Текст книги "Растерзанное сердце"

Автор книги: Питер Робинсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 26 страниц)

То, что управление полиции располагалось на краю рыночной площади, похоже, никак не влияло на поведение пьяных хулиганов, которые безумствовали тут каждую субботнюю ночь после закрытия баров и оставляли на этих древних булыжниках мусор, битое стекло, а иногда и истекающее кровью человеческое существо. Наутро владельцы магазинов и пабов, расположенных в центре города, отскребали следы рвоты и вставляли стекла – это стало привычным зрелищем для жителей Иствейла, идущих в церковь воскресным утром.

– Мандракс – это мощное седативное средство, – объяснил Бэнкс. – Снотворное в таблетках, его любовно называли «мэнди». В семидесятые оно было распространено и вполне доступно.

– Если это снотворное, от него ведь должны были просто засыпать – и все? – спросила Энни.

Бэнкс отхлебнул «Блэк шип»: он решил позволить себе одну-единственную пинту, перед тем как сесть за руль и отправиться домой.

– Фармацевты так и предполагали, – ответил он. – Но штука в том, что, если смешать таблетки с выпивкой и переждать первые волны сонливости, они вызывают легкий, мягкий кайф. Особенно подходит для секса. Вероятно, именно поэтому Робин Мёрчент был голый.

– На самом деле?

– Что?

– Они годились для секса?

– Не знаю. Я всего раз в жизни принял две такие таблетки, а девушки у меня в тот момент не было. Я просто заснул.

Энни похлопала его по руке:

– Бедный Алан! Итак, Мёрчент направлялся на любовное свидание. Или же это была посткоитальная прогулка?

– Что об этом написано в деле? – поинтересовался Бэнкс.

– В деле об этом многозначительно умалчивают. Никто не признался, что с ним спал. Конечно, если он всю ночь пролежал в воде, патологоанатому было трудно определить, занимался ли он перед этим сексом.

– Кто была его тогдашняя девушка?

– Неизвестно, – ответила Энни. – Сведения о сексуальных привычках и предпочтениях Робина Мёрчента не просочились в официальные материалы по делу.

– Может быть, что-нибудь вспомнит этот наш Эндерби, если только Темплтону удастся его отыскать.

– А если Мёрчент был гей? – предположила Энни. – И у него было что-то с лордом Джессопом? Тогда я могла бы понять, почему они так быстро свернули расследование.

– Нет никаких доказательств того, что лорд Джессоп мог быть геем, – возразил Бэнкс. – По всей видимости, он предпочитал дам. Во всяком случае, до поры до времени.

– А что случилось потом?

– Он подсел на героин. Первые годы продолжал вести довольно активный образ жизни – так бывает у многих наркоманов, если у них есть надежный поставщик, который регулярно их снабжает. Но героин плохо сказывается на либидо. В конце концов он заразился СПИДом через шприц.

– Казалось бы, он мог себе позволить чистые шприцы, он же был лорд и все такое?

– К тому времени он уже разорился, – объяснил Бэнкс. – Пожалуй, в конце жизни это была довольно трагическая фигура. Умирал он в одиночестве. Все друзья его бросили, в том числе и приятели из числа рок-звезд. Наследство он промотал, распродал почти все свои земли и другое имущество. Никто не хотел покупать Свейнсвью-лодж, а наследников у него не было.

– Он там и умер – в Свейнсвью?

– По иронии судьбы, да, – ответил Бэнкс. – У этого места грустная история.

Оба помолчали, размышляя, потом Энни спросила:

– Значит, эти «мэнди» вызывают потерю ориентации в пространстве и сонливость?

– Да. Во всяком случае, если Робин Мёрчент принимал «мэнди» и пил, он легко мог утратить равновесие, ушибиться головой о дно бассейна в его мелкой части и утонуть. Отчасти похоже на Джимми Хендрикса, который, как ты знаешь, захлебнулся собственной рвотой, потому что у него в организме было слишком много весперакса, он не мог проснуться и помешать собственной гибели. Обычно организм человека неплохо справляется с самосохранением, рвотными рефлексами и прочим, но некоторые вещества ослабляют или подавляют эти функции.

На другом конце комнаты белый шар с треском влетел в треугольник красных, чем завершил партию, обозначая начало новой. Пьяные голоса громко заспорили о правилах игры.

