Текст книги "Растерзанное сердце"

Автор книги: Питер Робинсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 26 страниц)

Пустая банка из-под кока-колы выкатилась с газона на твердую поверхность патио, и Бэнкс резко обернулся, готовый обороняться.

Когда он достиг ближайшей к дому стороны бассейна, ему показалось, будто что-то высовывается из-за одной из колонн, подпирающих верхнюю террасу. Там все тонуло в тени, но он был почти уверен, что различает чью-то ногу и штанину, заправленную в сапог. Подойдя поближе, он увидел на штанине велосипедный зажим.

– Привет, Вик, – негромко произнес Бэнкс. – Ты не собираешься выходить?

После томительной паузы нога зашевелилась, поблескивающая лысая голова Вика Гривза появилась из-за колонны.

– Ты ведь меня помнишь, Вик? – продолжал Бэнкс. – Незачем бояться. Я приходил тебя навестить, в твой коттедж.

Вик не отвечал и не двигался. Он лишь не отрываясь глядел на Бэнкса.

– Давай вылезай, Вик, – попросил Бэнкс. – Я хочу задать тебе несколько вопросов, только и всего.

– Вика тут нет, – наконец ответил тот тоненьким голоском.

– Нет, он тут, – возразил Бэнкс.

Вик удерживал свои позиции. Бэнкс немного покружил вокруг него, чтобы найти точку, с которой Гривза лучше видно.

– Ну ладно, – сказал он. – Хочешь там оставаться – пожалуйста. Я с тобой отсюда поговорю, ничего?

Ветер завыл в нише под нависающей террасой, но Бэнкс успел разобрать что-то вроде тихого «да». Гривз сидел, привалившись спиной к стене, сгорбившись, обняв руками колени, прижатые к груди.

– Я буду рассказывать, – предложил Бэнкс, – а ты только говори, прав я или нет, идет?

Гривз изучающе посмотрел на него серьезными прищуренными глазами и ничего не ответил.

– Было это давно, – начал Бэнкс. – Аж в шестьдесят девятом, когда «Мэд Хэттерс» играли на фестивале в Бримли. Там за сценой была одна девушка, ее звали Линда Лофтхаус. Твоя кузина. Ты для нее достал пропуск за сцену. Она была со своей лучшей подругой Таней Хатчисон, которая примерно через год стала участницей группы. Но это я забегаю вперед. Ты следишь?

Гривз опять промолчал, но Бэнкс мог поклясться, что заметил проблеск интереса в его глазах.

– Перемотаем пленку вперед, к последней ночи фестиваля. Играли «Лед Зеппелин», и Линде захотелось прогуляться, чтобы проветрить мозги, вот она и пошла в лес. За ней кто-то последовал. Это был ты, Вик?

Гривз помотал головой.

– Ты уверен? – настаивал Бэнкс. – Может быть, у тебя был трип, может быть, ты не понимал, что делаешь? Что-то ведь произошло, правда? Что-то изменилось в ту ночь, у тебя внутри словно что-то щелкнуло, и ты ее убил. Вероятно, ты не понимал, что натворил, или как будто смотрел откуда-то сверху на то, как это делает кто-то другой, но ведь это был ты, верно, Вик?

Наконец у Гривза прорезался голос.

– Нет, – произнес он. – Нет, он ошибается. Вик – хороший мальчик.

Ветер почти совсем заглушал его слова.

– Скажи мне, в чем я ошибаюсь, – попросил Бэнкс. – Скажи, я хочу знать.

– Не могу, – ответил Гривз. – Не могу сказать.

– Нет, можешь. А в Кардиффе, в Брайтоне, Плимуте? Там были другие девушки?

Гривз лишь мотал головой из стороны в сторону, бормоча что-то, чего Бэнкс не мог разобрать за порывами ветра.

– Я стараюсь тебе помочь, – объяснил Бэнкс. – Но не смогу, если ты не расскажешь мне правду.

– Правды нет, – изрек Гривз.

