Текст книги "Растерзанное сердце"
Автор книги: Питер Робинсон
Жанр:
Прочие детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 26 страниц)
Глава пятнадцатая
Сержант Кевин Темплтон наслаждался полученным заданием, а еще больше его радовал тот факт, что в качестве наблюдателя к нему прикрепили Уинсом. Хотя с Уинсом ему ничего не светило (отнюдь не из-за недостатка рвения с его стороны), он все равно находил ее неотразимо привлекательной, и от зрелища ее бедер, туго обтянутых синими брюками в узенькую полоску, его до сих пор прошибал пот. Раньше ему казалось, что самый притягательный фрагмент женского тела – безусловно, грудь, но знакомство с Уинсом быстро развеяло это заблуждение. Он пытался не пялиться на нее слишком откровенно, когда они выехали из города (она сидела за рулем) и выбрались на шоссе Линдгарт-роуд. Нужная им ферма была в конце длинного грязного проселка, и, хотя они припарковались у самых дверей, все равно испачкали обувь.
– Бог ты мой, ну и вонища! – простонал Темплтон.
– Это же ферма, – объяснила Уинсом.
– Ну да, я знаю. Слушай, я буду задавать вопросы, ладно? А ты понаблюдай за отцом, идет? – Темплтон подпрыгивал на одной ноге у дверей, пытаясь счистить хоть немного грязи со своих лучших спортивных туфель.
– Вон скребок, – произнесла Уинсом.
– Что?
Она показала:
– Такая штука с приподнятым металлическим краем, вон она стоит у двери. Это чтобы отчищать грязь с подошвы.
– Век живи – век учись, – пропыхтел Темплтон, пытаясь задействовать скребок. – Интересно, что эти хитроумные фермеры придумают дальше?
– Ну, скребок-то придумали еще их прапрадедушки, – заметила Уинсом.
– Это была ирония, Уинсом.
– Ясно, сэр.
Невдалеке заливался лаем пес, готовый растерзать чужих; к счастью, он был посажен на цепь, прикрепленную к столбу.
Темплтон глянул на Уинсом:
– А вот тебе лучше попридержать иронию. Не думай, что я не уловил твой тон. Тебя устраивает предложение суперши о том, как мы должны это разыграть?
– Вполне.
Темплтон прищурился:
– Должен ли я понять это так, что ты…
Не успел он договорить, как дверь распахнулась; на пороге стоял Келвин Сомс.
– А, опять эти самые, – проворчал он. – И чего вы на этот раз хотите?
– Мы пришли, чтобы прояснить парочку вопросов, мистер Сомс, – ответил Темплтон, сияя своей самой ослепительной улыбкой и протягивая руку. Сомс проигнорировал ее. – Ваша дочь дома?
Соме хмыкнул.
– Ничего, если мы войдем?
– Ноги вытирайте.
С этими словами он повернулся и исчез в полумраке, предоставив их самим себе.
После дальнейшего вытирания ног – на этот раз с помощью щетинистого половика – они проследовали в прихожую и услышали, как Сомс зовет: «Келли! К тебе».
Девушка спустилась по лестнице и, когда она увидела Темплтона и Уинсом, стоящих в коридоре, на ее лице отразилось явное разочарование.
– Вы проходите, – пригласила она и повела их на кухню, освещенную ненамного ярче прихожей и пахнущую крахмалом и перезрелыми бананами. Черная с белым кошка лениво заворочалась, спрыгнула с кресла и бочком выбралась из помещения.
Все уселись на крепко сколоченные стулья, расставленные вокруг стола. Келвин Сомс пробурчал что-то насчет работы и направился было к двери, но Темплтон остановил его:
– Это касается и вас, мистер Сомс. Пожалуйста, садитесь.
Соме помедлил, но сел.
– Да в чем дело-то? – спросила Келли. – Я уже все рассказала…
– Тут вот что, – заговорил Темплтон. – Мы же, знаете, недоверчивые сыщики, мы не сразу принимаем то, что лежит на поверхности, то, что видно с первого взгляда. Тут, знаете, как с первым впечатлением, оно часто оказывается ошибочным. Можно чашку чаю?
– Поставлю чайник, – ответила Келли.