– А что стало с мандраксом? – поинтересовалась Энни.

– Подробностей не знаю, но в конце семидесятых его сняли с продажи. Вместо него стали использовать могадон, который ласково называли «могги». Похожая штука, но не седативное, а транквилизатор, и, видимо, не такой вредный.

Энни отхлебнула пива и спросила:

– Но Мёрчента все-таки могли столкнуть в бассейн, верно?

– Конечно. Но даже если нам удастся найти мотив, придется чертовски потрудиться, чтобы спустя столько лет это доказать. И, откровенно говоря, это вообще не наша работа.

– Наша, если это связано с убийством Ника Барбера.

– Верно, верно. Что касается Вика Гривза, то от него, кажется, мало прока.

– Тебя очень расстроил этот разговор, да?

– Да, я до сих пор не в своей тарелке, – согласился Бэнкс, вертя в пальцах картонную подставку под пиво. – Не то чтобы он был моим кумиром, просто когда видишь, в каком он состоянии, видишь вблизи эту пустоту у него в глазах… – Бэнкс невольно передернул плечами.

– Это из-за наркотиков? Он действительно жертва кислоты?

– В то время все так говорили. Тогда это даже создавало вокруг него некий героический ореол. Его вознесли на пьедестал из-за его безумия. Считалось, что это круто. Возле него возникла своего рода секта, появилась масса всяких чудиков. Они его до сих пор преследуют. – Бэнкс покачал головой. – Ну и времена были! Каких-то нищебродов превозносили до небес, а полоумных объявляли провидцами.

– Как ты думаешь, он принимал что-то еще?

– Не знаю, говорят, он пожирал ЛСД ведрами. Я слышал, что он за эти годы несколько раз лежал в разных психиатрических заведениях, проходил групповую терапию и другие виды лечения, которые в то время были в моде, но, насколько мне известно, официального диагноза ему так и не поставили, не говоря уж о том, чтобы его вылечить. Последствия употребления кислоты, психоз, шизофрения, параноидальная шизофрения. Выбирай что нравится. Прошло много лет, и теперь это все уже не так важно. Он – Вик Гривз, и мозги у него ни к черту не годятся. Должно быть, в голове у него сущий ад.

*

Когда Бэнкс вернулся домой, Брайан с Эмилией сидели в комнате отдыха и смотрели на плазменном экране «Сладкую жизнь». Они расположились на диване, Брайан обнимал Эмилию, которая прислонилась к нему, положив голову ему на грудь; волна волос закрывала ее лицо. Кажется, на ней была одна из Брайановых рубашек. Она не была заткнута за пояс, потому что внизу на ней не было надето ничего такого, во что ее можно было бы заткнуть. Судя по их виду, за эти два дня они прекрасно обжились в доме, и Бэнкс с грустью осознал, что был все время настолько занят, что почти с ними не виделся. Из кухни доносились какие-то аппетитные ароматы.

– А, привет, пап, – поздоровался Брайан, ставя диск на паузу. – Прочел твою записку. Мы гуляли вокруг Рэлтона.

– Боюсь, сегодня для этого не самая подходящая погода, – отозвался Бэнкс, плюхаясь в одно из кресел.

– Мы промокли до костей, – сообщила Эмилия.

– Бывает, – заметил Бэнкс. – Надеюсь, это вас не отпугнуло?

– Нет-нет, мистер Бэнкс. Там очень красиво. Даже когда пасмурно и идет дождь, все равно в этом есть какая-то романтическая, первозданная красота, правда? Это как в фильме «Грозовой перевал».

– Пожалуй, похоже, – согласился Бэнкс. Он сделал жест в сторону экрана. – И зовите меня Алан, пожалуйста. Не знал, что вы поклонники Феллини. Это из коллекции дяди Роя. Я всех этих ребят пытался смотреть. Бергман. Трюффо. Шаброль. Куросава. К субтитрам я немного привык, но все равно бывает трудновато ухватить, что у них там творится: случается, что уже полфильма прошло, а я все еще ничего не понимаю.

Брайан рассмеялся:

– Помню, кое-кто недавно распинался насчет того, какие они все великие. И вот он, этот кое-кто, сидит передо мной. А Эмми у нас актриса.

