Текст книги "Комический роман"

Автор книги: Поль Скаррон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 32 страниц)

«Мерзкие невольницы! – вскричал он, – так вот как вы скрываетесь от своего господина!»

Я не успела ему ответить: Клавдия схватила меня за руки сзади, а Амет, бросив саблю, присоединился к предательнице, и они вдвоем старались связать мне руки веревкой, которой они запаслись для этого. Но у меня было больше силы и ловкости, чем обычно у женщин, и я долго сопротивлялась усилиям этих двух злодеев, но наконец почувствовала, что слабею, и, не доверяя своим силам, прибегла к крикам, которые могли привлечь какого-нибудь прохожего в это уединенное место, или, вернее, я ни на что более не надеялась, когда появился принц Мулей. Вы знаете, каким образом он спас мне честь, и могу сказать – и жизнь, потому что я наверное умерла бы с горя, если бы отвратительный Амет удовлетворил свою скотскую страсть.

Этим София кончила рассказ о своих приключениях и любви. Достойная Зораида уверяла ее, чтобы она надеялась на великодушие принца, который найдет способ возвратить ее в Испанию, и в тот же день рассказала своему мужу все то, что услыхала от Софии, а тот пошел пересказать Мулею. Хотя все то, что ему рассказали о судьбе красавицы-христианки, мало благоприятствовало его страсти к ней, ему, однако, было приятно (так как он был добродетельный человек) узнать, что она дала любовное обещание в своей стране, потому что он нисколько не соблазнялся позорным действием для легкого достижения желаемого. Он уважал целомудрие Софии, а его собственное побуждало его стараться сделать ее менее несчастной, чем она была. Он велел сказать ей через Зораиду, что она вернется в Испанию, когда захочет, и с тех пор как он принял это решение, не хотел ее видеть, не доверяясь своему собственному целомудрию и опасаясь красоты этой достойной любви девушки. Она не мало беспокоилась о безопасности своего возвращения: путь в Испанию был долог, да и испанские купцы не торговали в Феце; и если бы она и могла найти христианское судно, то, будучи красивой и молодой, могла встретить среди мужчин своей веры то, что она боялась найти среди мавров. Честность встречается редко на кораблях; добросовестность на них сохраняют не лучше, чем на войне, и везде, где красота и невинность слишком слабы, дерзость злодеев пользуется своим превосходством и легко решается все предпринять. Зораида посоветовала Софии одеться мужчиной, потому что ее рост, гораздо более высокий, чем у других женщин, облегчал это переодевание. Она ей сказала, что это – мнение Мулея, который не находит никого в Феце, кому бы мог ее надежно поручить, и сказала, кроме того, что он позаботился также и о приличии ее пола и дает ей спутницу ее же веры, переодетую, как и она, и что поэтому она будет спокойна, что не окажется одна на корабле среди солдат и матросов. Этот мавританский принц купил корабль у одного корсара,[298]298
  «Купил корабль у одного корсара...» — Корсары настолько прочно чувствовали себя на море, что Карл V Испанский предпринял против них особый поход, захватив и Тунис, где они находили себе убежище.


[Закрыть] захватившего его в море: это был корабль губернатора Орана, на котором он выслал всю семью одного испанского дворянина, из неприязни отправив его под караулом в Испанию.[299]299
  «...отправив его под караулом в Испанию» — т. е., лишив звания, отправил на родину.


