Текст книги "Гóра"

Автор книги: Рабиндранат Тагор

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 37 страниц)

Глава пятидесятая

В то самое время, когда Харан-бабу был у Биноя, к Анондомойи пришел Обинаш. Он принес известие о том, что брак Лолиты и Биноя решен окончательно.

– Этого не может быть, – возразила Анондомойи.

– Почему не может? Разве так уж невероятно, чтобы Биной решился на это!

– Этого я не знаю, – ответила Анондомойи. – Но я твердо уверена, что, решившись на такой важный шаг, Биной никогда не скрыл бы этого от меня.

Обинаш, однако, продолжал настаивать, говоря, что слышал он эту новость от члена «Брахмо Самаджа» и что она абсолютно достоверна. Он добавил, что давно знал, как плачевно для Биноя все это кончится, и даже предупреждал об этом Гору. После чего Обинаш отправился вниз к Мохиму и с большим удовольствием повторил новость ему.

Когда появился Биной, Анондомойи по его лицу догадалась, что он чем-то очень сильно встревожен. После обеда она увела его в свою комнату и сказала:

– А теперь, Биной, расскажи, что с тобой случилось.

– Вот, ма, прочти, – ответил Биной, протягивая ей письмо.

И когда Анондомойи кончила читать, он продолжал:

– Сегодня утром ко мне приходил Пану-бабу и наговорил массу неприятностей.

– По какому поводу?

– Он сказал, что мое поведение было причиной сплетен, которые ходят в «Самадже» о дочерях Пореша-бабу.

– Я слышала, что вопрос твоей женитьбы на Лолите уже решен. Какая же тут может быть причина для сплетен?

– Если бы этот брак был возможен, тогда, конечно, причины для сплетен не было бы. Но распространять подобные слухи, зная, что наш брак невозможен, по меньшей мере низко, и это особенно подло в отношении Лолиты.

– Если бы у тебя хватило мужества, Бину, – сказала Анондомойи, – ты легко мог бы оградить Лолиту от всех этих сплетен.

– Каким образом, ма? – удивленно спросил Биной.

– То есть как каким образом? Женись на ней!

– Что ты говоришь, ма! Боюсь, что ты меня несколько переоцениваешь. Неужели ты воображаешь, что стоит мне сказать: «Я женюсь», – и все моментально встанет на свое место, будто все только и ждут моего знака.

– Я просто не вижу, о чем тут так много разговаривать. Все, что в твоих силах, сделать ты обязан. А ты, безусловно, можешь сказать, что жениться ты готов.

– А не оскорбит ли Лолиту это неосуществимое предложение?

– Но почему же оно неосуществимо? Уж если все вокруг заговорили о вашем браке, значит, по общему мнению, он вполне возможен. Уверяю тебя, что твои колебания и нерешительность совершенно излишни.

– А как же Гора, ма? Ведь нужно и о нем подумать.

– Нет, сын мой, – твердо сказала Анондомойи, – в этом деле оглядываться на Гору не следует. Я знаю, что он рассердится, и мне вовсе не хочется, чтобы он сердился на тебя. Но что поделаешь? Если Лолита для тебя что-нибудь значит, ты не допустишь, чтобы злые языки «Брахмо Самаджа» без конца сплетничали о ней.

Но все это было далеко не так просто! С тех пор как Гора был заключен в тюрьму, любовь к нему Биноя неизмеримо возросла, и он просто не представлял себе, что сможет нанести другу такой тяжелый удар. Еще больше тревожил Биноя вопрос принадлежности его и Лолиты к разным общинам. В мыслях очень просто бывает пренебречь законами своего общества, но сколько больших и малых препятствий встает на пути, когда доходит до дела! Страх перед неизвестным, боязнь непривычного невольно заставляют мешкать и оглядываться назад.

– Чем больше я узнаю тебя, ма, тем больше удивляюсь! – воскликнул Биной. – Какая у тебя светлая голова! Для тебя, кажется, не существует преград, ты будто не ходишь, а летаешь. Разве бог дал тебе крылья?

– Да, бог не ставит преград на моем пути, – улыбнулась Анондомойи. – Он сделал все в жизни понятным для меня.

