Текст книги "Реликвии тамплиеров"

Автор книги: Пип Воэн-Хьюз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 26 страниц)

Глава девятая

Меня разбудило тепло солнечных лучей на лице – это было отнюдь не то пробуждение, что наступает после доброго ночного сна, но внезапно обрушившийся на меня внешний мир: полное забвение, а в следующий миг шум, запахи, жар и головокружение. Я лежал на спине, подо мной было что-то мягкое. Я смотрел вверх, на небо ярко-синего цвета, и моей первой мыслью было, что я проспал много часов подряд, проспал начало занятий и в школе меня непременно здорово накажут. Потом я заметил, что все вокруг покачивается, и хотя голова у меня кружилась, как после хорошей пьянки, вызывающие тошноту подъемы и спуски проистекали откуда-то снаружи, а не только изнутри меня самого. Я стал оглядываться по сторонам, но острая боль в шее заставила меня прекратить это занятие. Я скрипнул зубами и повернул голову немного вбок. И увидел нечто. Ствол дерева, весь опутанный веревками. Нет, не дерево, скорее, высокий и толстый столб, на котором болталось огромное грязно-белое полотнище, надуваемое ветром. Это был парус. Сделав такое открытие, я резко поднялся и сел, и мое тело тут же восстало, отреагировав целым букетом приступов ноющей, острой и скребущей боли. Я слабо вскрикнул. Но, но всей видимости, был жив, так что сделал над собой усилие и еще раз огляделся.

Да, я оказался на корабле. Единственные суденышки, на которых я когда-либо плавал, были маленькие челноки – обтянутые кожей ивовые каркасы, – на таких ходят рыбаки по Дарту. Можете себе представить, в каком я пребывал замешательстве. Мне казалось, будто я нахожусь на плавучем острове из дерева. Я лежал на куче овечьих шкур, которая, как я успел заметить, еще здорово пахла дубильней. Палуба корабля простиралась передо мной на несколько ярдов, а за ней виднелось поднимающееся и опускающееся море. Позади палуба упиралась в стену, которая тянулась прямо к солнцу. Когда мои органы чувств пришли в норму, я увидел, что повсюду снуют люди, занятые делом – тянут за веревки, катят бочки, таскают мешки, скребут палубу. Ветер свистел в снастях, где-то внизу плескалась вода.

Голова болела, лицо тоже. Я осторожно ощупал себя. Уши были горячие и на ощупь распухшие, но я слышал. На лбу красовалась шишка размером с куриное яйцо. Нос онемел, и прикасаться к нему было ужасно больно: дышалось еще ничего, но попытки его наморщить оканчивались плачевно. Я ощупал его, очень осторожно – форма вроде не изменилась, правда, на переносице была приличная ссадина, и я даже почувствовал, как кость скребется о кость, и перед глазами поплыл серебристый туман, предвещая обморок. Но тут чья-то рука силой пригнула мне голову к коленям, и мир вновь обрел форму и цвет.

– Жив, стало быть, мастер Петрок? Очень рад, но не настолько, чтобы плясать от радости. Добро пожаловать на борт «Кормарана».

Говорил он чисто, но как-то странно. Был у него какой-то акцент, похожий на французский, но не совсем. Кажется, я слышал его раньше, но только где…

– Выпей-ка вот это. – И у меня перед носом появилась фляжка. Выбора особого не было, так что я отпил глоток. Жидкость оказалась густая и крепкая, похожая на выдержанный мед, насыщенная разными ароматами, но что это такое, я по вкусу не определил и сделал еще глоток, побольше. Стоявший надо мной человек засмеялся: – Нравится? Выпей еще. Тебе не повредит.

Мед уже бурлил у меня в крови, и чувствовал я себя гораздо лучше. Намного лучше, точно, это я понял, когда взглянул в лицо человека со странным акцентом.

Солнце стояло у него за спиной, и сначала я видел только свечение вокруг его кудрявых волос. Волосы были темно-каштановые, и лишь позднее я заметил, что в них здорово просвечивает серебро. Кудри обрамляли темное лицо с морщинами, чисто выбритое, со сверкающими графитово-серыми глазами, которые, казалось, пригвождали меня к палубе. Ястребиный нос, широкий, улыбающийся рот и очень белые на фоне загорелого лица зубы.

