Текст книги "Норки!"
Автор книги: Питер Чиппендейл
сообщить о нарушении
Текущая страница: 37 (всего у книги 39 страниц)
Глава 66. ДОЛГИЙ ПУТЬ ДОМОЙ
Лесным жителям совсем не хотелось наблюдать вблизи операцию по зачистке Плато, из-за которой лес до самого вечера буквально кишел людьми. Пусть они были их спасителями, но старое правило *Держись от людей подальше!» возобладало, и каждый старался забиться поглубже в нору, в дупло или под листок, пока люди прочесывали лес, разыскивая разбежавшихся собак и лошадей. К щелкунам и охотникам в красных пиджаках присоединилось столько народу, что к вечеру по лесу пронесся невероятный слух, будто рабочие снова вернулись. На шоссе скопилось невиданное количество грохоталок – даже больше, чем в дни, когда звезда Альфонса еще не закатилась.
Когда люди принялись методично и безжалостно уничтожать Плато, лесные жители содрогнулись от ужаса. Для начала люди разрыли и обрушили все норы и подземные галереи, а потом, запустив свои жужжал-ки, повалили Кривой бук и распилили на части упавший в реку ясень. Самые большие куски стволов они столкнули в воду, чтобы выловить их ниже по течению и погрузить на грохоталки, а верхушку, ветки и остатки растоптанного лошадьми чучела кролика сложили в кучу в центре Плато.
Но настоящий кошмар начался потом. Люди прикатили на Плато новую машину, какой лесные жители не видели никогда. Пока одни медленно толкали ее между деревьями вверх по склону, другие полили Плато какой-то едко пахнущей жидкостью. Установив свою машину на краю Плато, люди немного повозились с ней и вдруг отпрянули, когда она внезапно фыркнула и ожила. Из пасти ее с грозным ревом вырвался длинный алый язык огня, и люди кинулись к деревьям, словно машина напугала и их. Только один человек, который управлял этой страшной штукой, остался. Сначала он направил язык пламени вверх и только потом опустил его к земле, полосуя траву короткими сердитыми ударами. В следующее мгновение с поверхности Плато рванулся в небо огромный красно-черный огненный шар, который, казалось, жил своей собственной жизнью. Мгновенно вспыхнула трава и рассыпались горячими искрами оставшиеся от деревьев ветки, жадные ручейки желтого пламени разбежались во все стороны, воспламеняя разлитую по земле жидкость, и остановились, только достигнув края Плато. Длинный огненный язык из машины продолжал хлестать по выжженной земле, и листья на деревьях сначала затрепетали от жара, потом съежились и почернели, почти мгновенно обратившись в хрустящий пепел.
Люди бросились затаптывать задымившуюся по периметру Плато траву. Между тем свирепый рев огненного урагана стал еще громче, и куча ветвей в центре, уже давно превратившаяся в гигантский костер, отозвалась громким шипением, треском и щелчками сгорающих в нем листьев и сучков. Желтое пламя приплясывало на почерневших костях Кривого бука и поднималось все выше вместе с густым серым дымом, которого становилось все больше, пока само солнце не померкло, застланное его плотной пеленой. Четкие силуэты людей превратились в размытые уродливые тени, едва видимые в этих неестественных сумерках; эти тени носились среди серых туч и размахивали неправдоподобно длинными руками-крыльями, крича от восторга и подбадривая друг друга. Прошло еще немного времени, и из серых дымовых туч посыпались на лес хрустящий теплый пепел и клочья жирной черной сажи, покрывавшие землю тонким слоем и повисавшие на листьях и траве, и даже на темной поверхности речной заводи образовалась нечистая серая пленка. Тем временем дым от пожарища поднимался все выше, и область, захваченная этими странными осадками, становилась все шире, так что очень скоро во всем лесу не осталось ни одного уголка, где не пахло бы гарью и где на зелени листвы не лежали бы пепел и зола этого погребального костра.
Когда огонь догорел, люди начали расходиться. Они возвращались через лес маленькими группами, по два-три человека в каждой, несли на плечах своих тяжелые инструменты и сдержанно переговаривались и кивали, как будто поздравляя друг друга с удачно выполненной работой. В том, как они уходили, было что-то бесповоротное, окончательное, и лесные жители быстро это поняли. Выползая из своих потайных мест, норок и убежищ, они переглядывались и шептали с облегчением:
– Ушли! Они ушли!