[Закрыть] Мулей узнал, что этот христианин – один из лучших охотников в мире, а так как охота была самой сильной страстью этого молодого принца, то он задумал взять его себе в невольники, а чтобы лучше его удержать, не хотел разлучать его с женой, сыном и дочерью. За два года, прожитые им в Феце на службе у Мулея, он научил принца в совершенстве стрелять из аркебузы в разную дичь, которая бегает по земле или летает в воздухе, и многим родам охоты, неизвестным маврам. Этим он приобрел большую милость принца и стал столь необходимым в его развлечениях, что тот никогда не соглашался на его выкуп и разными благодеяниями старался заставить его забыть Испанию. Но сожаления, что он не на родине, и отсутствие надежды на возвращение привели его в такую печаль, от которой он скоро умер; а его жена не надолго пережила мужа. Мулей испытывал угрызения совести, что не отпустил их на свободу, когда они об этом просили, – люди, достойные этого за их услуги, – и захотел, как только мог, загладить на детях свою вину за то, что, он думал, им причинил. Дочь звали Доротеей, она была того же возраста, что и София, – красивая и умная; ее брату было не более пятнадцати лет, его звали Санхо. Мулей выбрал их обоих в спутники Софии и воспользовался этим случаем, чтобы отослать их вместе в Испанию. Это дело держали в секрете; велели сшить мужское испанское платье для обеих девушек и маленького Санхо. Мулей показал свою щедрость во множестве драгоценных камней, какие он подарил Софии; Доротее он тоже сделал богатые подарки, которые, вместе с тем, что ее отец получил раньше от щедрости принца, сделали ее богатой на всю ее жизнь.

Карл Пятый в то самое время воевал в Африке и осадил город Тунис.[300]300
  «...осадил город Тунис». — Тунисом правил в то время знаменитый Барберус, полководец Соломона, опустошавший море своим пиратством. Чтобы приостановить его разбой и отомстить за них, Карл V переправил в Африку тридцать тысяч войска на пятистах судах. Крепость Гулет была взята приступом, Тунис сдался, и Мулей-Гасан был вновь посажен на трон (1535).


[Закрыть] Он отправил посла к Мулею, чтобы договориться о выкупе нескольких знатных испанцев,[301]301
  «...договориться о выкупе нескольких знатных испанцев...» — После победы Карл освободил из рабства и возвратил на родину около двадцати тысяч христиан.


[Закрыть] потерпевших кораблекрушение у берегов Марокко. Этому послу вручил Мулей Софию под именем дона Фернандо, знатного дворянина, который не должен быть известным под своим настоящим именем, а Доротея и ее брат выданы были за свиту: она в качестве дворянина, а он – пажа. София и Зораида не могли расстаться без сожалений, и много слез было пролито с обеих сторон. Зораида подарила прекрасной христианке нитку жемчуга, такого дорогого, что та даже отказывалась его брать, – но достойная любви мавританка и ее муж Зулема, любивший Софию не менее, чем его жена, дали ей знать, что она не может их более огорчить, как отказавшись от этого знака их дружбы. Зораида заставила обещать Софию давать ей знать время от времени новости с пути из Танжера, Орана и других мест, какими император владел в Африке.

Христианский посол сел на корабль в Сале и взял с собою Софию, которую отныне должно называть доном Фернандо; он присоединился к армии императора, стоявшей еще под Тунисом. Наша переодетая испанка была ему представлена как дворянин из Андалузии, долгое время бывший рабом у принца Фецского. Она не имела причины любить свою жизнь настолько, чтобы бояться рисковать на войне, и, желая сойти за мужчину, из чести не могла часто не участвовать в сражениях, как делали храбрецы, каких в армии императора было много. Она присоединилась к добровольцам, не пропускала случая показать себя и делала это с таким успехом, что даже император слыхал похвалы дону Фернандо. Она была достаточно счастлива, чтобы оказаться около него в то время, когда в пылу сражения, которое для христиан было неудачно, он попал в мавританскую засаду, будучи оставлен своими и окружен неверными, и он, очевидно, был бы здесь убит, так как под ним уже была убита лошадь, если бы наша амазонка не посадила его на свою и, употребляя в своей храбрости почти невероятные усилия, не дала христианам времени осмотреться и притти выручить этого храброго императора.

Столь прекрасный поступок не остался без вознаграждения: император дал этому неизвестному дону Фернандо очень доходное командорство[302]302
  Командорство было родом прибыльной доходной должности, связанной с военным чином, и жаловалось отличившимся на войне дворянам.


