Текст книги "Догмат искупления в русской богословской науке"

8. УЧЕНИЕ ОБ ИСКУПЛЕНИИ В СТАТЬЯХ МИТРОПОЛИТА АНТОНИЯ (ХРАПОВИЦКОГО)

Исследование профессора Пономарева осталось незаконченным, но и по изданной части можно было заключить, что оно не являлось обобщающей работой, тем изложением учения об искуплении, к которому стремилась русская богословская наука.

Эту задачу – «дать такую посильную работу, в которой истолкование сего догмата было бы центральной идеей» – принял на себя митрополит Антоний (Храповицкий).

В 1917 году появилась в печати приобретшая большую известность его статья «Догмат искупления»[643]643
  Антоний (Храповицкий), митр. Догмат искупления // Богословский вестник. 1917. № 7, 9, 10, 12. Отдельное издание: Сергиев Посад, 1917. Митрополит Антоний (Храповицкий) (1864–1936) – доктор богословия, профессор пастырского богословия и ректор Московской, а потом Казанской духовных академий, архиепископ Волынский, Харьковский и с 1918 года митрополит Киевский, с 1919 года в эмиграции. Скончался в Югославии в отделении от Русской Церкви, возглавляя так называемый Карловацкий раскол.


[Закрыть].

Имя митрополита Антония уже не раз встречалось на страницах настоящей работы: он был рецензентом диссертаций протоиерея Светлова, патриарха Сергия и профессора Тареева, его влиянию подчиняются не только его ученики – иеромонахи Андроник и Тарасий; оно замечается и в воззрениях более самостоятельных исследователей – архиепископа Илариона (Троицкого), профессора священника Н. Петрова и других.

Сам митрополит Антоний не был автором крупных богословских исследований, «но у него были свои мысли, и мысли живые, и у него был особенный дар их передавать или внушать»[644]644
  Флоровский Г., прот. Пути русского богословия. С. 427.


[Закрыть].

«Это удивительно, – говорил один московский академист, окончивший курс в 1894 году, – когда я читаю N или разговариваю с Z, то я всегда ловлю себя на мысли: да, где‑то я об этом уже слышал. Начинаю вспоминать и обретаю первоисточник – нашего бывшего ректора академии преосвященного Антония»[645]645
  Никольский П. Письма о русском богословии. Вып. 1. СПб., 1904. С. 47.


[Закрыть].

Митрополит Антоний был высокого мнения о своих богословских трудах и считал себя борцом за освобождение православного богословия от влияния на него западной схоластики[646]646
  «Мои статьи в печати, – писал он впоследствии, – являлись именно поправками нашей догматики и влекли от схоластических построений к древнему Преданию Церкви и здравому смыслу» (предисл. к «Опыту христианского православного катехизиса»). «Он уже 30 лет неустанно ратует за очищение нашего богословия от католической схоластики», – говорил архиеп. Иларион (Троицкий).


[Закрыть].

Но первое, что следует заметить, может быть вопреки распространенному мнению, – что сам он богословом, и тем более догматистом не был, не только потому, что не создал больших богословских исследований, но и потому, что богословствование требует той четкости мысли и точности изложения, когда каждая мысль продумывается во всех своих следствиях и выражается в такой форме, которая препятствует ее неправильному пониманию и перетолкованию. А этого качества не замечается в его сочинениях: он «скорее бросает, чем раскрывает свои мысли, недосказывает и обрывает их»[647]647
  Флоровский Г., прот. Пути русского богословия. С. 430.


[Закрыть]. Даже верные по существу богословские идеи выражаются им настолько неясно, что дают основания к их неправильному истолкованию. Отдельные мысли расходятся с его собственными положениями. А настойчивость в отстаивании раз высказанных взглядов привела его в конце жизни к защите явно неверных положений и уклонению от чистоты Православия.

Все эти качества особенно проявились в истолковании им догмата искупления, к чему он уже не раз обращался ранее[648]648
  См. статьи митр. Антония: «Размышление о спасительной силе Христовых страстей» (1890); «Нравственное обоснование важнейшего христианского догмата» (1894); «Какое значение для нравственной жизни имеет вера в Иисуса Христа как Бога» (1896). Эти статьи вошли во второй том его собрания сочинений.


[Закрыть]. Но только в последней статье – «Догмат искупления» – это истолкование было изложено более полно и повторено в составленном им через два года «Опыте христианского православного катехизиса»[649]649
  Антоний (Храповицкий), митр. Опыт христианского православного катехизиса. Сремские Карловцы (Сербия), 1924.


[Закрыть].

Между этими последними трудами имеется сходство и по условиям, в которых они были написаны: первый, «Догмат искупления», – весной 1917 года, во время пребывания его на покое в Валаамском монастыре до переизбрания на Харьковскую кафедру; а второй, «Опыт христианского православного катехизиса», – во время интернирования его в 1919 году, в одном из униатских монастырей Галиции. В обоих случаях автор не имел возможности пользоваться необходимыми книгами и писал, часто «полагаясь на память».

Это обстоятельство могло бы заставить его пересмотреть написанные им книги, но во втором издании «Догмата искупления» (1926) автор не сделал сколько‑нибудь существенных изменений.

«За последние годы, – говорит он в своей статье[650]650
  Ввиду приобретенного значения эта статья излагается более подробно. Цит. По изд.: Антоний (Храповицкий), митр. Догмат искупления // Богословский вестник. 1917. N° 7, 9, 10, 12.


[Закрыть], – изложение догмата искупления подвергается постоянной переработке, которая направляется не против Православия, а к тому, чтобы освободить понимание искупления от инославных наслоений и влияния схоластики».

Но при рассмотрении этих попыток митрополит Антоний приходит к заключению, что их критическая часть сильнее положительной.

