Текст книги "Детектив перед сном"

Автор книги: Петтер Аддамс

Соавторы: Эллиот Уэст,Эльсе Фишер,Михаэль Гюстен
сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 27 страниц)

ДЕТЕКТИВ ПЕРЕД СНОМ
Выпуск 1

ОТ ИЗДАТЕЛЬСТВА

Детективы в наше время не издают только уж совсем ленивые. Произведения этого неувядающего жанра охотно поглощают высоколобые интеллектуалы и домохозяйки, школьники и пенсионеры. Их читают дома, в транспорте, в очередях, но чаще всего – вечером в постели. На первый взгляд это может показаться парадоксальным, ведь перед сном традиционно рекомендуется читать нечто умиротворяющее, и чем скучнее, тем лучше. Но ведь есть же, наверное, рациональное зерно в стихийной тяге к «острому» чтению на сон грядущий!

Все дело, как утверждают психологи, в дневных стрессах. Ничто так не мешает заснуть, как бесконечные переживания дневных обид, неудач, упущенных возможностей. Отвлечь от навязчивых мыслей может отнюдь не нравоучительная размазня, а – по принципу «клин клином» – добротный зарубежный детектив.

Пристрастный анализ книжного рынка остросюжетной литературы показывает, что даже самые блестящие образцы этого жанра не вполне годятся для снятия стрессов перед сном. «Нет, твой голос нехорош, очень страшно ты поешь!» – «отшивал» Глупый мышонок из сказки Маршака очередную няньку. Вывод: детектив-снотворное должен быть страшным, но… не слишком. И вообще, помнится, требования мышонка к колыбельной были хотя и обоснованными, но достаточно жесткими. Задумывая книжную серию «Детектив перед сном», издательство осознавало, что, если уж выбрасывать на рынок новый товар – «БИБЛИОТЕРАПЕВТИЧЕСКОЕ СРЕДСТВО», то делать такие книжки надо с тщательностью фармацевта.

Итак, перед Вами первая порция скрупулезно отобранных и проверенных на добровольцах детективов, которые мы рекомендуем для включения в ритуал засыпания.

Помните: передозировка недопустима, следите за нумерацией глав! Приятных Вам сновидений…

Петер Аддамс
АНГЕЛОЧКИ ПО ДЕСЯТЬ ШИЛЛИНГОВ

Перевод с немецкого Е. Никаева

1

Дверь открыла старая дама. Держа в руке подсвечник и прикрывая ладонью слабое колеблющееся на сквозняке пламя, она искоса взглянула на позднего гостя. Чэду понравились и ее живые глазки, и легкий наклон головы, которым она встретила его первые слова. Бывшая домоправительница покойной миссис Шекли сердечно приветствовала Чэда и пригласила его войти в темный холл Касл-Хоума. На ней был белый чепец с голубыми ленточками, завязанными под подбородком. Она немного шепелявила.

– Я не ожидала вас в такой поздний час, сэр, и оставила свою челюсть на ночном столике, – заявила она и хихикнула. – Но, надеюсь, меня можно понять?

Видимо, без искусственной челюсти говорить ей было действительно трудно. Во рту у нее остался лишь один зуб – чрезвычайно длинный, желтый и острый; без всякого сомнения, она могла бы им пробить банку со сгущенкой, если б поблизости не оказалось консервного ножа.

– Конечно, конечно! – Чэд поставил чемодан на пол, выложенный каменными плитами. – Не беспокойтесь, пожалуйста, я отлично вас понимаю.

– Очень мило с вашей стороны, сэр, – она сделала движение – что-то вроде реверанса. – Раздевайтесь, пожалуйста, а я тем временем быстренько приготовлю чай. На улице довольно холодно и сыро, и вам, наверно, будет приятно выпить горячего.

– Да, дождь зарядил не на шутку, – Чэд кивнул. – Погода скверная.

