Текст книги "Растерзанное сердце"

Автор книги: Питер Робинсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 26 страниц)

– Понимаю, – проговорил Бэнкс. – Вы видели, как она разговаривает с какими-то конкретными людьми?

– В общем-то нет. То есть, я хочу сказать, мы общались с массой народу. Там была, так сказать, атмосфера вечеринки. И должна признать, это был такой восторг! Тусоваться со звездами. – Она игриво улыбнулась. – Знаете, я тогда была девушка впечатлительная. В общем, Линда какое-то время провела вместе с «Хэттерс». Но это же естественно, правда? Начнем с того, что это ведь Вик достал нам проходки. К тому же он был ее двоюродным братом, пусть даже они и не были особенно дружны.

– Кто-нибудь проявлял к ней какой-то необычный интерес?

– Нет. Ну, ее пытались уболтать, если вы об этом. Линда была очень привлекательная девушка.

– Но она ни с кем не пошла?

– Ничего об этом не знаю. – Таня наклонилась вперед и нажала рычажок на кофейнике, а потом аккуратно наполнила две чашки. В свою она добавила молока и сахара, затем предложила Бэнксу, но он отказался. – У Линды был тогда период поисков высокой духовности. Она увлекалась йогой и медитацией, тибетским буддизмом. Ей было не до наркотиков. И, думаю, особенно не до мужчин.

– Вы видели своими глазами, как она покидает зону за сценой?

– Нет. Когда я захотела обойти сцену, чтобы посмотреть на «Лед Зеппелин», Линда сказала, что ей хочется простора, она пойдет прогуляться, а со мной пересечется позже.

– Где была Линда, когда вы ее видели в последний раз?

– За сценой.

– Одна?

– Вроде с ребятами из «Хэттерс». Это было давно.

– А где был Вик Гривз?

– Болтался где-то поблизости. После выступления он наглотался кислоты, и… кто знает, где он был. Многие захотели встать перед сценой. Помню, там был большой ажиотаж. Кое-кто пытался пощупать девушек в толпе. Точно не могу сказать, кто там был, а кого не было.

– Значит, вы не видели своими глазами, как Линда направляется в лес?

– Нет. Слушайте, вы же не хотите сказать, что это сделал Вик, правда? Я в это не верю. Какие бы у него ни были проблемы, Вик был тонко чувствующим человеком с нежной душой. И таким же остался, только немного повредился в уме. Убийцу честно-благородно поймали. Нашли нож, на котором была кровь Линды. Я сама видела Мак-Гэррити с этим ножом на Бэйсуотер-террас.

– Я в курсе, – отозвался Бэнкс. – Но на суде он уверял, что его подставили, что нож подбросили.

Таня фыркнула:

– Это же естественно, правда? Уж вы-то это должны понимать.

Бэнкс прочел все касательно неуклюжих попыток Мак-Гэррити самому защитить себя в суде, и у него не осталось сомнений, что этот человек сам был злейшим своим врагом. Но если Вик Гривз убил свою кузину Линду, это придавало больше смысла позднейшим событиям, в том числе – убийству Ника Барбера. Возможно, подумал Бэнкс, Гривз не такой безумный, каким хочет казаться. Сказать это Тане он не мог: она друзей не предает и не бросает. Он отпил кофе. Напиток был крепкий и ароматный.

– Вкусно, – одобрил он.

Она наклонила голову, слыша эту похвалу:

– «Блю маунтин». Ямайский. Мне его специально доставляют.

– Вы знали, что у Линды был незаконнорожденный ребенок?

– Да. Она мне говорила, что отдала его на усыновление. Ей тогда было всего шестнадцать.

– И этот ребенок был Ник Барбер?

– Что? О господи! Нет, я этого не знала. Каким образом… я хотела сказать: какое невероятное совпадение!

– Не такое уж невероятное, – возразил Бэнкс. – Возможно, Ник унаследовал любовь к музыке благодаря генам Линды, понятия не имею. Но когда он узнал, что его биологическая мать – родственница одного из музыкантов «Мэд Хэттерс», это явно пробудило у него особый интерес к группе. А потом он выяснил, что ее убили, и, думаю, журналистское любопытство заставило его начать раскапывать давнюю историю.

– Вы думаете, что это как-то связано с тем, что с ним случилось?

