Текст книги "Догмат искупления в русской богословской науке"
Автор книги: Петр Протоиерей (Гнедич)
Жанр:
Религия
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 21 страниц)
Тема настоящего исследования ограничивает изложение содержания «Очерка» Аосского. Достоинство заключенного в нем понимания искупления состоит прежде всего в том, что оно входит в цельную богословскую систему и в ней излагается.
Здесь следует обратить внимание на ряд положений, хотя и имеющихся в других изложениях, но в изложении автора вполне справедливо подчеркнутых и, если можно допустить такое выражение, выдвинутых на первый план, составляющих основу понимания учения об искуплении.
Искупление, вернее домостроительство спасения человека, является делом Божией благодати и свободы – спасением человека без нарушения его свободы. В свободе человека, в неизреченном снисхождении Божием к этой свободе, в любви Божией к Своему образу следует искать понимание самого способа совершения спасения человека[1096]1096
Выводы автора сближаются с выводами из «Православного учения о спасении» патриарха Сергия, глубоким почитателем которого всегда оставался Лосский.
[Закрыть]. Здесь, по не раз употребляемому выражению автора, разрешается трагедия человеческой свободы[1097]1097
В системе автора нет места для понятия «удовлетворения» одного из свойств Божества, противопоставления их и т. д.
[Закрыть].
Одним из недостатков ряда изложений учения об искуплении является приписывание исключительного значения какому‑либо одному событию в едином искупительном подвиге воплощенного Сына Божия[1098]1098
См. об этом в статьях архиеп. Илариона (Троицкого): «Вифлеем и Голгофа», «Краеугольный камень Церкви».
[Закрыть]. Автор не только избегает этой ошибки, но и приводит замечательные мысли святых отцов о значении трех важнейших моментов в домостроительстве нашего спасения – воплощения, крестной смерти и воскресения. Христос для людей «родился, умер и воскрес из мертвых» (свт. Григорий Богослов). «По святому Максиму, дело спасения включает три степени восстановления Христом природы: бытие, благобытие и приснобытие. Первое достигнуто воплощением, второе – неповрежденностью хотения в земной жизни, которая приводит ко Кресту, третье – нетленностью природы, раскрывшейся в воскресении»[1099]1099
Lossky VI. Essai sur la theologie mystique… P. 150.
[Закрыть]. «Людям, разлученным с Богом тройной преградой – различия природы, греха и смерти, Господь даровал истинное Им обладание и непосредственное с Ним соединение, уничтожив Сам одно за другим все препятствия: природы —■ Своим воплощением, грех – Своею смертью, смерть – Своим воскресением» (Николай Кавасила).
Следует вполне согласиться с автором, когда он указывает на апофатизм (непостижимость в самой сущности) догмата искупления и недостаточность терминологии, прежде всего «юридического» порядка, для его выражения как заменяющей «тайну, сокрытую прежде всех веков в Боге» чисто человеческими ограниченными понятиями. Но в данном случае можно сделать существенную оговорку. Искупление, или домостроительство спасения, выявляется в своих действиях на человека. И эти действия искупления имеют свои наименования: исцеление, оздоровление, очищение, новая жизнь —■ спасение. Потому‑то эти наименования имеют существенное отличие от наименований другого порядка: выкупа, жертвы и т. д., —■ употребляемых большей частью как метафоры.
Но одними приведенными положениями понимание автором искупления не исчерпывается. От этих бесспорных положений следует обратиться к положениям, такого характера не имеющим.
Как было отмечено, в богословской системе автора одно из важнейших мест занимает различение между природой и личностью в Боге и в человеке. Идея такого различия, в существе своем совершенно бесспорная, проявляется и в понимании им искупления несколько своеобразном, хотя бы только в отношении терминологии. Дело искупления относится к природе человека, искупление —■ очищение природы.
Но одного различения природы и личности для такого утверждения еще недостаточно. Для того чтобы избежать при этом ряда недоразумений, необходима выработанная четкая антропология. Может быть, также одним из достоинств «Очерка» является попытка создания такой антропологии[1100]1100
В главе 6 «Образ и подобие».
[Закрыть]. Но автор не достиг необходимой точности.