[Закрыть] и кавалерийский полк одного испанского вельможи, убитого в последнем сражении. Он велел определить к нему также всю прислугу, какая полагается знатному человеку; и с того времени никого не было в армии, кого бы более ценили, чем эту храбрую девушку. Все мужские поступки так ей подходили, ее лицо было столь прекрасно и казалось таким молодым, ее храбрость была столь удивительной для ее молодых лет, а ее ум – столь восхитительным, что не было ни одной знатной особы или командира в войсках императора, которые не искали бы ее дружбы. И не должно удивляться так: все говорили о ней, а еще более о ее прекрасных подвигах, и она скоро вошла в милость у своего государя.

В то самое время из Испании прибыли новые войска на кораблях, привезших деньги и припасы для армии. Император сделал им смотр под ружьем, в сопровождении своих главных начальников; среди них была и наша воительница. Между новоприбывшими солдатами она увидела одного, которого приняла за дона Карлоса, и в этом не ошиблась.

Весь остаток дня она была в сильном беспокойстве и приказала разыскать его в лагере новых войск, но его там не нашли, так как он переменил имя. Она не спала всю ночь и, встав вместе с солнцем, отправилась сама искать своего дорогого возлюбленного, из-за которого пролила столько слез. Она нашла его и не была узнана, потому что не только выросла против того, какой он ее знал, но и цвет лица ее сильно изменился от африканского солнца. Она притворилась, что принимает его за другого своего знакомого, и спрашивала у него новостей о Севилье и об одном человеке, которого назвала первым именем, пришедшим на ум. Дон Карлос сказал ей, что она ошибается: что он никогда не был в Севилье, а что он из Валенсии.

– Вы крайне напоминаете одного человека, который мне очень дорог, – сказала ему София, – и из-за этого сходства я буду вашим другом, если вам не будет неприятно быть моим.

– Та же причина, – ответил ей дон Карлос, – какая вас побуждает предложить мне вашу дружбу, давно бы уже заставила меня предложить вам свою, если бы она стоила вашей. Вы напоминаете одну особу, которую я долго любил: у вас ее лицо и ее голос, но вы не ее пола, и, видимо, – прибавил он, тяжело вздохнув, – у вас не ее характер.

София не могла удержаться, чтобы не покраснеть при последних словах дона Карлоса, чего он не заметил, потому, быть может, что на его глазах навернулись слезы, и он не мог заметить изменения на лице Софии. Она была этим взволнована и, не будучи в силах скрыть более волнения, просила дона Карлоса притти к ней в палатку, где будет его ждать, и оставила его, указав ему свой лагерь, и назвалась кавалерийским полковником[303]303
  «...назвалась кавалерийским полковником...» — в подлиннике: un mestre de camp.


[Закрыть] доном Фернандо. При этом имени дон Карлос испугался, что не оказал ему должной чести. Он уже знал, как его ценит император, и что, хотя никому неизвестно, кто он, он разделяет благосклонность государя вместе с первыми придворными. Ему не стоило большого труда разыскать его лагерь и его палатку, которые были известны всем, и тот принял его так хорошо, как только простой дворянин может быть принят одним из Главных офицеров лагеря он опять узнал лицо Софии в лице дона Фернандо и был удивлен еще более, чем прежде, и главным образом ее голосом, который пронзил его душу и освежил воспоминание об особе, любимой им когда-то более всего в свете. София, не узнанная своим возлюбленным, просила его обедать с собою, а потом, велев выйти слугам и приказав никого не впускать, заставила дворянина из Валенсии рассказать ей еще раз о том, что она и сама хорошо знала об их общих приключениях до того самого дня, когда он принял решение увезти ее.

– Поверите ли, – говорил дон Карлос, – чтобы благородная девушка, которая получила столько доказательств моей любви и дала мне доказательства своей, оказалась неверной и нечестной и сумела скрыть от меня столь большие пороки и была столь ослеплена в своем выборе, что предпочла мне моего молодого пажа, увезшего ее за день до того, когда я хотел ее увезти?