У нее отличная фигура, подумал Темплтон, глядя, как девушка направляется к горелке, чуть-чуть покачивая бедрами, туго затянутыми в джинсы. Гибкая талия, в пупке – яркая сережка, отчетливо выделяющаяся на бледной коже. Светлые волосы зачесаны назад и завязаны, но несколько прядок избежали этой участи и обрамляли ее бледное овальное лицо. Груди соблазнительно шевелились под короткой желтой майкой, и Темплтон заключил, что лифчика на ней нет. Повезло этому парню, Барберу, подумал Темплтон. Если последним, что он сделал на этом свете, был трах с Келли Сомс, тогда, похоже, он прожил не самую плохую жизнь. Темплтон начал прикидывать: может быть, когда они совсем-совсем покончат с этой историей, ему и самому представится шанс.
Когда чай был приготовлен и подан, Уинсом вынула записную книжку, и Темплтон откинулся на спинку стула.
– Хорошо, – произнес он. – Итак, вы, мистер Сомс, вернулись сюда в пятницу около семи часов вечера. Верно?
– Ну да, верно, – буркнул Сомс.
– Чтобы проверить, выключили ли вы газовую конфорку?
– Иногда она, это, так слабо горит, – ответил он, – сквозняк чуть подует – она и потухнет. Пару раз, бывало, приду домой, чую – пахнет тазом. Решил, лучше, это, проверить, живу-то я не больно далеко от «Кросс киз».
– На машине около пяти минут в одну сторону, верно?
– Ну да, вроде того.
– А вы, мисс Сомс, работали в «Кросс киз» весь вечер, так?
Келли прикусила ноготь большого пальца и кивнула.
– Как долго вы там работаете?
– Года два уже. Тут у нас больше-то заняться толком нечем.
– Думали о том, чтобы перебраться в большой город?
Келли глянула на отца и ответила:
– Нет.
– А «Кросс киз» – славное местечко для работы, правда?
– Нормальное.
– Подходящее, чтобы встречаться с парнями?
– Не пойму, о чем вы.
– Ладно вам, Келли. Вы барменша. Вы там встречаете массу парней, с вами наверняка часто заговаривают, вы же такая миленькая.
Она покраснела, и по ее лицу скользнуло подобие улыбки, Темплтон это заметил. Может, ему все-таки выпадет шанс. Что касается Келвина Сомса, то он наморщил лоб так, что глубокие борозды пролегли до самой переносицы.
– Они жалуются вам на свои неприятности? – продолжал Темплтон. – О том, как жены не понимают их, о том, как их не ценят на работе?
Келли пожала плечами.
– Иногда, – ответила она. – Когда тихо.
– Как вы развлекаетесь?
– Да не знаю. Гуляю с друзьями, всякое такое.
– А куда вы ходите? Молодой девушке тут и отправиться-то некуда, верно?
– Можно и в Иствейл пойти.
– Ах да. Конечно же вам нравится проводить субботние вечера в Иствейле с местными парнями, слушать их сальные шуточки, вам нравится, когда они вас смешат до чертиков и убалтывают где-нибудь на рыночной площади. Наверное, такой девушке, как вы, хочется чего-то еще, большего? Ведь так?
– Иногда танцы бывают, группы приезжают, – поведала Келли.
– Кто вам нравится?
– Да не знаю.
– Ну ладно вам, у вас же наверняка есть любимая группа.
Она поерзала в кресле:
– Нет, правда не знаю. Может, «Кин».
– Ах, «Кин». – Темплтон понимающе кивнул. – Ник Барбер серьезно увлекался всякими группами, верно?
Лицо Келли застыло и напряглось.
– Он говорил, ему нравится музыка.
– А он не говорил, что может вас провести на все самые лучшие концерты в Лондоне?
– Вроде нет. Я никогда и в Лондоне-то не была.
Темплтон боковым зрением заметил буравящий его взгляд Уинсом. Та положила ногу на ногу слегка покачивая той, что была вверху. Ей, вероятно, не нравится, что он уводит беседу в сторону, оттягивает кульминацию. Но он восхищался собой. Он кружил над добычей и теперь зашел на финальный, смертельный круг.
– Ник Барбер обещал, что он повезет вас в Лондон?
– Нет. – Келли покачала головой, на лице у нее было выражение паники. – Зачем бы ему?
– Может быть, в благодарность?
Лицо Келвина Сомса потемнело.
– Чего ты сказал, браток?
