Текст книги "Легенда о черном алмазе"

Автор книги: Петр Северов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 21 страниц)

Геолог еле приметно улыбнулся:

– Однако что за совпадение! Я собираю камешки – тоже для того, чтобы воссоздать картину. Да, картину чередования пород, секрет затаенного в них клада. Вы собираете факты, приметы, следы, чтобы воссоздать картину события, которое когда-то произошло. Факты и следы – это ваши камешки. Значит, мы оба искатели, оба следопыты! Что ж, коллега… Поговорим об алмазах.

Анка вся превратилась в слух. Что и говорить, она очень обрадовалась редкому случаю – послушать про таинственные алмазы – и лишь досадовала на разиню Костика, который в этот важный момент беспечно лежал в сторонке на траве и сучил ногами, воображая, будто едет на велосипеде.

Но радость Анки была преждевременной: в малом лагере у землянки нежданно-негаданно случился переполох.

Откуда-то издали, быть может, от самой реки, донесся протяжный свист. Бочка прислушался, вытянув шею, медленно встал с выступа. Что его так встревожило? Анка не поняла. Впрочем, возможно, он и сам не смог бы это объяснить. За годы службы у него выработалось особое чутье, и он иногда как будто предугадывал события. Вот и теперь: о чем бы ни думал, ни говорил здесь, у землянки, одна тревожная мысль не давала ему покоя – где Емелька? Мальчишке давно пора бы вернуться. Где же он задержался и почему? Хоть какой парень смышленый и расторопный, а все же в дороге всякое могло случиться…

Первое, о чем подумал Василий Иваныч, заслышав свист,– наконец-то Емелька возвращается. Ну ладно, сейчас он отчитает юнца за задержку… И действительно, по проселку со стороны реки во весь опор мчался всадник. На песчаном взгорке ладный конь блестел в густом свете солнца ярко-медным боком, и лейтенант, знавший толк в лошадях, крякнул одобрительно: «Хорош!»

Но почему всадник сидит на породистом рысаке так неуверенно? Почему его болтает справа налево, почему он, словно боясь свалиться наземь на всем скаку, припадает к самой гриве Гнедого?..

Ах, вот в чем дело! На Гнедом не было седла. Судя но неуверенным движениям, всадник и не правил рысаком, лишь старался на нем удержаться… Что бы это значило? Василий Иванович понял: у Гнедого не было и уздечки. Он бросился на проселок, раскинул руки и засвистел протяжным успокаивающим свистом.

Конь прянул в сторону, потом в другую и резко замедлил бег… Ладный парень в морской тельняшке ловко соскользнул на землю, придерживая Гнедого за гриву.

– Кто вы такой? – строго спросил лейтенант, подходя к гостю размеренным шагом.

– Повар из археологической экспедиции профессора Мороза,– четко, по-военному отрапортовал парень, показывая армейскую выучку.

– Ясно,– кивнул Бочка.– Почему же без уздечки и без седла? Этаким манером взрослые у нас не ездят.

Подошел и профессор, погладил Гнедому растрепанную челку.

– Что случилось? Где посыльный?..

Парень пожал плечами:

– Не знаю. Конь примчался в лагерь без уздечки и без седла. Был сильно напуган, насилу поймали…

Мороз переглянулся с лейтенантом и спросил с расстановкой, подчеркивая каждое слово:

– Гнедой возвратился в лагерь без посыльного?.. И что же вы? Немедленно надо искать мальчика!

Парень поспешно доложил:

– Двое сразу пошли в город, в милицию. Можно сказать – по следу. А я на коне сюда… Седла у нас в запасе нету – вот и пришлось так…

23
Полуволки. Емелька а пещере. Невероятная встреча. Бегство. Гнедой исчез. Неизвестный бросает камни. Брод и сон.

В тяжкую пору фашистского нашествия, когда города и села Украины чернели бесчисленными пожарищами, а весь промышленный Донбасс громоздился грудами развалин,– в ту горькую пору на безлюдных окраинах селений, на пустырях, в глухих оврагах и лесистых балках, появился невиданный ранее и неслыханный зверь – полуволи.