– Но хорошо ли вы в этом уверены? – спросила София. – Случай – господин всех вещей, и он часто забавляется, посрамляя наши умствования самым неожиданным исходом. Ваша возлюбленная, быть может, была принуждена вас покинуть и, быть может, более несчастна, чем виновна.

– Дай бог, – ответил ей дон Карлос, – чтобы я хоть сколько мог сомневаться в ее поступке. Все беды и несчастья, причиненные ею мне, было бы не так трудно сносить и я не считал бы себя несчастным, если бы мог поверить, что она мне еще верна; но она верна вероломному Клавдио и только затем притворилась любящей несчастного дона Карлоса, чтобы лучше его погубить.

Тюрьма

– Из ваших слов видно, – возразила ему София, – что вы не очень любили ее: потому что вы обвиняете ее, не выслушав ее, и объявляете ее скорее злодейкой, чем легкомысленной.

– Но можно ли быть жесточе, – вскричал дон Карлос, – этой бесстыдной девушки! Ведь для того, чтобы не дать возможности подозревать моего пажа в ее похищении, она оставила в своей комнате, в ту ночь, когда она скрылась из дома отца, письмо, которое есть злая шутка и которое мне причинило слишком много горя, чтобы я мог его забыть. Я вам перескажу его, и вы сможете судить о том, на какое притворство была способна эта девушка.

Письмо

Вы не должны мне запрещать любить дона Карлоса после того, как вы отдали меня ему. Столь большие достоинства, как его, не могли мне ничего внушить, кроме сильной любви, и когда ум молодого человека заражен ею, никакое корыстолюбие не сможет этого изменить. И вот я убегаю с тем, кого вы считали достойным моей любви в юности и без кого мне так же невозможно жить, как и умирать тысячу раз в день с чужестранцем, которого я не могу любить, хотя бы он был еще богаче. Наш проступок – если только это есть проступок, – достоин вашего прощения; если вы примиритесь с нами, мы возвратимся гораздо скорее, чем бежав от вашего несправедливого гнева, которому вы хотели нас подвергнуть.

София.

– Вы можете представить, – продолжал дон Карлос, – крайнее огорчение, какое чувствовали родители Софии, прочтя это письмо. Они надеялись, что я нахожусь еще с их дочерью тайно в Валенсии или, по крайней мере, недалеко. Свою утрату они держали в тайне от всех, кроме вицекороля, который приходился им родственником, и лишь только занялся день, как юстиция вошла в мою комнату и застала меня спящим. Я был удивлен таким посещением и имел этому основание. Они спрашивали меня, где София, а я спрашивал их, где она; они рассердились и приказали отвести меня в тюрьму насильно. Меня допросили, и я ничего не мог сказать в мою защиту против письма Софии. Из этого было ясно, что я хотел ее увезти; но еще яснее было, что мой паж скрылся вместе с нею. Родители Софии велели ее искать, а мои друзья, со своей стороны, прилагали все старание, чтобы узнать, куда увез ее паж. Это было единственное средство доказать мою невинность; но не могли ничего узнать о бежавших любовниках, и мои враги обвинили тогда меня в убийстве обоих. Словом, несправедливость при помощи силы победила невинность: я был уведомлен, что скоро буду осужден и что меня казнят. Я не надеялся, что небо сделает для меня чудо, и решил освободиться отчаянным поступком. Я завел дружбу с бандитами, заключенными, как и я, и людьми решительными. Мы выбили дверь тюрьмы и с помощью друзей достигли гор неподалеку от Валенсии, прежде чем вице-король был об этом уведомлен. Долго мы были в стычках победителями. Измена Софии и преследование меня ее родителями, все несправедливости, какие чинил мне вице-король, и, наконец, потеря всего моего богатства привели меня в такое отчаяние, что я рисковал своей жизнью во всех случаях, когда я и мои товарищи встречали сопротивление, и я заслужил этим у них такое уважение, что они захотели, чтобы я был их начальником. Я выполнял свои обязанности с таким успехом, что наша шайка стала ужасом для Арагонского и Валенсийского королевств, и мы были настолько дерзки, что накладывали дань на эти области. Я вам делаю здесь весьма щекотливое признание, – прибавил дон Карлос, – но честь, какую вы мне сделали, и моя привязанность к вам побуждают меня отдать мою жизнь в ваши руки, открыв вам столь важную тайну. Наконец, – продолжал он, – поставил свое злодейство; я скрылся от моих товарищей, которые никогда этого не думали, и отправился в Барселону, где записался простым всадником в новобранцы, – они на судах отправлялись в Африку и скоро должны были присоединиться к армии. У меня нет основания любить жизнь, тем более после того, как я столь плохо пользовался своею, а поэтому я не могу ее употребить лучше, чем борясь с врагами моей веры и служа вам, потому что благосклонность, которую вы оказываете мне, была причиной такой радости, какую только была способна чувствовать моя душа с тех пор, как неблагодарнейшая в мире девушка сделала меня самым несчастным человеком.

