Текст книги "Мы ничего им не должны! (СИ)"

Автор книги: Петр Иванов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 41 страниц)

Сашка только пожал плечами, идея "свалить за бугор" неоднократно посещала его все эти годы, проведенные в начале 19-го века. Удерживала унтер-офицера отнюдь не присяга, а патриотизм в узком его понимании, если такое понятие распространяется вообще на столь малые объекты как полк например, или даже на отдельную небольшую группу друзей-сослуживцев. Кроме того всегда, как будто была возможность вернутся домой в век 21, а когда стало понятно, что назад дороги нет в его жизни появилась ОНА – Глаша и затмила все остальное.

– Да к слову, не все наши нижние чины на землю осели и в города прибились, – снова поднял тему Фигнер, – Кое-кто и в войско к Бони завербовался или в жандармы на службу поступил! Смотри братец, коли увидишь рожи рассейские средь голубых али желтых мундиров – скорей беги подальше, они для нас страшнее самого Фуше выходят. По дурости могут начальству донесть, что земляка встретили. И еще твой дружок Булгарин где-то по Франции болтается с другими такими же полячками-изменничками.

Сашка только кивнул, все верно: российские поляки-ренегаты опаснее всего, это он еще со времен Фридланда на собственной шкуре усвоил, едва не став жертвой банды мародеров из их числа. А вот насчет Фаддея Булгарина, официально поступившего волонтером в Великую Армию, Самойлович погорячился, судя по всему, этот – не из тех, кто так просто "сдает" своих, что бы там Пушкин про него не писал. Александр Сергеевич, судя по всему, еще тот перец, непонятно зачем умудрился обгадить многих вполне приличных людей, начиная от Пугачева и кончая тем же Фаддеем. По крайней мере тогда в Тильзите поляк сразу честно перед началом разговора предупредил Сашку, что собирается уйти из российской императорской армии, где его дальше поручика не пропустят. Все остальные мало-мальски знакомые "паны" обычно при таком раскладе старались выпячивать свой дутый "великопольский патриотизм", и конечно же ругали почем свет стоит "москалей". Хотя если по совести, то поляков в империи Александра Первого преследовали ничуть не более, чем скажем тех же русских староверов…

Глава 9. Опять на большой дороге

Так уж повелось в народе, помяни черта и он обязательно тебе по пути попадется. Не обошлось без этого и у наших путников, разве, что в качестве нечистой силы выступили столь нелюбимые Фигнером поляки. Следующей точкой, через которую пролегал маршрут в Париж, должен был стать провинциальный город М, до которого рассчитывали добраться засветло. Первоначально ехать напрямую через поля и луга, но от такой затеи пришлось отказаться, по соображениям безопасности. Фигнер быстро смекнул, что два «гражданских» всадника, да еще в поле привлекут больше ненужного внимания, чем на шоссе. На открытой местности верховой превосходно виден издали, в чем друзья-товарищи очень быстро убедились на собственном примере. Не успели они отъехать и десяти верст от села, как пришлось срочно прятаться в придорожных кустах, в поле наблюдательный Сашка заметил кавалерийский разъезд, судя по форме – «канарейки», жандармы. Хорошо, что укрытия – густые заросли высокого кустарника были поблизости, вот только никак не получилось «сбатовать» лошадей, иначе говоря, положить их на землю для маскировки. Кобылы упорно не хотели «чуточку прилечь», как не старался вокруг них Фигнер. Старый казачий прием, давно принятый в российской легкой кавалерии в Западной Европе, скорее всего, был совершенно неизвестен. Пострадали они минут десять и плюнули, решив, что если обнаружат, то придется бросить лошадей и уходить пешком через заросли, где конный не пройдет. За это время жандармы, числом не более десятка совершенно спокойно проехали мимо. От следующего контакта с представителями властей им так легко отделаться не удалось. Через три часа они напоролись на полуэскадрон улан, двигавшийся по дороге в противоположном направлении. Место было открытое, спрятаться негде, а пытаться убежать или вступить в бой – бессмысленно. Теперь вся надежда на ловкость Фигнера, да на документы, которые он успел ночью подделать.