Именно его улыбка – первая увиденная мной за целую вечность – полностью привела меня в чувство. Я был жив, кажется, не слишком серьезно ранен и находился во власти человека, который улыбается, смеется и угощает крепким питьем. Меня охватила огромная радость, волной прокатилась от кончиков пальцев до почти заросшей тонзуры. Я кое-как поднялся на подкашивающиеся ноги и попытался потянуться. В шею тут же ударила боль, и человек с белыми зубами ухватил меня за правую руку, помогая удержаться.

– Стой, не дергайся. Извини, надо было тебе руку на перевязь повесить.

– Руку? Болит-то вовсе не рука, – сказал я.

– Тебя пырнули ножом, парень. – Он легко коснулся моего левого плеча, где мышцы поднимаются к шее. – Клинок прошел вот здесь. Повезло тебе. Чуть ниже – и он проткнул бы легкое. Чуть в сторону… – И он провел пальцами по моей шее, туда, где сильнее ощущался пульс. – Нож был очень острый и узкий, так что рана получилась весьма аккуратная. Не дергайся особо, и все заживет через несколько дней.

– Ты друг Адрика? – спросил я.

– Мишель де Монтальяк. Иногда меня кличут просто Француз, а также Жан де Соль. Рад с тобой познакомиться, мастер Петрок. Жиль рассказал мне о вашем приключении.

Тут я все вспомнил. И тяжело осел на овечьи шкуры. Де Монтальяк опустился на колени рядом.

– Вряд ли это можно назвать приключением, сэр. Я пребывал в настоящем аду с тех пор, как… уже не помню сколько времени. И тащил туда за собой других. Билла, брата Адрика… А что Жиль? Его убили?

– Насчет Жиля не беспокойся. Он в порядке и вполне способен о себе позаботиться. Равно как и Расул и Павлос.

– Это они меня сюда принесли? – спросил я.

– Нет, это я тебя нашел. Ты… – Он помолчал секунду. – Ты добежал почти до самого нашего трапа. Я подоспел как раз вовремя. Хотя ты и сам неплохо выступил, без всякой посторонней помощи.

– А что сэр Хьюг? Тот, который на меня напал?

– Ага! Кажется, ты выбил ему глаз. Я бы с удовольствием догнал его и перерезал глотку, – тут я дернулся, потому что он резко провел ладонью себе по горлу, – если бы не появились Жиль и его парни, а за ними по пятам не гналась стража. Но в любом случае он скорее всего уже мертв. Должен признаться, все эти последние три дня я просто сгорал от любопытства… – Де Монтальяк заметил мое удивление и пояснил: – Тебя вовсе не нынче ночью сюда притащили. Мы уже два дня и две ночи как вышли в море, Петрок. Сначала ты был без сознания, и мы очень беспокоились, но потом поняли – ты просто спишь, и не стали тебя будить, ждали, пока сам проснешься.

Я изумленно помотал головой. Это был самый длинный, самый полноценный сон за бог знает сколько времени! И спал я на борту корабля, в окружении совершенно незнакомых мне людей! Но кое-что из слов этого человека заставило меня посмотреть на него более внимательно.

– Так вы знакомы с сэром Хьюгом де Кервези, сэр? – осторожно осведомился я.

– Знаком? Более того! Я его очень хорошо знаю, по крайней мере в определенном смысле. Но мы не друзья. И никогда друзьями не были.

Видимо, на моем лице отразился ужас, который я ощутил при упоминании сэра Хьюга. И у моих губ тут же снова появилась фляжка. Я немного отпил. Рыцарь продолжил успокаивающе:

– Солнышко сияет. Ты в полной безопасности. Он не может пуститься в погоню. – И потрепал меня по плечу. – Хочешь, покажу тебе корабль? Потом поедим и поговорим.

