Текст книги "Ошибка, которую я совершила (ЛП)"
Автор книги: Пола Дейли
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 19 страниц)
– Действуй.
Я не хотела смотреть ему в глаза. И уж точно не хотела чувствовать его язык у себя во рту. При его степени возбуждение я ожидала, что долго он не протянет. Это должно было закончиться в считанные секунды.
Но ничего не происходило.
Я снова ждала. Прошло двадцать секунд, все еще ничего.
– Уэйн? – прошептала я.
Он не ответил. Я хотела повернуться, но он протянул руку, удерживая меня.
– Не надо, – его голос ломался. – Не смотри на меня.
– Уэйн, что случилось?
– Я не могу, – прохныкал он. – Не могу так.
Затем он начал говорить, бессвязно и быстро. Я не понимала, то ли у него случилось моральное просветление, то ли он просто не мог поддержать эрекцию.
– Уэйн, все в порядке, – сказала я, пытаясь успокоить его.
Затем я сказала, что не буду смотреть на него. Я оденусь. И мы сможем поговорить. Несколько секунд спустя, почти одетая, я потянулась за шлепанцами. Я не знаю, что случилось дальше, потому что этот идиот ударил меня чем-то тяжелым по голове, и я потеряла сознание.
*
ГЛАВА 19
Я никогда не теряла сознание. Да, я падала в обморок, но это не одно и то же. Я могу объяснить, в чем заключается разница.
Обморок возникает при недостаточном притоке крови к мозгу. Это механизм восстановления тела. Когда вы падаете в обморок, ваша голова оказывается на одном уровне с телом, крови не нужно бороться с гравитацией, чтобы через сонные артерии подняться вверх, и ваш мозг мгновенно получает необходимый ему кислород. Вот почему солдаты падают в обморок, когда долго стоят на параде.
Бессознательное состояние после удара по голове – совсем другое дело. Это результат серьезной травмы. Это не имеет ничего общего с фильмами, когда злодея на несколько секунд вырубают, давая герою возможность сбежать, а потом злодей, как ни в чем не бывало, вскакивает на ноги, такой же работоспособный, только чуть более сердитый.
Никто толком не знает, что именно вызывает сотрясение мозга, но большинство специалистов сходится в одном: мозг получает повреждения, что приводит к временной, а иногда и необратимой потере функций. Могут возникнуть долгосрочные проблемы: невнятная речь, неконтролируемая мимика. В некоторых случаях имеет место изменение личности.
Я знала одного парня, мрачного и угрюмого мизантропа, который после падения с лестницы внезапно стал веселым и счастливым. Должно быть, ему было странно общаться с людьми, которые с подозрением всматривались в его жизнерадостное лицо, ожидая внезапного подвоха.
И, конечно, нельзя не вспомнить Маму Касс * (* Касс Эллиот, солистка ансамбля "The Mamas & The Papas", прозванная Мамой за чрезмерную полноту), которая увеличила свой певческий диапазон после того, как получила удар по голове куском медной трубы. Правда, ее друзья оспаривали эту историю и говорили, что она воспользовалась смешной выдумкой, чтобы объяснить публике, почему Джон Филлипс так долго не выпускал ее на сцену. На самом деле, его беспокоил ее лишний вес.
Но я отвлеклась.
Я лежала на ковре Уэйна в позе эмбриона, но с откинутой назад головой и постоянно сглатывала. Почему-то у меня во рту образовался избыток слюны. В этот момент мне не было страшно, я просто пыталась понять, я в сознании или нет? Сотрясение мозга не всегда приводит к потере сознания, и я не могла точно определить свое состояние. Я понимала лишь, что со мной что-то не так. Не так, как должно быть.
Голос Уэйна доходил до меня, как сквозь воду. Он был в панике, выкрикивал мое имя, а я мысленно отвечала ему. Мне казалось, я кричу, но он меня не слышал. Я не могла видеть Уэйна. Я не могла даже повернуть голову в его сторону.
