Текст книги "Растерзанное сердце"

Автор книги: Питер Робинсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 26 страниц)

Он огляделся по сторонам. Пара средних лет, которую он не сразу заметил, сидела на скамье под окном-фонарем; судя по виду, это были туристы: на них были анораки, а на скамье рядом с ними лежал футляр от дорогого фотоаппарата. Некоторые в баре курили, и Бэнкс подавил острое желание затянуться. Он обратился к присутствующим:

– Кто-нибудь знает, что случилось на этой улице?

Все закачали головами, бормоча: «Нет».

– Кто-нибудь выходил отсюда за последние час-два?

– Никто, – ответил КК.

– Когда отключилось электричество?

– Часа два назад. По иствейлской дороге проходит линия. Осталось часок-другой подождать, пока починят. Во всяком случае, так они сказали.

Сейчас половина десятого, отметил Бэнкс, а значит, отключение произошло в половине восьмого. Нетрудно будет справиться в Йоркширской электрической компании, но пока сойдет и так, есть от чего плясать. Если Ника, жертву, убили между шестью и восемью часами, тогда получается, что убийца воспользовался темнотой как дополнительным прикрытием либо проделал все еще до аварии на линии – между шестью и половиной восьмого. Это не так уж важно, только вот выключение света заставило миссис Тэннер сходить проведать жильца, и тело, видимо, нашли несколько раньше, чем рассчитывал преступник.

– А что было до этого?

– Мы пришли сюда примерно без четверти восемь, – сообщил мужчина, сидевший у окна-фонаря. – Верно, дорогая?

Женщина рядом с ним кивнула.

– Мы направлялись в Иствейл, обратно в гостиницу, – продолжал он, – и это было первое заведение на нашем пути, которое оказалось открыто. Не люблю вести машину после того, как стемнеет, даже в самых благоприятных обстоятельствах.

– Я вас не виню, – заметил Бэнкс. – Вы не видели кого-нибудь на дороге?

– Нет. То есть перед этим, может быть, мелькнула машина-другая, но после того, как выключили электричество, мы никого не видели.

– Откуда вы ехали?

– Из Свейнсхеда.

– А не заметили кого-нибудь, когда здесь припарковались?

– Нет. То есть мне кажется, что нет. Ветер ревел, и все эти ветки…

– Мне показалось, что я видела задние фары машины, – вмешалась его жена.

– Где?

– Они поднимались на холм. Перед нами. Не знаю, куда ведет та дорога. Но я не уверена. Как сказал мой муж, было что-то вроде небольшого урагана. Может быть, это не фары светились в темноте, а что-нибудь другое – фонарь, прожектор, что-то еще.

– Вы больше ничего не видели и не слышали?

Оба покачали головой.

Итак, сухой остаток: возможно, видели машину, ехавшую вверх по проселку, который идет над вересковой пустошью. Разумеется, они проведут изыскания в молодежном общежитии, но маловероятно, что убийца к их вящему удобству проживает там. Но все-таки кто-нибудь мог что-то видеть.

Бэнкс снова повернулся к КК:

– Нам нужно получить показания всех присутствующих. Имена, адреса, время, когда они здесь появились, и прочее в том же духе. Я пришлю сюда кого-нибудь. А пока скажите: кто-нибудь выходил и возвращался обратно между шестью и восемью часами?

– Я, – ответил один из картежников.

– В котором часу это было?

– Около семи.

– Вас долго не было?

– Минут пятнадцать. За столько доезжаешь до Линдгарта и обратно.

– Зачем вам понадобилось ездить в Линдгарт и обратно?

– Живу я там, – пояснил тот. – Подумал, вдруг я, это… забыл выключить газ после того, как попил чаю. Так что вернулся проверить.

– И что же оказалось?

– Чего?

– Газ был выключен?

– Ну да.

– Значит, зря проездили?

– Если б я его забыл выключить, тогда было бы не зря.

Его приятели захихикали. Бэнксу не захотелось глубже погружаться в трясину йоркширской логики, так что он, не теряя времени, продолжил, снова обращаясь к КК:

– Кто-нибудь выходил между шестью и восемью и не возвращался?

– Один или двое.

– Мне нужны их имена.

– Вы нам пока так и не сказали, что случилось-то, – подал голос один из картежников. – С чего это вы задаете всякие такие вопросы?

