Текст книги "Растерзанное сердце"

Автор книги: Питер Робинсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 26 страниц)

Глава четырнадцатая

Энни Кэббот стояла перед кабинетом суперинтенданта Жервез, пытаясь умерить свой гнев и чувствуя, что не в силах себя обуздать. Бэнкс уехал в Уитби, а она решила во что бы то ни стало высказать начальнице все, что накипело на душе. Энни с самого начала поняла, что не нравится Жервез, в шефе она распознала очередную амбициозную дамочку, которая зубами выгрызает себе путь по карьерной лестнице, но ни одной другой женщине не собирается спускать ни малейшего промаха. Вот она, хваленая женская солидарность.

Энни сделала несколько глубоких успокаивающих вздохов, пытаясь привести себя в равновесие, – этому она научилась на занятиях йогой и медитацией. Не помогло. Все-таки она постучалась и шагнула в комнату еще до того, как слегка озадаченный голос произнес: «Войдите».

– Я бы хотела с вами поговорить, мэм, – попросила Энни.

– А, инспектор Кэббот. Садитесь, пожалуйста.

Энни села. Она помнила, в какое волнение, чуть ли не в священный трепет приходила всякий раз, когда ее вызывал в этот же кабинет суперинтендант Гристорп, но сейчас ничего подобного не ощущала.

– Чем могу помочь?

– На утреннем совещании вы серьезно нарушили регламент служебных отношений, – заявила Энни.

– Вот как? – фальшиво удивилась Жервез.

Во всяком случае, Энни показалось, что фальшиво.

– Вы не имели права публично отпускать комментарии о моей личной жизни.

Суперинтендант Жервез предостерегающе подняла ладонь:

– Подождите секунду. Скажите, какие именно слова вас так задели?

– Вы, черт побери, сами отлично знаете какие. Мэм…

– Кажется, мы сегодня встали не с той ноги, так?

– Вы сказали, что не желаете обсуждать сексуальную распущенность, особенно со мной.

– Эти совещания – не место для личных разбирательств, инспектор Кэббот, их проводят, чтобы познакомить всех участников расследования со свежими данными и фактами, подготовить новые следственные действия, наметить новые пути. Вам это известно?

– Тем не менее вы намеренно оскорбили меня в присутствии коллег.

Суперинтендант Жервез смерила ее взглядом, как учитель расшалившуюся школьницу.

– Что ж, если уж об этом зашла речь, – произнесла она, – то у вас ведь за годы работы в полиции действительно сложилась довольно бурная биография?

Энни не ответила.

– Позвольте мне вам напомнить. Не успели вы появиться в Северном Йоркшире, как улеглись в постель со старшим инспектором Бэнксом. Разрешите мне также напомнить, что интимные связи между сотрудниками полиции более чем не приветствуются, а подобные отношения между сержантом, каковым вы тогда являлись, и старшим инспектором чреваты различными неприятностями, как вы, я убеждена, осознали сами. Он был вашим руководителем. О чем вы думали?

Горло Энни стиснуло от негодования, но она заставила себя произнести:

– Моя личная жизнь– это мое дело.

– Вы ведь неглупая женщина, – продолжала, будто не слыша, суперинтендант Жервез. – Все мы совершаем ошибки, но не все они оказываются роковыми. – Она сделала паузу. – А ваша последняя ошибка едва не стоила жизни старшему инспектору Бэнксу.

– Тогда между нами ничего не было! – возразила Энни, сама понимая, какой это слабый аргумент.

– Мне это известно. – Жервез покачала головой. – Инспектор Кэббот, я не совсем понимаю, каким образом вам удалось продержаться в здешнем управлении так долго, не говоря уж о том, как вообще вам удалось так быстро получить звание инспектора. Вероятно, в то время на такие вещи тут смотрели сквозь пальцы. Или, быть может, старший инспектор Бэнкс имел некоторое влияние на заместителя главного констебля?

Энни казалось, что от всех этих оскорблений у нее вот-вот лопнет сердце. Она судорожно вздохнула, и тут, как по волшебству, ее затопило устрашающее спокойствие, будто вся кровь в ее жилах вдруг застыла. В голове Энни билась одна единственная мысль: это неважно. Все, что думает, говорит, делает суперинтендант Жервез, все это неважно. И благодаря этому новому знанию Энни почувствовала себя свободной. Ей небезразлична ее карьера, однако существуют, черт побери, вещи, которых она не снесет даже ради карьеры, даже от суперинтенданта! Она чуть было не улыбнулась. Жервез, видимо, уловила перемену в атмосфере, потому что в ее голосе прорезались жесткие интонации.