– Стой!!! Стоять на месте мерзавцы, кто такие, куда едете! – с оглушительными криками и бранью на них налетело сразу человек десять. Большие кавалерийские пистолеты мелькают в руках уланов, угрожают и наводят, суют стволы чуть не прямо в лицо, но курки не взведены. Реальной опасности пока нет, так – пока их пугают просто.

Галдеж стоял страшный, видно сразу, сборная солянка – каждой твари по паре, природных французов раз-два и обчелся, остальные – "добровольцы" всех сортов и народов, даже один темнокожий в это сборище затесался.

– Кто понимает по-французски? Немедленно позовите сюда офицера! – сразу же потребовал от окруживших его и Сашку солдат Фигнер.

– Пся крев, быдло нас еще и поучает? – завозникал было один, по виду типичный западный "брат-славянин" с поблекшими серебряными нашивками сержанта, и даже демонстративно взялся за саблю, но на глазах у начальства вынужден был подчиниться справедливому требованию.

Вскоре к задержанным подъехал лейтенант, исполнявший обязанности командира этого, судя по всему, сводного подразделения, куда, как впоследствии удалось понять из обрывков разговоров улан, слили остатки или точнее отбросы различных пострадавших в Испании и в Пруссии частей. Такое впечатление, что собрали воедино всех закоренелых нарушителей дисциплины, мародеров и отловленных по разным "медвежьим углам" дезертиров…

Средних лет офицер привлекал к себе внимание наблюдателя, прежде всего красивым складом тонкого лица безупречно овальной формы, разделенного носом на две совершенно симметричные части, что редко встречается у французов. При всей правильности черт лицо его не было лишено выразительности, быть может, благодаря гармоничности цвета лица, где преобладали смуглые и красноватые оттенки, свидетельствующие о действенном мужестве. Светло-карие живые и проницательные глаза не скрывали мысли и всегда прямо смотрели в лицо собеседнику. Высокий и чистый лоб оттеняли густые черные волосы. Честность, решительность и святая доверчивость одушевляли это прекрасное чело, на котором невзгоды солдатской жизни проложили морщины. На нем без труда можно было прочесть любое промелькнувшее подозрение или недоверчивость. Как все военные, принятые когда-то в отборную кавалерию, начальник отдельного эскадрона охраны по своему еще тонкому и гибкому стану мог почитаться статным мужчиной. Сразу было видно, что "этим сбродом" он командует только благодаря несчастливому стечению обстоятельств. В военной карьере выпускника Сен-Сира произошел, как в бы сказали в ХХ веке досадный "сбой". Провинился где-то, в чем-то офицер, всем генералам и особенно их вздорным женам не угодишь… Тем не менее, своих буйных "бойцов" этот человек жестко держал в кулаке, чем невольно вызвал симпатию и даже невольное уважение со стороны Сашки.

Самойлович спокойно предъявил для проверки все необходимые бумаги: паспорта, рабочие книжки и письмо-подорожную якобы от управляющего имением графа Х. Вроде бы все сходилось, не зря он просидел без сна всю ночь, вытягивая из Фушона необходимые сведения. Не зря он потратил время подделывая подорожную, здесь Европа и ездить без паспортов и прочих "плакатов" крайне нежелательно. Впрочем, в России давно такой же порядок. Недаром говорят, что без бумажки ты букашка, а с бумажкой человек, поэтому любой начинающий жулик или авантюрист, прежде всего запасается соответствующими бумагами.