– А у меня вот, – вздохнул Биной, – язык хорошо подвешен, а мысли не всегда за ним поспевают. Ведь сколько я учился, читал, рассуждал, спорил – и теперь вдруг обнаруживаю, что как был, так и остался совершенным глупцом!

В это время вошел Мохим и стал так грубо и оскорбительно расспрашивать Биноя о его отношениях с Лолитой, что тот окончательно растерялся. Большим усилием воли ему удалось взять себя в руки. Едва владея собой, он сидел молча, опустив глаза, пока наконец, обругав всех и вся, Мохим не ушел, заявив на прощание:

– Семейство Пореша-бабу бесстыдно завлекло Биноя в западню и приготовило ему погибель. И Биной по своей глупости попался. Хотел бы я посмотреть, как бы они окрутили Гору! Этот так легко в руки не дастся!

Подавленный упреками, сыпавшимися со всех сторон, Биной сидел в молчаливом отчаянии. Анондомойи внимательно смотрела на него.

– Ты знаешь, что тебе надо делать, Бину? – сказала она вдруг.

Он поднял голову, посмотрел ей в глаза.

– Сходи к Порешу-бабу. Поговори с ним, и тебе станет ясно, как следует поступить.

Глава пятьдесят первая

– А я как раз собиралась к вам! – удивленно воскликнула Шучорита, увидев входящую Анондомойи.

– Как жаль, что я этого не знала, – улыбнулась Анондомойи. – Но почему ты хотела навестить меня, я догадываюсь. Меня привело к тебе то же дело. Лишь только я обо всем узнала, как сразу же поспешила сюда. Мне кажется, нам надо поговорить с тобой.

Шучорита поразилась, услыхав, что Анондомойи уже обо всем знает.

– Я всегда смотрела на Биноя, как на родного сына, – продолжала Анондомойи, и Шучорита внимательно слушала ее. – Ты не поверишь, как часто в душе я благословляла вас, зная, как хорошо ему с вами, как высоко ставит он всех вас! Так неужели же я могла оставаться спокойной, когда на вас обрушились всякие неприятности. Не знаю, в состоянии ли я чем-нибудь помочь вам, но я так разволновалась, что прямо-таки не могла сидеть дома. Скажи мне, дорогая, есть ли вина Биноя в том, что произошло?

– Нет, нет, его вины нет никакой. Виновата во всем Лолита. Биной-бабу и думать не мог, что сестра может явиться на пароход, не сказав никому ни слова. Но, конечно, все сейчас болтают, что они заранее договорились. А Лолита так горда, что не желает ни опровергать этого, ни объяснять истинную причину случившегося.

– Но ведь нужно что-то сделать, – сказала Анондомойи. – С тех пор как до Биноя дошли все эти разговоры, он совершенно лишился покоя. Виновником всех бед он считает себя одного.

Шучорита зарделась и, чуть потупившись, спросила:

– И вы думаете, что Биной-бабу…

– Выслушай меня, дитя мое, – перебила Анондомойи, увидев, что Шучоритой овладела мучительная нерешительность. – Биной сделает для Лолиты все – в этом ты можешь быть совершенно уверена. Я знаю его с малых лет. Если он к кому-нибудь привязывается, то отдает свое сердце без остатка. Поэтому я вечно и была в страхе, как бы он не отдал его тому, кто этого недостоин.

Шучорита облегченно вздохнула.

– Относительно согласия Лолиты вы можете не беспокоиться, – сказала она. – Я хорошо знаю ее сердце. Но разве решится Биной-бабу порвать со своей общиной?

– Думаю, что община сама порвет с ним, – ответила Анондомойи, – и ему нет нужды предпринимать что-либо в этом отношении.

– Но я не понимаю… Вы хотите сказать, что Биной, оставаясь индуистом, может жениться на девушке из брахмаистской семьи?

– Если сам он готов поступить так, я не вижу, почему против этого может возражать ваша община.

– У меня как-то не укладывается в голове, что это возможно, – в замешательстве сказала Шучорита.