– Можно смело сказать: отвратительная погода, – уточнила старая дама. – Но с другой стороны – во что бы превратилась наша добрая страна, наш древний и прекрасный Крайстчерч, если б не было дождей, холодов, туманов и сырости! Наверняка, во что-нибудь очень прозаическое, во что-нибудь вроде Италии, где по милости вечного солнца люди совсем не представляют себе, что такое домашний уют, ласковый блеск огня в камине и закипающий чайник, что такое баллады и саги, в которых повествуется об ужасных событиях. Все эти страшно увлекательные вещи просто немыслимы без надежных стен родного дома, за которыми ты чувствуешь себя в полнейшей безопасности. Вспомните хотя бы о Стивенсоне и балладах Бернса, сэр!

Миссис Порджес была, должно быть, образованной женщиной, а так как Стивенсон принадлежал к любимым писателям Чэда, то последний почувствовал еще большее расположение к старой даме.

– Без сомнения, мне здесь будет неплохо, – заверил он ее. – На свете действительно нет ничего более скучного, чем жизнь под постоянно безоблачным небом, в этом вы абсолютно правы. Это все равно, что постоянно облучать себя кварцевой лампой.

Миссис Порджес только было собралась оценить по достоинству глубокомысленное сравнение Чэда, как вдруг лицо ее внезапно сморщилось, и она чихнула сразу несколько раз подряд. На ней был лишь легкий ночной халат, а на босых ногах – старые шлепанцы, которые почти не защищали от холода, исходившего от каменных плит холла.

– Простужаться вам совсем ни к чему, – высказал свое мнение Чэд. – Если вы не возражаете, я подожду вас здесь.

– Очень мило с вашей стороны, сэр, – она снова сделала реверанс и хотела было удалиться, но ее удержало какое-то фырканье. В темном углу холла засверкали два зеленых глаза. Они принадлежали огромному черному коту. – Это – Барс, любимец Касл-Хоума и мой защитник, если так можно выразиться, – миссис Порджес схватилась за носовой платок.

– Защитник?

– Ну, конечно! Этот дом стоит уже более двухсот лет, поэтому нет ничего удивительного, что он полон не только романтики, но и крыс, – она погладила кота по спине. – А мой дорогой Барс – большой специалист по этим тварям. Охота на них превратилась в настоящую страсть. Раз, два – и мерзкая крыса лежит с прокушенной шеей. В этом отношении мой любимец неповторим.

Чихнув от всей души еще раз, миссис Порджес удалилась. Кот последовал за ней: общество Чэда, по всей вероятности, его не устраивало.

Чэд подошел к камину и поджег уже заготовленные поленья. Да, действительно, как и сказала миссис Порджес, под уютом старинного английского дома понимали именно это, хотя холл сейчас, в свете мерцающего огня, можно было назвать каким угодно, только не уютным. Штукатурка местами отвалилась, перила лестницы, ведущей на второй этаж, сломаны, а серый ковер, постланный на каменные плиты, уже давно потерял свой первоначальный вид. В углу стояло чучело белого медведя, и когда Чэд увидел его широкую раскрытую пасть, то почувствовал что-то вроде сострадания к этой набитой всякой всячиной бестии. Если б кому-нибудь пришло в голову обработать шкуру медведя колотушкой для чистки ковров, он наверняка выбил бы оттуда не только пыль десятилетней давности, но и огромные полчища моли. Намного более романтичной и ласкающей взгляд была большая модель корабля, стоявшая на камине. Средневековый фрегат с полной оснасткой и маленькими бронзовыми пушками, жерла которых торчали из люков на носу и на корме. Возможно, это был макет того прославленного пиратского судна, которым командовал не менее прославленный капитан Мердок, основатель Касл-Хоума. Над камином висел портрет женщины с бледным, почти белым лицом и пронзительными темными глазами. На шее красовалось колье с четырьмя крупными бриллиантами.

За воем ветра слышался шум далекого прибоя. По стеклам бил дождь. Беспокойное пламя в камине бросало на стены странные тени.

«Здесь мне наверняка будет неплохо», – подумал Чэд с легкой дрожью. Он уселся в кресло и закурил трубку.

Это был высокий сухопарый человек, лет тридцати пяти, с веснушчатым лицом; тонкие губы свидетельствовали о твердости и уме. Он уже давно собирался написать книгу о Вьетнаме, где побывал в течение двух месяцев в качестве репортера. На Флит-стрит в Лондоне, где размещаются редакции многих газет, Чэд слыл хладнокровным и удачливым парнем, его телевизионные репортажи смотрела и слушала добрая половина Англии.