– То-то я подумал, что где-то вас видел, – заметил Бэнкс. – Вы снимались для телевидения, да?

Эмилия зарделась:

– Немного. Играла небольшие роли в «Призраках», «Неразберихе» и «Скверных девчонках», чуть-чуть работала в театре. Пока никаких больших фильмов.

– Так и знал, что где-то вас видел, – повторил Бэнкс.

Эмилия встала:

– Извините, я сейчас.

– Что это за запах? – спросил Бэнкс у Брайана, когда она вышла из комнаты.

– Эмилия готовит нам ужин.

– Я думал, мы сегодня ужинаем не дома.

– Так будет лучше, пап, поверь мне. Ты нас угощал в воскресенье. Эмилия хочет тебя отблагодарить. Она у меня кулинар экстра-класса. Бедро ягненка с чесноком и розмарином. Картофель а-ля дофин. – Он поднес пальцы к губам и изобразил поцелуй. – Объедение.

– Что ж, – произнес Бэнкс, – я никогда не отказывался от изысканных блюд, но она не должна чувствовать себя в долгу.

– Ей нравится этим заниматься.

– Тогда мне стоит откупорить бутылочку хорошего винца.

Бэнкс пошел на кухню и открыл бутылку красного австралийского шираза «Питер Леман»: он подумал, что к ягненку это – в самый раз. Когда Эмилия вошла в кухню, на ней были джинсы, рубашка была заправлена, а длинные волосы зачесаны назад и собраны в простенький хвостик. Она улыбнулась ему, щеки у нее горели. Эмилия наклонилась и открыла духовку – аромат усилился.

– Замечательно! – восхитился Бэнкс.

– Теперь уже скоро, – объявила Эмилия. – Ягненок и картошка почти готовы. Мне осталось сделать салат. Груши с голубым сыром. Как вам, ничего? Брайан сказал, что вы любите голубой сыр.

– Отлично, – ответил Бэнкс. – Даже звучит очень вкусно. Спасибо.

Эмилия скромно улыбнулась, и он догадался, что она немного смущается, потому что он застал ее в буквальном смысле без штанов.

Бэнкс налил себе бокал шираза, предложил Эмилии, но она сказала, что подождет до ужина; затем он вернулся к Брайану и сел. Брайан уже выключил фильм и теперь поставил компакт-диск с первым альбом «Мэд Хэттерс». Бэнкс купил его в магазине «Эйч-Эм-Ви» на Оксфорд-стрит вместе с их вторым и третьим альбомом.

– Что ты думаешь об этой музыке? – спросил он у Брайана.

– Для своего времени это настоящий прорыв, – ответил тот. – Мне нравится, как у них сплавлены гитара и клавиши. Звук довольно оригинальный. Много воздуха. Удачная вещь. Особенно для дебюта. Лучше, чем то, что я у них помнил. Не слушал их уже много лет.

– Я тоже, – заметил Бэнкс. – Сегодня встречался с Виком Гривзом. Во всяком случае, мне так кажется.

– Вик Гривз? Господи помилуй, пап. Он же живая легенда. Ну, как он?

– Чудной. Разговаривает бессвязно. Часто говорит о себе в третьем лице. – Бэнкс пожал плечами. – Все уверены, что он принимал слишком много ЛСД.

Брайан помолчал, раздумывая, потом произнес:

– Жертва кислоты. Как жертва войны, а? Бывает такое, он не единственный.

– Я это знаю, – ответил Бэнкс, ловя себя на том, что начинает задавать себе вопросы насчет Брайана. Тот ведь тоже ведет жизнь рок-звезды, как когда-то Вик Гривз. На что он намекает? Много ли он знает о наркотиках?

– Ужин готов! – позвала их Эмилия.

Бэнкс с Брайаном поднялись и отправились на кухню, где Эмилия уже зажгла свечи и очень красиво выложила салат. За едой они разговаривали о Брайановой музыке и актерских амбициях Эмили; для Бэнкса после огорчительной встречи с Виком Гривзом эта беседа оказалась чем-то вроде противоядия. На сей раз Бэнкс даже успел добраться до десерта (малинового брюле), когда зазвонил телефон. Ругнувшись, он извинился и вышел.

– Да.