Лейтенант не торопясь и обстоятельно с должным вниманием изучил все предложенные ему документы. Как будто все чисто, без сучка и задоринки, управляющий имением извещал префекта, что три дня назад в имение прибились две брошенные лошади, судя по клеймам принадлежавшие военному ведомству. Поскольку в данное время послать в город никого нельзя, все работники заняты на обработке урожая, то он вынужден воспользоваться услугами двух посторонних сезонных рабочих, имярек – указаны фамилии и имена с точность совпадающие с предъявленными паспортами. За труды им выплачен задаток в три франка, остальную сумму положенного вознаграждения должен выдать сам префект премиальными за находку ценного казенного имущества. Ничего подозрительного или из ряда вон выходящего, крупный помещик или другой землевладелец никогда не станет возиться с вытравлением клейм и перепродажей – себе дороже, а держать лишних лошадей на своей конюшне невыгодно, слишком большой расход кормов. Обычно они так и поступают, сразу стараются избавиться любыми законными путями от нежелательной находки, мизерное казенное вознаграждение совершенно не покрывает расходов на содержание и транспортировку лошади, овес нынче дорог. Надо сказать, что Фигнер с подделкой постарался, даже личной печатью графа бумагу скрепил, у него целая коллекция была таких штампов, специально оставлявших на бумаге размытый оттиск, вроде и есть, а ничего толком не разобрать. Законный вопрос внимательного и дотошного читателя, а почему же обладая столь богатым арсеналом фальшивок, Фигнер не пустил его в ход раньше? Ведь в этом случае продвижение путешественников бы сильно ускорилось, но сперва немного истории… Готовится к покушению на Наполеона капитан, а в ту пору еще поручик начал несколько лет назад. Тогда военно-политическая ситуация была несколько иной и Фигнер планировал проникнуть во Францию, как все нормальные заговорщики – через практически неподконтрольную императору Вандею. Однако за последующие годы многое изменилось: так их могли задержать британцы, которым Наполеон в данный момент был выгоден, без него антифранцузская коалиция моментально бы развалилась как карточный домик. Кроме того шуанов изрядно прижали, а Фуше наводнил мятежную провинцию своей агентурой. Вот и получилось так, что нужные документы подготовить успели, благо верный человек в Париже постоянно снабжал образцами бланков и печатей, а разведать новый маршрут уже не хватило времени. Отчасти это промах удалось ликвидировать путем обстоятельного опроса местных жителей, особенно помог папаша Фушон и его болтливая теща…

Несмотря на бесспорные и убедительные вроде доказательства смутное подозрение у лейтенанта осталось, как бы залетные добры молодцы не присвоили себе и денежки вознаграждения и военных лошадок. За долгие годы службы в кавалерии он уже не раз сталкивался с жуликами и конокрадами всех мыслимых мастей, а его нынешние подчиненные так и вовсе представляли собой великолепную коллекцию подонков общества. Поэтому красавчик-офицер немного подумал, поморщил умный лоб и принял нужное и разумное решение.

– Сержант Волёдиджёвски, возьмите своего как его… запамятовал – рядового Збышека и отправляетесь вместе с этими людьми в город. Заодно соблаговолите получить там, в мэрии билеты на постой для нашего эскадрона. Приказ понятен?

– Так точно ваше благородие! – молодцевато и нарочитой придурью, гаркнул сержант-поляк, несколько минут назад высокомерно обозвавший "этих людей" быдлом. Похоже, что и о своем командире он был не самого высокого мнения.

– Да гляди, чтобы все было ладом, а не как в прошлый раз получилось, когда нам отвели каменный сарай на кладбище. Смотри сержант, коли узнаю, что берешь взятки от горожан – галун долой!

Таким образом, путешественников насильно снабдили весьма и весьма нежелательными попутчиками, которые по замыслу лейтенанта должны были проследить за тем, чтоб казенное имущество попало по назначению. По идее ничего страшного не произошло, за вычетом того обстоятельства, что отдавать так быстро лошадей Фигнер не собирался, город он предполагал обойти по окраинам и двигаться верхом дальше, а теперь придется заехать туда, сдать четвероногую добычу взятую у Фушона, а далее топать пешком, как собственно передвигались и раньше.

– Ладно, попробуем в таком разе пристроится на дилижанс, может быть места на империале для нас найдутся. – шепнул он Сашке, но не получилось, судьба снова распорядилась иначе, по своему хитрому и никому не известному заранее плану.

