Текст книги "Растерзанное сердце"
Автор книги: Питер Робинсон
Жанр:
Прочие детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 26 страниц)
Ивонна все еще не могла оправиться от потрясения: сегодня вечером перед ее уходом отец вручил ей альбом «Мэд Хэттерс» с автографами. Она не могла себе представить, что ее отец даже просто находился в одной комнате с этой потрясающей группой, не говоря уж о том, чтобы он попросил их подписать диск. Но в эти дни он то и дело преподносил ей сюрпризы. Может, он еще не совсем безнадежен.
Если не считать издевательств Мак-Гэррити над Элиотом, основная часть вечера была отдана местным фолк-исполнителям. Плотненькая стриженая девушка в джинсах и футболке спела ирландскую народную «По ярмарке она идет» и «Прощай, прощай» Сэнди Денни; кудрявый щербатый трубадур – британскую «Деревья вырастают высоко» и «Иглу смерти» Берта Янша, после чего исполнил небольшую программу из дилановских вещей.
Все это звучало мрачновато, и Ивонна понимала, хотя никто не говорил об этом вслух, что это концерт памяти Линды. Кое-кто из тех, кто тут сейчас сидел, знали ее лучше, чем Ивонна; Линда даже несколько раз пела здесь, когда заезжала к друзьям в Лидс. Все с таким нетерпением ждали ее приезда. Ивонне захотелось быть такой же: светлым, одухотворенным человеком, к которому все так и тянутся. Но она не могла забыть и то, что кто-то ведь убил ее.
Она вспомнила фотографию, которая тогда выпала у отца из портфеля. На ней у Линды были лицо и глаза, лишенные всякого выражения. Дурацкий василек на щеке. Линды нет дома, мертвая Линда – всего лишь пустая оболочка, а ее дух улетел к свету. Ивонна чувствовала, что ее переполняют слезы, и слушала печальные старые песни, баллады об убийстве и предательстве, об умерших возлюбленных, о превращениях, о крушениях кораблей в море и загубленной юности. Пить ей не разрешалось, но в «Роще» она легко могла сойти за восемнадцатилетнюю, так что Стив брал ей что-нибудь вроде сидра «Вэбичем» или слабоалкогольные коктейли с соком: «Пони» или «Черри би». Через какое-то время у нее закружилась голова, и ее начало тошнить.
Она добралась до туалета и сунула палец в глотку. Это помогло. Потом она прополоскала рот, вытерла лицо и закурила. Она не так уж плохо выглядела. На обратном пути ей пришлось протискиваться мимо Мак-Гэррити в узком коридоре, и ее испугало выражение грубого веселья на его лице при виде ее очевидного замешательства. Он остановился, прижался к ее груди, провел сверху вниз по ее щеке грязным пальцем с обкусанным ногтем и прошептал ее имя. Ее затрясло.
Когда она вернулась к Стиву и остальным, был антракт. Со Стивом она пока не говорила о Линде – отчасти из-за опасения узнать, что он с ней спал: тогда Ивонна стала бы ревновать. А не надо бы. Ревность – негативное чувство, всегда говорил Стив, от нее следует избавляться, но она не могла ничего с собой поделать. Линда была такое совершенство, по сравнению с ней Ивонна чувствовала себя наивной, неуклюжей школьницей. Наконец она все-таки решилась.
– А ты хорошо знал Линду? – как можно небрежнее спросила она.
Стив свернул сигарету, насыпав в нее «Олд Холборна» из своей банки, и ответил:
– Не очень. Она уехала еще до того, как я пришел в коммуну. Я ее видел раза два, когда она приезжала из Лондона и останавливалась у Дэнниса.
– На Бэйсуотер-террас? Она там жила?
– Да. Еще до того, как перебралась в Лондон.
– Она с Дэннисом жила?
– Нет, не то чтобы с ним, они просто делили квартиру. – Он озадаченно взглянул на нее. – А что такое? Она умерла. Мы должны ее отпустить.
Ивонна почувствовала, что начинает волноваться:
– Да ничего… Просто… ну… я сама с ней всего один раз встречалась, и она мне понравилась, вот и все.
– Все любили Линду.
– Похоже, что не все.
– Ты о чем?
– Ну, кто-то же ее убил.
– Это не значит, что он не любил ее.
– Не понимаю.
