бабу одержал верх в этом споре и Порешу пришлось бы признать свою вину и раскаяться. Но дольше удерживаться она не могла.

– С ума ты сошла, что ли, Лолита? – воскликнула она. – Что ты говоришь?!

– Нет, ма, – ответила Лолита, – я не сошла с ума. Я отвечаю за каждое свое слово. Я не потерплю, чтобы меня опекали все, кому не лень. Я хочу быть свободной от «Самаджа», от Харана-бабу и от всех ему подобных.

– Под свободой ты, очевидно, подразумеваешь отсутствие всяких сдерживающих начал? – ехидно спросил Харан-бабу.

– Нет, – ответила Лолита, – я подразумеваю под ней свободу от подлых нападок, от рабского преклонения перед ложью. Почему «Брахмо Самадж» считает возможным мешать мне делать то, в чем сама я не вижу ничего дурного, ничего, противоречащего моей религии? Почему он становится на моей дороге?

– Вот видите, Пореш-бабу, – вызывающе заявил Харан. – Я всегда знал, что в конце концов произойдет что-нибудь подобное. Как я ни старался предостеречь вас, мои усилия оказались тщетными.

– Вот что, Харан-бабу, – сказала Лолита. – Позвольте и мне предостеречь вас: не заноситесь настолько, чтобы поучать людей, которые во всех отношениях стоят выше вас. – И с этими словами она быстро вышла из комнаты.

– Что же это такое творится? – воскликнула Бародашундори. – Давайте подумаем, что нам остается делать?

– Нам остается исполнять свой долг, – ответил Пореш-бабу. – Но когда страсти кипят, очень трудно решить, в чем именно он состоит. Извините меня, но сейчас я не в состоянии обсуждать этот вопрос. Мне нужно побыть одному.

Глава сорок восьмая

Когда Шучорита услышала о том, что произошло, она решила, что Лолита своей выходкой сильно осложнила и без того запутанное положение. Некоторое время она сидела молча, а затем, обняв сестру, сказала:

– Знаешь, дорогая, все это меня очень пугает.

– Пугает? Почему?

– «Брахмо Самадж» взбудоражен до предела, – сказала Шучорита, – предположи, однако, на минуту, что Биной-бабу вовсе и не думает…

– Он подумает, – твердо ответила Лолита, но невольно потупилась при этом.

– Ты же знаешь, Пану-бабу уверял мать, что Биной никогда не согласится жениться на тебе, если ради этого ему придется порвать со своей общиной. Отчего ты не подумала о всех препятствиях, которые стоят перед вами, прежде чем сказать это Пану-бабу!

– Не воображай, пожалуйста, что я жалею об этом, – вскипела Лолита. – Если Пану-бабу и все его приспешники решили, что достаточно загнать меня, как дикого зверя, на край бездны, и я тут же дамся им в руки, то они жестоко ошиблись. Они не знают, что я предпочту прыгнуть в эту бездну, чем оказаться во власти гавкающей своры их гончих.

– Давай посоветуемся с отцом, – предложила Шучорита.

– Могу тебя заверить, что отец ни за что не примет сторону преследователей. Он никогда не стеснял нашу свободу и никогда не сердился, если мы в чем-нибудь не соглашались с ним. Разве когда-нибудь пользовался он авторитетом «Брахмо Самаджа», чтобы заставить нас замолчать? Как часто ма сердилась на него за это, но отец боялся одного, как бы мы не потеряли смелости мыслить самостоятельно. Так неужели ты думаешь, что, воспитав нас в таком духе, он возьмет и отдаст меня в руки всех этих тюремных надзирателей из «Самаджа» вроде Пану-бабу!

– Хорошо, допустим, отец не станет препятствовать, – сказала Шучорита. – Но, скажи, как ты намерена поступить в дальнейшем?

– Если вы все предпочтете не вмешиваться, я сама…

– Нет, нет! – встрепенулась Шучорита– Только не ты, дорогая. Я уже придумала, что надо делать.

В тот же вечер Шучорита собралась пойти поговорить с отцом, но он сам пришел к ней. У него вошло в привычку каждый вечер выходить в эту пору в сад и гулять там в одиночестве, погрузившись в свои думы. Ему казалось, что в этот час, когда над землей царят прозрачные сумерки, его душа очищается от темных пятен, оставленных дневными заботами, и на нее снова нисходят мир и тишина, без которых он не мыслил ночного отдыха. Сегодня, однако, он пожертвовал своей вечерней прогулкой и душевным покоем, который она приносила ему. При виде его измученного, осунувшегося лица сердце Шучориты болезненно сжалось: так смотрит нежная мать на ребенка, разметавшегося в жару и забытьи, вместо того чтобы весело шалить и резвиться со своими сверстниками.