Немного погодя меня переодели в чистую одежду и усадили на обитый кожей стул в каюте де Монтальяка. Мою красивую котту, всю перемазанную кровью и прочей дрянью, отдали одному из матросов, который усомнился, можно ли ее спасти. Потом де Монтальяк провел меня по кораблю. Под главной палубой было длинное, скудно освещенное пространство, где на подвесных койках спали матросы. Здесь витал тяжелый запах пота, несло застоялыми, но не противными ароматами кухни. В углу, отгороженном занавеской, стояли кувшин с водой и большая лохань. И висела чистая одежда: свободные штаны из парусины длиной до колена, матросская рубаха и котта без рукавов, из овчины. Там меня и оставили, дав время вымыться. Вода в кувшине, ароматизированная каким-то маслом, пахла розами. Я помедлил, прежде чем ею воспользоваться, и спросил сквозь занавеску:

– Это для питья или для мытья?

В ответ раздался смех.

– Здесь не монастырь, Петрок, – заметил де Монтальяк. – На корабле мы следим за чистотой тела, равно как и за чистотой души. – Он еще посмеялся. – Розы тебе не повредят. Не обижайся, но мы предпочитаем аромат роз зловонию дохлой лошади. Благодари Бога, что сам не чувствуешь, как от тебя разит.

Вот уж чего мне никогда не приходилось, так это думать о мытье в таком вот смысле. Должен сказать откровенно, меня это несколько смутило. Единственным человеком из всех, с кем я встречался и от кого пахло чем угодно, только не застарелым потом, был сэр Хьюг, хотя, порывшись в памяти, я вспомнил, что от Жиля, Расула и того, что был с мечом, тоже, кажется, шел запах каких-то душистых благовоний. Однако, решил я, мне все равно не избежать проклятия за все свои многочисленные прегрешения, так что еще одно отступление от канонов вряд ли что-то изменит. Я долго мылся, соскребывая с себя грязь, но стараясь не касаться раненого плеча. Потом оделся и вышел к де Монтальяку, который ждал меня. Он протянул мне пару коротких сапог, сшитых из мягкой темно-красной кожи.

– Испанские, – сообщил он. – Хорошие сапоги. Только по палубе лучше ходить босиком – меньше шансов поскользнуться.

Еще он дал мне пояс из богато украшенной тиснением кожи, под стать сапогам. Я подумал, что такой богатый пояс вряд ли подходит к моей матросской одежде, но де Монтальяк предварил мой вопрос:

– Тебе же нужно на что-то повесить вот это. – И протянул мне нечто длинное и узкое. Нож в ножнах из какого-то зеленого материала. Я осторожно взял его. Ножны оказались шершавые на ощупь. Я провел по ним большим пальцем – ради эксперимента. – Акулья кожа, – сказал де Монтальяк. – Вернее, шкура морского ската. Узнаешь его?

Нет, я его не узнавал. Рукоять ножа была из прохладного зеленого камня, а там, где она расширялась, образуя головку, посверкивали два красных самоцвета. Я вытащил его из ножен и чуть не уронил от потрясения: у меня на ладони холодной статью сиял узкий клинок Шаука. Шип!

– Когда-то он принадлежал одному сарацинскому князю, – говорил между тем де Монтальяк. – Его выковали в Дамаске лет сто или даже больше назад. На корабле полно людей, которые с удовольствием научат тебя с ним обращаться. – Видя мое бледное лицо и дрожащие руки, он добавил: – А пока сунь-ка его лучше обратно в ножны, а то еще порежешься.

Он произнес все это таким добрым, почти отеческим тоном, что злые чары Шаука тотчас рассеялись. Я громко засмеялся и сунул клинок в его зеленые ножны.

– А как?.. – спросил было я.

– Он торчал у тебя в плече, когда я тебя нашел, – объяснил де Монтальяк. – А теперь пошли, пора поесть.

