Текст книги "Норки!"
Автор книги: Питер Чиппендейл
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 39 страниц)
Глава 15. ПСИХИЧЕСКАЯ АТАКА
– Надеюсь, они не сумели одолеть тебя?
Мега аж подпрыгнул. Мата неслышно подкралась к нему как раз в тот момент, когда он глубоко задумался именно над этим вопросом. Пожалуй, Старейшинам не удалось его победить, однако Мега все равно оказался в трудном положении. И никакого выхода он не видел.
– Можешь все мне рассказать. Я же все равно узнаю…– негромко добавила Мата.
Мега и сам понимал, что не может избегать ее вечно. Не только она, но и вся колония вскоре узнает обо всем. Старейшины уже оповестили обитателей вольера о предстоящем диспуте, и теперь каждая клетка жила ожиданием этого события. И в исходе дискуссии сомневаться не приходилось – решение было просто написано на мордах норок старшего поколения.
Мата казалась ему самой загадочной норкой в колонии – а в некоторых отношениях она его просто пугала, – и Мега никак не мог понять, что заставляет его одновременно и тянуться к ней, и относиться с такой нас то роже н но стью.
– Ты хочешь вывести нас из клеток, правда? – вкрадчиво спросила Мата, и Мега подпрыгнул еще выше.
– С чего ты так решила?
– Иначе ты по-другому вел бы себя со Старейши-«ами,– улыбнулась Мата.– Ты переметнулся бы на их сторону.
Она говорила совсем не громко, но и без тени сомнения.
– Я – с тобой, Мега, и ты знаешь это, – продолжила она, улыбаясь ему чуть ли не с обожанием. – И мы всегда будем вместе, что бы ни случилось. Мы идеальная пара. Помнишь ту птицу?
Разумеется, он помнил. Но еще лучше он запомнил ощущение, которое появилось у него впоследствии,– ощущение, что Мата способна подчинить его себе и поработить. И, как всегда при мысли об этом, Мега ощетинился, чувствуя пробежавший по спине холодок.
– Я смогу помочь тебе, Мега, но только расскажи мне все. И сейчас.
– Старейшины сделали очень умный ход, – вслух рассуждала Мата, выслушав его. – Они не оставили тебе ни единого шанса. Старшие норки вообще не будут тебя слушать, да к тому же, что бы ты ни говорил, они всегда могут ответить, что небо, мол, упадет. И словами тут ничего не докажешь. Надо, чтобы кто-то выбрался из клетки, но кто на это пойдет?
Мега внимательно слушал. Мата уже удивила его, совершенно спокойно слушая, когда он рассказывал ей о Соломоне, о людях-освободителях и о своей роли «избранного» лидера, который поведет остальных к свободе. (Впрочем, на это последнее утверждение он не слишком напирал.) Он-то рассчитывал, что Мата будет вне себя от возбуждения и восторга, однако вместо этого она принялась анализировать положение, не задав ему ни единого дополнительного вопроса. Да и говорила Мата не как последователь, а как равный ему по положению и авторитету лидер.
– Надо отдать им должное, они очень хитры, эти старые, жирные самцы, – добавила Мата, словно все еще обращаясь к себе самой. – Но не хитрее самца, который действует заодно с умной самочкой. Пора показать им, что они напрасно не принимали нас, женщин, в расчет и держали на вторых ролях. – И чуть более громким голосом, что, видимо, означало} что она
закончила свои размышления вслух, объявила: – Но в этом конкретном случае придется обратиться именно к самцу!
– Что ты имеешь в виду? – Мега мгновенно насторожился. – Только я могу решать это.
– Это еще почему? – ощетинилась Мата.
– Потому что я особенный, избранный.
– Единственный избранный? – загадочно переспросила Мата. – Ты что, не слышал? Мы с тобой всегда будем вместе, что бы ни случилось.