Он был не дурак выпить, и Джун постоянно ругалась. «Если ты и впредь будешь поглощать спиртное в таких же количествах, – возмущалась она, – то докатишься до места редактора отдела происшествий какой-нибудь плюгавенькой провинциальной газетенки, и я буду вынуждена содержать тебя…» Джун добавляла в адрес Чэда еще массу всяких гадостей – со своим чисто женским скудоумием она была не в состоянии разобраться в сложных мыслях и чувствах мужчины, проведшего во время второй мировой войны одиннадцать дней в засыпанном бункере и твердо уверившегося в том, что если такое повторится, то он вновь увидит свет только через одиннадцать столетий, а то и тысячелетий, уже в качестве редкого ископаемого. Когда он делился с Джун этими мрачными перспективами, та лишь сострадательно улыбалась. Для нее голубое небо по-прежнему оставалось голубым, а звезды на ночном небе – звездами. Она хотела, чтобы Чэд женился на ней, хотела иметь свой дом и детишек, но для этого он должен был написать, наконец, что-нибудь светлое и радужное, что понравилось бы читателям, а им принесло бы деньги.

Трезво пораскинув умом, Чэд в конце концов решил, что лучшей жены, чем Джун, ему не найти. Правда, с присущим ему благоразумием он ни словом не обмолвился ей об этом и удрал сюда, в Крайстчерч, к своему другу Джорджу Абернати, надеясь прийти в себя и поработать.

В душе он уже решил отложить репортаж о Вьетнаме, окунуться на полгодика в волны беззаботной жизни и найти в себе те силы, которые помогут ему написать книгу с характерным английским юмором. Итак, он собрался написать юмористический роман, но в то же время это должно было быть нечто увлекательное и захватывающее, с убийствами на заднем плане, которые нельзя было бы назвать убийствами, с криками сов на ночном кладбище, с весенними солнечными утрами, которые прогоняли бы все ночные страхи и заставляли бы привидений отправляться обратно в свои могилы, и с любовью – нежной, но в то же время сдобренной всевозможными пряностями. Написав такую книгу, он отправил бы Джун телеграмму, короткую телеграмму, что-нибудь вроде: «Приезжай, нужно поговорить», щелкнул бы рукописью перед ее курносым носом и почувствовал бы себя человеком, который может позволить себе обзавестись домашним очагом и семьей.

Имелось всего лишь одно «но». Чэд до сих пор не имел ни малейшего представления о том, как будет выглядеть его книга юмора и ужасов. Он долго раздумывал и прикидывал различные варианты, как между убийствами и сексом разместить веселых солнечных «зайчиков», лишающих и то, и другое своей значимости.

Возвращение миссис Порджес вывело его из задумчивости. Старую даму нельзя было узнать. Несмотря на холодную погоду, на ней было пестрое летнее платье. Еще Чэд заметил, что бигуди из ее волос исчезли, а нос был напудрен. На подносе, который она принесла, красовались чайник, необходимая посуда и бутылка шотландского виски.

Когда Чэд поднял голову и прислушался, ему показалось, что сверху доносятся чьи-то шаги и постукивания палки, – миссис Порджес, словно девочка, кокетливо улыбаясь, осведомилась, не слышал ли он и до ее прихода этих странных звуков.

Чэд утвердительно кивнул:

– Я думал, что это вы.

Миссис Порджес энергично запротестовала.

– Вы что ж, думаете, мне нужна палка? Я еще достаточно молода, чтоб обходиться и без нее.

– А кто же там все время ходит? – удивленно спросил Чэд. – Ведь в этом доме, кроме вас, никто больше не живет.

– В том-то все и дело! Во всех верхних комнатах потолки так протекают, словно в Касл-Хоуме вообще нет крыши. Там никто не может лечь спать, не накрывшись зонтиком.

– Но там все время кто-то ходит, вы и сами это слышите. Кто же это?