Мой слух функционировал очень странным образом. Голос Уэйна становился тише, а бульканье пузырьков, которые каждые несколько секунд всплывали в его аквариуме, наоборот, невыносимо громким. Я попыталась закрыть уши руками, но не могла пошевелиться. И тогда я подумала о Джордже.
Как ни странно, до этого момента мне вообще не приходила в голову мысль об опасности. Это было глупо, но я была настолько сосредоточена на попытках сориентироваться и осознать свое состояние, что действительно чувствовала себя в безопасности.
Слюноотделение усилилось настолько, что я уже боялась захлебнуться. Именно тогда я смогла открыть глаза и поняла, что меня вырвало. Такова была реакция тела на удар по голове.
Мой взгляд скользнул по комнате и остановился на Уэйне. Он сидел на стуле, сцепив на коленях руки, и раскачивался, как китайский болванчик.
Неужели все закончится вот так? И это после всех моих отчаянных попыток исправить прошлые ошибки?
Казалось, что да.
Жестокая ирония заключалась в том, что пытаясь освободиться от связанных с долгами проблем, я увязала в них все больше и больше.
– Уэйн, – сказала я, но ничего не получилось.
Слово было вязким и бесформенным. Звук моего голоса испугал меня. Видимо, Уэйн тоже испугался, потому что он выпрямился на стуле и уставился на меня круглыми глазами.
– Бля, – прошептал он.
Затем снова начал раскачиваться.
Я перевернулась на спину подальше от лужи рвоты и выпрямила ноги. Не знаю, как долго я пролежала с согнутыми коленями, но растянуть подколенные сухожилия было большим облегчением. Я потянула пальцы ног на себя и почувствовала, как напряглись икроножные мышцы и ахиллесовы сухожилия. Затем я попыталась поднять руки, чтобы проверить, не перенесла ли я инсульт. Обе руки поднялись равномерно, поэтому я повернула голову к Уэйну.
Я улыбнулась ему.
– Какого черта ты улыбаешься? – в ужасе спросил он.
И я подумала: хорошо. Лицевые мышцы работали нормально. Инсульт исключался. Если повезет, я смогу говорить, когда воспаление в мозгу начнет утихать.
Поэтому я продолжала лежать и ничего не делать. На самом деле, я чувствовала сильную усталость, поэтому решила немного поспать.
*
Когда я проснулась, в комнате царил полумрак. Присутствие Уэйна я чувствовала, не открывая глаз. Я оставалась неподвижной и слушала. Сначала мне показалось, что у него проблемы с дыханием, оно звучало натужно и тревожно. Но, послушав минуту или около того, я поняла, что он пытается успокоиться. Я понаблюдала за ним еще какое-то время, затем приготовилась говорить, в то же время боясь звука, который могу издавать.
– Помоги.
Кажется, это звучало нормально. Я сказала это снова, только громче:
– Помоги мне.
Уэйн замер. Затем он прижал руки к лицу и его тело затряслось. Кажется, он пытался сдержать рыдания.
Голова моя пульсировала. Должно быть, он ударил прямо по затылочному выступу. Приходилось держать голову под углом, чтобы задняя часть черепа не касалась пола. Язык во рту был толстым, как вата, а мысли вялыми и обрывочными.
– Я просто хотел, чтобы ты осталась, – прохныкал он. – Больше ничего. Я запаниковал. Я хотел, чтобы ты осталась подольше.
– У меня очень болит голова, Уэйн. Чем ты меня ударил?
Он указал на стол. Там стоял небольшой хромированный огнетушитель. Такой можно увидеть в каюте яхты или в трейлере. Он был испачкан кровью. Я ощупала затылок, он тоже был в крови, а кожа вокруг раны вспухла.
Я посмотрела на Уэйна. Он был в панике и сильно потел. Нехорошо.