Неузнанная София приняла сторону Софии, несправедливо обвиняемой, и старалась всеми способами уверить своего возлюбленного не судить дурно о своей любимой, прежде чем он не узнает лучше о ее поступке. Она сказала этому несчастному солдату, что принимает большое участие в его несчастьи и от всего сердца хочет его смягчить, а чтобы дать ему более веские доказательства, просила его остаться при ней, чтобы, когда представится случай, она и ее друзья употребили все свое доверие у императора и освободили его от преследований родителей Софии и вице-короля Валенсии. Дон Карлос нисколько не согласился с тем, что мнимый дон Фернандо говорил в оправдание Софии, но он согласился на ее предложение жить и быть при ней. В тот же день эта верная любовница говорила с полковником дона Карлоса и просила его, чтобы этот солдат, названный ею своим родственником, остался при нем, мне хочется сказать – «при ней».

И вот наш несчастный влюбленный прислуживает своей возлюбленной, которую он считает мертвой или неверной. Он заметил с самого начала своей службы, что в большой милости у того, кого он считал своим господином, и никак не мог понять, как он столь быстро заслужил любовь. Он был у него одновременно управляющим, секретарем, товарищем и поверенным. Другие слуги уважали его почти не менее, чем дона Фернандо, и он был бы, без сомнения, счастлив, будучи любим своим господином, который казался ему вполне достойным любви и которого побуждала его любить какая-то тайная склонность, если бы потерянная София, если бы неверная София не приходила ему непрестанно на ум и не причиняла ему печаль, какую ласки столь милого господина и улучшение его жизни не могли преодолеть. Сколь ни была нежна к нему София, она была довольна, видя его огорченным и не сомневаясь, что сама была причиной его огорчения. Она так часто говорила с ним о Софии и с таким жаром, рвением и горячностью оправдывала ту, которую дон Карлос обвинял в измене и бесчестности, что наконец он подумал, что этот дон Фернандо, всегда заводивший речь об одном и том же, может быть когда-нибудь любил Софию, а может быть любит еще и сейчас.

Африканская война кончилась таким образом, как это видно из истории. После того император предпринимал походы в Германию, Италию, Фландрию и другие страны. Наша воительница, под именем дона Фернандо, увеличивала свою славу храброго и опытного полководца множеством доблестных и благоразумных действий, хотя это последнее качество встречается очень редко в столь молодой особе ее пола, как эта храбрая девушка.

Императору надо было отправляться во Фландрию,[304]304
  «Императору надо было отправляться во Фландрию...» — чтобы заставить ганзейских купцов платить подати.


[Закрыть] и он просил французского короля пропустить его через его земли. Великий король, правивший тогда,[305]305
  «Великий король, правивший тогда...» — Франсуа I король французский.


[Закрыть] хотел превзойти в великодушии и любезности смертного своего врага, который превышал его счастьем, хотя и не всегда им хорошо пользовался. Карл Пятый был встречен в Париже так, как будто бы он был королем Франции. Прекрасный дон Фернандо был в числе немногих знатных особ, сопровождавших его, и если бы его государь пробыл дольше при самом галантном дворе в мире,[306]306
  «...при самом галантном дворе в мире...» т. е. при французском дворе. Такую репутацию французский двор получил, собственно, несколько позднее, при Людовиках XIII и XIV, т. е. с начала XVII века.