Прежде чем Мега успел ответить, она выскочила из домика-укрытия и длинными прыжками помчалась через игровую площадку. В это время дня здесь почти никого не было, и Мега с удовлетворением отметил, что среди немногочисленных норок, которые праздно слонялись вокруг качелей и почерневших от времени остовов деревьев, не было ни одного из Старейшин. По всей видимости, они собрались в клетке Рамсеса, смакуя сценарий расправы над дерзким ослушником.
Мата возвращалась не одна. По пятам за ней трусливым скоком двигался Психо.
Память Меги в мгновение ока вернула его в те времена, когда Шеба указывала ему на этого недоноска как на будущего возможного союзника.
«Почему я должен водиться с этим жалким ублюдком? – недовольно спрашивал он ее. – Его никто не любит. Он и в самом деле ужасен, мама!»
«Я знаю, что ты думаешь, Мега,– терпеливо отвечала Шеба. – Ты считаешь, что он не твоего поля ягода, но ты все равно должен с ним играть и защищать его хотя бы немножко. Наступит день, когда ты поймешь, что все это делал не зря».
Мега подчинился воле матери с большой неохотой. Хотя он по-прежнему недолюбливал Психо, нельзя было не признать, что маленький недоносок обладает острым умом и еще более острым, прекрасно подвешенным языком, и по временам Мега находил его общество забавным. Психо, в свою очередь, не упускал случая выказать своему покровителю глубокую благодарность, в которой, правда, было что-то жалкое. Вскоре, однако, кто-то
пустил слух, что он подслушивает, о чем говорят между собой его сверстники, а потом наушничает. Прямых доказательств не было, но и простого подозрения оказалось вполне достаточно, чтобы молодежь перестала даже задирать и травить Психо, – его просто не замечали, превратив в настоящего изгоя. Таким образом, Мега получил формальный повод не слушаться Шебы и с готовностью присоединился к бойкоту.
– Что это ты затеяла? – прошипел Мега, как только Мата и Психо проскользнули в домик. Мата только зашипела в ответ и, выглянув из дверцы, внимательно оглядела окрестности – убедиться, что не привлекла к себе ничьего внимания. Психо мелко дрожал, однако нашел в себе силы жалко улыбнуться Меге.
– Вот что, Мега,– заявила Мата, поворачиваясь к нему. – Расскажи Психо все, что мы с тобой знаем.
На мгновение Мега задумался, не уйти ли ему вовсе: Мата разговаривала с ним уже не как равный с равным – она пыталась указывать ему, как поступать.
– Ты ведь знаешь, что он шпионит для Старейшин? – спросил он, приподнимая трепещущую верх-нюю губу и обнажая зубы в знак крайнего презрения.
– Нет, нет, я не шпион! – вставил Психо своим писклявым голосом. —Честное слово! Я просто вел себя так, чтобы все думали, будто я действительно все вынюхиваю, а потом докладываю Массэму. Иначе они бы до сих пор меня кусали и колотили. На самом деле я всегда был на твоей стороне, Мега. Спроси Мату – она верит мне.
– Заткнись, недоносок! – коротко и властно перебил Мега. – Ну, что скажешь? – обратился он к Мате.
– Он говорит правду, Мега. Психо на нашей стороне, иначе я никогда не привела бы его сюда.
– Я же говорил! – торжествующе пискнул Психо и отпрянул, когда Мега, лязгнув зубами, сделал быстрое движение в его сторону.
– Ну, хватит! – резко сказала Мата. – Ты должен понять, Мега, понять и принять тот факт, что самых фанатичных и преданных сторонников ты можешь найти только на дне нашего общества. Все революции так
начинались – с обиженных, презираемых, самых недовольных и уродливых. Основная масса присоединяется к. революции позднее – когда она становится предприятием относительно безопасным. Перед тобой, Мега, стоит серьезная проблема, и Психо вполне по силам ее решить. Нравится он тебе или нет – это меня не волнует. Я сама его недолюбливаю, но он нам нужен. Это реальный факт, а все прочее не стоит внимания.