– Если б я была суеверна, я бы ответила, что это – призрак. Стаканчик виски? – миссис Порджес налила себе и позднему гостю виски и одним махом опрокинула свою рюмку в рот. – Но так как я не суеверна, а только, как говорится, поэтическая натура, то уверяю вас, что бродить там может лишь старуха.

– Какая старуха? – Чэд поднял брови.

Миссис Порджес в свою очередь тоже удивилась.

– Разве вы не знаете, что миссис Шекли, – она показала на картину, висящую над камином, – два месяца назад была найдена мертвой в своей постели, и наш врач, наш старый добряк Моррис, долго не решался выдать свидетельство о смерти? – а когда Чэд с удивлением взглянул на старую даму, та, нисколько не устыдившись своего игривого настроения, продолжала, – хотя я и прожила с ней в качестве компаньонки почти десять лет… Компаньонка! Это неплохо звучит, правда?.. Но в действительности я была чем угодно: горничной, поварихой, экономкой, только не компаньонкой… Так вот, несмотря на то, что мы прожили с ней вместе почти десять лет, я рада, что она наконец очутилась в земле. Вообще-то я – непривередливый человек и легко уживаюсь со всеми живыми существами, кроме проклятых крыс, но что касается старухи Шекли, то могу сказать лишь одно: мерзкая была личность. Тьфу! Поэтому не удивительно, что она и под крестом не может найти покоя, а вечно бродит здесь, по дому, даже если у нее нет для этого никаких других причин, кроме как напугать усталого человека.

Чэд осторожно покосился на миссис Порджес и попытался определить, не смеется ли она над ним. А может, жизнь в пустом доме затуманила ее обычно живой и сметливый ум?

– Я знаю, о чем вы сейчас думаете, – миссис Порджес показала свои ослепительно белые зубы. – Но вы можете отбросить всякие сомнения на этот счет. Правда, я с удовольствием читаю про всякие ужасы, но я в них не верю. И если уж я говорю, что там, наверху, бродит ядовитая змея Шекли со своей клюкой, то так оно и есть, и это ничего не имеет общего с привидениями в обычном смысле этого слова.

Почему это не имело ничего общего с привидениями в обычном смысле этого слова, она так и не объяснила. Видимо, дух мертвой хозяйки, витавший по дому, был для нее таким же обыденным фактом, как завывание ветра в оконных ставнях.

И тем не менее Чэда не убедили ее слова. Когда наверху вновь послышались шаркающие шаги и постукивания палки, он вскочил с кресла, взлетел по широкой дубовой лестнице на второй этаж, распахнул поочередно двери во все комнаты, находящиеся над холлом, но не нашел там ни одной живой души. Когда он вернулся, миссис Порджес встретила его сочувствующей улыбкой.

– Я ж вам говорила, что это чудовище – не обычное привидение, – заметила она с нотками триумфа в голосе. – И если вы останетесь в Касл-Хоуме на какое-то время, у вас еще найдется достаточно причин для изумления, хотя, собственно, ничему в мире удивляться нельзя.

– Какие же это причины? – поинтересовался Чэд.

– Да так, ничего особенного. Временами, например, из дома исчезают стулья. Однажды, войдя в столовую, я вдруг обнаружила, что исчез буфет вместе со всем сервизом, а позавчера кто-то распорол брюхо медведю. Вот тогда-то даже мне стало жутко. Если двери и окна отворяются и затворяются сами по себе, как им заблагорассудится, меня это, конечно, сердит, потому что в доме и так хватает сквозняков, но в принципе я к этому уже привыкла. А вот распороть брюхо несчастному медведю – это уже чересчур подло. Правда, старуха всегда была такой. Если ей представлялся случай помучить человека или другое живое существо, сотворенное богом, она не жалела никаких сил.

Чэд молча выслушал все, о чем поведала ему старая дама, а та взяла чайник, налила ему снова полный стакан и спросила необычайно дружеским тоном:

– Осмелюсь спросить у вас, вы приехали отдыхать или собираетесь здесь поработать?

Чэд так задумался над всем услышанным, что забыл вынуть трубку изо рта.