Темплтон не стал обращать внимания на его слова.
– Ну, Келли? – поторопил он.
– Не знаю, про что вы. Я с ним всего один раз говорила, в баре, когда он заказывал выпивку. Он был милый, вежливый. Только и всего.
– Да бросьте вы, Келли, – возразил Темплтон. – Мы случайно узнали, что вы с ним дважды спали.
– Чего… – Келвин Сомс попытался вскочить, но Темплтон мягко толкнул его, усаживая обратно. – Пожалуйста, оставайтесь на месте, мистер Сомс.
– Чего это вы? – требовательно спросил Сомс. – Чего это вы тут такое говорите?
– В среду вечером и в пятницу днем, – продолжал Темплтон. – Немного дневных наслаждений. Думаю, это куда приятнее, чем визит к дантисту.
Келли плакала, а лицо ее отца стремительно наливалось багрянцем ярости.
– Это что, правда, Келли? – прорычал он. – Он правду говорит?
Келли спрятала лицо в ладонях.
– Мне плохо, – проныла она, прижимая ладонь ко рту.
– Это правда? – допытывался ее отец.
– Да! Ну да, черт вас побери, да! – выкрикнула Келли, глядя на Темплтона. Потом она повернулась к отцу. – Он меня трахал, папочка. Я ему позволила меня трахнуть. И мне это понравилось.
– Ах ты, шлюха подзаборная! – Сомс занес руку, чтобы отвесить ей пощечину, но Уинсом перехватила его кисть.
– Не самая лучшая идея, мистер Сомс, – сказала она.
Темплтон весело посмотрел на Сомса.
– Вы хотите сказать, что не знали этого раньше, мистер Сомс? – осведомился он.
Соме оскалился:
– Кабы я знал, я бы…
– Вы бы – что? – спросил Темплтон, придвигая лицо вплотную к лицу Сомса. – Вы бы избили вашу дочь? Убили Ника Барбера?
– Чего?
– Вы меня слышали. Вы так и поступили? Узнали, чем занималась Келли, подождали, пока у нее начнется смена, и потом нашли предлог, чтобы на несколько минут покинуть паб. Вы отправились к Барберу. Что произошло? Он вас высмеял? Может быть, он рассказал вам, как она хороша в постели? Или сказал, что она для него ничего не значит, так, очередная сельская интрижка? Простыни были еще теплыми после их развлечений? Вы ударили его по голове кочергой, и он упал. Может быть, вы не имели намерения его убивать. Может быть, все случилось внезапно. Так бывает. Но, так или иначе, он лежал перед вами на полу, мертвый. Вот как это случилось, верно, Келвин? Вам же лучше, если вы нам сейчас признаетесь. Я уверен, что судья и присяжные поймут праведный отцовский гнев.
Келли добралась до раковины и успела как раз вовремя. Уинсом придерживала ее за плечи, пока девушку выворачивало наизнанку.
– Ну? – проговорил Темплтон. – Я прав?
Из Сомса словно выпустили воздух, он превратился в печального, униженного старика, весь его гнев улетучился.
– Нет, – произнес он без всякого выражения. – Никого я не убивал. Я, это, понятия не имел… – Он оглянулся на Келли, склонившуюся над раковиной, в глазах у него стояли слезы. – До сей поры не знал. Она не лучше своей мамаши, – добавил он горько.
Какое-то время все молчали. Келли перестало рвать, и Уинсом налила ей стакан воды. Они снова сели за стол. Отец не смотрел на дочь. Наконец Темплтон встал.
– Что ж, мистер Сомс, – проговорил он. – Если вы передумаете, вы знаете, как с нами связаться. Ну а пока, как говорят в фильмах, не покидайте город. – Он указал на Келли. – И вы не покидайте, юная леди.
Никто не обращал на него внимания. Каждый пребывал в своем мире – унижения, боли и чувства, что тебя предали. Но все это пройдет, Темплтон был в этом уверен, и он еще увидится с Келли Сомс при более благоприятных обстоятельствах.
Подходя к машине, старательно огибая лужи и грязь, Темплтон повернулся к Уинсом, потер руки и сказал:
– Что ж, по-моему, очень даже неплохо прошло. Как ты думаешь, Уинсом? Он знал?
