Текст книги "Реликвии тамплиеров"

Автор книги: Пип Воэн-Хьюз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 26 страниц)

– Служить может, – ответила Анна. – Опираться, конечно, больно. К утру распухнет.

– Надо возвращаться на «Кормаран», – встрял Павлос. – Капитан в ярости, правда, мне кажется, эта его ярость лишь прикрывает тревогу. Однако…

– Я не пойду назад, пока светит солнце, – бросила Анна.

– Но, ваше высочество…

– Не пойду, я сказала!

– Пресвятая Богородица! Пойдемте, ваше высочество… вы должны вернуться…

– Я останусь здесь, – повторила Анна, топнув ногой по траве, и мне даже показалось, что она вросла в землю.

– Я побуду с ней, а ты предупреди де Монтальяка, – предложил я Павлосу. – До корабля не так уж далеко. – Я бросил Анне предупреждающий взгляд, а она упрямо нахмурилась. – Если все будет в порядке, мы вернемся с наступлением ночи по твоему сигналу.

– Ты его здорово ранил, Петрок? – спросил Павлос, обернувшись ко мне. Я пожал плечами, чувствуя себя неважно, и ответил:

– Нет. Я ему только яйца отбил. Но он держал над головой здоровенный булыжник, и тот упал ему на плечо. Я слышал треск, оно вроде как сломалось, будто тростинка.

– Где это произошло?

Я показал, ткнув пальцем через плечо.

– Кажется, этот булыжник еще и оторвал ему ухо, – добавил я. Он явно хотел узнать, много ли там было крови, и с минуту расхаживал взад-вперед, глядя на нас сузившимися глазами. В конце концов Павлос остановился и провел руками по лицу.

– Ну ладно, так и быть, – вздохнул он. – Ты останешься здесь. Не думаю, чтобы этот безумец вернулся, и маловероятно, что здесь обнаружатся другие, ему подобные. Но я принесу тебе кое-что более подходящее, чем твой ножик, Петрок. – И он указал на Шаук. – Ты умеешь стрелять из лука? – Я кивнул, так как и в самом деле умел. В аббатстве я очень неплохо стрелял, хорошо попадал по мишеням, установленным возле реки для развлечения и упражнений, поскольку монахам нередко приходилось выступать с оружием в руках, чтобы согнать очередных захватчиков с принадлежащих аббатству земель. – Вот и хорошо, – с сомнением в голосе продолжал Павлос. – Я договорюсь с капитаном о сигнале. Но если ты заметишь поблизости любого чужака, стреляй, чтоб поразить насмерть, а потом бегите к судну. Поклянись, что так и сделаешь!

– Клянусь! – кивнул я.

– Да не стану я ни в чем клясться! – заявила Анна упрямо. – Но сделаю так, как скажет Петрок; до сих пор он мне хорошо помогал. – И победоносно посмотрела на Павлоса, задрав свой изящный, тонкий носик.

– Ну слава Богу! – сказал грек и снова истово перекрестился. – Я скоро вернусь.

И почти побежал вниз по склону холма. Я чувствовал рядом с собой присутствие Анны, слышал ее смех, тот самый, что мешал мне утром купаться.

– Павлос – хороший человек, – сказала она. – Только трясется надо мной, как старая курица. У него привычки дворцового стража, и он никак от них не избавится, так же как я не могу избавиться от привычки над ним подшучивать. У меня тоже сохранились дворцовые склонности.

– А где он, твой дворец? Твой дом? – спросил я, уловив печаль в ее голосе.

– В Никее, в Малой Азии, в той ее части, что мы называем Анатолия, – ответила она и посмотрела на меня вопросительно: – Ты знаешь, где это?

– На восточном побережье Mare Mediterraneum [40]40
  Mare Mediterraneum ( лат.) – Средиземное море.


[Закрыть], – ответил я. – К северу от Святой земли, на восток от Византии.