– Есть. Кто убил этих девушек? Кто убил Ника Барбера? Ник узнал? Он предъявил тебе улики? За это его и убили?

– Почему вы не оставите его в покое? – раздался низкий голос за спиной Бэнкса. – Вы же видите, он не понимает, что происходит.

Бэнкс обернулся и увидел, что у бассейна стоит Крис Адамс; собранные в хвост волосы развевались на ветру, лицо рдело багрянцем, большой живот нависал над джинсами. Бэнкс подошел к нему.

– Думаю, он понимает, – ответил Бэнкс. – Но раз уж вы здесь, почему бы вам не рассказать мне, что произошло тогда, много лет назад? Думаю, вы знаете столько же, сколько он.

– Со всем этим давно покончено, – заявил Адамс.

– Может, вам бы и хотелось так думать, но прошлое не исчезает бесследно. Ник Барбер ведь раскопал всю эту историю, верно? И Вик его убил.

– Нет, все было не так.

– И убитых девушек не было в Кардиффе и Плимуте?

Адамс побледнел:

– Вы и о них знаете?

– Нам не так трудно было это выяснить, когда мы пошли по следам Ника. Он был методичен, и даже его убийце не удалось полностью уничтожить все, что он раскопал. Почему вы все эти годы защищаете Вика Гривза?

– Посмотрите на него, мистер Бэнкс, – сказал Адамс. – Как бы вы поступили на моем месте? Он мой самый давний друг. Господи, да мы с ним вместе росли. Он же как ребенок.

– Он убийца. А значит, он может убить снова. Вы не в состоянии надзирать за ним круглые сутки. Как я понимаю, вы приехали сюда только потому, что я вам позвонил и сказал, что дело близится к концу и я вот-вот выясню, кто убил Ника Барбера. Вы догадались, где Вик. Он ведь бывал здесь и раньше, верно? И наверняка говорил вам об этом.

– Да, мне кажется, это место его привлекает, – спокойно ответил Адамс. – Но по поводу всего остального вы заблуждаетесь. Вик – не убийца.

Сначала Бэнкс решил, что Адамс просто хитрит, но тут у него в мозгу словно возник кончик ниточки, за который он потянул и вдруг обнаружил, что меняет местами кусочки мозаики, составляя из них другой узор; его поразило, как он не сумел увидеть этого раньше. Он пока не во всем был уверен, но картина постепенно прояснялась. Гривз – левша? Какой рукой Гривз помешивал похлебку, когда они встречались в прошлый раз? Бэнкс, хоть убей, не помнил.

Однако он был уверен в одном. Просматривая накануне вечером подаренный Брайаном диск, посвященный «Мэд Хэттерс», Бэнкс обратил внимание, что Робин Мёрчент играет на басу левой рукой – точно так же, как играет на своей гитаре Пол Маккартни. Тогда это просто отложилось у него в подсознании, и он не сделал никаких выводов и не попытался увязать этот факт с расследованием. Но теперь Бэнкс вдруг сообразил, что последнее убийство, о котором им известно, приходилось на девятнадцатое мая – примерно за месяц до того, как Робин Мёрчент утонул. Расклад по времени сходился, если только позже не было других подобных случаев, до которых Барбер не докопался. Бэнкс взглянул на часы. Он пробыл в Свейнсвью-лодж всего десять минут.

– Робин Мёрчент, – произнес он.

– Браво, – отозвался Адамс. – Робин Мёрчент был, так сказать, паршивой овцой. О да, с виду он был вполне дружелюбный и милый, но под этой маской таились настоящие Джекил и Хайд. Его сознание было заражено кошмарным бредом Алистера Кроули. Вы слышали о Кроули?

– Только имя, – ответил Бэнкс.