Недостаточно ясно выражаемое в курсах догматики соотношение понятий «спасения всех во Христе» и необходимости личных усилий в соделовании спасения отдельного человека также неясно выражено и автором в его различении домостроительства Сына от домостроительства Святого Духа[1101]1101
Сам термин «домостроительство Святого Духа» может быть признан вполне уместным.
[Закрыть].
Христос – Новый Адам, освобождающий человечество от греха и смерти, становится Новым Родоначальником освобожденного человечества, Главой Церкви, членами которой для соединения со Христом должны стать все люди. Все люди, все человечество может войти в Церковь, соединиться со Христом и чрез это соединение достичь спасения. Поэтому во Христе спасены все. Но приобщение, воссоединение каждой человеческой индивидуальности есть дело ее свободы (необходимое условие) и совершается силою Святого Духа, действующего в Церкви (прежде всего в Таинствах). В присутствии Святого Духа в Церкви и в постоянном действии заключается Его домостроительство.
Эти положения могут быть выражены и в терминологии автора, но у него это выражение недостаточно ясно.
Если «новая природа» – это Церковь, если «это также наша природа, поскольку она входит в Церковь, поскольку она частица Тела Христова»[1102]1102
Lossky VI. Essai sur la theologie mystique… P. 151.
[Закрыть], то какое значение имеет окончание этой фразы – «в которое мы врастаем через крещение»?
Если, по святителю Григорию Нисскому, во Христе исцеляется все человеческое естество, что откроется во всеобщем воскресении[1103]1103
См. об этом у проф. Несмелова и в рассмотренной статье Г. Флоровского «О смерти крестной». С. 180.
[Закрыть], то следует ли заключить, что все человечество, как имеющее общую природу, стало Церковью?
Какой же смысл имеет тогда крещение, чрез которое человек входит в Церковь?
Наконец, действие крещения, совершаемое Святым Духом, относящееся к человеческой индивидуальности, несомненно должно, по терминологии автора, быть проявлением домостроительства Святого Духа. Тогда как, по его словам, «если по нашей природе мы являемся членами, частицами Тела Христова (через крещение?), то наши личности еще не пришли в соединение с Божеством»[1104]1104
Lossky VI. Essai sur la theologie mystique… P. 151.
[Закрыть].
Здесь допущено какое‑то противоречие, объяснимое неясностью терминологии автора.
Не менее непонятна и следующая мысль автора: «Искупление, очищение природы не дает еще всех необходимых условий для обожения»[1105]1105
Ibid.
[Закрыть]. Даже сохраняя в основном концепцию автора, можно было бы сделать вывод, что искупление, очищение природы, создание Церкви и создает все условия для обожения, совершаемого Духом Святым в каждой отдельной личности.
Наконец, следует сделать несколько замечаний по поводу общей концепции автора о деле Христовом как исполнении «призвания» Адама, объединении миров тварного с нетварным, обожении космоса. Здесь «искупление является одним из моментов[1106]1106
Comme un des moments.
[Закрыть], обусловленных грехом и исторической действительностью мира падшего, в котором имело место воплощение»[1107]1107
Lossky VI. Essai sur la theologie mystique… P. 137.
[Закрыть].
Относясь с полным уважением к приведенной схеме, имеющей за собой авторитет святого Максима, уместно все же поставить вопрос: является ли подобное понимание учением догматическим или имеет характер частного мнения отцов Церкви? Поскольку вернее второе, то следует сделать вывод, что эта концепция не составляет основы мистики Православия.
«Загипнотизированные[1108]1108
Fascines.
[Закрыть], – говорит автор, – понятием о felix culpa часто забывают, что Спаситель, уничтожая господство греха, снова открывает нам путь обожения – конечной цели человека»[1109]1109
Ibid. P. 129.
[Закрыть].
«Идея обожения, – говорит профессор И. В. Попов, – которая в современном богословии является совершенно забытой, составляет самое зерно религиозной жизни христианского Востока»[1110]1110
Попов И. В., проф. Идея обожения в Древневосточной Церкви. М., 1909. С. 3.
[Закрыть].