– Отлично, отлично! Ты, оказывается, человек ученый. Мой девонширский рыцарь, да у тебя, видать, более глубокие познания, чем море Мрака! – насмешливо произнесла она. – Но ты ведь не среди этих головорезов научился всей этой географии?

– Ты права, – ответил я, все еще следя за уменьшающейся фигурой Павлоса, торопливо пересекающей пляж. Вот он достиг корабля и скрылся за его корпусом. – Однако, моя прекрасная дама, на борту «Кормарана» очень немногое является тем, чем представляется взгляду. Например, связки китового уса.

Она недовольно засопела – весьма неожиданная реакция – и, взяв меня за руку, заставила сесть на вереск рядом с ней. А сама откинулась назад и скрестила ноги, как портной за работой. Чувствуя себя крайне неуклюже, я встал на колени, словно на молитве.

– Ты по крайней мере и впрямь не то, чем кажешься, – сказала она. – Слишком мягкий, слишком добрый. Да-да, я знаю… – Тут она подняла руку, как бы предваряя мои протесты. – Ты бесстрашен, я сама видела. Но ты не такой, как они… не пират, ведь они же пираты, не правда ли?

– Торговцы, – пробурчал я. – Купцы.

– О, что за вздор! Де Монтальяк – сущий мошенник, что вдоль, что поперек. Настоящий волк! Но джентльмен, надо признать.

– Более того, – сказал я. – Они все… ну, большинство – хорошие, добрые люди. Спасли мне жизнь и приняли к себе, как давно потерянного и вновь обретенного брата.

– Господи! Оказывается, на этом корабле плавают сплошные спасители чужих жизней! Гильдия спасителей! А от чего они тебя спасли?

– От одного человека… – неуверенно прошептал я. – От виселицы, которая грозила мне за то, чего я никогда не совершал. – Я опустил голову под впечатлением тяжких воспоминаний.

– Мир, Петрок, мир. Я люблю насмешничать, но сердце у меня доброе. Послушай. Еще довольно рано, чуть за полдень, и нам тут долго предстоит сидеть, на этом холме. Раз уж я попала в среду торговцев, – тут она вытянула ногу и ткнула меня в бедро грязным пальчиком, – то продам тебе свою историю в обмен на твою. Готова поспорить, для тебя это будет выгодная сделка. Хотя посмотрим. Ну как, согласен? Да или нет?

Я задумался. Мне не слишком хотелось ворошить свое темное прошлое. Длительное морское путешествие несколько залечило мои душевные раны, хотя я все еще ощущал присутствие сэра Хьюга где-то на задворках памяти, он все время там мелькал, как в мерзком тумане. Но сейчас, глядя на эту девушку, холодно смотревшую на меня из-под своих круто изогнутых бровей, и дальше, за нее, на странный берег, где нас обоих бросило друг к другу, я понял, что очень хочу рассказать кому-нибудь свою историю – всю целиком, а не отдельные отрывки, о которых успел обмолвиться в разговорах на борту «Кормарана». Только капитан знал ее целиком, а сообщить тайну капитану было все равно что доверить ее глубокому темному колодцу, который и так уже хранит множество других печальных секретов.

– Хорошо. С чего начать? – спросил я.

– С самого начала, естественно, – ответила она.

Ну я и рассказал ей о себе все, начиная с самого детства на вересковых пустошах, – о переезде в аббатство, потом в мрачный Бейлстер, обо всей крови, что была там пролита, о побеге в Дартмут – и в конце концов дошел до того, как оказался здесь, на этой скале в океане. При этом обнаружилось, что я уже спокойно могу говорить об убийстве Билла, хотя руки мои при этом начали дрожать и я обрадовался, когда явился Павлос и перебил меня, вручив длинный лук и колчан с отличными стрелами, оперенными гусиными перьями. Он встал, изучая ситуацию: уперев руки в бока и явно измеряя глазами дистанцию между своей драгоценной Vassileiaи ничтожным мной. Как будто удовлетворенный, Павлос оставил нас в покое и убрался. После чего мой рассказ беспрепятственно дотащился до конца, до этого острова, до того как я услышал смех Анны, принесенный ветром. Закончив, я поднял глаза, потому что до того смотрел себе на ноги, увлекшись, несмотря ни на что, собственной историей, продолжения которой вовсе не желал. Анна смотрела прямо на меня, поеживаясь, словно от холода, хотя солнце пекло немилосердно. Глаза у нее покраснели.