Между тем, пока они ехали, уланы-квартирьеры не молчали, а вовсю обсуждали грядущие перспективы. Оба воина были уже не первый месяц на мели и сильно возмущались тем обстоятельством, что во Франции приходится жить исключительно на одно жалованье, которое уже давно проиграно в карты на полгода вперед. Все, что удается взять на разбойниках, полностью отбирает казна, а местных жителей пощипать не дают под страхом сурового наказания. Вот в Испании, другое дело – там разрешали делать все, что душе угодно и даже больше, жаль только что, местные аборигены "освободителей" не любили и пленных обычно не брали. Польские ландскнехты по всем признакам уже давно страдали от хронического безденежья, обычного для всех представителей этой профессии, и настойчиво искали выход из создавшегося финансового кризиса. Знакомое и понятное Сашке состояние, в провинции тогда и у него частенько было "денег мало длинный шмель – ты в кибитку не ходи", а иногда хочется и выпивки, да тот тут говорить – и женщину тоже. Выход господа уланы нашли быстро, при этом не прошло и получаса, как расстались с эскадроном, резво упылившим по имперскому шоссе на запад.

– Послушай земляк! Давай убьем этих бл…х хлопов, а лошадей ихних загоним барышникам, вот и деньги. У меня на примете один знакомый жид в предместье, скупает краденных коней задорого. – откровенно предложил сержанту Збышек. "Паны" особо не стеснялись присутствием посторонних слушателей, переговаривались громко – считая, что польский язык их попутчикам не понятен, а может и не считали нужным таится от какого-то убогого "быдла".

– Никак нельзя, здесь тебе не Испания, могут и на шибеницу отправить. – возразил сержант, но по лицу было видно, что идея его заинтересовала. Збышек продолжил уламывать земляка, упирая на то обстоятельство, что свидетелей преступления нет, и впредь не будет, а командир приказал им сопровождать перегонщиков только до города, дальше у них свои задачи. Так получается, что не сможет к ним придраться начальство, даже если очень захочет: не было ведь прямого приказа привести и сдать перегонщиков вместе с лошадьми в префектуру. Не додумал немного обычно предусмотрительный на такие мелочи лейтенант, а значит не грех и воспользоваться открывшейся возможностью.

– Да кто к бисовой матери дознается? За тридцать верст до города свернем на старый, малоезженый шлях, как бы путь спрямить, пообедаем в лесу и опосля убьем этих бродяг. – продолжил убежать приятеля Збышек, постепенно завоевывая его доверие, – Смотри, какие у них торбы с собой, сразу видать – мазурики, никак набрали где-то чужого добра. А где нам еще денег взять, разве того русского офицера с денщиком евоным сыскать, за поимку коих 100 тысяч золотом сулят.

– Рубить их хлопотно и опасно, кабы не обвинили потом нас, а пальбу могут услышать проезжие… – продолжал колебаться второй поляк, но чаша весов уже заметно клонилась в одну сторону.

– Брось, на шум никто не прибежит, дурных нема. Лошади под ними знатные, у младшего офицерская, кровная английская кобылка без пороку, нам таких не дают, не меньше тысячи франков на круг выйдет!

Сержант возразил, что ни один нормальный перекупщик, а тем более еврей, столько не даст, даже за чистокровного "араба" без пороков. Барышники-лихоимцы обычно предлагают не более 800–900 франков за краденую лошадь, однако была еще и нормандка "немца", как между собой уланы сразу окрестили Сашку. В сумме получалось очень даже неплохо, можно полностью рассчитаться с долгами и останется на выпивку и на оплату услуг гулящих девок не самого низкого сорта.

– Пся крев… Збышек ты змей-искуситель, договорились… после обеда мы хлопов прикончим. Застрелим, и поди докажи, что сие не шуаны сотворили. – цинично и по-деловому подвел итог деловых подсчетов сержант, и добавил чуть позднее приятелю, – Но с жидом-барышником будешь сам рядится, меня не впутывай, ничего не знаю и не ведаю!

Александр с большим трудом подавил искушение достать из наплечной кобуры ТТ и прямо тут же на месте и разделаться с наглыми мародерами, польский язык он достаточно хорошо освоил за время службы и содержание переговоров попутчиков для него не было тайной за семью замками. Но командир – Фигнер упрямо сохранял олимпийское спокойствие, а значит, время для разборок еще не наступило. Между тем спутники-поляки наконец приняв решение успокоились, и стали живо обсуждать различные мелкие подробности, делить шкуру не убитого пока медведя. Збышек все больше прикидывал, кого из местных городских проституток стоит "осчастливить" предстоящим визитом, а его напарник напротив уже смаковал детали предстоящего кровавого "дела":

– Мне друг так без затей хлопов резать скучно, никакой радости, мало ли я быдла порубил. Выхолостить их, к примеру, как герильясов тех проклятых испанских, живот распороть, абы кишки вывалились, пускай потом сами умоляют добить!

