Текст книги "Догмат искупления в русской богословской науке"
Автор книги: Петр Протоиерей (Гнедич)
Жанр:
Религия
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 21 страниц)
Несостоятельность взглядов митрополита Антония несомненна, в этом его критики вполне правы, но было бы полезно установить причины, почему могли явиться у митрополита Антония эти взгляды.
В чем тайна гефсиманской молитвы? Был ли здесь только страх перед грядущими мучениями и смертью, только естественная слабость Его человеческой природы, или она имеет свое особое место в домостроительстве нашего спасения?
Церковь (см. отпусты Владычных праздников в Служебнике) каждому событию земной жизни Сына Божия усвояет свое домостроительное значение. Но в «школьных» системах догматики, в разделе об искуплении, о той пачеестественной молитве, когда Иисус, находясь в борении, прилежнее молился, и был пот Его, как капли крови, падающие на землю (Лк 22, 44), даже не упоминается.
И, неудовлетворенный этим, митрополит Антоний делает предположение: «должно думать, что в ту гефсиманскую ночь мысль и чувство Богочеловека объяло падших людей и оплакало с любовной скорбью всякого в отдельности»[709]709
Антоний (Храповицкий), митр. Догмат искупления. С. 245.
[Закрыть]. «Его скорбь о любимом человечестве достигла высшей степени: Он принял в Свою душу все человеческие поколения и терзался греховностью каждого человека»[710]710
Антоний (Храповицкий), митр. Опыт… С. 46. «За этим учением чувствуется живой и подлинный духовный опыт, некая личная встреча со Христом как Спасителем» (Флоровский Г., прот. Пути русского богословия. С. 434).
[Закрыть].
Трудно решить, по какой причине автор не подкрепил своего мнения (не в крайнем выводе, конечно) вескими свидетельствами: были ли это недостаток эрудиции, забвение или уверенность в личном авторитете, но такие свидетельства имеются, и о них следовало бы знать критикам митрополита Антония.
К сожалению, они забыты и в курсах догматики.
Так рассуждает о гефсиманской молитве святой Амвросий Медиоланский: «Итак, Он (Христос) принимает мое хотение, принимает и скорбь мою. Я смело говорю: скорбь, потому что проповедую крест. Мое это было хотение, которое Он назвал собственным, потому что Он принял мою скорбь как человек, и как человек Он говорил, а потому и сказал: не якоже Аз хощу, но якоже Ты (Мф 26, 39). Скорбь, принятая Им за мои страсти, моя, потому что никто не радуется, когда готовится умереть. Мне Он сострадает, со мною скорбит, мне соболезнует»[711]711
Деяния Вселенских Соборов. Казань, 1908. Т. 6. С. 96.
[Закрыть].
То же святой Лев Великий: «Спаситель, чувствуя, что уже наступает время достохвальных страданий, сказал: душа Моя скорбит смертельно, и еще: Отче Мой! если возможно, да минует Меня чаша сия (Мф 26, 38, 39). Этими словами, обнаруживающими некоторый страх, Он исцеляет наше состояние бессилия Своим соучастием и уничтожил страх наказания, Сам претерпев его.
Господь, таким образом, боялся нашею боязнью, чтобы, облекшись в нашу немощь и нашу изменяющуюся и несовершенную природу, облечь в крепость Своего совершенства.
Потом, перестав просить и победив (уже через то) некоторым образом страх Своей беспомощности, в котором нам не позволил оставаться, Он перешел в иное состояние (духа) и сказал: впрочем не как Я хочу, но как Ты (Мф 26, 39), и далее: если не может чаша сия миновать Меня, чтобы Мне не пить ее, да будет воля Твоя (Мф 26, 42). Этот вопль Главы и есть спасение всего тела, этот вопль и наставил верующих, и ободрил исповедников, и увенчал венцами мучеников за веру. Ибо кто мог бы победить ненависть мира, и бурю испытаний, и ужас преследования, если бы Христос за всех и за вся не сказал Богу Отцу: да будет воля Твоя. Исправив и утвердив троекратно молитвою нашу волю, Господь сказал ученикам Своим: встаньте, пойдем отсюда (Мф 26, 46)»*.
Так же глубоко проникает в тайну гефсиманской ночи митрополит Филарет Московский.
«Внидем за Ним с Петром и сынами Зеведеевыми в вертоград Гефсиманский и проникнем бдящим оком во мрак последней ночи Его на земле… Может быть, смертная скорбь Иисуса представляется некоторым из нас недостойною бесстрастного. Да ведают они, что сия скорбь не есть действие нетерпения человеческого, но Божеского правосудия. Мог ли Агнец, заколенный от сложения мира (см.: Откр 13, 8), убегать Своего жертвенника? Тот, Егоже Отец святи и посла в мир (Ин 10, 36), Тот, Который от века принял на Себя служение примирения с Богом, мог ли поколебаться в деле служения единою мыслию о страдании? Итак, если Он скорбит, то скорбит не собственною, но нашею скорбию; если мы видим Его быти в труде и в язве от Бога и во озлоблении, то Он грехи наша носит и о нас болезнует (Ис 53, 4). Чаша, которую подает Ему Отец Его, есть чаша всех беззаконий, нами содеянных, и всех козней, нам уготованных, которая потопила бы весь мир, если бы Он один не воспринял, удержал, иссушил ее». Далее исчисляются все виды грехов настоящих, прошедших и будущих – «поскольку Искупитель понес на Себе и будущие грехи мира»[712]712
Цит. по: Андрей (Ухтомский), архим. Истолкование библейских изречений об искуплении человека. Казань, 1904. С. 230–234. См. также: Христианское чтение. 1845. 4.2. С. 19–21.
[Закрыть].
