Текст книги "Детектив перед сном"

Автор книги: Петтер Аддамс

Соавторы: Эллиот Уэст,Эльсе Фишер,Михаэль Гюстен
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 27 страниц)

Вернувшись в холл, Джун сказала Хаббарду, что миссис Порджес уронила поднос с посудой, но ни словом не обмолвилась о подозрениях старой дамы. Когда же Хаббард вновь предложил ей незамедлительно покинуть Касл-Хоум, Джун ответила, что, если Чэд не вернется до десяти вечера, она так и поступит.

Оставшись одна, Джун вытащила из чемодана свой маленький браунинг, выключила везде свет и погасила обе свечи, так что большой холл погрузился в полную темноту, ибо огонь в камине уже совсем погас.

Потом она тихо прошла в угол и спряталась за книжным шкафом.

Потекли минуты, долгие, как часы, в деревьях шумел ветер, в бочке под водосточной трубой плескалась вода.

И снова Джун охватил страх. Она почувствовала, что ее рука, державшая револьвер, стала мокрой. Но в холле было тихо. Ни один звук не нарушал этой невыносимой тишины, ничто не освобождало Джун от тисков гнетущего страха. «Я никогда не забуду этой ночи, – подумала она, – никогда, до тех пор, пока я жива, до тех пор…»

Потом Джун вся обратилась в слух – в коридоре явственно слышались шаги, но такие тихие, словно кто-то снял обувь и крался босиком. Мгновение спустя дверь бесшумно отворилась, и незнакомец вошел в холл.

Джун затаила дыхание и, подняв руку с револьвером, ждала.

Вошедший, кем бы он ни был, сейчас включит свет, и в тот же момент Джун выстрелит. А уж она-то не промахнется, черт возьми, сейчас не промахнется – она почувствовала в себе вдруг какую-то необычайную решительность и твердость.

«Меня-то тебе не удастся похоронить где-нибудь в подвале, рядом с Мэриел», – подумала она со злостью.

Но света никто не зажигал, все оставалось погруженным в темноту. Джун слышала затаенное дыхание незнакомца. Вероятно, он не меньше, чем Джун, предчувствовал приближающуюся опасность.

Внезапно он натолкнулся на кресло, чертыхнулся, сделал шаг в сторону Джун, еще один… Она не выдержала и выстрелила, сразу два раза.

Должно быть, она все-таки попала, так как он сразу глухо вскрикнул, но не упал, а поспешно обратился в бегство и скрылся в коридоре, захлопнув за собою дверь.

Джун бросилась за беглецом. Когда она, тяжело дыша, выскочила в ярко освещенный коридор, то увидела торопливо шедшего ей навстречу… Чэда. Боже, что происходит в этом проклятом Касл-Хоуме!..

– Объясни мне, пожалуйста, с чего ты вздумала упражняться в стрельбе?

– Послушай, Чэд, – с легкой хрипотой выдавила Джун, – если история с фарфоровыми ангелочками и миссис Мэриел – это одна из твоих гениальных выдумок, рассчитанная на то, чтобы выставить меня дурочкой и заодно собрать материал для книги, то уверяю тебя, сейчас ты горько об этом пожалеешь.

Прежде чем Чэд успел ответить, распахнулась наружная дверь, и в коридор ворвалась старая дама.

– Я слышала с улицы выстрелы, – выпалила она, едва переводя дыхание, – и думала, что мисс Джун уже плавает в луже крови с простреленной головой. Но как я вижу, она все еще живет и чувствует себя довольно бодро. – В ее словах можно было услышать нотки сожаления.

– Даже чересчур бодро, – заметил Чэд. – Опять пытается сделать из меня отбивную котлету.

Джун собрала все силы, чтобы хоть сейчас достойно ответить этому несносному человеку, но осеклась – рука миссис Порджес была перевязана носовым платком, по которому расплывалось большое красное пятно.

Перехватив изумленный взгляд Джун, старая дама улыбнулась:

– Нет, нет, стреляли вы не в меня. Я поранила руку о ржавую колючую проволоку, которой опутана садовая ограда, – старая дама ненадолго задумалась. – Теоретически, конечно, совсем не исключается, что я лгу и что моя рана – если так можно назвать царапину на руке – это результат вашего выстрела из браунинга.

