Текст книги "Растерзанное сердце"

Автор книги: Питер Робинсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 26 страниц)

Глава четвертая

Энни решила попытать счастья: вдруг Келли Сомс появится на работе в субботу утром? Припарковавшись в Фордхеме за спецфургоном, она расположила зеркало заднего вида так, чтобы в нем отражались паб и дорога. Бэнкс сказал ей, что Келли накануне не захотела разговаривать, потому что вокруг было много народу; он предположил, что у нее могут быть какие-то личные тайны, а следовательно, имеет смысл застать ее одну, отвести куда-нибудь. Кроме того, он полагал, что у женщины, возможно, будет больше шансов узнать у Келли, что она скрывает, а значит – пусть этим займется Энни.

Незадолго до одиннадцати Энни заметила Келли, выходящую из машины. Она узнала водителя, это был один из мужчин, сидевших в пабе вчера вечером и игравших в карты. Как только он отъехал и скрылся за поворотом, Энни сдала назад и перехватила Келли.

– На два слова, пожалуйста, – произнесла она.

Келли отступила к двери паба:

– Не могу. На работу опоздаю.

Энни открыла пассажирскую дверцу:

– Вы еще больше опоздаете, если сейчас же не поедете со мной.

Келли покусала губу, пробормотала что-то себе под нос и забралась в старенькую фиолетовую «астру». Энни понимала, что ей давно пора купить новую машину, но сейчас у нее не было на это ни времени, ни денег. Бэнкс предлагал ей свой «рено», когда к нему перешел «порше», но она отказалась. Во-первых, это был не ее тип машины, да и что-то в ней противилось тому, чтобы принимать Бэнксовы обноски, ей виделось в этом какое-то унижение. Скоро она купит себе новую машину, а пока «астра» исправно доставляет ее туда, куда ей нужно.

Энни поехала вверх по холму, мимо молодежного общежития, где двое полицейских еще проводили опросы, и вырулила на вересковую пустошь. Она остановилась на придорожной площадке рядом с каменными ступеньками. Энни знала, что отсюда можно пройти к старой свинцовой шахте: Бэнкс водил ее сюда, чтобы показать шахтный ствол, где однажды нашли труп. Сегодня утром тут было безлюдно; бушевал ветер, свистя вокруг машины, налетая на лиловый вереск и жесткую засохшую траву. Келли вынула из сумочки пачку «Эмбасси ригал», но Энни дотронулась до ее руки, сказав:

– Нет. Не здесь. Не люблю запах дыма, а окно лучше не открывать. Слишком холодно.

Келли убрала сигареты и надулась.

– Вчера вечером, когда мы разговаривали в пабе, – начала Энни, – мне показалось, что вы довольно остро отреагировали на то, что случилось.

– Ну а что, кого-то ведь убили. Ну, то есть для вас-то это, может, и нормально, но для нас тут – нет. Я была потрясена, вот и все.

– Мне показалось, это потрясение имеет отношение к вам лично.

– В каком смысле?

– Надо ли мне уточнять, Келли?

– Я не тупая.

– Тогда хватит притворяться. В каких отношениях вы были с покойным?

– Не было у меня с ним отношений. Он заходил в паб, когда хотел пропустить стаканчик, вот и все. Улыбка у него была приятная. Этого что, мало?

– Мало для чего?

– Для того чтобы расстраиваться, что он умер.

– Если вам трудно об этом говорить, простите, – продолжала Энни, – но это наша работа, и нам тоже не все равно.

Келли глянула на нее:

– Вы его ни разу не видели, когда он был жив. Вы даже не знали, что он существует, вот и все.

Верно, это была одна из странностей работы Энни: она частенько ловила себя на мысли, что расследует смерть незнакомых людей. Но Бэнкс объяснял ей, что в ходе расследования они перестают быть незнакомцами. Ты много узнаешь о них, в каком-то смысле становишься их рупором, потому что сами они больше не могут говорить за себя. Впрочем, она не смогла бы растолковать это Келли.

