Текст книги "Реликвии тамплиеров"

Автор книги: Пип Воэн-Хьюз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 26 страниц)

А теперь, как мне казалось, я уже не был связан церковными ограничениями и правилами, а похабные и весьма причудливые истории, которые все до единого члены команды находили время мне рассказать, представлялись, коли на то пошло, лишь чуть более страшными, поскольку я знал, что теперь и сам могу позволить себе подобные приключения, если захочу. А сны мои между тем становились все более пылкими: это была странная смесь из видений обнаженной плоти и фрагментов услышанных за день рассказов. На вторую ночь после того, как мы миновали Сент-Килд, мне приснилось совершенно неестественное переплетение тел (египетская цыганка с ее змеей – из рассказа Джанни; плюс две сестры-близняшки из Финляндии – подарочек Илии; плюс толстая, но чертовски умелая генуэзка, о которой поведал Хорст); проснувшись, я обнаружил, что мы приближаемся к берегу. Впереди лежал длинный пляж из белого песка, расстилаясь, как пролитое молоко, ниже торчащих из вересковых пустошей скал.

Это был один из Гебридских островов, одинокий и необитаемый, если не считать диких овец, которые паслись здесь, брошенные поселенцами в незапамятные времена. С берега сбегал ручеек с пресной водой, и мы намеревались пополнить ее запасы. Свежая вода и свежая баранина! Экипаж «Кормарана» предпочитал пореже попадаться людям на глаза, учитывая характер своих занятий. Когда мы заходили в людную гавань, все дела делались на берегу – и никак иначе. Когда же доходило до пополнения запасов провизии или починки, капитан выбирал селения с дружественно настроенным по отношению к нам народом или уединенность безлюдных берегов. Наши запасы пресной воды подошли к концу, и хотя оставшегося хватило бы на плавание до Дублина, нам следовало, как объяснил мне Жиль, всеми способами отбиваться от тамошних торговцев, чье любопытство поистине ненасытно. А Гутхлаф, наш плотник, хотел заделать отскочившую доску обшивки и исправить всякие другие повреждения, полученные кораблем во время похода через море Мрака.

Отлив уже начался, и Низам провел корабль в мелководный заливчик, вымытый в береге потоком, сбегающим с пустошей. Здесь судно скоро окажется на мели, и Гутхлафу будет удобно заниматься своим ремонтом, а когда наступит прилив, «Кормаран» снова всплывет. Через час его днище уже торчало из воды, а я вместе с остальной командой перелез через борт и ступил на берег. И только сейчас, когда ноги увязли в теплом влажном песке, пораженный, я осознал, что уже середина лета. Я чувствовал запах вереска и представлял, как над пустошами вьются пчелы, запасающие мед на долгую зиму. Потом, после того как помог другим наполнить водой бочки из ручья в том месте, где он падал с гранитного выступа на песок, и закатить их обратно на корабль, я вместе с Абу с удовольствием собирал морскую капусту (очень здорово и приятно было ощущать в ладонях ее толстые зеленые побеги, а еще чудеснее оказался вкус ее сока, щипавшего мои поврежденные десны). А затем я смылся с берега и, повернувшись спиной к морю, побрел вдоль ручья вверх по склону холма, к его скалистой вершине. Сначала путь мой лежал через каменную осыпь. Оранжевые и серые лишайники, цеплявшиеся за камни, походили на те, что растут в Девоне. Ручей стекал по узкому руслу между двумя вздымавшимися ввысь здоровенными утесами, а за ними лежало небольшое, глубокое и поросшее по краям осокой озерцо, которое с противоположной стороны питал маленький водопад, с журчанием спадавший с каменного выступа, поросшего толстым слоем мха. Оно напомнило мне озеро, где я когда-то купался, озеро на ручье Редбрук, недалеко от нашего дома, так что я, не раздумывая, сбросил одежду и вошел в воду.