В незапамятные времена человек приручил волка, назвал его собакой и сделал своим сторожем, пастух;ом, помощником на охоте, сыщиком, даже водолазом. Собака верно и самозабвенно служила и служит человеку с древнейших времен. Но в 1941 году, когда фашистские банды ворвались, неся разрушение и смерть на землю нашей Родины, остались бездомными не только тысячи и тысячи людей – остался без хозяйского надзора и домашний скот: лошади, коровы, овцы, домашняя птица. Остались бездомными и собаки. Кто мог позаботиться о них, когда тучи фашистских самолетов бомбили наши города, села, железнодорожные станции, рабочие поселки? Из Одессы, Севастополя, Феодосии, Керчи уходили корабли, увозя последних защитников этих городов, а на причалах, среди брошенных чемоданов, корзинок, узлов, вещевых мешков метались, искали своих хозяев, скулили, совсем по-человечьи рыдали оставленные псы: им было бы проще принять смерть, чем разлуку…

В то суровое время в покинутых селах, на обезлюдевших окраинах городов, на пустырях и в глухих оврагах полуодичавшие собаки распознали своих древних родственников – волков – и стали вместе искать добычу. Собаки-овчарки и волки успели создать свои семьи. Это были полу волки – животные хищные, коварные, крайне осторожные и злые.

На крутоярах, между Лисичанском и Привольным, в этом, быть может, самом живописном уголке Донбасса, где колючий кустарник не пропустит никого, где только лисы помнят свои легкие тропинки, и вырыли полуволки логовища. И разве мог Емелька предположить, что в считанных метрах от зеленой полянки, где он оставил Гнедого, хищная семейка полуволков устроила в кустарнике свое кубло?

В те самые минуты, когда Емелька замер, прижавшись к доскам между стояками крепи и следил за желтым пятнышком света, которое скользило по старым шпалам штрека, седая матерая волчица выползла на брюхе из-под кустов и… засмотрелась на Гнедого.

Пока Емелька ехал на Гнедом, пробираясь поросшим кустами откосом в сторону пещеры, конь вел себя настороженно и беспокойно: то резко вздрагивал всем телом, то прядал ушами, то фыркал и тряс головой. А стоило Емеле затянуть конец повода вокруг ствола молоденькой груши, как Гнедой попятился, ударил оземь передними копытами, навалился боком на кустарник.

Можно лишь удивляться, что следопыт Емелька, умевший читать следы лисицы и зайца, куницы и хорька, допустил на этот раз такую беспечность: не обратил внимания на сухую, скатанную в клочья траву, и на серый клок шерсти, зацепившийся за терновник. Видимо, думал Старшой в те минуты только о пещере…

Любопытство оказалось сильнее страха, и он устремился туда, не обращая внимания на странное поведение доброго и послушного коня. И что за немыслимое событие: в черном сыром подземелье, где медленное крушение камня перекосило и изломало крепь, где каждый звук повторяло пугающее эхо, где если и ютилось что-либо живое, так только летучие мыши,– в этом глухом подземном мире он встретил человека!

Этот человек, по-видимому, был здесь не впервые. Он уверенно шел по штреку, переступая через обрушенные камни, прочно ставя ноги на прогнившие шпалы узкоколейки, наклонился именно там, где верхние перекладины крепи изломаны давлением пород, ловко проскользнул под двумя скрещенными стояками. Пятнышко света приближалось, прыгало по ржавому рельсу, по серому щебню, по длинным и белым бородам мха, который не редкость в старых шахтных выработках. И вот оно пробежало по кровле штрека, точно над тем закутком, где затаился Емелька, потом опять соскользнуло на рельсы. Огромный ботинок с хрустом ступил на битый сланец рядом с ногой Емельки.

Если бы пятнышко света вильнуло чуть в сторону, в закуток меж двумя стояками крепи, в котором замер, не дыша. Старшой, неизвестный наверняка заметил бы мальчишку. Однако он, похоже, даже мысли не допускал, чтобы кто-то решился проникнуть в заброшенный штрек. Неторопливо дошел до выхода из штрека, осмотрелся, приподнял руку и достал из ниши под кровлей (шахтеры называют ее забутом) какую-то тряпку, старательно вытер ботинки. Тряпку он бросил обратно в забут, спрятал в карман пиджака фонарик и достал зеркальце.

