Текст книги "Ошибка, которую я совершила (ЛП)"

Автор книги: Пола Дейли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 19 страниц)

ГЛАВА 37

Вот достоверный факт: на сельских дорогах погибает больше людей, чем на городских улицах. Причина? Большее расстояние до больницы. Из Хоксхеда до ближайшего отделения скорой помощи не меньше часа езды. Добавьте к этому время, которое понадобится санитарной машине, чтобы добраться до пострадавшего.

Вот почему мы полагаемся на авиацию благотворительных организаций. И вот почему моего сына и сбившего его водителя везли сейчас на вертолете «Британской воздушной скорой помощи», а я следовала за ними на машине.

Позже я не могла вспомнить ни минуты из своей дороги до больницы Фернесса. Какой маршрут я выбрала? Задерживали ли меня пятничные пробки на дорогах? Купила ли я билет на больничную парковку? Позже я с удивлением пойму, что целые часы того дня выпали из моей памяти. В следующие месяцы события этого ужасного дня будут возвращаться кусками, мимолетными впечатлениями, и, пытаясь ухватиться за них, я понимала, что думала лишь об одном: почему я не бежала быстрее? Почему я не ушла из отеля раньше? Почему я вообще согласилась на предложение Скотта Элиаса?

Так работает мозг. Он не хочет смотреть в глаза ужасающей правде, он всегда ищет какую-нибудь лазейку. Кроличью нору, в которую можно спрятаться. Возвращается к событиям, словно они еще не произошли, и их можно предотвратить.

Рассудок приказывает мозгу прекратить. Убеждает, что это бесполезно. Но круговорот мыслей не остановить.

Если бы я перевела деньги на карточку Уинстона, он бы вернулся вовремя. С ним Джордж был бы далеко и в безопасности. А если бы мы не расстались, у Джорджа все еще была бы собственная собака, и он не шел бы по тротуару с Фокси. А если бы я вышла замуж за надежного парня… Если, если, если…

– Миссис Туви?

Я встала.

– Пройдемте со мной, – сказала медсестра.

Она была маленького роста, а на фоне белых стен отделения интенсивной терапии казалась еще меньше. Но я могла бы поспорить, что эта женщина может поднять вдвое больше собственного веса. В реанимации все такие.

– Он жив? – прошептала я.

– Пойдемте, чтобы поговорить подробнее. Вы ведь физиотерапевт?

– Он жив? – тупо повторила я.

– Жив.

– В сознании?

Она опустила глаза.

– Пока нет. Его только переводят из службы экстренной помощи в палату.

– Какие у него травмы?

Кажется, я кричала, но она не обиделась. Она задержала мой взгляд и стала загибать пальцы:

– Двойной пневмоторакс, – сказала она. – Перелом правой голени, открытый. Он стабилизирован, раны обработаны. Потеря кожи, вероятно, понадобится пересадка. Возможно, позже мы сделаем компьютерную томографию живота, но сначала нужно было ввести дренаж в легкие. В брюшной полости никаких признаков кровотечения. Дистальная пульсация ниже перелома в норме.

– Потеря сознания? Травма головы?

– Пока не знаем. Явных признаков нет, но не знаем. Так обстоят дела на данном этапе. Вы здесь одна? Вам нужен сопровождающий?

– Моя сестра уже едет. Его отец застрял в Корнуолле. Я не могу ему дозвониться. Приедут мои родители, но не раньше чем через пару часов.

Она кивнула и спросила имя моей сестры. Сказала, что оставит сообщение на ресепшне, чтобы ее пропустили в реанимацию. Петра была не в себе. Она и говорила-то с трудом, не то, чтобы вести машину. А Винс успел выпить, так что…

Медсестра сказала:

– Леди, которую доставили нам тем же вертолетом? Водитель? Она…

– Мы не родственники, – холодно сказала я.

– Оу.

– Она жива? – спросила я.

– Да. Она в сознании. Мне показалось, что она знает вашего сына.

– Она переехала через моего сына, – сказала я.

Медсестра кивнула:

– Она очень расстроена.

– Думаю, да. Можно мне сейчас к нему?