– Ты, наверно, уже обо всем слышала, Радха? – мягко спросил Пореш.

– Да, отец, я все знаю, – ответила Шучорита. – Но скажи мне, чего ты боишься? Почему ты так встревожен?

– Я не боюсь. Меня тревожит лишь одно: сможет ли Лолита выдержать натиск той бури, которую сама вызвала? Часто в минуты возбуждения в нас слишком громко говорит самолюбие и молчит разум, но когда потом нам приходится пожинать один за другим плоды своих поступков, не у всех находятся силы вынести это. Достаточно ли хорошо взвесила Лолита все последствия, когда решила поступить так, как поступила?

– Одно я могу сказать тебе с уверенностью – никакие гонения со стороны «Самаджа» не сломят Лолиту.

– Я хочу быть уверенным, – ответил Пореш, – что Лолита не затеяла всего этого сгоряча.

– Нет, отец, – промолвила Шучорита, опустив глаза, – будь это так, я бы никогда и слушать ее не стала. Просто, получив неожиданный удар, она сказала то, о чем уже давно и серьезно думала. И не такая она, чтобы ее можно было сейчас остановить или помешать ей. И потом, отец, ведь Биной-бабу очень хороший человек.

– Да, но согласится ли он вступить в «Брахмо Самадж»?

– Этого я не могу сказать с уверенностью. Отец, а может быть, нам сходить к матери Горы-бабу. Как ты считаешь?

– Я уже и сам думал об этом. Мне кажется, было бы хорошо, если бы ты навестила ее.

Глава сорок девятая

Каждое утро Биной заходил к себе домой. Поднявшись сегодня в свою комнату, он обнаружил на столе письмо. Письмо было без подписи. Неизвестный автор убедительно советовал Биною воздержаться от брака с Лолитой и предупреждал, что, женившись на ней, он не только навлечет на себя всякие беды, но сделает несчастной и саму Лолиту. В последних строках письма грубо говорилось о том, что если юноша все же отважится взять Лолиту в жены, то ему не мешает помнить о том, что у девушки слабые легкие и врачи опасаются чахотки.

Прочитав письмо, Биной совершенно растерялся. Он никогда не предполагал, что кто-то был способен на такую откровенную ложь. Ведь все и так должны были понимать, что принадлежность к разным религиозным обществам делала их брак невозможным. Потому-то он и считал предосудительной свою любовь к Лолите. Из письма же явствовало, что их брак считается делом решенным, и при мысли о том, как чернят в связи с этим Лолиту в «Брахмо Самадже», у него стало нехорошо на душе. Его смущала – нет даже больше – стыдила мысль, что имя Лолиты, склоняя на все лады, ставят рядом с его именем. Он представлял, как должна упрекать себя Лолита за прежние приятельские отношения с ним, как проклинает она день их первой встречи; по всей вероятности, она никогда больше не захочет видеть его.

Но разве можно постичь человеческое сердце! Осыпая себя горькими упреками, Биной не мог не ощущать, как неудержимо растет в его сердце светлое, радостное чувство, сметая прочь стыд и боль, причиненные оскорблениями, наполняя всего его горячей нежностью. Чтобы не отдаться целиком во власть этого чувства, он начал быстро шагать взад и вперед по веранде. Но, казалось, сегодня само утро было пронизано неясной тревогой, так что даже крики уличных торговцев будили в нем беспокойство и нетерпение. Может быть, поток клеветы, хлынувший на Лолиту, подхватил ее и принес в надежную гавань его сердца. Воображение невольно рисовало ему ее образ – бурное течение уносило Лолиту все дальше и дальше от «Брахмо Самаджа», прямо к нему. «Лолита принадлежит мне, только мне!» – пела его душа. Никогда раньше не осмелился бы он произнести эти слова. Но сегодня, когда оказалось, что его заветное желание перестало быть тайной для других, Биной уже не мог больше сдерживаться.

Расхаживая в волнении по веранде, он внезапно увидел Харана-бабу и догадался, что тот направляется к нему. И сразу же ему стало ясно, с какой провокационной целью было состряпано это анонимное письмо.

Обычная уверенность в себе сегодня изменила Биною. Он предложил стул Харану-бабу и вопросительно посмотрел на него.

– Биной-бабу, вы ведь индуист? – начал Харан-бабу.

– Да, я индуист, – ответил Биной.