Она была ледяная и так насыщена торфом, что моя кожа сразу стала золотистой. Я глубоко вдохнул и нырнул с головой, которую тут же как обручем стянул ледяной холод. Но все равно это было прекрасно – после столь долгого пребывания во влажной, закостеневшей от соли одежде, и, наблюдая за мелкими форелями, сновавшими туда-сюда между гранитными выступами, я скоро согрелся. Водопад манил к себе, и я взобрался наверх и уселся на мягком от покрывавшего его мха выступе, с которого он падал, а вода бежала и струилась, обтекая меня. И тут мне показалось, будто я слышу чей-то смех. Низкий, грудной, но нежный, такой нежный, что это, должно быть, просто ветерок посвистывал, облетая камни. Люди, часто забредающие в пустынные места, нередко увлекаются разными фантазиями, навеваемыми одиночеством. Я и раньше не раз испытывал на себе такие шуточки ветра, порой у меня даже мурашки бежали по коже, когда я воображал себе чьи-то внимательные глаза, которых на самом деле не было и в помине. Деревенские называют это шуточками фей или демонов, и я не стану спорить, но часто так воздействует сама местность, поэтому я вовсе не удивился. Решил, что это остров меня приветствует. Потом понял, что время-то бежит, натянул свои одежки и пошел дальше вверх по ручью.

Я брел, наверное, час, полностью погруженный в облака ароматов, источаемых пустошью: цветов вереска, черники, мха, овечьего помета, торфа. «Я дома, – повторял я себе снова и снова. – Эта тропинка приведет меня скоро к отчему дому, к катящимся мимо него бурым водам Она». Здесь моя душа ощущала полный покой. Останавливаясь, чтобы набрать очередью горсть теплой, перезрелой черники и сунуть ее в уже ставший пурпурно-синим рот, я обнаружил, что в душе моей установилось полное спокойствие, какого я не ощущал уже очень-очень давно. С момента смерти дьякона у меня внутри постоянно все тряслось, как струна арфы, зацепленная пальцем, но сейчас мне было хорошо и покойно.

Добраться до основания скального выступа на вершине холма оказалось легко, и хотя я вовсе не собирался заходить так далеко, все же полез вверх по иссеченному трещинами, шершавому граниту. Вблизи выступ выглядел совсем не так устрашающе – просто огромный темный утес, а ведь я в детстве все время лазал по гранитным скалам Дартмура, карабкаясь по осыпям на их склонах. Так что путь до вершины не занял много времени. Поднявшись на самый верх, я в первый раз оглянулся назад.

Корабль казался отсюда маленьким черным пятнышком на белом песке, а команда – мелкими точками копоти вокруг него. За ним было море – потрясающего сине-зеленого цвета, какого я никогда в жизни не видел. Оно расстилалось далеко-далеко и понемногу темнело, уходя, насколько я мог разглядеть, к северу, югу и западу. Низкие тени на востоке могли быть какой-то землей или островами. А может, это просто отсветы облаков, лежащие на воде. Я стоял в самой высокой точке острова и, обернувшись, увидел, что облюбованный нами пляж занимает примерно четверть всей береговой линии. На противоположной стороне был еще один такой пляж. В северной его части вздымающийся берег встречался с морем огромной изгибающейся массой утеса. На юге пустоши переходили в беспорядочную каменистую мешанину из бухточек и отмелей.

К востоку от берега тянулись кривые линии старых каменных стен, сложенных насухо. Здесь трава была зеленее, а кое-где проглядывали остатки древних жилищ с давно провалившимися крышами. Интересно, кто здесь жил? Такие же люди, как я, надо думать. Я был бы здесь счастлив, имея в полном распоряжении маленькую частицу Дартмура, где никто бы меня не тревожил. Я взглянул вниз, на корабль, неуклюжий, как дохлая муха на безупречной белизне песка. Может, мне следует здесь остаться. Я опустился на куст армерии. Станут меня искать? Или им это безразлично?

И тут я снова услышал смех. И вскочил на ноги. Я же здесь совсем один, на этой скале, но смех был самый настоящий. Значит, кто-то за мной все-таки следил! Я громко выругался. Мы так долго теснились на ничтожном кораблике, вся наша банда оголодавших сумасшедших, бог знает сколько недель, даже месяцев. И кому теперь понадобилось лишать меня одиночества?

– Кого еще несет нелегкая?! – заорал я.