Женщина повернулась, и я последовала за ней. Ее обувь быстро щелкала по линолеуму, и когда мы подошли к отделению интенсивной терапии, она набрала шестизначный код на панели замка. Ничего не произошло, и она вздохнула:

– Все время забываю, что код сменили, – объяснил она. Она попробовала еще раз и, прежде чем пропустить меня, повернулась: – Я должна говорить вам, что сейчас он выглядит не как обычно?

Я покачала головой.

– Хорошо, – сказала она. – Проходите.

*

В палате стояло шесть коек. Три из них были заняты. На одной лежала Надин, Джордж рядом, и еще один пациент напротив. Это был молодой парень с трахеотомической трубкой в горле, что означало – он здесь уже некоторое время. Позже мне рассказали, что у него развился синдром Гийена-Барре, его дыхательные мышцы были парализованы, и он находится в реанимации уже пять недель. Его мать навещала его почти каждый день, и все время визита тихо плакала возле койки.

Медсестра объяснила, что Джорджа смогут перевести в детскую реанимацию в другую больницу, когда он будет достаточно стабилен. А пока он останется здесь. С Надин.

Я не смотрела на нее, но мне пришлось пройти мимо ее кровати. Я чувствовала движение – поднятая рука, булькающий звук. Она издала мучительный тихий стон, как животное, попавшее в капкан.

Я смотрела только на Джорджа. Я встала на колени у его койки и поцеловала его руку. Его раздели до трусов. Его маленькое изломанное тело было покрыто мазками засохшей крови, а два дренажа чудовищными змеями выползали из груди.

– Я здесь, родной, – прошептала я.

Я механически проверила мониторы. Сатурация была немного низкой. Я поправила пульсометр на его указательном пальце и выдохнула, когда показатели числа на мониторе начали расти.

Над его правой ногой была устроена палатка. Открытый перелом – это сорванная кожа, размятые мышцы, обнаженная кость. Вокруг его ноги был установлен внешний фиксатор, но с учетом кожной трансплантации восстановление займет не меньше года.

Я повернулась к Надин. Ее глаза расширились, когда она увидела мое лицо, и она начала трясти головой, словно хотела сообщить что-то важное. Выражение ее лица было настойчивым, отчаянным. Я отвернулась. Затем поднялась на ноги и задернула занавеску, отрезая ее. Я слышала, как она беззвучно плачет.

Она искала меня. Ехала к моему дому через весь Хоксхед. И вот мы все здесь.

Я снова поцеловала руку Джорджа и прошептала, что люблю его. Снова и снова я говорила ему, что все будет хорошо, что он скоро проснется. Я говорила, чтобы он не боялся. Я буду здесь. Я не оставлю его одного.

Мой мальчик был таким красивым. Его кожа была такой гладкой и белой, только возле уха осталось немного засохшей крови. Я спросила, можно ли мне ее стереть, и медсестра принесла мне большой комок ваты и металлическую кювету с прохладной водой. Джордж не шевелился. Интубационная трубка была привязана куском бинта и оттягивала угол рта. Я попросила отрегулировать ее, и они сделали. Сестры заботились о нем, как о собственном ребенке. И глядя, с какой заботой и нежностью они ухаживают за моим сыном, я разрыдалась.

До этой минуты я держалась хорошо.

*

ГЛАВА 38

Надин оставалась в отделении интенсивной терапии сутки, затем ее перевели в травматологию. У нее были сломаны ребра. Скотт не навещал ее в реанимации, но дети были, я слышала их тихие голоса за занавеской. К тому времени среди медперсонала уже распространились слухи, и они знали о «нашей ситуации». Они обращались с нами беспристрастно и профессионально, но удовлетворили мою просьбу не отдергивать занавеску. Еще со времен своей студенческой практики я помнила, что на самом деле это строго запрещено.

Только когда каталку с Надин вывезли из палаты, одна из медсестер по имени Кайла, сказала, указывая на занавес:

– Ну, теперь мы можем снести эту Иерихонскую стену?

Мои родители приезжали и уезжали. Уинстон приехал и уехал. Затем он вернулся с сандвичами и остался.