Мега уставился на нее в крайнем удивлении. Мата не только читала ему нравоучения, она обсуждала Психо так, словно он был неодушевленным предметом. Возможно, Психо был не слишком приятным типом, но все же он был норкой, a Меге на роду было написано вести за собой всех норок – и хороших, и плохих.
– Хочешь, я скажу тебе правду? – продолжала тем временем Мата, с презрением поглядывая в сторону Психо. – Боюсь только, что она не очень приятная. Что бы Психо ни утверждал сейчас, он был шпионом и соглядатаем Старейшин, но сейчас он на нашей стороне, потому что с нами его шансы на достойную жизнь предпочтительнее.
Психо испуганно и виновато стрельнул глазами в сторону, а Мега с трудом подавил дрожь. Больше всего остального ему не нравились в Психо именно глаза. Они были заметно светлее, чем черные как смоль бусинки остальных норок; к тому же им недоставало живого, яркого, как у пуговиц, блеска. Глаза Психо напоминали по цвету тусклую сталь; когда же на них падал свет, они подергивались туманной дымкой, и сквозь эту муть было совершенно невозможно разглядеть, что у этого маленького ублюдка на уме.
Но это было еще не все. Психо обладал маленькой и чересчур костистой головкой; остроконечной, сильно задранной вверх мордочкой и крупными неровными зубами, которые бросались в глаза каждый раз, когда Психо улыбался, и производили впечатление неясной угрозы.
– Честное слово, Мега, я пришел помочь тебе! – умоляющим голосом пропищал Психо, подскакивая на месте. – У меня, видишь ли, есть одна идея, и я уверен,
что в твоем случае она сработает как надо. Дай мне только рассказать тебе о ней, и увидишь…
– Как много он знает? – спросил Мега у Маты.
– Не много, – холодно отозвалась та. – Но достаточно, чтобы обратиться ко мне с предложением.
– Вот как? – Мега пожал плечами и повернулся к Психо: – Ну, что там у тебя? Выкладывай!
Глаза Психо тускло блеснули.
– Хрень! – пропищал он и негромко хихикнул, по своему обыкновению – без видимой причины.
Мега раздраженно передернул кожей на спине и посмотрел на Мату расширенными от бешенства глазами. Хрень? Да что он хочет этим сказать?!
– Я имею в виду, что весь этот диспут – хреновина, и ты должен именно так к нему отнестись! – торопливо прибавил Психо и, захихикав еще громче, несколько раз подпрыгнул на месте. – Сначала ты дашь Старейшинам возможность изложить свою точку зрения. Потом, когда они кончат, ты должен встать и сказать как можно громче: «Все это хрень!» Понимаешь, как это тонко и умно?
– Нет, – искренне признался Мега.
Он любил забористые словечки, однако не видел, чем они ему могут помочь. Мата, должно быть, повредилась в уме, если рискнула связаться с этим придурком.
– А потом ты скажешь, что это даже не хрень, а полная хреновина! Это даже еще лучше, – добавил Психо.
– Почему же лучше? – озадаченно переспросил Мега.
– Потому что это еще более привязчиво, – хихикнул Психо.
– Ты лучше не раздражай меня, проклятый недомерок! – проворчал Мега, чувствуя, что не только зол, но и разочарован до глубины души. Идея Психо казалась ему совершенной… хреновиной.
– Выслушай же его!
Голос Маты напоминал щелчок бича, и Мега машинально повиновался.
– Валяй дальше,– вздохнул он.
– Помнишь, когда мы были совсем маленькими, я рассказывал тебе, как я обдумываю обходные пути? Я думаю во все стороны сразу, если можно так выразиться, а не как остальные норки, чьи мыслительные процессы движутся по кратчайшей прямой.
Мега едва не застонал в голос. В свое время он пытался постичь этот способ мышления, но увидел, что ничего путного у него не выходит. Впрочем, когда он поделился своей бедой с Шебой, она успокоила его.
