Текст книги "Наблюдатели"

Автор книги: Питер Леранжис (Леренджис)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 24 страниц)

9

Это не входило в план.

Чтобы быть поближе, иногда приходится стоять за спиной.

НЕБЕСНЫЙ ПРЕДЕЛ

Консультации по состоянию окружающей среды

Майлс Ракман

Исполнительный директор

9972–7660

Сердце замерло. Имя ничего мне не говорило. Как и компания. Просто какой-то тип. Тип как тип. Просто какой-то человек, визитка которого вчера упала на платформу.

Я выхватил карточку из унитаза. А что, если она нужна Майлсу Ракману? Вдруг это у него последняя? Позвони ему.

Конечно, надо позвонить. Надо услышать его голос и убедиться, что он и в самом деле проживает в Франклин-сити, а не в каком-то призрачном мире.

Я прокрался в мамину спальню и взял переносной телефон.

– Дэвид? – окликнула она меня из кухни. – Что хочешь на завтрак? Я иду в магазин.

– Э… хот-доги, – отозвался я. – Мороженое и шоколадные подушечки.

– Ладно, ладно, – засмеялась мама. – Сиди дома и жди, слышал?

– Ясно.

Я подождал, пока за ней закрылась дверь.

Взяв голубую визитку, я хотел было поднять трубку. Вдруг резко зазвонил телефон. Я чуть до потолка не подпрыгнул от неожиданности.

– Хелло! – поднял я трубку.

– Что с тобой? – Это Хитер. Всегда тут как тут.

– Да ничего. Это ты чего?

– Что на ней? На визитке?

– А тебе-то что за дело?

– Если б мне не было дела, ты б ее не достал.

– Если б ты не совала нос, куда не надо, меня б не сцапали.

– Ну, положим. Но тебе всего тринадцать лет. Они только попугали тебя и похлопали по попке, так ведь?

– А ты откуда знаешь?

– Смотрела по ящику. Так что на карточке?

Я выдохнул. Против лома нет приема. Ее все равно не объедешь.

– Ну, имя какого-то парня. Я только собрался звякнуть ему.

– Это тот парень, что исчез?

– Никто не исчезал, Хитер.

– Ах, да, это же была галлюцинация. Я и забыла. Так что ж ты звонишь?

– Сказать ему, что он потерял свою визитную карточку. Усекла?

– Я сейчас буду. – Она положила трубку.

Я аккуратно набрал номер телефона, указанный на визитке.

– Это «Небесный предел», – послышался голос автоответчика. – Наши часы приема…

Динг-донг-динг-донг-динг-донг-динг-донг!

Я бросил трубку и побежал открывать дверь:

– Ты прямо ракета.

– Вот она, – выпалила Хитер с порога, выхватывая карточку у меня из рук. – Давай позвоним.

– Уже позвонил. Контора закрыта. Насколько я понял, мы можем поговорить с ним только в конце недели.

– Ах, вон как. – Хитер направилась прямиком на кухню, взяла телефонный справочник и яростно зашелестела страницами. – Вот! Ракман, Майлс… 9766–1848.

Ох уж эти мне умники. Меня иногда от них тошнит.

Я набрал номер. Но ответил опять тупой и безжизненный голос автоответчика:

– Говорит Майлс Ракман. Я сейчас не могу говорить с вами, но вы можете оставить…

– Его и дома нет. – Я положил трубку.

– Следовательно, – воскликнула Хитер, – он исчез!

– Да он может быть где угодно. Шляться по магазинам. Сидеть в ванной.

– Что ж, подождем и позвоним еще разок. – Хитер нетерпеливо крутила визитку в руках. – Э, а это что?

Она сунула мне под нос обратную сторону визитки. На ней было нацарапано:

ГРН-ЛАЙН

МЕЖ БУКР И ДРФЛД

ПРВЕТ ВСМ ЖАЛЬ ТБЯ ЗДСЬ НЕТ

А ПЕРССОН

– Грамотей тот еще, – прокомментировал я.

– То-о-очно, – пропела Хитер, вскочила и стала кружиться по кухне. – «Между Букер и Диэфилд!» Но там как раз и есть станция «Гранит-стрит». Написано черным по белому его собственной рукой.