– Разве что из-за того, что в результате Барбер вступил на путь, который привел его к гибели. Вероятно, не будь его матерью Линда Лофтхаус, он бы не взялся за свои изыскания (если он их, конечно, вообще проводил) и статью, но, возможно, он бы все равно этим занялся. Он давно был поклонником «Мэд Хэттерс». Мне кажется, что это любопытная деталь, только и всего. И еще один вопрос, связанный с группой: вы ведь были в Свейнсвью-лодж в ту ночь, когда умер Робин Мёрчент, верно?

– Да, – ответила Таня.

Бэнкс не был уверен, но ему показалось, что в ее тоне промелькнуло напряженное желание о чем-то умолчать.

– Какой он был?

– Робин? Из всех он был, пожалуй, самый одаренный и интеллектуальный. И самый чудной.

– То есть?

– Мне он всегда казался каким-то отстраненным. Недосягаемым. Не дотронешься. Никогда не знаешь, где блуждают его мысли, о чем он думает. Хотя с виду он казался вполне дружелюбным и милым. Он был очень образованный и начитанный, в музыке – немного зануда.

– А с девушками у него было все в порядке?

– О, они по нему с ума сходили! Такой красавец с шикарными черными кудрями! Но я не уверена… хочу сказать, я не думаю, чтобы ему какая-нибудь девушка особенно нравилась, хотя я его недолго знала… У него в то время ни с кем не было тесных отношений. Он брал то, что они ему предлагали, а потом отодвигал в сторону. Его больше увлекали всякие метафизические и оккультные штуки.

– Черная магия?

– Карты Таро, астрология, восточная философия, каббала и прочее в том же духе. В то время этим многие интересовались.

– Все возвращается… – заметил Бэнкс, вспомнив про Мадонну и всех прочих звезд, которые недавно открыли для себя каббалу. Не говоря уж о сайентологии, которая была мощной силой и в конце шестидесятых. Если терпеливо ждать, все повторяется.

– Пожалуй, – согласилась Таня. – В общем, обычно Робин был погружен в какую-нибудь книгу. Он мало говорил. И, как я уже сказала, я его толком не знала. Как и остальные. Его жизнь вне группы оставалась для нас загадкой. Если у него вообще была такая жизнь.

– Линде он нравился?

– Да, она говорила, что он славный. Но тогда мужчины в списке ее приоритетов стояли не очень высоко.

– Но все-таки она же не вычеркнула их из своей жизни?

– О нет. Я уверена, она бы заинтересовалась, если бы подвернулся подходящий человек. Она просто устала от манеры, которая была у некоторых наших парней. Свободная любовь! Они думали, что это значит – они могут валять любую женщину, которую захотят.

– А какие отношения были между Робином и Виком Гривзом?

– Да ничего необычного. Робин иногда расстраивался, что группа играет больше песен Вика, чем его собственных, но Вик просто был более сильный автор. Тексты Робина – слишком мрачные, чересчур много чернокнижия.

– И это все?

– Да, больше я ничего не знаю. Обычно они друг с другом отлично уживались.

– А как насчет остальных участников?

– То же самое. Конечно, случались разногласия. Так всегда бывает, когда коллектив слишком много времени толчется в одном пространстве. Но они не вцеплялись друг другу в глотку, если вы об этом. Я бы сказала так: для музыкальной группы эти ребята вели себя очень прилично. А я-то в свое время навидалась дурного поведения.

– А после того, как вы вошли в группу?

– Все относились ко мне с уважением. И это до сих пор так.

– Остальные члены группы – какие они были люди?

– Ну, Вик был чувствительный поэт. Робин, как я говорила, интеллектуал и мистик. Рэг был сердитый молодой человек. Парень из рабочего класса, всегда готовый ввязаться в драку. Теперь он этим в общем-то переболел. Думаю, сыграли роль несколько миллионов фунтов. А Терри был тихоня. Тяжелое детство: его отец умер, когда он был совсем маленький, а мать у него была по-настоящему странная. Она даже, по-моему, в конце концов попала в сумасшедший дом. Он очень переживал и особенно на эту тему не распространялся. Похоже, тогда он был получше остальных приспособлен к жизни. По крайней мере, ему удавалось время от времени улыбаться и разговаривать по-человечески. Ну, а Эдриан был шутник, любитель поразвлечься. Он по-прежнему такой. Большой весельчак.