Емелька напряженно следил за каждым его движением, стараясь запомнить очертания фигуры, движения рук, манеру оглядываться по сторонам, и ему почудилось, будто он где-то уже встречал этого плечистого, ладно сбитого мужчину, с короткой и сильной шеей, с низко посаженной головой.

И тут Емелька чуть не вскрикнул… Да неужели же может быть такое?! Тит Смехач?! Что ему делать здесь, в подземельях ? А одет, одет-то как! На глухонемом же вечно какие-то рваные обноски…

Он до боли прикусил губу: ладно. Смехачу здесь нечего делать. Чем же занимается здесь этот мужчина, очень-очень похожий на Смехача?

Ему хотелось разобраться во всем, и он попытался рассуждать хладнокровно.

Итак, неизвестный оказался в штреке заброшенной шахты. При нем был карманный фонарик – значит, человек заранее собирался пробраться в штрек. В старой выработке он вел себя уверенно, передвигался свободно, без особых предосторожностей. Значит, хаживал сюда и раньше. Что же он делал в подземельях? Почему был один? Не потому ли, что у него есть какая-то тайна, связанная с заброшенным штреком?..

Вот и все, до чего дошел в своих рассуждениях Емеля, дальше – тупик. Не подойдешь же к нему и не спросишь, что он здесь прячет или ищет… Да, нужно подумать о мерах предосторожности, сделать так, чтобы загадочный человек не заметил его. Сколько же нужно ждать, пока тот уйдет подальше? А вдруг он вернется, что тогда?

Нет, промедление было опасно, и Емелька оставил свой закуток. Шаг… еще шаг… За круглым устьем штрека сияет и светится августовский день. Скорее из мрака и сырости к свету!

У выхода из подземелья он припал к большому округлому камню и притих. Внизу по бугристым откосам кряжа зеленел и кудрявился частый кустарник. Гнедого отсюда не было видно: полянку заслоняла сплошная стена ветвей и листвы. Емелька соскользнул с камня на глинистую осыпь и, скатывая голыши, бросился в гущу орешника и затаился. Спустя минуту-другую, выглянул из своего укрытия и увидел, что весь откос под высоким обрывом завален серыми глыбами известняка. Мелкие камни лежали грудами, а большие располагались особняком, напоминая плиты, кубы, призмы, разбитые конусы, шары. Среди них возвышался камень, похожий на фигуру сидящего человека. Такое часто случается, когда выступ в береговом откосе принимаешь за силуэт человека. Но на этот раз среди разбросанных обвалом серых глыб известняка действительно сидел человек. Он затаился, готовый к прыжку, сидел неподвижно, не шевелясь, стараясь быть похожим на камень…

Емеля неосторожно пошевелил затекшей ногой, и по осыпи с шумом запрыгал круглый увесистый голыш.

Человек весь напрягся, резко обернулся – и увидел мальчишку. Ловкий и цепкий, Емеля прижался к большому обломку скалы и затаился.

Неизвестный сорвался с глыбы известняка и двумя прыжками достиг орешника, но понял, что проломиться сквозь него, тем более бесшумно, не сможет, и стал, раздвинув ветви, наблюдать за убегающим подростком.

Исцарапав руки и лицо, Емелька выбежал на знакомую полянку. Выбежал и замер: Гнедого и след простыл… На стволе молоденькой дикой груши покачивалась на длинном поводе уздечка. В сторонке, под смятым кустом шиповника, валялось седло. Повод был накрепко затянут, и Старшой, срывая ногти, кое-как развязал его. Сознание заполнила одна тревожная и горькая мысль: что случилось с Гнедым? Эх, потереть такого коня!.. Увидел какую-то пещеру – и забыл обо всем на свете, даже коня бросил, все равно что друга предал… Он наклонился к распущенному на траве широкому ремню подпруги – и отшатнулся. Из-за гибких прутьев куста на него злобно скалилась огромная собачья морда. Рычание было глухим, утробным, и хищные глаза полуволка отсвечивали зеленоватым блеском…

В Привольном, в Кременной, в Пролетарске Емельке уже доводилось слышать о полуволнах. Они нападали хитро и яростно. Можно было подумать, что ими руководило разумное существо, так искусно и скрытно они окружали жертву, не боялись ни шума, ни огня. То, чему собака научилась у людей, теперь, одичав и соединившись с волками, она обратила против своих бывших хозяев. Как дерзко полуволки врывались в загоны, в стойла, как безбоязненно бросались в атаку на людей! Бригады охотников, составленные из бывших фронтовиков, не раз прочесывали места, где были замечены полуволки. Но хитрый зверь, умевший ползать под пулями по-пластунски, прыгать через высокие заборы, петлять, таиться, обманывать охотников, зачастую уходил от облавы невредимым.

