Текст книги "Реликвии тамплиеров"

Автор книги: Пип Воэн-Хьюз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 26 страниц)

Он, конечно, никогда не был примерным клириком или студентом-отличником, но обладал самым острым умом из всех, кого я когда-либо встречал, и знания впитывал безо всяких усилий. Да, несомненно, он всегда увлекался ночными похождениями любого рода и вовсе не обходил стороной похабные заведения, мимо которых я так недавно мчался по Лонг-Рич. Билл не питал никаких иллюзий, но я всегда считал, что он сделает быструю карьеру в церкви – к тридцати станет епископом, как он сам иногда говаривал, в шутку, конечно. И вот теперь он бросает все это, приняв сторону человека, которой скоро на всю страну прославится как самый мерзкий убийца. Я остановился и схватил его за рукав.

– Ты же ни в чем не замешан, брат! Никто никогда не узнает, что мы нынче встречались. Давай-ка верну тебе сутану, и иди себе, пожалуйста, назад. Мне не под силу нести ответственность еще и за твою порушенную жизнь, хватит с меня своей собственной.

Но Билл лишь рассмеялся. Смеялся он, правда, недолго, Да и смех был какой-то неискренний.

– Ты невнимательно меня слушал, Пэтч. Все эти истории про пап и епископов касаются денег. Мы с тобой ничто, мелкие сошки. Нас никто и в расчет не примет. А я твой лучший друг. И если Кервези этого не знает, в чем я сильно сомневаюсь, то уже завтра будет знать. Все, с жизнью в лоне матери церкви для меня покончено, а также, вероятно, и вообще с жизнью на этом свете, если я здесь останусь. И твоей вины тут нет. Просто однажды ты вошел в таверну «Посох епископа» через боковую дверь, когда стоило воспользоваться парадной.

– Но ты ведь мог бы к тридцати стать епископом! – воскликнул я.

– А разве ты не заметил, что я в последнее время не слишком усердствовал в учебе, даже по моим скромным меркам? Я долго с собой боролся. Вера моя никогда не была особенно тверда – и тебе это известно, – а теперь, боюсь, вообще меня покинула. Грешен я, это у меня в крови. И ненавижу эту никчемную жизнь, просто ненавижу! Не для того я родился на свет, чтобы ворочать мешки с шерстью, как мой богобоязненный родитель!

– Ты хочешь сказать, что готов нарушить принятые обеты?!

– Точно.

– И что ты станешь делать? Господи, Билл, тебе ж за это уши отрежут, не говоря о том, что помогаешь мне!

– Я иду на север. Может, по пути удастся выдоить у папаши немного деньжат, а может, и нет. Но я уже давно собирался свалить отсюда и отправиться на поиски фортуны. Найду какой-нибудь отряд вольных стрелков, присоединюсь к ним. А потом – во Францию, на войну [11]11
  В описываемую эпоху войны между Англией и Францией велись практически непрерывно. Некоторые историки даже выделяют так называемую первую Столетнюю войну (1152–1259), отличая ее от общепринятой (1337–1453), которую считают «второй». В 1235 г., когда происходят описанные в романе события, военные действия также имели место, хотя и спорадически.


[Закрыть].

– Господи Иисусе! – громко воскликнул я, и мой товарищ посмотрел на меня предостерегающе. – Станешь солдатом? Ты же клирик, брат! Да ты же ни черта не понимаешь в военном деле!

– Кое-что понимаю, и побольше, чем ты. – Это было правдой. Билл любил подраться, все свое детство в Морпете он провел в уличных схватках. И в нашем городишке его хорошо знали как задиру и забияку.

– Пусть так, но во Франции тебе едва ли придется иметь дело с сонными скотогонами и жирными сторожами, – заметил я. – Тебя ж там сразу на куски порубят, быстрее, чем ягненка на Пасху!

– Все равно это лучше, чем такая тухлая жизнь, что я веду здесь. – Он помолчал. – Нет, священником я никогда не буду. Возможно, мог бы стать ученым… Но с соборной школой в любом случае покончено, Пэтч!

– Что ты хочешь сказать?