Возвращение к этой идее можно считать известной заслугой автора. Но тот же профессор Попов указывает, что «она облечена, быть может, в такие формы древней философии, которые недоступны нашему пониманию непосредственно, без комментариев. На языке древних народов слово «бог» не имело такого безусловного значения, с которым оно употребляется нами… Стать богом – для того времени не значило вырасти до величия Абсолютного и вознестись до беспредельности Его совершенства. В понятии «бога» необходимо мыслилось только бессмертие, блаженство и сверхчеловеческая интенсивность жизни… Зерно ее [идеи обожения] – жажда физического обновления – составляет существенную необходимую часть всякой религии»[1111]1111
Там же. С. 51,54, 55.
[Закрыть].
При рассмотрении ее по предикатам становится вполне понятно, что идея эта потому составляла «зерно религиозной жизни христианского Востока» и «оставила след на всех проявлениях церковной мысли, христианской нравственности, благочестии и культе, что идея обожения выражает идею спасения в форме древней философии»[1112]1112
У свт. Григория Богослова и других отцов можно найти достаточно мест, подтверждающих это положение. Св. Максим также поясняет, что под «богами» нужно понимать «спасаемых» (см. русское «Добротолюбие». Т. 3. С. 238).
[Закрыть].
Автор же «Очерка» не только заменяет один термин другим – спасение обожением, но противополагает их. Спасение, по его мнению, «отрицательный термин, указывает на устранение препятствия»[1113]1113
Lossky VI. Essai sur la theologie mystique… P. 131.
[Закрыть]. Такое обеднение понятия спасения нельзя считать правильным.
Спасение в христианстве не только понятие или идея, спасение – основа, жизнь и действительность христианства.
Если воплощение Слова было обусловлено «условиями исторической действительности мира после падения», то и вне этих условий Он всегда останется нашим Спасителем, вступив с человечеством в соединение «неразлучное». Потому едва ли мы можем иметь другое богословие, кроме богословия сотериологического.
И система автора много выиграла бы в ясности, если бы он не избегал термина «спасение» – термина Откровения, Символа и догматики[1114]1114
Нет оснований сделать вывод, что автор недооценивает сотериологичности православного богословия как одного из его существенных признаков. Об этом он говорит в цитируемой статье о патриархе Сергии (см. сб., с. 265), на отдельных страницах «Очерка» (Р. 100 и др.).
[Закрыть].
Нет оснований говорить, что терминология автора в существе своем неверна, но его терминология в изложении учения об искуплении – терминология частных мнений, теологуменов, а не догматики[1115]1115
Не случайно автор называет св. Максима, у которого он много заимствует, отцом «наименее сотериологичным», следовательно, наименее типичным.
[Закрыть].
С уверенностью следует заключить, что известная неясность терминологии не отнимает у «Очерка – опыта» (essai) В. Досского его многих достоинств и значения.
9. ПОСЛЕДУЮЩИЕ ЗАМЕЧАНИЯ ПАТРИАРХА СЕРГИЯ ОБ ИСТОЛКОВАНИИ ДОГМАТА ИСКУПЛЕНИЯ
Заканчивая настоящий обзор русской богословской литературы о догмате искупления, автор полагает нужным обратить внимание на некоторое недоразумение, возникшее после опубликования Указа патриарха Сергия об учении протоиерея С. Булгакова в 1935 году.
Отношение патриарха Сергия к «юридической» теории известно – в его «реальном понимании дела спасения не остается места для так называемой «юридической» доктрины», – говорит В. Н. Лосский[1116]1116
Патриарх Сергий и его духовное наследство: Сб. С. 245–246.
[Закрыть].
Совсем недавно, в книге, изданной в 1943 году, архиепископ Серафим (Соболев) называл патриарха Сергия «ниспровергающим все Божественное домостроительство» по причине отрицания им «юридической» теории[1117]1117
См. выше, гл. V.
[Закрыть].
Однако протоиерей С. Булгаков, возражая на Указ, осуждающий его учение, заявил, что «изложение теории искупления ведется патриархом Сергием в тонах латинской теории епископа Ансельма», добавляя (в примечании): «вопреки резко антилатинской тенденции в его книге о спасении»[1118]1118
О Софии – Премудрости Божией. С. 43.
[Закрыть].