– Как много горя в этом мире, – пробормотала она. – И как мало, кажется, Всевышний заботится о своих созданиях.

Я открыл было рот, чтобы ответить, но слов не нашлось. Она прикоснулась к самой болезненной точке в моей душе – к пустому месту, где раньше была моя вера. Я еще подумал, что это, видимо, уже написано у меня на коже, как у прокаженного, но тут Анна сжала мою руку.

– Я плохо о тебе думала, Петрок, – сказала она. – Считала еще одним пиратом, хотя и с более приятными манерами. Но кажется, между нами больше сходства, чем я полагала. Во-первых, мы оба клирики… – печально засмеялась она.

– Клирики? – Я был поражен.

– Клирики-ренегаты, если точнее, – подтвердила Анна. – Нас обоих вырвало из жизни, обещанной нам судьбой, и швырнуло в водоворот. Разве я не похожа на монахиню? Уверяю тебя – настоящая монахиня.

Я в замешательстве кивнул.

– Однако взбодритесь, ваше святейшество! – продолжала она. – Теперь твоя очередь выслушать мой рассказ. Это занимательная история, особенно для тех, кому не пришлось пережить подобное самому. Я тоже начну с самого начала, а начало лежит очень далеко от прекрасных берегов Девона…

– Откуда ты знаешь про Девон? – перебил я – любопытство пересилило хорошие манеры.

– От дворцовой стражи, от норманнов. Среди них много английских парней, всегда было много. Вот откуда я знаю твой язык.

– Я подозревал, что ты выучилась ему отнюдь не от монашек, – заметил я.

– Конечно, не от них, – фыркнула она. – Но ты меня перебил. Ты что-нибудь знаешь о Византии?

Я покачал головой:

– Очень немногое. Если не считать того, где она расположена, и сути религии, которую исповедуют – прости меня – схизматики.

Она неодобрительно поцокала языком.

– А тебе известно, как отправившиеся в крестовый поход франки, соблазненные лживыми речами дожа Дандоло [41]41
  Энрико Дандоло – дож Венеции в 1192–1205 гг. Пользуясь материальными трудностями крестоносцев – участников Четвертого крестового похода, добился того, что вместо Святой земли их войско пошло на Византию, торгового конкурента Венеции, и разгромило ее, взяв в 1204 г. Константинополь.


[Закрыть], этой гнусной змеи, напали на наш город и отняли его у нас?

Грудь ее вздымалась, лицо пылало. Я с дрожью заметил, как это пламя стекает с ее лица на шею и уходит ниже, под плащ.

– Ладно, да пребудет с нами мир, – вздохнула она, вроде бы взяв себя в руки, правда, с большим трудом. Потом сглотнула и попросила: – Дай мне стрелу… – наконечником стрелы рисуя карту на пыльной земле между нами. – Вот это Греция, – поясняла Анна. – Здесь – Анатолия и Святая земля. Здесь – Сербия и земли болгар. Все это, – она обвела карту большим кругом, – было Византийской империей, а Константинополь находится вот тут. – И она вонзила стрелу в землю. – Франки захватили все это, – продолжала она, отсекая часть Греции и кусок Анатолии. – И сам город тоже. И Венеция прихватила часть наших земель. – Стрела теперь угрожающе покачивалась возле моих ног. – Византийцы, или ромеи, как их еще называют, бежали в Малую Азию и создали империю в изгнании, вот здесь, в Никее. – И она еще раз ткнула в то место, что обозначало Анатолию, рядом с ее коленом. – Ты следишь за мной? Хорошо. – Стрела сместилась в сторону. – Деспот Эпира, ромейский князь, дому которого служил Павлос, сумел удержаться вот здесь, в западной части Греции. Я родилась в Никее, вот тут. Франки украли у меня мое исконное право – родиться во дворце в Константинополе [42]42
  Принцесса описывает последствия Четвертого крестового похода, когда крестоносцы, захватив, помимо Константинополя, часть владений Византии в Греции, создали на этих землях Латинскую империю, просуществовавшую до 1261 г. На не захваченных «франками» территориях образовались Никейская империя, Эпирский деспотат, Трапезундская империя. Упоминаемый ниже император Иоанн III Дука Ватац правил в Никее в 1222–1254 гг.