Некоторые были не прочь подобраться к Плато поближе, но охотников походить по той самой земле, которая была для них запретной на протяжении стольких месяцев, почти не нашлось. Одна или две мыши все же отважились пройтись по горам хрустящего пепла, но тут же вернулись, потому что даже под их легкими шагами эти курганы обрушивались, превращаясь в прах и пыль. Кроме того, обожженная земля все еще излучала жар, а в середине Плато дотлевали, перемигиваясь, багровые угли, поэтому лесные жители благоразумно отступили, предпочтя взирать на эту пустыню с почтительного расстояния.
Нет, люди положительно знаЛи, что такое хорошая работа! Норочья колония попросту перестала существовать. И она, и ее обитатели – и мертвые и живые – исчезли, словно их никогда и не было. От них остался только черный, выжженный круг, пропахший гарью и смертью, и от этого запаха в душах лесных жителей все холодело. Но нелегко было представить себе, что совсем недавно именно здесь билось и волновалось злое сердце королевства ужаса и смерти, в которое превратили норки их лес. И вместе с тем легкая аура недоброго незримого присутствия стала неотъемлемой приметой этого места.
Ах, если бы только храбрый лис задержался, чтобы обитатели леса могли поблагодарить его, но нет – Фредди, наверное, был уже далеко, на пути к своему таинственному городу. Жаль. Филин чувствовал, что будет скучать без своего старого друга. Может быть, однажды он попробует навестить его, решил Филин, но сразу засомневался. Он был слишком потрясен, почти испуган, когда Фредди рассказал ему о своем намерении переселиться поближе к людям.
– Ты не должен переселяться туда! – воскликнул пораженный Филин.
– Если я все равно собираюсь переселяться, то почему бы не туда? – улыбнулся Фредди. – Кроме того, когда рабочие вернутся, здесь тоже станет довольно многолюдно.
Заговорив об этом, лис затронул вопрос, который вот уже некоторое время на давал Филину покоя. Потеряв Альфонса, Старый Лес перестал быть уникальным. Значит ли это, что люди с жужжалками и копалками непременно вернутся? «Да!» – не сомневался Фредди. «Не знаю…» – считал Филин. «Нет!» – таково было мнение Кувшинки.
Новая Предводительница Общества Сопричастных Попечителей, которой не было ни видно ни слышно, пока в лесу хозяйничали люди, в последнее время снова развила бурную деятельность. После того как Филин отказался председательствовать на общем лесном собрании, она тут же принялась возражать, и, когда вокруг собрались любопытствующие, он понял, что Кувшинка проводит свой митинг явочным порядком. Но Филин решил: пусть идет как идет. На сей раз у него было что сказать Сопричастным Попечителям и остальным.
– За освобождение от норок вы все должны поблагодарить Фредди, – заявил он. – Это была целиком его идея, и он сам осуществил ее, проявив при этом недюжинную отвагу. Боюсь только, что лис больше не живет в этом лесу, поэтому лично пожать ему лапу вы вряд ли сумеете. Фредди давно задумал переселиться в большой человеческий город. Некоторые птицы знают, о чем я говорю, – он расположен на расстоянии пяти долин от нашего леса. Могу лишь добавить, что мы желаем ему удачи!
В ответ на его слова раздались жиденькие аплодисменты. К этому времени многие лесные жители уже разобрались что к чему, однако, для того чтобы воспринять рыжего ренегата как героя, им требовалось значительное умственное усилие.
– Фредди действовал, руководствуясь исключительно своими собственными интересами, – безапелляционно заявила Кувшинка. – Он хотел отомстить охотникам. Что касается нас, Сопричастных Попечителей, то мы всегда действовали бескорыстно.
– Ты что, даже не хочешь признать, насколько лес ему обязан? – недоверчиво переспросил Филин, которому показалось, что он ослышался. В следующую секунду он очень разозлился из-за, того, как ловко эта уродина ухватилась за то, что действительно было для лиса главным.
– Обязан? Ему? – с еще большей надменностью проговорила Кувшинка. – Ничем мы ему не обязаны! Норки все равно собирались уходить, это был лишь вопрос времени. Ни одно живое существо не может вести себя так, как они, и не понять в конце концов ошибочности своего поведения. Да и люди в конечном итоге поступили бы так же.
– Почему ты так уверена? – спросил Филин, с трудом сдерживая бешенство.
