Текст книги "Легенда о черном алмазе"

Автор книги: Петр Северов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 21 страниц)

– Эта история долгая… Ладно, дружки-приятели, до встречи.

Анка и тут не растерялась:

– До встречи? А где?

– Где встретимся? – задумался Михей Степанович.– Ну… знаете Старую криницу? Там, на склоне овражка, уцелела солдатская землянка. Иной раз я в той землянке ночую. Заглядывайте.

Он повернулся и широко зашагал через поляну, сбивая хлесткой палочкой верхушки бурьяна. Емелька встрепенулся и крикнул вдогонку:

– Эй, дяденька Михей, какого тот камушек цвета?..

В ответ донеслось что-то неразборчивое, но Анка уверяла, будто охотник за камушками ответил: «Черный… А в нем огонь!»

Расторопный Емелька пробежал до края поляны и прокричал во всю мощь:

– А как называется он, камень-то?

Из перелеска до слуха ребят донеслось:

– Алмаз…

Это округлое веское слово «алмаз» все трое слышали впервые. Анка повторила его нараспев и притихла. Потом его повторил Ко-Ко. Емелька вздохнул и почему-то зябко поежился:

– Загадка… Черный камень, а в нем огонь. Кто видывал такое? Ну, чудеса!

Ко-Ко, поразмыслив, решил:

– Если этот дяденька по здешним пескам, по болотам бродит, значит, неспроста.

Емелька ничего не ответил: его внимание привлек старый пень посреди поляны, на котором только что сидел дядя Михей. Ко-Ко взглянул на Старшого и осекся. Настороженный и собранный, как в самые напряженные минуты охоты, Емелька неслышно крался в направлении пня. Затем припал на колено и стал ощупывать пальцами старые шрамы на срезе комля. Эти шрамы, врубленные в древесину, означали буквы и цифры, и Емелька с большим усилием прочел вслух:

– «А. 4 500.ССВ». Ты что-нибудь понял, Ко-Ко? – спросил он почему-то шепотом.– Ясно, что это указатель: знать бы, что он указывает и кому?

Костик тоже опустился на колено и тоже зашептал:

– Я запомнил… Когда «охотник за камушками» счистил ножиком с этого комля мох… Видишь, влажное пятно осталось? Наверное, он прочитал эту надпись и потому сказал: «Отлично!» Я еще тогда подумал: о чем это он? А теперь смотри-ка; первая буква «А», наверное, и означает «алмаз»…

Емелька выпрямился и взъерошил Костику волосы: это было знаком наивысшей похвалы.

– Ну, ты и смекалистый! Что будем делать дальше?

Ко-Ко приосанился: такое не часто случалось, чтобы

Старшой спрашивал у него совета.

– Нужно бы расспросить про камушек.

– У кого?

– Найти человека знающего.

– Держи пять,– сказал Старшой.– Начинаем идти по следу.

Он оглянулся на Анку. Беззаботная Кудряшка собирала на краю поляны какие-то цветочки и все шептала незнакомое, таинственное слово:

– Алмаз… алмаз… алмаз…

5
Совет бригадира. Стекольщик Матвей. Зернышко проса. Породистый рысак и горошина. Адрес Макарыча

Бригадир Елизар Гарбуз, возвращаясь с поля в Привольное, на извороте проселка придержал коней.

– Откуда, шустрые, дорожку топчете? – весело спросил он, показывая в улыбке крупные белые зубы.;– Садитесь, подвезу. Я, дружки-ребята, доброе дело помню, так что, если случится у вас какая-нибудь загвоздка, давайте прямиком ко мне.

Они с удовольствием уселись в просторный короб брички на свежескошенную луговую траву, и Анка сразу же сообщила Елизару, что «загвоздка» уже случилась, да к тому же серьезная.

– Мы начинаем камушек разыскивать, алмазом называется.

Елизар заинтересовался:

– Где потеряли?

Анка усмехнулась:

– Мы его даже и не видели.

Бригадир обернулся, придержав вожжи, и удивленно посмотрел на девочку:

– Ищете то, чего не теряли и даже не видели?

Анка смущенно призналась:

– Что верно – то верно: не видели. Но мы одного дяденьку в лесу повстречали, он и сказал: великая, говорит, польза от того камушка, только бы его найти!