– Он прожил в коттедже неделю, – напомнила Энни, – а вы утверждаете, что видели его, только когда он заходил в паб и здоровался.

– И что?

– Если бы это было так, вы бы меньше расстроились, так мне кажется.

Келли сложила руки на груди.

– Не понимаю, о чем вы.

– Думаю, вы понимаете, Келли. – Энни повернулась, чтобы посмотреть ей в глаза.

Они молча сидели в коконе машины: Келли, напряженно-неподвижная, глядела вперед, Энни, полуобернувшись на сиденье, изучала ее профиль. На правой щеке девушки она заметила несколько прыщиков, а над бровью – небольшой белый шрам. За стеклами ветер продолжал бешено налетать на траву, иногда его неожиданные порывы и удары слегка покачивали машину. Небо было беспредельно синее, с маленькими облачками, которые быстро скользили в вышине, отбрасывая недолговечные тени на вересковую равнину. Прошло, пожалуй, три или даже четыре минуты – невероятно много для подобной ситуации, – и потом Келли начала дрожать, и вот она уже трепетала как лист в объятиях Энни, и по лицу ее струились слезы.

– Только моему отцу не говорите, – твердила она сквозь плач. – Только отцу не говорите.

9 сентября 1969 года, вторник

Во вторник ближе к вечеру Ивонна читала у себя в комнате колонку Марка Нопфлера в «Йоркшир ивнинг пост». Обычно Нопфлер писал о событиях музыкальной жизни по всему миру, а иногда – о джемах с местными группами в «Башне» и «Гилдфорде»; она подумала, что он, может быть, скажет что-нибудь и про Бримли, но на этой неделе его колонка была посвящена предстоящей серии концертов в Харрогитском театре: «Найс», «Ху», «Йес», «Фэйрпорт Конвеншн». Звучит потрясающе заманчиво – если только отец отпустит ее в Харрогит.

Она услышала стук в дверь и с удивлением увидела на пороге отца. Еще больше она удивилась, когда поняла, что он, кажется, на нее не сердится. Наверное, мать замолвила за нее словечко. Но все равно она мысленно приготовилась к грозным обвинениям, к сокращению количества карманных денег и ограничению свободы, однако ничего этого не последовало. Наоборот, они пришли к компромиссу. Ей разрешат ходить в «Рощу» по понедельникам, но она должна возвращаться домой до одиннадцати и ни под каким видом не пить спиртное. Затем она должна была побыть дома и через день, по вечерам, делать домашние задания. Она могла выходить гулять и по пятницам и субботам. Но не на всю ночь. Он пытался дознаться, где она была в воскресенье, но она сказала только, что провела ночь, слушая с друзьями музыку, и потеряла счет времени. У нее было такое впечатление, что он ей не поверил, но вместо того, чтобы прижать ее к стенке, поинтересовался:

– У тебя есть что-нибудь из «Лед Зеппелин»?

– «Лед Зеппелин»? Да. А что?

Пока они выпустили всего один альбом, Ивонна купила его не без труда; в «Мелоди мейкер» писали, что в следующем месяце должен выйти следующий альбом, и сам Роберт Плант говорил об этом в Бримли – они играли песни из него. «Разбивательница сердец», какая вещь! Просто супер! Ивонне не терпелось дождаться нового диска. Роберт Плант такой сексуальный!

– Как тебе кажется, они играют громко?

Ивонна рассмеялась:

– Ну да, довольно громко.

– Можно мне послушать?

Все еще смущаясь, Ивонна ответила:

– Конечно, пожалуйста. Вот. – Она вытащила пластинку из стопки и протянула ему альбом с большим дирижаблем-цеппелином, будто бы зацепившимся за Эйфелеву башню и окруженным вспышками.