«В оружии она разбирается, – промелькнуло в голове у Джун. – И может, это действительно была она? В таком случае выдержка у нее преотличная… Ведь после неудавшегося нападения она успела выскочить через черную дверь, обежать вокруг дома и войти в холл вслед за Чэдом. Здесь не было ничего невозможного, и догадаться об этом мог даже ребенок».

– Вы сообщили в полицию? – спросила Джун у старой дамы.

– К сожалению, нет, – миссис Порджес вздохнула. – У Фенвиков никого не было дома, а чтобы добежать до Паркинсов, мне понадобилось бы добрых десять минут. Так долго я не хотела подвергать вас этой ужасной опасности. А услышав выстрелы, я сразу представила себе, что вы…

Джун безнадежно махнула рукой. Манера миссис Порджес описывать события поставила бы в тупик самого ловкого адвоката. Она была или безгранично наивна, или безгранично хитра, наверное, ее ни на секунду не покинуло бы самообладание, если бы ей даже представили прямые доказательства ее вины.

И таким же крепким орешком, только на другой манер, был Чэд. Вместо того чтобы обнять ее, Джун, и прошептать ей несколько слов в утешение, он, казалось, совсем не поверил в происшедшее; да и Джордж Абернати, который вскоре появился, тоже задал ей несколько скептических вопросов.

– А опрокинутый стул? А крик? – набросилась она на них, словно кошка.

– Может, ты сама его опрокинула? И сама кричала?

Этого для Джун было достаточно. Она чуть не разревелась от возмущения. То, что наговорили ей здесь об истеричности и недостатке ума, превысило всякие меры.

– Я иду спать, – заявила она дрожащим от злобы голосом. – Если вы утром найдете меня с перерезанным горлом, вы поймете, смеялась я над вами или нет. – И уже стоя на пороге, добавила, – завтра я уезжаю в Лондон, теперь я возьму это дело в свои руки.

– Какое дело? И что тебе надо в Лондоне? – спросил Чэд.

– Может, я вам после и расскажу… А может, и нет… Я нанесу визит леди Уорренгтон.

– А я и не знал, что ты вращаешься в таких высоких кругах, – съязвил Чэд.

– Ты еще многого не знаешь, – и она так хлопнула дверью, что задрожало чучело белого медведя на подставке.

– Я отнесу ей стакан горячего молока, – миссис Порджес первая обрела дар речи, – и положу в молоко таблетку снотворного, тогда она, бедняжка, хоть выспится спокойно, – и философски добавила, – страшно подумать, на что способен человек, когда речь идет о каких-то блестящих камешках, которые можно разве только повесить себе на шею.

Джордж Абернати удержал старую даму и поинтересовался, что за камешки она имеет в виду.

Миссис Порджес подняла опрокинутое кресло, села в него и подробно рассказала, что она видела и слышала.

Когда она закончила и поспешила на кухню, чтобы подогреть молоко для Джун, Джордж встал и некоторое время молча расхаживал по холлу.

– Ты слышал когда-либо о двойной причинной связи? – спросил он, обращаясь к Чэду.

– Никогда.

– Представь себе черепичную крышу какого-нибудь дома. И вот одна из черепиц внезапно ровно в семь часов падает перед парадной дверью. Этот факт стоит в тесной причинной связи с постройкой дома, с качеством работы, со свойствами материала, с воздействиями внешней среды. Это первая причинная связь. Ну, а теперь предположим, что ровно в семь часов из этого дома выходит мистер Смит – на это тоже имеется целый ряд причин. Он служит маклером в бюро, которое открывается в восемь часов, следовательно, чтобы своевременно усесться за письменный стол, нужно спуститься в подземку в семь двадцать. А тот факт, что мистер Смит работает именно маклером, обусловлен его наклонностями, связями его родителей и женитьбой. Вот тебе и вторая причинная связь. Обе эти причинные связи не имеют между собой ничего общего, но временами их пути внезапно скрещиваются и происходит то, что мы называем случайностью. И это действительно случайность, потому что дырку в черепе мистера Смита не объяснишь лишь одними свойствами материала, из которого изготовлена черепица, не объяснишь ее и условиями жизни, в которых жил наш маклер. Этот случай вообще необъясним, если рассматривать лишь одну причинную связь. То же самое относится и к событиям, происшедшим в Касл-Хоуме. Мы следим только за одним звеном фактов, и это неправильно. Поэтому давай предположим, что исчезновение бриллиантов – если таковые вообще существуют, – связанное с ними убийство миссис Мэриел, а может быть, и Дэвида Лайнара не имеют ничего общего ни с шантажом, ни с фарфоровыми ангелочками, ни с обыском дома, который предпринял Роберт Уэйд. Что тогда?