В настоящее время достаточно выяснена несостоятельность «юридической» теории, но нет удовлетворительного изложения положительного содержания догмата. Поэтому автор предполагает сам дать ответ на вопрос: почему спасительны для нас воплощение, страдания и воскресение Сына Божия?2 А ответить на этот вопрос – «значит указать на связь этих священных событий с нашим стремлением к совершенству в нашей внутренней борьбе между добром и злом, значит ответить, чем помогает нам Христова Страсть в этом деле, почему без нее мы не могли бы достичь святости в общении с Богом»[651]651
  Там же. С. 167. Первые христиане и современники отцов «так ясно разумели искупительную благодать, что она для них не нуждалась в объяснении», но теперь сознание людей, получивших богословское образование, настолько «пропитано «юридической» теорией», что они «лишились этого непосредственного сознания или духовного ощущения своего единства с сострадающим нам Христом», а потому нуждаются в особом объяснении (см.: Там же. С. 162).


[Закрыть].

Но предварительно автор считает установленным следующее, далеко не бесспорное, положение: «искупление есть не иное что, как дарование нам благодатной способности совершать свое спасение, а спасение есть духовное совершенствование чрез нравственную борьбу и богообщение»[652]652
  Там же. С. 167. Митрополит Антоний говорит, что «юридический» термин «оправдание», употребляемый в русском переводе апостола Павла, не передает смысла греческого слова 6ucaiocri)vr, которое следует переводить словом «правда» – «праведность». «Юридический» характер этот термин получил «не непосредственно из Священного Писания, а через лютеранское богословие, которое за 400 лет своего существования всю энергию направило к тому, чтобы ослабить нравственный подвижнический смысл христианства» и т. д. (см.: Там же). Автор также указывает на диссертацию патриарха Сергия «Православное учение о спасении» ввиду той «огромной косвенной услуги, которую она оказала для правильного истолкования связи между Христовым подвигом и нашим спасением» (Там же. С. 164).


[Закрыть].

Две идеи, или понятия, раскрываемые автором в прежних его сочинениях, составляют основу в его понимании искупления: понятие сострадательной любви как силы и идея единства естества человеческого.

Действие силы сострадательной любви постоянно наблюдается в жизни и состоит в том, что «нравственное возрождение человека происходит всегда под известным воздействием со стороны»[653]653
  О сострадательной любви «как силе возрождающей говорят постоянно не только жития святых и жизнеописания праведных пастырей, но и мирские повести, и иногда чрезвычайно глубоко и правдиво (автор имеет в виду Достоевского): те и другие именно говорят о действительной, потрясающей, иногда почти непреодолимой, силе сострадающей любви, хотя первые не поясняют, в чем ее связь с искуплением Христовым, а вторые, конечно, этого и не понимают» (Там же. С. 288).


[Закрыть]. Воздействие это может иметь вид увещания, примера, молитвы и т. д., но оно будет действовать только в том случае, если в его основе находится сострадательная любовь другого. «Эта сила есть страдание другого, дающее ему начаток возрождения»[654]654
  Антоний (Храповицкий), митр. Догмат искупления. С. 287.


[Закрыть], она «вливает в сердце грешника новые жизненные силы»[655]655
  Там же. С. 288.


[Закрыть], но «не уничтожает свободы, а привлекает человека к решительному самоопределению в сторону добра или зла»[656]656
  Там же. С. 291.


[Закрыть].

Но проявляясь как сила в отношении своего объекта, сострадательная любовь является страданием для ее носителя (субъекта). Таким образом, создается понятие «искупительного страдания» как «закона психического взаимодействия»[657]657
  Там же. С. 288.


[Закрыть]. И если определить, какою внутренней силой опосредствуется возрождение грешника, то это значит «найти ответ на вопрос, чем именно искупляет и возрождает нас Христос»[658]658
  Там же. С. 287.


[Закрыть].

Подтвердив свою мысль, кроме примеров, словами апостола Павла о Первосвященнике, могущем сострадать нам (см.: Евр 4, 15), и святого Симеона Нового Богослова об очищении грехов кающихся «милостию сострастия» («Правило ко святому причащению»), автор говорит, что это «драгоценные слова, поясняющие тайну искупления»[659]659
  Там же. С. 294.


[Закрыть]. Ибо то, что люди могут делать не для всех и отчасти, то «в высшей степени и для всех людей может сотворить и творит наш Небесный Искупитель»[660]660
  Там же. С. 295. Но различие между искупительной любовью Сына Божия и сострадательной любовью человеческой не следует понимать только количественно, как поняли некоторые критики, ибо «сострадающая любовь матери, друга, пастыря, апостола действенна тогда, когда привлекает истинного Пастыря – Христа» (Там же. С. 294).


[Закрыть].

Таким образом, силу искупления составляет сострадательная любовь Сына Божия, и так как, в понимании митрополита Антония, наибольшей силы она достигает в гефсиманском молении[661]661
  Автор отступает от мнения, что страдания гефсиманской ночи были вызваны страхом предстоящих мучений и смерти.


[Закрыть], то этот момент признается им собственно искупительным.

«Должно думать, что в ту гефсиманскую ночь мысль и чувство Богочеловека объяли всех падших людей, в числе их многих миллиардов, и оплакали с любовною скорбью всякого в отдельности, что, конечно, было допустимо только сердцу Божественному, всеведущему. В этом и состояло наше искупление»[662]662
  Там же. С. 245.


[Закрыть]. «Перестрадав в Своей любящей душе наше несовершенство, нашу порочную волю, Господь влил в нашу природу источник живительных новых сил»[663]663
  Там же. С. 296. В «Опыте христианского православного катехизиса» автор сохраняет (третий член Символа веры) формулу митрополита Филарета о совершении Иисусом Христом нашего спасения «учением Своим, жизнью Своею, смертию Своею и воскресением». Но в объяснении четвертого члена все содержание, кроме первых семи вопросов и ответов, заменяется новым. Вместо распятия говорится о молитве в саду Гефсиманском, где «Его скорбь о любимом человечестве достигла высшей степени: Он принял в Свою душу все человеческие поколения и терзался греховностью каждого человека». И далее: «Вопрос. – Почему эти душевные муки Христа явились нашим искуплением? Ответ. – Потому что сострадательная любовь таинственно объединила Его Дух с нашими душами, и мы почерпаем для них от Духа Христова как бы источник святости и тем побеждаем грех» (Антоний (Храповицкий), митр. Опыт христианского православного катехизиса. Сремские Карловцы (Сербия), 1924. С. 46; далее: «Катехизис»).