Приехала полиция, и по их словам, все было довольно просто. Свидетели видели, как Надин потеряла контроль, когда перед ней выскочил тот злополучный «Фиат» со стариком за рулем. При поступлении в больницу был проверен уровень алкоголя в ее крови, и он оказался в пределах допустимой нормы. Хотя она и признала, что пила. Она так же сообщила, что только что узнала о романе мужа, так что ее психическое состояние могло повлиять на скорость реакции. Она сообщила им, что очень сожалеет о случившемся.

Мы все очень сожалели.

Петра приехала и осталась. И заплакала. А потом она еще немного поплакала. Она три дня сидела возле Джорджа, всхлипывая, ломая руки и умоляя его проснуться. Иногда она смотрела на меня, и я видела, как напрягаются мышцы у нее на шее.

– Скажи уже, – попросила я через несколько часов.

– Что, – спросила она.

– Что собиралась.

Она убрала волосы со лба Джорджа.

– Не о чем тут говорить.

– Ты думаешь, это я виновата.

Она резко развернулась ко мне всем телом:

– Я бы ни за что так не сказала.

– Все и так ясно, Петра.

Она поднесла руку ко рту, чтобы подавить очередное рыдание. Затем сделала глубокий вдох и ухватилась за металлический поручень кровати, как будто нуждалась в дополнительной опоре.

– Я тебя не обвиняю, – сказала она.

Ее слова звучали уверенно и твердо, но с оттенком горечи.

– Зато я себя обвиняю, – ответила я и посмотрела ей в глаза. – Это я во всем виновата. Всегда. Тебе не нужно ничего говорить.

– Не преувеличивай! – вспыхнула она.

– Я не преувеличиваю. Конечно, это я виновата! Это последствие моих ошибок. Я все признаю. Но я не хочу, чтобы ты всхлипывала и изображала из себя оскорбленную невинность. Во всяком случае, не возле моего сына.

– Твоего сына, – беззвучно повторила она.

– Да, Петра, это мой сын. Хорошая или плохая, но я его мать. Поэтому либо выскажи все сразу или успокойся. Потому что еще и твои истерики я сейчас не выдержу.

Она отошла от Джорджа, встала в изножье кровати и поманила меня. Ее лицо было жестким.

– Ты глупая и безответственная женщина. Мне стыдно за тебя, – сказала она. – Мне стыдно, что ты моя сестра.

– Продолжай.

– Ты в очередной раз доказала, что всегда стараешься решить все самым легким способом. Всегда за чужой счет. Ты никогда не думаешь о других людях. Ты никогда не думаешь, чем это может кончиться.

Я видела, что она старается сдерживаться. Выбор слов, почти официально-деловой, говорил о том, что она уважает место, где находится.

Она покачала головой:

– Поверить не могу, что ты спала с ним. Что у вас был роман…

– Не было никакого романа.

– Не могу поверить, что ты крутила роман с мужем моей подруги. – Ее глаза наполнились слезами. Она взмахнула рукой перед лицом, словно отгоняя непрошенные образы. – Роз, ты опозорила себя и меня. Не знаю, смогу ли я когда-нибудь…

Джордж открыл глаза.

Он смотрел на нас с недоумением. Он пытался что-то сказать, и не мог понять, почему у него не получается. Он поднял руку ко рту и осознал, что там находится что-то странное. Он нахмурился, когда его пальцы коснулись интубационной трубки.

Я бросилась к нему:

– Не пытайся пока говорить, милый. У тебя все нормально?

Он кивнул. Он не испугался. Он просто смотрел так, словно рад был меня видеть. Он всегда так смотрел, когда я будила его, еще маленького. Он открывал глаза, видел, что я стою рядом с кроватью и улыбался довольной сонной улыбкой. Как будто говорил: «Ты все время была здесь?»

– Джордж, ты знаешь, где ты? – спросила Петра дрожащим голосом. – Ты что-нибудь помнишь?

Я закатила глаза и попросила минутку помолчать, чтобы он сориентировался. Ее лицо упало.