Не читавший, по–видимому, книги патриарха Сергия и не обративший внимания даже на это примечание, последователь протоиерея С. Булгакова И. Даговский утверждает, что патриарх Сергий впадает «в своеобразное возрождение иудаизма на христианской почве в образе «юридической» теории искупления»[1119]1119
Лаговский И. Возвращение в дом отчий: Номинализм или реализм в богословии // Живое предание: Сб. С. 53.
[Закрыть].
С подобными суждениями автор (протоиерей Петр Гнедич. – Ред.) встретился также и после опубликования части главы II настоящего обзора – «Изложение догмата искупления в трудах покойного патриарха Сергия»[1120]1120
ЖМП. 1949. № 10.
[Закрыть]. Высказывались предположения: не изменил ли патриарх Сергий своих воззрений в период от издания книги «Православное учение о спасении» до составления Указа о протоиерее Булгакове?
Для того чтобы ответить на этот вопрос, следует обратиться прежде всего к самому тексту Указа, где о сущности учения об искуплении говорится: «Господь Иисус Христос принес Своими страданиями Богу Отцу некоторую ценность, которая с избытком покрыла требования правды Божией за грехопадение, принес «эквивалент» (слово Булгакова) наказания за грехи».
Если бы в Указе в этой фразе заключалось изложение учения об искуплении, то сомнений бы не было в «латинском», «ансельмовском», «юридическом» его смысле.
Но делающие подобный вывод не желают видеть, что, продолжая Указ, непосредственно после этой фразы сам патриарх Сергий на нее возражает: «Но неужели допустима мысль, будто правда Божия может помириться с грехом самим по себе, то есть со злом, лишь бы за него получено было нечто равное? Потом: если все дело в эквиваленте, а он получен, и даже с избытком, почему для нераскаянных грешников вечные мучения остаются?»
После этих возражений следует заключение: «Значит, правда Божия удовлетворяется лишь тогда, когда грешник кается, то есть перестает быть грешником. Отсюда, искупительную силу Христовых страданий можно искать в том, что Он ими изгнал грех из человеческого естества и сделал его не подлежащим гневу Божию».
Если в каком‑либо изложении сперва приводится положение, на которое немедленно самим же автором делается возражение, и затем следует заключение, то законы логики требуют признать, что мнение автора находится именно в этом заключении: «Искупительную силу Христовых страданий можно искать в том, что Он изгнал ими грех из человеческого естества».
Возражавший протоиерею С. Булгакову В. Н. Досский замечает: «Митрополит (патр.) Сергий излагает учение об искуплении, не оставляя места ни для каких перетолкований в ансельмовском смысле»[1121]1121
Лосский В. Н. Спор о Софии. С. 67.
[Закрыть].
На этом можно было бы и остановиться, если бы в письмах покойного патриарха к Елевферию (Богоявленскому), митрополиту Литовскому, оставшихся неопубликованными, не было интересных замечаний по поводу Указа о протоиерее С. Булгакове, касающихся догмата искупления.
Ряд недоумений в отношении Указа патриарх Сергий готов признать законными. «В Указе я совершенно упустил из виду, – говорит он, – степень накаленности атмосферы у Вас за границей касательно «юридического» истолкования этого догмата».
««Юридическое» истолкование не адекватно содержанию догмата, не исчерпывает и не объясняет в нем всего. При некотором же увлечении оно может становиться и неправильным, вести к крайне отвлеченным догматическим рассуждениям, теряющим реальную почву под собою и, в сущности, уже искажающим вероучение. В качестве одной из таких крайностей я подчеркиваю у Булгакова фразу, что Христос выстрадал «эквивалент» адских мук[1122]1122
Патриарх Сергий называет крайностью, искажающей вероучение, ту мысль, которую хотели бы выдать за выражение его мнения.
[Закрыть]. Во–первых, кто и каким путем мог высчитать этот эквивалент? А во–вторых, по несомненно свя тоотеческому учению, адские муки – отнюдь не внешнее, искусственно придуманное возмездие за грех, а его естественное следствие: грешник не способен воспринять райское блаженство, как слепой – красоту природы или глухой – музыку. Непонятно, каким образом один внешний, можно сказать бухгалтерский, зачет эквивалента может разорвать эту естественную причинную связь греха и наказания? Отсюда мое замечание, что искупительную силу Христовых страданий нужно искать в изгнании греха. Конечно, я разумею здесь не какое‑нибудь механическое изгнание греха и еще менее нравственное ободрение или одушевление людей на борьбу с грехом. Я разумею всю совокупность явлений, означаемых у нас в догматике обновлением и обожением человеческой природы, усвоением отдельными людьми плодов искупления и прочее. Это и есть та реальная почва, которой нужно постоянно корректировать и дополнять отвлечен ные положения «юридической» теории, чтобы избежать ее крайностей и в процессе рассуждения не забывать фактического содержания откровенного догмата».