Внизу, в гостиной, стоял проигрыватель «Дэнсет», который отец получил в обмен на пять тысяч купонов из сигарет «Эмбасси» еще до того, как бросил курить. Для них это был камень преткновения, вечный предмет споров: Ивонна настаивала, что только она покупает записи и вообще по-настоящему разбирается в музыке; иногда мать слушала кантри – Джонни Мэтиса или Джима Ривза, а иногда отец ставил что-нибудь из своих немногочисленных пластинок с записями джазовых биг-бендов. Она думала, что ящик должен бы стоять у нее в комнате, но отец настойчиво возражал, мол, это семейный проигрыватель.

Правда, он подарил ей на день рождения дополнительный динамик, который можно было подключать, создавая самый настоящий стереоэффект, а в спальне у нее еще имелся маленький транзистор, стоявший на столике у кровати. Но все равно Ивонне приходилось дожидаться, пока родители уйдут: только тогда она могла слушать свои записи как надо, на правильной громкости.

Она спустилась вместе с отцом и включила проигрыватель. Похоже, он даже не знал, как с ним управляться, так что Ивонна взяла руководство на себя. Вскоре из динамиков грянули «Хорошие времена, дурные времена» – достаточно громко, чтобы Джанет прибежала из кухни узнать, что тут творится.

Не дослушав песню до середины, Чедвик убавил звук и осведомился:

– У них все такое?

– Тебе, может, и покажется, что да, – ответила Ивонна, – но на самом деле у них все вещи – разные. А что?

– Да нет, ничего. Просто обдумываю кое-что. – Он снял пластинку и выключил проигрыватель. – Спасибо, можешь ее забрать.

По-прежнему озадаченная, Ивонна убрала диск в конверт и поднялась к себе.

*

Бэнкс выглянул в окно кабинета. День был базарный, и вся вымощенная булыжником площадь была уставлена деревянными прилавками, брезентовые тенты хлопали на ветру. Здесь продавалось все: от дешевых рубашек и кепок до бывших в употреблении книг, пиратских CD и DVD. Ежемесячная фермерская ярмарка растеклась по площади, предлагая местные овощи, сыры «Уэнслидейл» и «Свейлдейл», а также «органическую» говядину и свинину. Бэнкс подумал, что вообще-то вся говядина и свинина, не говоря уж о вине, фруктах и овощах, – продукты органические, но кто-то ему объяснил, что на самом деле это означает «экологически чистые», выращенные без пестицидов или других химикатов. Тогда почему они не выражаются именно так? – удивлялся он.

Местные и туристы, перемешавшись, с равным рвением пробовали товары. Бэнкс знал, что, обегав все здесь, многие из них переместятся на большую домашнюю распродажу в Кэттерик, где, бродя среди стоящих там машин с открытыми багажниками, будут, преодолевая мучительные сомнения, скупать подозрительные мобильники по паре фунтов штука и сомнительные устройства для заправки картриджей струйных принтеров – по пятьдесят пенсов.

Было половина первого. После совещания Бэнкс провел остаток утра, изучая списки находок, собранных криминалистами, и беседуя со Стефаном и Виком Мэнсоном об отпечатках пальцев и образцах ДНК, которые можно было бы получить из постельного белья, обнаруженного в Мурвью-коттедже. Он пока и понятия не имел, что могли бы доказать эти образцы, но ему нужно было все, что удастся добыть. А это, вероятно, как раз были те самые «факты», которые так жаждала заполучить суперинтендант Жервез. Он понимал, что иронизировать нехорошо, тем более что он сам решил относиться к ней без предубеждения, но ее замечание насчет посещения паба его задело. Он снова почувствовал себя школьником, которого вызвали к директору.

Где-то на заднем плане Марта Аргерих, известная аргентинская пианистка, играла бетховенский фортепианный концерт по «Радио-3». Это была живая запись, и в более тихих фрагментах Бэнксу слышно было, как в зале кашляют. Он снова вспомнил, как встретил Катрин Жервез и ее мужа в «Северной опере». Места у них были гораздо лучше, чем у него, ближе к сцене. Они могли разглядеть пот и брызги слюны исполнителей. Ходили слухи, будто суперинтендант Жервез рвется стать коммандером<sup>[11]11
  Коммандер – звание в британской полиции, соответствующее званию подполковника.