– Наркоман и распутник, он называл себя «самым порочным человеком на свете». Великое Чудовище. Его девизом было: «Твори что желаешь, ты сам себе закон». И Робин Мёрчент понял Кроули, можно сказать, буквально. Робин, представьте себе, даже пытался оправдать свои «человеческие жертвоприношения», как он их называл, когда со мной об этом говорил. Совести у него не было никогда, даже до того как он увлекся наркотиками, черной магией и прочей пакостью, которые превратили его в окончательного мерзавца и заставили думать, что он подобен Богу или, скорее, дьяволу. Но Робин это умело скрывал. А тут еще эти убийства в Лос-Анджелесе! Их ритуальный подтекст его будто околдовал, он увидел в них важный оккультный смысл. Не знаю, помните ли вы, но Мэнсона в октябре того же года удалось поймать, и Робин стал ассоциировать себя с ним и прикидывать на себя его «героический» путь. Он ощущал себя посланцем тьмы. Но он не убивал богатых свиней, он убивал красоту и чистоту. Его подписью был цветок.

– Может, расскажете, что все-таки произошло?

– Зачем?

– Потому что я все равно это выясню.

Адамс вздохнул и посмотрел через бассейн вдаль, точно вглядывался в скверное прошлое, от которого его отделяли четыре десятка лет. Он порылся в карманах, нашел сигарету и, нагнув голову, ладонью защитил огонек от ветра.

– Я застал его… что называется, на месте преступления, – заговорил Он наконец. – В Винчестере. О пятом случае вы не знали, верно?

– Не знал, – подтвердил Бэнкс.

– Потому что я тогда спас ей жизнь. – Адамс говорил без тени тщеславия или самодовольства, просто констатировал факт. – У меня уже возникли подозрения насчет Робина. Я тогда был, пожалуй, единственным среди команды «Хэттерс», кто тратил время на чтение газет. Прочел и отзывы о наших концертах, и заметки об убитых девушках. Поначалу я не догадывался. Трудно всерьез поверить, что человек, который сидит рядом с тобой в автобусе на гастролях, – убийца. Но факты и кое-какие воспоминания накапливались. То, что Робин говорил, то, как он отзывался о людях… А потом я вспомнил Бримли. Тот первый раз. Я не был до конца уверен, что это Робин, душа не принимала такой ужасной мысли, но сомнения меня мучили, я ведь не знал, где он в тот момент находился.

Поэтому в Винчестере – кажется, это было в июне, всего за неделю-другую до его смерти – я пошел за Робином после концерта. Какая-то девушка решила срезать путь и пойти через кладбище – нашла место, дурочка. Там-то он на нее и набросился. Я шел за ним почти по пятам и, когда он кинулся на девчонку, закричал что есть силы. Было темно, и я понятия не имею, узнал ли он меня, но Мёрчент зарычал, точно дикий зверь, отпрыгнул в сторону и удрал. С девушкой все было в порядке. Я проводил ее, убедился, что она благополучно добралась домой, не раскрывая ей, кто я. Не знаю, заявила она об этом происшествии или нет, но в газетах ничего не появилось. Теперь проблема была в том, что делать с Робином. Я поговорил с ним. Он ничего не отрицал. Тогда-то он и вывалил на меня всю эту чушь из Алистера Кроули и Чарльза Мэнсона, он пытался оправдать себя и свои поступки. Я не мог позволить ему продолжать убивать людей, но, с другой стороны, как представишь себе: процесс, приговор… Это было немыслимо. В те времена рок-группам многое сходило с рук, но убийство… особенно такого рода… Мы были бы опозорены навсегда, особенно если учесть, что только-только закончился суд над Мэнсоном. Группа бы после этого ни за что не выжила. Я не мог позволить, чтобы мои ребята пострадали, – после стольких лет каторжного труда, репетиций, гастролей. К счастью, проблема разрешилась сама собой.

– Нет, – возразил Бэнкс. – Не сама собой. Это вы убили Робина Мёрчента. Вы не были всю ночь в постели с Таней Хатчисон. Вы вышли к бассейну, чтобы с ним разобраться. Не знаю, собирались ли вы его убить, но, увидев его под кайфом, поняли, что у вас нет выбора. И все отлично сработало. Это было так легко. – Он глянул в сторону террасы. Вик Гривз еще был там и, видимо, слушал. – Но кто-то вас увидел… Он вас увидел, верно, Крис? Вик вас увидел.