– А вы?

Таня приподняла изящно изогнутую бровь:

– Я? Я была загадочная личность.

Бэнкс улыбнулся:

– А ваши близкие отношения с Крисом Адамсом?..

– Постепенно сошли на нет. В те первые два-три года у нас был жесткий график. Трудно было сохранить такие отношения. Мы постоянно или гастролировали, или записывались. Но мы с ним всегда оставались друзьями. До сих пор остаемся.

– В ту ночь, когда утонул Роберт Мёрчент, – вернулся к теме Бэнкс, – вы действительно ожидали, что полиция поверит, будто все вы крепко спали у себя в постелях?

Казалось, ее поразил этот вопрос, но ответила она без особых колебаний:

– Но они ведь поверили. Смерть от несчастного случая.

– Но вы-то не спали, верно? – настаивал Бэнкс, стреляя во тьму, но надеясь попасть в цель.

Таня посмотрела на него, в зеленых глазах читалось смущение. Он видел, что она пытается оценить его, понять, что ему известно и как он мог это узнать.

– Это было давно, – произнесла она. – Я не помню.

– Перестаньте, Таня, – сказал Бэнкс. – Почему все вы лгали?

– Господи помилуй, никто не лгал. – Она покачала головой, затягиваясь сигаретой. – Да какого черта! Так было проще, вот и все. Никто из нас не убивал Робина. Мы это знали. Зачем? Если бы мы сказали, что все шлялись туда-сюда, нам бы задали еще больше дурацких вопросов. А мы были никакие. Всем просто хотелось, чтобы нас оставили в покое.

– И что же произошло на самом деле?

– Я правда не знаю. Я была пьяная, если уж на то пошло.

– Наркотики?

– Кое-кто из остальных – да. Не без этого. А я всегда предпочитала водку. Хотите верьте, хотите нет, но я никогда ничего другого не употребляла. Ну, разве что иногда покуривала травку. Дом был большой, народу полно. Невозможно было за всеми уследить, даже если захотеть.

– Снаружи, у бассейна, были люди?

– Я не знаю. Я там не была. Если кто и увидел в бассейне Робина, то они поняли, что уже слишком поздно и ему уже не поможешь.

– И вы оставили его в воде, пока наутро не явился садовник?

– Это вы так говорите. Я этого не утверждаю. Я его там не видела и не могу точно сказать, видел ли кто-нибудь.

– Но кто-то мог видеть?

– Разумеется, мог. Но какой от этого толк? Тем более теперь.

– И кто-то мог его столкнуть.

– Ради всего святого! Зачем?

– Я не знаю. Может быть, в отношениях между присутствующими не все было так идиллически, как вы меня уверяете.

Таня выпрямилась:

– Слушайте, с меня хватит. Вы приходите ко мне в дом, называете меня лгуньей…

– Я не единственный, кто вас так называет. Вы тоже признались, что лгали полиции в семидесятом году. Почему я должен верить вам теперь?

– Потому что я говорю правду. Я совершенно не могу себе представить, зачем бы кому-то из нас желать Робину смерти.

– Я просто пытаюсь нащупать связь между прошлым и настоящим.

– А может, ее и нет? Вы об этом не подумали?

– Да, думал. Но поставьте себя на мое место. Есть одно несомненное убийство – в сентябре шестьдесят девятого, и, хотя преступника поймали и посадили в тюрьму, у меня все же остается место для сомнений. И еще одна смерть – в июне семидесятого, тогда ее с легкостью объяснили несчастным случаем, но теперь вы мне говорите, что участники затянувшейся вечеринки всю ночь шлялись туда-сюда, а значит, и в этом случае могут возникнуть сомнения. И общий знаменатель всех этих событий – «Мэд Хэттерс». Ник Барбер собирался писать о них статью, главным образом – о Вике Гривзе, и он, Барбер, упомянул о каком-то убийстве.

Таня затянулась, размышляя.

– Слушайте, – сказала она. – Я понимаю, вы изложили события так, что это и правда звучит подозрительно. Но это – просто совпадения. Я была на той вечеринке, когда умер Робин, и я не помню никаких ссор. Все развлекались, только и всего. Мы все улеглись. Я тогда была с Крисом. Заснуть было трудно, ночь была жаркая. Кто-то мог сходить взять что-нибудь пожевать. Может, они бродили, совершали набеги на холодильник. Я хочу сказать, что слышала, как люди ходят туда-сюда. Голоса. Смех. У Вика, как всегда, был трип. Может, кто-то из группы обменивался партнершами. Так бывало.