– Мне же это кажется проще простого, – ответила Анондомойи. – Вот тебе пример: я не могу соблюдать обычаев, которые приняты в моем доме, по этой причине многие даже называют меня христианкой. Во время каких-нибудь особых церемоний я нарочно держусь в стороне. Тебе может показаться это смешным, дорогая, но я хочу, чтобы ты знала – никто, даже Гора, не пьет в моей комнате воды. Но разве это означает, что дом, в котором я живу, – не мой дом и что община индуистов – не моя община… С этим я согласиться не могу. Я продолжаю оставаться в своем доме, в своей общине, покорно выслушивая все упреки… и, право, это не так уж тяжело. Ну, а если передо мной возникнут непреодолимые препятствия, я пойду по пути, который мне укажет господь. Но до конца дней своих я буду всегда говорить только то, что думаю, и это уж не моя забота, хотят мириться со мной или нет.

– Но как же… – по-прежнему растерянно проговорила Шучорита, – Я хочу сказать, что члены «Брахмо Самаджа» придерживаются других взглядов… и если Биной…

– Он придерживается точно таких же взглядов, – прервала ее Анондомойи. – Во взглядах «Брахмо Самаджа» нет ничего из ряда вон выходящего. Биной не раз читал мне статьи, которые появляются в ваших газетах. И большой разницы в наших взглядах я не вижу.

– Диди! – окликнула в этот момент Шучориту вошедшая в комнату Лолита. Увидев Анондомойи, она смутилась и покраснела. По лицу сестры девушка догадалась, что разговор шел о ней. Она охотно убежала бы, но пути к отступлению были отрезаны.

– Иди сюда, Лолита, иди, милая! – сказала Анондомойи, беря ее за руку и усаживая рядом с собой, так, словно Лолита была очень близка и дорога ей.

– Видишь ли, дорогая, – продолжала Анондомойи начатый разговор с Шучоритой, – очень трудно гармонично сочетать добро и зло, и все же в мире существует это сочетание, и не всегда в таких случаях зло одерживает верх над добром, бывает и наоборот. А раз возможно это, то почему же не возможен союз двух людей, которые только чуть-чуть расходятся в убеждениях? Неужели только единство взглядов важно для подлинного союза сердец?

Шучорита сидела, опустив голову.

– Неужели этот ваш «Брахмо Самадж» может воспротивиться, если два человека пожелают соединить свои жизни? Неужели члены вашего Общества, выискивая в своих законах какие-то мелкие придирки, сочтут возможным разлучить тех, чьи сердца соединил сам господь? Неужели, дочь моя, во всем мире нет такой общины, где не обращали бы внимания на мелкие расхождения во взглядах людей и считались бы только с тем, что действительно имеет значение? Разве люди существуют для того, чтобы идти против своего бога? И разве то, что называется Обществом, создано для того, чтобы помогать им в этом?

Только ли желание сокрушить все преграды на пути к браку Биноя и Лолиты заставляло Анондомойи говорить с таким воодушевлением? Не думала ли она, что ее страстная речь поможет рассеять последние остатки сомнений и в сердце Шучориты? А она не могла допустить, чтобы Шучорита продолжала сомневаться. Если Шучорита будет по-прежнему считать, что Биной не может жениться на Лолите, не вступив в «Брахмо Самадж», то рухнет и та надежда, которую Анондомойи вынашивала все эти тревожные дни. Не далее как сегодня Биной спросил ее:

– Ма, неужели мне придется стать членом «Брахмо Самаджа»? Должен ли я согласиться и на это?

И она ответила:

– Нет, нет, я не думаю, чтобы это было нужно.

– Хорошо, а если они будут настаивать? – продолжал спрашивать Биной.

И тогда, помолчав немного, она ответила:

– Нет, настояниям здесь места быть не может.

Но Шучорита, по-видимому, была другого мнения, и Анондомойи поняла это по ее молчанию.

«Только любовь к Горе помогла мне освободиться от всех предрассудков общества, – думала Анондомойи. – Но разве сердце Шучориты не тянется к Горе? Очевидно, нет, иначе она никогда не стала бы задумываться о таких пустяках».