[Закрыть] эта прекрасная испанка, переряженная в мужчину, внушила бы любовь многим французским дамам и ревность лучшим нашим придворным.

Между тем вице-король Валенсии умер в Испании. Дон Фернандо, полагаясь на свои заслуги и благосклонность к себе своего государя, осмелился просить этой важной должности и получил ее, не вызвав к себе зависти. Он тотчас же уведомил дон Карлоса об успешности своих притязаний и обнадежил его, что как только вступит во владение Валенсийским вице-королевством, помирит его с родителями Софии, добьется для него прощения у императора за предводительство разбойниками и постарается возвратить ему его имение, и что не преминет оказывать помощь ему во всех случаях. Эти прекрасные обещания могли бы несколько утешить дон Карлоса, если бы несчастье его любви позволяло ему утешиться.

Император возвратился в Испанию и направился прямо в Мадрид, а дон Фернандо поехал вступить во владение своим губернаторством. В первый же день по его приезде в Валенсию родители Софии подали жалобу на дон Карлоса, бывшего у вице-короля управителем дома и секретарем управления. Вице-король обещал им справедливо рассудить, а дону Карлосу – защитить его невинность. Произвели новое расследование, еще раз выслушали свидетелей, и, наконец, родители Софии, воодушевленные сожалениями об утрате своей дочери и желанием мщения, которое они считали справедливым, так торопили дело, что в пять или шесть дней оно уже было разобрано. Они просили вице-короля заключить обвиняемого в темницу, а он дал слово, что тот не выйдет из дворца, и назначил день суда.

Накануне этого рокового дня, повергшего в сомнения весь город Валенсию, дон Карлос просил у вице-короля тайной аудиенции, на что тот и согласился. Он бросился к его ногам и сказал ему следующее:

– Завтра, монсеньор, вы должны будете доказать всем, что я невинен. Хотя свидетели, которых я слыхал, полностью обвиняют меня в том преступлении, какое на меня возводится, но я клянусь вашему высочеству, как перед богом, что за день до того, как она была увезена, я не видал ее совершенно и не получал о ней никаких известий ни тогда, ни после. Правда, что я хотел ее увезти, но по несчастью, которое мне неизвестно, она исчезла для моей и своей гибели.

– Довольно, дон Карлос, – ответил ему вицекороль; – пойди заснуть и отдохнуть. Я твой господин и твой друг и больше знаю о твоей невинности, чем ты думаешь; и хотя бы я и сомневался в ней, я обязан быть не столь строгим, потому что ты в моем доме и из моего дома и что ты приехал сюда со мной только при обещании, что я буду тебя защищать.

Дон Карлос собрал все свое красноречие, чтобы благодарить столь любезного господина. Он пошел спать, но от нетерпения, что скоро будет оправдан, не мог заснуть. Он встал тотчас же, как только занялся день, оделся и нарядился лучше обыкновенного и пришел к своему господину в то время, когда тот вставал. Нет, я ошибаюсь: он вошел в комнату только после того, как тот оделся, потому что София, изменив свой пол, спала в своей комнате с одной Доротеей, тоже изменившей свой пол и поверенной ее превращения, которая оказывала ей всякие услуги, так как если бы их оказывал ей кто-либо другой, то могло бы обнаружиться то, что она хотела скрыть. Итак дон Карлос вошел в комнату к вице-королю, когда Доротея открыла двери для всех, и вице-король, лишь только увидел его, как стал упрекать за то, что он встал слишком рано для обвиняемого, который хочет уверить, что он невинен, и сказал ему, что тот, кто не спит, чувствует, что у него что-то есть на совести. Дон Карлос ответил ему, немного встревоженный, что его сну помешала не столько боязнь быть осужденным, сколько надежда увидеть себя скоро свободным от преследований своих недругов справедливым судом его высочества.