Свеча на столе оплыла и потухла, оставив его шишковатое лицо в тени.

– Пока расследование только началось, – заметил Бэнкс, думая, что он мог бы им и рассказать. Все равно они скоро сами узнают. – Но весьма вероятно, что мы имеем дело с убийством.

Посетители бара одновременно шумно ахнули, а затем снова послышалось приглушенное бормотание и перешептывание.

– А кто это, можно узнать? – поинтересовался КК.

– Хотел бы я сам это знать, – ответил Бэнкс. – Может быть, вы мне сумеете в этом помочь. Я знаю только, что его звали Ник и он снимал Мурвью-коттедж.

– Значит, это парень, который жил у миссис Тэннер? – оживился КК. – Она не так давно к нам сюда заглядывала, искала его.

– Знаю, – отозвался Бэнкс. – Она его нашла.

– Бедняжка. Передайте ей, что ее тут ждет выпивка за счет заведения, на ее вкус.

– Вы видели сегодня вечером ее мужа? – спросил Бэнкс, вспомнив слова миссис Тэннер о том, что ее муж уехал играть в дартс.

– Джека-то Тэннера? Нет. Он тут не больно-то желанный гость.

– Почему так?

– Не хочется это говорить, но от Джека Тэннера вечно одни неприятности. Спросите кого угодно. Как только примет три-четыре пинты – начинает к кому-нибудь вязаться.

– Понимаю, – отозвался Бэнкс. – Это любопытно.

– Нет, вы погодите, – запротестовал КК. – Я же не говорю, что он способен на такую штуку.

– Какую?

– Ну, понятно же. Про которую вы сказали. Кого-нибудь убить.

– Вы знаете что-нибудь об уби… об этом молодом человеке? – задала вопрос Энни.

КК настолько потрясло, что она, оказывается, умеет разговаривать, что он даже прекратил свои многословные объяснения.

– Он к нам пару раз заходил, – наконец ответил он.

– Говорил тут с кем-нибудь?

– Разве что выпивку заказывал. И еду. Он здесь разок закусил, правда, Келли?

Бэнксу показалось, что Келли вот-вот разрыдается.

– Можете что-нибудь добавить? – спросил он у нее.

Даже при свечах Бэнкс увидел, как она покраснела.

– Нет, – нехотя произнесла она. – Что мне добавлять?

– Я просто спросил.

– Да он был нормальный парень, – заверил его КК. – Ну придет, скажет «привет», улыбнется, поставит стакан обратно на стойку, перед тем как уйти. Не то что некоторые.

– Он курил?

КК, казалось, озадачил этот вопрос. Потом он ответил:

– Да. Да, курил.

– Обычно он стоял у стойки и болтал? – поинтересовалась Энни.

– Он был не из болтливых, – возразил КК. – Возьмет питье и засядет с газеткой где-нибудь вон там. – КК указал в сторону очага.

– С какой газетой? – уточнил Бэнкс.

КК нахмурился.

– «Индепендент», – ответил он. – По-моему, ему нравилось решать кроссворды. Для меня тамошние тяжеловаты. Я и с тем, что в «Дейли миррор», с трудом справляюсь. А что? Это важно?

Бэнкс послал ему сдержанную улыбку.

– Может быть, и неважно, – отозвался он, – но такие вещи знать полезно. Во всяком случае, теперь можно сделать вывод, что он был человек образованный.

– Ну, если образованный – это кто решает кроссворды, тогда конечно. По мне, так это все – потеря времени, все такие штуки.

– Но вы же их не умеете решать, а?

– Кто-нибудь из вас представляет себе, чем он зарабатывал на жизнь? – спросила Энни, переводя взгляд с КК на Келли и обратно.

– Я ж вам сказал, – повторил КК, – он не больно-то любил поболтать, а я не из любопытных. Парень хочет сюда прийти, спокойно выпить. По мне – так ради бога!

– Значит, эта тема никогда не всплывала в разговоре? – уточнила Энни.

– Нет. Может, он какой-нибудь писатель, или обозреватель, или кто-нибудь такой.

– Почему вы так думаете?

– Ну, если при нем не было газеты, у него всегда была с собой какая-то книжка. – Он покосился на Бэнкса. – И не спрашивайте, что за книгу он читал, названия я не приметил.