– Сейчас положение вещей, если вы не обратили на это внимания сами, переменилось. Я не потерплю романтических отношений между моими сотрудниками. Они отвлекают от работы, а кроме того, способствуют возникновению всевозможных осложнений и промахов, как вы убедились на собственном опыте. Что касается будущего, то я убедительно рекомендую вам лишний раз задуматься, стоит ли продолжать вашу связь со старшим инспектором Бэнксом.

Неужели Жервез действительно считает, что Энни и Бэнкс снова вместе? С чего она это взяла? Неужто кто-то ей настучал? Всего минуту назад, услышав непрошеные советы шефа, Энни, вскочив с кресла, вцепилась бы Жервез в глотку, но сейчас она приняла ее слова спокойно. Так вот до чего дошло, среди нас есть стукач! – думала Энни, никак не отзываясь на рекомендации суперинтенданта.

– Инспектор Кэббот?

– Извините, мэм. Я отвлеклась.

– Весьма безответственно с вашей стороны. Вы врываетесь сюда, уверяя меня, что я плохо выполняю свою работу, а как только осознаете, что сами неправы, начинаете грезить наяву.

– Дело не в этом, – заявила Энни. – Мы закончили?

– Нет, пока я вам об этом не сообщила.

– Мэм…

– Теперь другой вопрос – о Келли Сомс.

– Это не совсем другой вопрос, – возразила Энни. – Он связан с предыдущим.

– Что вы имеете в виду?

– Я защищала сексуальное поведение Келли Сомс, вот вы и напали на мое.

– Мне казалось, мы уже обсудили вопрос о вашем поведении…

– Послушайте, вы хотите, чтобы я доставила бедной девушке кучу неприятностей, которые ждут ее, если отец узнает, что у нее была связь с Ником Барбером. Я же объяснила вам, что дала обещание оградить ее от скандала с отцом.

– Вы не имели права давать подобных обещаний.

– Я это понимаю. Но все равно вам не стоит нападать на меня за то, что я хочу сдержать слово.

– Это достойно всяческого восхищения, однако здесь такие вещи не проходят. Наша профессия не в том, чтобы сохранять чистую совесть и держать обещания. Я желаю, чтобы эту девушку еще раз допросили по делу в присутствии ее отца, и, если этого не сделаете вы, я найду кого-нибудь другого.

– Да вы что, садистка?

Изящные губы Жервез изогнулись в ядовитой улыбке.

– Я профессиональный детектив, всего лишь выполняющий свою работу, при которой следует держать чувства при себе, а не выплескивать их наружу. Сочувствие к потерпевшим – это прекрасно, если оно уместно, только не забывайте, что потерпевший в данном случае – Николас Барбер, а не Келли Сомс.

– Да, пока она не потерпевшая. – Энни выделила голосом слово «пока».

– Дерзость и нарушение субординации ничего вам не дадут.

– Зато как приятно! – Энни поднялась с кресла. – Видимо, говорить нам с вами больше не о чем, так что, если хотите предпринять против меня какие-то действия, валяйте. Мне все равно. Либо наваливай кучу, либо слезай с горшка.

Лицо Жервез потемнело.

– Что вы сказали?

Энни направилась к двери.

– Что слышали, – отозвалась она.

– Хорошо. – Выдержке суперинтенданта Жервез можно было позавидовать. – С этой минуты вы приступаете к чтению и обработке показаний. И пришлите ко мне сержанта Темплтона.

– Есть, мэм, – ответила Энни и осторожно, без стука закрыла за собой дверь. Ах вот оно что! Темплтон. Теперь все понятно.

21 сентября 1969 года, воскресенье

Чедвик вместе с полицейской группой вошел в дом на Спрингфилд-маунт, потому что именно здесь Мак-Гэррити домогался Ивонны. Одновременно с этим две другие группы, также с ордерами на обыск, совершали рейды на Бэйсуотер-террас и Кэрберри-плейс. Они выждали и начали действовать только после полуночи; к этому времени Ивонна крепко спала в своей постели. Поскольку преждевременное оповещение о прибытии полиции могло привести к тому, что обитатели квартир спустят наркотики в унитаз, всем трем группам было разрешено силовое проникновение в помещения.