– Написал название места. Подумаешь! Хитер, сколько придурков любит пялить глаза на эту станцию?

– А потом разбрасывают свои визитки по перрону из дверей поезда? – Хитер сунула карточку в кармашек рубашки и снова стала листать справочник. – Он живет на Бонд-стрит, 37. Можем позвонить ему в дверь. Если его нет, подождем, пока не появится. Если появится. Идешь со мной?

– Ты рехнулась, Хитер? Это… это же слежка!

Хитер направилась к двери.

– Я пошла. Расскажу потом, что там было.

– Да подожди ты! – крикнул я.

Хитер обернулась.

– Там на Бонд-стрит есть клевый книжный магазин с классными комиксами, – пробормотал я. – Ладно, нам по пути.

Мы спустились в подземку. Станция-призрак была пуста и погружена во мрак, как обычно.

Тридцать седьмой дом был задрипанным многоэтажным домом на самом берегу реки. По стене зигзагом тянулись пожарные лестницы, а у подъезда стояли пустые помойные контейнеры.

У входной двери был список жильцов и номера квартир – каждое имя напротив черной кнопки звонка, как и в нашем доме: ты звонишь в какую-нибудь квартиру, и тебе открывают оттуда.

Мы тут же нашли, что искали: М. РАКМАН, 3-Е.

Хитер нажала звонок, потом подняла бровь.

– Магазин комиксов, говоришь, да? – съязвила она.

– Э… просто гляну, ответит ли он, – бросил я. – Потом пойду.

Мы подождали минуты две, затем Хитер нажала кнопку еще раз.

– Никого нет, – заметил я.

– Я думаю, надо зайти внутрь и подождать около его квартиры. – Хитер начала нажимать на все кнопки подряд.

– Эй ты! – возмутился я. – Ты что?..

БЗЗЗЗЗЗЗЗЗ!

Хитер налегла на дверь, и та поддалась.

– Видишь? Звони всем подряд, кто-нибудь да откроет. Ну, пошли?

Я поплелся за ней по темному вестибюлю, выложенному потрескавшимися кафельными плитками. Застоявшийся воздух бил в нос запахом прогорклого масла. В конце вестибюля мы поднялись по темной кривобокой лестнице, прошли мимо едва пропускающих свет окошек, покрашенных матовой краской.

Квартира 3-Е находилась в конце длинного узкого коридора. На другом конце двери в квартиры 3-А и 3-В смотрели друг на друга в небольшой нише. Там можно было спрятаться и следить за квартирой Майлса Ракмана, и он бы нас не заметил, если б вернулся.

– А что, если он смотался на весь день? – прошептал я. – А то и на весь уикенд?

Хитер пожала плечами:

– Вернемся в другой раз.

– А сколько мы будем здесь торчать?

– Пока не надоест.

Я вздохнул:

– И какого черта я на это согласился?..

– Можешь отправляться в свой магазин комиксов!

Клик.

Мы замерли.

Шум раздавался с другого конца коридора. Это явно открывали дверь изнутри. Мы с Хитер вжались в стену ниши.

Дверь открывалась – дверь квартиры 3-Е.

Я ждал затаив дыхание. У Хитер глаза округлились.

В коридоре появилась сутулая фигура в длинном потрепанном пальто.

Человек повернул голову, и я увидел его лицо перед тем, как нырнуть еще глубже в нишу.

– О боже! – вырвалось у меня.

– Это ведь… – прошептала Хитер.

Я кивнул:

– Андерс.

10

Но почему сейчас?

А почему бы нет?

– Что он здесь делает? – прошипела Хитер.

– Нашла кого спрашивать, – прошипел я в ответ.

– Он нас видел?

– Шшшшш!

Андерс плелся, цепляясь нога за ногу, шаркая башмаками по линолеуму. Вот он подошел почти вплотную к нам.

Мы стояли не дыша. Хитер совсем вжалась в стену.

Андерс был уже совсем рядом. На расстоянии вытянутой руки. Я слышал, как он что-то бормотал про себя. Что-то неразборчивое, как старческое ворчание.