Стив похлопал ее по руке:
– Мы живем в сложном мире, Ив, и люди в нем совершают поступки по самым разным причинам, часто – по таким, которых мы не понимаем и которых не понимают даже они сами. Я хочу сказать, тот, кто это сделал, кем бы он ни был, совсем не обязательно убил ее из ненависти, от ревности, зависти или еще каких-то таких чувств. Возможно, как раз из любви. Или это акт доброты. Иногда приходится разрушать вещи, которые любишь больше всего. И не нам спрашивать почему.
Ивонна ненавидела, когда он разговаривал с ней так снисходительно, словно она и правда была глупенькая школьница, до которой просто не доходит. Но до нее действительно не доходило. Для нее это выглядело просто: Линду убили. И вся эта болтовня насчет «убить из любви или из доброты» была для нее бессмыслицей. Возможно, это потому что я дочка полицейского, подумала она. В таком случае надо срочно перестать так себя вести, а то они на нее напустятся, не успеешь глазом моргнуть.
– Ты прав, – произнесла она. – Не нам спрашивать.
Вечер продолжился. Сквозь толпу она видела Мак-Гэррити, темную тень, сгорбившуюся в отблесках свечей возле сцены, справа; ей показалось, что он пялится на нее. Юноша с длинными светлыми волосами забрался на крошечную сцену и запел «Полли на берегу» Робина Хичкока.
*
В отдельном кабинетике шумного и прокуренного итальянского ресторана на Фрит-стрит Бэнкс и Энни разделили между собой газированную воду и бутылку домашнего красного вина, причем Бэнкс уплетал телятину со сливочным соусом марсала, а Энни ела макароны со свежими овощами. Снаружи сгустилась темнота, и улицы, пабы и рестораны Сохо наполнились людьми, только что закончившими работу или приехавшими в Вест-Энд, чтобы провести здесь вечерок. Красные и лиловые огни отражались в поблескивающих от дождя тротуарах и мостовых.
– Ты должен мне объяснить, – потребовала Энни, убирая волосы за уши, чтобы они не мешали ей, пока она ест.
– Что объяснить? – осведомился Бэнкс.
– Всю эту историю с «Мэд Хэттерс». Я почти ни слова не поняла, когда ты рассказывал о ней перед ужином.
– Я не виноват, что ты так отстала в культурном развитии, – усмехнулся Бэнкс.
– Спиши это на мою незрелость и объясни все простыми словами.
– Ты никогда не слышала про «Мэд Хэттерс»?
– Ну как не слышала, даже видела их в программе у Джонатана Росса. Не в этом дело. Просто получилось так, что я не знаю наизусть всю их чертову биографию, только и всего.
– Они высоко взлетели в конце шестидесятых, примерно в то же время, что и «Лед Зеппелин», и чуть позже, чем «Пинк Флойд» и «Ху». У них была особенная музыка: элементы фолк-рока, что-то от «Бёрдс» и «Фэйрпорт Конвеншн», но они придали ей психоделическое звучание – во всяком случае, поначалу. Представь, что скрестили психоделическую «Восемь миль в высоту» и народную английскую балладу «Ярмарка в Скарборо».
Энни скорчила гримасу:
– Хотела бы я знать, как звучит и то и другое.
– Тогда сдаюсь, – проговорил Бэнкс. – Так вот, успехом они во многом обязаны своему клавишнику Вику Гривзу, тому самому, о котором мы с тобой говорили; теперь он живет в Линдгарте. Пожалуй, еще тут приложил руку их соло-гитарист Рэг Купер, тоже йоркширский паренек.
– Вик Гривз был у них клавишником?
– Да. Он вроде Кита Эмерсона умел извлекать из электрооргана потрясающие звуки.
Энни подняла брови:
– Уму непостижимо.
– Они устраивали световые шоу, носили смешные шляпы с обвисшими полями, лиловые вельветовые штаны, золотистые балахоны и занимались всевозможными психоделическими штуками, модными в шестидесятые. Но в июне семидесятого, вскоре после того, как их второй альбом взлетел на вершины хит-парадов, их басист Робин Мёрчент утонул в бассейне лорда Джессопа в Свейнсвью-лодж.
– В нашем Свейнсвью-лодж?
– В том самом.
– А расследование было?
– Полагаю, что да, – ответил Бэнкс. – Надо будет в этом покопаться, когда вернемся в Иствейл. Наверняка где-то в подвалах хранятся эти дела.
– Замечательно, – откликнулась Энни. – В последний раз, когда я туда спускалась, я потом неделю чихала.