Анондомойи стало грустно. Через несколько дней Гора должен был выйти из заключения. И в душе она надеялась, что счастье уже ждет его. Она чувствовала, что настало время подрезать крылья Горе, а то неизвестно, в какую еще беду может он попасть. Но пленить и удержать Гору было под силу далеко не каждой девушке. К тому же нельзя было допустить, чтобы он женился на индуистке. Именно поэтому Анондомойи решительно отклоняла все предложения родителей, у которых дочери были на выданье. Гора упорно твердил, что никогда не женится. И все поражались тому, что она, его мать, никогда не протестовала против такого решения. Заметив по некоторым признакам, что решимость сына несколько ослабела, она очень обрадовалась. Вот почему молчаливое несогласие Шучориты явилось для нее настоящим ударом. Но Анондомойи была не из тех, кто легко сдает свои позиции.

«Ничего, дальше видно будет!» – решила она про себя.

Глава пятьдесят вторая

– Я вовсе не хочу, Биной, – сказал Пореш-бабу, – чтобы ты совершал какие-нибудь безрассудные поступки, желая помочь Лолите выпутаться из неприятного положения. Сплетням в «Самадже» особого значения придавать не стоит. Пройдет день-другой, и то, вокруг чего сегодня поднялся такой шум, преспокойно забудется.

Биной пришел, преисполненный решимости выполнить свой долг по отношению к Лолите. Он знал, что, с точки зрения общества, брак этот крайне нежелателен и – что еще гораздо более важно – Гора придет в ярость, узнав о нем. Но, повинуясь зову долга, Биной гнал от себя все неприятные мысли. И теперь, когда Пореш-бабу захотел освободить его от необходимости выполнить веление долга, Биной почувствовал, что вовсе не желает воспользоваться этой возможностью.

– Я никогда не смогу отплатить за ту ласку, которую я видел у вас. Мне невыносимо больно думать, что из-за меня вашей семье пришлось испытать хотя бы малейшую неприятность.

– Ты меня не так понял, Биной, – возразил Пореш-бабу. – Лично я очень польщен и тронут твоим отношением к нам, но должен сказать тебе, что, предлагая жениться на Лолите для того, чтобы доказать, насколько ты уважаешь нас, ты доказываешь, в первую очередь, что не слишком уважаешь ее чувства. Вот почему я и старался объяснить тебе, что трудности эти не так уж велики, чтобы из-за них идти на какие-то жертвы.

Итак, Биной был свободен от чувства ответственности. Но душа его не спешила вырваться на волю, подобно птице, перед которой открывают дверцу клетки. Ее не манило прежнее гнездо. Разве так просто было ему убедить себя в несостоятельности препятствий, стоявших на пути к исполнению долга, и отмести их? А теперь нужно было оставить то, что завоевано в смертельной схватке, то, о чем душа только робко мечтала, страшась и пугаясь собственных мыслей! Чувство долга, приведшее его сюда, говорило: «Ну что ж, все в порядке, теперь ты можешь со спокойной совестью уйти». Сердце же отвечало: «Если хочешь – уходи, а я остаюсь».

Прямота, с которой Пореш-бабу вел разговор, была настолько подкупающей, что Биною не оставалось ничего, кроме признания:

– Не думайте, что только чувство долга привело меня к вам, – сказал он. – Если вы дадите согласие, для меня это будет такое счастье, такая радость… Только я боюсь, что…

– Этого ты можешь не бояться, – твердо сказал правдолюбивый Пореш-бабу, – я слышал от Шучориты, что Лолита к тебе неравнодушна.

Бурная радость вспыхнула в сердце Биноя. Лолита поведала свою заветную тайну Шучорите! Когда, в каких выражениях сделала она это? Он испытывал дивное блаженство при мысли о том, что был предметом задушевной беседы двух подруг.

– Если вы считаете меня достойным, для меня не может быть большего счастья, – повторил он.

– Подожди минутку, я должен посоветоваться с женой, – сказал Пореш-бабу.

Когда он спросил мнение Бародашундори, она немедленно ответила:

– Но Биной должен будет вступить в «Брахмо Самадж».

– Само собой разумеется, – сказал Пореш.

– Нужно обусловить это первым долгом. Позови сюда Биноя.