*
Бэнксу предстояло осмыслить много новой информации. Задумавшись, он пристроил машину у магазинчика возле гавани и направился к ресторанам и магазинам Вест-Клиффа. Прошел мимо копии желто-черного военного корабля «Грэнд тёрк», которую снимали в телесериале «Горнист», и ненадолго остановился полюбоваться парусами и оснасткой. Какая, должно быть, в те времена адская жизнь была на флоте! Для офицера еще, может, и ничего, но если ты простой матрос, то это скверная, червивая еда, телесные наказания, чудовищные боевые ранения, мясники, неумело маскирующиеся под хирургов. Разумеется, почти все свои представления об этом он почерпнул из «Горниста» и «Хозяина морей», но ему казались, что все именно так и было, а если даже и нет – откуда бы ему об этом знать?
Снова мысленно обратившись к рассказу Кийта Эндерби, он понял, что, возможно, и сам жил в Ноттингхилле примерно в то же время, что и Линда Лофтхаус с Таней Хатчисон. Он был уверен, что обязательно вспомнил бы, если б встречал тогда такую красавицу, как Таня, хотя она в ту пору еще не была знаменитостью. Но память молчала. В то время вокруг было множество молодых красивых женщин в ярких нарядах, со многими он встречался, но Таню припомнить не мог.
Вероятно, Таня и Линда принадлежали к совершенно иному кругу. Бэнкс не был знаком ни с какими музыкантами, поэтому всегда платил за билеты на концерты, как и все его приятели. Кроме того, у него не было музыкального таланта, чтобы выступать в местных клубах, хотя он часто ходил туда слушать тех, у кого такой талант имелся. Но главное – он, пожалуй, всегда чувствовал себя чужаком в этом мире: никогда не отпускал особенно длинные волосы и редко позволял себе заходить дальше цветастой рубашки или яркого галстука, не говоря уж о балахонах или бусах; не мог заставить себя пойти на политическую демонстрацию, а когда беседовал об альтернативной культуре, то внутренне был уверен, что говорит примитивные, детские и скучные вещи.
Бэнкс облокотился на парапет и стал смотреть на рыбацкие лодки, покачивающиеся в гавани. Затем отыскал глазами кафе, где, как он помнил, подавали отличную рыбу с картошкой – единственное блюдо, на которое можно было по-настоящему положиться в Уитби. В полупустом кафе он заказал у скучающей молоденькой официантки в черном переднике и белой блузке чайник чая и гигантского морского окуня с картошкой и картофельными же сэндвичами со сливочным маслом.
Бэнкс уселся у окна, через которое по ту сторону гавани был виден старый город: сто девяносто девять ступенек, ведущих к разрушенному аббатству, церковь Святой Марии, где соленый ветер давно слизал имена с надгробий. Мимо навесов, где разгружались и продавали свой улов рыбаки, прошествовала группа юных готов с набеленными лицами, все они были в черном, с затейливыми серебряными украшениями.
Бэнкс кое-что о них читал, знал, какую музыку они предпочитают, и из всего этого сделал вывод, что готы помешаны на смерти и суициде, на живых покойниках и «темной стороне мира», но агрессии не проявляют. Почти все они являются пацифистами, их волнуют социальные проблемы: расизм, войны. Бэнксу нравились «Джой Дивижн», а он слышал, что это культовая готская группа. С другой стороны, подумал он, готы ничем не чуднее хиппи, страстно увлекавшихся оккультизмом, поэзией и наркотическими откровениями.
Шестьдесят девятый стал для Бэнкса годом великого перелома. Окончив школу с парой приличных оценок в аттестате уровня А, он поселился в комнатке в Ноттингхилле и стал изучать менеджмент в Лондонском политехническом. Однако он чувствовал, что у него мало общего с однокурсниками, поэтому предпочитал тусоваться с ребятами из колледжа искусств, двое из которых жили в том же доме, что и он. Они-то и поведали ему о краеугольных камнях субкультуры хиппи: странной смеси экзистенциализма, коммунализма, гедонизма и нарциссизма. Они делились косяками с ним и Джем, жившей через площадку, ходили на концерты и выступления поэтов, обсуждали права жильцов, самовольно захватывающих квартиры, войну во Вьетнаме и «Волшебника из страны Оз», снова и снова проигрывали «Ресторан Элис».[22]22
Сатирический музыкальный монолог Арло Гатри «Резня в ресторане Элис» (1967) – один из гимнов контркультуры 60-х.