– Не волнуйся, мы туда отправим Кева.
Энни улыбнулась, представив реакцию Кева, особенно если учесть, каким он стал невыносимо напыщенным после повышения.
– Может быть, что-то знает твоя подруга – фолк-певица? – предположила она.
– Пенни Картрайт? – удивился Бэнкс, вспомнив свою последнюю, неудачную встречу с Пенни на берегах реки Свейн в один летний вечер. – Ну что ты, «Хэттерс» были в моде еще до того, как она родилась. Да и уехала она опять. Но этот раз в Америку.
– Что потом случилось с «Мэд Хэттерс»?
– Нашли себе другого басиста.
– А Вик Гривз?
– У них долго были с ним проблемы. Он был непредсказуем. Иногда не являлся на концерт. Или вдруг уходил со сцены. Бывало, что набрасывался на других членов группы или на свою девушку. Рассказывают, что иногда он просто сидел, уставившись в пространство, как говорится, в полной отключке, не в состоянии играть. Разумеется, ходили слухи, что он употреблял гигантские количества ЛСД, не говоря уж о других наркотиках. Многие из их ранних песен написал он, и некоторые тексты очень… ну, явно навеяны наркотиками, глючные, если можно так сказать. Остальные участники группы были немного более практичными и амбициозными, и они не знали, что с ним делать, но в конце концов повод для беспокойства исчез сам. В семидесятом Вик пропал на месяц – кажется, это было в сентябре, – а когда они его отыскали, выяснилось, что он влачит нищенское существование где-то в сельской местности. Он больше не хотел иметь ничего общего с музыкальным бизнесом и с тех пор живет отшельником.
– И никто ему не помог?
– Каким, например, образом?
– Для начала – хотя бы поспособствовать тому, чтобы он получил психиатрическую помощь.
– Тогда были другие времена, Энни. Тогда многие не доверяли традиционной психиатрии. В моде были всякие чудики вроде Лэнга,[17]17
Лэнг Рональд Дэвид (1927–1989) – шотландский психиатр. Сам страдал от алкоголизма и клинической депрессии.
[Закрыть] которые трепались о политике и цитировали Уильяма Блейка.
– Блейк был мечтатель, – заметила Энни. – Поэт и художник. Он не принимал наркотиков.
– Знаю. Я просто пытаюсь тебе объяснить настроения, которые тогда преобладали в обществе, то, как я это понимаю. Иначе говоря, если все вокруг странные, насколько странным надо быть, чтобы это заметили?
– Я бы сказала, что глядеть в пространство, когда ты должен играть на клавишах, – это достаточно показательно. Не говоря уж о том, что он избивал своих подружек.
– Согласен, что насилие нельзя оправдать, но люди все равно часто закрывают на это глаза – иногда даже сами жертвы. К тому же среди хиппи всегда очень терпимо относились к употреблению сильнодействующих веществ, неудачным наркотическим трипам и тому подобному. Что касается всего остального, то поведение человека, особенно на сцене, могли рассматривать просто как проявление нонконформистской позиции или как авангардное театральное представление. Говорят, однажды перед представлением Сид Барретт вывалил себе на голову целый флакон бриолина, который во время концерта расплавился и потек по лицу. Зрители решили, что это некое художественное высказывание, а не симптом помешательства. Не забывай, тогда существовала масса всяких причудливых течений. Дадаизм, сюрреализм, нигилизм. Если Джон Кейдж мог написать свои «Четыре минуты тридцать три секунды тишины», можно предположить, что и Гривз, не играя, творил нечто подобное? Уж ты-то со своим богемным прошлым должна это знать. Неужели никто из окружения твоего папы никогда не выставлял в качестве произведения чистый холст?
– Я была ребенком, – заметила Энни, – однако я действительно помню, что вокруг было много всяких чудаков. Но папа меня всегда от них ограждал. Ты удивишься, если узнаешь, насколько консервативными были методы моего воспитания. Родители из последних сил пытались вбить в мое сознание «традиционные ценности». Казалось, они не желают, чтобы я слишком отличалась от других, как отличались они.
– Видимо, они не хотели, чтобы в школе ты была белой вороной и над тобой смеялись.
– Ха! В таком случае их усилия пропали втуне. Другие ребята все равно думали, что я ненормальная… Ну и как «Мэд Хэттерс» пережили свои трудности?