– Да, я хотел бы поработать, хотел бы написать книгу о…

– Ах, вот оно что! Понимаю, понимаю! – с воодушевлением воскликнула миссис Порджес. – Вы хотите написать книгу о Крайстчерче, о его жителях, об этой злобной старухе Шекли, которая вечно опутывала людей своей паутиной и бог знает, что еще натворит после своей смерти. Великолепная идея! Могу хоть сейчас поспорить на что угодно – ваша книга прогремит по всей Англии. Ибо другого такого городка, как наш Крайстчерч, вы не найдете на всем шотландском побережье, а другую такую личность, как старуха Шекли, – и во всем мире. Да покарает ее господь за все ее грехи! Все боялись этой старой ведьмы и тем не менее лебезили перед ней. Конечно, здесь крылась какая-то тайна, но я так и не смогла толком ничего узнать.

Когда большие часы, стоящие у стены, пробили одиннадцать, Чэд поднялся и попросил миссис Порджес проводить его в комнату, где он мог бы переночевать.

Та взяла свечу и пошла вперед, показывая дорогу.

– Свет отключили, сэр, потому что мистер Хаббард посчитал, что расходы на электроэнергию слишком велики, и отказался их оплачивать, – заявила она. – Но если вам нужен свет, вы завтра согласуете с ним этот вопрос. Тогда вам больше не придется бояться собственной тени.

В низенькой спальне воздух был затхлым и душным. Вся обстановка состояла из широкой кровати, массивного темного дубового шкафа и этажерки у окна, на которой стояли шесть фарфоровых ангелочков; они, словно напоказ, выставили обнаженные ножки и, казалось, стыдились своего грубого, аляповатого вида.

Пока Чэд осматривал комнату, миссис Порджес стлала ему постель.

– То, что эта погань Шекли испустила дух на такой чудесной пуховой перине, я считаю в высшей степени несправедливым, но этого теперь не изменишь, – заметила она, взбивая перину. – Я полагаю, что вы не суеверны, сэр, и одну ночь сможете спокойно переспать и здесь. А завтра я приготовлю вам уютную комнатку в южной части дома.

Она пожелала ему доброй ночи и ушла; Чэд слышал еще, как скрипели под ее ногами широкие ступеньки лестницы, потом все стихло, он лег и мгновенно заснул.

Среди ночи Чэд проснулся от какого-то шороха. Кто-то уже успел распахнуть оконные ставни – по бледно-серому небу, слабо освещенному невидимой луной, плыли обрывки грозовых туч. На фоне окна выделялась черная фигура какого-то человека, и Чэд заметил, что в руке неизвестного блеснуло лезвие бритвы.

Чэд хотел было соскочить с кровати, но вид бритвы парализовал не только его язык, но и все тело. «Я, наверное, сплю, и все это мне только мерещится, – пронеслось у него в голове. – Проклятое виски! Опять я хлебнул лишнего».

Наконец пересилив себя, он приподнялся на кровати и выдавил грубым голосом:

– Стоять на месте! Иначе буду стрелять!

Черная фигура среагировала именно так, как и ожидал Чэд. Секунду она стояла в нерешительности, потом издала какое-то урчание, метнулась к окну и мгновенно исчезла.

Чэд щелкнул зажигалкой и зажег свечу, стоявшую на ночном столике. Потом соскочил с кровати, подошел к окну и выглянул наружу. Окно находилось приблизительно в трех метрах от земли и выходило на лужайку. Чэд увидел несколько кустов и стену, которая отделяла Касл-Хоум от соседнего участка. Но нигде ни одной живой души.

Чэд со злостью захлопнул ставни, задернул занавески и огляделся. Потом посветил свечой под кроватью, но ничего там не обнаружил, кроме пары стоптанных домашних туфель. Заглянул в шкаф – и увидел только несколько вешалок для одежды. Тогда он снова собрался было лечь в постель, но внезапно его взгляд упал на этажерку. Чэд не поверил своим глазам. У всех фарфоровых ангелочков отсутствовали головы! Кто-то аккуратно их снял и положил у ног статуэток. Шея каждого ангелочка была покрыта красной краской, точно его обезглавили.