Различные мнения о причинах тяжести гефсиманской скорби рассматривает протоиерей П. Сергиевский: «Мы считаем возможным и даже необходимым соединить вместе оба эти мнения (отвращение Его человеческой природы от смерти и подъятие Христом страшного бремени грехов всего человечества), потому что при таком взгляде на дело для нашего слабого ума станет яснее и понятнее вся неизмеримая глубина гефсиманских страданий Господа»[713]713
Сергиевский П., прот. Гефсиманская молитва Господа // Чтения в Обществе любителей духовного просвещения. 1891, окт. С. 487.
[Закрыть]. «В Гефсимании в сознании Господа отразилась и сердце Его сдавила тяжесть вины всего человечества. И тем мучительнее было это сознание, что это было сознание чистого, безгрешного Богочеловека, постигавшего со всею ясностью, во всей сущности ужас и силу грехов человеческих. Христос пережил то, что не переживал ни один человек. Своим вселюбящим сердцем Он выстрадал то, чего не выстрадало и все человечество, так что всего ужаса Его душевных страданий в Гефсимании слабый ум человека не может постигнуть даже в слабой их степени»[714]714
Там же. С. 490.
[Закрыть].
Так же объясняет значение гефсиманской молитвы и протоиерей Д. Богдашевский (впоследствии епископ Василий, ректор Киевской духовной академии)[715]715
Подобное истолкование гефсиманской молитвы имеется и у архепископа Иннокентия (Борисова) Херсонского в «Последних днях земной жизни Господа нашего Иисуса Христа» и в ряде других довольно распространенных сочинений. Иннокентий выразил его и в акафисте Страстям Господним, который вошел за последнее столетие в общецерковное употребление за богослужением (см. кондак 2–й).
[Закрыть].
Тайна гефсиманского моления вряд ли может быть до конца уяснена ограниченным умом человека, но едва ли следует сомневаться, что «в Гефсимании, так же как и на Голгофе, Христос пострада по нас, нам оставлъ образ, да последуем стопам Его (1 Пет 2, 21)»[716]716
Филарет (Дроздов), митр. Слово на освящение храма Господа нашего Иисуса Христа в честь и память гефсиманского моления // Слова и речи. Ч. 4. М., 1882. С. 397.
[Закрыть], «гефсиманские и голгофские страдания, которые хотя и составляют два отличные момента, но моменты одного и того же целого, одной искупительной жертвы Христа, начавшейся в Гефсимании и закончившейся на Голгофе»[717]717
Сергиевский П. Цит. соч. С. 489–490.
[Закрыть].
Но митрополит Антоний слишком далеко зашел в «поправках нашей догматики» и значение крестной смерти заменил гефсиманской молитвой: «В этом и заключается наше искупление»[718]718
Антоний (Храповицкий), митр. Догмат искупления. С. 245.
[Закрыть]. Он не сделал бы этого вывода, если бы сознавал ограниченность своего опыта, не проникающего в тайну Креста и воскресения.
В отношении к самому митрополиту Антонию следует повторить то, что сказал он, будучи еще архимандритом, в отзыве о диссертации Тареева: «Та истина, которая, сделавшись нарочитым предметом изучения, познается человеком в возможной для него глубине и ясности, тем самым приобретает в его глазах особо важное значение в ряду прочих, еще не столь твердо осмысленных им, истин веры и событий Божественного домостроительства и даже представляется господствующей над этими последними»[719]719
Антоний (Храповицкий), архим. Отзыв о диссертации М. Тареева // Богословский вестник. 1893. № 4. С. 193.
[Закрыть].
Митрополит Антоний отметил «преимущественное значение» искушений Христовых в понимании у Тареева и воплощения у архиепископа Илариона, но не заметил, что у него самого крестная смерть и воскресение Христово остались в числе прочих, «не столь твердо осмысленных им истин веры».
Критики же сами не могли различить в его высказываниях зерна истины от ложности преувеличений[720]720
Архиеп. Серафим (Соболев) поставил своей целью отрицать все положения митрополита Антония и уверенно заявлял: «Касательно представления митр. Антония о гефсиманских муках Христа как о величайшей скорби, которая будто происходила от созерцания греховности всех человеческих поколений. Для такого представления Священное Писание не дает нам никакого основания. Здесь совсем ничего не говорится, что душевные гефсиманские муки Христа хотя бы в некоторой мере зависели от сознания Им грехов всего человечества» (Серафим (Соболев), архиеп. Искажение православной истины… С. 60).
Полемизируя с одним из протестантских теологов, проф. Сергиевский замечает, что понимание под изнеможением Иисуса в гефсиманском молении какого‑либо потемнения сознания Божией воли и т. д. приводит к заключению, что «Божество оставило Христа, и остался один страждущий Человек – Иисус». Такое заключение, очевидно, ведет к несторианству (Сергиевский П., прот. Гефсиманская молитва Господа. С. 495). А к этому и приходит митр. Елевферий: «Страх и отвращение от смерти усиливались еще, до того, что в истощении Своем, когда Божество, озарявшее все Его существо, теперь сокрылось, едва ли Иисус обнимал Своим человеческим сознанием все величие значения именно смерти в Своем искупительном деле» (Елевферий (Богоявленский), митр. Об искуплении… С. 10). «Человеческое сознание» Христа – понятие чисто несторианское. «Только западные богословы–кенотики могут говорить, что сознание Христа, так много раз прежде спокойно говорившего о Своем грядущем страдании, ныне потемнело или потускнело» (Василий (Богдашевский), еп. Пасха страданий Христовых // Тр. Киевской духовной акад. 1915. № 4. С. 633).
[Закрыть].