– Их менеджер Крис Адамс сумел все наладить: нашел замену ушедшим, немного поиграл со звуком и имиджем группы, и – оп! – снова понеслось.
– Что изменилось?
– Вместо клавишника он ввел в состав вокалистку. Саунд у них стал немного более коммерческий, попсовый, но дух шестидесятых все-таки остался. Они избавились от юношеской психоделики. Думаю, такими ты их и помнишь – с благозвучными гармониями. Ну а прочее – достояние истории. Они завоевали Америку, стали серьезной стадионной группой, кумирами молодежи и тому подобное. Когда они в семьдесят третьем выпустили четвертый альбом, они уже были суперзвездами. Не все их новые фанаты знали о прошлом «Хэттерс», как, например, не всем известно, что «Флитвуд Мак» были скромной блюзовой группой – еще до солистки Стиви Никс, популярного сингла «Рианнон» и прочей ерунды.
– Эй, ты поосторожнее насчет «ерунды»! Мне вот нравится «Рианнон».
Бэнкс улыбнулся:
– Извини. Я так и знал.
– Сноб ты.
– В общем, такова история «Мэд Хэттерс». Стало быть, ты говоришь, что эта его подружка…
– Мелани Райт.
– Мелани Райт сказала, что Ник считал, что напал на след роскошного сюжета и, как ей показалось, для него в этом было нечто личное.
– Да. И он упомянул об убийстве. Не забывай.
– Не забыл, – уверил ее Бэнкс. – Чье убийство он имел в виду?
– Судя по тому, что ты мне рассказал, могу предположить, что он имел в виду убийство Робина Мёрчента. А ты как думаешь?
16 сентября 1969 года, вторник
– Хочу перед тобой извиниться за эту пластинку «Мэд Хэттерс», – сказал Чедвик сержанту Эндерби во вторник утром, во время позднего завтрака в полицейской столовой. Джефф Брум добыл адрес дома на Бэйсуотер-террас, Эндерби приехал на машине из Бримли, и теперь они с Чедвиком подкреплялись яичницей с беконом, прежде чем нанести визит на Бэйсуотер.
– Ничего страшного, сэр, – утешил Эндерби. – В прошлый уик-энд я добился того, чтобы «Пинк Флойд» подписали мне экземпляр альбома «Больше». Если честно, «Мэд Хэттерс» и даже «Флойд» – это не совсем мое. Мне скорее по душе блюз.
– Блюз?
– Воющий Волк, это прозвище блюзового певца Честера Барнетта, Мадди Уотерс, «Чикен Шек», Джон Мэйолл.
– Понятно, – ответил Чедвик, которому ничего не говорили эти имена. – Тем не менее – извини. Я поступил неправильно.
– Но вы, я думаю, были правы насчет того, чтобы не принимать подарки.
– Я бы лучше себя чувствовал, если бы не отдал пластинку дочери.
– Вы это сделали, сэр?
Чедвик отвернулся и буркнул:
– Да, подарил дочери. Надо наводить мосты, сам понимаешь.
Эндерби расхохотался.
– Простите, сэр, – извинился он. – И что она сказала?
– Похоже, она была несколько поражена, но очень благодарила.
– Надеюсь, она получит удовольствие.
– Обязательно. Они ей нравятся. Но все-таки… видишь ли…
– Не беспокойтесь, сэр. Думаю, вы нашли лучшее применение для этого диска. Хорошо, что они не подписали его лично мне.
– Кстати, Эндерби, насчет этих молодых людей. Похоже, ты с ними неплохо общался, а мне вот они порядочно надоели.
– Я заметил, сэр. Это зависит от того, с какой точки зрения смотреть.
– Но я их вообще не понимаю.
– Они же – почти все – просто дети, развлекаются кто во что горазд. Некоторые из них увлекаются политикой и могут повести себя агрессивно, если попадут в неподходящую среду, к тому же теперь есть еще одна опасность: в торговлю наркотиками пришли нечистоплотные дилеры. Многих из этих ребят смущает окружающий мир, и они ищут ответы на свои вопросы. Может быть, они ищут не в тех местах, но все-таки ищут. Что плохого в том, чтобы желать мира на всей планете?
– Ничего. Но большинство таких ребят – из хороших семей, родители их любят. Почему, ради всего святого, им хочется сбежать и жить в каких-то замызганных квартирках и убогих клетушках?
– Вы что, правда не понимаете, сэр?
– Потому-то я тебя и спрашиваю, черт побери!