Всякий раз, когда патриарх Сергий упоминает о «юридической» теории, он говорит о необходимости ее исправления. И эти «дополнения и корректура» оставались бы совершенно непонятными без обращения к основному труду патриарха Сергия – «Православное учение о спасении».
««Юридическое» истолкование догмата, конечно, имеет бесспорное право на бытие и даже неизбежно, поскольку все, что делается в нашем мире, делается по воле Божией», – замечает патриарх Сергий, но он всегда отличает, как и в своей книге, «юридическое» понимание от православного: «при отсутствии жизненно–православной поправки данное учение легко открывает дверь всяким злоупотреблениям»[1123]1123
Не следует упускать из виду, что письмо адресовано стороннику «юридической» теории митр. Елевферию, но в самой аргументации нельзя не видеть тонкой иронии – ведь в состав «всего, что делается в нашем мире», можно включить не только «юридическую» теорию, но и любой взгляд, любое мнение…
[Закрыть].
«Для православного искупление не может быть отвлеченным актом, совершившимся лишь в сознании Божием. Наоборот, чтобы быть в сознании Божием, то есть чтобы быть истинным, этот акт должен отражаться и в искупляемых, совершаться, так сказать, одновременно и здесь и там.
Искупление и обновление человека – это не две даже части одного целого или два последовательных момента одного явления. Это одно и то же явление, только рассматриваемое с разных сторон».
Как далек этот взгляд, выражающий онтологизм Православия, от оснований «юридической» теории: прежде удовлетворения правде Божией страданиями невинной Жертвы «воссоединение с Богом не могло даже начаться» (митр. Макарий Булгаков), «если неумилостивленным пребудет к нам Бог, мы не можем получить от Него никакой милости» (архиеп. Серафим) и т. д.
«Придуманные людьми разные теории для объяснения этого догмата не более как аналогии, подобные тем, какие придуманы для объяснения догмата о Пресвятой Троице. Они ценны, пока не забывают, что они только аналогии, только приближение к истине догмата. Когда же они начинают претендовать на адекватность содержанию догмата, неизбежно открывают дверь для разных недоумений, в которых ум человеческий может безнадежно запутаться…
Вообще я думаю, что всякий догмат потому и составляет предмет веры, а не знания, что не все в догмате доступно нашему человеческому пониманию. Когда же догмат становится слишком понятным, то есть все основания предположить, что содержание догмата чем‑то подменено, что он берется не во всей его Божественной глубине»[1124]1124
Все цитаты, кроме последней, заимствованы из письма патриарха Сергия (Страгородского) от 31.12.1935. № 2139; последняя – из письма от 24.07.1934. № 1450.
[Закрыть].
Автор не может не выразить глубокого удовлетворения, что в заключение своего обзора он должен был вновь обратиться к светлому имени покойного патриарха Сергия.
ГЛАВА VII. Итоги
1. ОСНОВНОЕ НАПРАВЛЕНИЕ РУССКОГО БОГОСЛОВИЯ В ИЗУЧАЕМЫЙ ПЕРИОД
Изучение развития русской богословской науки за последнее полустолетие, рассмотрение большого количества трудов, объединенных одной темой, обязывают автора к подведению некоторых итогов.
Но таким итогом едва ли было бы искусственное соединение отдельных элементов из рассмотренных истолкований догмата искупления и новый опыт такого истолкования. В его основе оставались бы индивидуальные воззрения автора, и сам опыт не был бы свободен от недостатков, свойственных всем эклектическим системам и объединениям. В известной степени это оказалось бы и излишним, так как в систематизации и методах рассмотрения отдельных произведений уже имеются принципы некоторого объединения.