[Закрыть].

Возлюбить каждого человека в отдельности мог, конечно, только Всеведущий Бог, но передать Свою святость в сердца других людей, не нарушая их свободы, мог только человек.

В этом «обнаруживается чисто объективный закон нашей духовной природы, открытый в наших догматах, но не замеченный в догматической науке»[664]664
  Антоний (Храповицкий), митр. Догмат искупления. С. 296.


[Закрыть].

«Здесь‑то и ценно учение о воплощении Христовом. Наш Искупитель может быть только Богочеловеком, каким Он и явился»[665]665
  Антоний (Храповицкий), митр. Догмат искупления. С. 298.


[Закрыть].

И автор переходит к уяснению значения воплощения Сына Божия исходя из второй своей основной идеи единства естества человеческого. Естество, или природа, есть «некая реальная сущность, реальная воля, реальная сила, действующая в отдельных лицах»[666]666
  Там же. С. 299.


[Закрыть]. Это одинаково как в отношении к Божеству, так и к человечеству (автор ссылается на слова святого Григория Нисского о том, что «человек един»). Сознание же резкой отдельности одной личности от другой в настоящее время есть явление ненормальное, порожденное грехом (по словам святителя Василия Великого, грех «рассекает естество»). Но признаки этого единства проявляются и теперь в любви (материнской, супружеской), а также в безличной, но сильной воле, с которою каждая человеческая личность принуждена считаться.

Природа всех людей едина, а не только одинакова. Это учение, «забытое в нашей богословской школе», автор подтверждает ссылкой на слова Христовы (да будут единог якоже Мы едино есма. – Ред.) (Ин 17, 22) и апостола Павла (созиждет Собоювоединагоноваго человека. —Ред.) (Еф 2, 15), святителя Василия Великого и святителя Григория Нисского.

В восстановлении первобытного единства человеческого естества, разрушенного грехом, и заключается существенная объективная сторона искупления. Силою Своей состраждущей любви Христос «рассекает установленную грехом преграду между людьми», «Своей человеческой природой соединяется с каждым человеком и восстанавливает первобытное единство естества»[667]667
  Там же. С. 302. Ср.: в «Катехизисе» нет ясно выраженного учения о природном единстве человечества, но имеется только упоминание о единстве человечества искупленного.


[Закрыть]. «Соединение с нами природы Христовой (по Его человечеству) именуется благодатью, особенно вливающейся в нас в Таинствах, достойно принимаемых»[668]668
  Там же. С. 303. А в «Катехизисе» благодатью Божией называется «сила любви Христовой, помогающая нам бороться со грехом» (С. 47).


[Закрыть].

Таким образом, по причине объективного действия искупления – соединения людей силою сострадающей любви Христовой, делается силой и сострадательная любовь человека, помогающая возрождению и спасению другого.

Для законченности учения об искуплении автору следовало ответить на следующий вопрос: почему спасение человека, или, употребляя выражение автора, его возрождение или воссоединение человеческого естества, не могло состояться без страданий Сына Божия, без Его мучительной сострадающей любви?

И автор дает на этот вопрос ответ совершенно неожиданный: «Так устроить природу человека зависело от Бога Творца… от Божественной праведности, для которой зло столько ненавистно, что свободное возвращение от него к добру разделено длинным путем борьбы и страданий»[669]669
  Антоний (Храповицкий), митр. Догмат искупления. С. 304.


[Закрыть]. «Если угодно, в таком смысле можно даже допустить выражение «уА°влетвоРение правде Божией», ибо если бы Господь был только милостив, а не праведен, только сожалеющим, но не правосудным, Он мог бы без сострадательной, мучительной любви Своего воплотившегося Сына переделать человеческую природу так, чтобы всякий кающийся и стремящийся к совершенству грешник мог бы сам достигать духовного совершенства, а с ним и вечного спасения. Господь сказал Иоанну: надлежит нам исполнить всякую правду (Мф 3, 15). Посему и дело искупления – подвиг сострадающей любви, вливающей святую волю Христову в души верующих, будучи делом любви, не должен быть нарушением и других законов жизни, то есть справедливости»[670]670
  Там же. С. 305.
  Ср. «Катехизис»: «Вопрос. – Почему же Он именуется Жертвою, принесенною Отцу Небесному, или Жертвою Божественного правосудия? Ответ. – От Творца зависело так устроить природу человека, что, впадши в грех, она сама не может восстать, а нуждается в помощи состраждущет ей Богочеловека… Так требовалось Божественным правосудием, отделившим покаяние и возрождение от падения подвигами страдания; посему и Христова искупительная Страсть именуется жертвой, принесенной за нас Божественному правосудию» (С. 47–48).


[Закрыть].

Ответ этот потому так неожидан, что в нем автор возвращается к прежнему отвергнутому им схоластическому представлению о Боге, хотя и ограничивает содержание понятия жертвы[671]671
  Ср. «Катехизис»: «Господь Иисус Христос благоволил спасти людей, т. е. возвратить им способность богообщения и духовного совершенства. Сами люди, зараженные грехом, не могли сего достигнуть без соучастия страждущего Христа, а потому Он и является Жертвою за человеческие грехи» (С. 47).


[Закрыть].

Довольно последовательно, после того как собственно искупительное значение отнесено к гефсиманскому молению, ограничивает автор значение распятия и крестной смерти Христовой. «Они не являются лишенными значения для нашего спасения, ибо, умиляя людей, они открывают им хоть некоторую часть искупительной жертвы и, вводя их в любовь ко Христу, являются для них и для всех нас спасительными»[672]672
  Антоний (Храповицкий), митр. Догмат искупления. С. 314.