Ответом было молчание, только ветер посвистывал в кустах. Розовые цветы качались, кивая мне, возможно, даже сочувствуя.

Я снова сел, но прежнее настроение не вернулось. Очарование рассеялось. Счастливые мысли куда-то утекли. Мне так понравилось здесь, наверху, а кто-то взял и все порушил. Кто-то… Кто? Кто вообще мог оказаться здесь, кроме меня самого? И тут волосы у меня на затылке встали дыбом. Я почувствовал на себе чей-то взгляд, но когда рывком обернулся, пустошь была безлюдна. Там, внизу, очень далеко, мелькали члены нашей команды, единственные люди на этом острове. И меня охватил ужас, какой только может обрушиться на человека в безлюдном, заброшенном месте; все тело покрылось от страха гусиной кожей. Я был здесь чужой и один. Каких духов я спугнул? Какие призраки могут бродить в таком месте? «Одинокие», – ответил мне ветер. – Одинокие и голодные».

В слепом ужасе я вскочил на ноги, зацепился за осоку и полетел вниз. Мордой вниз, прямо в заросли черники. И надо мной вновь раздался смех. Впереди каменистая вершина холма уходила вниз покатым склоном, а чуть дальше гранитный монолит снова вздымался вверх, пробиваясь сквозь заросли вереска, а от него спускалась еще одна полуразрушенная каменная стена. Отличное место, где можно укрыться. У меня даже мелькнула глупая мысль спрятаться, но я и пытаться не стал: снова вскочив, я бросился к стене. Тот, кто за мной следил, опять засмеялся.

И в тот же миг смех вдруг перешел в пронзительный вскрик, который неожиданно оборвался, заглох, как затушенная свеча. Я резко остановился. Я снова был одни, и тишина вокруг казалась просто удушающей. Вскрик все еще звучал у меня в ушах. Это был не призрак, никакой не дух. Этот звук издало нечто из плоти и крови, и впечатление было такое, будто это ребенок. Что там стряслось? Мысли путались. Что может здесь делать ребенок? Или здесь кто-то все же живет?.. Я растерянно почесал в затылке. Такой вскрик может означать только ужасную рану или что похуже, так что я наперекор здравому смыслу снова пошел вперед, поспешным, но теперь уже уверенным шагом. Достиг конца стены, где она завалилась, превратившись в груду камней у основания гранитного выступа, и перелез через нее. Здесь тоже никого не было, но слева от меня возвышалась скала, и я подумал, не свалился ли мой преследователь именно с нее и не лежит ли сейчас по ту сторону. Я обежал скалу и всем телом налетел на кого-то.

– Нет! – в ужасе воскликнул я, от столкновения чуть не упав и обнаружив, что влепился спиной в гранит скалы и столкнулся вовсе не с призраком, а с каким-то незнакомцем. Это был высокий и тощий, словно с голодухи, человек. Передо мной мелькнуло его осунувшееся лицо, будто череп, обтянутый кожей, редкая бороденка с сильной проседью и два огромных голубых глаза, совершенно лишенные даже искры разума, абсолютно безумные. Тут он взмахнул полами своего изодранного в клочья плаща и снова толкнул меня к каменной стене. Я треснулся затылком о гранит и на секунду отключился. Но тут же пришел в себя и увидел, что человек нависает над каким-то темным силуэтом – упавший ребенок! – распростертым на земле. Он орал, как раненый зверь, и я даже мог разобрать слова в его яростных пронзительных воплях:

– Иисусе, помоги мне! Какая гнусность! Какая дрянь!

Бессмысленные крики оказались напевом или чтением нараспев, напоминая полузабытые церковные службы, но в них звучала невообразимая ненависть.