– Сэр, это Уинсом. Извините, что беспокою вас, шеф, это из-за Джин Мюррей. Ну, знаете, с почты в Линдгарте. Она минут пять назад позвонила насчет Вика Гривза. Сказала, что пошла гулять с собакой и услышала, что в его доме сущий бедлам. Свет то загорался, то гас, какие-то люди кричали, бегали туда-сюда, ломали мебель. Решила, что я должна вам об этом сообщить.

– Правильно сделала, – одобрил Бэнкс. – Машину ты туда выслала?

– Еще нет.

– Хорошо. И не надо. Там точно есть еще кто-то, кроме Вика Гривза?

– Как я поняла по ее рассказу, да.

– Спасибо, Уинсом, – произнес Бэнкс. – Постараюсь как можно скорее туда приехать.

Он поблагодарил Эмилию за чудесный ужин, принес необходимые извинения и вышел, предупредив, что не знает, насколько поздно вернется. Вряд ли Брайана это сильно расстроило – если судить по тому, как он в отблесках свечей смотрел на Эмилию и держал ее за руку.

Глава двенадцатая

19 сентября 1969 года, пятница

В пятницу днем старший суперинтендант Маккаллен собрал совещание в конференц-зале Бразертон-хауса. Купол ратуши грозно темнел на серо-стальном небе, и лишь немногие отважились отправиться за покупками вверх по Хэдроу, в сторону магазинов «Левайс» и «Скофилд», борясь со своими зонтиками. Чедвик чувствовал себя немного лучше после того, как нормально и без кошмаров поспал в собственной кровати; ему очень помогли также новости о том, что «Лидс Юнайтед» со счетом 10:0 разгромили «Лин» из Осло в первом туре Еврокубка.

На досках, расставленных в передней части зала, были булавками приколоты фотографии: жертва, место происшествия, – присутствующие же сидели в креслах за разбросанными по помещению столами. Иногда раздавался звонок телефона или отдаленное клацанье телетайпа. Присутствовали старший суперинтендант Маккаллен, Чедвик, Эндерби, Брэдли, доктор О'Нил и Чарли Грин, гражданский специалист по связи с полицией из криминологической лаборатории в Уэзерби; кроме того, здесь было несколько привлеченных к участию в деле Лофтхаус констеблей, как детективов, так и полицейских. Вел совещание Маккаллен. Сначала он обратился к доктору О'Нилу, чтобы тот представил резюме по патологоанатомическому осмотру тела, что доктор и проделал весьма лаконично. Следующим выступал Чарли Грин. Он представил данные, собранные криминалистами.

– Сегодня утром я побывал в различных наших отделах, – начал он, – так что, думаю, смогу сообщить все нужные сведения о том, что на сей момент удалось обнаружить. А удалось пока немного. У жертвы была кровь группы А – как и у сорока трех процентов населения. Токсикологи не нашли в ее организме никаких следов запрещенных веществ. Однако напомню, что у нас нет методов анализа на ЛСД, а это довольно популярный препарат среди… среди подобного контингента. Он слишком быстро вымывается из организма.

Как всем вам известно, участки, где было обнаружено тело и где закололи жертву, чрезвычайно тщательно обыскали как наши группы, так и специально обученные собаки. На месте убийства они обнаружили небольшое количество крови: поменьше – на земле, побольше – на лежащих рядом листьях. Группа крови совпадает с группой крови жертвы, и мы предполагаем, что преступник воспользовался опавшей листвой, чтобы вытереть кровь со своих рук и, вероятно, с орудия убийства – узкого ножа, лезвие которого заточено с одной стороны – под это описание подходит такое распространенное оружие, как пружинный нож. Отпечатков ног в лесу не обнаружено, а следы, найденные у спального мешка, были настолько затоптаны, что оказались для нас бесполезными.

Исследование спального мешка выявило следы крови жертвы; в нем же обнаружены волосы и… э-э… телесные жидкости, соответствующие типам крови Иэна Тилбрука и Джун Беттс, – кстати, их кровь не принадлежит к группе А, – каковые заявили, что этот спальный мешок был украден у них, пока они искали на поле более удачное место.

– И получается, – вступил Маккаллен, – что у нас нет никаких следов убийцы? Ни крови, ни волос?