– Вы не должны сердиться на меня за то, что я спрашиваю. Как часто в своем ослеплении мы теряем способность тщательно взвешивать обстоятельства какого-нибудь дела… или рискуем причинить своим поведением много всяких бед обществу. В таких случаях мы должны быть только благодарны тому, кто укажет нам, к чему могут привести наши поступки, и даст искренний совет, когда следует остановиться.

– Такое длинное предисловие совершенно излишне, – попытался отшутиться Биной. – Я не имею обыкновения сердиться, когда мне задают щекотливые вопросы, и веду себя по отношению к спрашивающему вполне корректно. Если вы хотите спросить меня о чем-то, можете сделать это совершенно безбоязненно.

– Я вовсе не хочу обвинять вас в том, что вы умышленно совершили скверный поступок, – примирительным тоном сказал Харан. – Стоит ли говорить, что опрометчивость бывает чревата иногда губительными последствиями.

– Может быть, мы оставим то, о чем говорить не стоит, – сказал Биной, начиная раздражаться, – и будем говорить по существу?

– Если вы правоверный индуист и не собираетесь порывать с индуистской общиной, то имеете ли вы право постоянно бывать в доме Пореша-бабу, давая тем самым повод для сплетен о его дочерях?

Лицо Биноя стало серьезным.

– Вот что, Пану-бабу, – сказал он, помолчав. – Я не могу брать на себя ответственность за то, что почему-то может взбрести в голову членам какого-то Общества. Тут ведь дело главным образом во внутренних качествах этих самых господ. И если в вашем «Самадже» возможны пересуды – и тем более грязные – по адресу дочерей Пореша-бабу, то стыдно должно быть не этим девушкам, а вашему «Брахмо Самаджу».

– Позвольте мне задать вам один вопрос, – не унимался Харан, – разве община не имеет права обсудить поступок своего члена – молоденькой девушки, которая решилась одна, без позволения матери, поехать на пароходе в обществе постороннего мужчины?

– Если вы находите возможным проводить параллель между случайными поступками людей и греховностью их натур, то я, право, не понимаю, зачем вам понадобилось отрекаться от индуистской общины и вступать в «Брахмо Самадж», – ответил Биной. – Но как бы то ни было, Пану-бабу, я не вижу нужды обсуждать все это с вами. Предоставьте мне самому решить, что я должен делать. Боюсь, что вы мне в этом ничем помочь не сможете.

– Мне остается сказать вам совсем немного, – сказал Харан, – всего лишь одну вещь: держитесь подальше от семьи Пореша-бабу, с вашей стороны будет очень дурно, если вы не послушаете моего совета. Вы и ваш друг своими посещениями уже доставили им немало неприятностей. Вы даже не сознаете, как велик вред, принесенный вами этой семье.

Когда Харан-бабу ушел и Биной остался один, тягостные сомнения овладели им. С каким радушием Пореш-бабу – благородный и доверчивый – ввел их обоих в свой дом… И если случалось, что Биной переступал в этом доме границы, поставленные гостеприимством, то это никогда не отражалось на ласковом и внимательном отношении к нему Пореша-бабу. В доме брахмаиста Биной нашел приют, какого не находил до тех пор нигде. Новое знакомство удивительно благотворно повлияло на него, благодаря ему вся жизнь, казалось, обрела новый смысл. Так неужели же в той самой семье, где он видел столько теплоты и радости, Биной оставит теперь о себе недобрую память! Из-за него тень ляжет на хорошую репутацию дочерей Пореша-бабу! Он – вина тому, что под угрозой оказалось все будущее Лолиты. Что он мог сделать, чтобы искупить свою вину? Увы! То, что именуется «обществом», воздвигло на пути к достижению истины непреодолимое препятствие. Ведь никаких действительных преград к союзу Биноя и Лолиты не было! Бог – тот бог, перед которым открыты сердца их обоих, – знает, с какой радостью пожертвовал бы Биной жизнью ради счастья и блага Лолиты! Разве не сам онзажег первую искру чувства в сердце Биноя… По-видимому, в еговечных законах не нашлось никаких указаний насчет недопустимости этого… И разве бог «Брахмо Самаджа», которому поклоняются люди вроде Пану-бабу, и бог Биноя – два разных существа? Разве бог «Брахмо Самаджа» не является повелителем человеческих сердец? На пути к их браку, подобно алчному, оскалившему зубы чудовищу, стояло страшное препятствие. Но не совершит ли он непростительного греха, послушавшись голоса общества, воздвигнувшего это препятствие, а не того,чьи заповеди говорят о милосердии и понимании…

Но, увы, вполне возможно, что Лолите именно это препятствие покажется непреодолимым. К тому же Лолита… как знать, какое чувство испытывает она? Сколько сомнений! И как их разрешить?