Рассмотрение воззрений митрополита Антония следует закончить. Он не мог создать того истолкования догмата, на которое высказывал претензии. Ошибки его вскрыты и осуждены православным сознанием.
В одном из своих писем патриарх Сергий писал по поводу статьи митрополита: «Антоний мне однажды говорил, что не нужно бояться высказывать свои мысли, хотя бы они и не получили окончательной обработки; если мысль ценная, она не умрет, другие ее подхватят, а если ее никто не подхватит, значит, она и не заслуживает жизни»[721]721
Письмо к митр. Елевферию (Богоявленскому) от 31.10.1935.
[Закрыть].
Задача критики в отношении таких высказываний, как статья митрополита Антония, состоит не в полном отрицании заключенных в ней мыслей, но в отделении того, что в них есть ценного, от того, что не заслуживает жизни.
Критики митрополита Антония – одни без меры хвалили его, другие отрицали все его мысли – не помогли ему, а сам он не смог или не успел сделать этого отделения, но свою статью закончил следующими словами: «Я убежден в том, что изложенное объяснение истины искупления согласно с учением Церкви, но и еще более твердо убежден в непогрешимости самой Церкви, так что если б мне доказали, что мое объяснение не совпадает с учением ее, то я сознательно отказался бы от своих воззрений»[722]722
Антоний (Храповицкий), митр. Догмат искупления. С. 314–315.
[Закрыть].
Да вменится ему эта готовность, ибо и без того печальна и противоречива его жизнь и участь: он стремился к освобождению Церкви от государственной зависимости, но не гнушался политическим сотрудничеством с крайними правыми партиями; он боролся за восстановление канонического строя – Патриаршества в Русской Церкви, но откололся от него почти немедленно после его восстановления; он пытался очистить русское богословие от инославной зависимости, но умер под тяжестью обвинений в ереси от своих ближайших сотрудников.
9. «СМЫСЛ ЖИЗНИ» Е. ТРУБЕЦКОГО
Статья митрополита Антония «Догмат искупления» особенно ясно показала недостатки целого ряда изложений учения об искуплении, имеющих цель преодоления его «юридического» истолкования.
Эти недостатки делают подобные изложения или противоречивыми, или неполными. В них или недостаточно раскрывается зависимость спасения от крестной смерти Сына Божия (проф. Петров), или зависимость эта понимается, по существу, «юридически».
В этих последних характерно то, что рассуждения об избавлении от греха предваряются рассуждениями о том, чего Бог «не может» сделать. А заканчиваются они или «юридическим» перенесением вины и ответственности за грех на Творца мира – Сына Божия (проф. Несмелое), или просто допущением ранее отвергнутого понятия «удовлетворения» правде Божией «мучительной», сострадающей любовью Искупителя (митр. Антоний).
При таком понимании сущности искупления не только не достигается искомый синтез («нравственный монизм»), но «сии непостижимые противоречия» переносятся на Божество в виде схоластического противопоставления свойств любви [и правды] в Самом Боге.
Более последовательным и свободным от указанных недостатков оказалось изложение учения об искуплении в труде Евгения Трубецкого «Смысл жизни», изданном после статьи митрополита Антония.
Глава, посвященная искуплению, составляет только небольшую часть этой «христианской теодицеи», как называет свое исследование автор[723]723
Трубецкой Е., проф. Грех и искупление // Смысл жизни. М., 1918. (Изд. 2–е. Берлин, 1923). Гл. 5. С. 150–169. Евгений Трубецкой – доктор философии, профессор Киевского, а потом Московского университета. Автор ряда религиозно–философских исследований, и в том числе «Мировоззрение Вл. С. Соловьева», где сумел отнестись к нему критически. Скончался в 1918 году. «Евгений Трубецкой – единственный софианец, богословская мысль которого осталась совершенно (parfaite‑ment) православной», – говорит о нем B. H. Лосский (см.: Lossky VI. Essai sur la theologie Mystigue de 1'Eglise d'Orient. Paris, 1944. P. 128).
[Закрыть]. Но умозрительный характер системы и краткость изложения не являются ее недостатком, хотя и не предоставляют возможности подтверждения отдельных положений соответствующими цитатами и ссылками. Свои рассуждения автор начинает с изложения сомнений в главных истинах христианского учения.
Основание «христианской теодицеи» составляет утверждение, что источник зла в мире заключается не в творческом акте Божества, а в свободе твари. Но как можно утверждать свободу твари, если опыт свидетельствует, что даже человек – вершина сотворенного – несвободен и «не может не грешить» (поп posset поп рессаге), по выражению блаженного Августина?
Ссылка на следствия первородного греха, даже если и отказаться от его «юридического» понимания, как наказания за вину прародителей не разрешает этих сомнений.
Переход следствий греха совершается естественно – «все рожденные от перстного носят и образ перстного»[724]724
Трубецкой E., проф. Смысл жизни. С. 158.
[Закрыть], но это не объяснение, а только констатирование опыта[725]725
Как и известное определение «Катехизиса»: «От зараженного источника, естественно, течет зараженный поток».
[Закрыть]и вызывает новые сомнения: «почему же естественное не совпадает со справедливым, если Бог не связан законами нашего человеческого естества?»[726]726
Трубецкой Е. у проф. Смысл жизни. С. 158.
[Закрыть]
Эти сомнения касаются самого существа христианства, и ответом на них является не какая‑либо отдельная сторона или часть христианского учения, а центральная его идея – искупление как «акт исцеления человека, человечества и всего распавшегося на части космоса, восстановление мира как живого целого»[727]727
Там же. С. 163.
[Закрыть].