– Значит, нужно назначить день, когда состоится церемония вашего вступления в члены Общества, – безо всяких обиняков объявила Бародашундори Биною.

– Разве это необходимо? – нерешительно спросил Биной.

– Необходимо? А вы как думали? – возмутилась Бародашундори. – Ведь вы же, кажется, собираетесь жениться на девушке из «Брахмо Самаджа»?

Биной стоял молча, опустив голову. «Значит, Пореш-бабу не допускает и мысли, что я могу не захотеть вступить в члены «Брахмо Самаджа», – думал он.

– Я уважаю религиозное учение «Брахмо Самаджа» и до сих пор никогда не поступал вразрез с его принципами, – чуть слышно прошептал Биной. – Но разве так уж обязательно мне вступать в члены Общества?

– Но если у вас нет расхождений во взглядах с брахмаистами, – ответила Барода, – то что вам мешает стать одним из них?

– Я не могу отречься от индуизма.

– В таком случае вы не имели права и начинать этот разговор. Вы что, из милости решили жениться на моей дочери?

Биной страшно растерялся. Он понял, что его предложение и в самом деле показалось оскорбительным родителям Лолиты.

Закон о гражданском браке был принят всего лишь год тому назад, и тогда и он и Гора рьяно выступали в газетах против него. Как же он мог теперь публично заявить, что не считает больше себя индуистом, и согласиться на этот самый гражданский брак?

И в то же время он видел, что, оставаясь индуистом, он не может рассчитывать получить согласие Пореша-бабу. С тяжелым вздохом Биной поднялся и низко поклонился обоим.

– Простите меня, – сказал он. – Я не скажу больше ничего, чтобы не усугубить своей вины перед вами, – и вышел из комнаты.

Спускаясь по лестнице, Биной увидел Лолиту, которая сидела на веранде одна за столиком и писала письмо. Она услышала шаги и подняла голову. На одно мгновение глаза их встретились, и он прочел в ее взгляде смятение. Они были знакомы уже не первый день, они и прежде не раз так же встречались глазами, но сегодня впервые ему почудилась в ее взгляде какая-то тайна. Эта тайна, поверенная одной лишь Шучорите, пряталась в темных глазах Лолиты и наполняла ее взгляд нежностью, готовой излиться освежающим крупным дождем. Она же, встретив его ответный мимолетный взгляд, всем сердцем вдруг ощутила острую душевную боль, которую он испытывал. Не сказав ни слова, Биной поклонился Лолите, медленно спустился по лестнице и вышел.

Глава пятьдесят третья

Первыми, кого встретил Гора, выйдя из тюремных ворот, были ожидавшие его Пореш-бабу и Биной.

Один месяц не такой уж большой срок. Пока длился его поход, Гора был дольше разлучен с родными и друзьями, и все же, когда после месяца, проведенного в тюремном одиночестве, он вышел на волю и увидел Пореша и Биноя, ему показалось, что он вновь родился в знакомом мире, среди старых друзей. Он склонился перед Порешем-бабу, лицо которого, освещенное первыми лучами утреннего солнца, так и светилось покоем и лаской, и взял прах от его ног так радостно и почтительно, как никогда прежде. Они обнялись.

Затем Гора схватил Биноя за руку.

– Биной, – со смехом сказал он, – с самого детства мы всегда учились вместе в одной школе, но тут я тебя обставил и этот курс обучения прошел без тебя.

Но Биною было не до смеха. Гора, встретившийся в тюрьме с тяжелыми испытаниями, о которых Биной не имел понятия, и стойко перенесший их, был ему ближе, чем когда-либо. Охваченный глубоким волнением, он продолжал молчать, пока Гора не обратился к нему с вопросом:

– Как чувствует себя мать?

– Она здорова, – ответил Биной.

– Пойдем, милый, – сказал Пореш. – Нас ждет экипаж.

Но лишь только они хотели усесться, как откуда ни возьмись примчался запыхавшийся Обинаш и с ним еще несколько студентов. При виде Обинаша Гора хотел было побыстрее забраться в пролетку, но тот успел преградить ему дорогу, умоляя подождать минутку.