«Именно поэтому я и хочу, чтобы ты держался с Психо по-дружески, – сказала она. – Уметь думать обо всем сразу и отыскивать обходной маневр – весьма полезно, но слишком трудно. Это не для тебя, сын мой, такчто предоставь это Психо. Твоя задача – оставаться самимсобой».
С тех пор Мега так и поступал.
– Давай взглянем на твою проблему под другим углом,– продолжал Психо.– Скажи откровенно: разве наши сверстники-норки – могучие интеллектуалы? Разве они способны сосредоточиться на какой-то важной проблеме? Разве они задумываются о чем-то серьезном?
Мега хорошо знал ответ на все эти вопросы. Молодые норки только и делали, что резвились на площадке и старались обратить любую проблему в шутку, чтобы ♦хорошо посмеяться».
– Все наши сверстники – это сборище веселых горлопанов и озорников, верно? – продолжал Психо, не дожидаясь ответа. – Давай смотреть правде в глаза: их интересует только еда, проказы и бессмысленная жестокость, хотя в последнее время они недополучают даже этого. Взгляни, какую жизнь они влачат! – воскликнул Психо. – Она так скучна, что от нее облезть можно! Если не считать полнолуний, наши сверстники молчат и ведут себя тихо только потому, что им не приходит в голову что-то предпринять, а подтолкнуть их на правильный путь некому.
– Ну и как нам использовать твою «хреновину»? – с неохотой осведомился Мега.
– Мы постоянно слышим разговоры о восстании, Мега, – с готовностью пояснил Психо. – Но они никогда ничем не кончаются, потому что все это пустая болтовня изначально разочарованных и бессильных одиночек. Но что будет, если мы начнем с шутки и попробуем представить революцию как шикарное развлечение? Тогда серые массы будут с нами, не так ли? Диспут со Старейшинами – если допустить до настоящего диспута – ты обязательно проиграешь. Но если ты будешь на все их доказательства твердить только: «Хреновина это, господа хорошие!» – вот тогда ты с самого начала повернешь дело в свою пользу. Вместо навязшей в зубах доктрины норки получат развлечение, которого им так не хватает.
– Но «хреновина» это не ответ! – возразил Мега. – Это же просто глупое слово, которое ничего не означает.
– Разумеется, это ответ! – Психо захихикал как бешеный и запрыгал по гнилой соломенной подстилке. – И совсем даже не глупый – вот в чем дело! Меньше всего наши норки хотят слышать умные и скучные истины. А знаешь, что они хотят слышать?
– Что-то, над чем можно хорошо посмеяться! – медленно проговорил Мега.
«Может быть, – подумал он, – Психо действительно нашел неплохой выход».
Глава 16. ЗАШИКАЛИ!
Усевшись на нижнем суку Могучего дуба, Филин с нетерпением ожидал своего дебюта в роли Постоянного Исполнительного Председателя. После долгих размышлений он решил использовать свою устрашающую внешность, для того чтобы продемонстрировать собранию «твердость и неуклонную решимость», на чем так настаивал Дедушка Длинноух. Филин уже догадывался, что для этого необходимо лишь почаще топорщить перья, вращать глазами, громко клекотать и шипеть. Пробные
уловки действовали на лесных жителей безотказно – они пугались вплоть до полной потери способности двигаться.
Представление собранию нового Председателя прошло гладко. Кролики из «Союза Радуги» даже вежливо похлопали Лопуху. Но не успело собрание открыться по-настоящему, как Филин – несмотря на свои самые лучшие намерения – сел в лужу. Он терпеливо выслушал чушь, которую нес кролик Лютик, бывший спикером какой-то идиотской группировки с громким названием *Тля Начеку», но, когда на пень взгромоздилась бойкая полевка, Филин почувствовал, что ему все труднее и труднее сдерживаться. До этого момента ему казалось, что больше других его будут раздражать завирушки, и потому он оказался совершенно не готов к длинной обличительной речи, направленной против всех хищных птиц вообще и филинов в частности, которой разразилось это хлопотливое серое существо, выступавшее от имени группировки «Полевки Против Насилия». Его раздражение росло и росло по мере того, как мышь сыпала обвинениями в адрес хищников.