Он провел меня в каюту, где уже ждал Жиль де Пейроль, который обрадовался, узнав, что я уже пришел в себя, и был, кажется, совершенно невредим после всех перипетий на набережной Дартмута. Каюта оказалась маленькая и низкая. Арочный проход вел прямо на главную палубу – я, оказывается, валялся на овчинах прямо рядом с ней; теперь они уже куда-то исчезли. Напротив двери располагались три окошка, из которых открывался вид на кильватерную струю, остающуюся позади корабля. Я высунул голову в одно из них, как только вошел в каюту, и обнаружил, что нахожусь довольно высоко над водой – очень высоко, подумал я, глядя, как из-под кормы, пенясь и крутясь, стремительно убегает зеленоватая вода. Нас сопровождали чайки, кружились и иногда пикировали к оставляемому нами белопенному следу. Только тут до меня дошло, что я совершенно не ощущаю признаков морской болезни; из того немногого, что я знал о кораблях, именно это всегда приводит в ужас всех сухопутных, но я чувствовал себя преотлично. Может быть, мне как-то удалось приспособиться к качке, пока я валялся без сознания. Как бы то ни было, я ощущал волчий аппетит и с удовольствием обнаружил, оторвавшись от окна, что на небольшом круглом столике, занимавшем середину каюты, красуется огромным кусок ветчины. Усевшись за стол, я здоровой рукой потянулся за Шауком – другая рука уже висела на перевязи, плотно примотанная к груди, – но капитан положил мне ладонь на плечо.

– Не следует мусульманским клинком резать свинину, если хочешь, чтобы он верно тебе служил, – заметил он мрачно. И протянул мне обычный нож с деревянной ручкой. – Этот можешь взять себе. Он уже достаточно осквернен, и ему безразлично, что резать.

Жиль довольно печально хмыкнул.

– Думаю, наш гость слишком сильно проголодался, чтобы размышлять о привычках и верованиях кухонных принадлежностей, – заметил он.

Сущая правда. Пища была простая, но превосходная, и я съел очень много и выпил все вино, которое Жиль мне подливал в оловянный стакан. Насытившись, я отвалился на спинку стула, едва подавив отрыжку, и только тут осознал, что мои хозяева все это время молчали. Они тоже ели, но не столь жадно, как я, и все время следили, чтобы моя тарелка не оставалась пустой. Но теперь де Монтальяк заговорил:

– Жиль назвал тебя нашим гостем, но это не совсем так. Нет, ты здесь вовсе не пленник, – тут же добавил он. – Однако, сам понимаешь, в Англию тебе возвращаться нельзя, а мы довольно долго не намерены приставать к берегу, где ты мог бы остаться. Так вот, – тут он бросил взгляд на Жиля, который мрачно кивнул, – предлагаю тебе стать членом нашей команды.

– А куда вы плывете? – спросил я, внезапно почувствовав некий дискомфорт. Мозг мой, видимо, слегка одурел от еды, так что соображал я туго и пока еще не слишком озаботился мыслью о собственном превращении из клирика в моряка.

Мои собеседники рассмеялись, кажется, очень довольные.

– На север. Далеко на север, туда, где обитают скрелинги, – сказал капитан. – А потом, если повезет, на юг. – Видя, что у меня уже готов следующий вопрос, он поднял руку: – Не беспокойся, Петрок. Никто тебя не заставит лазать по мачтам. Твоя голова пригодится нам больше, чем твои мышцы, хотя им тоже найдется дело. Нет, ты быстро соображаешь и силен духом. Любой человек, мужчина или мальчик, способный уходить от такого волка, как Кервези, обладает достаточной смекалкой, которая только окажет честь нашему кораблю.

– А теперь давай рассказывай свою историю, пока вино опять не погрузило тебя в трехдневный сон, – сказал Жиль, снова наполняя наши бокалы.

И я им все рассказал. Начал с того, как сэр Хьюг устроит ловушку с рассыпанным золотом в «Посохе епископа», потом об ужасных событиях в кафедральном соборе и так далее, со всеми подробностями. И сейчас, когда я оглядывался назад, вновь переживая эти события, но не участвуя в них лично, все они казались мне придуманными – скорее сказочной историей, чем реальностью. Воспоминание, как на меня брызнула кровь дьякона, заставило меня сделать паузу. Нож, которым он был убит, теперь висел у меня на поясе, и я вдруг задумался, в какие жуткие водовороты завлекает человека судьба. О смерти Билла я рассказал вкратце и сразу перешел к своему бегству, к долгим дням путешествия и, в конце концов, к возвращению в аббатство. Де Монтальяк перебил меня, спросив про Адрика, но Жиль, подняв руку, заставил его замолчать. А я уже говорил о последнем этапе своего путешествия. В те дни меня все еще переполняла смесь самых противоречивых чувств и эмоций: горе от потери будущего; печаль по погибшему Биллу; сожаление и раскаяние, от которых все горело внутри; невыносимый стыд за свой поспешный побег. Тело заживет быстро, но вот другие раны потребуют долгого времени, прежде чем затянутся. Так что я перешел к своему пребыванию под деревом на кладбище, и мои слушатели выказали достаточное благородство, посмеявшись над тем, как могильщики снабдили меня едой.