[Закрыть]
Бэнкс понятия не имел, что ему делать в жизни. Родители ясно давали понять, что хотят направить его на стезю «белых воротничков» и не желают, чтобы он очутился на кирпичном заводе – или на металлопрокатном, как его отец, – так что изучение менеджмента казалось логичным шагом. К тому же он ощущал настоятельную потребность вырваться из удушливо-провинциального Питерборо.
Он очень любил музыку и однажды отправился автостопом со своей первой всамделишной подружкой Кэй Саммервилл на концерт «Блайнд Фэйт» в Гайд-парк – это было летом, в тот год, когда он еще жил дома, в Питерборо, – потом он попал на концерт «Роллинг Стоунз», посвященный памяти Брайана Джонса, на этом концерте Мик Джаггер выпустил из клетки всех бабочек, которые еще не передохли в ней от жары. Еще он вспомнил, как Дилан выступал на острове Уайт: он вышел уже в конце и спел «Она моя» и «К Районе», две любимые вещи Бэнкса.
Но, живя в Питерборо, Бэнкс был в общем-то изолирован от веяний моды, от новых тем и идей и до обидного бесчувствен ко всему, что на самом деле происходило в большом мире. Что касается всех этих хваленых перемен и революций шестидесятых, то не стоит забывать, что в тогдашних хит-парадах битловские «Земляничные поляны» уступали песне «Освободи меня» Энгельберта Хампердинка, и если ты вырос в Питерборо, то, конечно, понимаешь, почему это именно так.
Когда заканчивался его первый учебный год, прогремела жуткая история о «семействе» Мэнсона, которое в конце концов арестовали за убийство Шерон Тейт, бизнесмена Лено Ла-Бьянки и остальных. Теперь, конечно, все это перешло в учебники истории, но тогда в газетах и по телевизору день за днем разворачивались все новые подробности, и это оказало огромное влияние на общество, не в последнюю очередь потому, что «семья» Мэнсона чем-то напоминала коммуну хиппи, цитировала битлов и провозглашала революционные лозунги. Были еще девушки, «любовные рабыни» Мэнсона, со странными именами: Патриция Кренвинкель, Скрипучая Фромм, Лесли ван Гутен. Судя по их нарядам и прическам, они вполне могли бы жить в Ноттингхилле. Обошедший все газеты и экраны мира снимок бородатого Мэнсона, глядящего в объектив, порождал у Бэнкса почти столько же кошмаров, сколько сладких и влажных снов дарила ему фотография сидящей на стуле обнаженной Кристины Килер, знаменитой тогдашней фотомодели.
В конце шестьдесят девятого был и знаменитый бесплатный рок-концерт в Алтамонте, вспомнил Бэнкс, где во время выступления «Стоунз» кто-то из байкеров – «ангелов ада» – кого-то зарезал. Другие события тех лет вспоминались смутно: полицейский налет на Пикадилли с целью изгнания самовольно вселившихся жильцов; волнения в Северной Ирландии; рассказы о женщинах и детях, убитых американскими солдатами в деревеньке Ми-Лай во Вьетнаме; агрессивные антивоенные демонстрации; четверо студентов, застреленных американской национальной гвардией в городе Кент, в Огайо.
Конечно, он судит об этом уже задним числом, но на его, Бэнкса, взгляд, именно тогда все как-то начало поворачиваться к худшему, мир будто разваливался на части. Возможно, так было и раньше, просто он очутился в то время в самой гуще событий. Останься он в Питерборо, он вряд ли уловил бы перемену политического климата. Не исключено, что у него и сложилась бы карьера в бизнесе, если б он не ухватился за самый хвост шестидесятых – там, в Ноттингхилле. Так или иначе, к концу первого года обучения в колледже он утратил всякий интерес к расчетам издержек производства, психологии в сфере промышленности и коммерческому законодательству.