– Тогда следует признать, что мы оба – идиоты, – сухо ответил Чэд. – Но пока твои предположения ни на чем не основаны.

– Я бы не сказал, – Джордж Абернати покачал головой. – Если попытаться объяснить все события в Касл-Хоуме только одной причиной, а именно – бриллиантами, то тогда эти события становятся совсем уже нереальными.

– А если бриллианты были спрятаны в одном из ангелочков?

– Даже и в этом случае мы не найдем ответа на вопрос: почему старая миссис Шекли в течение многих лет шантажировала именно с помощью этих ангелочков?

– Мы потратили целый день на то, – сказал Чэд, потягивая свою трубку, – чтобы проверить алиби всех людей, которых могла шантажировать миссис Шекли. И мы установили, что у них имеется алиби, даже у Хаббарда, хотя он нам и солгал, когда рассказывал о телевизионной постановке. Он уже не первый год навещает эту Милли, и нет никакого основания предполагать, что она сказала нам неправду. В то самое время он действительно был у нее. Дело серьезное, и нужно полагать, что она не отважится солгать под присягой и получить за это несколько лет тюрьмы. Значит, Хаббард – не убийца, это исключено. Правда, он совсем не в моем вкусе, я терпеть его не могу, чересчур уж у него джентльменский вид…

– И чересчур уж он много внимания уделяет Джун, – дополнил Джордж.

– И это тоже. Если он будет продолжать в том же духе, придется мне смазать пару раз по его физиономии, и все будет в порядке. Но подозревать его в убийстве нельзя. В среду, между шестью и восемью, он не убивал, а лежал с Милли в постели. Вот так. Ну, а теперь я притащу пишущую машинку и настрочу несколько писем.

– Писем? Кому? – Джорджа Абернати, очевидно, не устраивало то, что Чэд опять собирался претворять в жизнь какие-то свои бредовые идеи.

– Кому? Да всем этим господам, которых, как мы подозреваем, шантажировала миссис Шекли.

– И что ты хочешь написать в этих письмах?

Чэд уже уселся за свою портативную машинку и вложил в нее лист бумаги.

– Я их снова немножко пошантажирую.

– Отправляйся лучше спать.

– Я свободный гражданин и могу делать все, что мне заблагорассудится. Спать я сейчас не хочу, но зато у меня так и чешутся руки написать уважаемым людям города несколько письмишек. Двадцать фунтов… нет, шантажировать так шантажировать… тридцать фунтов, и я молчу. Если же они не согласятся, пусть пеняют на себя. В этих письмах я дам им понять, что проник в тайну покойной миссис Шекли и теперь иду по ее дорожке.

Джордж Абернати был исправным полицейским чиновником, и он глубоко вздохнул.

– Послушай, Чэд, а тебе не кажется, что ты слишком далеко заходишь?

– Уж не собираешься ли ты, дружище, арестовать меня? – подковырнул его Чэд. – Ну что ж, попробуй, только не надейся, что я добровольно последую за тобой.

– Объясни мне хоть, чего ты хочешь добиться этими письмами, черт тебя побери!

– Я хочу узнать, кого еще шантажировала миссис Шекли. А потом я, высунув язык, помчусь узнавать, где они были в то время, когда была убита миссис Мэриел и когда исчез Дэвид Лайнор. И если я установлю, что у кого-нибудь из них нет алиби, я сразу же сообщу тебе, и ты займешься этим господином и выжмешь из него все, что он знает. Или же им займется этот бульдог Миддл. Тот даже из детской куклы, выставленной на витрине, сможет вытянуть признание. Сейчас нужно действовать, иначе мы будем вынуждены в душе поздравить нашего милого убийцу с невозможностью разоблачения.