– Не дури сержант, нам ведь с тобой только ливры нужны. Я бы и греха на душу лишний раз не взял, да ведь обязательно донесут до префекта суки. А делится деньгами с ними я брат не хочу. – весьма сдержанно и даже "гуманно" попытался урезонить своего разошедшегося приятеля Збышек.

Так вот и ехали вчетвером и час и два, с виду мирно и заодно исподволь "ножи друг на друга точили". Уланы предавались этому увлекательному занятию явно, полагая, что французы их не понимают и ни в чем не заподозрили, а Фигнер с Сашкой тайно – обмениваясь лишь взглядами, с виду все выглядело мирно и пристойно, однако рано или поздно обстановка должна была взорваться кровавой стычкой. Долгожданная развилка, сержант всех заворачивает на проселок, якобы для того чтоб выгадать лишних пять-шесть километров. События пока развиваются в точности, как они сговорились с предприимчивым Збышком, а значит, теперь иного выбора уже нет. Спустились с мощеного камнем прекрасного шоссе на узкую дорожку четверо всадников, а по ней до города суждено добраться только двоим из них, но пока неизвестно будут ли это уланы в пропитанных пылью синих мундирах или их спутники в серых рабочих блузах сезонников-пролетариев…

Время – обед, у спутников Сашки и Фигнера с собой ничего съестного кроме водки в казенных баклагах не оказалось, пришлось их кормить напоследок. Уланы точно голодные волки жадно смели почти весь недельный запас продуктов, которыми снабдил своих спасителей на дорогу папаша Фушон, и кажется даже и не насытились до конца. Покончив с хлебом, сыром и копченым салом стали они сели пить чай, в качестве которого выступил уже знакомый Сашке по дальним странствиям зверобой, собранный в придорожных кустах. Поляки правда прикладывались временами еще и к своим водочным фляжкам, время шло все четверо расположившись возле костра, молчали и пока ничего не происходило, но рано или поздно должна была наступить неизбежная развязка.

– Эй ты шваб, свинская морда, вставай и поди сюда! Бегом! Да, я тебе скотина бл…я говорю! – сержант поднялся на ноги, и немедленно обратился к Сашке. Увидев, что тот никак не реагирует на приказ и по-прежнему сидит на земле поспешил подтвердить распоряжение весьма болезненным пинком тяжелого кавалерийского сапога. Пришлось Александру подчиниться, намерения поляка пока были неясны, может быть, просто куражится от нечего делать, от скуки.

– Пособишь пану вахмистру сесть в седло! – распушил грязные усы и гордо задрал нос "шляхтич", а что сабля есть, значит и власть хоть плохонькая, но имеется – чем не "пан". Знакомая до боли по Польше картина, не раз и не два видел такое унтер-офицер, посещая по различным служебным делам панские усадьбы. Опытному наезднику не трудно использовать для указанной операции стремя, казаки еще и пику применяют, но как же быть пану без гонора и без "понтов"? Влезают они обычно на лошадь с помощью хлопа, тот руками делает "ступеньку" под барский сапог – это польские крестьяне. Но бывает, что мужика без особых церемоний ставят раком на четвереньки и используют в качестве живой скамейки под ноги, заодно и сапоги об его свитку можно попутно обтереть от липкой дорожной грязи – обычная участь хохлов, или как их тут чаще называют – малороссов.