– У нас есть волосы, которые мы пока не идентифицировали, некоторые из них взяты с пня, находящегося возле того места, где убили девушку, – сообщил Грин. – Как вам известно, сравнение волос – метод, мягко говоря, ненадежный, и в суде он не всегда оказывается убедительным доказательством.

– Но эти волосы могут принадлежать убийце?

– Да. Кроме того, у нас есть волокна ткани с упомянутого пня и с платья жертвы, однако они от обычной синей джинсовой ткани, а в джинсах были почти все, кто находился на поле, и волокна черной хлопковой ткани, также вполне распространенной. Есть вероятность, что мы сумеем провести сопоставление, если в нашем распоряжении окажется сама одежда, но, боюсь, эти волокна не приведут нас к одежде, которую нельзя было бы купить в магазинах «Левайс» или «Маркс и Спенсер».

– Что-нибудь еще?

– Да. Последнее, чем мы располагаем.

Маккаллен поднял бровь:

– Выкладывайте.

– Мы обнаружили пятна на задней части платья девушки, – сообщил Грин, с трудом сдерживаясь: его большой рот так и норовил расплыться в улыбке. – Выяснилось, что это сперма, она принадлежит секретору – человеку, у которого в слюне и других биологических жидкостях содержатся следы А, В и О агглютиногенов, которые определяют его группу крови, – объяснил он. – И у него кровь группы А, как и у жертвы. Едва ли из этого можно сделать далеко идущие выводы, однако это, безусловно, интересно.

Маккаллен повернулся к О'Нилу:

– Доктор, у нас есть какие-нибудь доказательства, что в последние часы своей жизни девушка совершала сексуальные акты?

– Как я сообщил инспектору Чедвику на вскрытии, у девушки был менструальный период, когда ее убили. Разумеется, это не исключает сексуальной деятельности, но и вагинальные, и анальные мазки не выявили абсолютно никаких ее признаков, а в соответствующих тканях нет признаков разрыва, синяков или ссадин.

– Она принимала противозачаточные таблетки? – осведомился Маккаллен.

– Да, мы нашли следы оральных контрацептивов.

– Значит, – предположил Чедвик, – наш убийца урвал свое удовольствие путем семяизвержения на жертву, а не в нее.

– Или, возможно, он не смог сдержаться, и это произошло, когда он ее резал. Там много спермы, мистер Грин?

– Нет, – ответил Грин. – Следовые количества. Пожалуй, столько могло бы просочиться сквозь трусы и джинсы мужчины.

– Итак, что же мы знаем об убийце, если подытожить?

– Рост – от пяти футов десяти дюймов до шести футов, левша, был одет в синие джинсы и черную хлопковую рубашку или майку, он секретор, и группа крови у него – А.

– Спасибо. – Маккаллен повернулся к Эндерби. – Как я понимаю, у вас что-то для нас есть, сержант?

– Не так уж много, сэр, – ответил Эндерби. – Инспектор Чедвик поручил мне найти девушку, которая занималась боди-артом за сценой в Бримли. Надо было выяснить, до или после смерти на щеке жертвы был нарисован цветок.

– И что же?

– Робин Мёрчент, один из музыкантов группы «Мэд Хэттерс», рассказал инспектору Чедвику, что в тот день, поздно вечером, видел Линду с цветком, нарисованным на лице. Ее подруга Таня Хатчисон ничего не заметила. Хейс утверждает, что у нее не было цветка, когда он ее видел. Мы подумали, что, может быть, его почему-либо нарисовал убийца, сэр.

– И он это сделал?

– Боюсь, пока мы точно не знаем. Эта художница немного… ну, не то чтобы не в себе, но она живет в своем собственном мире. Она не могла вспомнить, кому и что она рисовала, а кому нет. Я показал ей фотографию жертвы, и она сказала, что, кажется, узнаёт эту девушку. Затем я показал рисунок, и она ответила, что, может быть, рисунок и ее, но обычно она не рисует васильки.

– Великолепно! – отреагировал Маккаллен. – Интересно знать, куда все эти люди девают мозги, которые даются им от рождения?

– Понимаю вас, сэр, – усмехнулся Эндерби. – Очень обидно. Я должен продолжать свои изыскания?