– Свобода. Сами знаете, как часто родители не одобряют того, что делают их дети, и препятствуют тому, чтобы дети это делали. А детки считают, что им не помешает немного грязи и хаоса, если только они могут уходить и приходить, когда им вздумается.
– А наркотики, а секс?
– Так им как раз этого и хочется! Они же не могут покурить травки и позаниматься сексом, если живут с родителями?
Чедвик покачал головой.
– Но тут и другое, – продолжал Эндерби. – Особенно у нас на севере. У многих из них, возьмите хоть девушек вроде Линды Лофтхаус, впереди вырисовывается довольно угрюмое будущее. Брак, дети, грязные подгузники, стирка, готовка, нудная жизнь, а может, даже рабская. Это смахивает на тюрьму – так может показаться тем, у кого есть хоть немного ума и воображения, а у нее, думаю, было и то и другое. И с парнями похожая история: скучная работенка на заводе, сутки через сутки, сидение все в том же пабе все с теми же давними дружками из вечера в вечер. По субботам ходить на футбольчик, по вечерам пялиться в ящик. Вот представьте себе, как от таких веселых картинок должно воротить молодого человека, если у него есть хоть немного мозгов! Может быть, они хотят найти выход? Что-то новое. Что-то иное.
– Но семья и брак – краеугольные камни нашей цивилизации.
– Я это знаю, сэр. Я просто пытаюсь ответить на ваш вопрос. Поставить себя на их место. Семья и брак – наши традиционные ценности. Многие молодые ребята сейчас против них восстают, утверждают, что из-за таких ценностей мир как раз и попал в беду. Война. Голод. Алчность. А девушки в наше время считают, что жизнь должна предлагать им более широкие возможности. К примеру, они хотят работать и получать за одну и ту же работу наравне с мужчинами.
– Так они скоро кинутся захватывать наши места.
– Я бы не удивился, сэр.
– Значит, свобода? – повторил Чедвик. – Вот, значит, из-за чего весь сыр-бор?
– Мне кажется, да, сэр. Во всяком случае – главным образом. Свобода думать что хочешь и поступать как хочешь. А остальное – так, украшения, глазурь на торте.
– А ответственность? А подумать о последствиях?
– Они молодые, сэр. Неуязвимые и бессмертные. Они о таких вещах не очень беспокоятся.
– Мне казалось, свобода – это то, за что я сражался на войне.
– Так и было, сэр. И мы победили.
– И вот, значит, результат?
Эндерби пожал плечами.
– Ну ладно, – кивнул Чедвик. – Я понял твою точку зрения. Стало быть, нам придется просто примириться с этим, верно? Такая вот жизнь.
– Не обижайтесь, если я так и поступлю, сэр.
Глава десятая
16 сентября 1969 года, вторник
Шел дождь, когда Чедвик и Эндерби нанесли визит на Бэйсуотер-террас. Крытые шифером строения из красного кирпича унылым видом соответствовали погоде. Инспектор Брум сравнительно легко нашел в своей картотеке номер нужного им дома, и, хотя дом не фигурировал в полицейских досье как опасный наркопритон, Брум не сомневался, что наркотики там употребляют. Полиция недавно разыскивала дилера, который ускользнул из ее сетей несколько месяцев назад, и в ходе этой операции посещала все известные подозрительные места, в том числе и этот дом, который некто Дэннис Ноукс снимал с начала шестьдесят седьмого. Жильцы здесь сменялись довольно часто, это были студенты, хиппи и просто бездельники. Ноукс рекомендовал себя как «студента и музыканта», но, как всем было известно, сидел на пособии по безработице.
После вчерашнего изматывающего разговора с «Мэд Хэттерс» Чедвику не очень-то хотелось проводить еще одну беседу. Кроме того, он никак не мог решить, какое выбрать время для визита на Бэйсуотер. В конце концов после коротких дебатов они явились примерно в обеденную пору. Здешние обитатели – или бездельники, или студенты, а семестр еще не начался, так что существовала большая вероятность, что почти в любое время дня и ночи хоть кто-нибудь окажется дома.
Внутри кто-то наигрывал на акустической гитаре, и это обнадежило Чедвика. Гитара умолкла, когда Эндерби постучал в дверь. В коридоре послышались приближающиеся шаги. Открыла молодая девушка, по виду не старше Ивонны; она была одета в едва прикрывавшую голые бедра длинную, когда-то белую, а теперь грязную футболку с нарисованной спереди мишенью. Одеяние не особенно скрывало ее грудь, поскольку лифчика девушка, по всей видимости, не носила.