Но чтобы понять подлинный христианский смысл искупления, нужно отвлечься от искажающих его «юридических» теорий и вернуться к тому противопоставлению Христа и Адама[728]728
Там же. С. 161. Автор полностью отрицает «юридическое» понимание искупления: «Все те «юридические» латинские теории, которые изображают совершенную жертву как некоторый выкуп или взнос Христа за всех, «удовлетворяющий» Божественное правосудие, вызывают в совести не только глубокое недоумение, но и глубокий негодующий протест» (Там же). Эти теории автор называет «кощунственными» (Там же. С. 163).
[Закрыть], которое заключается в учении апостола Павла.
В учении о первозданном Адаме находят свое выражение две глубокие идеи, или интуиции, как называет их автор, – общности единства человеческой природы и свободы как начала греха.
Опыт показывает, что люди не изолированные индивиды, а члены рода – одного органического целого. Возводя к общему источнику передаваемое из поколения в поколение извращение человеческой природы, следует прийти к заключению или об изначальности этого греховного состояния, с чем не мирится религиозная совесть, или о том первом грехе, который является началом этого состояния, то есть грехе первородном. Этот «всеобщий грех мира может быть результатом грехопадения существа, бывшего до того носителем всеобщего смысла вселенной»[729]729
Трубецкой Е., проф. Смысл жизни. С. 162.
[Закрыть].
Таким существом, по учению апостола Павла, и был первый Адам. Как родоначальник, не связанный узами наследственности, он был свободен и вмещал в себе весь человеческий род, который есть «единое живое существо». А потому в Адаме действительно согрешили все люди[730]730
Автор возражает против мнения митр. Антония о том, что Адам был только «первый по времени грешник», и соответствующего толкования – исправления Рим 5, 12: «Идет ли речь о первом или Втором Адаме, апостол Павел непременно подчеркивает, что тот и Другой – носители вселенского начала» (Там же. С. 152).
[Закрыть], члены этого единого рода, а вопрос, справедливо или несправедливо распространяются следствия греха на его потомков, лишается своего значения. В учении апостола Павла, говорит автор, грех Адама изображается «как космическая катастрофа, как начало всеобщего распада и разлада»[731]731
Там же. С. 154.
[Закрыть].
Таким образом, греховное состояние мира, которое было источником сомнений, является подтверждением правильно понимаемого христианского учения о грехе первородном и его следствиях. Но почему же грех мог иметь такие последствия?[732]732
Автор отказывается понимать следствия или наказания за грех «юридически», как кару, наложенную на грешника.
[Закрыть]
Возможность греха как уклонения от Бога и Его воли находится в свободе человека, как ее неотъемлемый признак. Но если Бог есть Жизнь, то грех, как отпадение от Бога, есть уклонение от Жизни к смерти. «Смерть лежит в природе греха, составляет раскрытие его внутренней сущности[733]733
«Смерть, по мысли апостола, стоит в прямой причинной связи с грехом, являясь его необходимым следствием, показателем наличия в данном человеке греха» (Исидор (Богоявленский), еп. Рождество Богородицы // ЖМП. 1949. Nq 9. С. 34). См. также: Иннокентий (Борисов), архиеп. Слово о том, каким образом грех породил смерть // Соч. СПб., 1908. Т. 3. С. 630–631.
[Закрыть]… Непонятным представляется не то, что согрешивший умирает, а то, как он может жить»[734]734
Трубецкой Е., проф. Смысл жизни. С. 155. Автор полагает, что возможность грешной жизни заключается в том, что греховный акт во времени не исчерпывает всех потенций человека – «существа становящегося» и имеющего некий софийный корень. С таким мнением можно не согласиться, ибо этого нельзя утверждать о грехе первородном. Ближе к Откровению было бы мнение, что бытие грешного мира продлено во времени в предвидении его спасения.
[Закрыть]. Раскрытием внутренней сущности греха во времени и является общая смертность и подчинение суете всей твари.
Спасение грешной твари возможно или путем чуда, лишающего разумную тварь ее свободы, или как ее возрождение и победа над грехом, влекущими к гибели следствиями греха.
А это те начала, которые лежат в основе учения об искуплении апостола Павла – «о Христе Богочеловеке, Который понес на Себе и победил на Кресте тяжесть грехов всего мира»[735]735
Там же. С. 160.
[Закрыть].
Искупление есть исцеление человека и человечества, восстановление, а не окончательное лишение его свободы.
Для этого Сын Божий становится Человеком, Новым Адамом, новым родоначальником человечества. Так как «род человеческий есть единое живое существо», грех одного (первого Адама) влечет за собою общий распад, и «послушание одного (Адама Второго) становится началом общего исцеления»[736]736
Там же. С. 163.
[Закрыть]. Поэтому и воплощение Сына Божия, по учению Церкви, является нераздельным и неслиянным соединением Божеского естества с естеством человеческим, с человеческой природой, а не с отдельной человеческой личностью.
А потому, по учению апостола Павла, победа Христа над искушениями, смерть греху и воскресение «суть переживания не одной Богочеловеческой Личности, но всего рода человеческого как целого… В этом утверждении всеобщности жизни Христовой – смысл всех христианских Таинств»[737]737
Там же. С. 164.
[Закрыть], и в особенности Таинства Евхаристии, в котором реально достигается восстановление единства человеческого рода чрез «органическое» отношение Христа к верующим (Я есмъ Лоза, а вы ветви — Ин 15, 5).
Вместе с этим восстанавливается и утраченная свобода от ограничивающих ее и порабощающих следствий первородного греха[738]738
«Во Христе упраздняется именно это общее наследие» (Там же. С. 167). Автор, собственно, допускает полную свободу от родовой зависимости только у двух родоначальников – первого Адама и Христа. Но каждый отдельный человек получает возможность свободного определения себя к спасению во Христе или к отказу от Него – к гибели.
[Закрыть].