Емелька тотчас понял, что произошло на этой зеленой полянке. Полуволки напали на Гнедого!.. Конь чувствовал их присутствие: не случайно же он вздрагивал всем телом, фыркал, прядал ушами, а когда Емелька привязал его к деревцу и направился в чащобу крутояра, тихо заржал.

Он стал медленно пятиться через полянку, по еле заметным следам, оставленным в траве копытами Гнедого. Еще раз мелькнула мысль: не вернуться ли, не взять ли седло?..

Большой желтый шмель, похожий на ком жара, ткнулся в плечо Емельке, заставив отступить на шаг… Спасибо шмелю! Этот шаг был спасительным: над головой Старшого что-то пронеслось. Он подумал, что вспугнул перепела: с таким упругим шумом крылья степной птицы рвут воздух. Только зачем бы перепелу, который пуглив и обычно прячется в жнивье, так смело приближаться к человеку?

Вот оно что! Это камень-колчедан, круглый, сверкающий, тяжелый, как железо, пронесся над головой Емельки и врезался под корень молодого дубка. «Ишь ты, подземельник! – ахнул парень, приседая в траве и беря в руки округлый, будто литой, похожий на гранату-лимонку, камень.– Вот чем швыряется! Да он… хуже полуволка!..»

Емеля юркнул меж кустов, решив напрямик выбраться в кювет у железнодорожного полотна, но лишь ступил на травянистый вал перед кюветом, как что-то больно ударило его в подколенный сгиб… Тогда Емелька бросился с откоса в разнотравье, будто в реку, и, катясь кувырком через мелкий кустарник, через заросли гусиной травы и полыни, думал лишь об одном: чтобы подземельник не попал ему в голову…

Выбраться из глубокого кювета на железнодорожную насыпь оказалось не так-то просто. Тупо ныла ушибленная левая нога. Как ни берегся Старшой, чтобы не тревожить ее лишний раз, не получалось: то подворачивался щебень, то древесный корень, то рельсы оказывались слишком высокие – не переступить. Он медленно ковылял вдоль железнодорожной насыпи, направляясь к броду, и длинный повод уздечки вился и скользил за ним, как змея.

Берег у брода был отлогий, песчаный, весь ископыченный, и Емелька хотел было присесть отдохнуть, но подумал, что подземельник, возможно, крадется по следу, и потому, не раздеваясь, сразу же вошел в реку. Сначала по колени, затем по пояс и, наконец, окунулся с головой. Ах, какой же ласковой, свежей, шелковистой была речная вода! Чем она так волнующе пахла: подкорком березы, лилией, что цветет над плесами, легким дождиком, грибами?

Левый берег Донца невысок. Вдоль отмелей зеленеет лозняк и шумят камыши, а у брода, где дорога обрывается прямо в реку, песок на редкость сыпуч и золотист. Повыше от этой осыпи, над отлогим взгорком, широко раскинул ветви подранок-дуб. Здесь так и принято называть его – подранком. В недавнюю пору, когда на берегах реки гремели бон и поредевшие фашистские рати удирали из Донбасса на запад, осколком тяжелого снаряда отсекло могучую ветку дуба. Местные люди говорили, что из-за этого дерева вели огонь наши пулеметчики. Если бы не дуб, не одному из наших бойцов пришлось бы сложить тут голову: он защитил их своим богатырским телом.

Емелька не раз останавливался у подранка-дуба, любовался его глянцевитой резной листвой, прикасался ладонями к бугристой коре, к заживающей ране. Он словно бы и сам сражался в том бою!