[Закрыть]</sup> в Скотленд-Ярде, но, пока ей не выпадет такая возможность, им придется терпеть ее в Иствейле.

Бэнкс сел и снова взялся за книгу. Она была изрядно зачитана. Он никогда не читал Иэна Макьюэна, но это имя значилось у него в списке – на будущее. Начало ему в общем-то понравилось.

Книга не давала никаких зацепок насчет того, где ее купили. Некоторые маленькие букинистические лавки наклеивают на внутреннюю сторону обложки ярлычки, со своим названием и адресом, но здесь ничего такого не нашлось. Надо бы узнать, не покупал ли убитый эту книгу в Иствейле, где имелось два крупных книжных и несколько благотворительных магазинчиков поменьше, торгующих и подержанными книгами.

Ник даже не написал в книге свое имя, как делают некоторые. Единственная надпись гласила: £3.50. На задней обложке имелась наклейка, и Бэнкс ее узнал: издательство «Бордер», он видел такие раньше. Пожалуй, на ней было достаточно цифровых кодов, чтобы определить филиал, но он очень сомневался, что ему удастся выяснить имя покупателя, который первым приобрел эту книгу. И кто знает, сколько у нее потом сменилось владельцев?

Он снова обратился к цифрам, аккуратно выведенным карандашом на заднем форзаце:

6, 8, 9, 21, 22, 25

1, 2, 3, 16, 17, 18, 22, 23

10, (12), 13

8, 9, 10, 11, 12, 15, 16, 17, 19, 22, 23, 25, 26, 30

17, 18, (19)

2, 5, 6, 7, 8, 11, 13, 14, 16, 18, (19), 21, 22, 23

Ему они ничего не говорили, но он никогда не был силен в разгадывании шифров – если это был шифр, – да и вообще не был силен в том, что касалось цифр. Он даже с цифровыми кроссвордами-судоку не умел справляться. Это мог быть какой-нибудь элементарный ряд простых натуральных чисел или что-нибудь еще, что угодно, – все равно он бы не отличил его от списка номеров лошадей, на которых ставят на ипподроме. Он ломал голову, соображая, кто бы мог разобраться в таких штуках. Не Энни, не Кев Темплтон, это уж точно. Уинсом понимает в компьютерах, значит, у нее, возможно, хорошее математическое мышление. Тут его осенило. Ну конечно, как он забыл? Он полез в картотеку внутренних телефонов, но, прежде чем он нашел нужный номер, ему позвонили. Это была Уинсом.

– Сэр?

– Да, Уинсом.

– Мы его нашли. Я хочу сказать, мы знаем, кто он. Жертва.

– Замечательно.

– Извините, что так долго, но моя знакомая в агентстве авторегистрации сегодня утром была на свадьбе. Вот почему я не могла с ней связаться. У нее был выключен мобильный.

– И кто он?

– Его зовут Николас Барбер, он жил в Чизвике. – Уинсом продиктовала Бэнксу адрес.

– Черт побери! – выругался Бэнкс. – У нас тут убивают второго лондонца за год. Если они там, в столице, об этом пронюхают, туристы решат, что у нас тут против них заговор, и перестанут приезжать.

– Думаю, нашим согражданам эта мысль придется по душе, сэр, – заметила Уинсом. – Возможно, тогда им начнет хватать денег на то, чтобы здесь жить.

– Не надейся. Агенты по недвижимости найдут другие способы надуть покупателей. Ну что ж, теперь мы знаем, кто он, и можем посмотреть распечатку его телефонных переговоров. Не могу поверить, что у него не было мобильника.