– Как вам кажется, что он мог здесь делать в это время года? – спросил Бэнкс.

– Без понятия. Эти, которые гостят в Мурвью-коттедже, к нам сюда частенько заскакивают пропустить пинту и перекусить, но мы про них знаем, в общем, столько же, сколько про него. Так быстро человека не узнать, особенно если он из тихонь.

– Справедливо, – признал Бэнкс. Он неплохо себе представлял, сколько времени нужно деревенским, чтобы по-настоящему принять новичка, а ведь никто из приезжающих в эти коттеджи отпускников никогда не остается тут достаточно надолго. – Пожалуй, на этом можно и закруглиться. – Он взглянул на Энни. – Можешь придумать что-нибудь еще?

– Нет, – ответила она, убирая записную книжку.

Бэнкс допил свою пинту.

– Ну что ж, мы уходим, я сейчас же пришлю кого-нибудь, чтобы записать ваши показания.

Келли Сомс покусывала пухлую розовую нижнюю губку – Бэнкс заметил это, когда оглянулся, шагая вслед за Энни к выходу из паба.

8 сентября 1969 года, понедельник

Репортеры пронюхали о преступлении примерно тогда же, когда прибыл спецфургон, и первым на месте оказался журналист из «Йоркшир ивнинг пост», а вскоре за ним подтянулись представители местного радио и телевидения – несомненно, те же, которые вели репортажи и о самом фестивале. Чедвик знал, что во взаимоотношениях с ними следует сохранять некий тонкий баланс. Они охотились за сенсацией, такой, которая заставит людей покупать их газеты или настроиться на их канал, и Чедвику требовалось, чтобы они были на его стороне. К примеру, они могли бы оказать неоценимую помощь в идентификации жертвы или даже в воссоздании картины преступления. Но в данном случае он мало что мог им сообщить. Он не вдавался в подробности, касающиеся ран, и не упомянул о цветке, нарисованном на щеке у жертвы, хотя и знал, что именно такого рода сенсационных подробностей они жаждут. Чем меньше деталей он предаст огласке, тем лучше будет потом, когда дело попадет в суд. Однако ему удалось добиться их согласия на то, чтобы они показали полиции пленки, отснятые в уик-энд. Вероятно, это будет пустая трата времени, но все равно попробовать стоит.

Когда Чедвик покончил с делами на поле, уже наступил день, и он понял, что голоден. Констебль Брэдли отвез его в Денли – ближайшую деревню примерно в миле к северо-востоку. Развиднелось, в небе оставалась лишь тонкая дымка, рассеивавшая скудные лучи холодного зимнего солнца. В деревне царило настороженное молчание, и Чедвик заметил необычную вещь: она была изрядно замусорена, улицы были усеяны бумажными обертками и пачками из-под сигарет.

Поначалу полицейским показалось, что вокруг никого нет, но потом они увидели мужчину, бредущего по общинному лугу, и остановили машину рядом с ним. У него был затрапезный вид типичного деревенского жителя с его непременными аксессуарами: жесткой щеткой усов и трубкой. Чедвику он показался похожим на отставного военного, напомнил полковника, который был у них в Бирме во время войны.

– Есть тут где перекусить? – спросил Чедвик, опуская стекло.

– Вон там за углом – закусочная, рыба-картошка, – ответил тот. – Должна быть еще открыта. – Он пристально вгляделся в Чедвика. – Я вас знаю?

– Вряд ли, – пожал плечами Чедвик. – Я из полиции Западного Йоркшира.

– Вот как. В нынешние выходные нам бы тут не помешало побольше ваших ребят, вот что я вам скажу, – заметил мужчина. – Кстати говоря, Форбс – вот я кто. Арчи Форбс.

Они обменялись рукопожатиями через окно машины.

– К сожалению, мы не можем одновременно быть везде, мистер Форбс. А что, много нанесли ущерба?

– Один разбил окошко в газетном киоске, когда Тэд ему сказал, что у него вышла вся бумага для папирос. А были такие, что даже спали в садике у миссис Ригли, вот что я вам скажу. До смерти ее перепугали. А вы тут небось из-за той девчонки, которую нашли мертвой в спальнике?

– Новости распространяются быстро.