Улицы были пустынны, большинство домов погружены во тьму. Только кое-где светились одинокие окошки, может, у людей, страдающих бессонницей, или у студента, засидевшегося за книгами. Поблескивающие от дождя тротуары и асфальтовые мостовые отражали желтые уличные огни. Прямо напротив нужного им дома располагался небольшой парк в форме треугольника, зажатый между двумя большими дорогами, сходившимися к вершине. На ночь этот парк запирали. В конце улицы, на другой стороне, неясно вырисовывались очертания местной школы с колоколенкой и высокими окнами.

Автомобиль без полицейской маркировки остановился в конце улицы, позади патрульной машины. В общей сложности здесь было пятеро сотрудников полиции: Чедвик, Брэдли и трое полицейских, один из которых должен будет охранять черный ход. Команду, отправившуюся в Кэрберри, возглавил Джефф Брум, а рейд на Бэйсуотер-террас – его коллега Мартин Янг. Они не ожидали сопротивления или каких-то сложностей, разве что от Мак-Гэррити, если при нем остался нож.

Чедвику слышна была музыка, доносящаяся из гостиной; за занавесками мерцали свечи. Отлично, значит, кто-то дома. Теперь главное – эффект внезапности. Когда все заняли свои места, Чедвик кивнул полицейскому, державшему в руках небольшой таран. Одного удара было достаточно, чтобы сломать замок, дверь, крутанувшись на петлях, распахнулась внутрь.

Как и было условлено, двое полицейских метнулись по лестнице наверх, чтобы обеспечить прикрытие верхнего этажа, а Чедвик и Брэдли вошли в гостиную. Еще один полицейский позаботится о кухне.

В гостиной Чедвик обнаружил трех человек, лежащих на полу и пребывающих на различных стадиях наркотической интоксикации, вызванной марихуаной, – судя по запаху, который не могли замаскировать даже две дымящиеся благовонные палочки. Мерцали свечи, а из проигрывателя доносились ужасающие, ноющие вопли электрогитары. Такие звуки мог бы издавать кенгуру, которому прищемили яйца, подумал Чедвик.

Прибытие полицейских едва ли прервало глубокомысленную беседу – или вообще какую-то беседу, – поскольку, казалось, все, кто здесь находился, некоторое время назад лишились дара речи. Лишь одному удалось выдавить краткое «Какого хрена?» перед тем, как Чедвик объявил, кто он, и сообщил, что полиция намерена провести обыск помещений на предмет обнаружения наркотиков и ножа, при помощи которого, возможно, было совершено убийство. Брэдли включил свет и вырубил музыку.

Чедвик с удивлением понял, что ничего такого уж страшного здесь не происходит: просто трое юных длинноволосых существ под кайфом слушают то, что у них сходит за музыку. Не было никакой оргии, никто не ползал нагишом, пуская слюни на пол, никто не совершал половых актов. Потом Чедвик увидел обложку пластинки, прислоненную к стене. На обложке была изображена девочка с длинными волнистыми рыжими волосами и пухлыми красными губками. Она была по пояс обнажена, и ей вряд ли было больше одиннадцати – двенадцати лет. В руках она бережно держала хромированную модель аэроплана.<sup>[21]21
  Это обложка первого и единственного альбома группы «Блайнд Фэйт» (1969), сделанная художником-плакатистом Бобом Сайдманном, сфотографировавшим реальную девочку. Звукозаписывающая компания сочла это изображение непристойным, и основной тираж пластинки был выпущен с другой обложкой.


[Закрыть]</sup> Куда я попал, что это за извращенцы? – подумал Чедвик. А ведь один из них встречается с его дочерью. Вот где Ивонна была бы сегодня вечером, если б ее не напугал Мак-Гэррити. Вот чем она бы занималась. Она бывала здесь раньше и вела себя, как эти юнцы. Это его разозлило.

Брэдли записал имена присутствующих: Стив Моррисон, Тодд Краули и Жаклин Мак-Нил. Все они казались вполне безобидными и послушными. Чедвик отвел Стива в угол и схватил его за ворот рубашки.