Чэд придвинул к себе стул и уселся, чтобы все обдумать спокойно. Он мог бы, конечно, проделать это и в постели, но сознание того, что так можно заснуть и в конце концов пасть жертвой любителя снимать головы, удержало его от этого шага. А найти объяснение визиту неизвестного с бритвой в руках было необходимо. Чэду не раз доводилось слышать об удивительных и странных преступлениях. Кому и с какой целью понадобилась эта непонятная казнь безделушек, полых внутри, чьи головки снимались, как крышки, было совершенно непонятно. Может, кто-то хотел его запугать и тем самым выжить из Касл-Хоума. Он вспомнил о странном поведении миссис Порджес и о том, что она говорила насчет усопшей Шекли; теперь старая дама не казалась ему симпатичной и он решил, что утром повнимательней приглядится к старухе и не позволит себя дурачить впредь.

Кроме того, Чэд принял решение провести остаток ночи на стуле и не спать, но человеческая природа в конце концов взяла свое, и он улегся в постель и к утру превосходно выспался.

2

Миссис Порджес приветствовала его с такой же сердечностью, с какой встретила накануне.

Хотя весна безнадежно запаздывала, на миссис Порджес снова было легкое летнее платье; седые волосы локонами спадали на плечи.

– Ну как, не беспокоила вас ночью старуха Шекли? – спросила она дружеским тоном. – А то ведь при жизни она даже любимому коту не разрешала ложиться на своей постели.

– Миссис Шекли меня не беспокоила, – проворчал Чэд. – Но вот кто-то другой все-таки побывал в моей комнате.

– Кто-то другой? – миссис Порджес протянула ему гренок. – Уж не хотите ли вы сказать…

– Хочу или не хочу, но среди ночи кто-то пытался перерезать мне бритвой горло.

– Нет, нет! – ужас, написанный на лице миссис Порджес, был таким неподдельным или так хорошо разыгран, что Чэд не знал, что и подумать. – Нет, старуха Шекли никогда не прибегнула бы к помощи бритвы.

– Да оставьте вы в покое миссис Шекли! – Чэд разозлился. – Если вам доставляет удовольствие вбивать себе в голову, что она не в земле, а бродит где-то здесь, по дому, – ваше дело, но меня избавьте, пожалуйста, от подобных басен. Черная фигура, которая подкрадывалась с бритвой в руках, была такой же живой, как вы и я.

– Но ведь это… невозможно! – миссис Порджес несколько помедлила, прежде чем произнести последнее слово. Потом немного помолчала, но по ее виду было заметно, что она хочет Чэда о чем-то спросить, но никак не отважится. Наконец, словно кто-то подтолкнул ее изнутри, она сказала, – я – старая женщина, сэр, и вы могли бы быть моим сыном, поэтому я и решилась высказаться. Вы говорили о какой-то черной фигуре с бритвой в руках. А если никакой бритвы не было? Да и черной фигуры – тоже? А во всем виноваты полбутылки виски, которые вы прикончили вчера вечером?

Чэд хотел было огрызнуться, но в последний момент одумался и промолчал – у него хватило мужества сознаться самому себе, что подобная мысль приходила в голову и ему. С ним уже неоднократно происходили такие штучки. Однажды Джун окатила его холодной водой, потому что он был твердо убежден, что в ночной тумбочке спрятался маленький человечек, одетый во все черное и с цилиндром на голове. В руках человечек держал венок с черной траурной лентой, на которой золотыми буквами было написано имя Чэда, а также даты его рождения и смерти.

К сожалению, между тем случаем и настоящим имелось существенное различие. Когда Джун открыла тумбочку, там, кроме пары домашних туфель, ничего не оказалось. Сегодня же, когда Чэд выходил из спальни, головки фарфоровых ангелочков все еще лежали у их ног. Такую длительную галлюцинацию не могла вызвать даже дюжина бутылок виски.

– Мне уже шестьдесят пять, – голос миссис Порджес вывел Чэда из задумчивости. – И я успела четыре раза побывать замужем. Так что вам нечего меня стесняться, сэр. И, пожалуйста, не поймите меня превратно: я не смотрю на все это, как на нечто постыдное, а напротив, – как на нечто такое, что способствует более высокому душевному взлету. Поэтам нужны не только молоко да гренки с мармеладом, но и другая пища.