Джордж моргнул, и было видно, как он пытается понять, что же происходит. Он скосил глаза вниз и увидел фиксатор на ноге.

Я прошептала Петре:

– Скажи медсестре, что он очнулся.

Она кивнула и поспешила прочь.

Я присела рядом с сыном.

– Джордж. Ты в больнице. Эта штука во рту помогает тебе дышать. Видишь?

Я медленно провела пальцем по трубке до места, где она была прикреплена к аппарату искусственной вентиляции легких.

– Эта машина дышит за тебя. Слышишь? – Джордж улыбнулся, и я сказала: – Правда круто, да? – Он несколько секунд смотрел, потом его взгляд вернулся ко мне. – Ты серьезно повредил ногу. Поэтому тебе вставили эти спицы. Чтобы скрепить кость. Тебе больно?

Он уставился на свою ногу, словно пытаясь определить, болит она или нет. Затем покачал головой.

– Хорошо. Тебе дали лекарство от боли.

Я сказала, как рада, что он проснулся. Сказала, что мне было грустно от того, что он не мог говорить со мной. Объяснила, что его отец скоро придет, он ушел, чтобы принести мне нужные вещи.

– Но он очень скоро вернется.

Джордж был довольно пассивным, и я надеялась, что таким он пока и останется.

– Ну, привет! – раздался голос слева от меня.

Медсестра Кайла стояла в ногах кровати и улыбалась. Она сообщила Джорджу, что с открытыми глазами он выглядит гораздо красивее. Джордж смутился.

– Его можно отключить от ИВЛ? – спросила я, и Кайла ответила, что да.

Вполне вероятно, раз он пришел в сознание, но пока не вынут дренаж из груди он все равно будет на кислороде. Я взъерошила волосы Джорджа и снова сказала, как рада, что он проснулся, а затем я увидела, как его лицо изменилось.

– Ты в порядке? – спросила я.

Он уставился на меня безумными, испуганными глазами, а потом попытался подняться.

– Что случилось? Джордж, лежи. Что такое? Где болит?

Петра, пытаясь успокоить его, куковала:

– Все в порядке, все в порядке, – но Джордж вытянулся и напрягся.

Первой моей мыслью было: травма головы. У него отек мозга и сейчас случится припадок. Я повернулась к медсестре, но она не выглядела слишком обеспокоенной.

– Ты помнишь, что случилось, Джордж? – мягко спросила она.

Джордж несколько раз кивнул, все больше и больше волнуясь.

Я наклонилась ближе.

– Ты попал в аварию, – сказала я.

Никакой реакции.

– Джордж, тебя ударила машина.

Он пожал плечами, как будто это было не важно. Он выглядел одновременно расстроенным и напуганным.

Затем он попытался заговорить:

– Фокси…

*

ГЛАВА 39

У меня было шесть пропущенных звонков от детектива-сержанта Эспинелл, а так же два текстовых сообщения с просьбой связаться с ней как можно скорее. Я не пользуюсь голосовой почтой. Просто не умею. С таким же успехом вы можете написать мне послание на клочке бумаги и бросить его в озеро.

Уинстон вернулся в больницу, я оставила его и Петру дежурить возле Джорджа, а сама вышла в коридор, чтобы позвонить Селии и узнать, как дела у Фокси.

Насколько мне было известно, собака не пострадала. Я не помнила, видела ли ее раздавленной или раненой, но я тогда вообще мало что видела. Этого было недостаточно, чтобы успокоить Джорджа. Он так сильно расстроился, что даже заплакал, и тогда медсестра предложила позвонить хозяевам собаки.

Коридор был занят. Ко мне подошли два молодых врача – свежие, полные энтузиазма парни. В больницах существует неписаное правило, согласно которому врачи носят стетоскопы выставленными напоказ на шее, но те, кто пользуется ими постоянно – физиотерапевты, медсестры и прочие – должны держать свои стетоскопы в карманах. Просто, чтобы обозначить свое место во внутрибольничной иерархии. Проходя мимо меня, врачи перестали разговаривать и кивнули, безмолвно подтверждая мое право находиться в отделении интенсивной терапии. «Это было тактично», – подумала я.