[Закрыть].

Анна махнула стрелой в мою сторону. Наконечник зловеще блеснул на солнце. Потом опустила стрелу.

– Извини, Петрок, правда, извини меня. Ты здесь совершенно ни при чем. Но ты же понимаешь, как я отношусь к франкам. Ко всем франкам, по-видимому. Ты, конечно, исключение… и капитан тоже, и Жиль. В этих людях есть что-то совершенно не франкское.

– Тут ты права, – согласился я и, поймав ее взгляд, рискнул спросить: – Так что, расскажешь дальше?

– Как тебе угодно, – сказала она, сверля меня глазами. Потом улыбнулась, и я опять заметил, что у нее нет одного зуба. – Правда, услышать все в подробностях ты не удостоишься. – Она ткнула стрелой куда-то мне за спину. – Сюда идет капитан. Но я не обману тебя, ты же честно поведал мне свою историю. Ладно, только вкратце. Я родилась в Никее. Я третья дочь брата императора – Иоанна Дуки Ватаца. И, как обычно бывает с принцессами императорской крови, была предназначена… в жены какому-нибудь выгодному и подходящему претенденту. Мне было всего три года, когда король Норвегии Хокон, которого его подданные именуют Старым, решил, что я составлю прекрасную пару его второму сыну. Я была с ним помолвлена – заочно, через его доверенное лицо, – и, пока росла, едва ли задумывалась о своем муже, которого знала по изображению на медальоне: красивый мальчик, на десять лет старше меня. Так продолжалось до моего тринадцатилетия, когда за мной прибыл норвежский посол.

Путешествие… думаю, ты можешь его себе представить. И когда я прибыла в замок в Тронхейме, в эту огромную, всю заросшую мхом конуру, то узнала, что мой милый принц умер от оспы шесть месяцев назад и теперь, хочешь не хочешь, мне предстоит выйти замуж за следующего королевского сына, Стефана, бледного, как червяк, и жутко набожного. Он был предназначен церкви и собирался получить лучшее епископство в Норвегии, а я все это порушила. О Господи, Петрок! Тут столько можно рассказывать, а времени нет…

Глаза у нее снова начали краснеть, и я, не раздумывая, взял ее за руку. Она благодарно сжала мою ладонь.

– Ну вот, я вышла замуж за этого… холодного, скользкого…

– Жабенка? – пришел я ей на помощь.

– Ну нет! Жабы мудрые, у них на головке драгоценный камень… А мой муженек… он просто ненавидел меня. Не делил со мной ложе. Лежал на каменном полу и то молился, то проклинал меня. А когда я попыталась серьезно поговорить с ним, ударил в ухо и сбежал. И больше я его не видела. Но придворные ламы на следующее утро углядели пятна моей крови на простыне и объявили брак свершившимся. А потом… – Она посмотрела вверх, и я услышал хруст шагов через вереск. – Когда стало понятно, что я не жду ребенка, меня выслали в монастырь в Гренландии. Это было хуже смерти – потому меня туда и сослали. Но я сбежала. Подружилась там с епископом и… Ну в общем, было в нем что-то доброе, да и сам он тоже пребывал в ссылке. Он рассказал мне о сьёре де Монтальяке, и когда мне удалось пережить еще одну зиму, пришел ваш корабль. Капитан согласился отвезти меня в Венецию, где в изгнании живет много наших. Потом я выбралась из монастыря, встретилась с Павлосом… Господи, он мне ноги целовал! Они упрятали меня в связку китового уса – очень неудобно, – и вот я здесь.