И «чрез возвращение к Нему (ко Христу) в вере, в молитве и в покаянии, чрез деятельное участие в Его вольной страсти совершается и в отдельном человеке тот поворот свободы от греха, который выразился в совершенной жертве Христа»[739]739
Там же. С. 167.
[Закрыть].
Свои рассуждения автор оканчивает тем же, с чего он их начинает, – обращением к опыту. Как данные опыта свидетельствуют об истине христианского учения о следствиях первородного греха, так они же, в лице святых мучеников и преподобных, свидетельствуют и об истине христианского учения о спасении, освобождении от греха, о действенности крестной жертвы и воскресения Христа из мертвых.
Краткость изложения автора препятствовала ему коснуться отдельных важных сторон учения об искуплении. Да это и не входило в его задачу, так как эти рассуждения составляют только небольшую часть всей религиозно–философской системы автора.
Автор не богослов, а философ, и в его взглядах отражается влияние идей Вл. Соловьева и других мыслителей[740]740
От Вл. Соловьева автор заимствовал очень много и не вполне преодолел его ошибки. Хотя он и находит наличие «пантеистических мыслей» в учении об искуплении у Соловьева, но все же он говорит: «В его учении о рождении Божественного Слова, об искуплении и вообще о деле Христовом сосредотачивается и облекается в более яркую форму то великое, вечное и вместе новое, что ему было дано высказать» (Трубецкой Е., проф. Мировоззрение Вл. Соловьева. М., 1913. Т. 1. С. 419).
Некоторая зависимость от идей Н. Ф. Федорова проявляется в мыслях об ответственности потомков перед предками и в отождествлении понятий «единства природы» с «родом» (см.: Трубецкой Е., проф. Смысл жизни. С. 164). То же от Достоевского – «все друг за друга отвечают» (см.: Там же) и т. д.
[Закрыть], и рассуждения его об искуплении не были догматическим трактатом. Но почти все его основные идеи совпадают с идеями современного богословия.
Следует в этом отношении отметить некоторые параллели. Понимание автором учения апостола Павла об искуплении почти совершенно совпадает с пониманием профессора В. Мышцына, хотя разница в методе их исследований очевидна и нет оснований предполагать прямое заимствование[741]741
См.: Мышцын В. Учение святого апостола…: о параллели между Христом и Адамом – между вступлением в человечество Правды и Жизни, с одной стороны, греха и смерти, с другой (с. 138); тождественность понимания спорного текста Послания к Римлянам (5, 12), об Адаме – носителе общечеловеческой природы (с. 139—140); о единстве рода человеческого (с. 143), о Христе как Втором Адаме (с. 147) и др.
[Закрыть].
Понимание автором единства природы человека одинаково, по существу, с пониманием архиепископа Илариона и митрополита Антония.
Все учение автора об искуплении основывается на следующих четырех идеях, или понятиях: 1) единства природы человека, 2) его свободы, 3) любви Божией, уважающей эту свободу, и 4) силы греха, влекущего человека к гибели.
Всем этим идеям можно было бы найти подтверждение в учении святых отцов, но умозрительный характер изложения автора в известной степени исключает нужду в таких подтверждениях.
Этот характер изложения является достоинством рассуждений автора, так как способствует их стройности и последовательности мысли.
Особое значение для понимания учения об искуплении имеет раскрытие автором (в согласии с учением Церкви) губительной силы следствий греха: грех рождает смерть (Иак 1, 15). «Смерть лежит в природе греха, составляет раскрытие его внутренней сущности». А это делает понятным (насколько это может быть вообще понято), что если Сын Божий, по любви к человечеству, не благоволил предоставить его гибели или отнять у него свободу, то понес на Себе всю тяжесть этих следствий и восшел на Крест, чтобы уничтожить их силу[742]742
«Христос умер для того, чтобы Своею смертью победить, разрушить смерть и грех человеческий» (Исидор (Богоявленский), еп. Рождество Богородицы. С. 35).
[Закрыть].
Здесь было найдено то необходимое звено, которое отсутствовало в цепи рассуждений об искуплении у многих авторов. Так русское богословие и русская религиозная мысль соединяются в стремлении к уразумению основного христианского догмата и искании смысла жизни.
ГЛАВА V. Защита «юридической» теории искупления в русской богословской литературе XX века
Рассмотренные в предшествующих главах труды, несмотря на различное решение отдельных вопросов, могут быть объединены по признаку критического отношения к «юридическому» истолкованию догмата искупления. И хотя в большинстве их сохранились отдельные признаки такого истолкования, все же основное направление русской богословской мысли в изучаемый период можно определить (см. выше) как постепенное освобождение от «правового жизнепонимания» и «юридической» теории искупления. Изменить это заключение не может и то обстоятельство, что почти все рассмотренные произведения вызывали возражения и критические замечания сторонников «юридической» теории[743]743
Прот. Светлову возражали преподаватели духовных семинарий магистры Д. Добросмыслов, П. Левитов и П. Нечаев.
О труде проф. Несмелова дал критический отзыв проф. Казанской духовной академии Е. Будрин.
С проф. Петровым полемизировали упомянутый П. Левитов и свящ. В. Бетьковский.
Митр. Елевферий (Богоявленский) в частной переписке, впоследствии опубликованной, пытался убедить митр. Антония в правильности «юридического» воззрения на искупление.
«Искажением православной истины» (заглавие его книги) называет все направление русской богословской мысли архиеп. Серафим (Соболев) и т. д. Перечень этих статей см. в списке литературы к данной главе.
[Закрыть]. Все эти возражения значительно уступают трудам, по поводу которых они были написаны, – в большей их части выявилась лишь недостаточная богословская осведомленность, подчинение идеям западного богословия и даже чисто охранительные тенденции их авторов[744]744
В статьях свящ. В. Бетьковского, архиеп. Никона (Рождественского) и в книге архиеп. Серафима.