А теперь он никак не мог добраться до памятного дерева: зыбкий песок осыпался из-под ног, на плечи давила невидимая тяжесть. Стиснув зубы, он все же одолел осыпь. У ствола дуба зеленел неширокий коврик травы, и Емелька обессиленно опустился на него.

Глянцевая листва шелестела и позванивала чуть слышно, от нее веяло спокойствием. И вот уже не стало ни зеленых ветвей над головой, ни берега, ни реки, ни того странного подземельника, что швырялся камнями,– только тихий шелест листьев стлался над землей, да откуда-то издали слышалось призывное и печальное ржание Гнедого…

Через час, а может быть, и через два, к ветвистому дубу подошел высокий и нескладный, с жидкой бородкой человек. Правой рукой он придерживал на плече стянутые в тугой жгут удочки, а под левой нес потрепанный зонтик. Заме-тив мальчишку, старик вздрогнул, присмотрелся и, наклонясь над Емелькой, тронул его за плечо:

Что стряслось, бедовый?.. Ты болен?..

Емелька силился открыть глаза – и не смог. Губы его шевельнулись, и рыболов услышал:

– Там… Гнедой…

Старик-рыболов уронил удочки и зонтик, опустился на колено и стал осторожно тормошить Емельку, пытаясь разбудить:

– Что случилось? Что с Гнедым?..

Это был Митрофан Макарыч.

24
Лагерь у Старой криницы. Тайны глубин. Слово об инженере Васильеве. Цена бриллианта. Щедрость графа Орлова. Плата за жизнь.

Парень в морской тельняшке отыскал в кузове полуторки обрывок веревки и быстро, умело смастерил для Гнедого недоуздок – оборотку без удил. Добрый конь, разгоряченный бегом, жадно пощипывал на склоне овражка траву, но эту простенькую оброть покорно позволил на себя надеть.

Костик подхватил из машины ведро и клочок ветоши и повел Гнедого к недалекой кринице. Там он напоил коня, удивляясь, как долго и жадно тот пил студеную воду, оставляя на внутреннем овале оцинкованного ведра легкий туман своего дыхания.

Потом Костя намочил ком ветоши н принялся вытирать Гнедому грудь, спину и забрызганный чем-то черным бок. Наверное, подумал паренек, на берегу реки рысак попал на заиленную часть отмели. Но, присмотревшись к ветоши, понял, что стер не брызги ила – кровь.

У землянки расслышали его взволнованный голос: «А ведь Гнедой ранен!» – и бросились к кринице.

Осторожно поглаживая шелковистый, влажный бок Гнедого, Василий Иванович сказал:

– Пожалуй, эти царапины – следы волчьих когтей.

Мороз усмехнулся недоверчиво:

– Волки? И это в районе, где города и поселки сдвинулись вплотную? Где же им прятаться здесь, волкам-то?

Костик вставил и свое словцо:

– А может, Гнедой налетел на колючую проволоку? Вон сколько фашист разбросал ее но берегу реки.– И тут же растерянно спросил: -Только где же Старшой?.. Где Емелька?

Василий Иванович тронул его за плечо:

– По кривой дороге вперед не видать. Топает сюда пешочком товарищ Емельян да пожуривает норовистую лошадку. Случаются ведь разлады между всадником и конем…

И лишь Гнедой знал суровую правду о цепких когтях волков, о том, как, стряхнув со спины матерого зверюгу, размозжил он кованым копытом клыкастую морду, а дружная свора пыталась окружить его и загнать в кустарник. Но Гнедой умел брать барьеры – и пронесся, как птица, над зарослями терновника, выскочил па большак…

После того, как доктор из экспедиции Мороза осмотрел рану Михея Степановича, снова промыл ее и, наложив салфетку с мазью Вишневского, аккуратно забинтовал, здесь же, у землянки, состоялся краткий совет. Было решено не беспокоить раненого переездом в городскую больницу, да и сам он просил оставить его в землянке: теперь у него была хорошая постель, доставленная доктором из экспедиции, запас продуктов, необходимые лекарства.

– Верно,– согласился профессор Мороз,– я и сам предпочел бы больничной койке этот свежий воздух, настоянный на полевых цветах, чистейшую воду из Старой криницы и общество ваших юных друзей.