– Даже если и был, в Фордхеме он им пользоваться не мог. Фордхем вне зоны действия сети.

– Да, но он мог ездить в Иствейл или еще куда-нибудь, чтобы звонить оттуда.

– Через какую сеть?

– Проверь все основные.

– Но, сэр…

– Знаю. Сегодня суббота. Сделай что можешь, Уинсом. Если придется подождать до утра понедельника – что ж, так тому и быть. Ник Барбер никуда от нас не денется, а его убийца уже давно удрал.

– Будет сделано, сэр.

Бэнкс немного поразмыслил: Ник Барбер, что-то знакомое, но он никак не мог припомнить, кто же это такой. Он вернулся к телефонной картотеке и продолжил искать нужный номер.

*

Энни дала Келли Сомс время осушить слезы и преодолеть смущение после бурного выплеска эмоций.

– Простите, – наконец выговорила Келли. – Обычно я так себя не веду. Просто сильно расстроилась.

– Вы его хорошо знали?

Келли покраснела:

– Нет, толком не знала. Мы только… ну, короче, мы с ним разок перепихнулись, вот и все.

– И все же… – начала Энни, думая, что «перепихивание» – вещь довольно интимная, пусть даже и не имеет отношения к любви; и еще она подумала, что, выражаясь так, Келли пытается преуменьшить значение случившегося, чтобы не было так больно. Ведь если мужчина лежал рядом с тобой обнаженный, ласкал тебя, проникал в тебя, доставлял тебе удовольствие, а потом его нашли лежащим на полу с проломленной головой, тебя вряд ли сочтут неженкой, если ты прольешь по нему слезинку-другую. – Можете мне об этом рассказать?

– Только не говорите моему папе. Он мне голову оторвет. Обещаете?

– Келли, мне нужна информация об этом… о Нике. Если вы не были каким-то образом причастны к его убийству вам не о чем волноваться.

– Мне не надо будет идти в суд, ничего такого?

– Вряд ли в этом возникнет необходимость.

Келли помолчала.

– Особо-то ничего не было, – сообщила она наконец, взглянув на Энни. – Знаете, не то чтобы я все время этим занимаюсь. Я не шлюшка какая-нибудь.

– Никто этого не говорит.

– Папа скажет, если узнает.

– А ваша мать?

– Она умерла, когда мне было шестнадцать. Папа так и не женился больше. Она… они были не очень-то счастливы вместе.

– Мне очень жаль, – отозвалась Энни. – Я считаю, у нас не будет повода рассказать об этом вашему отцу.

– Тогда пообещайте мне…

Энни не собиралась ничего обещать. В сложившихся обстоятельствах она не видела причины разглашать секрет Келли и даже приложила бы все усилия, чтобы его сохранить, но ситуация могла измениться.

– Как это случилось? – спросила она вместо обещания.

– Я вам говорила, он был славный. Ну, короче, вел себя по-человечески. Есть такие, что смотрят на меня, как на какую-то грязную тряпку, потому что я всего-навсего барменша, но Ник был другой.

– Вы знали его фамилию?

– Нет, извините. Я его звала просто Ник, вот и все.

Ветер стонал, раскачивая машину. Келли обхватила себя руками. На ней было ненамного больше одежды, чем вчера вечером.

– Холодно? – спросила Энни. – Я включу нагреватель. – Она завела машину и включила обогрев. Окна скоро запотели. – Так получше. Продолжайте. Вы с ним заговорили в пабе.

– Нет. В том-то и дело. Там же вечно торчит мой папаша, понимаете? Он там был вчера вечером. Вот почему я… ну, короче, он на меня там вечно зыркает, как ястреб. Отец тоже думает, что барменша ничем не лучше потаскухи, вот и все. Слышали бы вы, как мы с ним собачились, когда я решила устроиться на эту работу.

– Почему же он разрешил вам?

– Из-за денег. Ему надоело, что я живу при нем, а работы у меня нету.