А потом… Топ… топ… топ.

Он затопал по ступенькам вниз.

Мне казалось, у меня сейчас разорвутся легкие. Я со свистом выпустил воздух из груди.

Ни Хитер, ни я не двинулись с места, пока дверь в парадную не закрылась с грохотом.

– Он взломщик! – воскликнула Хитер.

Я покачал головой:

– Какой взломщик средь бела дня? У него, наверно, есть ключ. Может, он приятель этого Майлса Ракмана.

– Приятель Майлса Ракмана, приятель твоего папы… Здесь есть какая-то связь, как думаешь?

– Ой, не заводись, Хитер, – замахал я руками, выскакивая из ниши. – Только не заводись.

– Но ты же не можешь отрицать, что все это как-то странно.

Я стал спускаться по лестнице. Мне только этих головоломных теорий Хитер не хватало. Не собираюсь я выслушивать всю эту ахинею.

Но что правда, то правда: и отрицать это я не мог. Что-то здесь было нечисто.

* * *

– Я здесь! – закричал я, входя к себе домой.

Дверь за мной захлопнулась. Ранец полетел в гостиную.

Я был весь поглощен мыслями об Андерсе и потому не обратил внимания на перемены в прихожей. Стены были голые. Все фотографии исчезли, оставив темные прямоугольники на выцветших обоях.

– Где ты был? – обрушилась на меня с упреками мама. – Я ведь, кажется, сказала тебе…

– Хитер позвонила. Ей… надо было помочь кое-что сделать. Ты же ее знаешь. Ладно. А что стряслось с фотографиями?

Мама неохотно кивнула в сторону своей комнаты. Весь гнев ее испарился, когда мы вошли туда. Фотографии грудой валялись на кровати вместе с записными книжками, фотоальбомами и всякими бумагами. Я обернулся к маме, и она грустно улыбнулась. Я понял, что она плакала.

В углу ее комнаты стоял папин письменный стол. Все ящики были вытащены и пусты. Единственное, что осталось, – это его старый глобус.

– Что ты делаешь с папиными вещами? – спросил я.

– Я решила, что пора навести порядок, – откликнулась мама. – Освежить дом. Покрасить стены. Очистить папин стол. Ты можешь им пользоваться… пока его нет.

Голос мамы задрожал, и она стала с деловитым видом перебирать бумаги.

Я сел на край заваленной постели. У меня было какое-то странное чувство, будто папа здесь, в комнате, его дух витал над кроватью. Я открыл наобум альбом, помеченный моим годом рождения. На первой странице было фото папы, склонившегося над белой колыбелькой. Лохматый, с подстриженной бородкой, глаза припухшие, будто он не выспался, но его улыбкой можно было осветить целый город.

Мама заглянула мне через плечо:

– Тебе две недели. Папа просыпался от каждого твоего писка. Он так заботился о тебе.

На глаза навернулись слезы. Отчасти из-за фото, но не только из-за этого. Мама сказала: «заботился». В прошедшем времени.

Судя по всему, она, наконец, решилась взглянуть правде в глаза и убрать все, что напоминало о нем.

Я вытащил свидетельство об окончании третьего класса. Программку спектакля в летнем лагере. Значок, который я купил папе на ярмарке. На нем слова: «Мой сынишка безумно любит меня!»

Мама достала потрепанную записную книжку на спирали.

– Ты не знал, что папа вел дневники, как и ты?

– Нет, – ответил я.

Но это меня не удивило. Папа любил писать. Одно время он даже вел колонку в бюллетене службы охраны общественного порядка Франклин-сити.

– Он перестал, когда ты был во втором классе или около того. Слишком много дел навалилось. Вот послушай: «Забирал сегодня Д. из подготовительного класса. Двое его одноклассников бросились к своим родителям с криками: «Я так тебя люблю!» – раскрыв руки, словно обнимая их. Д. заплакал и говорит: «У меня не такие большие ручки, папочка, чтобы обнять тебя, потому что я люблю тебя…»

– «…от пальчиков на ногах до вершины мира», – подхватил я. – Я помню.