– Дьяволы! Демоны! О Господи! Иисусе Христе, помоги слуге своему…

Пока я стоял, пялясь на это разворачивающееся перед моими глазами представление, человек нагнулся, схватил огромный камень и с великим усилием поднял его над головой. Не раздумывая, я двумя быстрыми шагами преодолел разделявшее нас расстояние и с силой пнул его прямо в яйца. Это был единственный прием, которому я научился, главным образом сам получая подобные удары во время игры в футбол, и когда моя нога врезалась ему между ног, я точно знал, что он сейчас почувствовал. Я отскочил, стараясь сохранить равновесие и не наступить на распростертого на земле ребенка, а человек издал придушенное блеяние. Руки его бессильно обвисли, камень упал на голову и свалился на плечо, а потом и на землю. Раздался мерзкий звук, похожий на треск. Икая, человек крутанулся на месте и рухнул; из головы у него текла кровь. Откатившись в сторону через заросли вереска, он с трудом поднялся на ноги и понесся прочь через пустошь, причитая и завывая, как изгнанный дух, пока его голос не заглушило посвистом ветра.

Я теперь слышал только собственное прерывистое дыхание и шум крови в ушах. Тело по-прежнему лежало на земле лицом вниз. Мне были видны подошвы босых ног, белые и жалкие. Я опустился на колени. Нерешительно обхватил его руками и перевернул. Плащ перекрутился, так что мне пришлось потрудиться, чтобы засунуть руку внутрь и проверить, бьется ли сердце. Я не нащупал ничего, кроме странной, поддающейся под моим нажимом мягкости.

Тут из складок плаща выскочила рука и схватила меня за запястье. Тонкая рука с пальцами, унизанными кольцами и перстнями из тяжелого золота со сверкающими драгоценными камнями. А на меня из-под изогнутых бровей уставилась пара огромных темных глаз. Женских глаз.

И словно откуда-то издалека донесся голос, тихий и довольный. Я узнал его – это она надо мной смеялась.

– Я – Анна Дука Комнина, византийская принцесса, – произнесла насмешница. – И если ты немедленно не уберешь свои грабки с моей груди, то пожалеешь, здорово пожалеешь!

Глава тринадцатая

– Прошу прощения? – проблеял я.

– Повторяю еще раз: перестань меня лапать и помоги встать на ноги.

Но мои пальцы совсем запутались в складках ее плаща. Я в отчаянии дернул посильнее. Это помогло: плащ развернулся и я высвободился. Все это время принцесса Анна Дука Комнина изучающе смотрела на меня, чуть изогнув одну бровь. Потом вдруг улыбнулась, и я заметил щель у нее между передними зубами. Мне сейчас как-то даже странно обо всем этом рассказывать, но в тот момент у меня не было ни малейших сомнений, что это удивительное создание – именно та, кем и представилась. Она села. Пышные волны волос, тяжелые и темные как ночь, упали на плечи. В полном замешательстве я опустил глаза и отодвинулся от нее, поерзав на заднице. Внутри меня все превратилось в какое-то желе.

– Простите, – пробормотал я. Господи Иисусе и все святые мученики! Мне что, уже и шагу ступить нельзя без того, чтобы передо мной снова и снова не распахивались бездны ада? В мозгу, чуть менее онемевшем, чем руки и язык, все так и мельтешило. Как следует обращаться к даме королевской крови? В голове мелькали обрывки гимнов и песнопений. Яркие отрывочные образы с картин, с иллюстраций в древних томах из пыльных библиотек, рыцари и их возлюбленные, придворные ламы… И тут меня осенило. Я встал на одно колено, извлек из ножен Шаук и протянул его принцессе, рукоятью вперед. Рискнув поднять глаза, я увидел у нее на лице все ту же широкую, озадаченную улыбку.

– Моя жизнь принадлежит вам, – начал я. Мне казалось, что нужно сказать именно это. – Я ваш покорный слуга. Боюсь, я тяжко оскорбил вас, так что возьмите мой кинжал и делайте со мной все, что хотите!

– Ох, черт побери! – засмеялась принцесса. – Так ты англичанин! Ты… ты ведь и впрямь настоящий англичанин, не так ли?

– Мадам… – Я снова протянул ей Шаук. Принцесса махнула рукой – как я заметил, тонкой и бледной, властной и изящной…

– Не зови меня мадам! И не нужен мне твой нож… твой клинок. Ты, кажется, умеешь с ним обращаться – вот и держи при себе. И кто ты вообще такой?

– Петрок из Онфорда, ваше высочество.

– Петрок. Из Корнуолла? – вдруг спросила она, и в ее глазах вспыхнул интерес.