И в эту минуту студенты грянули хором:

 
Утро пришло, нет ночи боле.
Пали, пали оковы неволи…
 

Лицо Горы побагровело.

– Замолчите! – крикнул он громовым голосом.

Удивленные студенты смолкли, а Гора продолжал:

– Что все это значит, Обинаш?

Обинаш, не отвечая, достал пышную гирлянду из цветов жасмина, завернутую в банановые листья, а один из студентов – совсем еще мальчик – начал высоким голосом читать, как заведенная шарманка, написанное золотыми буквами приветствие по случаю освобождения Горы из тюрьмы.

Гора решительно отстранил гирлянду, протянутую Обинашем.

– Это что еще за представление? – спросил он, едва сдерживая гнев. – Вы что, весь этот месяц только и делали, что. готовились напялить на меня посреди дороги костюм клоуна из вашей бродячей труппы?

Что правда, то правда, Обинаш давно вынашивал план встречи Горы. Он рассчитывал на большую сенсацию. Во времена, о которых мы говорим, инциденты такого рода были еще внове. Обинаш не рассказал о своей идее даже Биною, не желая ни с кем делиться лаврами, которые должны были достаться ему, как организатору этого редкого зрелища. Он даже подготовил заметку для газеты, в которой оставалось уточнить лишь две-три детали.

– Ты несправедлив к нам, – сказал он Горе, обиженный таким приемом, – Весь месяц, что ты был в тюрьме, мы разделяли с тобой страдания. Наши сердца тлели на медленном огне, от которого обуглились даже наши ребра.

– Ты ошибаешься, Обинаш, – возразил Гора. – Присмотрись внимательно, и ты увидишь, что огонь еще и не занялся и что ваши ребра находятся в полном порядке.

– Правители нашей страны пытались унизить тебя, – не унимался Обинаш, – но сегодня от лица народа Индии мы возлагаем эту гирлянду почета…

– Это уж слишком! – воскликнул Гора и, отстранив Обинаша и его спутников, обратился к Порешу: – Садитесь, Пореш-бабу!

Очутившись наконец в экипаже, Пореш-бабу облегченно вздохнул. Гора и Биной не замедлили последовать его примеру.

Путь до Калькутты Гора проделал на пароходе и на следующее утро был уже дома. У дверей его ждала толпа восторженных почитателей. С большим трудом освободившись от них, он прошел в комнату Анондомойи. Она еще рано утром совершила омовение и сидела, поджидая сына. Когда вошедший Гора, почтительно склонившись, коснулся ее ног, она не смогла дольше удерживать столько времени копившиеся слезы.

Вскоре, после омовения в Ганге, вернулся Кришнодоял, и Гора пошел к нему, но отцу он поклонился издали и не коснулся его ног. Да и сам Кришнодоял предусмотрительно сел подальше от него.

– Я хочу совершить обряд покаяния, отец, – сказал Гора.

– Не вижу в этом никакой необходимости, – ответил Кришнодоял.

– Я легко переносил в тюрьме все лишения и трудности, но уберечься от осквернения не мог, и мысль об этом не перестает угнетать меня. Потому-то я и считаю, что мне необходимо совершить торжественный обряд покаяния.

– Нет, нет, – забеспокоился Кришнодоял. – Ты преувеличиваешь. Это совершенно лишнее. Своего согласия дать я не могу.

– Хорошо, – сказал Гора, – но позволь мне хотя бы спросить мнение пандитов на этот счет.

– И пандитов спрашивать незачем, – возразил Кришнодоял. – Я могу уверить тебя, что в твоем случае обряд очищения вовсе не обязателен.

Гора никогда не мог понять, почему Кришнодоял, такой щепетильный в исполнении обрядов и соблюдения чистоты, не хочет признать за ним права строго следовать законам религии и, более того, решительно препятствует этому.

За обедом Анондомойи хотела посадить Биноя рядом с Горой, но тот воспротивился.

– Посади Биноя подальше, ма, – попросил он.

– Почему? Биной-то чем провинился?! – удивилась Анондомойи.

– Биной не провинился ни в чем. Дело во мне – я считаю себя оскверненным.

– Ну и пусть, Биной не обращает внимания на это.