Селия ответила на третьем гудке.

– Селия?

– Роз! Ты позвонила! Как Джордж? Ему лучше? Господи, пусть ему станет лучше! Как его нога? Они спасли его ногу?

– Ты видела? – спросила я, слегка ошеломленная.

Я ничего не помнила.

– Да, мы с Деннисом были там. Как Джордж. Господи, Роз, скажи мне наконец.

– Он в порядке. Надеемся, что с ногой все будет хорошо. Но она сильно пострадала. Он только что пришел в себя и… Селия? Он спрашивает о Фокси.

– Ах, с ней все хорошо.

– Правда?

– Она порвала крестообразную связку колена, потому что очень быстро побежала домой, но не говори об этом Джорджу. Не надо его волновать. Она в порядке. Честно, Роз.

Я выдохнула.

Я ввела Селию в курс дела и уже собиралась связаться с сержантом Эспинелл и рассказать ей об аварии, потому как, судя по ее сообщениям, она ни о чем не подозревала (разве они там у себя в полиции не разговаривают друг с другом?), когда увидела идущего по коридору Генри Пичи. В одной руке он держал букет цветов, а в другой толстую книгу в мягкой обложке. Видимо, он навещал Надин.

Он еще не видел меня. Его голова была опущена, и я на мгновение почувствовала желание нырнуть в отделение реанимации и закрыть за собой дверь. Я нажала кнопку звонка, и тут он меня заметил.

Нет, я не собиралась его избегать. Я отчаянно хотела поговорить с ним, извиниться, попытаться загладить вину. Но что-то в его походке заставило меня отступить. Его прежде прямая осанка исчезла, аура уверенности и силы развеялась. И впервые с того момента, когда Надин наехала машиной на моего ребенка, я испытала сильный прилив вины перед кем-то, кроме Джорджа.

Мой ребенок, хоть и раненый, остался прежним, а Генри почти исчез.

Я повернулась к нему лицом, и, заметив меня, он встал, как вкопанный. Я слабо улыбнулась и ждала, когда он подойдет ближе.

Он колебался. Несколько мгновений он стоял посреди коридора и смотрел на меня, как на дохлое животное посреди дороги. Что-то, что нужно обойти, и к чему неприятно прикоснуться.

Санитар с пустой инвалидной коляской попросил Генри немного подвинуться. Это, кажется, заставило его очнуться, и он продолжил идти.

– Привет, – сказала я.

– Привет, – ответил он, не глядя на меня.

– Как ты?

Он уклонился от моего вопроса и сказал:

– Я слышал, что Джордж сильно пострадал. Как у него дела?

– Уже лучше. Он спрашивает о Фокси…

Я подняла мобильник, как доказательство, что я вышла из отделения по важному делу.

Генри кивнул и попытался улыбнуться, как бы говоря: «Да, это на него похоже», но мышцы лица, кажется, его не слушались. Он пнул пол носком ботинка.

– Значит… – начала я, но он перебил:

– Мне нужно идти.

– Генри, подожди. Я должна тебе кое-что сказать.

Он вздохнул и посмотрел куда-то мне за спину. Поддавшись глупому порыву, я потянулась к нему, но он быстро отступил, как будто ожидал удара.

– Извини, – сказала я. – Прости, это была ошибка.

– Поздно извиняться, Роз, – серьезно сказал он. – Мне очень жаль, что так случилось с Джорджем. И я рад, что он поправляется. Но мне действительно неинтересно слушать, что ты скажешь. Ты разрушила жизнь Надин. Ты выставила меня полным идиотом. Я не хочу тебя видеть.

– Генри, всего два слова. Я понимаю тебя, но это важно для меня. У меня не было романа со Скоттом. Это все неправда. И я не понимаю, почему он так сказал на вечеринке. У нас не было отношений, и уж точно не было никакой любви.

Он не ответил. После минутного молчания он спросил:

– Это все?

– Ты мне очень понравился, Генри. Очень.

Он поднял глаза к потолку.

– Это правда, – сказала я. – Мне ничего от тебя не надо. Просто говорю, как есть.

– Хочешь сказать, что ты не спала со Скоттом?