[Закрыть]. Автор оговаривается: «Вероятно, что, по связи души с телом, здесь имеется и более глубокий таинственный смысл», но «они нужны прежде всего для того, чтобы верующие оценили силу Его душевных страданий»[673]673
  Там же. С. 313. Ср. «Катехизис»: «Вопрос. – Почему для принятия людей в Свое общение недостаточно было сострадательной любви Христовой, а потребны были и телесные Его страдания? Ответ. – Во–первых, для того, чтобы освятить нашу природу не только душевную, но и телесную, ибо греховная зараза гнездилась не только в душах человеческих, но и в телах; и, во–вторых, чтобы людям очевиднее была Его любовь к ним, ибо душевные страдания понимают не все; наконец, – за исполнение пророчества и преобразования Ветхого Завета.
  Вопрос. – Какое спасительное значение имеет Господня смерть, которая продолжалась столь краткое время?
  Ответ (после ссылки на Евр 2, 14–15). – Безгрешный Господь Сам не подлежал закону смерти, как не нуждался в крещении, но добровольно подвергся тому и другому, чтобы освятить Собою то, что страхом смертным отравляло всю жизнь людей, и сделать саму смерть нестрашною» (С. 48, 50).


[Закрыть].

И естественно после этого, что очистительная сила Крови Христовой, спасительное значение Его Креста и смерти и другие подобные выражения в Священном Писании и Предании Церкви являются в понимании автора только образами, выражающими общее понятие об искуплении.

Наконец, автор высказывает мнение, послужившее основой для обвинения его в пелагианстве. Желая отвергнуть «юридическое» истолкование первородного греха «как осуждения всех из‑за Адама… помимо вины каждого из них», автор приходит к отрицанию зависимости греховного состояния человечества от греха Адамова. «Адам был не столько виновником нашей греховности, сколько первым по времени грешником, а если бы мы не были его сынами, то все равно согрешили бы»[674]674
  Антоний (Храповицкий), митр. Догмат искупления. С. 311. Во втором издании своей статьи автор сделал к этому месту добавления: «Адам является не активным виновником вселения греха, а как бы дверью, открывшею греху дорогу: согрешили все, да не в Адаме» (С. 53, 54).
  Желая во что бы то ни стало показать отсутствие противоречия этого взгляда со словами апостола Павла: якоже единем человеком грех в мир вниде и грехом смерть, и тако смерть во вся человеки вниде, в немже ecu согрешиша (Рим 5,12), – автор утверждает, что последние слова следует перевести: «И тако смерть во вся человеки вниде, понеже вси согрешиша». Замена «в немже» на «понеже» устранила бы это противоречие. С мнением митрополита Антония о переводе этого текста и с его толкованием не согласились митр. Елевферий (Богоявленский), архиеп. Серафим (Соболев), Е. Трубецкой, проф. Парента. Для того чтобы не возвращаться к этому вопросу, следует заметить, что курсив в этом месте русского перевода не означает протестантского влияния, так как протестантские переводы – французский, немецкий и английский – передают это место именно так, как считает правильным митрополит Антоний: «потому что», а не «в нем».
  Вопрос о переводе этого места детально разобран проф. В. Мышцыным (Учение святого апостола Павла… С. 139—141), который замечает, что оно издавна переводилось неодинаково, но контекст всей речи апостола – противопоставление Христа и Адама – указывает на общий грех в Адаме и общее спасение во Христе (см.: Рим 5, 17–19). Поэтому, как бы ни переводили спорное место, смысл его остается один: в Адаме согрешили все люди. Также толкует это место епископ Феофан (Говоров).


[Закрыть]. Бог дает потомкам Адама уже падшую природу, так как Он предвидит их будущие грехи.

Наконец, следует заметить, что автор забывает дать ответ на им же поставленный вопрос[675]675
  Антоний (Храповицкий), митр. Догмат искупления. С. 167.


[Закрыть]: почему для нас спасительно воскресение Христово? Это и понятно, ибо значение воскресения неизбежно умаляется, как и значение крестной смерти Сына Божия, – им приписывается значение для психологии спасающихся, а не существенное для спасения[676]676
  Сохраняя в своем «Катехизисе» прежнее определение, что воскресение Христово есть «ближайшее доказательство того, что и страдания, и смерть Его спасительны для нас, человеков», автор далее говорит: «Для христиан, всегда гонимых за веру в этой жизни, в этом мире неправды, мало утешения в том, чтобы веровать в праведную жизнь по отделении души от тела, ибо та жизнь будет происходить совершенно в других условиях, как бы не с нами самими, а с другими бестелесными существами; поэтому святые мученики именно в вере в воскресение плоти почерпали мужество к перенесению страданий, как это видно из их житий» (С. 52).


[Закрыть].

Таково содержание этой статьи, приобретшей известность не столько по значительности высказанных в ней идей и взглядов, сколько по авторитету ее автора.

События, последовавшие после появления ее в печати (1917), не представили возможности для ее немедленной оценки, но после второго издания и выхода «Катехизиса» она вызвала многочисленные критические отзывы и возражения[677]677
  Из работ, посвященных разбору взглядов митрополита Антония, доступными при составлении настоящего исследования оказались:
  Парента Милош, проф. (ректор Сербского института богословия св. Саввы). «Догмат искупления» митрополита Антония / Пер. с серб. // Вестник Священного Синода Православной Русской Церкви. 1927. № 3. (Нет уверенности в точности перевода.).
  Елевферий (Богоявленский), митр. Об искуплении: Письма митрополиту Антонию в связи с его сочинениями «Догмат искупления» и «Опыт христианского православного катехизиса». Париж, 1937.
  Серафим (Соболев), архиеп. Искажение православной истины в русской богословской мысли. София, 1943.
  Православие и новшества: По поводу брошюры митрополита Антония / (Сост. святогорцы–патриоты.) Белград, 1931.
  Феофан (Быстрое), архиеп. Доклад в Заграничный Синод против учения митрополита Антония об искуплении: Рукоп.
  Отдельные замечания имеются в трудах Е. Трубецкого, H. Глубоковского, прот. Г. Флоровского, прот. С. Булгакова и др.