– Чем бы это ни кончилось, – прошипел он, – я хочу, чтобы ты перестал видеться с моей дочерью. Понятно?

Стив побледнел:

– С кем? С кем я вижусь?

– Ее зовут Ивонна. Ивонна Чедвик.

– Черт, я не знал, что она…

– Просто держись от нее подальше. Ясно? – Стив кивнул, и Чедвик отпустил его. – Ладно, – произнес он, поворачиваясь к остальным. – Где Мак-Гэррити?

– Понятия не имею, – ответил Тодд Краули. – Он тут был сегодня. Может, он наверху.

– Чем вы занимались?

– Ничем. Просто музыку слушали.

Чедвик махнул в сторону обложки:

– Где вы достали эту пакость?

– Что?

– Обнаженный ребенок. Вы понимаете, что мы можем предъявить вам обвинение в хранении непристойных изображений?

– Это же искусство, – запротестовал Краули. – Ее можно в любом музыкальном магазине купить. Непристойность – в глазах смотрящего.

На полу, рядом с пустыми пивными бутылками, валялась газета и засаленные обертки от готовой еды – жареной рыбы с картошкой. Брэдли направился к пепельнице и извлек из нее несколько самокруток; судя по запаху, в них была смесь табака и марихуаны. Одного этого было достаточно, чтобы привлечь их за хранение наркотиков.

Какого черта, что Ивонна забыла в этой помойке? – недоумевал Чедвик. Зачем она сюда приходила? Что ей, дома плохо живется? Ей так не терпится удрать от него и Джанет? Незачем пытаться это понять. Как говорит Эндерби, все это, видимо, результат стремления к свободе.

Сверху донеслись звуки короткой потасовки и одного сильного удара, после чего раздался громкий топот. Он приближался. Подойдя к лестнице, Чедвик увидел двух полицейских, один был без фуражки, они выкручивали руки человеку, который бешено извивался, пытаясь встать.

– Он не хотел идти с нами, сэр, – доложил один из полицейских.

Очевидно, они ухватили его под руки и сволокли с лестницы задом наперед, что вряд ли причинило ему какой-то ущерб, кроме морального; впрочем, возможно, он зашиб при этом копчик. Чедвик наблюдал, как неопрятный парень в черном, с длинными темными волосами и рябым лицом поднимается на ноги и отряхивает с одежды пыль. Надменная усмешка снова была на своем месте – если она вообще исчезала с его лица.

– Так-так-так, – произнес Чедвик. – Полагаю, мистер Мак-Гэррити? Я как раз хотел перемолвиться с вами словечком.

*

Любимый бар Эндерби располагался через две улицы и был похож на его дом: уютный и неприметный. Это было сравнительно новое строение, возведенное, видимо, в конце шестидесятых: невысокое, приземистое, большие венецианские окна обращены к морю. С точки зрения Бэнкса бар обладал важными преимуществами: в это время, в середине дня, здесь было практически пусто, а кроме того, здесь подавали бочковое «Тетли». Одна пинта мне вреда не принесет, подумал он, заказал пиво у барной стойки и понес стаканы к столику. Эндерби поглядел на него:

– Так и думал, что ваша решимость может ослабнуть.

– Это со мной часто бывает, – сознался Бэнкс. – Отличный вид.

Эндерби сделал глоток и мотнул головой, соглашаясь.

Окно выходило на поблескивающее Северное море; там и сям виднелись разбросанные по водной глади рыбацкие лодки и траулеры. Бэнкс вспомнил, что в Уитби по-прежнему процветает промышленное рыболовство, хотя китобойный промысел, из которого оно выросло, давно сошел на нет. Капитан Кук отправился в дальнее плавание именно из Уитби, и на утесе Вест-Клифф возвышается его статуя – рядом с огромной челюстью кита.

– Когда же произошло это ваше «настоящее убийство»? – спросил Бэнкс.

– За год до смерти Мёрчента, в сентябре. В шестьдесят девятом. Господи, Бэнкс, вы меня сегодня заставили вспомнить чертовски давние события. Я уже столько лет не думал об этой истории.

Бэнксу это было знакомо: не так давно он занимался исчезновением своего старого школьного друга, чье тело нашли зарытым на поле близ Питерборо. С годами ему все чаще начинало казаться, что прошлое всегда сильнее настоящего, что оно подминает настоящее под себя.