– Ну а все остальное вы знаете, – закончил я.

– Это верно, – сказал капитал. – Но ты, я вижу, устал. Мы тебя совершенно вымотали. Ложись, поспи, сон поможет залечить раны телесные и бальзамом прольется на раны душевные, заглушая пережитые ужасы.

И в самом деле, я только сейчас понял, насколько вымотан. Хотел было встать, но в ногах не осталось сил, и я бы непременно рухнул на стол, если бы Жиль не ухватил меня за пояс. К моему глубокому изумлению, он вскинул меня себе на плечо и понес из каюты, как охотник несет только что подстреленного оленя. Но капитан смотрел с одобрением, как мы уходим, и в глазах его была одна лишь озабоченность, а может, еще и грусть. Стоял ранний вечер, и по бледному небу бежали низкие облака. Огромный парус, раздутый ветром, нес корабль вперед, матросы сновали туда-сюда, занимаясь своими таинственными делами и не обращая на нас никакого внимания. Жиль отнес меня вниз. В остром углу, образованном на носу бортами корабля, был приготовлен тюфяк. Закрыв глаза, я растянулся на свежей, замечательно пахнущей соломе и едва заметил, что Жиль укрыл меня мягким тяжелым одеялом. Еще с минуту я ощущал, как подо мной раскачивается корабль, и чувствовал, что я вместе с ним лечу куда-то вперед, словно морская птица над волнами. Потом пришел сон безо всяких сновидений.

Глава десятая

Я проснулся и сразу услышал шум воды под собой и ощутил на груди жуткую тяжесть. Вокруг было сумрачно. Продрав глаза, я увидел, что на меня пялится другая пара глаз, огромных, золотистых и довольно близко поставленных. И понял, что меня придавил к палубе гигантский кот. Судя по тому, какое уютное тепло образовалось в месте соприкосновения наших тел, а также по весьма довольному выражению мохнатой мордочки, он пребывал у меня на груди уже довольно давно. Кот был поистине огромных размеров, весь покрытый длинной серо-золотистой шерстью, дыбом поднимавшейся над головой. Острые уши украшали длинные кисточки. Среди этого моря шерсти мордочка кота казалась странно маленькой, а близко поставленные глаза над крохотным черным носом придавали ей доброе и умное выражение, немного насмешливое, как у обезьянки. Я осторожно поднял руку, чтобы погладить его по голове, а он в ответ вытянул свою огромную лапу и нежно коснулся моей щеки. Я почесал его за мохнатыми ушами, и он начал довольно мурлыкать. От этого по моему телу пошла легкая вибрация, достигая печенки.

– Доброе утро, – сказал я ему.

Кот зевнул, и его усы защекотали мне шею.

– Ты кто такой?

Кот встал и потянулся, распушив свой пышный хвост. Потом наклонился и потыкался носом мне в лицо этаким дружеским жестом, затем повернулся, проследовал по моему телу и ушел, все еще продолжая мурлыкать.

Я встал и вслед за котом выбрался на палубу. Солнце уже сияло вовсю, и холодный, сырой воздух быстро прогнал остатки сна. Как обычно, все на корабле были заняты – скребли палубу, чинили паруса, делали массу всяких дел, которые оставались мне совершенно непонятными. Никто меня не приветствовал, даже не взглянул в мою сторону, так что я решил сам все тут осмотреть. Вчерашний день прошел как в тумане, но сейчас корабль уже начал складываться у меня в уме в определенный образ.