[Закрыть].
Но все же настоящий обзор русской богословской литературы, посвященной догмату искупления, остался бы неполным, если бы в нем не были рассмотрены и произведения, написанные в защиту «юридической» теории. Это рассмотрение сделает возможным установить, какие аргументы могли быть выставлены в защиту «юридической» теории против критики ее в русской богословской литературе, и определить таким образом достоинство этой критики. Такая цель определяет предмет и сам метод этого рассмотрения. Так как большая часть рассматриваемых произведений была написана как критические отзывы о том или другом произведении или авторе, то предметом рассмотрения в настоящей главе должны быть не частные критические замечания, в основном отмеченные ранее, а разделы, имевшие целью обоснование или положительное изложение «юридического» понимания.
Этим же определяется и обилие цитат и ссылок при наименьшем, строго необходимом, количестве обобщений и выводов автора.
Почти все эти произведения по существу однородны, так как все они исходят от учения об искуплении, изложенного в догматике митрополита Макария (Булгакова)[745]745
Некоторую неудовлетворенность изложением митр. Макария высказывают только П. Левитов и митр. Елевферий (Богоявленский).
[Закрыть]. Это сходство позволяет избегать рассмотрения каждого произведения в отдельности, тем более что большинство из них и не заслуживает этого по своим научным достоинствам. Кроме того, объединение их, когда один автор дополняет и поясняет другого, облегчает изучение предпосылок, положенных в основу «юридического» понимания искупления, и тех выводов, к которым это понимание неизбежно приводит.
Из числа этих произведений несколько выделены могут быть книги митрополита Елевферия и архиепископа Серафима, как наибольшие по объему (196 и 299 страниц), изданные в самые последние годы (1937 и 1943) и потому могущие суммировать более ранние высказывания, как своего рода монографии; книга архиепископа Серафима может быть отмечена и по резкости суждений, вообще характерной для сторонников «юридического» понимания искупления; статья П. Девитова, изданная также в довольно позднее время (1916 год), наиболее обоснованная, по эрудиции автора, и, наконец, небольшая статья профессора догматического богословия Киевской духовной академии М. Скабаллановича[746]746
Скабалланович М., проф. Об искуплении // Христианин. 1909. №3. Статья эта интересна по своему изложению, прямолинейности, отчетливости формулировок и выводов.
[Закрыть].
Особенностью, понижающей научное достоинство этих произведений, является их крайняя нетерпимость – когда простым отрицанием заменяется серьезное критическое рассмотрение оспариваемых положений и вместо этого утверждаются положения противоположные[747]747
См.: Вишневецкий М., прот. Против неправильно понимающих главнейшие истины православной христианской религии. Киев, 1906. Полемическим в этой книге можно признать одно ее название. Вся же книга представляет собой только изложение школьных учебников по богословию.
[Закрыть].
Подобный метод в полемике можно было бы считать удовлетворительным только в том случае, если бы утверждаемые положения были достаточно аргументированы и если бы в оставленных без рассмотрения и просто отвергнутых положениях не находились такие, которые основательно опровергали положения утверждаемые[748]748
Без всякого рассмотрения оставлены, например, исследования, устанавливающие точное значение терминологии Священного Писания, важной для уразумения учения об искуплении (см. об этом ниже).
[Закрыть]. Но в большей части этих произведений научная аргументация заменяется только обилием эпитетов: «откровенное», «святоотеческое», «основанное на Священном Писании учение» и т. д.
Уверенность в непреложности и очевидности «юридического» понимания искупления позволила архиепископу Серафиму (Соболеву) утверждать о митрополите Антонии: «Он знает, что та «юридическая» теория искупления, которую он отрицает, есть, в своей сущности, богооткровенное и святоотеческое учение об искуплении нас крестной смертью Христа в удовлетворение Божественному правосудию. Тем не менее он открыто отрицает этот юридический взгляд Православной Церкви на дело искупления»[749]749
Серафим (Соболев), архиеп. Искажение православной истины… С. 12.
[Закрыть].
Та же уверенность позволяет сторонникам «юридической» теории с первых же страниц своих исследований отрицать даже бесспорные высказывания ее противников и обвинять их «в ниспровержении Божественного домостроительства в самой его основе», то есть «в силу одного своего отрицания юридического взгляда на искупление они являются жертвою тлетворного духа нашего времени»[750]750
Там же. С. 118, 119. Также характерно начало статьи П. Нечаева «Правда Божия и неправда человеческая на Голгофе»: «Что сделал для нас Христос? На этот вопрос обыкновенно отвечают так: Христос Своею жизнью, страданиями и в особенности смертью удовлетворил правде Божией и через то примирил Бога с людьми, дав возможность и самим людям примириться с Богом и усвоить все плоды заслуг Христовых» (Вера и разум. 1909. N° 4–5. С. 455). Искусственность этого рассуждения–ответа не может остаться незамеченной. Так ответить может только богослов, воспитанный на «Руководстве» митр. Макария и твердо усвоивший «школьную» («юридическую») терминологию. Обыкновенно же на такой вопрос отвечают проще, яснее словами Священного Писания: «Христос спас нас!»
[Закрыть].
Такие высказывания, иногда в чрезвычайно резкой и категорической форме[751]751
В этом отношении особенно выделяется статья свящ. В. Бетьковского «К вопросу о гуманизме и наших пастырях–гуманистах». Автор называет воззрение проф. H. Петрова «галиматьей, которую не стоит и разбирать», проф. В. Несмелова – «борзописцем», всех вообще противников «юридической» теории – толстовцами, язычниками, революционными гуманистами и т. д. (Казань, 1915. С. 4, 5 и др.).