Чэд в тот же вечер разослал четырнадцать писем – ничто не могло заставить его отказаться от этого плана.

Джордж Абернати тоже не бездействовал. Уже на следующее утро он засел за телефон и начал обзванивать страховые агентства в Броксли, Данди, Абердине и Стонхейвене. В полдень ему повезло, и он против ожидания получил сведения, подтвердившие предположения Джун. Лет двадцать тому назад миссис Шекли застраховала в Шотландском национальном страховом агентстве колье стоимостью в пятнадцать тысяч фунтов. Но сразу же после войны она отказалась от полиса.

Причин отказа она не объяснила.

16

Добрых тридцать лет судьба бросала Мак-Гивена по всем морям и океанам, и суша в эти годы в понятии старого бродяги была не более, чем портовый кабачок. В Крайстчерче портовых кабачков не было, зато были другие заведения, в которых утоляют жажду, – естественно, если есть деньжата.

У Мак-Гивена деньжата не водились, и он решил стащить у пастора Стерджена шланг, который тот приобрел для поливки сада. Наивный моряк размышлял так: пастор – служитель бога, и он, конечно, не будет охранять свою собственность так же, как это делают другие люди. Мак-Гивен, завороженный видом нового зеленого шланга, за который он надеялся получить у старьевщика в Броксли по меньшей мере десять шиллингов, даже не позаботился о том, чтобы обеспечить себе пути отхода. Он был настолько уверен в душевной доброте пастора, что, заметив его, посчитал возможным приподнять свою шляпу и вежливо поздороваться, вместо того чтобы тотчас пуститься наутек.

Лишь удар палкой, полученный по голове, заставил отважного мореплавателя признать, что не стоит доверять святым.

Он дал тягу, и, услышав позади себя сопение пастора и лай его собаки, в отчаянии перемахнул через каменную стену и оказался на кладбище.

Почувствовав себя в относительной безопасности, Мак-Гивен на мгновение остановился и перевел дух, а потом смачно плюнул в сторону пасторского дома, словно доказывая этим, что у него тоже есть человеческое достоинство и что бежал он не из трусости, а лишь спасаясь от грубого насилия. Но его злоключения только начались…

Вскоре начал накрапывать дождик, и Мак-Гивен, подняв глаза к небу, сказал себе, что человек, не захвативший зонтика, должен принять необходимые меры, если не хочет подхватить грипп и проваляться в постели.

По обеим сторонам тянулись ряды могил, и вскоре на самом краю кладбища, за плакучей ивой, он заметил склеп и, пораскинув мозгами, решил, что у живого человека не меньше прав иметь крышу над головой, чем у мертвого.

Увидев надпись, высеченную над входом, Мак-Гивен с удивлением узнал, что в склепе нашла вечный покой не кто иная, как его благодетельница миссис Шекли. За решетчатой дверью стояли два роскошных гроба.

Мак-Гивен промок и промерз до самых костей и стучал зубами так же ритмично, как испанская танцовщица кастаньетами. Прижавшись к железной решетчатой двери и подняв воротник, он вспоминал об островах в Тихом океане, где было так жарко, что жители ходили или легко одетыми, или совсем нагими. Он с радостью забрался бы внутрь склепа, где, несомненно, нашел бы более надежную защиту от непогоды.

– Вонючие скупердяи, – проворчал моряк. – Неужели они думают, что у них стибрят мертвецов?

Но внезапно Мак-Гивен от удивления вытаращил глаза: дверные петли были недавно смазаны. Ко всему этому и замок тоже оказался в масле. Просто так, понятно, оставлять это было нельзя, и поскольку у Мак-Гивена в кармане, кроме довольно грязного носового платка, зажигалки и палочки жевательного табаку, всегда имелась и отмычка, то открыть дверь было для него детской забавой. Если бы Мак-Гивен мог предположить, в какую авантюру он ввяжется!

В склепе Мак-Гивен облегченно вздохнул. Здесь пахло пылью и сухими листьями, и настроение настолько улучшилось, что наш моряк вытащил из кармана палочку табаку и отломил кусочек. Положить его в рот он не успел. Внезапная вспышка молнии озарила склеп голубовато-мертвенным светом, и Мак-Гивен, взгляд которого в этот момент был устремлен на гробы, заметил, что кто-то недавно отвинчивал винты, крепящие крышки. Несомненно, в дела этого неизвестного лучше было бы не вмешиваться. Но Мак-Гивен, заинтересованный открытием, собрал все свое мужество, вынул зажигалку и тщательно осмотрел оба гроба. Теперь у него не осталось больше сомнений: кто-то недавно снимал крышки!