Маккаллен перевел взгляд на Чедвика:

– Стэн… Главный в этих вопросах – ты.

– Не уверен, что это вообще имеет для нас значение, – сказал Чедвик. – Я просто подумал, что, если убийца нарисовал такой цветок, это указывает на определенный тип психики.

– Ты имеешь в виду, что он сумасшедший? – уточнил Маккаллен.

– Грубо говоря, да, – ответил Чедвик. – Пока я не могу с уверенностью сказать, что наш убийца его не рисовал, но мне начинает казаться, что, если он это сделал, это всего лишь еще одна неуклюжая попытка замести следы – как перемещение трупа.

– Объясни.

Чедвик занял место Грина перед досками.

– Вчера в Лондоне, получив разрешение местного полицейского участка, подведомственного управлению Вест-Энда, я официально допросил Рика Хейса, организатора фестиваля, – начал он. – До этого он не раз мне лгал, и, когда я заявил ему об этом, он признался, что был знаком с жертвой до фестиваля. Хейс отрицает сексуальную близость с ней – должен добавить, другие свидетели считают такую связь маловероятной, – однако все-таки он был с ней знаком. Кроме того, он из тех мужчин, которые предлагают практически каждой девушке, которую они встречают, лечь с ними в постель, так что, мне кажется, если Линда его привлекала и если она его отвергла, тогда вполне возможно… Думаю, вы понимаете, к чему я клоню.

– А что у него с алиби? – поинтересовался Маккаллен.

– Оно у него, мягко говоря, шаткое. Он совершенно точно был на сцене в час ночи, так как объявлял выступление последней группы. А после этого – кто знает? Он утверждает, что находился в зоне за сценой, расплачиваясь с людьми, – как я понимаю, в этом бизнесе часто передают наличные из рук в руки, вероятно, чтобы избежать подоходного налога, – и улаживал всевозможные проблемы, которые то и дело возникали. Мы можем заново опросить всех, кто там был, но я не думаю, что это нам что-то даст. По всей видимости, во время выступления «Лед Зеппелин» кругом царил такой хаос, что Хейс мог бы легко проследовать за Линдой, которая вышла из огороженной зоны, и затем оставаться вне этой зоны достаточно долгое время, чтобы убить ее, вернуться и чтобы его отсутствия практически никто не заметил. Не забывайте, там было не только шумно, но и темно, и большинство присутствующих находились перед сценой, они смотрели выступление группы. Кроме того, из-за наркотиков они были склонны к своего рода нарциссизму, их взгляды были обращены внутрь себя, это были не очень-то зоркие наблюдатели.

– Улик достаточно, чтобы его задержать?

– Не уверен, – ответил Чедвик. – Заручившись согласием и помощью управления Вест-Энда, мы обыскали его офис в Сохо и квартиру в Кенсингтоне, но ничего не нашли.

– Он левша?

– Да.

– Рост соответствует?

– Пять футов одиннадцать.

– И все это – совпадение?

– Мы строили обвинения и на более скудных уликах, но сейчас нет ничего, что могло бы напрямую связать его с убийством, так как не найдено орудие преступления. Есть лишь следующие факты: он знал жертву, она его привлекала, у него довольно вспыльчивый характер и ненадежное алиби. Он не сумасшедший, так что если это он нарисовал цветок у нее на щеке, то сделал это для того, чтобы убедить нас, что это убийство – дело рук умалишенного.

– Понимаю, – отозвался Маккаллен. – Тем не менее он кажется самым подходящим кандидатом из всех, которые у нас есть. Он мог выбросить нож где угодно. Поговорите еще раз с тем парнем, который нашел тело, спросите у него, когда появился Хейс и в каком состоянии он был. И прочешите еще раз лес. Возьмите металлоискатель. Он мог закопать нож.

– Есть, сэр, – ответил Чедвик. – А пока – что делать с Хейсом?

– У нас на него достаточно материала, чтобы подержать его у себя, верно? Так что привезите-ка его сюда, пусть узнает, что такое йоркширское гостеприимство. Договоритесь с ребятами из Вест-Энда. Я уверен, там у них найдется болельщик, которому не терпится приехать посмотреть завтрашнюю игру….

– О какой игре вы говорите, сэр?