Но вот об убийстве девушки на фестивале в Йоркшире Бэнкс не слышал. В ту пору провинции, особенно северные, представляли мало интереса для жителей столицы, а региональные полицейские силы действовали куда более независимо друг от друга, чем сейчас. Он задумался: может быть, Эндерби прав и Ник Барбер имел в виду именно убийство Линды Лофтхаус? Сам Бэнкс до сих пор был уверен, что журналист подразумевал смерть Робина Мёрчента. Однако сообщение о Линде Лофтхаус представляло дело в совершенно ином свете, пусть даже ее убийство в свое время раскрыли. Интересно, убийца еще в тюрьме? А если нет, мог ли он быть как-то причастен к смерти Ника Барбера? Чем больше Бэнкс над этим размышлял – и неважно, что говорила об этом Катрин Жервез, – тем больше убеждался, что, видимо, он был прав и Барбер погиб из-за того, что раскапывал прошлое – то прошлое, которое кто-то желал оставить погребенным.
Поедая окуня с картошкой, Бэнкс заметил несколько туч, плывущих с востока, и к тому времени, как он покончил с обедом, начало моросить. Он расплатился, оставил скромные чаевые и направился к машине. Перед тем как тронуться в обратный путь, Бэнкс позвонил Кену Блэкстоуну в Лидс и попросил выяснить все возможное о Стэнли Чедвике и расследовании убийства Линды Лофтхаус.
21 сентября 1969 года, воскресенье
В воскресенье, в конце дня, Стив подошел открыть дверь. Увидев на пороге Ивонну, он повернулся и, шагая по коридору, сказал:
– Не думал я, что еще тебя увижу. Надо же, тебе хватило храбрости сюда заявиться, черт побери!
Ивонна пошла за ним в гостиную.
– Стив, я не виновата. Это все Мак-Гэррити. Он пытался меня взять силой. Он опасен. Ты должен мне поверить. Я не знала, что делать, – оправдывалась она, глядя ему в спину.
Стив обернулся и посмотрел ей в лицо:
– И ты отправилась прямиком к папочке.
– Я испугалась, не понимала, что делаю.
– Ты никогда не говорила, что у тебя отец – фараон.
– Ты никогда не спрашивал. И вообще, какая разница?
– «Какая разница»? Он вломился к нам, он и остальные. Нас забрали. Вот какая разница. И теперь нам завтра утром в суд. Как минимум мне светит штраф. А если мои предки узнают, я буду в полном дерьме. Они перестанут выдавать мне деньги. И все это из-за тебя.
– Прости, Стив, мне очень жаль, честно. Я не знала, что так будет.
Ивонна приблизилась к нему и протянула руку, чтобы до него дотронуться. Он резко отстранился и сел в кресло.
– Брось придуриваться, – произнес он. – Ты, черт тебя дери, отлично знала, что мы будем тут забивать косяки и слушать музыку. Можно подумать, ты сама этого никогда не делала.
Ивонна упала на колени к его ногам:
– Я думала, они просто арестуют Мак-Гэррити, и все. Честное слово! Ты же знаешь, я бы не стала тебе причинять неприятности.
– Значит, ты глупее, чем я думал. Слушай, ты извини, но я больше не хочу, чтобы ты приходила. Хотела, не хотела, но вышло так, что из-за тебя одни проблемы. Еще неизвестно, кто сюда явится следом за тобой.
Сердце у Ивонны забилось сильнее. У нее оставался еще один козырь в рукаве.
– Мак-Гэррити мне рассказал, что ты встречаешься с другой девушкой. Это правда?
– А если да? – Стив рассмеялся.
– Я думала, мы… ну, то есть… я не…
– Господи, Ивонна, когда же ты повзрослеешь! Ты иногда говоришь как ребенок. Мы оба можем встречаться с кем хотим. Я думал, это с самого начала было понятно..
– Но я не хочу больше ни с кем встречаться, только с тобой.
– На самом деле это означает, что ты не хочешь, чтобы я спал с другими. Нельзя присвоить человека, Ивонна. Ты не можешь контролировать чувства других. – Стив отвернулся. – В общем, я не хочу тебя видеть. У нас все кончилось.
– Но…
– Я серьезно. И на Бэйсуотер-террас, и на Кэрберри-плейс тебя тоже больше не ждут. У них тоже был рейд, если ты не в курсе. Народ повязали, и они тобой не очень-то довольны. Слухом земля полнится, сама знаешь. Система у нас маленькая.
– А что мне надо было делать? Скажи…
– Не надо было ничего делать. Тебе не надо было разевать свою глупую пасть. Неужели было не понятно: если ты приведешь сюда легавых, для нас начнутся проблемы.