– Потому что я точно знаю! – крикнула Кувшинка, в свою очередь начиная сердиться. – Случиться могло все, что угодно. Не понимаю, почему надо быть таким пессимистом, когда гораздо разумнее было бы проявить лучшие стороны своей натуры и смотреть в будущее с радостью и оптимизмом?
– Потому что ваш кроличий оптимизм – это полное гуано! – взорвался Филин. – Потому что ваш оптимизм – это просто набор громких фраз, слушать которые приятно, но за которыми не стоит ничего, кроме воздуха. Ты нарочно выпячиваешь долготерпение и «бескорыстие», чтобы потом можно было все, что произошло, поставить в заслугу Попечителям. Если люди не вернутся в лес – то благодаря вам. А если вернутся? Тогда ты просто отойдешь в сторонку. «По крайней мере мы старались!» – прохнычешь ты, прежде чем обвинить меня и таких, как я, в том, что мы навлекли на лес беду, когда не сложили крылья и не приняли вашу дурацкую точку зрения, которую ты называешь «оптимизмом».
К этому моменту Филин был уже совершенно вне себя, и главным образом потому, что попался в ловушку, позволив себе рассердиться. Кажется, Кувшинка тоже это поняла, и на ее морде расцвела самая глупая улыбка из всех, какую он когда-либо видел.
– Ты, Филин, слишком нетерпелив, – покровительственным тоном сказала она. – Как и все хищники, ты, наверное, никогда не поймешь, что дождаться чего-то может только тот, кто ждет.
– Нет, я не собираюсь ждать! – прошипел Филин злобно. – И вам не советую. Нам нужно выследить норок!
Жители леса упрямо смотрели в землю. Кувшинка как раз собиралась что-то сказать, когда на поляну, отдуваясь, вышел Борис.
– Ты, кажется, говорил, будто мы должны разыскать норок? – прокричал он. – Это неправильно, Филин! Ты ошибся, ошибся, ошибся! Давайте забудем о них как можно скорее! Хорошо, что избавились, – вот и все, что можно – и нужно! – сказать по этому поводу.
– Но ведь для тебя это хороший шанс отличиться, Бо! – возразил Филин, припоминая, как Барсук испугался и раздумал атаковать Плато. – Норки разбиты и деморализованы, и мы можем даже попытаться прикончить их сами. Или опять навести на них людей. Не знаю, как остальные, но я твердо решил преследовать норок до тех пор, пока их в землю не вгоню.
– Да ты просто одержимый! – сердито прокричал барсук. – «Держись от них подальше любой ценой!» – помнишь? Тебе не приходило в голову, что этот основной принцип, спасший столько жизней, относится не только к людям, но и к норкам? Вот в чем была твоя главная проблема, Филин. Ты никогда не умел «держаться подальше» от чего бы то ни было. И до сих пор не научился.
Лесные жители, почувствовав, как глубока нанесенная обида, молчали. Одна только Кувшинка поспешила воспользоваться представившейся ей возможностью.
– Скажи хоть ты ему, Бо! – воскликнула она и победно ухмыльнулась. – Видишь, Филин, даже барсук понимает, что здравый смысл в конечном итоге неизменно торжествует.
Но Борис не спустил ей этой попытки навязать ему свою точку зрения.
– Не лезь ко мне со своим здравым смыслом, трепло ушастое! – рявкнул он, делая шаг в сторону Кувшинки. – И к Филли тоже. Теперь, когда норок нет, пора избавить лес и от тебя!
Крольчиха слишком поздно поняла, что своим выступлением обратила гнев барсука на себя. Она неуверенно попятилась, завирушки вспорхнули на безопасный куст, а остальные кролики дистанцировались от Кувшинки, оставшись стоять где стояли.
– Прошу тебя, Борис, будь благоразумен,– пробормотала она, улыбаясь еще более глупо и фальшиво, чем когда-либо.
Но было уже поздно. С проворством, которого нельзя было предположить в этом флегматичном увальне, барсук забежал ей за спину и сомкнул зубы на огром-
ной кроличьей заднице. В следующее мгновение он несколько раз тряхнул головой, и Кувшинку с силой мотнуло из стороны в сторону. Крольчиха пронзительно заверещала, и Филин, не без удовольствия наблюдавший за расправой, решил, что это визжит в ней уязвленная гордость. Кажется, Борис не собирался отпускать свою жертву, он был настроен решительно и не намеревался проявлять ни великодушия, ни милосердия.
– На помощь, о Сопричастные Попечители! – умоляла Кувшинка потрясенных кроликов и завирушек, тщетно пытаясь вырваться.