– Значит, вы не спали всю ночь как ангел?

– Ну конечно.

– И Крис Адамс все время был с вами?

– Да.

– Бросьте, Таня.

– Ну… может, и не каждую минуту.

– То есть в какой-то момент вы проснулись, а его не было рядом?

– Не так. Господи, да вы что, теперь пытаетесь обвинить Криса? Что с вами?

– Верьте или нет, – проговорил Бэнкс, – но я просто пытаюсь докопаться до истины. Может быть, вы развлекались. Может быть, кто-то резвился с Робином у бассейна и тот поскользнулся и упал в воду. Несчастный случай.

– Тогда какое это сейчас имеет значение? Даже если Робин был у бассейна не один. Все равно это был несчастный случай. Какая разница?

– Если кто-то чувствовал угрозу, боялся, что правда раскроется, а Ник Барбер был близок к разгадке, то… – Бэнкс развел руками.

– А другого объяснения быть не может?

– Например?

– Ну не знаю. Ограбление…

– Да, у Ника похитили ноутбук и мобильник, но это лишь подкрепляет гипотезу, что кто-то не хотел, чтобы узнали о том, чем он занимался.

– Тогда его девушка или еще кто-нибудь. Чей-то ревнивый любовник. Ведь большинство людей убивают близкие. Кто-то, с кем они знакомы. Разве не так?

– Отчасти да, – согласился Бэнкс. – Мы занимались и этой версией, как и наркотической, но пока нам не повезло.

– Я не понимаю, при чем тут прошлое. Все давно кончилось. Приговор вынесен.

– Если долгие годы работы детектива меня чему-то и научили, – заметил Бэнкс, – так это тому, что прошлое никогда не кончается, и неважно, кому был вынесен приговор.

*

Бэнкс ехал от Тани Хатчисон, когда двое полицейских доставили Келвина Сомса в управление полиции в Иствейле. Энни Кэббот попросила отвести его в пустую комнату для допросов и на какое-то время оставить там: пусть подождет.

– Где вы его нашли? – спросила она одного из полицейских.

– На склоне долины, над Хелмторпом, мэм, – ответил он. – Скрывался в заброшенной пастушьей хижине. Видно, провел там всю ночь. Его порядочно трясло от холода.

– Как он, в порядке?

– Похоже на то. Хотя не помешало бы, чтобы его осмотрел доктор, просто чтобы все было по правилам.

– Спасибо, – поблагодарила Энни. – Я свяжусь с доктором Бёрнсом. А пока, думаю, я сама немного потолкую с мистером Сомсом.

Энни подозвала Уинсом и заметила, что Темплтон тревожно поглядывает на них из-за своего стола.

– Что такое, Кев? – крикнула она ему. – Совесть вдруг пробудилась? Не поздновато, а?

Она тут же пожалела о своей вспышке, но та не произвела никакого действия на Темплтона, который пожал плечами и вернулся к своим бумагам. Энни готова была его задушить, но в этом случае он оказался бы победителем.

Промокший, озябший и жалкий Келвин Сомс выглядел постаревшим. В комнате для допросов было довольно тепло, к тому же констебль, который его привел, предусмотрительно снабдил его серым одеялом, которое Сомс накинул на плечи, точно халат.

– Итак, Келвин, – произнесла Энни, покончив с формальностями и проследив, чтобы на кассете было четко зафиксировано, что Сомс отказывается от услуг «грязных адвокатишек». – Что произошло в вашем доме?

Сомс промолчал. Он сидел, уставившись в одну точку, щека у него подергивалась.

– В чем дело? – осведомилась Энни. – Язык проглотили?

Сомс ничего не ответил.

Энни откинулась на спинку кресла, положив руки на стол.

– В конце концов вам придется заговорить, – объяснила она. – Мы уже знаем, что произошло.

– Тогда мне, это, незачем вам рассказывать, ага?

– Нам необходимо услышать, как вы сами изложите события.

– Я ее ударил. Во мне что-то, это, щелкнуло, и я ее ударил. Больше вам ничего знать не надо.