– Это уж его дело, зато я сам обращаю, и большое…

Когда после обеда друзья отправились в скромную комнатку на верхнем этаже, оба не знали, с чего начать разговор. Биной не мог представить себе, как он расскажет Горе о том, что занимало его мысли весь этот месяц. Горе же очень хотелось расспросить друга о семье Пореша-бабу, но он ждал, чтобы Биной сам заговорил об этом. Гора, конечно, спросил Пореша-бабу, как поживают его дочери, но то была всего лишь дань вежливости. А ему не терпелось узнать о них гораздо больше, чем то, что все они чувствуют себя хорошо.

В это время, с трудом одолев лестницу, в комнату вошел запыхавшийся Мохим и уселся рядом с молодыми людьми. Отдышавшись немного, он сказал:

– Ну вот, Биной, до сих пор мы ждали Гору. Но теперь никаких оснований для отсрочки больше нет. Давай назначим день. Что ты скажешь, Гора? Ты же знаешь, о чем я говорю?

Гора только рассмеялся в ответ, и Мохим продолжал:

– Тебе смешно! Наверное, думаешь – вот ведь какой у меня дада: если уж что задумал, так не отступится. Беда в том, что это касается будущего моей дочери – насколько я теперь понял, это не какой-то там отвлеченный вопрос, а вполне реальный, и так просто от него не отмахнешься. Так что смеяться нечего, а надо думать, как это все решить окончательно.

– Так ведь человек, от которого зависит окончательное решение, находится перед тобой?

– О, господи, – воскликнул Мохим, – интересно, что может решить такой нерешительный человек! Раз уж ты вернулся, вся ответственность возлагается на тебя.

Биной сидел серьезный, молчаливый. Он даже не пытался, как обычно, перевести разговор в шутку, и Гора, поняв, что здесь что-то не так, сказал:

– Я могу взять на себя приглашение гостей, готов заказать свадебный пир, согласен даже прислуживать за столом, но принять всю ответственность за то, что Биной женится на твоей дочери, я, знаешь ли, все-таки откажусь. Я мало знаком с божеством, по чьей воле совершаются все эти дела, стараюсь не попадаться ему на глаза и всегда поклоняюсь ему издалека.

– Не воображай, пожалуйста, что, если ты стараешься не попадаться ему на глаза, он тебя пощадит, – возразил Мохим. – Как знать, когда ему придет в голову заняться тобой. Я не знаю, что он там надумал относительно тебя, но вот с Биноем натворил такого, что не разберешься. Только я предупреждаю, как бы не пришлось тебе, Гора, пожалеть, что ты не вмешался в это дело и предоставил все на волю такого легкомысленного божества…

– Ладно, пусть уж я лучше буду жалеть о том, что отказался взяться не за свое дело, а то как бы мне не пришлось еще больше пожалеть, взявшись за него. Предпочитаю избежать такой участи.

– Неужели же ты будешь спокойно смотреть, как сын брахмана, забыв о фамильной чести, о своей касте, о правилах приличия, готовится совершить недостойный поступок? – настаивал Мохим. – Ты готов голодать и терпеть всякие лишения, чтобы сохранять в чистоте индуизм, а твой лучший друг собирается тем временем отречься от своей касты и жениться на девушке из брахмаистской семьи? Интересно, как ты будешь смотреть людям в глаза, если это случится? Ты, Биной, наверное, рассердишься на меня, но у многих чешутся языки сказать обо всем этом Горе за твоей спиной. Я же сказал ему это при тебе, считая, что так лучше для всех. Если слух ложный, скажи об этом прямо, и делу конец, если же правильный – то нужно решить, что же делать.

С этими словами Мохим ушел, Биной же остался сидеть, так и не проронив ни слова.

– Так в чем же дело, Биной? – спросил Гора, повернувшись к нему.

– Объяснить, что произошло, в нескольких словах очень трудно, – сказал Биной, – я хотел рассказать тебе все по порядку, но, как видно, в этом мире ничто не делается так, как нам хочется. События сначала двигаются тихо, незаметно, словно тигр, который бесшумно подкрадывается к своей жертве, а в следующий момент ты уже оказываешься в их власти. Так и слухи – сперва они тлеют себе потихоньку, как слабый огонек, а когда вырвутся наружу яростным пламенем, то их уже не загасить. Поэтому иногда мне приходит на ум, что человек сможет достигнуть духовного освобождения, лишь совершенно отказавшись от всякой деятельности.