– Да то, что все магистры уже пакуют вещички. И перебираются в Оксфорд. Ты разве ничего не слышал? Магистр Йенс и все прочие. Настоящая соборная школа будет теперь там.

– Да это просто сплетня! – Конечно, я об этом слышал. Ученые, учителя в те времена мотались по всему христианскому миру. Нам постоянно сообщали о новых учебных заведениях, открывавшихся то в Париже, то в Болонье. То же самое вроде бы происходило и в Оксфорде [12]12
  Оксфордский университет был создан в конце XII – начале XIII в. Болонский университет, старейший в Европе, создан в XI в., Парижский основан в 1215 г.


[Закрыть]. А у нас тут была просто школа, задавленная церковью и тяжелой пятой епископа. Пока это его устраивало, он мог создать для учителей и студентов все условия, но школы, подобные нашей, появлялись и исчезали в зависимости от капризов власть имущих.

Я мечтал перебраться в Париж или в Болонью, хотя бы даже в Оксфорд. Теперь эта мечта умерла. Однако, если Билл нрав, наши дни в Бейлстере в любом случае действительно сочтены.

– Такое ощущение, что все здесь разваливается на части, – признался я.

– Вероятно, мы были единственными, кто еще сдерживал этот распад, – согласился со мной Билл. После чего говорить стало уже не о чем.

А впереди показались городские стены, закрывая нам дальнейший путь. Окс-лейн заканчивалась, а ворот здесь не было. К счастью для нас, прошло уже довольно много лет с тех пор, когда Бейлстеру в последний раз угрожала война, так что стены города пребывали в запустении. Да, они были высоки, но к ним теперь лепилось множество навесов, всевозможных пристроек и домишек, кое-где успевших обвалиться, к тому же в городе никогда не хватало стражников, чтобы постоянно патрулировать их по всему периметру. Я не раз забредал в эти места и прекрасно знал, что здесь совсем нетрудно взобраться на парапет. Вот спуститься с другой стороны посложнее: совершенно отвесная стена возвышалась на четыре человеческих роста. Однако и там было полно всяких лачуг и трущоб, расползавшихся от города к югу и подходивших к самым стенам, а рядом с ними громоздилось множество мусорных куч и подгнивших крыш, способных смягчить падение.

Мы пробежали последние несколько ярдов, больше из бравады, чем по необходимости, поскольку не замечалось никаких признаков погони. В лунном свете печальное состояние городских стен стало еще более очевидным. Оставшиеся от римлян кирпичи, из которых были сложены нижние ряды, раскрошились, тесаные камни времен Вильгельма Завоевателя утратили форму и расшатались, а вверх от просевшего фундамента тянулись здоровенные трещины. Я потащил Билла влево.

– Тут где-то есть куча дров, – сказал я ему. И точно, впереди, из-за поворота стены показалась здоровенная поленница, выложенная вдоль вертикального выступа. Мы бросились туда, без особых усилий вскарабкались наверх, обнаружили, что выступ образует удобный пандус, ведущий прямо на вершину стены, и взобрались на парапет. Зубцы с бойницами, как редкие зубы, уходили во тьму по обе стороны от нас. Мы осторожно двинулись по стене, пригнувшись и выглядывая наружу через каждые несколько шагов в поисках удобного для приземления местечка.

– Видишь что-нибудь? – спросил Билл.

– Вижу только, что здесь нетрудно свернуть себе шею, – пробормотал я в ответ. И тут заметил нечто позади, довольно далеко, к востоку от нас.

– Там свет, приятель! На стене! – Билл тоже это увидел.

Теперь нам стали слышны и звуки: топот по каменным плитам. В дальнем конце Окс-лейн замелькали факелы и, кажется, медленно двинулись по направлению к нам.