– Уф! – Голос у мамы дрогнул, и она продолжила: – «Вот что я называю счастьем». – Она замолчала и положила записную книжку на кровать. – Прости меня, Дэвид.

Она торопливо вышла. Я слышал, как она сморкалась в ванной.

Я смахнул слезу и тут заметил шесть других дневников, лежавших на кровати. На каждой тетрадке рукой папы были написаны даты. Я посмотрел, нет ли совсем раннего, когда он был мальчишкой. Скажем, моего возраста. Но самый ранний был написан за год до того, как папа и мама поженились.

Меня так и подмывало открыть один из них, но я сдерживался. Было что-то неприличное в желании прочитать папин дневник. Словно ты без спроса вторгаешься в чужую жизнь. Честно говоря, меня вся эта ситуация повергла в уныние. Я встал и отправился к себе. Проходя мимо папиного стола, я крутанул глобус. Он закачался, упал, продолжая вертеться. Я успел подхватить его, пока он не скатился со стола.

Когда я был маленький, папа не позволял мне играть с этим глобусом. Теперь-то я понял почему. Что за дурацкий дизайн!

Я поднял его и поставил на стол. При этом внутри что-то зашуршало. Тут я впервые заметил, что по обе стороны экватора есть чуть заметные выступы и шарнир на металлической опоре, соединяющей ось глобуса с основанием.

Я оглянулся на дверь ванной. Она была закрыта, и слышался шум воды. Положив пальцы на выступы, я потянул вверх. Глобус раскрылся на две половинки.

Внутри был еще один дневник.

Я вытащил его и взглянул на обложку.

На ней стояла только одна дата. Время начала дневника около двух лет тому назад. После этой даты стояло тире, но ничего больше. Как если бы папа не закончил его.

Я открыл последнюю страницу. На ней сверху было накарябано число. Это было за день до исчезновения папы. Внизу была запись его рукой.

Я сел и стал читать.

11

Он испытывает боль.

Но здесь, боюсь, мы ничем помочь не можем.

«С еле трудом держу перо. Ум за ум за ходит. Т. думает, я сошел с брендил. Не можу сделать ее понять».

Т. – это мама. Тейлор.

Меня вдруг охватили ужасные воспоминания. Мама и папа ругаются на кухне. Он с трудом выговаривает слова, неправильно произнося их. Она рыдает. Громко. Так громко, что я зарываюсь в подушку, чтобы не слышать.

– Ты пьян! – кричит мама.

Но он не пьян. Это началась его болезнь или что это было.

И все равно папина запись не имела уже никакого смысла. Когда он это писал, она уже поняла. Она знала, что он болен.

«Не можу мысл масл соображ чего. Больше не. Вынести. Надо идтить домой. Не можется. Сказал Т. Не готова слышать чего».

Домой?

Это было последнее слово, которое отец сказал маме. Она спросила: «Куда ты идешь в такое время?» А он ответил: «Домой».

Но что это значило? Он ведь был дома.

Если только…

Другой дом. Другая жизнь. Другая семья в другом месте.

Невозможно. Смеху подобно.

Но память возвращала меня в былые годы. К этим вечным папиным отъездам. Якобы деловым. «Помогать охранникам», – говорил он всегда, уезжая на несколько дней.

Неужели он все это время лгал?

Лгал, чтобы навещать своих? Я слыхал о таком. Но мой папа?

«Сказал Т.» – написано у него.

Значит, мама об этом знала? Маме было все известно о его тайной жизни. И она все скрывала? Не могу поверить.

Я перелистал несколько страниц назад. Должно же быть какое-то объяснение.

Звук открываемой двери застал меня врасплох. Я захлопнул глобус. Не теряя времени, сунул дневник в задний карман джинсов и прикрыл тенниской.

– Прости, Дэвид. – Мама вошла в комнату, потирая глаза. – Когда я читаю такие строки, я вся не своя. Иногда из головы вылетает, какой славный человек был твой папа.

– Правда, был?

Мама бросила на меня подозрительный взгляд.

– Ну конечно, Дэвид…

– Я вот подумал… Когда вы с папой… ругались, он, наверно, говорил ужасные вещи, а?