Хозяйственный Костя уже принялся собирать сухие ветки и сучья – для вечернего костра. Он говорил, будто оправдываясь:

– Ночью, когда горит огонек, веселее. Сейчас мы с Кудряшкой пойдем на опушку леса и принесем хвороста.

Парень в тельняшке весело откликнулся от полуторки:

– Зачем же, приятель, носить, если можно возить? Садитесь, ребята, в машину, и весь сухой хворост – наш!

Среди мешков и ящиков, доставленных полуторкой, Василий Иванович присмотрел довольно большой лоскут брезента и, спросив разрешения у Мороза, раскинул его на траве, улегся, с хрустом повел могучими руками.

– Интересуюсь, товарищ геолог,– обратился он к Михею Степановичу,– не снятся ли вам пласты пород до самых потаенных глубин? Подземные ручьи, пещеры, золотые россыпи, озера нефти…

Верзин мечтательно улыбнулся:

– Бывает, что и такое снится. А главное, скорее бы добраться до глубин, увидеть их насквозь… Вы говорите: золото. Нет, мне оно не снится. Но когда вблизи станции Карань я нашел розовые граниты – обрадовался им, как иной золоту… Сколько новых зданий в послевоенных отстроенных городах мы украсим этим чудесным камнем! А на речке Мокрая Волноваха я обнаружил базальты и диабазы – породы, пригодные для каменного литья. О, для меня это было большим праздником! Трубы из камня не разъедают никакие кислоты, а значит, для нашей химической промышленности это очень ценная находка.

Лейтенант Бочка вскинулся, сел.

– Вы сказали: скорее бы добраться до глубин? А ведь и розовый гранит, и базальт ждали вас многие тысячелетия. И никуда не денутся – будут ждать. У меня же это понятие – «скоро» – условие решающее. Если я вовремя не остановлю злодея – он совершит преступление. Но как его остановишь, если он – невидимка?.. Знаю, он где-то близко, вот и на вас напал, и след на Высоком кургане оставил… Где он, кто он? Все время факты перебираю, сравниваю, отбрасываю, дополняю, но ясной картины не получается. Иной раз даже какой-нибудь пустяк представляется многозначительным, и я ломаю голову над ним, как над ребусом. Хотите пример? Пожалуйста. Вы, наверное, видели на деревьях, на пнях две буквы «Ч. А.», ножом вырезанные? Попадаются и выжженные железом. За буквами следует цифра и стрелка. Цифры – самые разные, а что они значат и куда указывает стрелка? Спрашивал у лесников, у таксаторов – ответа не получил. Однако нет сомнения: кто-то когда-то теми буквами н цифрами что-то обозначил…

– Я, конечно, встречал эти буквы и цифры,– негромко произнес Верзин.

Василии Иванович привстал на колено:

– И можете объяснить?

Геолог, помолчав, отозвался спокойно:

– Могу.

В ту же секунду лейтенант вскочил на ноги:

– Сделайте милость, Мнхей Степанович!.. Будь он неладен, этот ребус!

Поудобнее устраиваясь в своей постели, Верзин взглянул на профессора Мороза, будто приглашая его к беседе.

– Возможно, вы слышали такую фамилию – Васильев? Да, Иннокентий Васильев, геолог. До войны он жил в Артемовске, в Горловке, в Амвросиевке. Это он открыл в Донбассе фосфориты но речкам Большой и Малый Несветай, Аюте, Кагальчик, на горе Кременец и вблизи Изюма. За ним числилось немало и других открытий, но главное из них он засекретил, и у него были на то причины.

– Минутку,– заметил профессор Мороз.– Геолог Иннокентий Васильев, насколько мне известно, погиб?

Михей Степанович устало прикрыл веки.