Мы рванули по стене, словно пара крыс, то и дело выглядывая за зубцы в поисках места, где можно спрыгнуть на землю, и снова пригибаясь на бегу. Оба понимали, что нас легко заметить на фоне освещенного луной неба, а толпа преследователей на Окс-лейн приближалась, мы уже слышали их голоса. А может, это были другие преследователи, гнавшиеся по другим улицам. На внешней стороне стены, у фундамента не было ничего подходящего. Возможно, городские власти успели очистить этот участок или здесь прошел пожар, уничтожив стихийную шаткую застройку и превратив в пепел убогие гнилые домишки, обычно лепившиеся прямо к кирпичной стене. А нам уже следовало прыгать, пусть с риском для жизни. Я присел на корточки, дожидаясь Билла, и когда нагнулся, прислонившись к ледяному камню, уловил малоприятный запашок. Я вытянул шею и вгляделся. Внизу виднелась темная масса, возвышаясь в рост человека и прилегая к самой стене.

– Смотри, братец, – прохрипел я подоспевшему Биллу. – Навозная куча!

Он тоже вгляделся во тьму, а когда обернулся, на лице его сияла улыбка.

– Только погляди на эту огромную кучу дерьма!

Я секунду смотрел на него, а потом нас обуял такой приступ хохота, что мы согнулись пополам, зажимая рты ладонями и вовсю молотя кулаками друг друга и каменные зубцы стены. Мы хохотали так, как могут хохотать только те, у кого остался мизерный выбор: либо на виселицу, либо в свежее дерьмо. А потом мы прыгнули.

Ощущение было такое, словно летишь долго-долго. Я чувствовал, как в ушах свистит воздух, а по ногам в предвкушении удара бегут мурашки. Потом я приземлился, по колени провалившись в мягкую, засасывающую субстанцию. Миг спустя рядом плюхнулся Билл. Вонь здесь стояла невыносимая. Мы погрузились в чудовищную кучу навоза, кухонных отходов, требухи забитых животных – словно в огромный созревший прыщ, готовый вот-вот лопнуть, разбрасывая вокруг ядовитые и зловонные отбросы этого гнусного поселения. Миазмы, волной накрывшие нас, наводили на мысль о самом разном дерьме – человеческом и свином, коровьем и лошадином. Ногам стало до отвращения тепло, даже жарко, и я рванулся на волю. Но трясина подо мной затягивала внутрь кучи. Я собрался с силами и сделал еще одну попытку выбраться. Билл с отборной бранью барахтался рядом. Я чувствовал между ногами слизистую жижу. Потом что-то скользнуло по ступне. Я заорал и дернулся вперед, на секунду ужаснувшись, что уже не выберусь, но под весом собственного тела вывалился наружу. Часть кучи распалась, выпуская нас на волю. И мы с Биллом выпали головой вперед и покатились вниз по склону, увлекая за собой разную дрянь, пока не уперлись в мощные заросли ежевики и стену из прошлогодней крапивы, которые нас и остановили. Я обнаружил, что сжимаю в руке свиную челюсть, и отшвырнул ее в сторону.

– Ох, Пэтч, – хрипло произнес Билл, поднимаясь на ноги, отхаркиваясь и отплевываясь. – Кажется, я въехал мордой в дохлую кошку…

– Вот так, видимо, чувствуют себя попавшие в чистилище, – заметил я. – Однако мы в таком виде, что дьявол к нам ни за что не притронется.

Мы были в полной темноте, под воняющей сенью засохшей яблони, давно рухнувшей на крышу развалившейся лачуги. Вокруг расползались многолетние заросли вереска, еще зеленого и уже засохшего, шиповника, крапивы и вьюнка, высокие и отмершие, – они образовали сплошную мрачную стену из перепутанных и сплетенных стеблей. Мы кое-как пробились сквозь нее, протискиваясь вдоль падающей стенки лачуги, где сучья мертвой яблони торчали пореже. Билл уже выбрался, да и я почти вылез, когда вверху над нами, на стене раздались шаги и послышались злобные вопли разъяренных неудачей людей. Я замер. Между двумя зубцами появился факел, потом еще один, еще, и мигающий оранжевый свет метнулся к нам по склону навозной кучи. Я прижался к гнилому дереву и замер в глубокой тени, образованной стволом мертвой яблони, вне досягаемости факельных щупалец.

– Пошли дальше, Джек. Тут шею свернуть можно.