– Почему вы ударили Келли?

– Сами знаете, чего она сделала.

– Она переспала с мужчиной, который ей нравится. Это так ужасно?

– Он не так говорил.

Энни озадаченно переспросила:

– Кто говорил?

Сомс глянул на нее.

– Сами знаете кто, – ответил он.

– Он имеет в виду Кева Темплтона, шеф, – пояснила Уинсом.

Энни уже и сама это поняла.

– Что сказал сержант Темплтон? – поинтересовалась она.

– Я, это, не могу повторить его слова, – ответил Сомс. – Мерзкие, жуткие вещи. Отвратительные.

Значит, именно подстрекательские речи Темплтона спровоцировали приступ ярости Сомса, подумала Энни. Она вполголоса выругалась.

– Вы пили перед этим?

Сомс почесал в затылке:

– Да. Я бы не сказал, что этим горжусь. Когда-то я сильно зашибал, но потом стал, это, держать себя в узде, пропускал разве что по паре пинт, это, для хорошего общения. А тогда я, это, себе позволил… – Он замолчал и уткнулся лицом в ладони. Энни плохо разобрала его следующие слова, но ей показалось, что он пробормотал: – Ее мать…

– Мистер Сомс, – мягко сказала она. – Келвин, не могли бы вы говорить более внятно?

Сомс вытер глаза кулаками:

– Я ей сказал, что она совсем как мать.

– А какая у нее была мать?

– Последняя шлюха.

– Келли говорила, что ей показалось, будто вы разговариваете с ней так, словно перед вами не она, а ее мать. Это так?

– Не знаю я. Я был, это, как бешеный. Сам не знал, что говорю. Мать ее была моложе меня. Миленькая. А на ферме… ну, эта жизнь была не по ней. Ей город подавай, вечеринки, танцульки. Там были мужики. Ей было плевать, знаю я про них или нет. Она этим похвалялась, смеялась надо мной.

– И потом она умерла.

– Да.

– Должно быть, это вас очень мучило, – заметила Энни.

Сомс внимательно посмотрел на нее.

– Я имею в виду, она принесла вам столько страданий, а тут она лежала перед вами, умирая из-за ошибки врачей. Вы наверняка ей сочувствовали, как бы она вас ни унижала перед этим.

– Ее Господь наказал.

– Как Келли на все это реагировала?

– Я старался, чтобы она ничего не знала, – ответил он. – Но оказалось, что она такая же.

– Это неправда, – возразила Энни. Она понимала, что кассета вертится и фиксирует превышение роли допрашивающего, но не могла сдержаться. Пускай суперинтендант Жервез в очередной раз спустит на нее всех собак, если уж на то пошло. – То, что Келли с кем-то спала, еще не означает, что она «шлюха», или как там еще вы называли свою жену. Вам надо было поговорить с дочерью, а не избивать ее ножкой от стула.

– Я, это, не особо-то горжусь тем, что сделал, – произнес Сомс. – Я отвечу за последствия.

– Еще бы, – сказала Энни. – Вот только Келли, к сожалению, это не поможет.

– Это вы о чем?

– О том, что из-за вас она лежит на больничной койке и, представьте себе, переживает за вас, беспокоится о том, что с вами будет.

– Я согрешил. Я, это, приму кару.

– А как же Келли?

– Ей лучше будет без меня.

– Да хватит вам себя жалеть! – Энни не могла продолжать допрос: она за себя не ручалась. Швырнув ему бланк для показаний, она встала. – Вот что: опишите подробно, что произошло, а потом констебль Джекмен проследит, чтобы это распечатали, а вы подпишете. Вас осмотрит полицейский хирург – так полагается. Хотите что-то добавить?

– Келли… Как там она?

– Выздоравливает, – ответила Энни. – Очень мило, что вы спросили, – язвительно добавила она, уже взявшись за ручку двери.

Глава восемнадцатая

В субботу утром, изучая материалы дела, Бэнкс наткнулся на сделанную им дополнительную фотокопию цифр из книги Ника Барбера и вспомнил, что пока так и не получил ответа от констебля Гэвина Рикерда. Он взялся за телефон. Рикерд отозвался на третьем гудке.

– Тебе не удалось разобраться в тех цифрах, которые я просил посмотреть? – спросил Бэнкс.