– Еще бы, в наших-то краях. Это коммунисты. Попомните мое слово. Вот кто за этим делом стоит. Коммунисты.

– Возможно, – согласился Чедвик, делая движение, чтобы поднять стекло.

Форбс не унимался.

– У меня остались кое-какие связи в службах безопасности, если вы понимаете, к чему я клоню, – заявил он, приставив скрюченный палец к носу. – И у меня нет никаких сомнений, как и у других здравомыслящих людей: это не просто разгулявшаяся молодежь, тут все гораздо серьезнее. За всем этим стоят студенческие группы французских и немецких анархистов, вот что я вам скажу, а за ними стоят коммунисты. Нужно ли мне называть их вслух, сэр? Русские. – Он выпустил облачко дыма из трубки. – Сдается мне, что некоторые очень нечистоплотные личности управляют событиями из-за кулис, дергают за ниточки, и главным образом это нечистоплотные иностранцы, вот что я вам скажу, и их цель – сместить демократические правительства повсюду. Наркотики – лишь часть их общего плана. Мы живем в страшное время, мистер Чедвик.

– Да, – ответил Чедвик. – Что ж, большое вам спасибо, мистер Форбс. Отправимся за рыбой с картошкой. – Закрывая окно, он подал Брэдли знак отъезжать; Форбс глядел им вслед. По пути они с Брэдли посмеялись над деревенским жителем, хотя Чедвик решил, что в его словах о заграничных студентах, сеющих недовольство, что-то, возможно, и есть. Они отыскали закусочную, купили еды и снова уселись в машину, чтобы перекусить.

Доев, Чедвик скомкал газету, вышел, извинившись, и кинул ее в урну. Затем зашел в телефонную будку рядом с закусочной и позвонил домой. Джанет ответила на третьем гудке.

– Привет, дорогой, – сказала она. – Что-нибудь случилось?

– Нет, ничего, – отозвался Чедвик. – Я насчет Ивонны. Как она там?

– Кажется, опять все нормально.

– Она что-нибудь рассказывала о сегодняшней ночи?

– Нет. Мы не разговаривали. Ушла в школу в обычное время, перед уходом чмокнула меня в щеку. Слушай, милый, может быть, пока оставим все как есть?

– Если она с кем-то спит, я хочу знать с кем.

– И какой тебе от этого прок? Что ты сделаешь, если узнаешь? Пойдешь и изобьешь его? Или арестуешь? Будь благоразумным, Стэн. Она сама нам расскажет, когда придет время.

– Или когда уже будет поздно.

– Что ты имеешь в виду?

– Так, ничего, – ответил Чедвик. – Ладно, мне пора идти. Просто хотел тебе сказать, чтобы ты не трудилась сегодня греть ужин. Я, видимо, задержусь.

– Сильно задержишься?

– Не знаю. Не жди меня.

– А что там такое?

– Убийство. И неприятное. Услышишь все в вечерних новостях.

– Ты там осторожнее, Стэн.

– Не волнуйся, все будет в порядке.

Чедвик повесил трубку и вернулся к машине.

– Все в норме, сэр? – спросил Брэдли; окно с его стороны было открыто, и он уже наполовину выкурил сигарету, по всем правилам полагавшуюся после рыбы с картошкой. В салоне пахло топленым свиным жиром, уксусом и типографской краской от газетных кульков.

– Все просто шикарно, – ответил Чедвик. – А сейчас, думаю, нам стоило бы двинуть обратно в Бримли-Глен и поглядеть, что там творится, как по-твоему?

*

Поисковая группа прикрепила заградительную ленту к четырем деревьям по краям небольшой рощицы в глубине бримлейского леса, примерно в двух сотнях ярдов от того места, где было обнаружено тело. Деревья стояли достаточно плотно, так что поля отсюда не было видно и любой шум, который раздавался бы здесь во время фестиваля, наверняка заглушала музыка.

Полицейская собака довольно легко взяла след, идя по запаху крови жертвы. Сотрудники полиции, рисуя крестики на деревьях, отметили путь, по которому двигалась собака. Каждый дюйм этого маршрута предстояло обыскать. Пока же Чедвик, Эндерби и Брэдли стояли за лентой, глядя на окровавленную землю.

– Это произошло здесь? – спросил Чедвик.