– Но он мой отец. Я должна была кому-то рассказать. Я так расстроилась, Стив, меня трясло. Мак-Гэррити…
– Я тебе уже говорил, что он безобидный.
– Мне так не показалось.
– Я слышал, ты была под кайфом. Может, это все были игры твоего воображения? А может, ты даже хотела, чтобы он тебя потрогал?
– Я не понимаю, о чем ты говоришь.
Стив вздохнул:
– Я больше тебе не доверяю, Ивонна. Мы тебе больше не можем доверять.
– Но я тебя люблю, Стив.
– Нет, не любишь. Не глупи. Ты сейчас говоришь не о настоящей любви, а об идиотской романтической ерунде, которая сидит в мозгах у школьниц. Это любовь-обладание, сплошная ревность и контроль, одни негативные эмоции. Ты еще пока недостаточно взрослая, чтобы понять, что такое настоящая любовь.
Ивонну передернуло от его слов. Ее словно окатили холодной водой.
– А ты сам-то взрослый?
Он встал:
– Хватит зря тратить время на хрен. Слушай, я больше не хочу с тобой спорить. Почему бы тебе просто не уйти? И не возвращайся.
– Но, Стив…
Стив указал на дверь и повысил голос:
– Уходи! И больше не посылай сюда своего папашу и его дружков-легавых, а то у тебя будут серьезные неприятности.
Ивонна медленно поднялась на ноги. Стив при ней никогда не вел себя так жестоко и грубо.
– Какие неприятности ты имеешь в виду? – спросила она.
– Неважно. Проваливай на хрен.
Ивонна посмотрела на него. Он так и кипел от ярости. Да, с ним явно незачем разговаривать дальше. Во всяком случае, сегодня днем, а может быть, и вообще никогда. Чувствуя, что, по щекам у нее катятся жгучие слезы, она резко отвернулась от него и вышла.
*
– Главное – не то, что он говорил или делал, шеф, – рассказывала Уинсом, – а какое удовольствие он от этого получал.
Энни кивнула. После работы она угощала Уинсом выпивкой в «Блэк лайоне» рядом с улочкой позади рыночной площади, подальше от всепроникающих глаз и ушей штаб-квартиры Западного управления. Уинсом явно была расстроена, и Энни хотела докопаться до истинных причин этого.
– Иногда Кев бывает бесчувственным, – заметила она.
– «Бесчувственным»? – Уинсом сделала большой глоток водки с тоником. – Да он вел себя как садист, черт побери! Простите, шеф, но меня до сих пор трясет. – Она вытянула руку.
Энни увидела, что рука слегка подрагивает, и сказала:
– Успокойся. Выпьешь еще? Ты же не за рулем?
Энни пошла к барной стойке. В заведении не было больше никого, кроме барменши и двух ее подружек в дальнем конце зала. Одна играла на автоматах, другая сидела, присматривая за двумя маленькими детьми, в одной руке у нее была сигарета, в другой – стакан. Всякий раз, как кто-то из мальчиков начинал плакать или шуметь, она говорила: «Заткнись». Каждый раз. Плач. «Заткнись». Шум. «Заткнись». Громко играла кассета со старыми песнями: «Дом восходящего солнца», «Молодые», «Помолись за меня», «Я помню тебя», – Бэнкс их точно помнит; с музыкой соревновалось лопотание телевизора: по одному из каналов «Скай» передавали «Она написала убийство». Было шумно, зато наверняка не слышно, о чем говорили Энни и Уинсом.
Энни собиралась взять себе апельсиновый сок «Бритвик», поскольку ей надо было ехать на машине обратно в Харксайд, но она все еще кипела после обмена мнениями с суперинтендантом Жервез, поэтому в придачу к соку она заказала большую рюмку водки. Если она слишком много выпьет, то оставит машину и попросит кого-нибудь из констеблей подбросить ее домой, а если не получится – возьмет такси. Не так уж это и дорого. Она недавно подумывала перебраться в Иствейл, для работы это было бы удобно, но цены на недвижимость там подскочили, к тому же она не хотела отказываться от своего коттеджика, пусть даже сейчас он стоил почти вдвое дороже, чем когда она его покупала.
Уинсом поблагодарила Энни за выпивку и продолжила прерванный разговор:
– Бедная девушка.