Более правильным представляется автору определить в заключение настоящего исследования основное направление русской богословской науки в изучении догмата искупления и указать ряд положений, которые можно было бы признать результатом этого изучения.
Первое – определение этого основного направления – не является трудным.
Русская богословская наука в самом начале изучаемого периода отказалась от «школьного» понимания искупления, в его типичном изложении по системе митрополита Макария (Булгакова). И ее усилия через критическое рассмотрение этого изложения, через анализ первоисточников церковного вероучения уже свыше полувека направлялись к созданию нового систематического изложения догмата искупления.
В таком общем определении вмещается все разнообразие направлений, частных мнений и суждений, высказанных в изучаемый период в отношении догмата искупления. Но и в этом многообразии основное направление проступает достаточно отчетливо как стремление не к созданию истолкования собственно нового, но к усвоению понимания святоотеческого, которое правильнее было бы назвать церковным.
Уклонение от этого понимания в школьном изложении явилось первой причиной для критики его в самом начале изучаемого периода. И верность учению святоотеческому тогда же была признана путем русской богословской науки, «только ей одной свойственным и единым истинным» (патриарх Сергий).
Но было бы ошибочным усматривать признаки этого пути или направления только во внешнем его декларировании и частых ссылках на святоотеческие творения, ибо открыто авторитет их никогда не отрицался и недостатка в таких ссылках не было и раньше.
Здесь следует лишь заметить, что чем шире используются в отдельных произведениях творения святых отцов, тем более углубляется понимание содержания догмата.
Находить более существенные признаки этого направления и приближения к богословию святоотеческому следует в глубоком двойном процессе очищения и одновременно обогащения русского богословия в изучаемый период.
Не было недостатка в это время и в таких истолкованиях догмата искупления, где расхождение с богословием святых отцов оставалось неприметным только самому автору (П. Светлов), где к богословию святоотеческому высказывалось отношение пренебрежительное (В. Несмелов и С. Булгаков) и даже враждебное (М. Тареев). Но рассматривая их в общем процессе развития русской богословской науки, можно лишь отметить бесплодность таких попыток отклонения от основного направления. Авторы их не оставили продолжателей, не смогли создать школы, тогда как в постоянном обращении к святым отцам можно видеть преемственность и своего рода вновь обретенную традицию.
Таким образом, истолкование догмата искупления постепенно очищалось не от одной «юридической» теории, но и от теорий «моральной» и «психологической», от теософических построений отца С. Булгакова и т. д.
Но приближение разумения догмата искупления к святоотеческому не ограничивалось таким очищением.
В настоящем исследовании были отмечены опыты, где истолкование догмата искупления сосредотачивалось вокруг одной основной идеи, заслонявшей прочие, когда значение одного события или «части» искупительного подвига расширялось до значения целого (искушений – у М. Тареева, гефсиманской молитвы – у митрополита Антония). В своем крайнем выражении эти попытки были отвергнуты, но, вместе с отклонением крайностей, их основные идеи уяснились настолько, что обогащали собой общее разумение тайны искупления.
При этом оказывалось, что зерно истины, затемненное здесь преувеличением, вполне раскрывается в святоотеческом понимании домостроительного значения этих сторон или частей искупительного подвига, забытых и не уясненных в «школьном» богословии.
То же следует заметить и об уяснении истины единства человеческого рода или естества человеческого (см. об этом ниже), о развитии отдельных положений или мыслей митрополита Филарета (Дроздова), епископа Игнатия (Брянчанинова), патриарха Сергия, об углублении понимания отдельных мест Священного Писания, о постепенном признании значения богослужения как источника церковного вероучения и другое.
Изучение развития каждой из таких идей или понятий, изменение методов богословствования (от схоластического к опытному) могло бы составить тему для специального исследования.
В главе же, заключающей настоящее исследование, определяя основное направление развития русской богословской науки в истолковании догмата искупления как приближение к богословию святоотеческому, автор считает возможным: определить выводы, к которым приводит это развитие в отношении к «юридической» теории искупления и к «богословию» инославному (западному); установить ряд немногих положений как prolegomena к систематическому изложению учения об искуплении, являющихся результатом полувековых усилий русской богословской мысли, направленных на уразумение тайны нашего спасения.