Я попыталась сесть, но боль тут же пронзила голову и удержала меня на полу.
– Я не злюсь на тебя, Уэйн, – соврала я, чтобы успокоить его. Я контролировала голос, чтобы он звучал спокойно и ровно. – Но ты должен помочь мне встать. Мне нужно в ванную, а сама я не дойду.
– Ты просто знай, что я тебе ничего не сделаю.
Его тон был почти высокомерным. Как будто его возмущала даже мысль о физическом насилии, как будто это было ниже его достоинства.
– Я знаю, – солгала я, соглашаясь с его безумием. – Я не боюсь, Уэйн, но мне неудобно лежать так.
Он не двинулся с места, как будто не услышал меня. Он перевел взгляд с меня на окно, его глаза казались пустыми. Должно быть, он открыл шторы после того, как ударил меня.
– Я не смогу встретиться с тобой на работе в понедельник, – рассеянно сказал он.
– Ты запаниковал. Просто на секунду потерял контроль. Я понимаю.
Он моргнул:
– Правда?
– Да, – мягко сказала я.
– Я не должен был заставлять тебя это делать, – продолжал он. – Это неправильно. Я хотел, чтобы у нас все было по-другому. Не так. Никогда не хотел.
– Мы оба сейчас ведем себя не так, Уэйн. Я понимаю. Но ты чувствовал себя беспомощным. Это и моя вина отчасти. Я заставила тебя чувствовать себя плохим человеком. Но ты должен понять, Уэйн, что я делаю это со Скоттом только потому, что я в безвыходной ситуации. Я тоже поступаю неправильно.
Я снова попыталась пошевелиться, и снова боль пронзила мой череп.
– Единственный способ получить кого-то, это поймать его в ловушку, – сказал Уэйн дрожащим голосом.
– Это неправда. И, Уэйн…давай без мелодрамы.
Он зажег лампу на стене. Она была тусклой, не больше тридцати ватт. Точно такую я оставляла включенной на ночь, когда кормила грудью. Чтобы была возможность подойти к ребенку, не натыкаясь на мебель.
– Ты пойдешь в полицию? – спросил он.
– И что я им скажу? Я приехала сюда заняться сексом, потому что ты меня шантажировал, но ты зачем-то ударил меня по голове? Сомневаюсь, что они поверят.
– Ты можешь сказать, что я тебя изнасиловал.
– Но ты этого не сделал.
Он встал и опустился возле меня на колени. Как ни странно, хоть я все еще злилась на себя, на Уэйна, на всю эту ситуацию, страшно мне не было. Я смотрела на печальное извиняющееся лицо Уэйна и чувствовала только жалость.
Он осторожно подвел одну руку мне под шею, а вторую под плечи, готовясь поднять меня в сидячее положение.
– Мне так стыдно, – сказал он.
– Уэйн, – мягко сказала я. – Все будет хорошо, ты же знаешь. Обещаю, все будет хорошо. В понедельник мы сделаем вид, что ничего не было, и больше никогда не будем об этом говорить. Никто ничего не узнает.
Он закрыл глаза и торжественно покачал головой, словно сопротивляясь какой-то важной мысли. Как-будто он точно знал, что хорошо уже не будет. И что бы я ни говорила, на этом все не закончится.
Потому что иначе и быть не могло.
*
ГЛАВА 20
Я почти не помнила, как добралась домой. После того, как Уэйн помог мне сесть, боль в голове усилилась настолько, что мне пришлось снова занять горизонтальное положение и еще немного отдохнуть. Я то ли потеряла сознание, то ли заснула – не знаю точно – но позже проснулась, укрытая одеялом и в пустом доме. Я села в машину и поехала домой в Хоксхед. Чудо, что я добралась туда живой.
На следующий день я сидела на кухне у Петры, и она ругала меня за то, что я вчера вечером отказалась от ужина с Надин и Скоттом.