– Но он был очень болен, – с глубоким вздохом произнесла мама. – Ты должен понять: он не виноват.

– Он говорил что-то насчет того, что надо идти… домой?

Мама села на кровать. Лицо у нее стало грустное.

– Да, говорил. Я надеялась, что ты этого не слышал…

– Но куда, мама? Где этот другой дом?

– Он… – Мама судорожно остановила подступившее рыдание. – Дэвид, обещай мне, что с тобой этого не случится.

– Чего не случится?

Мама усилием воли взяла себя в руки. Глубоко вздохнув, она посмотрела мне в глаза.

– Помнишь, как обеспокоена я была сегодня в этом отделении службы охраны метрополитена? Это не только из-за того, что ты натворил, но и из-за того, что ты увидел.

– Но я же говорил тебе, что это все мне привиделось… будто я спал наяву…

– Вот где его дом, Дэвид.

Мама замолчала, и слова повисли в воздухе. Они запали мне в душу.

Станция «Гранит-стрит» – вот где его дом.

12

По одному.

Как, ее тоже?

– Спроси, удивлена ли я. Ни капельки. – Хитер прямо отплясывала на ковре. – Я все время твержу тебе: твой папа на этой станции и ждет тебя.

– Хитер, сдается мне, что все это может быть лажа – и папина болезнь, и его странное поведение… – Я показал ей его последний дневник, который прихватил с собой. – Я читал его дневники. И мне кажется, он вел двойную жизнь. Ну, понимаешь, другая жена и дети.

Хитер странно посмотрела на меня.

– Да это чушь.

– Не большая, чем то, что ты вбила себе в голову. Ты только подумай. Ни один врач не смог поставить диагноз. Он куда-то уходил, иногда на несколько дней…

– Твой папа не притворщик…

– Он был специалистом по всяким пропажам. Тайны – это его жизнь. Он знал, как люди умеют хранить свои секреты и что они готовы унести их с собой. И он был сам окутан тайной. Ну вот, например, его прошлое.

– Он был сиротой. Он не любил говорить об этом. Ты же сам мне все это рассказывал.

– Я не задавался вопросами. Но разве не странно, что он писал эти дневники изо дня в день, но только с того момента, как встретил мою маму?

Хитер взяла дневник и начала листать.

– Это прямо какая-то галиматья… Д. здесь, Т. там…

Я заглянул ей через плечо. Она перевернула страничку, и мне попалось на глаза что-то знакомое. Я быстро положил ладонь на страничку, чтобы она не закрыла, и прочитал: «А Парсн дет с мнй. У ниго чтре жтона. Хотя грит лучше сбрсить здсь сию смертную оболочку, чем с бидой столкнться дома. Пхоже н ниго».

– «Домой»! – воскликнул я. – Опять.

– А кто это АП? И что это значит – «сбрсить здсь сию смертную оболочку»?

– Не знаешь? Ты же гений.

Хитер недоуменно пожала плечами:

– Это похоже на язык прошлого времени. Твой папа так никогда не говорил.

– Верно. А вот АП, видать, говорил.

И тут меня осенило.

Я взял телефонную трубку.

– Хитер, ты гений.

Я набрал свой номер.

– Алло, – раздался голос мамы.

– Мам, как фамилия Андерса?

– Пирсон, – услышал я.

Хитер стояла рядом. Я повернулся к ней.

– Ты сказала Пирсон, мама? Андерс Пирсон?Хитер некоторое время тупо смотрела на меня.

И вдруг просияла.

– Да, – говорит мама. – А что?

– Спроси, как пишется, – прошипела Хитер.

Я прикрыл трубку рукой:

– Чего?

– Дэвид, что там происходит? – послышался голос мамы.

– Да ничего, мам, скажи, как пишется его имя? П-И-Р?

Хитер схватила трубку и вплотную приблизила ухо.

– Нет, Дэвид, – отвечает мама. – П-Е-Р-С-С-О-Н. Мне показалось, что Хитер сейчас упадет в обморок.

А. ПЕРССОН.

13

Умница.