«Лучше тебе не вмешиваться в это дело, старый дружище, – посоветовал ему внутренний голос. – Иначе попадешь в преисподнюю, дело-то здесь нечистое. Сообщи в полицию – и баста!»

– А если это дело принесет мне несколько фунтов? – ответил Мак-Гивен своему внутреннему голосу. Он произнес эти слова громко, чтобы хоть немного заглушить страх.

«Что ж, поступай, как знаешь, – ответил ему голос. – Ты – вольный человек и можешь совать нос, куда тебе заблагорассудится, хоть в чужие гробы. Но только не сожалей, если тебя поставят перед судом за осквернение праха усопших. Вспомни, кстати, о Джефферсоне Паркинсе, которого хотели обвинить в краже со взломом только потому, что он поспешил на крик ребенка, взывавшего о помощи».

Мак-Гивен сплюнул.

– Паркинс – старый разбойник. И кроме того, мертвецы не взывают о помощи.

«А если тебя обвинят в том, что ты поснимал с рук мертвецов все драгоценные кольца?.. Нет, Мак-Гивен, брось-ка ты лучше это дело».

Но любопытство взяло верх. Мак-Гивен выкрутил винты, потом перекрестился, против обыкновения не стащив с головы шапку, и приподнял крышку одного из гробов.

Мак-Гивен несомненно принадлежал к числу отважных людей, и во времена Нельсона из него получился бы отличный пират. С черной повязкой на левом глазу, с абордажным крюком в руках и с бесстрашной улыбкой на плотно сжатых губах – такими представляют сейчас людей, которые так много сделали для величия Британии. Ирония времени – потомки этих отчаянных людей пробавлялись теперь кражею поливочных шлангов!

Но даже и у Мак-Гивена перехватило дыхание, когда он бросил взгляд внутрь гроба и при голубоватой вспышке молнии увидел трупы двух женщин – благодетельницы миссис Шекли и совсем ему незнакомой. В другом гробу, рядом со скелетом, лежал мертвый архивариус Дэвид Лайнор.

В твердой уверенности, что он напал на след тяжкого преступления и завтра станет самой знаменитой личностью в Крайстчерче, Мак-Гивен еще раз внимательно огляделся и обнаружил в глубине склепа маленькую бронзовую дверь. Он открыл ее и увидел лестницу, ведущую в помещение под склепом. В одной из стен этого помещения, в крупных каменных плитах, зиял большой темный четырехугольник подземного хода, из которого, спустившись еще по одной лестнице, можно было попасть прямо в старую канализационную трубу. Вот здесь-то и обнаружился в полную меру талант Мак-Гивена как первооткрывателя и исследователя. Он щелкнул зажигалкой и вступил, слегка нагнувшись, в трубу, диаметр которой почти равнялся человеческому росту. Пройдя шагов семьдесят-восемьдесят, наш моряк очутился в каком-то сводчатом подвальном помещении. Здесь он снова увидел лестницу, поднялся по ней и заметил над головой железный люк. Моряк надавил на него и в тот же момент чуть не свалился с лестницы от страха – на него посыпались горячие угли и мелкие тлеющие головешки. Мак-Гивен втянул голову в плечи и обнаружил вдруг к немалому своему удивлению, что очутился в камине какого-то дома.

Изумленная миссис Порджес тут же задала Мак-Гивену совершенно справедливый вопрос, каким образом он очутился в ее камине и что, собственно, ему здесь нужно.

Войдя в холл Касл-Хоума, Мак-Гивен довольно бессвязно пробормотал, что он не хотел нарушать покой старой дамы, но, добавил он, пути господни неисповедимы. С какой целью он очутился в камине, он и сам не знает, во всяком случае, он не собирался никого грабить, он не вор, и это ей хорошо известно.

– А что же вы в таком случае собирались делать? – довольно ехидно спросила домоправительница. – Ведь в гости через подвал не приходят.