Пятнадцать минут уж точно прошло, лихорадочно подумал Бэнкс.:

– Я не стану признаваться в убийстве, – заявил Адамс. – Думайте что хотите. Вы ничего не сможете доказать.

– И вы убили Ника Барбера, – продолжал Бэнкс. – Это ваш серебристый «мерседес» видели в ту ночь девушка из молодежного общежития и чета туристов. А фигура в поле – это был просто бегун. Глупо с моей стороны было думать, что это мог сделать Вик. Все, кто о нем говорил, были правы. Может, он слегка и болен на голову, но он мягкий человек и вовсе не агрессивный. После визита Барбера Вик разволновался и с помощью своих обычных околичностей поведал вам, что к нему приходил музыкальный журналист, который приставал с вопросами о прошлом, о Бримли, о Линде Лофтхаус и других убийствах. В Кардиффе, в Брайтоне, Плимуте. На эти вопросы знали ответы лишь вы и Вик. Журналист обещал вернуться. Оставил свою визитку. Вы решили, что Вик не выдержит еще одного интервью, не вынесет напряжения, сломается и расскажет все, чему он стал свидетелем много лет назад, поэтому вы убили Барбера. А Вика вы убить не смогли, ведь так? Хотя вы понимали, что вашу тайну хранит только он, и поэтому он был наиболее очевидной жертвой… Вы знали, что Линда Лофтхаус была биологической матерью Ника Барбера?

Адамс прижал кулак к груди и отшатнулся, точно его ударили.

– Господи, нет! – воскликнул он. – Я ни в чем не буду признаваться, – тут же добавил он. – Да, я говорил с Робином, убедился, что он знает о том, что я в курсе и слежу за ним. Остальное – случайность.

– Вы убили его, чтобы остановить, потому что были уверены: будут новые жертвы, в конце концов он попадется и из-за него у вашей группы все пойдет прахом.

– В мире без него стало безопаснее, это точно. Но я не стану ничего признавать. Я не повинен ни в каком преступлении. Вы ничего не сможете доказать… И ведь как сейчас это было бы легко: всего лишь протянуть руку и… – Адамс, будто подкрепляя свои слова, вытянул руку и уронил ладонь на плечо Бэнкса. Потом грустно улыбнулся. – И просто чуть-чуть толкнуть.

Уже почти двадцать минут. Помощь может прибыть в любую секунду.

Но толчка не последовало. Бэнкс, напрягшийся в ожидании схватки, почувствовал, что рука на его плече расслабилась. Он предвидел, что Адамс сейчас отвернется: этот человек смертельно устал, охраняя свою тайну. К тому же одно дело – убить Ника Барбера и уничтожить все его записи, но хладнокровно умертвить полицейского – это совсем другое.

И тут в стремительном темпе произошло сразу два события: не успел Бэнкс шевельнуться или открыть рот, как услышал, что кто-то бежит вниз по проселку, громко выкрикивая его имя. Слева донесся ужасный вопль, и темная фигура ринулась вперед, врезалась в Адамса – оба упали в глубокую часть бассейна. Подкрепление подоспело слишком поздно.

*

К тому времени, когда на место происшествия явились Энни и Уинсом, «скорая помощь» уже приехала и уехала. Темнело. Ветер, завывавший в кронах деревьев, щелях и укромных углах Свейнсвью-лодж, мог, казалось, пробудить мертвых. Парни из криминалистической службы осветили территорию яркими дуговыми лампами и до сих пор расхаживали туда-сюда в белых комбинезонах, точно космонавты по Луне. На дне бассейна, среди мусора, виднелись брызги крови. Энни увидела, что Бэнкс стоит возле бассейна в одиночестве, склонив голову; она подошла к нему и мягко дотронулась до его плеча.