Емелька чуточку дернул ее за косичку:

– Погоди, тарахтушка, тут надобно по порядку. Вы, товарищ бригадир Гарбуз, слышали про такой камень – алмаз?

– Как же не слышать? Пойдите, малые, к нашему стекольщику Матвею. Знаете бывалого гвардейца? Так вот, он этим самым камушком стекло режет…

Высокий, худой, загорелый, в кургузой военной пилотке и штопаной гимнастерке, Матвей встретил их на крылечке своего саманного домика и четко, по-солдатски вскинул руку к виску:

– Здравия желаю, ребятушки! Что случилось? Почему нагрянул такой десант? Докладывайте.

Трогая коней, Гарбуз помахал ему кепкой:

– Разберись, гвардеец, как надо: эти ребята без важного дела не придут.

Резко пристукнув каблуками, гвардеец Матвей отчеканил:

– Гостям – уважение. Прошу в дом.

Уже вечерело, и в небольшой светлице по стеклам окон струились желтые ручейки заката. Матвей опустил на стол керосиновую лампу, зажег фитиль, укрепил надтреснутое стекло, потом придвинул к столу табуретки. Неслышно появилась пожилая хозяйка, тихо поздоровалась, зазвенела у печки посудой, поставила на стол три большие чашки и наполнила их из большого глиняного кувшина молоком.

Ко-Ко застеснялся, забормотал невнятно:

– Тетенька, спасибо… мы не ради того, чтобы… ну, как вам сказать…

Матвей придвинул ему чашку:

– А сказывать ничего не надо. У нас в доме солдатский порядок: гостя сначала покормят, потом послушают.

Женщина грустно запричитала:

– Дети-деточки… Где же ваши папы-мамы?.. Сколько народа лютая война выкосила! Вы же приютские, слышали мы про вас.

Бывший гвардеец Матвей резко поднял руку:

– Ладно, хозяйка, фронт уж далеко. Снова солнышко над Привальным светится и хлеба шумят. Вижу, дело у ребят имеется: давай-ка послушаем.

Медленно, с наслаждением допив молоко, гости разом но знаку Емельки встали, чинно поклонились хозяйке и хозяину. Эта обходительность старшим понравилась, и они тоже поклонились в ответ.

– Извините, чем богаты, тем и рады,– молвила хозяйка.

Добрая Анка пообещала:

– Если, тетенька, мы все-таки выследим лисицу и словим, у вас на зиму будет хороший воротник.

Емелька усмехнулся, а хозяин сочувственно кивнул:

– Вот за это спасибо. И до чего же он кстати моей Ефросинье, лисий воротник! Что ж, теперь самая малость осталась: во-первых, купить отрез на пальто, во-вторых, выследить и словить лисицу. А пока она, рыжая, охотой занимается, давайте выкладывайте, зачем пришли.

И опять Анка затараторила:

– Мы камень собирались искать, а какой – не знаем…

– Цыц,– одернул ее Костик.– Рассказывай ты, Старшой.

Емелька запнулся было, не зная, с чего начать, но тут же махнул рукой и попросил:

– Нам взглянуть бы на камушек, на тот, каким вы стекла режете. Правда, что он по названию – алмаз?

Матвей переглянулся с хозяйкой:

– Только и всего?

– Нам это, дяденька гвардеец, до зарезу! – подхватила Анка.– Глянем – и сразу же уйдем.

– Зачем же спешить? – весело удивился хозяин.– Смотрите хоть до утра – не сотрется.

Он пошарил в кармане пиджака, висевшего на гвоздике у двери, и положил на стол продолговатую деревяшку с металлическим наконечником. На том наконечнике, сделанном в виде лодочки, золотисто поблескивало зернышко проса. Матвей осторожно прикоснулся пальцем к зернышку:

– Видите?.. А как сияет!.. Это и есть алмаз.

Анка не скрыла огорчения:

– Какой же это камень? Песчинка… Ну, был бы хоть с горошину.

Хозяин почему-то развеселился:

– С горошину? Ну, дите ты наивное! Да в обмен за такую «горошину» можно было бы хороший дом получить. Что, не веришь? Я и сам поначалу не верил, но люди растолковали.

– Дядя гвардеец,– робко заметил Костик,– сами понимаете, горошина и дом…

Матвей присел к столу, взял деревяшку и, приблизив ее к стеклу лампы, рассматривал яркую огнистую просинку.