– Я пришел не из подвала, я пришел прямо из склепа миссис Шекли, где обнаружил еще два трупа, мужчины и женщины.

Миссис Порджес на секунду задумалась, а потом спросила:

– Вы не будете против, если я сообщу в полицию?

– Дорогая миссис Порджес! – Мак-Гивен от избытка чувств прижал шляпу к груди. – Я вижу, вы меня совсем не понимаете. Если, предположим, вы чистите в кухне мусоропровод и внезапно падаете в реку, то всякий скажет, что тут замешаны высшие силы. Точно так же получилось и у меня. Я целиком стою на стороне закона, только…

– …только сначала рюмочку виски?

– Если вас это не затруднит, миссис Порджес! – Мак-Гивен нерешительно переминался с ноги на ногу.

– А что вам понадобилось в склепе? И с какой целью вы сунули свой нос в гробы? Просто так, ради удовольствия? Хотели полюбоваться на мертвецов? – говоря это, миссис Порджес налила чудаковатому моряку рюмку виски.

При этом ее рука так дрожала, что она пролила добрую треть бутылки, – миссис Порджес была напугана не меньше, чем добряк Мак-Гивен.

Внезапно раздался звонок. Это вернулись Чэд, Джордж Абернати и Джун, полчаса назад примчавшаяся из Лондона.

Миссис Порджес прямо в коридоре рассказала им, какие ужасы ей только что пришлось пережить.

– Вы понимаете, я, ничего не подозревая, вхожу в холл и – о боже! – что я вижу! В камине, где я недавно развела огонь, открывается люк и высовывается страшная голова.

А потом вылезает этот бродяга. Наверняка убийца, думаю я, у которого на совести не меньше дюжины жертв. Одной старухой больше или меньше – ведь это для него не имеет значения! Но это оказался Мак-Гивен, и он пришел прямо из склепа миссис Шекли, а там, в гробах, покоятся не только благословенные останки, но и совершенно свежие покойнички. Я думала, меня хватит удар. Но потом я быстро пораскинула умом, и теперь мне кажется, мы стоим перед самой разгадкой тайны Касл-Хоума.

– Вы так думаете? – вставила Джун. – Если б вы знали, моя дорогая, как будет выглядеть эта разгадка.

Форма Джорджа Абернати, вошедшего в холл, произвела на моряка, промышляющего шлангами, несомненно очень сильное впечатление. Он чуть было не щелкнул каблуками и не приложил руку к шляпе для приветствия. Зычным тоном он пробасил:

– Мак-Гивен, ваша честь, тридцать лет прослужил в торговом флоте ее британского величества, в настоящее время – безработный, под судом, можно сказать, не был.

– Вы забыли упомянуть о шланге, – усмехнулся Джордж Абернати.

От этого грубого напоминания лицо моряка передернулось, словно от зубной боли.

– Я ничего не имею против религии, сэр, но если этот драчун сперва оставляет свой шланг в саду, а потом перед грозой травит бедного человека собаками, то не остается ведь ничего другого, как попытаться найти хоть какое-нибудь убежище, даже если таким убежищем окажется затхлый склеп. Именно так, а не иначе, и обстояло дело.

Мак-Гивен получил еще рюмку виски, после чего вынужден был снова рассказывать обо всем.

– …И в конце концов я очутился здесь, внизу, совершенно не подозревая о том, что это подвал Касл-Хоума. Я трясу люк над головой, и вдруг на меня сыплется целый дождь раскаленных углей. Я уж думал, что угодил прямо в преисподнюю, а когда снова пришел в себя, увидел, что стою здесь, в камине. Миссис Порджес сначала подумала, что я – грабитель, но я не грабитель, сэр, я говорю правду, одну лишь правду.

Чэд повернулся к Джорджу:

– Мы должны все это проверить. Иначе нас опередят, и гробы окажутся пустыми.

– Конечно, – согласился Джордж. – И кроме того, мы немедленно должны сообщить об этом в Глазго, старшему инспектору Миддлу.

– А что я пережила и что разузнала – это, как я вижу, никого не интересует! – надулась Джун. – Гарантирую, что вы надолго потеряете дар речи и будете добрый час сидеть с разинутыми ртами, когда выслушаете меня.