– Как ты? – спросила она.

– Нормально.

– Я слышала, что случилось.

– Гривз подумал, что Адамс собирается поступить со мной так же, как с Робином Мёрчентом много лет назад. Вик тогда это видел. А потом по дороге с криками понеслись полицейские и напугали его. Ничьей вины тут нет. Сомневаюсь, чтобы кто-нибудь мог это предвидеть и остановить.

– Адамс не собирался столкнуть тебя вниз?

– Нет. Из него вышел весь пар.

– Значит, ты думаешь, что Гривз видел, как Адамс столкнул в бассейн Мёрчента?

– Уверен. Тогда он сидел на ЛСД, и этот случай переломил его жизнь. Можешь себе представить? С тех пор Адамс его опекал, защищал – в равной мере и ради него, и ради себя самого. Адамс убедил его не болтать, а может быть, даже внушил, что все произошло иначе. Гривз был в таком смятении, он не мог доверять собственным суждениям. Но когда он увидел, как Адамс кладет мне руку на плечо у бассейна…

– …к нему вернулись воспоминания?

– Что-то вроде, пусть даже сознание у него затемнено и логично размышлять он не может.

Событие повторилось, и Гривз кинулся в бой. Все эти годы он был как сжатая пружина. Адамс уберегал его от всего, что могло бы подвести друга к моменту, когда пружина распрямится. Когда появился Барбер со своими расспросами про Бримли, Кардифф и Брайтон, такой момент чуть было не настал. Гривз слышал разговор Адамса с Мёрчентом возле бассейна, и каким-то образом в его безумном мозгу должна была отпечататься история бесчинств Мёрчента. Гривз рассказал о посещении журналиста Адамсу, тот перепугался, что Барбер может нажать слишком сильно и Гривз не выдержит. Поэтому Адамс убил настырного журналиста. Ник Барбер не опасался Адамса и решил, что тот пришел с ним поговорить. Он просто болтал с ним, а когда повернулся взять сигареты, то Адамс, улучив момент, схватил кочергу. Ему повезло: он успел забрать вещи Барбера до того, как выключили электричество.

– Мы можем это доказать?

– Не знаю. Адамс смертельно устал от всей этой истории, но не будет ни в чем сознаваться. Он не дурак. Видела бы ты его там, внизу, как он рыдал, точно ребенок, когда баюкал голову Гривза у себя на коленях, хотя сам наверняка испытывал сильную боль.

– Что с ним?

– По словам медиков, вывих плеча, сломана пара ребер, порезы, ссадины, синяки.

– А Гривз?

– Неудачно приземлился. Сломал шею. Мгновенная смерть.

Энни помолчала, глядя на безжалостно залитый светом бассейн.

– Может, это и к лучшему.

– Может быть, – согласился Бэнкс. – Один Бог знает, как страдала его душа.

– Каковы наши планы?

– Попытаемся собрать как можно больше улик по Адамсу. Ему это с рук не сойдет, уж я постараюсь. Мы обратимся к криминалистам, проверим и перепроверим показания, снова опросим всех жителей деревни, изучим по минутам его алиби, ну и все такое прочее. Должно найтись хоть что-то, что свяжет Адамса с убийством Барбера. Но не Мёрчента. Та история была слишком давно, и сейчас мы его уже не сможем прижать.

– Стефан говорит, что у него есть неидентифицированные отпечатки пальцев и волосы из гостиной коттеджа Барбера. Теперь он сможет сопоставить их с отпечатками Адамса.

Бэнкс посмотрел на нее, и тень улыбки промелькнула по его лицу.

– Тогда, я думаю, он у нас в руках, как по-твоему? Преступник-дилетант вроде Адамса никогда не смог бы идеально замести следы. А когда до него как следует дойдет то, что Гривз мертв, у нас, думаю, повысятся шансы воззвать к его совести. Теперь ему больше некого защищать.