Помогать пану сержанту по второму варианту у Сашки не малейшего желания не было и он покорно выразил готовность подсадить его руками. В момент, когда тот уже ухватился за луку седла и занес вторую ногу готовясь удобно усесться, "хлоп" осторожно заглянул снизу "пану" в глаза и понял, что началось, то чего ждали уже добрых три часа – сейчас будут его убивать. Сержант не обращая внимания на свою живую подставку, незамедлительно потянулся правой рукой к пистолетам в ольстре, а значит, еще секунда и пиф-паф-ой-ой-ой. Глупый "шваб" рухнет прямо под копыта с простреленной головой, а затем оба поляка дружно кинутся с обнаженными саблями на Фигнера, которого ошибочно сочли куда менее опасным противником. Но за мгновение, до того как сержант должен был вставить вторую ногу в стремя, его "ступенька" вдруг неожиданно ожила и превратилась в катапульту. Сашка с такой силой поддал поляка вверх, что "пан вахмистр", не успев вытащить тяжелый пистолет, кувырком перелетел через лошадь, и грузно, как мешок с песком плюхнулся по другую сторону на мох и низкую траву лесной опушки.

– Пся крев! Кто посмел!!! Убью бл…кого говнюка!!! – завопил, словно павиан в период гона шляхтич, ища налитыми кровью глазами обидчика, а Александр уже был рядом, проскочив под брюхом лошади, этот хитрый приемчик, и заодно шутку с "посадкой в седло" ему под Тильзитом однажды показал за отдельную оплату водкой знакомый казачок, большой специалист по таким интересным трюкам. Правда, тогда в роли незадачливого наездника выступал сам Сашка, собственной персоной, но это технические мелочи, не заслуживающие подробного описания. Станичник еще обещал научить другой полезной технологии – как правильно панов резать надо, но к сожалению не получилось, 13-егерский полк отправили на другой день из Тильзита на зимние квартиры и больше с этим "инструктором" Александр не встречался.

– А-а-а! – тяжелый кулак сержанта проскакивает на головой, улан целился в ухо, но Сашка в последний момент чуть присел и "нырнул" под удар, он вообще был скверным боксером, но поляк и того хуже – тот привык бить покорных рабов, которые ни увернутся, ни закрыться или в ответ ударить не смеют. Пока его противник боролся с силами гравитации и инерции Александр успел врезать правой ему в корпус, бил сильно, но старался при этом максимально сберечь собственные пальцы от повреждений, они ему сегодня нужны не для драки.

Убедившись на собственном горьком опыте, что "по-народному" с врагом не разделаться улан изменил тактику, одним неуловимым движением выхватив саблю из ножен. Судя по тому, как быстро и изящно он это проделал, можно было понять, что перед Сашкой стоит не новичок, а профессионал и холодным оружием противник пользоваться умеет. Александр и не собирался драться с сержантом врукопашную, кулак – плохое оружие против длинного клинка в умелых руках фехтовальщика, и отработанные приемы самбо теперь не помогут, остается единственный возможный вариант – немедленное бегство. Улепетывая прочь по ведущей в лес просеке, он боковым зрением успел заметить, что Фигнер по-прежнему спокойно пьет чай из маленькой глиняной кружки и второй улан не проявляет никаких заметных признаков беспокойства, словно этих двоих происходящее не касалось никоим боком. Удивится этому странному обстоятельству и осмыслить не было времени, сзади натужно как паровоз пыхтел, задыхаясь от непривычно быстрого бега разъяренный "пан сержант".

– Хех, пся крев! Хех, хех… матка боска… Стой трус поганый! – как и все кавалеристы пан улан предпочитал седло и ноги доброго коня передвижению пешком и вот теперь ему приходится в полной мере расплачиваться за это упущение, да еще и тяжелые длинные сапоги предательски цепляются шпорами за траву и выступающие из земли корни давно заросшей почти до состояния звериной тропы узкой лесной дороги.

Александр в легкой по меркам 19-го века и удобной обуви – спасибо предусмотрительному Самойловичу, без особого труда оторвался от преследователя на добрых сорок метров и теперь настало подходящее время объяснить поляку "кто пропал, кто пан", тем более, что просека кончилась и впереди был виден почти непроходимый завал из упавших деревьев. Сашка добежал до препятствия, и повернулся лицом к сержанту, теперь есть в запасе есть несколько секунд, чтобы достать пистолет, изготовится к открытию огня. Но больше опытному стрелку, хорошо знакомому с материальной частью своего оружия, на подготовку и не надо – такие операции он проделывает не задумываясь, "на автомате".