– Понятно. Значит, вы познакомились с Ником в пабе?

– Ну да, там. Короче, там мы первый раз увиделись, только тогда мне показалось, что он как все прочие клиенты. Но он был такой… хорошо сложенный парень. Честно говоря, я на него запала, и, по-моему, он это заметил, вот и все.

– Но он был не «парень», Келли. Он гораздо старше вас.

Келли посуровела:

– Ему было всего тридцать восемь. Никакая это не старость. А мне двадцать один. И потом, мне нравятся мужчины постарше. Не то что мои ровеснички, вечно лапают и больше ничего. Нет, кто постарше – они понимают. Они слушают. И они знают много всяких вещей. Короче, все парни, которым столько же, сколько мне, треплются только о футболе да о пиве, а Ник все знал – про музыку, про все группы, про все такое. Он мне такие истории рассказывал! Он был парень башковитый.

Энни мысленно отметила это, одновременно задавшись вопросом, сколько времени понадобилось этому Нику, прежде чем он начал «лапать» Келли.

– Так все-таки как же вы с ним по-настоящему познакомились? – спросила она.

– В городе. В Иствейле. Понимаете, в среду у меня выходной, вот я и двинула за покупками. А он как раз выходил от букиниста, что торгует сбоку от церкви, и я чуть на него не налетела. Знаете, как говорят: с первого взгляда и все такое. Короче, он меня узнал, и мы с ним стали трепаться, пошли выпить в «Квинс армс». Он был прикольный.

– И что случилось потом?

– Он меня подвез обратно… туда-то я на автобусе ехала… и мы договорились еще встретиться.

– Где?

– У него в коттедже. Он меня пригласил поужинать. Папе я сказала, что иду с подружками гулять.

– И что произошло?

– А вы как думаете? Он приготовил еду… карри… да так вкусно! Мы послушали музыку и… короче…

– Вы вместе легли в постель.

– Да.

– Тот раз был единственным?

Келли отвернулась.

– Келли….

– Мы еще раз сделали это в пятницу, если вам так уж интересно! Я отпросилась с работы на два часа, чтобы пойти к зубному, но перенесла на следующую среду.

– В пятницу в котором часу?

– Между двумя и четырьмя.

В день убийства. Похоже, уже через два-три часа, после того как Келли ушла, Ника убили.

– И вы были с ним только эти два раза? В среду ночью и в пятницу днем?

– Мы и ночь-то вместе не провели. Только вечер. Не то чтобы я не хотела, понимаете… Мне надо было домой к одиннадцати. Вы же, наверно, поняли, у меня отец такой викторианец, когда дело доходит до свободы, дисциплины и всякого такого.

Ну да, а ты улеглась в постель с мужиком старше тебя, на которого только-только положила глаз, подумала Энни. Возможно, отец Келли был прав. Впрочем, это не ее дело. Она сама удивилась строгости своих суждений.

– Чем занимается ваш отец?

– Он фермер. Можете себе представить что-нибудь отстойнее?

– Могу много такого представить.

– Ну и ну. А я вот не могу.

– Он знал про вас с Ником?

– Нет! Да я же говорю: если бы он узнал, он бы…

– Что, Келли?

– Нет-нет. Он не знал. Уж я бы сразу врубилась, что он знает, поверьте.

– Вы знакомы с неким Джеком Тэннером?

Казалось, Келли удивил этот вопрос.

– Да, – ответила она. – Он рядом с пабом живет, в соседнем доме.

– Что вы о нем думаете?

– Ничего особенного. Ну, то есть я не особо много про него думаю, вот и все. По мне, так он какой-то несчастненький. И к тому же полный козел.

– В каком смысле?

– Вечно пялится на мои сиськи. Думает, я не замечаю, но это же видно. Да он со всеми нашими девушками так.

– Вы его когда-нибудь видели в пабе?

– Нет. КК ему запретил приходить еще до того, как я туда устроилась. Он пить не умеет. Вечно устраивает драки.