Но никто не пошевелился. Филин как раз начал задумываться, не вмешаться ли ему, когда Борис неожиданно выпустил жертву.
– А теперь, – прорычал он, – беги, старая, болтливая, глупая трепачка! И поживее, пока я не откусил тебе хвост!
Затравленно оглядевшись, Кувшинка метнулась к кустам. На ее огромном заду набухали красным два огромных рубца, и Борис, провожавший ее взглядом близоруких глаз, широко, с удовольствием улыбнулся.
– Давно пора было это сделать, – удовлетворенно пробормотал он и быстро пробежал языком по брылам, собирая с них серый кроличий мех, который тут же с отвращением выплюнул. – Теперь ее ни с кем не перепутаешь, – кивнул Борис самому себе. – Эти следы останутся у нее до самой смерти.
Филин тепло улыбнулся барсуку.
– Ну что?! – грозно рявкнул Борис, поворачиваясь к оставшимся на поляне травоядным. – Будет кто-нибудь скучать по этой дуре?
Сопричастные Попечители с несчастным видом затрясли головами.
– Тогда сделайте одолжение – проваливайте. Брысь! – прикрикнул он.
Испуганные существа стремительно разбежались, а Борис подковылял к Филину.
– Прости, если я тебя расстроил,—. извинился он. – Ты же знаешь, как я не люблю этих трепачей.
Поверь, больше всего мне хочется, чтобы все вернулось на круги своя, чтобы все опять было нормально. Как всегда.
Филин почувствовал себя неловко. Он подозревал, что барсук был недалек от истины, когда назвал его одержимым. Филин не думал об этом раньше, но теперь он с. неожиданной остротой почувствовал, какая зияющая пустота образовалась в его жизни с уходом норок. Даже не так: исчезла целая сторона жизни, темная сторона, на которой, как подсказывал здравый смысл, задерживаться не стоило. Но он не мог, не мог не думать об этом!
– Я все равно буду пытаться их разыскать, – сказал он так мягко, как только сумел.
– Ну и ищи! – вскричал Борис, мигом свирепея. – Ищи, если тебе так неймется! Но только не забудь сделать так, чтобы норки знали: это интересует тебя одного! Никто из нас не имеет ничего против них! Больше не имеет…
Оставшись наедине с Ракой, Филин некоторое время сидел молча, погруженный в невеселые размышления. Может быть, думал он, хоть Рака чем-то поможет?
Но именно Рака, которая радостным карканьем приветствовала изгнание Кувшинки, заговорила первой.
– Я, как и Борис, просто-напросто боюсь, – сказала она неожиданно тихим голосом. – И я тоже хочу, чтобы все это уже закончилось – сегодня, сейчас. Фредди совершил ради нас подвиг, так почему бы не поставить точку на этой высокой ноте?
– Как ты не понимаешь! – воскликнул Филин, едва сдерживая разочарование. – Если мы не найдем норок, они придут в себя и нападут, когда мы меньше всего ждем.
– Совершенно верно! – каркнула Рака, начиная сердиться. – Все может повториться, но пока мы можем просто жить. Просто жить, понимаешь ты?!. Нормальная жизнь вместо постоянной тревоги и страха перед буду-
щим. Жизнь слишком коротка, Фил, и, если постоянно тревожиться о будущем, можно просто-напросто сгореть.
Филин готов был ответить резкостью, но сдержался. «Почему, – недоумевал он, – почему все начали ссориться теперь, когда они победили?»
– Что случилось, Рака? – в отчаянии спросил он. – Почему все разваливается?
– Не знаю, Фил, – мрачно откликнулась она, но по ее голосу можно было понять, что она успокаивается. – Я заметила это по своим сородичам-грачам, когда вернулась сюда с Альфонсом. Я не могу сказать тебе точно, в чем дело, но с тех пор, как в лес пришли сначала норки, а потом и люди, все стали относиться друг к другу хуже. Во всяком случае – с большим безразличием…
– Главная беда с вами, женщинами, что вы не любите острых углов. Вам постоянно хочется, чтобы все вокруг было мяконьким да гладеньким! Помнишь, Маргаритка проповедовала это гуано насчет вежливости и всего прочего? Так вот, Рака, мир стал совсем другим, и, чтобы жить в нем, надо быть жестким, сильным, надо уметь идти к своей цели. И мне казалось, что норки должны были научить нас этому, как ты думаешь?