– Извините, сэр. На нас свалилась целая лавина работы. Не хватило времени, чтобы посидеть над ними.

– Что, совсем ничего в голову не пришло?

– Думаю, это какой-то шифр, но справиться с ним без ключа будет очень трудно.

– Слушай, ты все-таки продолжай думать над ним, ладно? Если я обнаружу хотя бы подобие ключа, дам тебе знать.

– Хорошо, сэр.

– Спасибо, Гэвин.

Как раз когда Бэнкс клал трубку, вошла Энни и сообщила: после довольно изнурительных изысканий, проведенных лондонской полицией, не нашлось никаких свидетельств того, что Ник Барбер в каком бы то ни было качестве был вовлечен в кокаиновый бизнес.

– Любопытно! – Бэнкс задумался. – Это ведь Крис Адамс предложил нам копать в том направлении.

– Хитроумно уведя следствие в сторону?

– Мне кажется, да. В любом случае надо еще раз перемолвиться с Адамсом словечком. Возможно, удастся его припугнуть с помощью старого доброго трюка: «вы сознательно чинили препоны работе полицейских».

– Возможно, – согласилась Энни.

– Есть новости про Келли Сомс?

– Утром ее выписали. Пока она поживет у тети в Иствейле.

– Келвину Сомсу это не должно сойти с рук, Энни, и неважно, что он теперь глубоко раскаивается.

– И не сойдет, – откликнулась Энни. – Не думаешь же ты, что я собираюсь отпустить его на все четыре стороны, правда? Но сейчас меня больше волнует Келли.

– Келли молодая. Она это переживет. Сомневаюсь, что судья или присяжные упрячут Келвина за решетку, да и вообще, появится ли он в суде?

– Сомс готов признать себя виновным. Он хочет понести наказание.

– Келли наверняка откажется давать показания против отца, а без них дело развалится.

– Что это у тебя? – Энни указала на список цифр, лежащий на столе у Бэнкса.

Ну да, Энни ведь с ним не было, когда Бэнкс его раздобыл, да и сам он забыл о нем, как только отдал Рикерду.

– Какие-то цифры, которые Ник Барбер накорябал на заднем форзаце книжки.

Растерзанное сердце Энни вгляделась:

– Ну конечно. Из-за этой истории с Келли Сомс у меня все вылетело из головы. Я как раз собиралась тебя спросить. Барри Джилкрист из компьютерного магазина упомянул, что видел, как Ник Барбер писал что-то в книге, пока рыскал в Интернете. И я задумалась, что же он писал?

– Ты видишь в этих цифрах какой-то смысл? – поинтересовался Бэнкс.

– Нет. – Энни рассмеялась. – Но они мне кое-что напоминают.

– Да? И что же?

– Не скажу, и не проси!

– Энни, прекрати хихикать! Это может оказаться важно.

– Напоминают одну вещь, которую я частенько проделывала, когда была помоложе.

Бэнкс с трудом сдерживал раздражение. Энни взглянула на него. Он увидел, как она краснеет.

– Записывала даты, – проговорила она. – Даты в кружочках.

– В каких еще кружочках?

– Да господи боже ты мой! – Энни оглянулась через плечо и понизила голос, однако тон у нее был такой, словно она его отчитывает. – Ты что, тупой?

– Пытаюсь не быть тупым, но ты меня запутала.

– Месячные, идиот. Я обводила кружочком тот день месяца, в который у меня должна начаться менструация. Так многие девушки делают. Цикл, разумеется, может сдвигаться, интервал бывает разный, но тем не менее… Очень похоже.

– Ты меня извини, но Барбер – точно не девушка, и у него вряд ли были месячные…

– Не язви. Может, конечно, это дни рождения родственников или лотерейные номера, но мне кажется – тут что-то другое. Ты спросил – я ответила: это напоминает мне о том, как я когда-то обводила кружочком дни в календаре, чтобы отметить начало месячных. Ясно?

Бэнкс поднял руки:

– Ну не сердись, а? Сдаюсь.

Энни фыркнула, резко повернулась и вышла. Бэнкс вздохнул, покрутил головой и уставился на цифры.