Маккаллен воззрился на него, как на безумца, и возмутился:

– О какой игре?! Насколько мне известно, игра завтра только одна.

Чедвик знал, что Маккаллен – фанат регби и имеет в виду Йоркширский кубок в Хэдингли, он просто дразнил шефа. Другие тоже это знали, поэтому прикрыли ладонями усмешки.

– Извините, сэр, – сказал Чедвик. – Я думал, вы о матче «Лидс» – «Челси».

Маккаллен хмыкнул.

– Футбол? – пренебрежительно произнес он. – Орава хлюпиков на поле, вот и все. А теперь хватит шуточек, за дело.

– Есть, сэр, – ответил Чедвик.

*

В коттедже на краю деревни было тихо, когда около девяти часов Бэнкс подошел к его двери. Перед этим он заглянул к Джин и Сьюзен Мюррей, жившим в квартирке над почтой, чтобы дать им знать, что он здесь и им больше не о чем беспокоиться. При личной встрече Джин Мюррей поведала ему о событиях не более связно, чем о них, передавая ее слова, сообщила Уинсом по телефону. Шум. Огни. Ломают мебель, бьют посуду. Домашний скандал, предположил бы Бэнкс, если бы не был уверен, что Вик Гривз был один, когда он от него вышел, и что он был совершенно не в том состоянии, чтобы с кем-либо ссориться. Бэнкс подумывал вызвать Энни, но решил, что ей незачем тащиться сюда из самого Харксайда, возможно, ради сущих пустяков.

Машину он снова оставил у деревенского луга, рядом с серебристым «мерседесом»: на улице она мешала бы проезжающим. Взглянув на «мерседес», Бэнкс вспомнил, что видел такой же, когда в предвечернее время выезжал из Линдгарта.

Ветер трепал голые ветви под уличными огнями, над коттеджем и дорогой метались причудливые тени. В воздухе пахло грядущим дождем.

Занавески на окнах были задернуты, но Бэнкс различил внутри слабые проблески света. Он прошел по тропинке и постучал в дверь. На сей раз открыли быстро. Человек, стоявший на пороге в прямоугольнике света, был довольно мощного сложения, а его редеющие седые волосы были зачесаны назад и завязаны в хвост, из-за чего лицо казалось выпукло-агрессивным, точно Бэнкс смотрел на него в увеличительное стекло. На незнакомце была кожаная куртка и джинсы.

– Какого хрена, чего тебе надо? – спросил он. – Ты тот ублюдок, который сегодня уже являлся сюда и расстроил Вика? Вы что, не можете оставить его в покое, психи? Вы что, не видите, что он болен?

– Да, мне тоже он показался не вполне здоровым, – согласился Бэнкс, доставая из кармана удостоверение. Он передал его мужчине, и тот внимательно его изучил, прежде чем вернуть.

– Извините, – сказал он, проводя ладонью по макушке. – Простите меня. Заходите. Я просто привык его защищать. Вик в кошмарном состоянии.

Бэнкс последовал за ним в дом.

– Хотя вы правы, – заметил детектив. – Это я побывал здесь раньше, и он действительно расстроился. Простите, если это я виноват.

– Откуда вам было знать!

– Кстати, кто вы?

Мужчина сунул ему руку:

– Крис меня зовут. Крис Адамс.

Они обменялись рукопожатиями. Хватка у Адамса была крепкая, но ладонь – чуть потная.

– Менеджер «Мэд Хэттерс»?

– За грехи мои. Стало быть, вы понимаете ситуацию? Садитесь, садитесь.

Бэнкс сел в сломанное пластмассовое кресло неопределенного желто-бурого цвета. Адамс устроился сбоку от него. Вокруг них высились кипы газет и журналов. Комната была скудно освещена двумя настольными лампами под розовым и зеленым абажуром. Нагревательных приборов тут, похоже, не водилось, и в коттедже стоял пронизывающий холод. Бэнкс не стал снимать пальто.

– Я бы не сказал, что понимаю ситуацию, – возразил он. – Я знаю, что Вик Гривз живет здесь, и это почти все, что мне известно.

– Сейчас он отдыхает. Не волнуйтесь, он придет в норму, – заверил его Адамс.

– Вы за ним ухаживаете?