– Во всяком случае, так мне сказали эксперты, – ответил Эндерби, указывая на пятна крови на листьях и в подлеске. – Кровь соответствует группе крови жертвы.

– Убийца, должно быть, тоже был весь в крови?

– Не обязательно, – покачал головой Эндерби. – Колотые раны – особая вещь. Конечно, если перерезали артерию или вену, если нанесли ранение в голову, бьет порядочный фонтан, но с сердцем, как ни странно, другая история: рана обычно невелика и кровотечение в основном внутреннее. Конечно, крови вытекло все же довольно много, видите, и здесь, и в спальнике, поэтому я сомневаюсь, что ему удалось удрать с совершенно чистыми руками. К тому же похоже на то, что он пырнул ее раз пять или шесть и провернул лезвие. – Он показал в сторону края рощицы. – Но вон там, у ручья, лежит небольшая куча листьев. На них тоже есть следы крови. Думаю, сначала он попытался вытереть руки листьями, а потом вымыл их проточной водой.

– Пусть листья соберут и отправят в лабораторию, – распорядился Чедвик, отворачиваясь. Обычно он относился к жертвам преступлений без сантиментов, но сейчас не мог выкинуть из головы образ этой девушки, такой невинной с виду, в испачканном кровью белом платье, и не думать при этом о собственной дочери. – Когда доктор сможет подъехать на вскрытие, что он сказал?

– Сказал, что постарается сегодня днем, попозже, сэр, – ответил Эндерби.

– Хорошо.

– Мы опросили большинство из тех, кто занимался охраной фестиваля, – добавил Эндерби.

– И что же?

– Боюсь, ничего, сэр. Они все говорят, что там была такая кутерьма, такое столпотворение, что никто не знает, кто где когда находился. Сильно подозреваю, что большинство из них принимали те же вещества, что и музыканты с гостями, а это не особенно проясняет память. Масса народу бродила туда-сюда как в тумане.

– Думаю, на их помощь особенно рассчитывать не приходится, – хмыкнул Чедвик. – Что-нибудь выяснили насчет девушки?

– Никто из них не сказал с определенностью, что видел ее, но пару раз нам осторожно сказали «может быть».

– Принажмите на них.

– Сделаем, сэр.

Чедвик вздохнул:

– Думаю, нам надо бы устроить беседу с музыкантами, которые были в то время за сценой, снять показания, вытянуть из них все, что можно.

– Сэр… – неуверенно начал Эндерби.

– Что?

– Это может оказаться трудновато, сэр. Я хочу сказать… они все уже разъехались по домам. Музыканты вообще… ну, до них не так-то легко достучаться.

– Они ведь не отличаются от меня или от вас, Эндерби? Не члены же они королевского семейства или кто-нибудь в этом роде?

– Нет, сэр, они больше похожи на кинозвезд…

– Да, дела. Однако выхода у нас нет. Я займусь двумя местными группами, но, поскольку остальные тоже имеют к этому отношение, постарайтесь побеседовать с ними. Пусть вам кто-нибудь поможет.

– Есть, сэр, – неохотно ответил Эндерби и повернулся, чтобы идти.

– Да, Эндерби…

– Сэр?

– Не знаю, как у вас тут принято, в Северном Йоркшире, но, пока вы работаете со мной, я бы предпочел, чтобы вы ходили подстриженным.

Эндерби покраснел:

– Есть, сэр.

– Жестковато вы с ним, а, сэр? – заметил Брэдли, когда Эндерби удалился.

– Он раздолбай.

– Я не об этом, насчет опроса групп. Знаете, он прав. Некоторые из этих рок-звезд и правда серьезные и влиятельные ребята.

– А что ты от меня хочешь, Саймон? Чтобы из-за того, что эти люди – какие-то земные божества, я закрыл глаза на полсотни человек, которые могли видеть жертву вместе с убийцей?

– Нет, сэр.

– Ладно. Поехали домой. Может, мне повезет и я успею на вскрытие, которое будет делать доктор О'Нил. А ты отправляйся на йоркширское телевидение и на Би-би-си, посмотри пленки, которые они наснимали на фестивале.

– Что мне искать, сэр?