– Полиция, – произнес Эндерби.
Они предъявили удостоверения и представились.
Девушка не испугалась и не заволновалась, скорее удивилась и озадачилась.
– Полиция? Ага. Ясно. Ладно. Ну что ж, входите.
И она отошла в сторону, пропуская полицейских. Когда все они оказались в коридоре, она потянулась, задрав майку еще выше, и зевнула. Отводя глаза, Чедвик заметил, что Эндерби не последовал его примеру и с откровенным восхищением пялится на голые бедра красотки и волосы на лобке.
– Вы меня разбудили, – сообщила девушка. – А мне такой сон снился!
– Кто там, Джули? – раздался голос сверху, и с площадки свесился молодой человек с гитарой в руке.
– Полиция, – ответила Джуди.
– Ага, понятно, погодите минутку.
Наступила недолгая пауза, юноша исчез в своей комнате, затем, судя по звукам, посетил уборную. Чедвик буквально чувствовал, как марихуана стоимостью в несколько фунтов утекает в унитаз. Служи Чедвик в отделе по наркотикам, у этого парня не было бы никаких шансов отвертеться. Когда юноша спустился, гитары при нем уже не было.
– Чем могу помочь? – осведомился он.
– Вы Дэннис Ноукс?
– Да.
– Мы хотели бы с вами поговорить. Можно нам куда-нибудь пройти?
Ноукс показал куда-то назад:
– На кухню. Джули зависает в гостиной. Давай обратно в кровать, Джули. Все путем. Я разберусь.
Перед тем как дверь в гостиную закрылась, Чедвик мельком успел увидеть не то спальный мешок, не то лежащую прямо на полу кучу одеял.
Кухня выглядела куда чище, чем ожидал Чедвик, но Джанет наверняка зажала бы нос и кинулась отдраивать все «Аяксом» и «Доместосом». Стулья были покрыты красной пластмассой, растрескавшейся от времени и сморщившейся, точно кожа старухи. Стол накрыт клеенкой в красно-белую клетку, на которой лежал журнал под названием «Оз»; на обложке был изображен белый мужчина, обнимающий обнаженного черного мужчину. Рядом стояла открытая банка апельсинового мармелада, края которой украшали потеки засохшего сиропа, таял полуразвернутый фунт сливочного масла «Люпрак» и валялись хлебные крошки. Неподалеку красовались банка кофе «Кэмп», солонка, перечница, пакетик кокосовых хлопьев и полупустая бутылка молока. Ну и, разумеется, переполненная пепельница, в которую Дэннис Ноукс, судя по всему, собирался вскорости внести очередной вклад.
Они сели, и Эндерби извлек записную книжку и ручку.
– Это всего лишь табак, – предупредил Ноукс, сворачивая сигарету. У него были спутанные курчавые темные волосы и тонкие, как у лесного эльфа, черты лица; одет он был в синюю рубашку апаш, джинсы и сандалии. На шее висело ожерелье из мелких разноцветных бусинок, а левое запястье охватывал серебряный браслет, на котором были выгравированы всевозможные оккультные знаки.
– Хорошо, если так, – ответил Чедвик. – Обидно, что вам пришлось спустить все ваше добро в унитаз, ведь я пришел по другому поводу.
Чедвик успел заметить мгновенную гримасу досады, мелькнувшую на лице у Ноукса; затем последовало привычное пожатие плеч.
– Мне от легавых прятать нечего, – с деланым безразличием сказал Дэннис.
– Давайте на время нашего разговора условимся о некоторых базовых правилах, – предложил Чедвик. – Никаких «легавых» и «фараонов». Мы для вас – инспектор Чедвик и сержант Эндерби. Идет?
– Как вам угодно, – согласился Ноукс, прикуривая сигарету.
– Хорошо. Рад, что нам удалось устранить эту помеху. А теперь давайте перейдем к главной теме нашего визита – к Линде Лофтхаус.
– К Линде?
– Да. Я так полагаю, вы слышали?
– Полный облом, приятель, – заявил Ноукс. – Я как раз пытался написать песню в память о ней, когда вы пришли. Нет, я ничего, я вас не обвиняю, что вы меня прервали и так далее. У меня она не очень-то хорошо продвигалась.
– Печально это слышать, – отозвался Чедвик. – Скажите, а вам не приходило в голову сообщить полиции кое-какие сведения?