Чэд в сердцах поднялся.

– Пройдемте-ка со мной! Я вам кое-что покажу, и это сразу заставит вас позабыть о всяких там взлетах, – и когда они остановились перед этажеркой, спросил, – ну как, эту резню бедных ангелочков вы тоже припишете действию винных паров?

– Кто это сделал? – лишь некоторое время спустя миссис Порджес вновь обрела дар речи. – Уж не вы ли сами, сэр? Мне кажется… – она зажала рот ладонью, словно боялась высказать свои мысли.

– Ну, ну, продолжайте!

– Мне кажется, что это еще ужаснее, чем глумление над бедным медведем. Нет! И еще раз – нет! – она энергично покачала головой. – Старая Шекли может бродить по дому со своей палкой, может передвигать мебель, но этого сделать она не в состоянии.

Чэд взял одного из ангелочков, шея которого была покрыта красной краской, и сунул его миссис Порджес прямо под нос.

– Ну, а теперь выкладывайте все начистоту, уважаемая! – набросился он на нее. – Зачем вы все это сделали? Зачем сняли голову у этого ни в чем не повинного ангелочка? Какую вы преследовали цель? И какую цель вы преследовали, потчуя меня небылицами о том, что по дому бродит дух старой Шекли? Ведь вы все это болтали не просто так, а с какой-то определенной целью?

– Помилуйте, мистер Оливье! Какие у вас странные мысли на мой счет! Вы утверждаете, что я вам наплела всяких ужасов, а потом сняла голову у этих милых ангелочков? – ее голос дрожал от возмущения. Вдруг она сплюнула – в самом прямом смысле этого слова, от всей души, как это делают ярые курильщики трубок, – и заметила таким невинным тоном, словно это было нечто само собой разумеющееся, – ну, хорошо, сознаюсь, я обманывала вас, но что мне оставалось делать? Я отнюдь не желаю, чтоб однажды ночью со мной приключилось то, что сегодня чуть было не случилось с вами. Давайте спустимся в холл, – кивнула она головой, – там удобнее разговаривать.

Чэд предложил ей опереться на его руку; миссис Порджес, точно великосветская дама, видавшая лучшие времена, с важным видом приняла его предложение, и они спустились по широкой лестнице в холл.

– Я хочу вам сразу все объяснить, сэр, – сказала она. – Только раньше я должна хоть немного перекусить, иначе волнение – а себя-то уж я знаю! – отразится на моем желудке. Кто ж о вас позаботится, если я слягу в постель!

Делать было нечего, Чэд вооружился терпением, хотя его все время не покидало смутное беспокойство, что он угодил прямо в осиное гнездо, а в такой ситуации целесообразнее всего упаковать чемодан и съехать. В то же время он отлично сознавал, что останется в Касл-Хоуме – ведь он никогда не простил бы себе бегства от этих дьявольских штучек, не узнав, что здесь к чему.

– Когда скончалась наша дорогая миссис Шекли, – старая дама тяжко вздохнула и на мгновение скорбно поджала губы, – вид у нее действительно был неважный: лицо посинело и опухло, и наш любимый и добрый старый доктор Моррис, как я вам уже говорила, долго не мог решить, умерла ли она естественной смертью или нет. Дело в том, что он обнаружил на ее шее какие-то следы, которые ему показались подозрительными. Но это еще пустяки по сравнению с тем, что обнаружила я у мертвой…

– Ну что же обнаружили вы?

– В правой руке, сухой, как палка, она судорожно сжимала одного из этих бесстыдных голых ангелочков!

– А вы сообщили об этом полиции?

– К чему? Мне жить еще не надоело. Кроме того, наш любимый доктор Моррис в конце концов пришел к выводу, что миссис Шекли умерла естественной смертью, и полиция даже не появилась в доме.

– Ну, а дальше?

– После того, как миссис Шекли нашла свой последний приют в освященной земле, я немного осмотрелась в доме. И в чемодане под ее кроватью, который она вечно держала на замке, я нашла множество таких же безделушек. Когда я открыла крышку, меня так всю и передернуло. Казалось, что в чемодане кто-то устроил самое настоящее побоище. Ужасно!