[Закрыть]. Довольно сдержанно отзывается о взглядах митрополита Антония (Храповицкого) профессор Н. Н. Глубоковский, называя их «оригинальными» и «спорными»[678]678
  См.: Глубоковский Н. Н., проф. Русская богословская наука в ее историческом развитии и новейшем состоянии. Варшава, 1929. С. 8, 9.


[Закрыть]. Протоиерей С. Булгаков говорит об «односторонности и ошибочности» этих взглядов. Протоиерей Г. Флоровский замечает в них недостаток объективности и «чрезмерность морализма»[679]679
  См.: Флоровский Г., прот. Пути русского богословия. С. 434.


[Закрыть]. По мнению архиепископа Феофана (Быстрова), учение митрополита Антония «отличается от общецерковного». Но у других критиков эта сдержанность заменяется самым суровым осуждением. «Догматической революцией» называет эти воззрения митрополит Елевферий[680]680
  См.: Елевферий (Богоявленский), митр. Об искуплении… С. 168.


[Закрыть]. «Более тяжкого и пагубного заблуждения в учении вряд ли может быть», – пишет профессор М. Парента[681]681
  Парента Милош, проф. «Догмат искупления»… С. 18.


[Закрыть]. «Митрополит Антоний ниспровергает основной догмат православной веры об искуплении», – начинает свою книгу архиепископ Серафим (Соболев)[682]682
  Серафим (Соболев), архиеп. Искажение православной истины… С. 5.


[Закрыть]. Это «крайний рационализм», «пагубное заблуждение»[683]683
  См.: Православие и новшества…


[Закрыть].

Бесспорно, что высказанные в статье взгляды о первородном грехе и умаление искупительного значения крестной смерти и воскресения Сына Божия расходятся с учением Православной Церкви.

Также бесспорно, что было бы лучше для достоинства самого автора, если бы статья его не увидела света, если бы он, следуя совету профессора Паренты, «ради себя, а еще более ради самого дела уничтожил бы этот труд»[684]684
  Парента Милош, проф. «Догмат искупления»… С. 19.


[Закрыть].

Но так как этого не случилось, то, при всей неприемлемости для православного сознания в целом, труд этот все же имеет право на справедливую оценку, в чем было отказано большинством критиков.

Давшие наиболее резкие отзывы критики исходили из «юридического» понимания искупления как единственно правильного. Поэтому, вместо того чтобы сосредоточить внимание на действительных догматических ошибках митрополита Антония, они пытались в основном лишь обосновать правильность «юридического» понимания. Но так как в данном случае возражать приходилось не на отдельные резкие, но неглубокие замечания митрополита Антония, а на выводы серьезных трудов ряда других авторов, то цели своей эта критика не могла выполнить удовлетворительно.

Обращаясь же к статье митрополита Антония, прежде всего следует определить ее место среди других опытов независимого от «юридической» теории изложения догмата искупления.

К вопросу об истолковании этого догмата автор обращался и ранее, но его взгляды, в общем приближающиеся к высказанным им впоследствии, не возбуждали серьезных критических возражений. И даже, как это было отмечено, оказали известное влияние на целый ряд авторов.

Сочинения митрополита Антония отличаются прежде всего своей особой психологической настроенностью. Элементы нравственный и догматический, уясняемый нравственным опытом («нравственный монизм»), тесно переплетаются в них между собою и создают впечатление большой цельности.

Его ранние статьи не были законченными догматическими трактатами, а цельность настроения препятствовала замечать незаконченность мысли, недостаточность логических построений и противоречивость отдельных положений и выводов.

Они касались как бы только одной из сторон догмата. «Значение теории, – говорит о его прежних статьях профессор П. Пономарев, – заключается в живом, близком сердцу уяснении смысла страданий вообще и страданий Христа Спасителя в частности»[685]685
  Православный собеседник. 1915. Nq 11/12. С. 392.


[Закрыть].

В последней же статье, претендующей на полное истолкование догмата, собранные вместе мысли автора получили большую определенность, отмеченные недостатки сделались более заметными и потому, несмотря на авторитет его имени, вызвали такие резкие возражения и обвинения.

Автор всюду исходит из того, что он называет нравственным опытом, поэтому и его статья имеет такое обилие примеров из жизни и такое необычное для догматического трактата изложение. Но этим же опытом, по существу, и ограничивается его разумение истины.

Все, что выходит за рамки этого опыта, иди оставляется им без рассмотрения, иди по необходимости заимствуется из готовых, чуждых ему систем, даже в том случае, если это заимствование противоречит его основным положениям.

А опыт его как свидетеля и «служителя совершаемого благодатию Божиею духовного возрождения людей»[686]686
  Так определяет он деятельность пастыря (Антоний (Храповицкий), митр. Поли. собр. соч.: В 3 т. СПб., 1911. Т. 2. С. 211).


[Закрыть] приводит его к двум указанным основным идеям, проникающим большинство его сочинений: о сострадательной любви как силе и о единстве рода, или естества, человеческого[687]687
  См.: Статьи по пастырскому богословию // Там же. С. 235–243.
  О сострадательной любви как силе автор говорит в упомянутых статьях об искуплении: «Размышление о спасительной силе Христовых страстей», «Нравственное обоснование важнейшего христианского догмата», «Какое значение для нравственной жизни имеет вера в Иисуса Христа как Бога», в статье «Пастырское изучение людей и жизни по сочинениям Ф. М. Достоевского» и др. О единстве естества человеческого – в статьях: «Нравственная идея догмата Церкви», «Нравственная идея догмата Пресвятой Троицы», «Беседа христианина с магометанином об истине Пресвятой Троицы», «В чем заключается преимущество единобожия над многобожием» и др.


[Закрыть].

На этих двух идеях автор и основывает свое понимание искупления, которое может быть представлено в следующей схеме: Род человеческий, или человек, по естеству един. Грех рассекает это единство, и каждая человеческая личность, ненормально разобщенная с другими, становится бессильной для борьбы и преодоления греха.