– А аура у тебя была?
– Какая аура? – непонимающе переспросила я.
– Ну, аура, – ответила она резко. – Затуманенное зрение, онемение лица, острая боль?
Я слегка пожала плечами. Сделала глоток апельсинового сока.
– Кажется, нет.
– Ну, тогда у тебя не было настоящей мигрени. У тебя просто болела голова. Ничего серьезного. Головная боль доставляет неудобство. Мигрень выводит из строя. Если бы у тебя была мигрень, ты бы сразу это поняла. Ты принимала ибупрофен?
– Конечно.
– Не помогло?
– Нет. Не помогло.
– Ты пробовала лежать в затемненной комнате? – спросила она.
Я чуть не рассмеялась. Вроде того, хотела я сказать.
– Нет, не пробовала, – ответила я. – Попробую в следующий раз.
Она подозрительно посмотрела на меня, не веря ни в какую мигрень. Она знала, что я без уважительной причины отказалась от ее ужина, и этот факт вместе с моим нежеланием посвящать ее в мои финансовые дела заставлял ее нервничать.
Петра просто обязана была все про всех знать.
Она выложила на гриль полоски бекона. Из сада донесся громкий вой. Обычно такой силы вопли заставляли ее бросать все дела и мчаться через весь дом в поисках их источника. А вдруг ее ребенок уже лежит с переломанными руками и ногами у подножия лестницы?
Она подняла голову, быстро взглянула в сторону сада и снисходительно прищурилась. Затем она вернулась к бекону и принялась укладывать ломтики теснее, чтобы запихнуть на решетку еще немного.
– Может быть, мне стоит сходить, проверить Клару? – предложила я.
– Там Винс.
– Но она сильно плачет.
– Ничего, жить будет.
Ополоснув руки под струей горячей воды, она рассказала, что ужин прошел не совсем удачно. Скоттом и Надин уехали слишком рано, на самом деле «довольно внезапно», после того как Скотт сослался на какую-то рабочую проблему, и умчался срочно ее решать. По тону Петры я поняла, что она чувствует себя оскорбленной.
Не успела я успокоить Петру заверениями, что Элиасы не хотели быть невежливыми, и, вероятно, случилось что-то действительно серьезное, как она резко сменила тему. Она сказала, что хотя у меня и не было настоящей мигрени, выгляжу я все равно плохо – усталой и бледной.
– У тебя что-то случилось? – спросила она.
Я изобразила удивление.
– Нет. Ничего серьезного. – Мои слова звучали неубедительно, а как вообще можно отвечать на подобные вопросы? – Я что, действительно настолько плохо выгляжу? Я думала, что со мной все в порядке. А зачем так много бекона?
– На шестерых. Имей в виду, Клара нормально есть не будет. Она встала рано утром, и пока мы спали, обнаружила в шкафу пончики, которые оставила Лиз.
– Нас будет шестеро? – удивилась я. – Кто это?
Петра нахмурилась:
– Ну, нас четверо… и Скотт с Надин, конечно. Я же говорила тебе, что они приедут на поздний завтрак.
Мой лоб мгновенно стал горячим:
– Нет, не говорила.
Петра, которая уже разбивала яйца в миску, остановилась, чтобы пересчитать на пальцах:
– Два для Винса, – сказала она, – два для Скотта… тебе одно или два?
Не сознавая, что делаю, я соскользнула с табурета и пошла за сумкой.
– Ты куда? – крикнула мне вслед Петра. – Ты же не уезжаешь?
«Конечно, уезжаю, – хотела сказать я. – Я ни за что здесь не останусь».
– Просто освобождаю диван, – слабым голосом ответила я. – Зря ты меня не предупредила, Петра. Мне сегодня не до светских бесед. У меня все еще болит голова и…
– Я же сказала тебе.
Ничего она не говорила. Иначе я бы не приехала. Конечно, я не могла сказать это вслух, так что пришлось сдаться.