Это было огромное, широкое судно. С того места, где я стоял, под самой мачтой, вздымавшейся ввысь, кажется, прямо из середины палубы, корабль словно бы загибался вверх и впереди, и сзади. В передней его части палуба поднималась под острым углом, образуя нечто вроде деревянного строения, по верху которого шел ряд амбразур. За ним торчала короткая мачта, указывавшая нам путь вперед, в зеленоватое с белыми барашками море. Позади меня палуба заканчивалась, упираясь в деревянную стену надстройки, в которой была дверь, ведущая в капитанскую каюту. Над ней располагалась еще одна палуба, поменьше, тоже защищенная стеной с бойницами. Должен сознаться, что я, человек совершенно сухопутный и привыкший к каменным стенам, нашел эти деревянные укрепления довольно странными. На мой взгляд, это было нечто вроде небольшого замка, построенного из дерева. Маленький деревянный замок посреди моря. Даже на верхушке мачты имелось нечто вроде миниатюрной крепостицы, этакая башенка размером с половину большой бочки. Я еще поозирался вокруг и заметил оружие, аккуратно составленное там и тут – пики и нескладные, угрожающие на вид алебарды, ощерившиеся во все стороны остриями и зазубренными крюками, похожими на когти; здоровенные гнутые абордажные крючья. И команду я разглядел получше: тут были люди любого роста и веса, одни светловолосые, другие черные. Все они сильно загорели и казались довольно мрачными и суровыми. И любой выглядел так, словно был готов немедленно схватить одну из этих жутких алебард и сокрушить все вокруг. Меня аж передернуло, но тут корабль накренился, парус над головой захлопал на ветру, и все тут же оторвались от своих дел и подняли глаза, напряженные и готовые ко всему. Тут я понял, что ошибся, приняв их сосредоточенность за суровость и мрачность; эти люди жили в своем мире, окруженном деревянными стенами, и здесь они ориентировались свободно, прекрасно его зная. Это действительно крепость, и они готовы ее защищать до последней капли крови.

Ветер, кажется, немного поменял направление. Раздались команды, матросы взялись за веревки, и парус – огромный кусок парусины – снова наполнился ветром. Я всем мешал, болтаясь под ногами, хотя никто из команды не обращал на меня ни малейшего внимания, словно на бессловесный сундук или бочку. Ныряя и лавируя между матросами, я пробрался в заднюю часть корабля, где обнаружил узкую лестницу, ведущую в маленькую крепость на крыше капитанской каюты. Я взобрался наверх и очутился на небольшой огороженной площадке. Вблизи деревянные укрепления выглядели гораздо более мощными: толстые, иссеченные зарубками, высотой с мой рост. А в середине этой площадки стоял человек, широко расставив ноги, как будто привязанный к огромному деревянному брусу, дергавшемуся и вибрировавшему у него в руках. Солнце было позади него, светило мне прямо в глаза. В сравнении с деятельной суетой внизу эта фигура являла собой образец спокойствия и непоколебимости. Развернувшись, я направился обратно к лестнице и тут столкнулся с капитаном, который, смеясь, отодвинул меня с дороги.

– Уже встал, Петрок? Как спалось?

Я ответил, что спал мертвым сном без сновидений.

– А вот кто это был, – добавил я, – такое чудовищное создание, которое меня разбудило?

Де Монтальяк нахмурился:

– Чудовищное, говоришь? Видимо, это был Димитрий, наш палубный мастер [26]26
  Палубный мастер – офицер, отвечающий за порядок и дисциплину на корабле; в бою командует абордажной командой.


[Закрыть].

Теперь рассмеялся я:

– Да нет, не человек, сэр. У него четыре ноги и хвост, как у лисы. Может, конечно, его зовут и Димитрий…

– Ах вон оно что! Это Фафнир к тебе приходил. Здоровее любого палубного мастера, хотя и не такой свирепый. Эти коты живут в лесах Норвегии и частенько спариваются с рысями. Мы его взяли слепым котенком. Расул забрал у одной рыночной торговки в Тронхейме, та собиралась его утопить. Ласковый, словно ребенок, умный, почти как человек. Я раз видел, как он целиком проглотил крысу.

– Думаю, он легко мог проделать то же самое с моей башкой.

– Вполне возможно. Я вижу, ты уже начал изучать корабль. Отлично. И что успел увидеть?