Потому-то он нам и нужен.

ГРН-ЛАЙН

МЕЖ БУКР И ДРФЛД

ПРВЕТ ВСМ ЖАЛЬ ТБЯ ЗДСЬ НЕТ

А ПЕРССОН

Должно быть, я успел перечитать оборотную сторону визитной карточки Майлса Ракмана раз двадцать, когда мы вышли от Хитер и побежали вниз по лестнице.

– Андерс отправил послание в иной мир, – бросила Хитер на бегу. – Вот это послание: «Привет всем. Жаль, что тебя здесь нет». А Ракман должен был передать его.

– Но он же выронил карточку.

– Вот именно. Теперь веришь мне?

– Может, все и так. Даже не знаю.

Мы выскочили из двери на восьмом этаже.

Андерс жил в квартире 8-В. Я нажал звонок.

– Мистер Перссон? – закричал я. – Это Дэвид Мур, сын Алана.

Дверь чуть приоткрылась, и в щелку выглянул налитый кровью глаз.

– Чего вам надо? – раздался голос Андерса.

– Вы потеряли это. – Я вручил ему карточку.

Он быстро взглянул и бросил:

– Ничего я не терял.

Дверь стала закрываться, но я успел сунуть ногу.

Я перевернул карточку и показал написанное его рукой.

– Это же ваша рука.

– Ну и что? – проворчал Андерс.

– Майлс Ракман потерял ее, – вставила Хитер.

– Что означает это послание? «Привет всем, жаль, что тебя здесь нет». Куда он должен был это доставить?

– В свою контору, – пробурчал Андерс. – А теперь валите.

– Но он же исчез, – не сдавалась Хитер. – И вы были в его пустой квартире.

– Я сейчас вызову охрану! – закричал Андерс.

– Он сбросил свою смертную оболочку? – выпалила Хитер. – Как вы хотели, чтобы произошло с папой Дэвида?

Андерс медленно открыл дверь. В квартире стоял невыносимый дух грязных носков и прелой картошки.

– Шекспир, – пробормотал он. – А вы как узнали?..

Хитер пхнула меня в бок:

– Скажи ему, где ты нашел ее, Дэвид.

– На станции «Гранит-стрит», – объяснил я. – На платформе.

– А что ты там делал? – спросил Андерс.

– Там Майлс Ракман уронил ее, – добавила Хитер.

– Несколько дней назад я проезжал там, и поезд остановился, – продолжал я. – Платформа была полна народу. Она была чистой и хорошо освещена. На стенах полно рекламы. Майлс Ракман был в том же поезде. Но когда дверь открылась, он вышел. В руке он держал эту визитную карточку, словно хотел вручить ее кому-то. А потом дверь закрылась, и поезд тронулся. И… и я увидел папу.

Бегающие глазки Андерса вдруг стали спокойными и осмысленными.

– Ты увидел папу. И когда бежал к нему, поднял эту карточку.

– Нет. Я остался в поезде. Я поднял ее в другой раз.

– В другой раз… – Андерс переводил взгляд с меня на Хитер.

Хитер сияла от восторга и улыбалась:

– Ну да! Расскажите нам все.

Андерс издал что-то вроде дурацкого хихиканья, а потом залился бессмысленным смехом.

– Вы что, меня за идиота принимаете?

И с этими словами стал захлопывать дверь у нас перед носом.

14

Правильно.

Я едва успел сунуть руку в щель.

– Убирайтесь прочь! – кричал Андерс. – Я вам не верю!

– Откройте! – взвыл я от боли.

– Да откройте же, – подхватила Хитер, навалившись плечом на дверь.

Она распахнулась. Андерс отступил в глубь комнаты.

– Вы все записываете, да? – бормотал он. – Вы записываете на магнитофон и предъявите все судейским?

Хитер с недоумением смотрела на него.

– Мы вас не понимаем, Андерс.

Я услышал, как стукнула соседняя дверь. Кто-то выглянул на площадку.

Мы быстро вошли к Андерсу. Дверь закрылась.