– Кто был жертвой?

– Женщина, скорее молодая девушка, ее звали Линда Лофтхаус. Прелестная. Забавно, я помню ее до мельчайших подробностей: она лежала в спальном мешке. Белое платье, спереди вышиты цветочки. И на щеке нарисован цветок. Василек. У нее был такой безмятежный вид. Она была мертвая, конечно. Кто-то обхватил ее сзади и несколько раз пырнул ножом так яростно, что даже отрезал у нее кусок сердца. – Он чуть вздрогнул. – Страшная штука.

– А при чем здесь Свейнсвью-лодж?

– Как раз к этому веду. Убийство произошло на рок-фестивале, который проходил на Бримли-Глен. Тело нашел в поле один из добровольцев, которые убирались там после того, как все закончилось. Улики показывали, что убили ее в близлежащем лесу, а потом перенесли. Это сделали, для того чтобы выглядело так, будто ее убили в поле.

– Я знаю Бримли-Глен, – заметил Бэнкс. Вскоре после того, как они переехали в Иствейл, он возил туда на пикники жену Сандру и детей – Брайана и Трейси. – Но ни о каком фестивале я не слышал.

– Ну, это было давненько, – пожал плечами Эндерби. – Первый уик-энд сентября, в шестьдесят девятом. Вскоре после Вудстока и фестиваля на острове Уайт. Здесь был не самый большой. Его затмили другие. К тому же в Бримли концерт устраивали один-единственный раз.

– Кто выступал?

– Из самых крупных тогдашних знаменитостей – «Лед Зеппелин», «Пинк Флойд» и «Флитвуд Мак». Прочие… Может быть, вы помните «Фэмили», «Инкредибл Стринг Бэнд», Роя Харпера, «Бладвин Пиг», «Колоссеум», «Ливерпул Син», «Эдгар Браутон Бэнд»… Ну, и другие были. Обычный набор для фестивалей конца шестидесятых.

Бэнкс знал все эти имена и названия, у него даже были некоторые их диски – где они, интересно, сейчас валяются? Надо бы хорошенько потрудиться и восстановить свою коллекцию, вместо того чтобы покупать новые альбомы или недавние переиздания. И делать заметку всякий раз, как он хватится чего-то, что у него когда-то хранилось.

– А как туда затесались «Мэд Хэттерс»? – поинтересовался он.

– Там играли две местные команды, вторая – «Жан Дюк де Грей». «Хэттерс» тогда, в конце шестьдесят девятого, только-только начинали подниматься, и это был для них решающий концерт.

– Вы с тех пор следили за их успехами? – спросил Бэнкс.

Эндерби поднял стакан.

– Конечно, – ответил он. – В то время я больше увлекался блюзом – да и сейчас тоже, – но у меня были все их записи. Я даже встречался с ними, они мне подписали пластинку. Это был полный восторг. Хотя мне не удалось ее сохранить. – Он улыбнулся далеким воспоминаниям.

– А почему вам не удалось ее сохранить?

– Инспектор Чедвик ее у меня взял, подарить дочке. Господи помилуй, Железный Чедвик! Я о нем столько лет не вспоминал. Холодный, жестокий сукин сын, работать с ним было тяжело. Упрямый шотландец, бывший вояка, тверже камня. Старая школа, знаете, обожал детали. Всегда идеально выглядел. В его брогах можно было увидеть свое отражение. Вот из таких он был. Боюсь, я тогда был немного бунтарь. Отпускал волосы так, что они воротник закрывали. Он этого терпеть не мог. Но при этом хороший был сыщик. Я от него многому научился. Железный Чедвик. И, надо отдать ему должное, за пластинку он извинился.

– Что с ним потом стало?

– Понятия не имею. Видимо, он на пенсии. А может быть, умер. Он был намного старше меня. Воевал. Служил он в управлении Западного Йоркшира, в Лидсе. Его прислали, потому что начальство сочло, что у нас не хватает смышленых ребят, чтобы раскрыть убийство, и, пожалуй, было право. Да, еще я слышал, что у него были какие-то проблемы с дочкой и это сказалось на его здоровье…..

– Какие проблемы?