– Из Девоншира, ваше высочество. – Я встал и стряхнул с одежды ветки вереска.

– Из Девоншира! Далеко, однако, мы с тобой забрались от родного дома. Ты спас меня от демона, Петрок из Онфорда. Это я отныне твоя слуга. А теперь можешь проводить меня к кораблю. – Принцесса хотела встать, но покачнулась и протянула мне руку. Она была очень бледна.

– Кто это был, мадам? – спросил я.

– Не знаю. Ни кто он такой, ни что он такое. Думаю, какой-нибудь отшельник. Я наткнулась на него, когда он молился. Там, в той стороне, есть какое-то святилище, на камне вырезан крест, в небольшом углублении в скале. Я, в сущности, свалилась на него. Как демон из огненных бездн. Бедняга, видимо, испытывает отвращение к слабому полу – я испугалась, что он кинется меня насиловать, но он предпочел размозжить мне голову.

– Боюсь, что серьезно его поранил, – сказал я. А про себя подумал, что и не представляю, насколько серьезно.

– Вот и хорошо. Надеюсь, ты его убил. – Ее глаза сверкнули в глубоких глазницах.

Я не ответил. В ушах все еще стоял звук, с которым камень упал ему на плечо. Мне даже казалось, будто этот камень срезал ему ухо. Скорее всего он умрет, если рана загноится. Какая ужасная ирония судьбы: святой человек искал полного уединения только лишь для того, чтобы пасть от руки другого монаха, пусть и бывшего! А я, выходит, спас… кого? И откуда ей известно про корабль? И про Девоншир, коли на то пошло?

– Значит, вы приплыли сюда на «Кормаране»? – спросил я наконец, чувствуя себя полным идиотом.

– Не смотри так удивленно, – ответила она, словно прочитав мои мысли. – Павлос уже, наверное, сходит с ума, так что давай поспешим. Возьми-ка меня под руку. Я, кажется, повредила ногу.

Ну, я сцапал ее прохладную руку в свою горячую клешню и поддержал, пока она пробовала ступить на одну ногу, потом на другую.

– Ничего особенного, – решила она в итоге. – Обопрусь на твое плечо. – И обняла меня за шею, притянув к себе. Я вздрогнул, а она опять принялась надо мной смеяться: – Матерь Божья! Я же не василиск! Давай держи меня вот так. – И она взяла мою левую руку и обвила ею свою спину, так что моя ладонь угнездилась у нее под мышкой. – А теперь пошли.

И быстро двинулась вперед, направляясь к востоку, чуть не сбив меня с ног. Я остановил ее и развернул в обратном направлении.

– Нам вон туда, ваше высочество. Корабль в той стороне. Боюсь только, что придется спускаться с этой скалы…

– Ты думаешь? – спросила она, пристально глядя мне в глаза. Я яростно закивал, чувствуя себя кем-то вроде дрессированной обезьяны.

– Ну да. Я бежал вниз по этому склону, а скала вон там, позади нас, так что…

Принцесса остановила меня, чуть нажав на плечо, и мягко сказала:

– Ты прав, Петрок. Но это не такая уж высокая скала. Я гуляла вокруг нее. Там есть тропа… вон там.

Мы пошли через заросли вереска, обходя гранитные валуны. Шагалось легко – овечья тропа была хорошо утоптана. Между тем становилось жарко, солнце поднималось к зениту, и рубаха моя пропиталась потом, особенно там, где ко мне прижималась принцесса. Я чувствовал, как от меня разит, да и от нее тоже. Во рту пересохло.