– Слушай, Уинсом, я тебя понимаю. Я тоже переживаю. Наверняка Келли думает, что это я ее предала. Но сержант Темплтон всего лишь выполнял свою работу. Суперинтендант Жервез попросила устроить дочери и отцу очную ставку, и он ее устроил. Тебе могло показаться, что это жестоко, но это же подействовало, верно?
– Не могу поверить, что вы их защищаете, – произнесла Уинсом. Она глотнула еще водки, потом поставила рюмку на стол. – Вас при этом не было, а то бы вы поняли, о чем я. Нет, больше я с этим ублюдком не работаю. Можете меня перевести. Делайте что хотите. – Она сложила руки на груди.
Энни отпила немного и вздохнула. Она предвидела сложности, еще когда Кев Темплтон только получил повышение. Сержантские экзамены он сдал давно, но не хотел возвращаться в обычную полицию, так что прошло некоторое время, прежде чем появилась возможность стать детективом. Он пресек в зародыше карьеру одного возможного серийного убийцы и стал считаться многообещающим юношей. Энни всегда находила его слишком самодовольным и опасалась, что власть может не лучшим образом сказаться на его уже слегка испортившемся характере. И если Темплтон считает, что вчера она не обратила внимания, как он чуть ли слюни не пускал, глазея на вырез ее блузки, то он очень заблуждается. Штука в том, что он всегда успешно выполнял задания – как и теперь. Бэнкс – тоже, но при этом ему удавалось не наступать на чужие мозоли (обычно доставалось только начальству), а вот Темплтон – из нового поколения, ему наплевать. И теперь она, Энни, заступается за него, хотя чертовски хорошо знает, что Уинсом, блестяще сдавшая сержантские экзамены и не желающая покидать Иствейл, куда лучше подошла бы на его должность. Где ты, позитивная дискриминация, когда ты так нужна? – подумала она. Видимо, где угодно, только не у нас в Йоркшире.
– Мне не стоило давать обещание, которое я вряд ли смогла бы сдержать, – заметила Энни. – Вся вина целиком на мне. Я должна была съездить к ним сама.
Она помнила, что намеренно не давала Келли Сомс таких обещаний, но чувствовала себя так, словно пообещала.
– Извините, шеф, но вас там не было, а он наслаждался. Смаковал каждую минуту этого действа. Унижал ее. Провоцировал. Он специально не спешил, чтобы растянуть удовольствие. До него так и не дошло, что он поступил неправильно. Может, это как раз хуже всего.
– Понятно, Уинсом. Готова признать, что у сержанта Темплтона есть некоторые проблемы.
– «Некоторые проблемы»? Да он просто садист. И знаете что?
– Что?
Уинсом поерзала в кресле:
– Вы только не смейтесь, но во всем этом было что-то… сексуальное.
– Сексуальное?
– Да. Не могу объяснить, но его как будто возбуждала власть над ней. Может, я неправильно поняла. Но во всем этом правда было что-то жуткое, и даже когда девушку тошнило…
– Келли вырвало?
– Да. Я думала, что я вам сказала.
– А как отреагировал Темплтон?
– Продолжал разговор как ни в чем не бывало.
– Ты еще кому-нибудь об этом рассказывала?
– Нет, шеф. Я бы рассказала суперинтенданту Жервез, если бы думала, что от этого будет прок, но она явно думает, что вокруг задницы Кевина Темплтона – сияние.
– В самом деле? – переспросила Энни, хотя это ее не удивило.
От одного упоминания о Жервез в ней все закипело. Лицемерная корова! Засадила Энни за чтение показаний, хотя эта работа – самое большее для констебля; отпускала шуточки про ее личную жизнь.
– В общем, – продолжила Уинсом, – я этого так не оставлю. В наших правилах не сказано о том, что я должна мириться с таким поведением.
– Это верно, – признала Энни. – Но в жизни редко играют по правилам.
– Играют, если вы согласны с тем, что написано в правилах.
Энни засмеялась:
– И как ты хочешь поступить?
– Да не знаю, – ответила Уинсом. – Наверное, ничего я не смогу поделать. Только вот я больше не хочу даже приближаться к этому психу, а если он попробует, я из него все дерьмо выколочу, так и знайте.
Энни расхохоталась. Последняя фраза так странно прозвучала в устах Уинсом при ее легком ямайском акценте.