– Зачем бы, приятель? Мы уже давно не виделись с Линдой.
– Когда вы ее видели в последний раз?
– Летом. Кажется, в июле. И Рика тогда же.
– Рика?
– Ну, Рика Хейса. Он устраивал фестиваль.
– В июле вы его видели вместе с Линдой Лофтхаус?
– Не вместе, просто они были в одном месте в одно время.
– Они хорошо друг друга знали?
– Они были знакомы, по-моему. Двоюродный брат Линды, Вик Гривз, – клавишник в «Мэд Хэттерс», а Рик занимался организацией некоторых их концертов в Лондоне.
– Между ними была близость?
– Ничего подобного. – Ноукс рассмеялся. – Линда с Риком! Да вы шутите. Он был совсем не ее класса.
– Мне казалось, он зарабатывал на этих концертах довольно много денег.
– Деньги тут не главное, приятель. Неужели копы ни о чем, кроме денег, никогда не думают?
– А что тогда главное?
– Духовность. У Линды была старая душа. В духовном смысле она была на много жизней старше Рика.
– Так, – произнес Чедвик. – Но они все-таки были там в одно и то же время?
– Да. В тот раз. Линда зависала тут, а Рик заселился в какой-то гостинице в городе. Все пытался подцепить какую-то цыпочку, но в конце концов остался один.
– Зачем он сюда приезжал?
– Приезжал посмотреть что-то в Бримли-Глен, для фестиваля. Я его немного знал, несколько лет назад, когда жил в Лондоне. Мы с ним вроде как старые товарищи. Так что, оказавшись в наших краях, он заскочил ко мне.
Чедвик мысленно припрятал всю эту информацию для следующей беседы с Риком Хейсом, который, как выяснялось, даже больший лжец, чем казалось вначале.
– Вы говорите, Линда не бывала у вас с июля?
– Так и есть.
– Вы ее после этого видели?
– Нет.
– Вы были в Бримли?
– Конечно. Рик нам выбил бесплатные билеты.
– Где вы были в воскресенье ночью, между часом и часом двадцатью?
– Вы думаете, я помню?
– Только что начали выступать «Лед Зеппелин», если это освежит вашу память.
– А, ну да. Я всю их программу просидел на одном и том же месте. Мы были посередине, довольно близко к сцене. Пришли в пятницу пораньше и забили хорошие места.
– Кто с вами был?
Ноукс кивнул в сторону гостиной:
– Вот Джули была, и еще другие из нашего дома. Всего пятеро.
– Мне нужны имена.
– Да пожалуйста. Там были я, Джули, Мартин, Роб и Кэти.
– Прошу вас, с фамилиями, сэр, – вмешался сержант Эндерби.
Ноукс смерил его сострадательным взглядом и назвал фамилии.
– Кто-нибудь из них сейчас дома? – осведомился Чедвик.
– Только Джули.
– Мы пришлем к вам кого-нибудь, чтобы снять показания с остальных. А теперь о Линде. Она жила у вас, пока шел фестиваль?
– Нет. Она знает, что она у нас желанная гостья и может к нам приходить когда захочет, приятель. Ей незачем просить разрешения, можно просто явиться. Но она останавливалась не у нас. Может, ночевала в палатке, или прямо на поле, или еще где-нибудь. Может, она приехала вместе с кем-то. Может, у них была машина. Не знаю, приятель. Я знаю только, что меня это бесит.
– Сохраняйте спокойствие, мистер Ноукс. Попробуйте дышать глубже. Я слышал, этот метод творит чудеса.
Ноукс зыркнул на него:
– Вы злитесь.
– Ничуть.
– Это очень печально.
– Что именно? Что Линду убили или что вас допрашивают?
Ноукс провел кончиком пальца по крупинкам соли, рассыпанным на клеенке, и ответил:
– И то и другое, приятель. Так охренительно тяжело. Вы так на нас насели, но вы, знаете, зарулили совсем не в ту сторону. Мы творим любовь, а не убийства.
Его ноющий голос начинал действовать Чедвику на нервы.
– Расскажите мне о Линде.
– Что вам о ней рассказать?
– Когда вы впервые встретились?
– Пару лет назад. Вскорости после того, как я сюда переселился. В шестьдесят седьмом. В мае, в июне, где-то так.
– Вы переехали сюда из Лондона?