Тропа все круче спускалась вниз, мы уже вышли к прибрежным скалам. Мне было трудно поддерживать хромающую девушку и при этом не сбиваться с шага. Мы, наверное, прошли уже треть пути вниз по склону холма, когда она оступилась, зацепившись ногой за корень, и упала лицом вниз, увлекая меня за собой. На секунду наши тела, казалось, зависли в воздухе, а в следующий момент ударились о вытоптанный овцами торф и покатились вниз. Мы все еще цеплялись друг за друга, потом я оказался под ней и думал только о том, как уберечь ее поврежденную ногу. Потом нас поволокло дальше, сквозь заросли черники, вереска и папоротника, и я все отталкивался ногами, стараясь удержать ее на себе, а потом мы наконец остановились, наткнувшись на потрепанную ветрами рябину – причем я уткнулся лицом в папоротники, плотно зажмурив глаза, а принцесса вытянулась во весь рост прямо на мне. Я чувствовал, как вздымается ее грудь, и, что еще хуже, ощущал тяжесть ее грудей. Попытался высвободиться, но она крепко меня держала. Потом я ощутил ее пальчики у себя на лице, нежно стряхивающие грязь с моих век и губ. Открыв глаза, я увидел, что она пристально меня разглядывает, озабоченно хмуря брови. Увидев, что я смотрю на нее, она улыбнулась:

– Господи, помилуй! Пресвятая Богородица! Я уж думала, что совсем тебя задавила, мой бедный Петрок!

– Ничуть, ваше высочество! – еле выдохнул я и уныло подумал: «О, какая галантность!»

– Тогда, может быть, ты отпустишь мою руку?..

Господи, ведь действительно, я все еще держал ее. Я рванулся в сторону, и она скривилась от боли, а я попытался приподняться. Она попробовала высвободиться, я дернулся вбок, и она снова начала смеяться. Я представил себе, какое зрелище мы собой являем для какого-нибудь наблюдателя, расположившегося высоко над нами, и тоже заулыбался. А потом мы оба начали хохотать, в груди бушевало отчаянное веселье, по крайней мере у меня, просто пенилось, как только что налитый в кружку эль. Потом нам наконец удалось кое-как распутать переплетение наших тел, и мы, пошатываясь, поднялись на ноги, все еще хохоча, корчась от смеха и держась друг за друга, как немощные старик со старухой, пока не миновал этот приступ дурацкой смешливости.

Но едва ко мне вернулась способность соображать, я тут же сжался от стыда. Каким же грубым идиотом я, должно быть, выгляжу в глазах этой высокородной дамы! Но тут она снова протянула мне руку, и мы молча двинулись вниз по склону. Возле каменистой осыпи, где я в первый раз услышал ее смех, принцесса меня остановила. Села на траву за большим камнем и сказала:

– Мы уже слишком близко от берега.

А я, по правде говоря, совершенно забыл про корабль. Но, выглянув из-за этого камня, увидел, что до него осталось с полмили: он все еще лежал на мокром песке, накренившись под немыслимым углом, а вокруг его днища по-прежнему сновали и суетились матросы.

– Петрок, я не могу туда вернуться вот так, средь бела дня. Я ведь… Только де Монтальяк, Жиль де Пейроль, Павлос и ребята с Крита знают, что я была на борту…

– И давно вы на корабле? – перебил я ее, лихорадочно обдумывая ситуацию. – С того момента, когда мы покинули Англию? – Она качнула головой, чуть-чуть. – С захода на Фареры? Нет, с Гардара! – Я прищелкнул пальцами. – Вас принесли в этой связке китового уса! И с тех пор тайно держали в трюме. Ну и как?..

– Ужасно! Даже хуже, словно в преддверии ада! – прошептала она. – Я лежала там не шевелясь, в этой вонючей дыре, бог знает сколько времени!

– Матерь Божья… Извините… Кровь Христова!..

– Кстати, Петрок, как твои зубы?

– Качаются, как гвозди в гнилой доске, – признался я и посмотрел на нее более внимательно. Очень странно – я видел, какая она худая, какие у нее черные тени под глазами. Ей там очень трудно пришлось, гораздо хуже, чем мне и остальным, она же сидела в полной тьме, как в тюрьме. Я наклонился и взял ее за руку. Она улыбнулась, немного печально, и я заметил, что у нее нет одного зуба, в уголке рта. И тут унюхал знакомый кислый запах у нее изо рта. – Это скорбут, как говорит Исаак. Цинга.

– И у него нет против нее никаких средств. Сущий ангел он, этот Исаак, не правда ли? Но он и собственные зубы не может сохранить. – Она вздохнула. – Петрок, я не хочу, чтобы о моем присутствии узнали на корабле. Я ведь беглянка, спасаю свою жизнь…

– Как и все мы, – вставил я.