– А я что говорил, мать твою? Он, видать, туда убег, к кожемякам, и сидит где-нибудь на крыше…

Свет исчез так же внезапно, как появился. Я подождал, пока голоса преследователей не превратятся в едва слышимое порыкивание, и пробрался к Биллу, который сидел по другую сторону ствола. Его глаза были широко раскрыты и в этой тьме казались совершенно белыми.

– Вся банда рванула к кожевенным мастерским, – сказал он, снимая с рукавов сухие веточки ежевики. – Если свернем вправо, то выйдем к реке выше города. А они окажутся с противоположного края.

– Они гнались за мной по Силвер-стрит, – согласно кивнул я. – Может, сэр Хьюг полагает, что я кинулся в сторону заливных лугов.

– А мы двинемся вверх по реке. И таким образом доберемся до дороги Фосс-Уэй. Она пересекается с Уотлинг-стрит [13]13
  Фосс-Уэй, Уотлинг-стрит – две из основных мощеных дорог, построенных во время римского господства в Британии (I – начало V в.). Фосс-Уэй соединяет города Линкольн в восточной части страны и Эксетер в юго-западной. Уотлинг-стрит соединяет Дувр, Лондон и Роксетер.


[Закрыть], а та ведет прямиком в Лондон. Я дойду с тобой до этого перекрестка, а потом двину на север. Пошли?

Я лишь пожал плечами.

– Там ты по крайней мере будешь в большей безопасности, – добавил Билл. – Держись все время в толпе. Потом найди подходящий корабль и отправляйся за границу. Может, во Фландрию. Да, действительно, во Фландрию! – В голосе его послышались теплые нотки. – У моего папаши там есть деловые партнеры. Они тебе помогут. Вот такой план, Пэтч! Вперед, тру-ля-ля! – И он похлопал меня по плечу.

– Да брось ты, Билл, – ответил я. – Что мне делать во Фландрии? – В этот момент, все еще во власти жуткой вони, исходившей от навозной кучи, и воспоминают о том, как, подобно жалкому червяку, прятался от света факела, я почувствовал себя загнанным в угол. – Лучше сдамся властям. Может, в суде поверят моему рассказу; в конце концов, это ж истинная правда! В любом случае, если меня повесят, это будет быстро, и сэр Хьюг лишится предвкушаемого удовольствия.

– Не такой уж ты трус, Петрок, – фыркнул он. – Давай, двигайся! Пошли!

Вокруг нас клубились тени, сплошная тьма, в которой свободно витал запах смерти и разложения. Смерть была позади нас, смерть была повсюду. А что впереди?

– Я и фламандского-то не знаю, – пробормотал я.

– Не беспокойся. Я тебя научу всем нужным ругательствам, – ответил мой друг и двинулся вперед, во тьму. Я пошел следом: больше все равно идти было некуда.

Мы оказались на какой-то улице, с обеих сторон виднелись низкие жилища, судя по уродливым теням, которые они отбрасывали в лунном свете, построенные из глины с соломой или просто из глины. Вокруг не было ни души, да и свет в этих лачугах не горел. Под ногами чавкала густая, перемешанная с мусором и дерьмом грязь, судя по запаху, и животного, и человеческого происхождения. Сначала мы шли быстро, но вскоре уже бежали, стараясь не вляпаться в лужи и тонкие ручейки, которые все время попадались на пути. Потом спугнули стадо свиней, спавших посреди улицы. Билл первым их заметил и свернул в сторону, а у меня не оставалось иного выбора, кроме как прыгнуть вперед, и страх, что приземлюсь я прямо перед мордой разъяренного кабана, на секунду прогнал все остальные мои страхи. Мы оставили их позади, злобно хрюкающих, и вскоре дома стали попадаться все реже и реже, а потом началось поле. Луна освещала грядки с оставленными на зиму овощами и первые зеленые весенние ростки, а воздух здесь был гораздо лучше. Впереди виднелась линия деревьев, огромные раскидистые силуэты – наверное, ивы, растущие по берегам реки.