Увидев, что удиравший ранее противник остановился и судя по всему, готов принять бой, подставившись под его саблю, улан радостно взвыл, словно дикий зверь, как хищник загнавший в ловушку долгожданную добычу. Сейчас его любимый клинок вдоволь попробует человеческого мяса, давно, почти месяц со дня последней стычки с бандитами-шуанами ему не доводилось никого рубить. Буквально на мгновение сержант остановился в своем порыве, заметив, что враг достает из-за выреза блузы какую-то небольшую железку, по виду – обычный цельнометаллический карманный пистолет и прицеливается. Но сержанту-улану не раз ходившему в лихие атаки на ощетинившиеся штыками каре пехоты и привыкшему к громоздким почти полуметровым кавалерийским "дурам", такое оружие на беглый взгляд показалось жалким и смешным. А внушительная дистанция, с которой глупый "шваб" собрался открыть огонь из этого ублюдка и совсем успокоила, усыпив последние возникшие подозрения. С такого расстояния пуля из слабого пистолетика даже одежду не пробьет, эти женские побрякушки опасны только при стрельбе в упор – он своей длинной саблей достанет жалкого и ничтожного труса раньше. Как и любой истинный кавалерист поляк сильно недооценивал возможности огнестрельного оружия, используя пистолеты только тогда, когда до врага нельзя было дотянутся клинком или пикой, это обстоятельство и сгубило пана. Он даже не попытался уклониться в сторону, чтобы затруднит своему противнику прицеливание, так и продолжил движение вперед, прямо навстречу собственной гибели, выписывая в воздухе саблей какие-то просто фантастические финты.

Александр застрелил преследователя хладнокровно, быстро и без особых затей и "ковбойства", точно так же как раньше машинально дырявил ранее мишени в тире. Хватило одного патрона, мозг врага умер мгновенно, пробитый насквозь пулей из ТТ, превратился в серую с небольшой примесью крови массу, но тело сумело продвинуться еще на несколько метров и только потом колени подломились и улан повалился навзничь. Длинная, красивая и острая как бритва сабля выскользнула из бессильной, немеющей руки и мягко воткнулась в лесной дерн, оставшись стоять вертикально, как надгробный памятник смелому, но чрезмерно спесивому и недалекому умом хозяину. Возвращаясь обратно на опушку, откуда они вдвоем начали этот смертельный забег, Сашка даже не прикоснулся к чужому клинку, он очень спешил – его товарищу могла потребоваться помощь.

Однако, на исходном месте, все как будто выглядело мирно и спокойно. Фигнер деловито собирал вещи: чайник, кружки, фляги, прочие жалкие остатки обеда, и вьючил дорожные мешки вместе с доской-контейнером на лошадей. Второй улан исчез бесследно, словно испарился и только тлеющий в костре кивер-конфедератка, да примятая во время боьбы трава со следами свежей крови свидетельствовали о том, что нижний чин Збышек совсем недавно отправился в те же самые дали, что и его сообщник-сержант, не бегать ему больше по борделям в поисках приключений.

– Мог бы и быстрее управится с паном! – сделал Фигнер беззлобный, но вполне заслуженный выговор подоспевшему Сашке, – Садись в седло, надо срочно уезжать отсюда.

Уланских лошадей они увели с собой, через несколько километров сделали короткий привал, и тогда спутник Сашки ловко разрезал своим ножом ремни сбруи и седла, освободив животных от обузы и от лишних примет заодно, теперь они "ничьи" или "вольные", пусть сами ищут себе нового хозяина. Тащить с собой в дальнюю дорогу такую явную улику, не было никакого смысла. Тут же и сменили "засвеченные" при последней проверке у драгун документы. Были они родом из Арраса, стали из Эльзаса, кому какое дело? Александра и вообще сделали в этот раз прусско-поданным, чтоб случайно под набор в ряды Великой Армии не попал. Надо запоминать новые имена и фамилии, но одно утешает – теперь нет необходимости косить под "дурака", и слава богу, ибо порядком уже надоело изображать придурка.

– Мешай при разговоре французские слова пополам с немецкими, примерно так многие и говорят в той дыре, – распорядился его спутник и немедленно привел пример, которому надо было неукоснительно следовать впредь, – Nein, monstsir oftitsir, rien fu!