Искупление состоит в том, что Христос Своей сострадающей любовью[688]688
  По воззрениям автора, как было упомянуто, наибольшего напряжения сострадательная любовь Христова достигает в момент гефсиманского моления, который поэтому и является собственно искупительным. Но схема автора не изменится, если этим моментом считать какое‑нибудь другое событие (например, крестную смерть).


[Закрыть] преодолевает силу греха и восстанавливает в Себе «первобытное единство».

Для того чтобы Искупитель мог действительно сострадать каждой отдельной человеческой личности, «объять все поколения Своей любовию», Он должен быть Богом. А для того чтобы без нарушения свободы перелить эту любовь–силу в природу человека, Он Сам должен быть человеком. Каждая отдельная человеческая личность спасается, входя в это единство со Христом и со всеми людьми – Церковь, откуда получает благодатные силы для совершения своего спасения.

Митрополит Антоний, как можно видеть, иногда довольно удачно заполняет содержанием эту схему, приводя соответствующие цитаты из Священного Писания и Предания. Но так как неполнота этой схемы очевидна, автор, хотя и оставляет многое без разъяснения, все же дает ответ на ряд вопросов. Главный из них: почему возрождение отделено от греха страданием или почему Бог не мог спасти человека без «мучительной сострадающей любви» Своего Сына?

Для самого митрополита, остающегося в пределах своего нравственного опыта, вопрос этот не имеет большого значения. Связь между страданием и возрождением фактическая, показуемая опытом. Так бывает в жизни – отсюда у автора столько примеров. Но при объяснении догмата необходимо указать связь и логическую. «Это действительно – значит, это возможно и по логике», – говорит он в другом месте[689]689
  Антоний (Храповицкий), митр. Догмат искупления. С. 248.


[Закрыть].

А для этого уже необходимо выступить из области практической жизни в область созерцания, и здесь он удовлетворяется «схоластическим» объяснением: «Если угодно, можно даже допустить выражение «удовлетворение правде Божией», ибо если бы Господь был только милостив, а не праведен, только сожалеющий, но не правосудный, Он мог бы без сострадающей мучительной любви Своего воплотившегося Сына переделать человеческую природу»[690]690
  Антоний (Храповицкий), митр. Догмат искупления. С. 305.


[Закрыть] и т. п. В этом проявляется непоследовательность и слабость его богословской мысли там, где она удаляется от «опыта».

Автор возвращается здесь, по существу, к отвергнутому им «юридическому» пониманию искупления[691]691
  В настоящем исследовании не приводятся его критические высказывания о «юридическом» понимании искупления, так как они одинаковы с высказываниями других авторов, но часто более резки по форме. Идею «удовлетворения» он считает заимствованной из права феодальных рыцарей (см.: Там же. С. 158) «грубой дуэлью между Лицами Святой Троицы» (из письма к митрополиту Елевферию – см.: Елевферий (Богоявленский), митр. Об искуплении. С. 87) и т. д.


[Закрыть] и схоластическому представлению о Боге, ибо основой его остается все то же противопоставление свойств любви и правды в Боге.

Митрополит Антоний считает эту точку зрения на искупление «второстепенной, несущественной и привходящей»[692]692
  Антоний (Храповицкий), митр. Догмат искупления. С. 305.


[Закрыть], но это только слабость богословской мысли автора, так как критерием правильности всякого богословского истолкования догмата, тем более учения об искуплении – «основного догмата нашей веры»[693]693
  Там же. С. 156.


[Закрыть], является то понятие о Боге, из которого исходит или к которому приводит это истолкование.

Понятие праведности, правосудия Божия, по которому Он не может (ибо «если бы Он был только сожалеющий, Он мог бы»[694]694
  Там же. С. 305.


[Закрыть]) спасти согрешившего человека без удовлетворения страданиями, остается все тем же схоластическим и «юридическим», и этого вывода не изменяет то, что вместо того, чтобы сказать «простить», автор говорит: «так устроить природу человека», или то, что удовлетворение состоит не «в кровавой смерти на Голгофе», а в душевных муках в саду гефсиманском.

Автор, когда ему потребовалось логически связать идеи страдания и возрождения, удовлетворился традиционным ответом «школьного» богословия, не заметив, что это разрушает всю его систему «нравственного монизма», так как утверждает противоречие любви и правды в Самом Боге и делает его истолкование противоречивым[695]695
  Эта непоследовательность или неполнота истолкования искупления проявляется и в работах тех авторов, которые также в центр своих объяснений ставят идею сострадательной любви: см. в цитированных работах проф. Петрова (с. 51–52), И. Николина (с. 174–175), иером. Тарасия (с. 92, 96–97) и особенно в работе иером. Андроника.
  Интересно отметить, что понятие «жертвы чистой, бескорыстной, беспредельной, сострадающей любви» сохраняется в таком, по преимуществу «юридическом», истолковании, как у проф. Н. Боголюбского (Богословие в апологетических лекциях. С. 283).


[Закрыть].

Это противоречие неодинаково отметили критики автора. Его просто не заметил профессор Парента. «Автор, – говорит он, – определенно отрицает момент удовлетворения в искуплении»[696]696
  Парента Милош, проф. «Догмат искупления»… С. 17.


[Закрыть].

А митрополит Елевферий и архиепископ Серафим, хотя и обращают внимание на это противоречие, но полагают, что этот «компромисс… вносит лишь путаницу и не исправляет его теории»[697]697
  Серафим (Соболев), архиеп. Искажение православной истины… С. 50–51.


[Закрыть].

Вторым вопросом, на который необходимо ответить при изложении учения об искуплении, является вопрос о первородном грехе. «В системе истин веры истина наследственности прародительского греха – предпосылка истины искупления», – говорит профессор Парента[698]698
  Парента Милош, проф. «Догмат искупления»… С. 16.


[Закрыть].

Но ответ, который дает митрополит Антоний, явился основательной причиной для обвинения его в пелагианстве. Отрицая «юридическое» понимание первородного греха как наследования вины за грех Адама его несогрешившими потомками, автор приходит к противоположной крайности и делает попытку отвергнуть зависимость греховного состояния потомков от греха прародителя.