– …Злобные, жестокие, мстительные, грубые, бессердечные, кровожадные, хищные, преступные, свирепые, беспощадные твари, приверженные беспочвенному садизму, лишенные всех и всяческих чувств, свойственных нормальным диким существам, без устали злоумышляющие против нас, мышей и полевок, посвятившие все дни свои – а пуще всего ночи – истреблению мышиного рода.
Это было чудовищно – и несправедливо к тому же, – и Филин не выдержал. Соскочив со своего сучка, он круто спикировал вниз и схватил горластую докладчицу своими кривыми когтями. Подбросив полевку высоко вверх, он раскрыл клюв пошире и, поймав ее на лету, проглотил.
Как только пронзительный крик мышки замер словно обрезанный, потрясенное сборище на поляне затихло. –Алчный хищник подтвердил то, что говорилось о нем и «го породе! Он нарушил основное, обязательное для всех правило, благодаря которому собрания на Большой поляне были возможны! «Ни одно существо, – гласил Закон Номер Один, – не должно поедать другие существа, пока идет собрание». Протокол требовал изгнания нарушителя, но главная закавыка была в том, что в качестве Постоянного Исполнительного Председателя именно Филин и должен был решать, какой следующий шаг должно предпринять собрание.
Филин тем временем продолжал стоять на Пне, чувствуя себя круглым идиотом. Он был крайне горд тем, как ловко и аккуратно поймал эту наглую мышь, и в то же время в душу его закрадывалось подозрение, что это не совсем те «решительность и твердость», которые могли быть одобрены Дедушкой Длинноухом. В своем рвении Филин переступил черту дозволенного, поэтому его нисколько бы не удивило, если бы кролики прогнали его прямо сейчас. Вместо этого Лопух махнул ему лапой, показывая, что он может вернуться на свой сук и вызвать следующего оратора.
Филин взмыл обратно на дуб и взмахнул широким крылом, приглашая на Пень завирушку. Вспорхнув на импровизированную трибуну, серая птичка зачирикала что-то от лица «Сороконожьего Дела».
Пока ее тоненький голосок разносился над поляной, Лопух и Филин старательно отводили глаза, боясь встретить взгляды потрясенных до глубины души кроликов из «Союза Радуги». Они сидели на траве, подняв в знак протеста передние лапы, и покорно слушали обстоятельный доклад завирушки о тонкостях работы подкомитета, решавшего, какой из множества ног сороконожки должны пользоваться для голосования.
На этот дурацкий вопрос в повестке дня Лопух обратил внимание Филина еще до заседания. Началось все с жалобы «Слизней за Прогресс», обвинивших сороконожек в том, что они якобы используют при голосовании все свои ноги, имея целью увеличить политическое влияние своей фракции. В результате появился специальный подкомитет, в задачу которого входила разработка подходящего способа голосования для слизней, которые, ввиду отсутствия ног и прочих конечностей, оказались ущемлены в правах. Филин заметил на
это, что у слизней, видать, и мозгов не богато, но Лопух строго упрекнул его за несдержанность, заметив, что подобные высказывания «политически ошибочны». Это выражение ученого кролика Филин отнес туда же, где уже хранились «дремократия», «элитизм» и «вопреки», как еще одну загадку, которую ему предстоит разрешить в будущем.