– И тем не менее, тем не менее. Но если по правде, экипаж пугает меня до смерти – чего я только не насмотрелась, глядя на них из-за этой проклятой занавески! Крест Господень! Да эти мужики сожрут меня живьем, выблюют и снова сожрут…

– Принцесса! – завопил я, пораженный. – Дамы королевской крови не должны так выражаться…

– Но это же истинная правда! Господи, я что, обидела тебя?

– Вы… высокорожденная дама! Вам не следует так выражаться, ваше высочество!

– Пожалуйста, не зови меня ни принцессой, ни высочеством! – вдруг гневно выдохнула она, вспыхнув от ярости или, может быть, от боли. – Все это бессмысленные слова! Ты находишь, что я слишком грубо выражаюсь? Не по-королевски? Да, ты прав. У меня нет трона. Для всего остального мира я мертва. Но посмотри вот на это, если сомневаешься! – И она сунула руку прямо мне в лицо. – Посмотри на это кольцо! Вот на это!

Это было, несомненно, самое замечательное украшение на ее руке. Желтовато-коричневый камень с вырезанным на нем светлым профилем. Оправа, золотая и массивная, производила еще более сильное впечатление.

– Это кольцо в античные времена носили императрицы Рима, когда мои предки правили миром. Оно мое по праву рождения. Но потом… потом меня просто выбросили. – Ее голос перешел в горький шепот, и она опустила глаза. – Так что не зови меня ни принцессой, ни высочеством, ни леди. У меня не осталось ничего, кроме крови, что течет в моих жилах. – Она помолчала. – И я не хочу, чтобы эта кровь пролилась, Петрок. Она жаркая, и я сама завидую этому жару. – Она подняла глаза, и наши взгляды встретились. Я увидел, что по щекам ее бегут слезы, как ручейки по испачканному песком и пылью лицу. – Ты спас мне жизнь, а это все, что у меня осталось, что еще можно спасать. Поэтому зови меня просто Анна.

Еще за добрую сотню шагов от корабля я услышал, что меня зовет Павлос. Он выскочил из тени под днищем, подбежал, явно сильно взволнованный – хотя ко мне это не имело никакого отношения, – схватил за плечи и слегка встряхнул.

– Где… – Он с трудом сглотнул. – Где ты был?

– Там, наверху, – махнул я рукой.

– А ты там ничего не видел? Никого? Там, наверху? – Павлос был высокого роста, с кудрявыми черными волосами, которые все время подстригал, так что они не доставали ему до плеч. У него была мощная фигура, а яркие зеленые глаза и сломанный нос придавали вид настоящего воина, что соответствовало истине. Но сейчас он вспотел и трясся, как загнанная лошадь. Он подскочил ко мне, едва я спрыгнул на пляж. Я собирался немного его помучить, он же пока не знал, что я в курсе его тайн, но у меня не хватило на это воли.

– Она в безопасности и сейчас смотрит на нас сверху. – Я ткнул большим пальцем себе за спину. Павлос схватил меня за руку и притянул вплотную к себе.

– Кто? – выдохнул он. Кислый запах распадающихся десен был слишком силен, чтобы не скривиться.

– Анна, конечно. Принцесса Анна. – Я тоже схватил его за руку. – С ней ничего не случилось.

К моему ужасу, Павлос упал на колени и принялся креститься, словно сумасшедший, только не так, как крестимся мы, а справа налево. Я же, убедившись, что никто не обращает на нас внимания, тоже опустился на колени и зашептал:

– Успокойся, Павлос! Ничего особенного с ней не случилось. Там был один человек…

– Человек?! Мужчина?! – Голова Павлоса дернулась, словно его рванули за невидимую веревку. – Мать твою!.. – Далее последовал поток греческих ругательств, скорее жалобных, чем яростных.

– Но я ее выручил! – нетерпеливо перебил я его тираду. – Ничего не случилось. Она только растянула связку на ноге, мне кажется. Но не хочет возвращаться на корабль средь бела дня – боится наших парней.