«Если бы мы не были его сынами, то все равно согрешили бы»[699]699
  Антоний (Храповицкий), митр. Догмат искупления. С. 311.


[Закрыть], – говорит он и составляет собственную искусственную концепцию наделения потомков Адама падшей, склонной к греху природой по предведению Божию их будущего греха.

А в попытках обоснования своих мнений Священным Писанием автор доходит до того, что его критики называют «насилием над свидетельством Откровения»[700]700
  См.: Флоровский Г., прот. Пути русского богословия. С. 435; ср.: Елевферий (Богоявленский), митр. Об искуплении. С. 159.


[Закрыть].

Но отрицая естественное распространение следствий первородного греха на всех потомков Адама, автор вступает в противоречие не только с учением Церкви, но и со своим собственным учением о единстве человеческой природы.

Учение о первородном грехе более подробно изложено в «Катехизисе»:

«Вопрос. – Что произошло от греха Адама?

Ответ. – Искажение, или греховная порча человеческой природы и связанная с тем ее смертность».

В соответствии с его прежними высказываниями можно было бы предположить, что эта порча заключается в рассечении единого естества грехом. Но из дальнейших ответов выясняется, что под греховной порчей он разумеет лишение благодати Божией. Но тогда придется сделать вывод, что не грех рассекает естество человека, а отъятие благодати, то есть что это единство не природное.

Понятие об одной (а не одинаковой) природе человека также едва ли согласуется и со следующим положением: «Зная заранее, что каждый из нас возымеет Адамово своеволие, Он (Бог) при рождении нашем облагает нас болезненною, смертною и падшею природой, то есть греховными склонностями»[701]701
  Антоний (Храповицкий), митр. Опыт… С. 37—38. Смысла этого ответа не меняет то исправление, которое автор согласился сделать «для закрытия подозрительных ртов критики»: «Господь попускает, что мы наследуем Адамову немощную природу» и т. д. (см.: Антоний (Храповицкий), митр. Догмат искупления. 1926. С. 60).


[Закрыть]. Здесь заключается такое противоположение между «нами» (отдельными людьми) и природой, которое недопустимо, если «человек един» и его природа едина, ибо связь человеческой личности с природой естественна, а не по особому Божию предвидению, обложению или попущению. Как будто бы без особого попущения Божия мы могли бы свою природу и не наследовать.

Чтобы правильно понять смысл подобных рассуждений автора, следует иметь в виду, что они являются попыткой найти удовлетворительный ответ на следующий вопрос с точки зрения не догматики, а апологетики, вернее – теодицеи: «Согласно ли с Божиим правосудием, чтобы мы рождалась от грешных родителей и несли на себе их осуждение?»[702]702
  «Катехизис». С. 38.


[Закрыть]

На поставленный так вопрос не будут, конечно, удовлетворительными ни простое констатирование наследственности (в «Пространном катехизисе» – «от зараженного источника, естественно, течет зараженный поток»), ни рассуждения критиков митрополита Антония.

Архиепископ Серафим (Соболев), имея в виду «юридическое» понимание перехода вины родителей на их несогрешивших потомков, утверждает: «Мы должны с верою воспринимать эту богооткровенную мысль и святоотеческую истину, отбросив свои собственные рационалистические измышления»[703]703
  Серафим (Соболев) архиеп. Искажение православной истины… С. 37.


[Закрыть].

Архиепископ Феофан (Быстрое), различая «в первородном грехе два момента: яарйраац, или преступление, и а|Шфт1а, или греховное расстройство», также не больше дает для ответа на поставленный вопрос, так как заключает, что люди, потомки своих прародителей, не совершив сами преступления, наследовали греховное расстройство, то есть так или иначе подвергались бедствию.

Сам митрополит Антоний также не дал удовлетворительного ответа, хотя все его усилия были направлены к тому, чтобы показать зависимость наследственности греховного состояния от личной вины каждого отдельного грешника, определяемой хотя бы по предведению Божию[704]704
  На подлинном экземпляре доклада архиеп. Феофана митр. Антоний написал: «Все приведенные здесь изречения отцов и Соборов мною приемлются от всей души. Я не отрицаю греховной заразы от Адама, но прибавляю, что мы потому и являемся его духовно немощными потомками, что Господь знал о свободно–злой воле каждого из нас».


[Закрыть].

Неприемлемость этого учения даже с точки зрения «нравственного монизма» самого автора делается особенно ясной при рассуждении его о необходимости крещения для младенцев. «Младенцы, как показано, наделены падшею греховной природой, являясь на свет, согласно предведению Божию, потомками падшего Адама»[705]705
  Антоний (Храповицкий), митр. Опыт… С. 67.


[Закрыть]. Можно было бы задать вопрос автору: каково же это предведение Божие и какая вина у младенцев, наделенных падшею греховною природой и умирающих в младенчестве, особенно не получивших крещения?

Только учение святых отцов о таинственном, но действительном единстве естества человеческого свободно от крайностей «юридического» понимания и объясняет греховное состояние всех потомков Адама, всего человеческого рода. Странно, что вместо прямого развития излюбленной своей идеи об этом единстве автор предпочел приведенные искусственные построения.

Отеческому учению более соответствует понимание архиепископа Илариона (Троицкого): «Реальным единством человечества объясняется переход Адамова греха на ветхозаветного человека. Тем же единством объясняется спасение всех во Христе»[706]706
  В развитие взглядов митрополита Антония архиеп. Иларион (Троицкий) написал статью «Триединство Божества и единство человечества» (Голос Церкви. 1912. № 10).


[Закрыть].