– Пока ищи все. Нашу девушку, всех, с кем она, возможно, там была. Обращай внимание на любое нестандартное поведение. – Чедвик помолчал. – Хотя насчет последнего, пожалуй, не беспокойся. Думаю, они все вели себя странно и нестандартно, если учесть, с какими людьми мы имеем дело.

Брэдли рассмеялся:

– Есть, сэр.

– Проявляй инициативу, дружок, вот и все. Зато тебе не придется любоваться, как доктор взрезает нашу бедняжку.

Перед уходом Чедвик обернулся и поглядел на испятнанную кровью землю.

– Что такое, сэр? – спросил Брэдли.

– Мне все утро это покоя не дает. Спальный мешок.

– Спальный мешок?

– Ну да. Откуда он взялся, Саймон? Неужели убийца случайно прихватил его с собой, когда шел по лесу?

– Наверное, могло быть и так.

– Да, но это не очень-то убедительное объяснение, верно? Совсем неубедительное.

Глава третья

Электричество включили уже после полуночи; ветер все бушевал, на сей раз еще и швыряя потоки дождя в окна и на покрытые лишайником крыши Фордхема. Коронерский фургон увез тело, и доктор Гленденинг пообещал, что постарается провести вскрытие в ближайший же день, даже несмотря на то, что это суббота. Криминалисты работали при новом освещении точно так же, как орудовали до этого: собирали образцы, помечали их и тщательно укладывали в пакеты. Пока они не нашли ничего, что сразу показалось бы важным. На место происшествия явились один-два представителя местных средств массовой информации, и Дэвид Уитни, полицейский пресс-секретарь, охлаждал их пыл, скармливая им крохи информации.

Как только включили электричество, Бэнкс немедленно осмотрел остальную часть коттеджа и вскоре понял, что если у Ника и были с собой какие-то личные вещи, то все они пропали – за исключением его одежды, туалетных принадлежностей и нескольких книг. В частности, не было бумажника, мобильника, не было ничего, на чем стояло бы его имя. Одежда мало о чем говорила. Никаких изысков, повседневные шмотки: недорогие рубашки, серый пиджак в мелкую полоску, рабочие штаны, джинсы «Левайс» – и практически все. Среди туалетных принадлежностей нашлись лекарства: видимо, Ник страдал (или воображал, что страдает) изжогой и несварением желудка, если судить по всевозможным антацидным средствам, которые он с собой привез. Уинсом сообщила, что его машина – «рено-меган» – открывается карточкой, а не ключом. Карточки в пределах видимости она не обнаружила, почему позвонила в полицейский гараж в Иствейле, где ей сказали, что постараются как можно скорее кого-нибудь прислать.

В Национальной полицейской компьютерной базе не оказалось никаких данных относительно этой машины, добавила Уинсом, значит, ей придется узнавать подробности в агентстве регистрации автомобилей в Суонси, как только она сумеет кого-нибудь там отыскать, что не так-то просто сделать в выходные. При необходимости можно было бы обратиться в Национальную базу ДНК, где хранятся образцы генетического материала не только осужденных преступников, но и вообще всех, кто когда-либо подвергался аресту, даже если потом был оправдан. Общественность возмущалась таким ограничением свободы личности, но эта база данных уже не раз оказывалась полезной при идентификации тел, а также во многих иных случаях.

Выяснить, кто такой был этот Ник, ничего не стоило, но кто-то затруднил им опознание, и Бэнкс задавался вопросом – зачем. Возможно, установив личность жертвы, полиция быстро выйдет на убийцу? Может быть, преступнику нужно было выиграть время, чтобы скрыться?

Очевидно, Ник пользовался только одной спальней из двух. В другой даже не были застелены кровати. Бросив взгляд, Бэнкс заключил, что на обеих половинах двуспальной кровати ночевали, но, может быть, этот Ник просто ворочался во сне, как медведь? Питер Дарби уже сделал все нужные фотографии в этой комнате, и криминалисты паковали постельное белье, чтобы передать его на анализ. В ящиках у кровати не нашлось ни единого презерватива, вообще не обнаружилось ничего, что указывало бы на то, что представлял собой этот таинственный Ник, – за исключением книги в бумажной обложке, лежавшей на прикроватном столике: Иэн Макьюэн, «Искупление».