Энни отметила про себя: заняться Джеком Тэннером, – и продолжила:

– Что вы помните о коттедже?

– Коттедж как коттедж. Ну, короче, старая мебель, всякие такие вещи, кровать скрипучая, у толчка сломанное сиденье.

– А личные вещи Ника?

– Это вы сами должны знать. Вы же там были.

– Все куда-то исчезло, Келли.

Келли оторопело взглянула на нее:

– Что, кто-то украл? Вот почему его убили?! Да там же толком ничего и не было, разве что он прятал деньги под матрацем, но это вряд ли. Под такой тощей штукой можно даже горошинку почувствовать.

– Что у него было?

– Несколько книжек, маленький плеер для дисков и к нему пара маленьких динамиков, которые можно ставить на стол. Звук не особо, но ничего, терпимо. Он любил в основном всякое старье, но у него были и современные команды: «Давс», «Франц Фердинанд», «Кайзер Чифс». И компьютер у него был.

– Ноутбук?

– Да. Маленький. Кажется, «Тошиба». Он говорил, что в основном смотрит на нем диски, но и работу кое-какую делает.

– Какую работу?

– Он был писатель.

– А что он писал?

– Не знаю. Он мне об этом ничего не говорил, а я ни разу не спрашивала. Это же не мое дело, верно? Может, он свою автобиографию писал.

Для тридцати восьми лет это был бы довольно вызывающий поступок, подумала Энни, впрочем, автобиографии пишут и в более юном возрасте.

– Он сам сказал, что он писатель?

– Я спросила его, что он у нас делает в такое паршивое время года, а он ответил, что ему нужен покой и уединение, чтобы кое-что написать, вот и все. По-моему, он насчет этого был довольно скрытный, так что я к нему не приставала. К чему мне выведывать про его жизнь?

– Он вам показывал что-нибудь из того, что написал?

– Нет. Ну, короче, мы только поели карри, поболтали и перепихнулись. Я не рылась в его вещах, ничего такого. За кого вы меня держите?

– Ладно, Келли, не кипятитесь.

Келли выдавила улыбочку:

– Поздновато кипятиться, как по-вашему?

– Какими средствами контрацепции вы пользовались?

– Презервативами. А что такое?

– В доме мы ни одного не нашли.

– Мы их все истратили. Короче, в пятницу он… ну… захотел еще раз, да не получилось, потому что ни одного не осталось, а в Иствейл было ехать поздно. Мне надо было на работу. А без резинок я не собиралась этим заниматься. Не совсем уж я дура.

– Хорошо, – сказала Энни.

Разговорившись, Келли оказалась куда менее застенчивой и молчаливой, чем представлялась на людях. Итак, вот и объяснение скомканной постели и отсутствия презервативов. Но ограбление едва ли тянуло на мотив. Конечно, если у Ника имелась большая сумма денег, он бы не стал рассказывать об этом потаскушке, которую подцепил в местном пабе; другое дело – зачем везти сюда большие деньги? Может, чтобы с кем-то расплатиться?

– У него был мобильник?

– Был. Крутая «Нокия». Не больно-то она ему сгодилась. Они в наших краях не ловят. Надо ехать в Иствейл или в Хелмторп. А это не ближний свет.

Энни знала: в Долинах это вечная проблема. Поставили несколько новых башен, но покрытие осталось неровным – из-за холмов. Стационарного телефона в коттедже не было – в большинстве съемных домиков его по очевидным причинам не бывает, – поэтому миссис Тэннер и Уинсом пользовались телефоном-автоматом через дорогу, рядом с церковью.

– Когда вы с ним были, в каком он был настроении? – спросила она.

– В отличном.

– Вам не показалось, что он расстроен, подавлен, о чем-то беспокоится?

– Нет, ничего такого.

– А как насчет наркотиков?

Келли помедлила:

– Мы выкурили два косяка, вот и все. Ничем, кроме травки, я в жизни не баловалась.