Улица перешла в узкую тропинку среди полей. Я вспомнил, что поля здесь перемежаются небольшими оврагами и холмами – в отличие от заливных лугов ниже по течению, ровных, словно покрывало на кровати. Вполне подходящая местность. Дыхание мое понемногу успокоилось. Мы замедлили бег и постепенно перешли на шаг. Местность понемногу понижалась, и вскоре мы увидели реку. В нескольких шагах от берега нашу тропинку пересекала другая, и мы пошли по ней, направляясь вверх по течению.

– Там впереди есть дорога, милях в трех отсюда, – сообщил Билл. – Она приведет нас к Фосс-Уэй.

Мне совсем не нравилась мысль двигаться по этой Фосс-Уэй. Широкая дорога, построенная еще римлянами много столетий назад и все еще остающаяся основной линией сообщения между востоком и западом страны, наверняка будет забита всякого рода транспортом. Нам, конечно же, придется двигаться по ночам, если не удастся состряпать себе какую-нибудь маскировку. Только вот я сильно сомневался, что мы сумеем кого-нибудь провести. И опять я подумал, не сдаться ли властям, но ночной воздух пах так сладко, отдавая болотным петрушечником и диким чесноком, что я сказал себе: «Нет, пока не буду».

Первый проблеск утра показался на горизонте, когда мы добрались до дороги, о которой говорил Билл. Это был широкий тракт с хорошим и гладким мощением, с обеих сторон обсаженный живыми изгородями. Мы выбрались к нему через дыру в такой изгороди, преодолев стенку из аккуратно отесанных камней. Я глянул вниз и обнаружил номер XI, выдолбленный в одном из булыжников и ясно видимый в свете заходящей луны. Стало быть, и эту дорогу построили римляне. Странные они все-таки были люди – все-то им хотелось в этом мире пронумеровать и привести в образцовый порядок. Только вот их четко организованная жизнь тоже не устояла под напором хаоса, ничуть не меньше, чем моя.

Впереди шарахнулась вспугнутая нами лиса. Луна внезапно исчезла за мощной стеной дубов, которая сменила живые изгороди по обеим сторонам, и стало совсем темно, но вверху уже появилось слабое свечение. Мы шли быстро в угрюмом молчании, пока небо не приняло пепельный оттенок – настал тот самый странный миг перед зарей, когда все вокруг мертво и холодно и кажется, что магия превращения нового дня из пустоты ночи на сей раз не сработала. Теперь нас было видно. Я заметил, что лицо у Билла мрачное и осунувшееся. Через несколько шагов он остановился, указывая вперед:

– Видишь? Это Фосс-Уэй.

Я глянул туда – впереди в цепочке деревьев появился разрыв, кажется, в миле от нас. А дальше, за ним пространство расширялось, и я разглядел поля, разбитые на участки и похожие на разноцветные заплаты, и лес. Дорога темной широкой полосой уходила вдаль и казалась опасно открытой – вся как на ладони.

– Доберемся до конца зарослей, тогда увидим, что там делается, – сказал Билл.

– Они ведь все дороги будут прочесывать, – заметил я.

– Так далеко от города могут забраться только конные, – ответил он. – И мы услышим их приближение. Сегодня, правда, все равно лучше прятаться. Кстати, пожрать не хочешь?

Сказать по правде, о голоде я и не думал. Желудок был тяжелый, как каменная плита, и одна лишь мысль о пище вызывала тошноту. Билл же явно был сделан из более прочного материала, чем я мог предполагать, и продолжал рассуждать о завтраке. Пока он болтал, мне привиделись соленая свинина, копченая рыба, слабое пиво и свежий хлеб. И несмотря ни на что, я облизнулся. Желудок забурчал и очнулся к жизни. И вскоре мы уже вовсю гоготали и фыркали, потирая животы, бурчавшие все сильнее и сильнее. Настало время, когда просыпаются птицы, и казалось, будто именно наши голодные животы подняли их из гнезд. На секунду даже подумалось, не была ли прошлая ночь просто дурным сном, а теперь я наконец проснулся…