– Пытаюсь, когда я не в Лондоне или в Лос-Анджелесе. Я живу совсем рядом с Ньюкаслом, возле Элника, так что концы невеликие.

– А я думал, вы все живете в Америке.

– Команда живет там, большинство из них. Я бы ни за что там не поселился, хоть осыпьте меня миллиардами. А сейчас у меня много дел в этом полушарии, я организую турне. Но о моих проблемах вам неинтересно. Чем конкретно вам может быть полезен Вик?

Как это ни печально, но в данную минуту Бэнкс не сумел бы четко ответить на этот вопрос: у него не было времени составить план беседы и он не ожидал сегодня вечером встретить Криса Адамса. Он понесся сюда не рассуждая, выслушав сбивчивый рассказ о звонке Джин Мюррей. Возможно, лучше всего начать именно с этого.

– Я уже побывал здесь сегодня и, видимо, расстроил мистера Гривза, – проговорил он, – но мне недавно позвонили отсюда, сообщили, что из дома слышны крики и треск ломающейся мебели.

Адамс кивнул:

– Это сам Вик и шумел. Я сюда прибыл, очевидно, вскоре после того, как вы уехали. Нашел его на полу, он свернулся клубком и считал вслух. Он так всегда делает, когда чувствует какую-то угрозу. Это как с овцами, которые поворачиваются спиной к опасности и надеются, что она как-нибудь пройдет.

– Мне показалось, что он под наркотиками или еще под чем-нибудь таким.

Адамс покачал головой:

– Вик не прикасается ни к каким препаратам – во всяком случае, продаваемым без рецепта – вот уже лет тридцать, если не больше.

– А как же шум и битье посуды?

– Мне удалось ненадолго уложить его поспать, а потом, когда стемнело, он проснулся, потерял ориентацию в пространстве и испугался. Он вспомнил ваше посещение, у него началась истерика, очередной припадок ярости, вот он и расколотил пару тарелок. Иногда с ним это случается. Ничего серьезного. В конце концов мне удалось его утихомирить, и теперь он опять спит. Деревушка маленькая. Слухи разносятся быстро.

– Действительно, – признал Бэнкс. – Я, конечно, слышал всякие рассказы, но понятия не имел, что он такой ранимый.

Адамс поскреб свой морщинистый лоб, словно тот чесался.

– Вик вполне может существовать сам по себе, – заметил он, – как вы, вероятно, убедились. Но ему трудно взаимодействовать с другими людьми, особенно с чужими и с теми, кому он не доверяет. Тогда он сердится или замыкается в себе. Иногда это очень огорчает, и не только его самого, но и тех, кто пытается с ним поговорить, – как вы наверняка поняли сами.

– Ему оказывали какую-нибудь профессиональную помощь?

– Врачи? О да, он за эти годы показывался множеству докторов. Никто из них ничем не помог, только прописывали ему все больше препаратов, а Вик не любит их принимать. Он говорит, что от них у него внутри мертвеет.

– Как он с вами контактирует?

– Простите?

– Если вы ему нужны или он хочет вас увидеть. У него есть телефон?

– Нет. Телефон его только расстроил бы. – Адамс пожал плечами. – Кто-нибудь мог бы выведать его номер. Полоумные фанаты. Я вас поначалу принял за одного из них. Он и так получает достаточно писем. Как я и говорил, я просто заезжаю к нему когда могу. И он знает, что всегда может со мной связаться. Ну, в том смысле, что он знает, как пользоваться телефоном, он не идиот и иногда звонит мне из автомата, что возле луга.

– Он может передвигаться по окрестностям?

– Машину он не водит, если вы об этом. Но велосипед у него есть.

Велосипед не очень-то подходит для крутых сельских дорог, подумал Бэнкс, особенно для человека нетренированного, каким выглядит Гривз. Но до Фордхема, напомнил себе инспектор, всего около мили, и, чтобы покрыть такое расстояние, не нужна ни машина, ни даже велосипед.

– Слушайте, а в чем дело? – осведомился Адамс. – Я не знаю даже, зачем вы здесь. Почему вас интересует Вик?

– Я расследую убийство, – сообщил Бэнкс, наблюдая за реакцией Адамса. Но реакции не последовало, что было само по себе странно. – Вы когда-нибудь слышали о человеке по имени Николас Барбер?