– Нас это тоже интересует, рассказывай, да только побыстрее, – заметил Чэд, а потом вдруг хлопнул себя рукой по лбу. – Канализационная труба! Ведь именно о ней рассказывала тебе миссис Лоуэлл! Ну, теперь мне все ясно.

– И теперь тебе, надеюсь, стало ясно, что человек, покушавшийся на мою жизнь, не был призраком, – ядовито заметила Джун.

– Давай сперва посмотрим, что находится там, внизу, и как функционирует эта штучка, – сказал Джордж Абернати.

«Штучка» функционировала до удивления просто. В маленькой щели перед камином между двумя большими каменными плитами был тонкий стальной рычаг. При нажатии на него крышка люка поворачивалась и открывался доступ в подвал, из которого можно было проникнуть в старую заброшенную канализационную трубу. Она уже больше двадцати лет находилась в бездействии – с тех пор, как в северной части города провели новую.

– Может, прежде чем вы полезете в эту вонючую трубу, мне рассказать вам, для чего она предназначалась? – Джун прямо-таки распирало от нетерпения.

– Расскажете, когда мы вернемся, – Джордж первым стал спускаться по лестнице. – Через несколько минут мы опять будем здесь.

Женщины остались одни.

– Это вы убили старуху Шекли? – Джун повернулась к миссис Порджес. – Или вы просто были соучастницей?

– Если вы, Джун, позволите говорить мне с полной откровенностью, – старая дама опустилась в кресло, – то я скажу, что у вас чересчур богатая фантазия! Фантазировать – хорошо, но понемногу, стограммовыми порциями, иначе легко сбиться с пути истинного… Нет, я никого не убивала. Я могу предстать перед своими судьями в белоснежном платье, в котором еще ходила конформироваться, с восковой свечой в руке – и до моих ушей будет доноситься небесное пение ангелов; я уверена, что высший суд меня оправдает.

Излияния миссис Порджес были прерваны возвращением Чэда и Мак-Гивена. Они немного перепачкались, но были целы и невредимы. Джордж Абернати сразу же отправился в участок, чтобы уведомить обо всем полицию в Глазго.

– Наш старый морской волк и похититель шлангов действительно сделал дьявольское открытие! – заметил Чэд. – Так что сейчас, как мне думается, ему лучше всего пройти с миссис Порджес на кухню и выпить там бутылочку виски.

Миссис Порджес и Мак-Гивен вышли на кухню.

– Я очень рад, что ты вернулась в полном здравии, – Чэд привлек Джун к себе. – Судя по всему, в склепе должны были находиться три гроба, и третий предназначался тебе.

– Дошло, наконец! Но мне известно и еще кое-что, мистер Всезнайка! – Джун не могла совладать с нахлынувшими на нее чувствами. – Подождем Джорджа и все сразу обсудим…

Джордж вернулся довольно скоро, даже скорее, чем им хотелось.

– Миддл со своими людьми будет здесь через час, не позже, – уже с порога объявил он. – До этого мы должны уяснить себе всю картину.

– Ты что, хочешь получить повышение? – сказал Чэд.

– Не ерунди. Я просто не хочу поплатиться местом из-за твоих сумасбродных идей. Мне нравится Крейстчерч, хотя его теперь уже нельзя назвать райским уголком, и я с удовольствием поживу в нем немного, – он замолчал, а потом вытащил из кармана ворох писем и бросил на стол. – Ответы на твою попытку шантажировать! Уже восемь штук, и во всех – хрустящие бумажки!

– О каком шантаже вы говорите? И что это за хрустящие бумажки? – поинтересовалась Джун.

– Ваш будущий супруг взялся за ремесло миссис Шекли.

В общей сложности в письмах находилось ровно двести сорок полноценных английских фунтов – сумма, которая приятно ласкала глаз.

Джун начала кое-что понимать. Но вся эта история не показалась ей такой трагичной, как Джорджу.

– Так, значит, вы уже знаете об этом? – спросила она.

– О чем? – переспросил Чэд.