6, 8, 9, 21, 22, 25

1, 2, 3, 16, 17, 18, 22, 23

10, (12), 13

8, 9, 10, 11, 12, 15, 16, 17, 19, 22, 23, 25, 26, 30

17, 18, (19)

2, 5, 6, 7, 8, 11, 13, 14, 16, 18, (19), 21, 22, 23

Шесть рядов. Многие числа попадаются дважды и нигде не превышают 31. Значит, какой-то календарь? «Даты в кружочках»? Но зачем их обводили, а главное: к каким неделям и месяцам какого года они относятся? И почему некоторых дат недостает? Возможно, это удастся выяснить, подумал Бэнкс, например, с помощью компьютера. Потом он сообразил, что каждая группа чисел не обязательно должна относиться к одному и тому же месяцу или к одному и тому же году. Возможно, эти цепочки дат – выборка из, скажем, тридцатилетнего периода. Он упал духом и вполголоса выругал Ника Барбера за то, что тот намудрил со своими записями.

Бэнкс чувствовал, что перед ним, скорее всего, тот самый ключ, который он ищет, причем, возможно, вообще единственный ключ, который оставил Ник, а между тем он по-прежнему далек от разгадки.

*

Энни перестала сердиться на Бэнкса, когда в середине дня он заглянул в дверь отдела и, сообщив ей, что Кен Блэкстоун обнаружил местонахождение Ивонны Чедвик, дочери инспектора Стэнли Чедвика, предложил вместе поехать побеседовать с ней. Энни не потребовалось упрашивать дважды. И к чертям собачьим суперинтенданта Жервез, подумала она, хватая пиджак и портфель. Энни заметила, как Кев Темплтон злобно покосился на нее, когда она выходила. Может быть, мадам Жервез к нему уже охладела – теперь, когда история с Келли Сомс разнеслась по управлению.

Энни сама села за руль автомобиля без спецмаркировки, который выписала из полицейского гаража. Бэнкс почти всю дорогу безмолвно смотрел в окно. Она время от времени скашивала на него глаза и понимала, что он размышляет. Что ж, это хороший знак.

– Кстати, я зашла на сайт «Мэд Хэттерс», – сказала Энни, прерывая затянувшееся молчание.

– И что?

– А то, что мне становится понятно, что за цифры Барбер записал в книге. Там есть ссылки на фанатские сайты с датами концертов и всякой другой информацией для посвященных. Но мне понадобится побольше времени, чтобы все это распутать.

– Может быть, займешься этим, когда вернемся?

– Постараюсь.

Ивонна Чедвик, в замужестве Ривз, жила на окраине Дарема, городка, расположенного поблизости от шоссе А1, по которому они ехали из Иствейла. Как обычно, дорога была запружена грузовиками, и раза два им попались неизбежные участки дорожных работ, занимавшие полосу-другую, – там поток автомобилей еле полз. Энни заметила возвышающийся на холме знаменитый даремский замок и свернула, следуя указаниям Бэнкса.

Нужный им дом – «половинка» с эркером – располагался в респектабельном зеленом районе, обитатели которого могли безбоязненно отпускать детей поиграть на улице. Ивонна Ривз оказалась невысокой нервной женщиной лет пятидесяти, облаченной в широкую серую юбку и бесформенный розовато-лиловый джемпер. Ей бы приодеться, подумала Энни, тогда она выглядела бы куда привлекательнее. Длинные седеющие волосы Ивонны были собраны сзади в хвост. В доме было чисто и опрятно. По стенам стояли книжные шкафы, забитые изданиями по философии и юриспруденции с небольшими вкраплениями художественной литературы. Гостиная была довольно тесной, темноватой, но уютной; в комнате пахло черным шоколадом и старыми книгами. Хозяйка и посетители опустились в кожаные кресла.

– Вы меня заинтриговали, – призналась Ивонна. Голос до сих пор выдавал ее йоркширское происхождение, хотя акцент сгладился за долгие годы. – Однако я совершенно не представляю, почему вы думаете, что я могу вам помочь. В чем, собственно, дело?

– Вы слышали о смерти музыкального журналиста Ника Барбера? – спросил Бэнкс.

– Кажется, что-то читала в газетах, – ответила Ивонна. – Его ведь убили где-то в Йоркшире?

– Возле Линдгарта, – сказал Бэнкс.

Миссис Ривз вопросительно посмотрела на него.

– Ник Барбер работал над статьей о группе «Мэд Хэттерс», – продолжал Бэнкс. – Вы их помните?