Я понизила голос:

– У нас был уговор.

– Уговор, – категорично повторил он.

– Скотт платил мне. Это меня не оправдывает, но мне нужно, чтобы ты знал: я делала это от безысходности.

– То есть он тебя заставил?

– Не он, – пробормотала я, не совсем его понимая. – Меня заставили обстоятельства. Ты ушел из отеля, и я не успела тебе ничего объяснить. И если ты помнишь, я действительно пыталась отказаться от наших встреч, потому что не хотела, чтобы ты…

– Что? Узнал про вас со Скоттом? Это с ним ты была тогда в отеле под Ланкастером, так?

Я кивнула.

– Это был первый раз, – призналась я. – Послушай, я не хотела тебя оскорбить. Я вообще не ожидала, что что-то почувствую к тебе. Я решила встретиться один раз, чтобы успокоить Надин, а затем все прекратить. – Я сделал быстрый вдох. – Я не ожидала, что это будешь ты, Генри. И я не ожидала, что ты тоже полюбишь меня.

Мне показалось, что его лицо немного обмякло, поэтому посмотрела на книгу и спросила:

– Что читаешь?

Я надеялась немного смягчить ситуацию.

– «Анна Каренина».

– Тебе нравится?

– Я уже читал ее когда-то. Гораздо меньше адюльтера и гораздо больше сельского хозяйства, чем я помню.

Я улыбнулась:

– Генри, послушай, я знаю, что тебе больно. Я понимаю, что ты чувствуешь себя униженным. Но просто знай, что соглашение со Скоттом началось до того, как я встретила тебя. И я делала это только ради денег. Сделка и ничего больше. Ты сам говорил, что за деньги можно сделать почти все, если это будет всего два дня в неделю. Прости меня за то, как я с тобой поступила. Но как только я решила вопрос с жильем и мебелью, я все прекратила. И я просто не знала, что мне делать. Меня выселяли. Иначе я ни за что не согласилась бы на его предложение.

В течение нескольких напряженных минут Генри взвешивал мои слова, и подумала, что он, возможно, стал чуть добрее ко мне.

В конце концов, он заговорил:

– Он предупредил, что именно так ты и скажешь.

– Кто?

– Скотт, – объяснил Генри.

– Генри, я не понимаю, о чем ты.

– Скотт приходил ко мне перед отъездом…

– Куда он уехал?

Генри пожал плечами.

– Без понятия. Гондурас, Галапагоссы, мне все равно. Надин не хочет его видеть. Он улетел вчера.

– И что же он сказал?

– Он подтвердил, что платил тебе за секс. Сказал, что ты развела его на интрижку, когда лечила ему локоть. Он согласился, потому что ты ему понравилась, и он не смог отказаться.

Мой рот приоткрылся.

– Скотт сказал, что ты очень корыстная, – продолжал он. – Что ты все время требовала от него подарков – сережек, украшений, всего такого. Вероятно, хотела поправить свои дела за его счет. Он сказал, что ты просила у него ссуду.

– И ты ему поверил?

– А почему я не должен был ему верить? Ты ведь все время лгала мне, Роз. А его версия простая и понятная. Люди так делают. Извини, Роз, но я не куплюсь на это.

Я стояла там, не в силах подобрать нужные слова.

– Послушай, – сказал он, – никаких обид. Но за последние годы со мной случилось столько всякого дерьма, что с меня хватит. Если ты закончила, я, пожалуй, пойду.

– Подожди, – я чуть не вцепилась ему в рукав. – Пожалуйста, Генри, еще секунду. Я знаю., что тебе было бы легче, если бы это был не Скотт, а кто-то другой…

И он меня остановил.

– Нет, Роз, – тихо сказал он. – Мне плевать на Скотта. Все дело в тебе. Я не хотел, чтобы ты спала за деньги с кем-либо вообще. Только не ты. Я полюбил тебя по-настоящему, так что теперь мне лучше держаться подальше, чтобы не сойти с ума.

Он ушел.

А я стояла и смотрела ему в спину, которая становилась все меньше и меньше, а потом расплылась и исчезла совсем.

*