– Матросов, похожих на воинов, деревянные крепости и… – Я понизил голос и ткнул пальцем себе за спину, где высилась загадочная фигура. – И вот этого.

– Это Низам, – пояснил капитан. – Еще один гигант среди нас. Но ему и нужно быть таким, чтобы управляться с рулем. Пойдем, познакомишься с ним. – И прежде чем я успел отказаться, потащил меня по вздымающейся палубе.

Когда солнце перестало бить мне прямо в глаза, я разглядел, что Низам и впрямь просто человек, выше ростом и мощнее, чем я или капитан, но никакое не чудовище. И еще – он мавр, первый мавр, которого я увидел в своей жизни. Я стоял лицом к лицу с одним из тех самых демонов-безбожников, наводняющих этот мир, пожирателей детей, поклоняющихся идолам Магомета, осквернителей христианских святых мест. Я видел их изображения на вывесках таверн и в других местах: угольно-черные рожи, похожие на горгулий, с красными глазами и острыми белыми зубами. Но сейчас передо мной стоял человек со светло-коричневой кожей, миндалевидными глазами и мощным кривым носом, с совершенно нормальными зубами. Волосы у него были черные и короткие, в ушах посверкивали серьги с небольшими рубинами; лицо украшала небольшая бородка, острым клинышком торчавшая с подбородка. Капитан представил нас друг другу, и мавр важно мне кивнул, прикоснувшись правой рукой к груди, потом к губам и ко лбу.

– Да пребудет с тобой мир, – сказал он.

– И с тобой тоже, сэр, – ответил я. К моему ужасу, он взорвался рокочущим смехом, наклонился над румпелем и хлопнул меня по здоровому плечу.

– Милый мой юноша, у тебя, наверное, душа мусульманина! – воскликнул он. – Салам алейкум, «мир тебе» – вот наше приветствие, а отвечать надо алейкум салам! Это значит – «и тебе». Где ты откопал этого бродягу? – спросил он у капитана. – Обычный франкский болван стал бы благодарить меня, а то и разразился бы речью, поминая Христа и тому подобный вздор. А этот мне нравится!

– Ни слова о душе, мой милый, пока не пробило полдень, – предостерег де Монтальяк. – А что до мастера Петрока, так это он нашел меня. Притом ему пришлось смотреть смерти прямо в лицо.

– Я уже кое-что слыхал о твоих приключениях, мой юный друг, – обернулся ко мне Низам, – но, может быть, ты сам мне о них расскажешь? – И, видя, как я помрачнел, быстро добавил: – Через пару-тройку дней, естественно, когда немного тут пообвыкнешь. Тяжело одному стоять всю долгую вахту. Сделай одолжение, составь мне как-нибудь компанию.

– С радостью составлю тебе компанию, сэр, и это будет вовсе не одолжение, – ответил я.

– Весьма любезно с твоей стороны, – заметил капитан. – Только берегись, парень, – ты попал в логово больших любителей разных историй. Мой тебе совет: сначала требуй историю от них, а уж потом рассказывай свою. По большей части все их рассказы касаются жутких и кровавых событий, но, можешь быть уверен, твой займет достойное место среди них как самый жуткий.

Капитан повернулся и пошел обратно на главную палубу, а я попрощался с Низамом и спустился по лестнице следом за ним. Нельзя отрицать, что моя нынешняя обитель со всеми ее вооруженными, хмурыми и суровыми обитателями уже начинала вызывать у меня определенные опасения. К тому же то, что я принимал за твердую землю, оказалось лишь длинной размытой полоской на горизонте. Де Монтальяка, Жиля и Расула я мог считать своими союзниками, а Низам оказался вовсе не чудовищем, как я было решил, увидев его впервые, но я с болью сознавал, что все равно остался один – раненый, испуганный и в окружении по меньшей мере незнакомом, а по сути совершенно диковинном и чуждом. Даже корабельный кот казался мне мохнатым великаном. Наиболее реальный шанс выжить заключался для меня в том, чтобы покрепче держаться за край капитанского плаща.