– Но вы очень разряжены и выглядите щеголем, – сказал ему тогда вице-король, – и я вас нахожу слишком спокойным в день, когда дело касается вашей жизни. Я не знаю, что думать о преступлении, в каком вас обвиняют. Всякий раз, когда мы разговаривали с вами о Софии, вы говорили о ней с меньшей горячностью и большим безразличием, чем я, – однако никто меня не обвиняет в том, что она меня любила и что я ее убил, как молодого Клавдио, на которого вы хотите свалить вину в ее похищении. Вы мне говорите, что ее любили, – продолжал вице-король, – но вы живете, потеряв ее, и вы не забываете заботиться об оправдании и спокойствии, – вы, кто должен бы был ненавидеть жизнь и все, что может вас заставить ее любить. О, непостоянный дон Карлос! наверно, другая любовь заставила вас забыть ту, которую вы должны бы были сохранить в потерянной Софии, если бы действительно ее любили, когда она была ваша и для вас решилась на все.

Дон Карлос, полумертвый от этих слов вицекороля, хотел отвечать, но тот не позволил.

– Молчите, – сказал он строго, – и поберегите ваше красноречие для ваших судей, потому что, что касается меня, – меня оно не удивит, и я в угоду моему слуге не внушу императору дурного мнения о моей справедливости. А между тем, – прибавил он, обратившись к начальнику охраны, – его надо взять под стражу: тот, кто бежал из тюрьмы, может легко изменить слову, которое мне дал, что не будет искать безнаказанности в побеге.

Тотчас же с дона Карлоса сняли шпагу, и он вызвал большое сострадание у всех, видевших, как его взяли под стражу и как он побледнел и растерялся, и они едва могли удержать слезы.

В то время как бедный дворянин раскаивался, что недостаточно остерегся изменчивого настроения знатных господ,[307]307
  «...недостаточно остерегся изменчивого настроения знатных господ...» — Об этом Скаррон говорит, видимо, по собственному опыту, может быть, имея в виду неудачные посвящения своих произведений и не менее неудачные ходатайства перед высокими особами о различных благах.


[Закрыть] судьи, которые должны были его судить, вошли в комнату и заняли свои места после того, как вице-король занял свое.

Тогда появились итальянский граф, который еще находился в Валенсии, и отец и мать Софии. Они выставили своих свидетелей против обвиняемого, который так отчаивался в своем деле, что почти не имел смелости отвечать. Огласили письма, какие он когда-то писал Софии, сделали очную ставку с соседями и слугами из дома Софии и, наконец, показали письмо, которое она оставила в своей комнате в тот день, когда он хотел ее увезти. Ответчик просил допросить своих слуг, и они показали, что видели, как их господин лег спать; но он мог встать после того, как притворился, что спит. Он сильно клялся, что не увозил Софии, и представлял судьям, что он не мог увезти ее для того, чтобы расстаться с ней; но его обвиняли не менее как в том, что он убил ее и пажа, поверенного своей любви. Осталось только вынести приговор, и все хотели было единогласно осудить его, когда вице-король велел его подвести и сказал ему:

– Несчастный дон Карлос! ты мог быть вполне уверен, после всех знаков моей благосклонности к тебе, что если бы я считал тебя способным на преступление, в котором тебя обвиняют, я не взял бы тебя с собой в Валенсию. Невозможно мне не осудить тебя, если я не хочу начать исполнение своей должности несправедливостью, и ты можешь судить о моем огорчении при твоем несчастьи по слезам, какие у меня навернулись на глаза. Можно было бы попытаться примириться с твоими противниками, если бы они были менее знатны или менее озлоблены утратой. Словом, если София не явится сама оправдать тебя, ты должен готовиться к смерти.