– А где эти фигурки сейчас?

– Там, где они и должны быть. На помойке! Или вы полагаете, что я должна была оставить их в доме и ждать такой же участи, которая постигла бедную миссис Шекли? О боже, будь милостив к ней и открой перед ней врата рая!

– А фигурки на этажерке?

– Те стояли там с незапамятных времен, а так как во время описи их оценили по десять шиллингов, я не смогла присоединить их к другим: такое расточительство мне не по карману.

Все это звучало более чем странно, но Чэду, начавшему свою карьеру репортером по уголовным делам в «Ньюс Уикли», были знакомы даже такие невероятные повороты того или иного дела, которые иначе, как плодом фантазии душевнобольного, и не назовешь, но которые рано или поздно находили самое естественное объяснение.

Чэд в поисках трубки пошарил по карманам и обнаружил, что оставил ее в спальне покойной миссис Шекли. Тогда он пошел наверх за трубкой, а миссис Порджес поспешила на кухню заварить свежего чаю.

Когда Чэд вернулся, старая дама налила ему и себе чаю и потом чуть было не села на кота, который незаметно устроился на ее стуле. Она взяла его себе на колени и сказала неодобрительно:

– Осмелюсь заметить, сэр, что никотин – очень сильный для организма яд. Знаю по собственному опыту. Вам следует поменьше курить.

– Вы сказали: по собственному опыту. Вы что же – раньше курили?

– Только сигары, – стыдливо призналась она. – И только с горя, потому что мои неудачные, трагически закончившиеся браки уже не раз приводили меня, как говорится, к душевной депрессии.

– Трагически?

– Да, в высшей степени. Первый мой муж отравился рыбой, второй вывалился из омнибуса, третий разочаровался в жизни и покончил с собой, четвертый утонул… – бесстрастным голосом перечислила миссис Порджес.

– Весьма и весьма интересно, – заметил Чэд и почувствовал во рту горький привкус. «Она или действительно сумасшедшая, или насмехается надо мной».

Чэд рассеянно взял молочник, налил себе в чай сливок, отхлебнул глоток, но тотчас же скривил лицо и все выплюнул на отполированные до блеска каменные плиты холла.

– Вам что, плохо, сэр? – озабоченно спросила миссис Порджес.

Ничего не ответив, Чэд взял молочник, понюхал его содержимое, потом вылил сливки на блюдце и протянул коту, все еще сидевшему на коленях у миссис Порджес.

Кот с удовольствием вылизал все блюдце, а вскоре все и началось.

Он жалобно замяукал и стал давиться, словно у него что-то застряло в горле, потом забился в конвульсиях и через несколько минут испустил дух.

Миссис Порджес открыла рот, собираясь что-то сказать, но не могла вымолвить ни слова.

Словно лунатик, она протянула руку, взяла свою чашку, понюхала и затем с ужасом уставилась на Чэда:

– О боже! Неужели возможно такое?! Нас обоих кто-то пытался отравить, и при этом я все время была здесь… Ах, нет, пока вы ходили наверх, я бегала в кухню. Вероятно, как раз в это время кто-то и подмешал в сливки яду.

Чэд подошел к двери, которая вела на террасу. Она была только прикрыта, но не заперта. Чэд увидел несколько кустов да высокую кирпичную стену, которая ему бросилась в глаза еще ночью. На стене в лучах апрельского солнца блестели крупные осколки битого стекла.

– Кто живет за этой стеной? – спросил Чэд у миссис Порджес, которая все еще продолжала смотреть на подохшего кота ничего не видящими глазами.

– Строительный подрядчик Фенвик. Но ни он, ни его домашние не могли бы сделать ничего подобного, это исключено, сэр. Фенвик – честный, верующий человек и примерный семьянин, он известен еще и своей благотворительной деятельностью и пользуется в городе самой хорошей репутацией.

Чэд не произнес более ни слова. Он взял молочник со сливками, принес из спальни одного из обезглавленных ангелочков и сказал миссис Порджес, что хочет навестить инспектора Абернати.