– Не знаю. Она тогда уехала к родным. Я с ней никогда не виделся. Может, она была непослушным ребенком, а он бы этого не потерпел, наш Железный Чедвик. Сами знаете, какая тогда была молодежь: курили марихуану, жрали кислоту, спали со всеми подряд. В общем, что бы там ни было, он об этом молчал. Можете поговорить с его водителем, если он еще жив.

– Кто это?

– Был такой молодой парень, звали его Брэдли. Саймон Брэдли. Он тогда был констеблем, возил нашего Железного. А теперь – кто знает? Небось дослужился до главного констебля.

– Почему вы так думаете?

– Любил задницы начальству лизать. Такие всегда пролезают вперед, верно?

– Как звали Чедвика?

– Стэнли.

Бэнкс решил, что Темплтону или Уинсом наверняка не составит особого труда отыскать Саймона Брэдли, а если в этой истории задействован Лидс, то ему, может быть, удастся заручиться помощью инспектора Кена Блэкстоуна, чтобы разузнать о Чедвике. Он предложил Эндерби еще пинту, и тот согласился. Стакан Бэнкса был еще, к счастью, наполовину полон.

– Как я понимаю, убийство тогда раскрыли? – поинтересовался Бэнкс, возвращаясь с пивом.

– О да. Мы взяли голубчика.

– Так все-таки, при чем тут «Мэд Хэттерс» и Свейнсвью-лодж?

– Ах да, совсем ведь забыл, а? В общем, Вик Гривз был двоюродным братом жертвы, вот он и провел ее вместе с подружкой за сцену, достал для них пропуска. В последнюю ночь фестиваля, во время выступления «Лед Зеппелин», эта его кузина, Линда Лофтхаус, была за сценой, но решила в одиночестве прогуляться в лес. Там ее и убили.

– Сексуальные мотивы?

– Ее не изнасиловали, если вы об этом. Но у нее на платье нашли следы спермы, так что, видимо, убийцу возбудило то, что он с ней делал. Он был секретор. И группа крови, имейте в виду, у него была самая обычная. Группа А, если я правильно помню. Тогда у нас не было ДНК-анализа и всех этих новомодных криминалистических технологий, так что мы полагались на старую добрую полицейскую работу.

– Вы нашли орудие убийства?

– В конце концов – да. Со следами крови группы А и отпечатками пальцев убийцы.

– Как удобно. Думаю, он заявил, что это не ее кровь. И вообще это мог быть не его нож.

– Мог бы заявить, но не стал. Наши эксперты были умные ребята. Они нашли кусочки белых волокон ткани и полоску крашеного хлопка, их зажало между лезвием и рукояткой. Их сопоставили с платьем жертвы. Сомнений никаких не было. Ну так вот, а примерно через неделю после убийства девушки «Мэд Хэттерс» были в Свейнсвью, репетировали перед гастролями. Тогда-то я впервые туда приехал и встретился с ними.

– Расскажите мне о них.

– Ну, Вик Гривз был безумнее Безумного Шляпника, тут никаких сомнений нет. Когда в Свейнсвью-лодж мы пытались с ним поговорить, он был почти невменяем. Все повторял: «Если ты сегодня в лес пойдешь…» Ну, помните, «Пикник игрушечных медвежат»?

Бэнкс помнил. Он даже недавно слышал переработанную версию этой песенки, когда Вик Гривз сказал ему: «Вик сегодня в лес пошел». Совпадение? Надо выяснить. Хотя Гривз был не особенно адекватен во время их вчерашней беседы в Линдгарте.

– Он был тогда под наркотиками? – спросил Бэнкс.

– Скорее всего. Говорили, что он глотает ЛСД, точно шоколадные драже. Возможно, так оно и было.

– А остальные?

– Остальным не так плохо жилось. Эдриан Притчард, барабанщик, был у них довольно буйный, громил номера в гостиницах, когда они ездили на гастроли, ввязывался в драки и так далее, но потом угомонился. Рэг Купер – о, этот был, похоже, самый тихий. Он стал одним из лучших, самых уважаемых гитаристов. К тому же писал отличные песни. Вместе с Терри Уотсоном, который был у них ритм-гитаристом и ведущим вокалистом, он направил группу по более попсовому пути. Но мне самым ярким из них казался Робин Мёрчент. Образованный, начитанный, язык у него был хорошо подвешен, но вкусы чудноватые: он увлекался всей этой оккультной ерундой: магия, карты Таро, астрология, Алистер Кроули, Карлос Кастанеда, но тогда многие любили такие штуки.