– Почему сперва Шекли, а потом миссис Порджес удавалось шантажировать всех этих добрых, высоконравственных, глубоко набожных, придерживающихся строгих принципов, проповедающих любовь к ближнему, уважаемых граждан Крайстчерча? И какую роль играли в этом деле фарфоровые ангелочки? И почему кто-то все время шарил по Касл-Хоуму? И для чего предназначался этот потайной ход через канализационную трубу? Короче говоря, тайна Касл-Хоума больше не является для вас тайной?

– А тебе не кажется, что ты задала слишком много вопросов?

– Кое-что мы знаем, а кое-что – нет, – Джорджу Абернати, казалось, тоже доставляло удовольствие помучить Джун.

– Эх вы, мудрецы! – она подавила свое недовольство и сняла с пальца кольцо. – Ставлю это сапфировое кольцо против скелета селедки, что одного-то вы наверняка не знаете: что случилось со мной, когда я ехала в Лондон.

– Ну так выкладывай!

– Кто-то стрелял в меня, неподалеку от поворота на главную улицу. Меткий стрелок.

– Я бы не сказал.

– Да, да, я еще жива! – рассвирепела Джун. – Но в ветровом стекле моей машины имеется изящная маленькая дырочка. Всего каких-нибудь два-три сантиметра – и у тебя больше не было бы причин так противно ухмыляться. Побереги свою ухмылку до того, как я скажу, кого посетила в Лондоне.

– Ну, ну, говори!

Джордж лишь бросил взгляд на наручные часы.

– Леди Уорренгтон, супругу сэра Арчибальда, знатный род которого известен со времен Второго крестового похода, то есть – более древний, чем род ее величества. Сперва о леди. Владеет пятью языками, манеры изысканные и скромные, вечернее платье, стоящее добрую сотню фунтов, лицо настолько холеное, что даже с помощью микроскопа не увидишь ни одной морщинки. Никак не подумаешь, что леди Уорренгтон скоро пятьдесят и что во время второй мировой войны она, так же как и жена бургомистра Лоуэлла… – Джун умышленно сделала паузу, – была звездой борделя Касл-Хоума. Я обо всем разузнала. В этом помогли мне и секретные архивные документы, и интуиция, и беседы с людьми, и способность ставить хитроумные вопросы.

– Касл-Хоум… ты сказала, что в Касл-Хоуме во время войны был бордель! Скажи, а ты не хватила где-нибудь лишнего?

– Касл-Хоум был одним из самых первоклассных борделей, его могли посещать только офицеры военно-морского опорного пункта да самые безупречные в моральном отношении граждане Крайстчерча. А чтобы общественность ни о чем не узнала, все эти господа проникали в Касл-Хоум через канализационную трубу, которую Шекли соединила со склепом на кладбище. Но, как я предполагаю, она сделала не только это. Она фотографировала отцов города в самых интересных позах. Эти-то пленки и искал почтенный мистер Уэйд по поручению семьи Фенвик, он-то и перевернул все вверх дном в Касл-Хоуме, но, по всей вероятности, миссис Порджес уже давно припрятала материал в другом месте.

– А фарфоровые ангелочки? – спросил Джордж.

– Они были неотъемлемой принадлежностью дома. Они стояли во всех комнатах и служили местом для хранения… – Джун замолчала, она не могла найти подходящего слова.

– Ну, ну, не тяни, говори, что в них хранилось!

– Сам знаешь! Не прикидывайся дурачком! – разозлилась Джун.

– А-а, теперь все понятно! – Чэд так расхохотался, что у него слезы выступили на глазах. – Достаточно было протянуть руку, снять головку с этого милого ангелочка, и… и все было в порядке. Да, миссис Шекли действительно не страдала от недостатка остроумия. А наша дорогая миссис Порджес продолжала ее дело – я имею в виду шантаж.

– Сознаюсь, сэр, – как и всегда, старая дама появилась, словно по мановению волшебной палочки, лишь только было произнесено ее имя. – А вот и счет, с точностью до одного шиллинга, на что были истрачены добытые мною деньги. Двести фунтов – миссис Салливен, вдове, имеет пятерых детей. Одиннадцать фунтов – за ремонт в доме учителя Толбота… За новую электропроводку пономарю Невилу – восемь фунтов четыре шиллинга… Кровельщикам за крышу дома для бедняков – сто одиннадцать фунтов семь шиллингов… За сточную канавку в саду ослепшего городского писаря Тэрнера…