Дон Карлос, отчаявшийся в своем спасении, бросился к ногам вице-короля и сказал:

– Вы хорошо помните, монсеньор, что я еще в Африке, с того времени, как вступил на службу к вашему высочеству, и всякий раз, когда вы заставляли меня рассказывать о моих несносных злосчастьях, – я всегда говорил о них одно и то же, и это должно вас уверить, что ни в этой стране, ни в какой другой я не стал бы уверять своего господина, который удостоил меня своей любви, в том, что я стал бы отрицать перед судьями. Я всегда говорил истину вашему высочеству, как перед богом, и скажу и сейчас, что я Софию не только любил, но и обожал.

– Скажи лучше, неблагодарный, что ты ее и сейчас ненавидишь! – прервал его вице-король, к удивлению всех.

– Я обожаю ее, – ответил дон Карлос, сильно удивленный словами вице-короля. – Я обещал на ней жениться, – продолжал он, – и уговорился с нею увезти ее в Барселону. Но если я увез ее или если я знаю, где она скрывается, пусть я умру самой жестокой смертью. Я не могу ее избегнуть, но я умру невинным, если я не заслужил смерти за то, что любил более своей жизни непостоянную и вероломную девушку.

– Но куда же она девалась с твоим пажем? – вскричал вице-король с гневным видом. – Что они, на небо вознеслись или под землю скрылись?

– Паж был волокита, – ответил ему дон Карлос, – а она красавица; он был мужчина, а она – женщина.

– О, изменник! – сказал вице-король, – как хорошо ты выражаешь свое подлое подозрение и малое почтение, какое ты имел к несчастной Софии! Будь проклята та женщина, которая вверяется мужским обещаниям и заставляет себя презирать своей легковерностью! Ни София не была женщиной посредственной добродетели, злодей, ни твой паж Клавдио не был мужчиной. София была постоянной, а твой паж – беспутной девушкой, любившей тебя и укравшей у тебя Софию предательски, как соперница. Я – София, неверный любовник, неблагодарный любовник! Я – София, которая претерпела невероятные несчастья из-за человека, недостойного любви, считавшего меня способной на последнее бесстыдство!..

София не могла говорить дальше. Отец, узнав, обнял ее; мать ее упала в обморок в одной стороне, дон Карлос – в другой. София, вырвавшись из отцовских объятий, бросилась к двум лишившимся чувств особам, которые пришли уже в себя, не решаясь, к кому из двух ей бежать. Ее мать орошала ей лицо слезами, она орошала слезами лицо матери; она обняла со всей вообразимой нежностью своего дорогого дон Карлоса, который чуть было опять не лишился чувств. Однако он поступил хорошо: не осмеливаясь еще целовать Софию, он вознаградил себя тем, что целовал ей руки одну за другой по тысяче раз. София едва могла снести все объятия и все поздравления. Итальянский граф, следуя другим, хотел ей заявить о своих правах на нее, потому что она была обещана ему отцом и матерью. Дон Карлос, услыхав это, отпустил одну из рук Софии, которую с жадностью целовал, и схватился за шпагу, которую ему возвратили, став в такую позицию, что всех напугал, и клялся так, что чуть не рухнул город Валенсия, что никакая человеческая сила не похитит у него Софии, если она сама не запретит ему думать о ней. Но она объявила, что никто другой никогда не будет ее мужем, кроме ее дорогого дона Карлоса, и заклинала отца и мать, чтобы они одобрили ее выбор или готовились видеть ее запертой в монастырь на всю жизнь. Ее родители дали ей волю выбирать себе мужа, какого она хочет, а итальянский граф в тот же день отправился на почтовых в Италию или в какую другую землю, куда хотел. София рассказала все свои приключения, и им все удивлялись. Послали гонца с известием об этом большом чуде к императору, и тот сохранил за дон Карлосом, после его женитьбы на Софии, вице-королевство Валенсийское и все жалованье, какое эта хитрая девушка заслужила под именем дона Фернандо, и дал этому счастливому любовнику княжество, которым их потомки владеют и сейчас. Город Валенсия на свои средства справил их свадьбу со всем великолепием, а Доротея, надев свое платье тогда же, когда и София, вышла замуж за одного дворянина, близкого родственника дон Карлоса.