Мы держались за руки, так тесно переплетя пальцы, что попавший между ними песок впился в кожу. Анна заглянула мне в глаза.

– Двое мертвых детей, выпавших за край земли, – тихо сказала она и прикусила губу. Я видел, что она готова заплакать.

– Ну, я бы так не сказал. Ты – женщина и принцесса, а кроме того, в высшей степени живая, – заявил я. – Что же до бедного выпавшего за край земли монашка, то я тоже вполне жизнерадостен.

Так мы и сидели, держась за руки, когда из-за камней появились капитан и Павлос. Я отодвинулся, обозначив большую дистанцию между собой и Анной, и поднял с земли лук, надеясь, что выгляжу достаточно воинственно и угрожающе. Но по тому, как насмешливо сморщился ее носик, понял, что не слишком убедителен. Мы сидели и давились смехом, когда подошли мужчины.

– Никаких демонов в пределах видимости, – доложил я.

– Отлично, отлично, – сказал капитан. – Итак, Петрок, кажется, мы у тебя в долгу за спасение нашей высокородной гостьи. Но не знаем, как лучше доставить госпожу Анну на борт корабля… Команда у нас буйная, а китового уса под рукой нет.

– Капитан де Монтальяк, я больше не хочу, чтобы меня тайно проносили на борт и прятали. Уж лучше рискну встретиться с вашей командой. – На лице Анны появилось выражение, достойное истинной представительницы императорской фамилии.

– Господи, Vassileia, вы сами не понимаете, что говорите! – охнул Павлос.

– Павлос прав, – согласился с ним капитан. – Это люди дикого нрава. Я их в последние месяцы слишком ограничивал и сдерживал. Лишал привычных увольнений на берег…

– А как же в Гардаре? – перебила Анна. Капитан скривился:

– Власти Гардара не в состоянии содержать и обеспечивать собственное население, не говоря уж о развлечениях для компании негодяев вроде моих. Нет, они наверняка весьма скверно отнесутся к прибытию на борт настоящей леди, не важно, насколько высокорожденной или нуждающейся в помощи. Я на такой риск не пойду. – Он скрестил руки на груди и хмуро уставился на Анну.

– Сьёр де Монтальяк, если меня снова засунут в эту дыру, я в любом случае там умру. Если не собираетесь стукнуть меня по голове, чтоб я лишилась сознания, вам придется объявить о появлении на борту нового члена экипажа. Сколько понадобится времени, чтобы добраться до Венеции?

– Много недель, госпожа Анна, много долгих недель, даже при попутном ветре, – ответил капитан.

– Что ж, уверена, я смогу вязать узлы и делать все остальное, что и вы, когда управляете кораблем, мой добрый сьёр де Монтальяк.

Все это она произнесла небрежным тоном, однако по упрямо сжатым челюстям было понятно, что Анна не шутит. Капитан тоже это заметил. И сел рядом с ней.

– Покажите-ка мне ваши ручки, – мягко сказал он. Она протянула ему руки, он взял их и по очереди перевернул. Я заметил, как изменилось выражение его лица – из веселого стало удивленным.

– Боюсь, ничего общего с нежными ручками принцессы, – заметила Анна. – Мы в монастыре постоянно стирали одежду для бедных, даже когда приходилось топором долбить лед, чтобы набрать воды.

Капитан долго смотрел на нее, потом перевел взгляд на меня.

– Ты, случайно, не знаешь язык басков? – с надеждой спросил он.