– Господи! Ну конечно.

– В сентябре шестьдесят девятого в Северном Йоркшире, на поле Бримли-Глен, проходил рок-фестиваль. Вспоминаете? Вам тогда было лет пятнадцать.

Ивонна сложила ладони:

– Шестнадцать. Я там была! Пошла тайком. У меня был ужасно строгий отец. Если бы я сказала, что собираюсь на рок-фестиваль, он бы меня ни за что не пустил.

– Может быть, вы вспомните и то, что после фестиваля на поле нашли мертвую девушку. Ее звали Линда Лофтхаус.

– Конечно, я помню. Это дело вел мой отец. Он его раскрыл.

– Да. Убийцу звали Мак-Гэррити.

Энни заметила, как Ивонна слегка вздрогнула при упоминании этого имени, на лице у женщины мелькнула гадливость.

– Вы его знаете? – быстро спросила Энни.

Ивонна покраснела:

– Мак-Гэррити? Откуда мне его знать?

Она не умеет врать, подумала Энни.

– Простите, но мне показалось, что вы отреагировали на его имя…

– Имя мне знакомо, папа его называл. Он говорил, этот Мак-Гэррити был жуткий тип.

– Послушайте, Ивонна, – настаивала Энни, – у меня такое ощущение, что Мак-Гэррити известен вам не только по папиным рассказам. Это совсем давняя история, но, если вы в курсе каких-то деталей, которые тогда не выплыли на свет, расскажите нам об этом. Вы нам очень поможете.

– Как вам могут помочь детали того полузабытого происшествия?

– А вот как, – ответил Бэнкс. – Мы считаем, что эти два дела могут быть связаны. Ник Барбер был сыном Линды Лофтхаус. Она отдала его на усыновление, но, повзрослев, он выяснил, кто была его мать и что с ней случилось. Потому-то он и заинтересовался группой «Мэд Хэттерс» и делом Мак-Гэррити. Вероятно, Ник наткнулся на какие-то факты, связанные с убийством матери, и сам был из-за этого убит. А значит, нам нужно очень внимательно изучить то, что случилось на фестивале и после него. Полицейский, который вел расследование вместе с вашим отцом, обмолвился, что Мак-Гэррити, возможно, угрожал еще одной девушке, но этот факт не зафиксирован в материалах дела. Кроме того, мы слышали, что у мистера Чедвика были определенные проблемы с дочерью: очевидно, она попала в дурную компанию, но никаких подробностей нам узнать не удалось. Не исключено, что я заблуждаюсь и никакой связи между этими делами на самом деле нет. Если вы все-таки что-то знаете, хотя бы и совсем, на ваш взгляд, незначительные мелочи, пожалуйста, расскажите и позвольте нам судить, важно это или нет.

Ивонна помолчала, Энни слышала звуки радио, доносящиеся из кухни: что-то неразборчиво бормотал диктор. Ивонна пожевала губу и устремила взгляд поверх их голов на один из книжных шкафов.

– Ивонна, – обратилась к ней Энни, – помогите нам. Вам это вряд ли повредит. Сейчас – уже нет.

– Все это было так давно. – На лице Ивонны мелькнула смутная улыбка. – Господи, какая я была идиотка! Заносчивая, эгоистичная, безмозглая идиотка.

– А кто из нас не был таким в шестнадцать-то лет! – усмехнулась Энни.

Это замечание немного растопило лед, и Ивонне удалось даже вежливо рассмеяться.

– Думаю, вы правы, – произнесла она и вздохнула. – Да, когда-то я действительно попала в дурную компанию. Не то чтобы дурную, но в особенную. В коммуну хиппи. Отец ненавидел их. Бывало, увидит на улице стайку хиппи и давай возмущаться: за что он воевал? Неужели за таких вот ленивых и трусливых скотов? Но те ребята, с которыми тусовалась я, были совершенно безобидные. Ну… большинство из них.

– А Мак-Гэррити?

– Мак-Гэррити был просто прилипала! Он был старше остальных, никогда по-настоящему не входил в хипповскую систему, но ребята не могли собраться с силами и вышвырнуть его, да и повода не было, так что он блуждал из дома в дом, спал на полу или в пустовавшей кровати. Гнать его не гнали, но он никому не нравился. Он был чудной.

– И у него был нож.