– А как же «Мэд Хэттерс»? Прошлое? Репутация? Они, кажется, хотели устроить какое-то мемориальное турне?

– Вполне возможно, что до прессы эта история не дойдет. Кардифф, Брайтон, Плимут… Зачем разглашать подробности, если Адамс признает себя виновным? Это дела давно минувших дней, убийца умер больше тридцати пяти лет назад. Может быть, местные управления полиции смогут поставить у себя галочку, отрапортуют об очередном успехе, улучшат свою статистику раскрываемости, но, скорее всего, дальше них это не пойдет.

– Пока не появится новый Ник Барбер.

– Все может быть, – согласился Бэнкс. – Но нас это уже не касается.

– Уинсом говорила с Плимутом и Кардиффом, там подняли старые дела, – сообщила Энни.

– И что же?

– В материалах указано, что у каждой девушки был нарисован на щеке цветок. Василек.

Бэнкс кивнул:

– Как у Линды Лофтхаус. Подпись Мёрчента.

– Эта подробность не разглашалась.

– Забавно, правда? – проговорил Бэнкс. – Если бы этот факт попал в газеты, мы бы сейчас, возможно, здесь не стояли.

Он поднял воротник куртки. Зубы у него стучали. И не только от холода.

– Кстати, – вспомнила Энни, – я только что видела, как Кев Темплтон пулей вылетел из кабинета суперинтенданта Жервез, и лицо у него было такое, точно его выпороли.

Бэнкс улыбнулся:

– Значит, все-таки есть в мире справедливость. – Он посмотрел на часы. Полвосьмого. – Я помираю с голоду, – объявил он, – и не прочь выпить что-нибудь серьезное. Ты как?

– А ты уверен, что к этому готов?

Бэнкс одарил ее непроницаемым взглядом, на его лице выделялись резкие тени от ярких дуговых ламп, глаза сверкали синевой.

– Пошли, – сказал он, поворачиваясь. – Мне уже осточертело это место.

29 сентября 1969 года, понедельник

Заброшенное русло канала тянулось за свалкой, где дождь гулко барабанил по грудам старого ржавого металла. Стэнли Чедвик шел по пешеходной дорожке вдоль берега, подняв воротник плаща. Он знал: то, что он собирается сделать, неправильно, это идет вразрез со всем, во что он верит, но чувствовал, что это единственный путь. Он не мог предоставить все случаю, потому что, судя по его опыту, случайность никогда не поддерживает правду без некоторой помощи извне. А Чедвик был уверен, что прав. Вот доказать это – другое дело.

Ивонны не было уже почти неделю, она сбежала из дома. Джанет обнаружила, что кое-что из любимых одежек дочери пропало, как и старый рюкзак, в котором они таскали лимонад и сэндвичи, когда выбирались на семейные пикники. Чедвик беспокоился о дочери, но был уверен: за это время с ней не случилось самого страшного. Не то чтобы большие города так уж безопасны для ранимых шестнадцатилетних девушек, но Чедвик был убежден, что она не такая дура, как некоторые, и надеялся, что она скоро вернется. Он не мог официально заявить об исчезновении дочери, так что придется просто ждать, надеясь, что в ней проснется тоска по родному дому. Это терзало его сердце, но другого пути он не видел. Пока же они с Джанет объявили любопытствующим друзьям и соседям, что Ивонна уехала в Лондон пожить у тети и дяди. Чедвик считал, что она, вероятно, и в самом деле отправилась в Лондон. Большинство беглецов в конце концов оказывается там.

Из-под Кёркстоллского виадука показался человек, сильно смахивающий на хорька. Джек Скелгейт был мелким скупщиком краденого и не раз приносил Чедвику пользу в качестве информатора. Чедвик выбрал для этого дела именно Скелгейта, поскольку на него имелось столько материала, что инспектор мог бы засадить его на ближайшие десять лет, а тюрьмы Скелгейт панически боялся. Что, как не раз думал Чедвик, должно было бы побудить его избрать себе другое, более достойное поприще, но некоторые люди не умеют выстраивать подобные логические связи. Вот почему за решеткой всегда полно народу. Скелгейт, увы, тоже был безжалостно обделен здравым смыслом. Впрочем, Чедвику это было только на руку.