– А что вы скажете о Крисе Адамсе?

– Мне с ним дважды доводилось встречаться, и он мне показался довольно славным малым. Может, он и был немного нормальнее остальных, но все равно – один из «электрических людей», если вы понимаете, о чем я.

– Все они принимали наркотики?

– Они все курили марихуану и жрали кислоту. Кажется, Робин Мёрчент сильно запал на «мэнди», а позже у Рэга Купера и у Терри Уотсона были проблемы с героином и коксом, но, насколько я знаю, они уже много лет как соскочили. Насчет Криса Адамса не уверен. Не думаю, чтобы он увлекался этим так же, как остальные. Видимо, ему приходилось сохранять ясность мозгов, чтобы исполнять свои менеджерские обязанности.

– Пожалуй, – согласился Бэнкс. – Вы с ними поддерживаете связь?

– Господи, да нет, конечно. Они меня сейчас в жизни бы не признали. Неуклюжий юный детектив, полный преклонения перед великими музыкантами и явившийся задавать им нудные вопросы. Они меня даже не узнали, когда я пришел туда во второй раз – по поводу смерти Робина Мёрчента. Но я стараюсь следить за их карьерой, это да. Так бывает, когда знаком с такими знаменитостями, верно? Мне даже с «Пинк Флойд» удалось встретиться. И с «Найс». И с Роем Харпером тоже. Сейчас почти все из «Мэд Хэттерс» в Лос-Анджелесе живут. Кроме, наверное, Тани.

– Таня Хатчисон? Та вокалистка, которую они привели в группу после того, как умер Мёрчент и ушел Вик Гривз?

– Да. Потрясающая красавица.

Бэнкс вспомнил, с каким вожделением он смотрел выступления Тани Хатчисон в музыкальном телешоу «Конкурс старого серого свистка» в начале семидесятых. Как и все молодые люди мужского пола.

– Кажется, я где-то читал, что она живет в Оксфордшире, – вспомнил Бэнкс.

– Да, в классическом сельском поместье. Что ж, она себе может позволить.

– Вы действительно с ней встречались? Я думал, она появилась гораздо позже, уже после этой истории с Мёрчентом и Гривзом.

– Можно сказать, встречались. Знаете, она была с менеджером группы, Крисом Адамсом, когда мы явились расследовать смерть Робина Мёрчента, который утонул. Я допрашивал ее на следующее утро. Конечно, она выглядела не лучшим образом, но и тогда могла кого хочешь заткнуть за пояс по части внешности.

– Значит, Таня и Крис Адамс подтвердили алиби друг друга?

– Да.

– И у вас не было причин им не поверить?

– Понимаете, у меня вообще не было серьезных причин, чтобы не доверять кому бы то ни было из них.

– Она давно была знакома с Адамсом и группой?

– Точно сказать не могу, но она крутилась вокруг них ещё до того, как умер Мёрчент, – ответил Эндерби. – Я знаю, что она была на Бримлейском фестивале с Линдой Лофтхаус. Они дружили. Наверное, там-то Адамс с ней и познакомился. Таня с Линдой жили в Лондоне, в Ноттингхилле. Были соседками и вместе играли и пели в местных клубах. Какой-то фолк.

– Любопытно, – проговорил Бэнкс. – Надо мне будет посмотреть дело об убийстве Линды Лофтхаус.

– Ну да, там было убийство, но никакой загадки в нем нет.

– Ох, не знаю, – откликнулся Бэнкс. – Ведь мы так и не решили вопрос, кто убил Ника Барбера и почему.

21 сентября 1969 года, воскресенье

Чедвик буквально с первого взгляда понял, что Мак-Гэррити отличается от остальных, которых быстро удалось обязать в понедельник с утра явиться в суд и отпустить под подписку о невыезде. О нет, Мак-Гэррити – это было существо совсем другой породы.

Начать с того, что, как и Рик Хейс, он был старше остальных. Вероятно, ему сейчас около тридцати пяти, прикинул Чедвик. Кроме того, в нем была изворотливость, выдававшая закоренелого правонарушителя, а особая бледность, как Чедвику подсказывал опыт, – это подарок тюрьмы. За усмешкой Мак-Гэррити проглядывало некоторое коварство, а мертвая пустота в глазах вызывала невольную тревогу. Как раз такой псих и мог прикончить Линду Лофтхаус, заключил Чедвик. Остается лишь получить признание и раздобыть улики.