– Я хреново выгляжу, – сказала я через мгновение.
Петра оставила свои дела и повернулась ко мне. Она улыбалась:
– Ты только что сказала, что с тобой все в порядке. Или ты беспокоишься, что подумает о тебе Скотт, да? Тогда расслабься. Он на тебя даже не посмотрит. Он вообще женщин, кроме жены, не замечает. Хоть голой перед ним скачи…
– Я имела ввиду Надин, – быстро ответила я. – Она всегда такая безупречная.
– Пойди умойся и накрась губы, если тебе от этого станет легче. Они будут через пять минут. Вообще не понимаю, что ты вечно суетишься. Я же говорила, они не снобы.
Петра продолжала болтать, но я уже не слушала. Мои мысли метались в поисках выхода. Я так сосредоточилась на плане побега, что не сразу заметила нервозность сестры. Ее щеки и шея покрылись красными пятнами, как при псориазе.
Сначала я подумала, что ее любовь к Эллиотам начала проходить. Петра с таким энтузиазмом бросилась в эту новую дружбу, что когда пришло время для другой стороны немного остыть, она почувствовала обиду. Может быть, Скотт с Надин приняли чье-то приглашение в ущерб ее собственному, и она теперь вела себя как брошенная невеста. Что ж, немного жестковато, но ее энергия порой утомляла не только меня.
Я наблюдала, как Петра движется по кухне. Ее прерывистое дыхание, резкие движения наводили на мысль, что здесь замешано что-то еще.
И вдруг мне стало страшно.
А вдруг Петра влюбилась в Скотта?
Затем во французском окне появился Винс.
– Доброе утро, Роз, – весело сказал он.
– Доброе.
– Бранч скоро?
Петра посмотрела на него, и ее челюсти сжались:
– Пятнадцать минут. И смени шорты.
– Ладно, – сказал он и улыбнулся мне. – Как дела у Джорджа?
– Хорошо.
– Как думаешь, могу я взять его на рыбалку в четверг вечером?
– Он будет счастлив.
– Тогда в шесть тридцать. Я заберу его после чая.
Винс исчез наверху. Петра проводила его раздраженным взглядом. В том, что она командовала мужем, не было ничего необычного. Они всегда так общались. Но этот взгляд, это презрение в ее глазах, когда он прошлепал мимо в своих шортах, были чем-то новым. Шорты, кстати, были не плохими. Просто рыжего цвета и немного коротковатые для пухлых ног Винса. Типа тех, что носят на турнирах по гольфу американцы.
– Вы поругались? – спросила я Петру в надежде, что ее поведение вызвано не Скоттом, а другими причинами.
– Поругались? – рассеянно переспросила она. – Мы никогда не ругаемся. Я игнорирую его, когда злюсь, ты же знаешь.
– Значит, ты не злишься?
Петра вздохнула, и ее плечи заметно вздрогнули.
– Нет, – сказала она. – Просто он иногда бывает такой… – она помолчала, – обыкновенный.
Затем она виновато посмотрела на меня, как будто знала, что нарушает неписаный договор, но ничего не может с собой поделать.
В дверь позвонили.
– Боже, – сказала она. – Мне надо перевернуть бекон. Ты откроешь?
*
Каким-то образом Скотту удалось скрыть свой шок при виде меня в дверях дома Петры. И то, что могло стать крайне неловкой сценой, сократилось до эпизода благодаря Кларе, закатившей самую блестящую в этом сезоне истерику. Я вообще люблю смотреть хорошие истерики: взрослые при этом начинают вести себя совершенно неестественным образом, особенно Петра, у которой всегда есть длинный перечень оправданий, почему ее дочь не может вести себя прилично. Ей не уступала Надин, изо всех сил заверяющая Петру, что она «не плохая мать и ни в чем не виновата».