Однако в то утро де Монтальяк без каких-либо просьб с моей стороны вызвался быть моим гидом и защитником. Он представил меня по очереди всем членам команды корабля, и каждый матрос с удовольствием отрывался от своих занятий и знакомился со мной. Сначала я все время испытывал искушение спрятаться за спину капитана, но, к огромному своему удивлению, вскоре обнаружил, что члены экипажа не представляют никакой угрозы, хотя их внешний вид заставлял предполагать обратное. Каждый вполне серьезно поклонился мне, некоторые пожали руку, другие приветствовали меня в манере, принятой в их странах. Кое-кто встречал меня тем же жестом, что и Низам, однако среди них не было темнокожих мавров, и это показалось мне странным.

Следующее знакомство оказалось самым пугающим. Капитан уже упоминал Димитрия, огромного и жуткого палубного мастера, и сейчас повел меня к странной маленькой крепостице, вздымавшейся над носовой частью корабля. «Это корабль, Петрок, не просто суденышко», – настоятельно повторял он мне, направляясь к огромной фигуре, склонившейся над точильным станком в скудной тени, отбрасываемой деревянной стеной надстройки, и острящей лезвие алебарды, так что во все стороны летели искры. Наточив очередную алебарду, он передавал ее помощнику, который складывал готовое оружие в грубо сколоченные деревянные ящики, заполненные чем-то вроде топленого сала.

Услышав, что капитан назвал его по имени, человек оторвал взгляд от точильного камня и повернул ко мне лицо, все состоящее из бугров и неровностей – словно в тесто кинули горсть камешков. Тут явно похозяйничала оспа, а одна щека к тому же была начисто срезана, а на ее месте красовалась блестящая плоская полоса зажившей плоти, затвердевшей шрамом. Мясистый нос был сломан у самой переносицы, почти между глазами, маленькими и карими. Коротко остриженные волосы были сплошь седые. Когда он повернулся к нам, я заметил, что тот же острый как бритва клинок снес ему не только щеку, но и правое ухо.

– Это Димитрий, болгарин. Он несет на своих плечах все заботы о нас, – сказал капитан.

Гигант лишь пожал плечами и вперил в меня свои глазки, живые и блестящие, буквально пригвоздив меня ими к месту как шилом.

– А это Петрок, – продолжал капитан. – Буду признателен, если ты возьмешь его под свою опеку. Хочу, чтобы он научился всему, что надо знать на корабле, и управлять им. Увидишь, он сообразительный малый.

– Петрок? – переспросил Димитрий. Голос у него был хриплый и гортанный. Он ухмыльнулся, и я понял, что только такую улыбку и может изобразить его лишенное щеки лицо. Я пожал протянутую руку – огромную, как все эти алебарды, и столь же твердую. – Вот и познакомились.

На этом все и закончилось. Димитрий зафиксировал мое присутствие и тут же вернулся к своему точильному камню. Я обернулся к капитану за разъяснениями, но тот уже представлял меня другому человеку, который укладывал оружие в сундук, смазывая его салом, – тощему, сильно загорелому, со сверкающими синими глазами. Оказалось, его зовут Иштван, он с острова Сплит, что в Далмации, и очень рад со мной познакомиться – и все это сплошным потоком слов, стремительно выливавшимся из него на едва понятном английском с акцентом, несколько иным, чем у Димитрия. Я что-то пробормотал в ответ и поклонился, а Иштван подмигнул мне, протянул свою перемазанную салом руку и захихикал, когда я заколебался, прежде чем ее пожать. Я весь вспыхнул.

– Умный малый, капитан! – рассмеялся Иштван. – Остерегается подвоха. Он мне нравится!

Распрощавшись с Димитрием и Иштваном, мы с капитаном направились к группе матросов, сидевших на палубе скрестив ноги и накладывавших заплаты на огромное полотнище паруса.

– Славно, что ты понравился этим двоим, – заметил капитан. – Димитрий выглядит свирепым, не правда ли? А на самом деле он еще свирепее, чем можно судить по внешнему виду. Иштван тоже отличный воин. Эти двое ничего не боятся, но у них достаточно ума и осторожности, поэтому они и сумели сохранить мясо на костях и душу в теле. Слушай их внимательно и будь благодарен, если они поделятся с тобой своими знаниями, а в бою держись поближе к ним. Если, конечно, случится бой, – быстро добавил он, заметив мой испуганный взгляд.