Они сидели в пустой комнате без окон, пропитавшейся запахом мужского пота и страха; потолок от бесконечного числа выкуренных тут сигарет покрылся буровато-желтым налетом. На изрезанном деревянном столе, разделявшем их, стояла измятая и замызганная зеленая жестянка с надписью «Тетли», служившая пепельницей. Констебль Брэдли сидел в углу, слева и сзади от Мак-Гэррити, и записывал. Чедвик намеревался провести первичный допрос сам, но, если Мак-Гэррити будет настойчиво отпираться, он приведет с собой кого-нибудь еще, кто поможет ему сломить сопротивление подозреваемого. Это работало раньше, сработает и теперь, он был уверен, даже с таким скользким клиентом, как Мак-Гэррити.

– Имя? – спросил он наконец.

– Патрик Мак-Гэррити.

– Дата рождения?

– Шестое января тридцать шестого. Я Козерог.

– Рад за тебя. Когда-нибудь сидел в тюрьме, Патрик?

Мак-Гэррити молча глянул на него.

– Не волнуйся, – утешил Чедвик. – Все равно мы так или иначе это выясним. Ты знаешь, почему ты здесь?

– Потому что вы, сукины дети, среди ночи снесли дверь и притащили меня сюда.

– Умная догадка. Полагаю, ты знаешь, что мы нашли в доме наркотики?

Мак-Гэррити пожал плечами:

– Я тут ни при чем.

– Вообще-то говоря, – продолжил Чедвик, – ты тут очень даже при чем. Мои сотрудники обнаружили значительное количество конопляной смолы в той комнате, где нашли тебя спящим. Больше двух унций, между прочим. Достаточно, чтобы предъявить обвинение в распространении.

– Это не мое. И комната не моя. Я в ней просто зависал той ночью.

– Местожительство?

– Я – вольный дух. Летаю где хочу.

– Значит, без определенного места проживания. Место работы?

Мак-Гэррити издал резкий смешок.

– Не работаешь. Получаешь пособие?

Молчание.

– Я так понимаю, что да. Иначе тебя можно было бы привлечь за бродяжничество.

Мак-Гэррити откинулся на спинку стула и положил ногу на ногу. Одежда старая и поношенная, как у бродяги, заметил Чедвик: не вызывающих павлиньих расцветок, которые предпочитали остальные, а – практически вся – черного цвета.

– Слу-ушайте, – в растяжку произнес Мак-Гэррити, – бросьте ломать комедию, а? Если хотите пришить мне дело и упечь в кутузку – валяйте.

– Всему свое время, Патрик. Всему свое время. Вернемся к конопле. Откуда она взялась?

– Спросите у своих дружков-легавых. Может, это они ее подсунули.

– Никто тебе ничего не подсовывал. Откуда она взялась?

– Я не знаю.

– Ладно. Расскажи мне о том, что было сегодня днем.

– Что вам рассказать?

– Чем ты занимался?

– Не помню. В общем, ничем особенным. Читал книгу. Выходил пройтись.

– Ты не помнишь, что к тебе приходили гости?

– Да вроде нет.

– Молодая женщина.

– Нет.

Чедвик так старался удержать в себе гнев, что у него даже мышцы заныли. Ему очень хотелось перегнуться через стол и задушить Мак-Гэррити голыми руками.

– Женщина, которую ты запугивал и на которую ты напал?

– Я ничего такого не делал.

– Ты отрицаешь, что в доме была молодая женщина?

– Не помню, чтобы кого-нибудь там видел.

Чедвик встал так резко, что опрокинул стул.

– С меня хватит, констебль, – заявил он, обращаясь к Брэдли. – Отвести его в камеру и запереть. – Перед тем как уйти, он поглядел на Мак-Гэррити и сказал: – Мы еще поговорим, и в следующий раз наша беседа не будет такой вежливой.

Оказавшись в коридоре, Чедвик прислонился к стене и сделал несколько глубоких вдохов-выдохов. Сердце бухало о ребра, лицо горело. Он медленно потер лоб, и ярость постепенно улеглась. Чедвик поправил галстук, одернул пиджак и вернулся в свой кабинет.