Судя по закладке, Ник добрался до шестьдесят восьмой страницы. Бэнкс пролистал книгу. На заднем форзаце кто-то вывел карандашом, чуть заметно, шесть неровных рядов цифр, некоторые были обведены кружком. Он вернулся к началу и увидел цену – 3,5 фунта, тоже написанную карандашом, но другим почерком, на первой странице, справа вверху. Стало быть, книга из букинистического, перед Ником ею могло владеть сколько угодно человек, и цифры написал кто-то из них. А если все-таки он? Бэнкс подозвал одного из сотрудников криминалистического отдела, велел ему упаковать книгу и проследить, чтобы сделали фотокопию интересующей его страницы.

Раздосадованный недостатком сведении о жертве, Бэнкс спустился по лестнице. Итак, он знал лишь то, что убитый решал кроссворд из «Индепендент», читал «Искупление», был вежлив, не отличался болтливостью, предпочитал обычную повседневную одежду, возможно, страдал от несварения, курил «Данхилл» и носил очки. Это не давало ни малейшей зацепки, чтобы хотя бы начать строить предположения, кто мог желать его смерти и почему.

Терпение, призвал себя Бэнкс, мы только начали. Но терпения ему отчетливо не хватало.

К половине первого он почувствовал, что с него хватит. Пора домой. Как раз когда Бэнкс собирался поручить констеблю Трэверсу найти машину, которая отвезла бы его домой, к нему подошла Энни и заметила:

– Если будем и дальше тут валандаться, вряд ли мы многого добьемся, верно?

– Ничего не добьемся, – признал Бэнкс. – Механизм запущен, Стефан с нами свяжется, если всплывет что-нибудь важное, но я сомневаюсь, что сегодня вечером мы продвинемся. А что?

Энни улыбнулась, глядя на него:

– Ну, не знаю, как ты, но я умираю с голоду, а вегетарианская лазанья от «Маркса и Спенсера» – отличное угощение, если я правильно помню. Сам знаешь пословицу: солдат марширует, если брюхо ликует!

8 сентября 1969 года, понедельник

Ивонна Чедвик приняла от Стива косяк и как следует затянулась. Ей нравилось торчать. Никаких серьезных штук, ни колес, ни иголок, просто травка. Секс тоже был вполне, со Стивом ей, в общем, нравилось, но больше всего ей нравилось быть под кайфом, и обычно им вдвоем бывало очень неплохо. Плюс музыка. Они слушали Хендриксову композицию «Земля электрической леди», и казалось, что это просто какие-то неземные звуки.

Ладно, вернемся на землю. Ей надо сейчас быть в школе, но она устроила себе выходной. Все равно там пока только дурацкие игры да пустые уроки, новое полугодие толком не раскачалось. Рядом со школой, дальше по дороге, на Спрингфилд-маунт, стоял дом, где жила компания хиппи: Стив, Тодд, Жаки, Чарли-американец и другие, которые то приходили, то уходили. Она с ними подружилась после того, как познакомилась со Стивом на лестнице в «Башне», что на Боар-лейн, когда однажды вечером, в апреле, зашла туда со своей школьной подружкой Лорейн. Тогда ей всего месяц как исполнилось шестнадцать, но чуть-чуть косметики плюс высокие каблуки – и она легко сходила за восемнадцатилетнюю. Стив был красивый, понимающий парень, и она моментально на него запала. Он читал кое-какие свои стихи, и, хотя она их толком не понимала, ей казалось, что звучат они впечатляюще.

Она заходила и в другие дома, где народ занимался такими же вещами: в один дом в Кэрберри-плейс и в другой – на Бэйсуотер-террас. У Ивонны было такое ощущение, что она может заявиться к ним когда угодно – и почувствовать себя дома. Все принимали ее такой, какая она есть. Кто-нибудь всегда устраивал ей теплый прием – например, с помощью косячка и чайничка жасминового чая. И потом, им всем нравилась одна и та же музыка, и все они друг с другом соглашались насчет общества, насчет того, что война – это зло, насчет всякого такого. Но дом на Спрингфилд-маунт был ближе всего, и к тому же там жил Стив.

В воздухе пахло тлеющими сандаловыми палочками, а на стенах висели плакаты: Джимми Хендрикс, Дженис Джоплин, жутковатая репродукция Сальвадора Дали и еще более жуткая гравюра Гойи – «Сон разума рождает чудовищ». Бывало, что Ивонна, куря особенно забористую травку, растворялась в этой гравюре, где спящего художника окружают ночные твари.