Я уже собирался предложить искупаться, чтобы смыть с себя следы и вонь навозной кучи, как вдруг прикусил язык и замер. Что-то было не так. Такое ощущение, будто мы вошли в невидимую дверь и попали в комнату, где стоит полная тишина. Птицы, которые только что оглашали окрестности своими песнями, вдруг замолкли. Река здесь делала петлю, устремляясь назад, и справа от нас прорубленная в массе деревьев аллея тянулась по краю глубокой, лениво текущей воды. Слева далеко вперед уходила цепочка старых дубов и боярышника, туда, где начинались поля и аллея упиралась в Фосс-Уэй, в нескольких сотнях ярдов от нас. Билл оглянулся по сторонам. С него уже слетело все веселье. Я упал на одно колено, повинуясь внезапному порыву. И тут небо заполнилось шумом крыльев, а деревья словно расступились, выпустив на дорогу огромного коня. Над мордой этого рвущегося вперед гиганта словно плавало в воздухе бледное лицо сэра Хьюга де Кервези, ужасающе явное, как видение из гнетущего сна. Никакого изумления я не испытал. Это казалось ночным кошмаром, который возвращается снова и снова, все в том же виде. Так что я ощущал не страх, а опустошенность и пугающую готовность смириться с неизбежным.

Рыцарь взмахнул правой рукой. Я увидел, что в ней он держит кистень – и железный шар, прикрепленный к концу цепи, сзади по шее ударил Билла, который, казалось, замер в прыжке. Я услышал, как хрустнул череп, и Билл рухнул, словно мешок костей и мяса. Я понял, что он убит, еще до того, как почувствовал шок от увиденного, и заморгал, будто очнувшийся лунатик, а огромные копыта уже топтали упавшее тело. Потом конь двинулся на меня. Сэр Хьюг смотрел сверху, и губы его растянула улыбка – словно оскалился череп.

– Сдаешься, Петрок? – Он взмахнул кистенем у меня перед глазами, и его рукоятка, граненый железный стержень, тускло блеснула. – Надеюсь, что нет. Лучше быть мертвым, чем живым, а, парень? Так? Так? – И с каждым выплюнутым словом он понуждал своего нервного скакуна приближаться ко мне, молотя копытами воздух. Позади текла река. Я смотрел на безжизненное тело Билла – его вымазанные глиной ступни виднелись в рамке из брюха и ног коня. А кистень мелькал в воздухе все ближе, и сэр Хьюг толкал коня вперед, легонько касаясь шпорами его взмыленных боков. Я попытался, перехватить кистень, но тщетно – гладкий шар скользнул по моей ладони и отлетел в сторону. Тут я ткнулся носом в ногу рыцаря и ухватился за нее, но ладони ехали по скользкой ткани, пока я не повис, цепляясь за стремя. Видимо, я вывернул ему ногу, потому что увидел перед глазами шпору, острый позолоченный шип, до крови разодравший коню бок. Животное дико заржало, встало на дыбы, потом крутанулось на месте и снова взвилось. Сэр Хьюг выругался и попытался меня стряхнуть, но при этом снова вонзил шпору в кровоточащую рану. Конь дико заржал и взбрыкнул, пытаясь сбросить всадника. Я почувствовал, что сэр Хьюг валится с седла, вот он уже под брюхом коня и на мгновение запутался между его задними ногами. Я словно попал между вертящимися жерновами. Дыхание перехватило, казалось, все кости перемелет в пыль.

Лошадь совсем обезумела – она же была ранена, а теперь еще и стреножена, – дико заржала и метнулась в сторону от дороги. И мы все трое – сучащая конечностями мешанина из двух людей и коня – внезапно рухнули прямо в ледяную реку.

Темная крутящаяся масса воды, пузырьки воздуха, руки и ноги, казалось, жевали меня в чьем-то огромном рту. Ослепший от падения, я глотнул воды и захлебнулся. Чудовищная тяжесть прижала меня к камням, расплющивая грудь, и я понял, что умираю. Ужасная грусть охватила меня, превратившись в речную воду. Я просто тонул в печали. Тяжесть пропала, и я уплыл в полный мрак. Жизнь уходила, и последней совершенно абсурдной мыслью было воспоминание о старой одноглазой собаке из моего детства, которую я очень любил; она все лаяла и лаяла, прося меня поиграть с ней.