– Какая же это свобода, если от всякой деятельности откажешься один только ты? – рассмеялся Гора. – Как сможешь ты пребывать в состоянии покоя, если вместе с тобой не остановит своего развития и вселенная? Ведь этим ты достигнешь как раз обратных результатов. Бездельничая в то время, как весь мир работает, ты обязательно прогадаешь. Лучше уж смотреть в оба, как бы тебя не обогнали, пока ты один топчешься на месте.

– Это верно, – согласился Биной. – Со мной именно так всегда и бывает. Вот и на этот раз события меня обогнали. Я никогда не могу предугадать, какой они ход примут, а потом приходится за это расплачиваться. Можно, конечно, тешить себя мыслью, как хорошо было бы, если бы эти неприятности тебя не коснулись, но вряд ли это может помочь избежать их.

– Мне довольно трудно судить, поскольку я не знаю даже, о чем идет речь, – заметил Гора.

– Неумолимым ходом событий, – собравшись с духом, начал Биной, – я оказался поставленным перед необходимостью жениться на Лолите, ибо в противном случае она до конца своих дней останется мишенью для незаслуженных нападок и оскорблений со стороны членов «Брахмо Самаджа».

– Мне бы хотелось узнать поподробнее, что это были за события? – прервал его Гора.

– Об этом долго рассказывать, – уклонился Биной от прямого ответа, – Постепенно я все объясню, а пока довольствуйся тем, что я тебе сказал.

– Хорошо, довольствуюсь! Но я хочу сказать одно: если ход событий действительно неотвратим, то столь же неотвратимы и его печальные последствия. Если в «Самадже» считают, что Лолита заслужила оскорбительное отношение с их стороны, то помочь тут ничем нельзя.

– Но ведь я же имею возможность помочь этому! – воскликнул Биной.

– Если это действительно так, прекрасно, – сказал Гора, – но одних твоих слов, как бы красноречивы они ни были, тут недостаточно! Ведь если человек впадает в нищету, у него тоже есть возможность вырваться из нее. Он, скажем, может пойти грабить или даже убивать. Но разве это выход? Ты утверждаешь, что, женившись на Лолите, ты выполнишь свой долг по отношению к ней, а уверен ли ты, что это и есть самый главный твой долг? Разве у тебя нет обязанностей по отношению к обществу?

Биной не сказал ему, что именно сознание общественного долга заставило его отказаться от женитьбы на брахмаистке. Вместо этого он стал горячась отстаивать свою точку зрения.

– Мне кажется, что по этому вопросу мы с тобой никогда не договоримся, – заявил он. – Я вовсе не хочу сказать, что чувство к какому-нибудь человеку может заслонить от меня долг по отношению к обществу. Я только говорю, что есть нечто, стоящее выше, чем общество и люди, и это нечто – истина; ею-то и следует руководствоваться в своих поступках. Я согласен, что долг по отношению к отдельному лицу не должен стоять на первом месте, но это относится и к обществу, потому что нет у человека долга выше, чем бороться за истину и ограждать ее от всего.

– Я не понимаю истины, которая отрицает личность и общество и выше всего ставит себя! – воскликнул Гора.

– А я понимаю, – разгорячившись, настаивал Биной. – Не личность и общество над истиной, а, наоборот, истина над ними. Если признать высшим смыслом то, к чему стремится наше общество, то оно заслуживает проклятья. И если общество будет препятствовать мне выполнить то, что справедливо и правильно с точки зрения высшей истины, то моя первейшая обязанность по отношению к этому обществу и будет состоять в том, чтобы не считаться с его несостоятельными претензиями. Поскольку в моем намерении жениться на Лолите нет ничего дурного, поскольку фактически я обязан сделать это, то уклониться от брака с ней только потому, что обществу данный поступок неугоден, – будет с моей стороны насмешкой над истиной.