Вот так в команде «Кормарана» появился новый матрос по имени Микал. Это был здорово оголодавший отпрыск баскской рыбацкой семьи, единственный уцелевший после кораблекрушения – его корабль утонул в бурю. Он три месяца питался одними птичьими яйцами и уже почти потерял надежду спастись, когда увидел наш парус.

– Баски уже много столетий бороздят моря и океаны, – сообщил нам капитан. – Они никогда никому не рассказывают, куда плавали, – это одна из самых сокрытых тайн на свете. Так что если на борту объявится спасшийся после кораблекрушения матрос, никто в команде особо не удивится. Надо лишь придумать подходящую легенду, причину вашего появления здесь. Это, пожалуй, единственный способ решить проблему. Маскарад понадобится только до Дублина. Полагаю, мои ребята будут в более веселом и бодром настроении после нескольких ночей пьянства и бесчинств, которые они вполне заслужили. А потом я вас снова им представлю, уже как богатого пассажира.

– Но я не знаю ни слова по-баскски, – сказала Анна, явно захваченная этой идеей. – А на борту есть еще баски?

– В том-то все и дело! – сказал капитан. – Нету! Смею заметить, что это единственный язык мира, который у нас не представлен. Кажется, Жиль немного говорит на языке басков, и это все. К вам будут относиться с уважением, вам поверят – баски всегда себе на уме, это всем известно, замыкаются и молчат, когда захотят. С другой стороны, вам все же придется разговаривать…

– Но я же говорю с вами по-окситански! Это подойдет?

– Вполне. – И капитан слегка поклонился, чуть насмешливо, но с несомненным уважением. – Ну что же, на вас уже мужская одежда, но придется остричь волосы.

– Ни за что! – вскричала Анна. – Даже сестры-монашки не смогли меня заставить это сделать, и никто не сможет! Я заплету их в косы. Пусть у меня лучше все зубы выпадут, но волосы я сохраню. – И она упрямо закрутила свои черные волосы вокруг шеи.

– Самсон в женском обличье, ни больше ни меньше, – засмеялся де Монтальяк. – Ну ладно. Вот что мы сейчас проделаем…

Капитан ушел, а Павлос оставался с нами до темноты. Тогда мы прокрались к кораблю и забрались в разбитую для капитана палатку. На следующее утро я якобы снова залезу на самую высокую скалу островка, чего, несомненно, не станет делать никто из команды, и вернусь с Микалом. Я надеялся, что наш план сработает. Я, правда, не мог представить себе Анну в ином обличье, кроме женского, – только очень красивой, чудесной женщиной. Это я понял, когда попытался вообразить, как она будет выглядеть в мужском облике. Мне казалось, что прядь ее иссиня-черных волос уже начала обвиваться вокруг моего сердца. Глядя, как она ужинает с капитаном и Жилем, я вдруг вспомнил, свои руки, забравшиеся ей под тунику, и едва не подавился сочным куском свежей баранины, который пытался прожевать расшатанными зубами.

Позднее, когда капитан, Жиль и я устроились спать возле костра у палатки, Анна растянулась на ярких коврах, которыми мы застелили песок.

– Спокойной ночи, Петрок из Девоншира, – сказала она. – Приятных сновидений – если, конечно, мертвый может видеть сны.

– Думаю, что все это – сон, только боюсь вот-вот проснуться, – ответил я, не понимая, откуда у меня взялись такие слова.

– Ты мне снишься или я тебе? – тихонько спросила она. – Смерть при жизни, жизнь при смерти… Мы с тобой в одинаковом положении, ты и я.

Я оглянулся, но она уже задула лампу, и было невозможно понять, где кончается ее силуэт и начинается мрак ночи. А потом ее губы легко, как крылышки мотылька, коснулись моих и холодные пальчики на мгновение задержались у меня на щеке. Еще секунда, и я почувствовал, что она ушла.

Я отполз в сторонку от костра. Под огромным куполом неба он выглядел как искорка. Звезды плясали свой древний и торжественный танец надо мной, далеко, далеко в вышине.