В разгар этой суеты Скотт бросил на меня взгляд через кухню, говоривший: «Вот дерьмо, да? Как неожиданно!» Я быстро пожала плечами и улыбнулась: «Что есть, то есть. Давай не облажаемся».
Мы не облажались.
Вместо этого мы перебрасывались безобидными фразами о собственных отпрысках. Кудахтанье Петры и Надин было скучным, но безопасным, и я уже собиралась извиниться и уйти, когда Надин сбросила бомбу:
– Знаете, Роз, я тут подумала… Я уверена, что вам понравится мой брат.
– Оу? – спросила я.
– Да. Он уже давно один. Понятия не имею, почему. Он вполне приличный парень.
– Разве мы с ним еще не встречались? – сказала я неопределенно и посмотрела на Петру.
Та сияла. По выражению ее лица можно было решить, что Надин говорит о члене королевской семьи. Она ела глазами Надин, ожидая продолжения, но Скотт довольно резко сказал:
– Брось, Надин. Твой брат не подходит для Роз.
Надин повернулась к нему со спокойным выражением лица, за которым скрывалась глубокая обида.
– Почему? – спросила она. – Чем он плох?
Скотт пожал плечами.
– Он… – он сделал паузу, тщательно подбирая слова, – он не из тех, кто занимается делом.
Я взглянула на Петру, ее улыбка испарилась. Она выглядела так, словно из нее выпустили весь воздух. Не желая расстраивать Надин, но понимая, что должна что-то сказать, она произнесла:
– Роз нужен стабильный партнер. Вообще-то, для нее сейчас очень важна финансовая стабильность.
Для тех, кто не знал моей истории, это могло прозвучать помпезно и неприятно. Но в данной ситуации Петра защищала себя в той же мере, как и меня. На самом деле, слова Петры не побеспокоили Надин, но она явно злилась на оценку Скоттом ее брата. Нам же оставалось беспомощно ожидать взрыва.
– Мой брат, – процедила она сквозь зубы, – порядочный человек, и у него нет финансовых затруднений. Он добрый, надежный и преданный, а то, что у него нет твоих амбиций, Скотт, не делает его неудачником.
Скотт откинулся на спинку стула:
– Я не назвал его неудачником. Я просто считаю, что он не подходит для Роз, вот и все.
Надин смотрела на него в упор:
– Почему ты так считаешь?
– Потому что, – и он посмотрел на меня, – Роз нужен мужчина, способный поддержать ее. А твой брат перекати-поле. Он хороший парень, но ни к чему не стремится. И когда ему исполнится шестьдесят он так и будет жить одним днем.
Надин покачала головой:
– Поверить не могу, что ты так к нему относишься.
– Если честно, – я предприняла слабую попытку вмешаться, – я все равно сейчас не могу никуда выходить. Следующие две недели Джордж будет дома, так что я застряла с ним. Я, конечно, не отказываюсь, просто…
– Ты можешь пойти в четверг, – сказал Винс.
Это были его первые слова, с тех пор, как мы сели за стол. Он приготовил себе сэндвич с беконом и яйцом, и когда откусил, немного желтка протекло из уголка его рта. Петра поморщилась.
– Мы в четверг идем на рыбалку. Он может переночевать у нас, или я привезу его позже, если хочешь. А ты сходи выпить с этим парнем. Идет?
Надин повернулась ко мне и склонила голову набок. Она ждала ответа.
– Хорошо, – вылетело из моего рта, прежде чем я осознала, что говорю.
И только взглянув на Скотта, я поняла, что натворила.
Он был зол. Он вообще не хотел, чтобы я встречалась с братом Надин.
*
Уинстон привез Джорджа домой сразу после семи.
– Поговори с ним, – сказал он, когда Джордж, угрюмый и молчаливый, прошел мимо меня наверх в свою спальню.