Андерс забился в дальний угол комнаты. Вся его квартирка состояла из одной комнатушки. Повсюду, куда ни глянь – на полу, на мебели, на подоконниках – лежали груды старого тряпья, полупустые коробки полуфабрикатов, раскрытые книги, пожелтевшие газеты. Окна были тщательно занавешены, и воздух был спертый и невыносимый.

Хитер скривилась от отвращения:

– Ух!

– Это вмешательство в частную жизнь! – кричал Андерс. – Я вызову полицию!

– Андерс, – обратился я к нему, – мы просто хотим задать вам пару вопросов…

– Так они велели вам? – Андерс чуть не закашлялся в приступе смеха. – Ничего лучше не придумали. Прямо как из старых фильмов о Второй мировой войне. Или они показывали их вам во время обучения? В перерывах между лекциями по европейской литературе? Что еще? Шпионские романчики? Богатейшая культура, не правда ли?

У него явно зашкалило. Поехала крыша. Он нес какую-то околесицу.

– Пойдем, Хитер, – предложил я.

Андерс стоял, прижавшись спиной к грязной стене, заклеенной полосами скотча, которые ничего не держали.

– Твой отец теперь один из них, так ведь? Вот почему он хотел, чтоб я перешел вместе с ним. А теперь он ушел один и нанял вас. А может, и Ракмана.

– Нанял? – повторила Хитер.

– Да он спятил, – прошептал я. – Пойдем отсюда!

– Это спектакль, – отмахнулась Хитер.

– А может, вы хотите запихнуть меня в дурдом? – продолжал тараторить Андерс. – Так или не так?

– Куда? – переспросил я.

– Сумасшедший дом, желтый дом, дурдом, бедлам… – Андерс заливался смехом. – Конечно, эти выражения вам неведомы! «Полет над гнездом кукушки». Не врубаетесь?

– Да… нет, – спокойно ответила Хитер. – Мистер Перссон, послушайте, мы не те… за кого вы нас принимаете. Дэвид заглянул в другое измерение, вот и все. Так бывает. Все дело в том, что он не может увидеть это снова, а он страшно хочет, потому что его папа пытается поговорить с ним.

– Скажите им, что они получат только мой труп. Можете вернуть их поганые деньги. От них здесь все равно никакого толку. – Андерс, спотыкаясь, подбежал к шкафу и открыл ящик. Запустив руку под груду мятого нижнего белья, он извлек оттуда пачку банкнот и протянул мне.

Из чистого любопытства я взял одну и рассмотрел. На банкноте был какой-то мудреный рисунок, но портрета в центре я не узнал.

– Может, я могу помочь, мистер Перссон, – вмешалась Хитер. – Я хочу увидеть этот иной мир. Но сколько я ни пыталась, у меня ничего не выходит. Что я должна сделать? Для этого надо иметь там родственника, как у Дэвида? Или Дэвид просто попал в нужное место в нужное время? Словом, стечение обстоятельств, что бывает, может, раз в сто лет, когда, вы понимаете, параллельные миры сходятся, а теперь поезд ушел?

Похоже, у нее чердак поехал не меньше, чем у него.

– Хитер, давай-ка смываться отсюда.

– Так вам нужен проход? Весь гвалт из-за этого? – Андерс достал три маленькие чудные монетки из того же ящика и протянул их Хитер. – Вот, держите. Если я их вам отдам, вы уйдете?

Хитер взяла одну и протянула ее поближе к свету.

– «Годен на одну поездку», – громко прочитала она. – Это что-то вроде жетонов на метро. – Она с удивлением глянула на Андерса.

– Ну да, – с дьявольской усмешкой протянул Андерс. – И они действуют. Если, разумеется, вы хотите ими воспользоваться.

– А как вы можете знать, что хотите воспользоваться ими? – спросила Хитер.

– Если они действуют, – с безумным смехом проговорил Андерс.

Я с недоумением посмотрел на Хитер.

– Идем!

– О! – Андерс оборвал свой смех. – Какая польза человеку, если он обретет весь мир, а душу потеряет?

Хитер кивнула:

– Идем.

Я сунул в карман жетоны и деньги, мы вышли, и дверь захлопнулась у нас за спиной.