– Да. Я там жил до начала шестьдесят седьмого. Повидал, какие там творятся дела, и решил сам попробовать тут устроить что-то в этом роде. Времена были самые вдохновляющие: великая музыка, поэтические чтения, световые шоу, всякие хеппенинги. В воздухе пахло революцией, приятель.
– Вернемся к Линде. Как вы познакомились?
– В городе, в магазине пластинок. Мы оба рылись в секции фолка и разговорились. Она была такая одинокая. Я хочу сказать, она менялась, но сама этого не осознавала, пыталась себя найти, но не знала, что со всем этим делать. Как гусеница, которая превращается в бабочку. Понимаете, о чем я?
– И вы помогли ей найти себя?
– Время от времени я приглашал ее в наши края. Давал ей книги – Лири, Гурджиева, Алана Уоттса.[18]18
Лири Тимоти (1920–1996) – американский писатель и психолог, легенда «контркультуры» 60-х. Проповедовал «преимущества» ЛСД. Гурджиев Г. И. (1866?-1949) – известный философ-мистик, оказавший большое влияние на поколение бунтарей 60-х. Уоттс Алан (1915–1973) – британский философ, писатель, специалист по сравнительному изучению религий, популяризатор азиатских религиозных течений на Западе.
[Закрыть] Играл для нее. Мы много разговаривали.
– Вы с ней спали?
– Нет-нет. Она была на седьмом месяце.
– Употребляла наркотики?
– Ни в коем случае.
– Сколько она здесь пробыла?
– Не очень долго. После того как родила, она тут какое-то время пожила, месяц-другой, зимой шестьдесят седьмого, а потом, в начале шестьдесят восьмого, уехала в Лондон. Ну а после этого она тут зависала, когда приезжала в гости в наши края.
– Чем она занималась?
– В каком смысле?
– Профессия? Заработок? У нее была работа?
– А, вся эта чушь собачья… Ну, когда я ее в первый раз встретил, у нее ничего такого не было, конечно. Она тогда еще жила с родичами. А потом – ребенок… Кстати, она делала очень красивую бижутерию, но вряд ли много на этом выручала. Обычно просто дарила. И еще одежду. Она все могла починить, умела сшить рубашку из любых клочков. Она и модой увлекалась, делала кое-какие собственные модели.
– Чем же она зарабатывала?
– Работала в магазине «Байба». Довольно известный. Они потом переехали на Кенсингтон-Хай-стрит. Торговали всяким ностальгическим хламом а-ля тридцатые. Сами знаете: все эти шляпы с висячими полями, страусиные перья, длинные атласные платья, розовые и фиолетовые.
– Вы, случайно, не знаете, где она жила в Лондоне?
Ноукс продиктовал им ноттингхилльский адрес.
– Она жила одна или с кем-то?
– Одна. Но у нее была близкая подруга, жила в том же доме, через коридор. Раза два приезжала сюда с Линдой. Американка. Зовут ее Таня Хатчисон.
– Как она выглядит?
– Как картинка. В каком-то смысле она как негатив Линды, но по-своему красивая: длинные темные волосы, очень длинные, смугловатая – может, наполовину мексиканка или еще что-нибудь в этом роде. И белые-белые зубы. Но ведь у американцев у всех очень белые зубы, а?
Кажется, та самая девушка, которую описывал Робин Мёрчент. Интересно, какое отношение эта Таня Хатчисон имеет к убийству Линды Лофтхаус – если она вообще имеет к нему отношение?
Большего от Дэнниса Ноукса добиться, видимо, не удастся, решил Чедвик и подал Эндерби знак сворачиваться. Позже они пришлют сюда кого-нибудь, чтобы поговорить с остальными. Он не верил, чтобы Ноукс и его приятели были причастны к убийству Линды Лофтхаус. И, главное, теперь он знает, где она жила, а эта Таня, возможно, сумеет сообщить им еще что-нибудь о жизни Линды. И о ее смерти.
*
На следующий день, перед тем как отправиться допрашивать Вика Гривза, Бэнкс решил наведаться в Свейнсвью-лодж – из любопытства, чтобы впитать в себя атмосферу. Он получил ключи у дамы – агента по недвижимости, которая пояснила, что они держат этот дом на замке с тех пор, как местные фермеры стали сообщать о случаях незаконного проникновения. Дама считала, что это, вероятнее всего, просто хулиганят подростки, но в агентстве опасались, как бы дом не облюбовали бродяги или путешественники, потому и заперли его.