– Боится? Да ничего она не боится! – возразил Павлос – кажется, он приходил в себя и, потирая челюсть, поднялся с колен. – Она сбежала от меня еще перед утренней зарей. Мне удалось вывести ее с корабля так, чтобы никто не видел, и она рванула в скалы. Лишь посмеялась надо мной. Посмеялась! И после этого я только и слышал, что ее смех! – Он сплюнул. – Капитан пребывает в скверном настроении по этому поводу, могу тебя уверить.

– Неужели вы думали, что сумеете держать ее взаперти все время наших плаваний? – в недоумении покачал я головой. – Она же в этой дыре вообще могла сгнить заживо!

– Клянусь всеми святыми и их траченными оспой мамашами, Петрок! По-твоему, я не в состоянии этого понять?! Она же византийская принцесса, член императорской фамилии! Я поклялся жизнь за нее отдать! Владыка, которому я служил, деспот Эпира, ее двоюродный брат. Да никто и не собирался держать ее взаперти, но что еще было делать? Команда никогда не допустила бы женщину на борт, сам знаешь, какие они – использовали бы ее как обычную шлюху из борделя при бане, а потом вышвырнули за борт. – Тут ему в голову, видимо, пришла еще какая-то мысль. – А ты… ты ее не трогал?

– Вот еще, в самом деле! – Это уж было слишком. – Да я всю ее облапал! Я ее, можно сказать, на себе притащил с этой проклятой горы! После того как спас ей жизнь!..

– Мир, Петрок, мир! Прости меня. Девушку доверили моей опеке, а я ее упустил… Не сердись, я просто перенервничал. Я твой должник, мне не следовало тебя донимать похабными подозрениями. А теперь, пожалуйста, отведи меня к ней.

Ну и мы полезли обратно на холм. Павлос все время шел впереди и очень торопился. Анна ждала нас там же, за камнем – лежала на животе, укрывшись плащом, из-под капюшона виднелся лишь узкий полумесяц ее бледного лица. При нашем приближении она села, и капюшон съехал с ее волос, в которых тут же синеватым отблеском засверкало солнце. Она с минуту наблюдала за нами, потом широко улыбнулась и захлопала в ладоши.

– Мои спасители! Храбрый Павлос и мой девонширский рыцарь!

Павлос поспешно подбежал к ней и, к моему изумлению (да сегодня меня изумляло вообще все!), рухнул на колени и нежно взял в ладони ее ногу.

–  Vassileia [39]39
  Vassileia ( греч.) – принцесса.


[Закрыть]! – простонал он, извиваясь перед ней, как рыба, выброшенная на берег, бормоча какие-то слова на своем языке, которые показались мне самыми изощренными извинениями, пока Анна не постучала ему пальцем по голове, словно булочник, проверяющий качество выпечки.

– Встань, Павлос, – произнесла она на окситанском наречии. – Это я от тебя сбежала, если помнишь. И очень об этом сожалею, дорогой мой страж.

– Зачем, Vassileia? Как вы решились на такое? – Бедняга уже заламывал руки.

– Мне хотелось размяться, подышать свежим воздухом. И я мечтала побыть одна! Я же чуть не век просидела в этом… этом склепе. Ты же сам видел! Я даже встать и выпрямиться там не могла! И когда представилась возможность размять ноги, я, конечно, не удержалась. И убежала.

– А этот сумасшедший? Петрок рассказал мне, ваше высочество. Он не?..

– Я там бродила, собирала цветы вереска… – Тут она метнула на меня взгляд, быстрый, как капелька ртути. – Просто собирала цветы, а он подкрался сзади. Я уж подумала – ну все! Господи, как от него воняло! Ну и задал же он мне трепку! И всю меня помял. Я заорала, но тут явился храбрый Петрок и прогнал его. И он убежал, стеная и весь в крови. – Она снова радостно захлопала в ладоши, как маленькая игривая девочка. Я же покраснел под восхищенным взглядом, коим меня одарил Павлос, и пробормотал:

– Что-то я не помню никаких стенаний.

– Вздор! Вы, храбрые воины, вечно скромничаете. Прогнал его, именно так, прогнал его подыхать! – все повторяла Анна, но лицо ее кривилось в хитрой усмешке. Я выставил обе ладони вперед, желая сменить тему, и спросил:

– А ваша нога, как она?