– Да, он погиб от фашистской пули, но не раскрыл своего секрета. Дело в том, что по стечению обстоятельств геолог Васильев остался на оккупированной территории. Он не прекратил своих поисковых работ. Этот человек был наивен, как ребенок, хотя пользовался большим уважением как умный и опытный специалист. Он почему-то был уверен, что оккупанты не помешают его настойчивым геологическим изысканиям. Его схватили за Переездной, когда он рылся в береговом откосе Донца. Дальнейшее мне известно от молодого партизана, которому посчастливилось бежать из тюрьмы гестапо в Лисичанске. Он познакомился с геологом Васильевым в камере. Допрашивал их Бешеный Ганс, часто одновременно вызывал на допрос. Васильеву он задавал только один вопрос: где камень?.. И, казалось, не слышал ответа – жевал конфету и снова повторял: где камень?.. Сумасброд и мучитель, он мог, щерясь во весь рот, предложить конфетку и заключенному, но тут же ударить его наотмашь но лицу… Коварный и злобный тип, он не расставался с какими-то двумя книжонками, которые постоянно таскал в планшете и зачастую рассеянно листал. Партизан говорил, что в тех книжках мелькали красивые цветные рисунки камней. Наверное, драгоценных… Он, Бешеный, и повинен в гибели геолога Васильева.

Верзин взял флягу, отхлебнул воды:

– Слышал я, что Бешеный Ганс убит под Волчеяровкой. И что взял его на мушку наш земляк, шахтер и отличный снайпер Данила Гром… Там, под сгоревшим домом, Бешеный якобы и зарыт. Он сначала отстреливался, но дом, в котором его застигли наши, загорелся, и Ганс пытался выпрыгнуть в окно. В раме окна пуля его и припечатала.

– Молодец Данила Гром!..– не удержался и похвалил Бочка.– А все же, Степаныч, что это за надписи: «Ч. А.», «И. В.», цифры,стрелки?

– Расшифровка несложная,– объяснил Верзин.– И означает Иннокентий, В – Васильев. Далее: Ч – черный, А – алмаз… Вы, конечно, спросите, что это за черный алмаз и откуда он здесь взялся? И опять расшифровка несложная: Иннокентий Васильев засекретил этими двумя словами свое открытие.– Он тяжело перевел дыхание.– Вы спросите: что же это за открытие? Быть может, бесценная находка? Возможно, богатейший клад?.. Бешеный, к слову, был уверен, что Васильев нашел и припрятал легендарный «Черный алмаз»… Байка или быль о нем давно бродила по нашим южным степям, по Приднепровью, по Донбассу. Некоторые называли камень «Черным бриллиантом», говорили, будто его случайно нашли в каком-то древнем кургане под Керчью. Еще говорили, что бедный пастух, который нашел этот камень, был убит, а через годы «Черный алмаз» видели у богатого купца в Бахчисарае, затем на ярмарке у лихого цыгана в Камышевахе… Если верить молве, красавец цыган тоже был убит, и дальнейший след камня затерялся… Вы скажете: сказка? Возможно. Только дыма без огня не бывает, а за каждым крупным бриллиантом непременно тянется кровавый след.

– Вот это любопытно послушать! И вообще, у меня к вам три дюжины вопросов, не меньше.

Верзин тихонько засмеялся: за все это время, после того как к нему вернулось сознание, он засмеялся впервые.

– Три дюжины, говорите? Не много ли?.. О, я слышу гул мотора: значит, наши «дровосеки» возвращаются? Что ж, мальчик верно заметил: вечером у костра веселее.

Профессор Мороз поднял подвесной вместительный котел, ударил в днище ручкой столового ножа, и круглый медный сосуд загудел, словно колокол.

Профессор Мороз выглядел строгим и торжественным.

– Внимание, соратники и коллеги! – объявил он, подождав, пока заглох мотор полуторки.– Организуется бригада активистов. Ее название: «Приятного аппетита». Приступаем к чистке картофеля, дабы приготовить ужин. Сегодня у нас два повара: я и Антоша.

Парень в тельняшке – Антоша, Костик и Кудряшка разом выпрыгнули из кузова. Шофер принялся выгружать хворост, а Костя схватил ведро и помчался к Старой кринице за водой. Василий Иваныч вынул из кармана внушительных размеров охотничий нож и пристроился у котла рядом с профессором – чистить картофель. Вскоре над золотистым костром засиял медными боками котел, в воздухе потянуло тонким ароматом степного кулеша.

Уже смеркалось, и от поймы Донца легкими волнами шла прохлада. Белые, красные, желтые искры, роясь, взлетали в небо, и, провожая их взглядом, трудно было отличить эти летучие, раскаленные частицы вещества от звезд.