Рака грустно посмотрела на него, но ничего не сказала.
– Так ты полетишь со мной или нет? – почти крикнул Филин.
Рака продолжала рассматривать его с самым мрачным видом.
– Ты готов перешагнуть через что угодно? – спросила она наконец.
– Готов и перешагну! – выкрикнул с вызовом Филин и яростно захлопал крыльями, стараясь поскорее взлететь.
Небо, как назло, заволокло черными тучами, и начавшийся ливень сократил видимость почти до нуля.
Филин выругался. Ему следовало вылететь на поиски норок раньше. Дождь наверняка смыл следы, и Филину не оставалось ничего другого, кроме как вернуться в свое дупло раздумывать о непредвиденных трудностях, которые могут осложнить и без того нелегкие поиски. Он видел, как норки разбегались от Плато, но в какую сторону они пошли, после того как объединились? И как далеко успели уйти? Все зависело, конечно, от того, многие ли из норок ранены и насколько серьезно, но об этом Филин мог только гадать. Конечно, норки могли бросить раненых, могли даже разделиться на группы, причем каждая двигалась бы своим путем, но Филин почему-то был уверен, что они продолжают держаться вместе.
– Ничего не нашел? – сочувственно спросила Юла, когда мокрый Филин пролез в дупло, едва не поскользнувшись на скользкой коре прилетной ветки.
– А ты как думала? – раздраженно буркнул он в ответ, энергично встряхиваясь. – Впрочем, отступать я не собираюсь, – сурово добавил он, глядя супруге прямо в глаза.
– Конечно, – негромко отозвалась Юла. – Ты и не должен отступать, пока не выяснишь все точно. Только после этого ты сможешь выбросить норок из головы и вернуться ко мне.
– Разве я был не с тобой, Юла? – удивился Филин. Такого важного и серьезного разговора не было у них уже давно.
– Нет, ты был не со мной. Ты был далеко, и ты сам не понимаешь – и вряд ли когда-нибудь поймешь, – как далеко. В последние несколько месяцев ты был рядом – и вместе с тем тебя не было.
Филин молча вглядывался в непроницаемую пелену дождя. Юла говорила таким сочувственным и ласковым голосом, что можно было подумать – это не она, а какая-то другая птица. Нет, не другая птица, а прежняя Юла, какой она когда-то была, – заботливая, понимающая, любящая. И все-таки, прежде чем поверить в ее волшебное преображение, Филин должен был разрешить главную проблему.
– Почему ты не поддержала меня, Юла? – мягко спросил он.
– Потому что ты сам оставил меня, Филли. Я хотела быть с тобой, но ты не брал меня, а потом я убедилась, что ты уходишь далеко, куда я не могла за тобой последовать. И никто другой тоже не мог. Тебе пришлось одному добираться.
Филин продолжал всматриваться в дождь. Капли воды громко барабанили по листьям и по земле, и он с трудом слышал слова Юлы.
– И где я теперь? – спросил он, перекрывая шум дождя. Неожиданно ему захотелось услышать от Юлы какой-нибудь совет или просто доброе слово.
– Ты возвращаешься, Филли. Возвращаешься ко мне и ко всем остальным тоже.
Филин почувствовал, как его захлестывают нежность и теплота.
– И ты… рада моему возвращению, Юла? – спросил он.
– Конечно, – улыбнулась она. – Я всегда любила тебя и до сих пор люблю. Я должна тебе сказать… что бы я ни говорила, я никогда не считала тебя наседкой. Иди-ка лучше сюда и дай мне обнять тебя как следует. Я знаю, как тебе было трудно. Как хорошо, что все это почти закончилось.
Филин улыбнулся в темноту и запрыгал по полу дупла к гнезду. Должно быть, Юла совсем недавно прибрала здесь, а он и не заметил. Гнездо показалось ему уютным и теплым, но нежные объятия Юлы были еще уютнее. Как же он соскучился по ней!
– Весь лес снова принадлежит нам, Филли, – напомнила Юла и заговорщически подмигнула. – Может быть, стоит вспомнить старое доброе время?
– Я хотел бы сначала слетать в одно место, – неуверенно пробормотал он, чувствуя всем телом ее уютное, домашнее тепло. – Ты разрешишь?
– Конечно, любимый, – шепотом ответили Юла. – Разве я когда-нибудь мешала тебе делать то, что нужно? Зато когда ты вернешься, мы сможем делать то, что нам хочется.