Следует еще отметить, что самое понятие естества как некоторой безличной воли нуждается в уточнении[707]707
  Выражения автора вообще неточны. Он избегает называть Христа Вторым Адамом, хотя к этому как бы принуждается логикой собственной мысли, где говорит о том, что Искупитель должен быть не только Богом, но и человеком. Неточность выражений привела к ряду недоумений и даже искажений его мысли критиками. Архиеп. Серафим (Соболев), остановившись на недостаточно четком определении автора (употреблении синонимов), приписал ему совершенно странное учение «до слияния человека с Ним (Христом) в одну Божественную сущность» (Серафим (Соболев), архиеп. Искажение православной истины… С. 84 и след.), в чем, нужно сказать, автор совершенно не виновен.
  Митр. Елевферий, напротив, убеждает митрополита Антония в том, что автор сам ранее высказал: о существенном единстве человека по образу Святой Троицы (Елевферий (Богоявленский), митр. Об искуплении. С. 104—105).


[Закрыть].

Много стараний употребляют критики митрополита Антония для того, чтобы опровергнуть его мнение о совершении искупления человечества одними душевными страданиями Иисуса Христа в час Его гефсиманского моления. Самые сильные выражения употребляют они, обличая ложность этого мнения. Нам кажется, что такие усилия излишни. Это учение (и, как вывод из него, умаление значения смерти и воскресения воплотившегося Сына Божия) должно быть просто отвергнуто.

Ни о каком умалении спасительной силы Креста Христова «не может слышать слух кафолический», так же как и об отрицании Божества и человечества Искупителя.

Мнение митрополита Антония «решительно расходится со Священным Преданием» (архиеп. Феофан). В самом Символе веры, в словах «распятаго же за ны» указывается на крестную смерть Христову, а не на другой момент Его искупительного подвига.

Митрополит Антоний пытается подтвердить (свою мысль) ссылкой на слова апостола Павла: Он, во дни плоти Своей, с сильным воплем и со слезами принес молитвы и моления Могущему спасти Его от смерти; и услышан был за Свое благоговение (Евр 5, 7).

По рассуждению митрополита Антония, если Господь был услышан, по словам апостола, но распятие и смерть все‑таки претерпел, значит, Он молился не об избавлении от распятия и смерти.

Но митрополит Антоний гефсиманскую молитву Спасителя ограничивает словами: да мимоидет от Мене чаша сия и опускает вторую половину этой молитвы: обаче не якоже Аз хощу, но якоже Ты (Мф 26, 39). Из этого архиепископ Феофан (Быстрое) заключает, что Господь «был избавлен от страха смерти по человечеству» и в этом состояло услышание Его молитвы. Если же обратиться к внимательному исследованию текста самого Евангелия (что только отчасти сделано критиками), то произвольность заключения митрополита Антония станет очевидной.

Смысл и самые слова гефсиманской молитвы в согласии с прочими евангелистами излагает святой Марк: И, отойдя немного, пал на землю и молился, чтобы, если возможно, миновал Его час сей; и говорил: Авва Отче! все возможно Тебе; пронеси чашу сию мимо Меня; но не чего Я хочу, а чего Ты (Мк 14, 35–36; ср.: Мф 26, 39, 42; Лк 22, 42).

О миновании часа сего, по словам евангелиста, и о пронесении чаши сей, по слову Самого Господа, молился Он в Гефсимании.

Выражение «час сей, час Его (Господа Иисуса Христа)» у евангелистов всегда имеет значение для обозначения времени крестной смерти Христовой.

У евангелиста Иоанна не один раз говорится, что иудеи не могли взять Его, потому что еще не пришел час Его (Ин 7, 30; см.: Ин 7, 8). Накануне страданий евангелист говорит, что пришел час Его перейти от мира сего к Отцу (Ин 13, 1), то же говорит Сам Господь Своим ученикам после вечери (см.: Ин 16, 32) и в Своей Первосвященнической молитве (см.: Ин 17, 1).

О том, чтобы миновал Его час сей (Мк 14, 35), молится Он в Гефсимании, и о том, что пришел час (Мк 14, 41; ср.: Мф 26, 45), возвещает ученикам уже после молитвы, перед лицом пришедших взять Его воинов[708]708
  Непонятно, как митрополит Антоний для уразумения смысла гефсиманской молитвы не обратился к другому месту Евангелия: после сообщения Господу Иисусу, что Его хотят видеть эллины, Он пережил состояние, в известной степени подобное пережитому Им в саду Гефсиманском: Душа Моя теперь возмутилась; и что Мне сказать? Отче! избавь Меня от часа сего? Но на сей час Я и пришел (Ин 12, 27). И далее поясняется, что под часом сим следует разуметь Его крестную смерть: И когда Я вознесен буду от земли, всех привлеку к Себе. Сие говорил Он, давая разуметь, какою смертью Он умрет (Ин 12, 32–33). Для разумения того, почему обращение к Нему эллинов вызвало у Господа Иисуса Христа представление о Его крестной смерти, следует обратиться к словам апостола Павла о том, что язычники соединяются с иудеями в одного человека Кровию Христовою, посредством креста (см.: Еф 2, 13–16). Ср. объяснение свт. Иоанна Златоуста: «Видит, что язычники сами идут к Нему, то и говорит: время идти на Крест» (Творения. Т. 8. С. 445).


[Закрыть].

То же можно заметить и в отношении выражения чаша сия. О миновании ее молится Господь в саду Гефсиманском и выражает после молитвы готовность испить ее: неужели Мне не пить чаши, которую дал Мне Отец? (Ин 18, 11).

Из сравнения приведенных текстов можно безошибочно заключить, что и Сам Господь, и евангелисты под образами «чаши» и «часа» разумели не что‑нибудь другое, а час и чашу крестной смерти Христовой на Голгофе. И насколько произвольно мнение митрополита Антония, что «слова Господни: да мимоидет от Мене чаша сия относятся не к предстоящему Ему распятию и смерти, а именно к этому совершенно было подавившему Его настроению глубокой скорби».

А если обратиться к приведенным митрополитом Антонием словам апостола Павла, что Сын Божий страданиями навык послушанию, и, совершившись (теАякобец), сделался для всех послушных Ему виновником спасения вечного (Евр 5, 8—9), то временем этого таинственного совершения правильнее будет считать то, когда Сам Сын Божий, зная, что уже все совершилось (тетёАяотш), Сам возгласил: совершилось (тетеХеотои)! И, преклонив главу, предал дух (Ин 19, 28, 30).