Селия у себя в палисаднике поливала цветы в подвесных корзинах специальной лейкой с длинным носиком. Она казалась полностью сосредоточенной на своей задаче, но явно подслушивала. Я наклонила голову в сторону Селии и спросила, не хочет ли он зайти. Я не собиралась обсуждать моего сына на крыльце. Но Уинстон отказался.
– Не могу. У меня встреча.
– Да?
– Микки Таллис. Мы с ним занимаемся кайтсерфингом в Морекамбе.
– Постарайся не убиться.
Уинстон знал Микки Таллиса много лет и болтался с ним, когда не мог найти компанию получше. Он был последним холостяком из их круга. Я старалась избегать Микки (особенно, когда он напивался), потому что любой разговор с ним сворачивал к «Ультравоксу»* (* Британская рок-группа), и к тому, какой несправедливостью было, что их альбом «Вена» лишился первого места в хит-параде из-за нелепой записи Джо Дольче «Тень, с которой ты сталкиваешься».
Все это было давно уже не актуально, слава Богу.
Уинстон привалился к дверному косяку, не совсем готовый уйти. Он посмотрел на Селию, кивнул и вернулся ко мне:
– Джордж все еще расстроен инцидентом в школе.
– Да? Что ты ему сказал?
– Я сказал, что нельзя брать чужие вещи и деньги, потому что из-за этого люди будут плохо о нем думать. Но это не значит, что он на самом деле плохой человек и все такое.
И шикнула, чтобы заставить его понизить голос.
– А что он ответил?
– Говорит, что хочет вернуться в свою старую школу. Он считает, что у него здесь не осталось друзей.
– Я поговорю с ним, – сказала я.
– О’кей.
Затем последовала пауза.
– Роз?
– Что еще, Уинстон?
– Ты выглядишь усталой.
Я пожала плечами:
– Тяжелые выходные.
– У тебя все нормально? – нежно спросил он. – В смысле, все в порядке?
– Все в порядке, Уинстон. Иди катайся на своем воздушном змее.
*
Наверху Джордж устраивался в своем новом кресле-мешке, который я подобрала для него на распродаже садовой мебели. Это было дешево. Джордж ерзал по мешку, словно пытался закопаться внутрь.
– Привет, – тихо сказала я.
– Привет, – ответил он.
– Тебе нравится мешок?
– Ага.
Я села на его кровать и сказала:
– Я постирала все твое белье. Когда ляжешь спать, оно будет приятно пахнуть.
– Спасибо, – ответил он, и я почувствовала, как глупо себя веду.
Какая ему разница? Сегодня днем, застилая его постель свежими простынями и расставляя на подоконнике фигурки покемонов, я на короткое время почувствовала себя хорошей матерью.
– Твой отец сказал, что тебе не нравится в школе.
– Я хочу в другую школу.
– Ясно, – осторожно сказала я, – в какую именно? В Хоксхеде всего одна школа. Это затрудняет выбор.
Он повернулся ко мне лицом.
– Давай вернемся обратно.
– Мы не можем, дорогой. Во всяком случае, не сейчас. И даже если мы решим переехать, завтра тебе все равно надо будет идти в школу.
– Я могу ходить в свою старую школу, а ты будешь завозить меня туда по дороге на работу. Олли Мэндин учится в Уиндермире, потому что его мама работает на почте.
Видимо, он всерьез размышлял над этим.
– Я поняла, чего ты хочешь, и да, это выполнимо. Ты мог бы поменять школу, а я могла бы возить тебя туда по дороге на работу, но я не буду это делать.
– Почему?
– Потому что единственная причина, из-за которой ты хочешь уйти – это то, что тебе стыдно. Но от своих поступков не убежишь, Джордж. Что будет, если у тебя в новой школе возникнут проблемы? Мы снова переедем? Нельзя бежать и прятаться, когда тебе что-то не нравится.
– Почему?
– Потому что рано или поздно ты добежишь до края, дорогой, и тебе придется ответить за все, что ты сделал.
*