В переводе с франко-немецкого жаргона сие означало примерно следующее: "Нет, господин офицер, я ничего не видел!" На таком убогом суржике изъяснялись неграмотные эльзасские крестьяне из глубинки, и он был вполне по силам Сашке, одинаково посредственно владевшему обоими наречиями. Сам же Александр Самойлович был по жизни полиглотом и одновременно неплохим актером, по крайней мере, везде умудрялся сойти за местного, если вдруг возникала такая необходимость. Для него не составляло большого труда сменить "южный" акцент, на северный "германский". Опасность разоблачения по дороге невелика, кто будет подробно расспрашивать проезжих? Да и в любом случае за общение с местными отвечает Самойлович, а на долю Сашки остается: "Да, нет, иди к черту…", для такого диалога с лихвой хватит и его скромных познаний в немецком языке.

Город они миновали еще засветло, пришлось местами проехать через растянувшееся поперек пути на несколько километров предместье, не было ни малейшего желания делать большой крюк. Судя по всему, сегодня был какой-то народный праздник, по декорированным флагами и фонариками улицам шатались изрядно подвыпившие мужчины разного возраста от совсем безусых юнцов, до солидных уже "молодых людей" с бородками и брюшком. У всех головные уборы были украшены разноцветными ленточками и цветами, последний раз такое Александр видел в Польше, во время какого-то местного празднества. Откуда-то слышалась музыка военного оркестра, игравшего бравые марши, а вдали на центральной площади у префектуры на разные лады гремели и рокотали барабаны. Люди танцевали, взявшись под руки, громко кричали, били каблуками ботинок в землю и по-ухарски заламывали шляпы, чтобы казаться веселыми, но что-то натянутое и неестественное было в этом действии. Они вели себя словно солдаты, получившие приказ петь песни и веселится. Многие из них плакали и ругались, но при этом не переставали петь, как безумные. Другие целовались, рыдали и тоже пели и орали что-то пьяно-неразборчивое, правда временами можно услышать выкрики: "Франция!", и "Наполеон!". Вот только девушек и женщин среди гуляющих по неизвестной причине было совсем немного, очень странно, поскольку слабый пол обычно составляет как минимум половину в любой веселящейся толпе. Ветер эпизодически доносил до слуха путников обрывки дроби отбиваемой по хорошо выделанной коже: "тра-та-та… тра-та-та… мы ведем с собой кота, чижика, собаку, Боньку-забияку… вот кампания какая". В одном месте Сашка невольно задержался, бросив мельком взгляд наверх, руки сами по себе натянули поводья, вслед за ним остановился и его спутник. На втором этаже в больших, в рост человека окнах, задрапированного местами национальным французским триколором двухэтажного особняка, стояли совершенно голые молодые женщины – ни единой тряпочки на белых и гладких телах, точно мраморные античные статуи в греческом храме. Девицы совершенно не стеснялись своей наготы и гордо демонстрировали проходящим и проезжающим внизу мужчинам свои "достоинства", как живая реклама порнофильма. Одна из них, миловидная, невысокого роста молодая брюнетка с курчавой, точно у негритянки копной волос на голове и маленькой родинкой у самого виска, едва заметив искривившиеся от удивления лица путешественников внизу тотчас отреагировала – немного присела на полусогнутых ногах, но не до конца, не на корточки и быстро раздвинула колени как можно шире. Затем она как-то совсем неизящно, по-скотски или по-животному раскорячилась, подавшись тазом далеко вперед. В финале этих манипуляций девица широко развела и растянула в стороны пальцами складки своего женского полового органа, выставив все так называемое красно-розовое "естество", или как еще французы любят выражаться – "туннель любви" на всеобщее обозрение публики… Другие бабенки наверху, от такой дикой шутки товарки весело захохотали и заржали, точно молодые кобылы на первой случке с жеребцом. Увидев смущение Сашки и его попутчика, девки дружно, как по команде призывно затрясли весьма внушительными бюстами – "только мячики прыгают", в точности как в одном пошлом рекламном слогане НТВ времен горбостройки.