– Мы предлагаем, – пищала тем временем завирушка, – чтобы слизни сжимались в шар, в случае если они голосуют contra (это значит – «против»), и вытягивались во всю длину, если голосуют pro (то есть «за»). Заодно подкомитетом был разработан и метод голосования для виноградных улиток, которые могут выставлять один рог, когда голосуют «против» (то есть contra), и оба рога, когда выносят решение pro, то есть, попросту говоря, «за». Пребывание внутри раковины будет расцениваться как «воздержался»…
Пока завирушка раскланивалась под вежливые аплодисменты собравшихся, среди кроликов из «Союза Радуги» возникло стихийное массовое движение, причем по направлению к Пню. Собрание могло вот-вот выйти нз-под контроля, но Филин слегка приподнял когтистую лапу и остановил их на полпути, а вскочивший Лопух быстро процитировал какое-то путаное правило, согласно которому дебаты по поводу инцидента с ныне покойной полевкой противоречили регламенту заседания. Взгляды присутствующих немедленно обратились на Постоянного Исполнительного Председателя, который тут же открыл пошире свои огромные глаза, негромко зашипел и несколько раз кивнул головой в знак того, что поддерживает Большую Задницу. Этого хватило, чтобы оппозиция быстренько присмирела, а Филин только теперь понял, какое потрясающее значение имел для поддержания порядка его непреднамеренный жест. Когда собрание более или менее вернулось в спокойное русло, он принялся экспериментировать и обнаружил, что каждое его движение приводит к тому, что докладчики нервно замолкают, а слушатели застывают на месте. В конце концов это ему наскучило, и он принялся рассеянно искаться в пуху под крылом. Лишь оторвавшись
от этого приятного занятия, Филин обнаружил, что его манипуляции повергли присутствующих в состояние, близкое к кататоническому ступору.
Однако простого его присутствия оказалось все-таки недостаточно, чтобы сдержать бурю возмущения, поднявшуюся, когда Лопух предложил свой принцип «меха и перьев». Правда, жабы и лягушки, которым было кулуарно обещано восстановление в правах после принятия поправки, почти не шумели, но зато пушистые придурки из «Союза Радуги» устроили настоящую демонстрацию протеста. Как впоследствии заметил Лопух, «Союз Радуги» в первый и последний раз сумел объединить составляющие его разнородные фракции. Божьи коровки на время оставили внутриплеменные разногласия по поводу сравнительных достоинств надкрыльев с двумя, семью и десятью пятнами; слизни и улитки позабыли о новом методе голосования и чертили слизью по траве яростные иероглифы гнева; колонны муравьев в полном боевом порядке маршировали вверх и вниз по стволам деревьев, а черви угрожающие корчились в листве.
Лопух, не обращая никакого внимания на эти проявления возмущения и недовольства, немедленно поставил свое предложение на голосование. Филин выждал, пока обновленная оппозиция снова обратит свои взгляды на него, и, выпучив страшные, черные, с оранжевым ободком глаза, встопорщил перья и зашипел пронзительно и жутко. Эффект вышел потрясающий: всякий шум на поляне мгновенно прекратился и собравшиеся оцепенели от страха.
Но только не сторонники Лопуха! Эти были заранее предупреждены и готовы действовать. По предложению Большой Задницы накануне вечером верные ему кролики собрались на потаенной лесной прогалине, и Филин раз за разом показывался им в своем самом устрашающем виде, понемногу приучая их справляться со своим страхом. И эта тренировка себя оправдала: теперь, когда в качестве Исполнительного Председателя Филин призвал голосовать за вынесенное предложение, сторонники Лопуха оказались единственными существами на поляне, еще способными двигаться. Сочтя выставленные ими лапы, Филин немедленно предложил голосовать «против», присовокупив к своим словам короткое, но довольно пронзительное и недвусмысленное шипение. Когда в ответ не шевельнулся ни один усик, не поднялась ни одна нога или челюсть-мандибула, он объявил, что количество проголосовавших «против» равняется нулю, и быстренько закруглился, сказав, ч"то предложение Лопуха принимается и что на этом заседание свою работу заканчивает.
Только теперь с разных концов поляны донеслись крики протеста, но было уже поздно. Существа без перьев или меха хоть и остались «равными среди равных», на чем так горячо настаивали их пушистые представители, были надолго, если не навсегда, исключены из числа участников законотворческого процесса.