Лейтенант Бочка нахваливал повара:

– И до чего же вкусно вы готовите, профессор! Этот чудо-кулеш пахнет степью, дымком и травой зверобоем. Откуда у вас, профессор, такое редкостное мастерство?.. Или это заслуга лихого моряка? Впрочем, позвольте высказать догадку. Вам, конечно, известны давние сказы про чумацкую дорогу из степной Украины в Крым – за солью. Где-то на привалах, у колодцев или у ставков, чумаки выпрягали своих многотерпеливых волов и принимались готовить ужин. Что главное в дороге? Понятно, горячий, вкусный, с пшеном и картошкой, да на старом толченом сале, кулеш. Вон откуда ваше искусство, профессор,– с чумацких дорог! Такой степной кулеш, и правда, богатырскую силу таит в себе.

Августовские вечера быстротечны, и время дружного ужина пронеслось, как одна минута. Пожалуй, прав был Василий Иванович насчет богатырской силы, скрытой в кулеше: Верзин попросил помочь ему встать, придвинулся ближе к костру. Лейтенант не забыл прерванного разговора с геологом и, едва парень в тельняшке убрал котел, напомнил:

– Так, значит, Степаныч, про алмазы… Вы остановились на том, будто за самыми крупными из них непременно тянутся следы крови…

Анка шикнула на вертлявого Костю, шепотом приказала:

– Слушай.

Задумчиво глядя в огонь, где в грудах жара, будто в знойной дали, возникали ущелья, утесы, скалы, Верзин продолжил:

– Мы можем перечислить самые знаменитые бриллианты. Вот, например, «Орлов». Сейчас он – музейный экспонат, а во времена царей украшал русский скипетр. Вы знаете, что это за штуковина? Это красивая палка, или жезл, украшенный резьбой и драгоценными камнями. Та палка не просто дорогая, но еще и символическая: она была знаком царской власти. Ну, камень «Орлов», похожий на розу, и сделали набалдашником той дорогой палки.

Анка мучилась любопытством, ей не терпелось с вопросами, и она, робея, тоненьким голоском спросила:

– Где же тот камушек нашли?

Верзин качнул головой и улыбнулся:

– Камушек!.. За тот камушек граф Орлов уплатил четыреста пятьдесят тысяч рублей золотом. Зачем он это сделал? А чтобы преподнести подарок царице Екатерине. Вы только подумайте, друзья, сколько школ и больниц можно было бы построить в России на те деньги! Крепостные русские крестьяне умирали от голода и болезней. Емельян Пугачев и Степан Разин поднимали голодных на восстания против богачей, царские служаки казнили повстанцев на берегах Волги, тяжко стонала вся Россия, а любимчик царицы Орлов отсчитывал сотни тысяч рублей народных денег за бриллиант для царицы.

В овражке было сумеречно и тихо, люди у костра молчали, только вспыхивали и потрескивали, сгорая, тонкие ветки, да где-то в синеве ночи покрикивала птица козодой.

– Впрочем,– заметил Михей Степанович, взглянув на Анку, притихшую у огня,– твой вопрос, девонька, вполне уместен. Откуда он объявился, тот необычный камень? Биография у него оказалась длинная и очень богатая. Когда-то в одном из храмов Индии он был глазом бога Брахмы. Тот бог изображался трехликим и четвероруким: в религии индуизма он почитался создателем Вселенной и всех живых существ, то есть одним из наивысших богов. Но какой-то безвестный вор с могущественным богом не посчитался: выковырял у него обыкновенным ножиком драгоценный глаз и унес!

Антоша подложил в огонь пару сухих палок и обронил насмешливо:

– Бог-то был каменный, потому и не почувствовал.

– А потом тот драгоценный «глаз»,– продолжил Верзин, пропустив мимо ушей шутку морячка,– оказался у некоего Надир-шаха… Ну, скажу вам, фигура! Начал с того, что стал атаманом шайки, грабил на караванных путях купцов. Убил своего дядю, начальника крепости Келат, и захватил крепость. Затем обманом, подкупом, убийствами пробрался к власти. Опасаясь наследника, своего сына, приказал ослепить его. Воевал с Турцией, Арменией, Грузией, Индией – казнил без разбору тысячи и тысячи людей, и в конце концов, сам был убит одним из своих приближенных… Фигура!