– А много ее у него было, травки?

– Нет, на одного. Ну, то есть больше я не видела. Короче, он не был какой-то там наркодилер, если вы к этому клоните.

– Я ни к чему не клоню, – возразила Энни. – Просто стараюсь представить, в каком психологическом состоянии был Ник. В пятницу днем он вел себя как-то иначе?

– Нет, я ничего такого не заметила.

– Не волновался, не нервничал, не было ощущения, что он кого-то ждет?

– Нет.

– Вы с ним строили какие-то планы на будущее?

– Ну, он мне предложения не делал, если вы об этом.

Энни рассмеялась:

– Я так и думала, но вы что же, не собирались больше встречаться?

– Понятно, собирались. Он должен был прожить тут еще неделю, и я ему сказала, что могу еще несколько раз к нему прибежать – если он достанет еще резинок. А он сказал: если захочешь, можешь ко мне и в Лондоне зайти. Говорит: у меня бывает полно бесплатных билетов, буду водить тебя на концерты. – Она надула губы. – Но папаша меня бы в жизни не отпустил. Он считает, Лондон – это какое-то гнездо порока.

– Ник дал вам свой адрес?

– Мы до этого не дошли. Мы думали… короче… ну, мы бы еще увиделись тут, у нас. Ах, черт! Простите.

Она вытерла побежавшую по щеке слезинку. Келли вообще-то была очень хорошенькая, и Энни понимала, почему она привлекает мужчин. Кроме того, она, по ее собственным словам, была не дура, и ее откровенному отношению к сексу многие бы позавидовали. Но сейчас на лице проступили пятна, стали заметны мелкие прыщики, и она выглядела расстроенным и смущенным ребенком.

Собравшись с духом, девушка выдавила из себя усмешку и сказала:

– Вы небось думаете, что я совсем поехала, реву из-за парня, с которым только-только познакомилась.

– Нет, я так не думаю, – ответила Энни. – Для вас он был близким человеком, а теперь он мертв. Это, должно быть, ужасно. И больно.

Келли посмотрела на нее:

– Вы же понимаете, правда? Вы не как другие. Не как тот брюзга, с которым вы приходили вчера вечером.

Энни улыбнулась такому описанию Бэнкса: сама она выбрала бы другие слова.

– Да нет, он нормальный, – возразила она. – Просто ему тоже недавно пришлось пережить нелегкие времена.

– Нет, я серьезно. Вот вы – вы нормальная. Вообще как это – когда ты коп?

– Бывают свои приятные моменты.

– Как вы думаете, меня бы взяли, ну, если бы я подала заявление?

– Я убеждена, что вам стоило бы попытаться, – ответила Энни. – Нам всегда нужны сообразительные, целеустремленные люди.

– Точь-в-точь про меня, – произнесла Келли с кривой усмешкой. – Сообразительная и целеустремленная. Папаша бы наверняка меня одобрил.

– Возможно. Но мог бы и в волосы вцепиться. Отцы порой преподносят нам такие неожиданности, – улыбнулась Энни, вспоминая, как Бэнкс рассказывал о реакции своих родителей на его выбор профессии. – Но пусть вас это не останавливает.

Келли, разумеется, не поняла последней реплики Энни. Нахмурившись, она сказала:

– Короче, мне пора на работу. Я и так уже опоздала. КК будет беситься.

– Хорошо, – ответила Энни. – Думаю, мы выяснили все, что нас в данный момент интересует.

– Можете подождать еще минутку? – попросила Келли, опуская пониже зеркало и вынимая из сумочки косметичку. – Надо подмалеваться.

– Конечно. – Энни с улыбкой наблюдала, как Келли с помощью теней, туши, тонального крема и прочих средств маскирует прыщики и пятнышки.

Съехав с холма, Энни высадила Келли у «Кросс киз», сама же снова отправилась наверх, узнать, что происходит в молодежном общежитии.