– Паршивая погодка-то, вот чего, – заявил Скелгейт вместо приветствия, как всегда хлюпая вечно простуженным носом.

– На Кросс-Гейтс вчера ночью было ограбление, – сказал Чедвик. – Кто-то уехал на машине с пятнадцатью ящиками столовых приборов. Отличные. Серебряные. Тебе в руки они, часом, не попадали?

– Столовое серебро, говорите? Давненько ничего такого не видал, вот чего.

– Но ты дашь мне знать, если увидишь?

– Ясное дело, мистер Чедвик.

– Мы думаем, что за этим может стоять банда Ньютона, а ты знаешь, как я заинтересован в том, чтобы их посадить.

При слове «посадить» Скелгейта передернуло, хотя оно относилось не к нему.

– Стало быть, Ньютоны. Сволочные рожи они, вот чего.

– Возможно, они планируют новые налеты. Если что-то услышишь, мы с тобой могли бы заключить наше обычное соглашение.

– Буду держать ушки на макушке, мистер Чедвик, вот чего. – Скелгейт зыркнул по сторонам маленькими глазками хорька. Мания преследования была еще одной его отличительной чертой: он вечно боялся, что кто-то за ним наблюдает или подслушивает его. – Это все, мистер Чедвик? Можно я пойду? А то я не хочу, чтоб нас видели вместе. Эти Ньютоны – свирепые гады. Им ничего не стоит на месячишко уложить человека в больницу, вот чего.

Чедвик помолчал; он внутренне напрягся, понимая, что вот-вот переступит черту и возврата уже не будет. Больше всего на свете он хотел, чтобы Ивонна вернулась домой, а Мак-Гэррити сел в тюрьму за убийство Линды Лофтхаус. Быть может, тогда он обретет покой?.. Но в глубине души инспектор отдавал себе отчет, что все идет к тому, чтобы душевный покой покинул его навсегда. Строгое религиозное воспитание подсказывало Чедвику: совершив то, что он задумал, он обрекает себя на вечные адские муки. Что ж, пусть будет так.

Он ощутил внезапную тяжесть в груди. Не острую боль – просто тяжесть; ему всегда казалось, что так должны чувствовать себя несчастные страдальцы, у которых «разбито сердце», как поют в сентиментальных песенках. Подобное чувство Чедвик испытал лишь однажды: когда выбегал с десантного корабля на берег утром шестого июня сорок четвертого, но в тот день в шуме и дыме сражения он скоро позабыл про тяжесть в сердце, пытаясь уклониться от минометного и пулеметного огня.

– У меня к тебе еще одна просьба, – выдавил Чедвик с трудом.

Скелгейту это явно не понравилось. Он чуть ли не подпрыгивал на месте, переступая с пятки на носок.

– Чего еще? – спросил он. – Вы ж знаете, я для вас все сделаю, что могу.

– Мне нужен пружинный нож. – Вот и все. Теперь он это сказал.

– Пружинный нож?

– Да. С черепаховой ручкой.

– А зачем вам пружинный нож?

Чедвик сурово поглядел на него:

– Сможешь достать?

– Ясное дело, – ответил Скелгейт. – Проще, чем яйцо из-под курицы.

– Когда?

– А когда он вам нужен?

– Побыстрее.

– Завтра, на этом же месте, в это же время?

– В самый раз, – ответил Чедвик. – Буду тебя ждать.

– Не волнуйтесь, приду. – Скелгейт огляделся, убедился, что беспокоиться не о чем, и припустил вниз по береговой дорожке. Чедвик смотрел ему вслед и спрашивал себя: что же привело его, Чедвика, в это Богом забытое место с такой богопротивной целью? Потом он повернулся и зашагал под дождем обратно к машине.