Обычно они просто садились в кружок и рассуждали о том, каким ужасным стал мир и как они надеются его изменить, покончить с войной во Вьетнаме, освободить университеты от засилья элиты и лакействующих профессоров, положить конец диктатуре капитализма и империализма. Ивонне не терпелось поступить в университет: ей казалось, что там-то и есть по-настоящему захватывающая жизнь, не как в этой надоевшей нудной школе, где с тобой до сих пор обращаются как с маленьким ребенком, не интересуясь, что ты думаешь о мире. А в университете ты студент, у тебя есть права и все такое. Стив был на втором курсе, изучал английскую литературу, но до начала учебного года оставалось еще недели две. Он обещал, что в ближайшем семестре будет водить ее на все грандиозные концерты в университетской столовой, и она с трудом подавляла нетерпение. Должны были приехать «Муди Блюз», и «Фэмили», и «Тираннозаврус Рекс». Ходили слухи, что даже «Ху» приедут туда записать живой концерт.

Этим летом они уже посетили вместе множество потрясающих гастролей: «Сандерклэп Ньюмен» в зале ратуши, «Пинк Флойд», «Колоссеум» и «Эйр Эпперент» в аббатстве Селби. Она жалела, что пропустила нынешний остров Уайт – там ведь был Дилан, – но ее родители ни за что не отпустили бы ее так далеко. Ей оставалось еще два года учиться до поступления в университет, и поэтому ей надо было получить хороший аттестат уровня А. Правда, сейчас это казалось маловероятным, но она еще успеет нагнать. В любом случае ей удалось получить семь очень хороших оценок для аттестата уровня О.<sup>[8]8
  В английских школах аттестат уровня А соответствует более углубленным знаниям, О – среднему уровню.


[Закрыть]</sup>

Усмехаясь сквозь пелену дыма, она вспомнила уик-энд. Воскресенье прошло просто шикарно! Они ходили на Бримлейский фестиваль – она, Стив, Тодд, Чарли и Жаки – и всю ночь провели на поле, делясь косяками, едой и питьем со своими собратьями по празднику. Стив закинулся кислотой, но Ивонна не захотела, потому что вокруг было слишком много народу, а она боялась, что резко слетит с катушек. Но Стив был вроде бы в полном порядке, хотя один раз она забеспокоилась, когда он пропал больше чем на час. Когда все кончилось, они сходили на Спрингфилд-маунт за парой косяков, а потом она отправилась домой, чтобы собраться в школу, и чуть не столкнулась с отцом.

У нее не хватало храбрости рассказать родичам, чем она занимается. Господи боже ты мой, ну почему предок у нее – фараон? Просто нечестно. Если она поведает своим новым друзьям, чем ее папаша зарабатывает на жизнь, они от нее разбегутся, как от зачумленной. Если бы не предки, она бы и в субботу двинула в Бримли. Стив и остальные провели там обе ночи. Но она понимала, что, если бы и она так поступила, ее бы ни за что не отпустили в воскресенье.

Они сидели на полу в гостиной, прислонившись к дивану. На этот раз – только она и Стив, остальных не было. Некоторые из тех, кто время от времени приходил и уходил, вызывали у нее сомнения. Один из них, Волшебник Джек, выглядел страшновато: бородатый, с бешеными глазами, хотя при ней он всегда вел себя очень предупредительно и мягко. Но больше всего ее пугал Мак-Гэррити, безумный поэт; слава богу, он не очень часто тут бывал.

Мак-Гэррити был старше, чем прочие; у него было узкое морщинистое лицо, словно сделанное из пергамента, и черные глаза. Он всегда носил черную шляпу и черный же капюшон, и у него имелся пружинный нож с черепаховой рукоятью. Он редко с кем-нибудь говорил, никогда не подключался к дискуссиям. Иногда он расхаживал взад-вперед, постукивая лезвием ножа по ладони, бормоча чьи-нибудь стихи себе под нос, чаще всего Элиота, какую-нибудь «Бесплодную землю». Ивонна узнала эти строчки только потому, что Стив недавно давал ей почитать эту поэму и объяснял ей, что она означает.