Только П. Левитов («В защиту юридической теории искупления») согласился с замечанием проф. Петрова, что «юридическая» и «нравственная» теории искупления представляют собой только два истолкования одного и того же догмата: «Замечание справедливое и имеющее особенное значение у нас в России, где иные (будто бы ревнители Православия) готовы обвинять в ереси всякого решающегося высказать сколько‑нибудь оригинальное богословское мнение, расходящееся с установившимися школьными традициями, а иногда даже всего только с их собственными личными взглядами» (С. 589, примеч.).
[Закрыть], если и свидетельствуют об убежденности их авторов, то одновременно не являются действительными аргументами в пользу основанных на них выводов.
Отказываясь в чем бы то ни было согласиться со своими противниками, некоторые авторы (профессор Е. Будрин и священник Бетьковский) возражали против употребления самого термина – «юридическая теория искупления», считая «этот термин совершенно неуместным»[752]752
Бетьковский В., свящ. К вопросу о гуманизме и наших пастырях–гуманистах. Казань, 1915. С. 3.
[Закрыть], так как он «формулирован немецким протестантским умом»[753]753
Будрин Е. Л., проф. Отзыв о сочинении Несмелова «Метафизика жизни и христианское откровение» // Православный собеседник. 1908. Прил. к № 7/8. С. 364.
[Закрыть].
Но если сам термин «юридическая теория искупления» действительно получил происхождение на Западе, то в русской богословской науке в него вкладывается совершенно определенное содержание – это такое объяснение догмата искупления, в котором употребляются юридические понятия: право и его нарушения, заслуги, удовлетворение, наказание в смысле кары и т. д. И несмотря на приведенные возражения, этот термин употребляется в настоящее время одинаково как противниками, так и сторонниками соответствующего истолкования догмата искупления.
Правда, отдельные авторы отмечают условность этих понятий, но все же заключают, что «без этих терминов нельзя обойтись при изъяснении непостижимого догмата искупления»[754]754
Никон (Рождественский), архиеп. Митрополит Филарет о тайне искупления // Прибавления к Церковным ведомостям. 1916. № 37—38. С. 926.
[Закрыть]. «У нас нет термина для обозначения взаимных отношений между Богом и людьми на основе Божественного правосудия, кроме слова «юридический» или «правовой»»[755]755
Серафим (Соболев), архиеп. Искажение православной истины… С. 11 – 12.
[Закрыть].
Последнее определение уже несколько раскрывает значение этого чисто формального признака (употребление юридических понятий) «юридической» теории. И один из более серьезных защитников этой теории – П. Левитов – так определяет ее содержание: «Юридической» называется та теория падения – искупления, которая, не отрицая нравственно–психологической стороны их, выдвигает идеи вины и удовлетворения на первый план»[756]756
Левитов П. В защиту юридической теории искупления // Вера и разум. 1916. № 5. С. 586–587.
[Закрыть], что, в общем, вполне совпадает с изложением соответствующих разделов в системе митрополита Макария (Булгакова).
Такое выдвижение идеи вины при понимании падения приводит к тому, что грех рассматривается юридически как вина или преступление – «бесконечное оскорбление Бесконечного Бога». И причинная зависимость между грехом и гибелью от греха (смертью) опосредствуется гневом, враждой, проклятием со стороны Бога, наказывающего человека смертью, – смерть является возмездием за грех[757]757
В соответствии с таким пониманием и был искажен в русском переводе смысл Рим 6, 23 (см. об этом в гл. III).
[Закрыть]. Грех не непосредственно приво дит согрешающего к гибели, но оказывает действие на Бога – оскорбление, а Бог, в Свою очередь, действу ет на человека путем наказания. «Осуждение Божие, или клятва, является актом Божественного правосудия, посредствующим между грехом человека, как причиною ее (клятвы), и бедствиями, как следствиями осуждения»[758]758
Елевферий (Богоявленский), митр. Об искуплении. С. 99.
[Закрыть]. То есть если бы этого «посредствующего акта» не было, то грешник не был бы наказан, его не постигли бы бедствия, он бы не погиб и т. д.
Следовательно, спасение грешника именно в том и должно состоять, чтобы прекратилось это посредствующее действие Божественного правосудия.
А если это посредствующее действие Божественного правосудия, в свою очередь, было следствием воздействия греха на Божество – Его оскорбления, то прекращение его также может быть достигнуто новым действием в отношении правосудия, противоположным оскорблению, – Его удовлетворением.
Таким образом, выдвижение на первый план в понимании падения идеи вины – оскорбления Бога – влечет за собой такое же выдвижение в понимании искупления идеи удовлетворения.
Но так как Божеское правосудие «не может быть лише но своего действия», то для его удовлетворения это действие должно быть перенесено на другой «объект»[759]759
Выражение «объект для удовлетворения» заимствовано у проф. Будрина (см. ниже).
[Закрыть]. И этот замещающий объект должен иметь такие цену и достоинство, чтобы быть выкупом достаточным, – в соответствии с бесконечным оскорблением они должны быть «бесконечной цены и достоинства».
Удовлетворение правде Божией является, таким образом, также посредствующим актом и средней посылкой между искуплением и спасением человека. «Без этой средней посылки… никогда не выяснят тайны искупления и спасения, хотя бы весь мир заполнили томами своих мудрований»[760]760
Будрин Е. А., проф. Отзыв о сочинении Несмелова… С. 211.
[Закрыть].
По силе этого удовлетворения Бог изменяет Свое отношение к человеку, примиряется с человеком, отменяет проклятие, оправдывает[761]761
Отсюда стремление доказать «юридический» смысл понятия «оправдание». См. в книге архиеп. Серафима его неубедительную полемику с митр. Антонием (Искажение православной истины… С. 16–31). О значении этого понятия у апостола Павла см. выше (гл. III).
[Закрыть] виновного человека, в чем и заключается спасение грешника[762]762
Патриарх Сергий так характеризует подобные воззрения: «Не понимая, почему грех ведет к смерти и пр., себялюбец (так патриарх Сергий называет последователя «правового» мировоззрения) объясняет это себе только внешне – тем, что Бог прогневан, и потому наказывает. Поэтому и спасение он понимает только как перемену гнева Божия на милость» и т. д. (Православное учение о спасении. С. 140).
[Закрыть].
Так создается сама терминология «юридической» теории искупления, «сущность которой заключается в том, что Господь Иисус Христос пострадал и умер на Кресте для удовлетворения оскорбленной грехами правды Божией»[763]763
Бетьковский В., свящ. К вопросу о гуманизме… С. 8.
[Закрыть].
«В смерти Христовой и заключается вся сущность искупления… Эта смерть есть жертва, принесенная Богу за грехи человечества в удовлетворение правде Божией. Примирение Бога с грешниками не могло состояться без удовлетворения правде Божией»[764]764
См.: Елевферий (Богоявленский), митр. Об искуплении. С. 10, 15, 166 и др.
[Закрыть].
«Крестная жертва была принесена в удовлетворение Божественного гнева и правосудия. Между умилостивительной крестною жертвой Спасителя и нашим возрождением наблюдается такое же соотношение, какое бывает между причиною и следствием. Как только Господь умер на Кресте, тотчас снято было с людей и наказание за грех – его первое следствие, то есть Божие проклятие. По уничтожении же крестною смертью Христа проклятия вместо последнего тотчас снизошло на людей благословение Божие»[765]765
Серафим (Соболев), архиеп. Искажение православной истины… С. 13, 118, 94. О значении удовлетворения правде Божией см. также: Будрин Е. Л., проф. Отзыв о сочинении Несмелова… С. 207—208; Левитов П. В защиту юридической теории… С. 587; Нечаев П. Правда Божия и неправда человеческая на Голгофе. С. 478, 585; Вишневецкий М., прот. Против неправильно понимающих… С. 110; Добросмыслов Д. Рецензия на диссертацию: Светлов П., прот. Курс апологетического богословия // Вера и церковь. 1902. Nq 1. С. 159, и др. Ср. у митр. Макария: «Бог не мог остаться неудовлетворенным такою жертвою за наши грехи» (Православно–догматическое богословие. Изд. 4–е. Т. 2. С. 150).
[Закрыть].
«Благость (Божия) по искупительной, в удовлетворение правде Божией, жертве Христовой снова обращается на человека»[766]766
Добросмыслов Д. Рецензия на диссертацию… С. 157–158.
[Закрыть].
Логическая последовательность приводит, наконец, и к следующему заключению. «Это изменение отношения к человеку в Существе Божием совершается чрез удовлетворение, принесенное крестной жертвой Христа Спасителя Божественному правосудию»[767]767
Макарий (Оксиюк), митр. Учение святого апостола Павла об оправдании… С. 58.
[Закрыть] – действие удовлетворения названо своим настоящим именем.
Термин «удовлетворение правде Божией» становится отличительным признаком «юридической» теории – «где есть сатисфакция, там «юридическая» теория»[768]768
Петров Н. В., свящ. Об искуплении (см. выше, гл. IV). Как иногда соединяется «юридическая» терминология с понятием удовлетворения, показывает следующее рассуждение: «…что же касается тех понятий, в которых вращается это учение, то они очевидны сами собой и суть следующие: справедливый приговор (суд правды Божией, обрекшей человека на смерть за вину греха для ее искупления), наказание (как искупительная цель), заместительство (как результат невозможности для самих людей принести требуемое правдой удовлетворение), самое удовлетворение (вообще выполнение Божественного приговора правды), уплата долга наказания (сущность удовлетворения), наконец, уничтожение вины и отмена вечного наказания (результат удовлетворения)» (Нечаев П. Правда Божия и неправда человеческая на Голгофе. С. 589).
[Закрыть]. И расхождения между сторонниками и противниками «юридического» понимания искупления в значительной степени сосредотачиваются в решении вопроса о пригодности или непригодности этого термина для выражения сущности учения об искуплении.
Если архиепископ Иларион (Троицкий) (последовательный противник «юридизма» в богословии) полагает, что понятия «удовлетворения» и искупительных заслуг «должны быть выброшены из богословия без остатка, навсегда и окончательно»[769]769
См. выше, гл. IV.
[Закрыть], то профессор Е. Будрин убежден, что без понятия «удовлетворения» «немыслимо понимание тайны искупления»[770]770
Будрин Е. Л., проф. Отзыв о сочинении Несмелова… С. 304.
[Закрыть].
Если обобщить критические высказывания в отношении «юридической» теории искупления, то большую часть их можно свести к следующим положениям:
«Юридическое» понимание искупления противоречит: 1) правильному понятию о Боге; 2) не имеет обоснования в Священном Писании и Предании, учении отцов Церкви и богослужении; 3) заимствовано из схоластического богословия Западной Церкви.
Поэтому и попытки защиты «юридической» теории следует рассматривать в порядке аналогичных, но противоположных утверждений, таких как: 1) утверждение такого понятия о Боге, которое бы вполне согласовывалось с выводами «юридической» теории; 2) обоснование ее Священным Писанием и Преданием; 3) отрицание заимствованности ее от западного богословия или же, в последнем случае, как утверждение, что это богословие (теория Ансельма Кентерберийского) правильно выражает учение Вселенской Церкви.