– Слушай-ка, мальчонка, не сказку – быль. Дедушка мой, по имени Гаврила, служил под Волчеяровкой у помещика на конюшне. И как-то случилось, что помещичий кучер заболел, а хозяину захотелось поехать в соседнее село на ярмарку. Вот и приказал он деду Гавриле запрячь в коляску своего наилучшего орловского рысака. Ладно, запряг, приехали, а тот рысак – вороной красавец на загляденье – сразу половину ярмарки вокруг себя собрал. Только и слышно было: «Ай да лошадка! И что за прелесть! Да такому иноходцу и цены-то нет!»

От стекла керосиновой лампы, наполненного светом, карие глаза Матвея весело золотились, и ярко мерцала на металлической лодочке жаркая просинка, и было отчетливо слышно, как, будто повторяя биение сердец, осторожно постукивали на стене простенькие ходики.

– Да, знатоки говорили,– задумчиво повторил Матвей, разглядывая огнистое зернышко,– что такому коню нет цены. А помещик был с норовом: горд, надменен, хвастлив. Вот и полагал, наверное, что, если уж люди хвалили коня, значит, и хозяина хвалили. Приосаниваясь, поглаживая пышные усы, он с похвалами снисходительно соглашался: «Верно, чумазые, нету моей лошадке цены!» И вот, надо же. протолкался сквозь толпу к лакированной коляске молодой чубатый богатырь-цыган с золотой серьгою в мочке уха. Протолкался, встал перед помещиком, руки сложил на груди и смело спрашивает: «Если продается иноходец – я куплю». Помещик даже ахнул: что за дерзость? А толпа притихла и отступила от смельчака. «Где же твои капиталы, голодранец? – усмехается помещик.– Где твой сундук с деньгами?» А цыган нисколько не робеет, подымает руку и говорит: «Тут у меня в кулаке больше, чем у другого богача в сундуке. Вот золотое кольцо с алмазом, его еще бриллиантом называют,– где ты подобное видывал?» И толстосум-помещик, жадный, как все толстосумы, осторожно берет с ладони цыгана кольцо, смотрит на камень – а с того камня словно бы искры сыплются, смотрит – и взгляда не может отвести. «Где взял?»-спрашивает. А цыган спокойно отвечает: «Наследственный». Но помещик не верит: «И есть документ?» Смельчак лишь плечами пожимает: а как же, мол, документ имеется. «Ладно,– соглашается помещик,– по рукам.– И кивает деду: – Распрягай, Гаврила, Вороного, он продан». В толпе кто-то громко засмеялся, а кто-то другой вроде бы заплакал, а еще кто-то третий крикнул: «Вот оно, чудо!..» Поистине, чудеса!.. Однако цыган взял из руки помещика то кольцо и сказал твердо: «Распрягать Вороного не позволю. Беру с коляской и сбруей. Иначе сделка ломается. Ну, считаю до трех…» Помещик засуетился и спрыгнул с коляски: «Отдай, Гаврила, басурману и кнут. Пускай, ненасытный, тешится. Эх, была у меня лошадка…»

Матвей отложил деревяшку и обвел взглядом своих притихших гостей:

– Вот вам, дружки, и «горошина». Вот он каков, алмаз! Может, вы подумаете, что помещик сглупил, ошибся, промахнулся? Ничего подобного! Шла молва, что за тот камень он паровую мельницу купил. А цена ей, говорили, больше десяти тысяч.

Гости подержали поочередно в руках нехитрый инструмент стекольщика, попробовали на ощупь золотистое зернышко. Емельке почему-то взгрустнулось. Анка приумолкла, а Ко-Ко первым оказался на крылечке. Он тихонько шепнул Старшому:

– Сказка или быль?

– Похоже на сказку,– пожал плечами Емелька.– Но если где-то и спрятан такой дорогой камень, Михей Степаныч найдет его определенно. У него ведь помощница: наука!

Уже прощаясь на крыльце, гвардеец Матвей сказал Емельке:

– Что знаю – то знаю, а другие знают поболее моего. Разыскали бы вы, ребятки, «речного деда» – Макарыча. Наверное, слышали о нем? На Донце его так и называют – «речной дед». Беспокойный человек, до всего ему дело: целебные травы собирает, цветочки, корешки. Прошлым летом все в реке бултыхался, жирный ил доставал: вынырнет из реки, весь черный, как сапог, и давай доказывать, что, мол, великое богатство найдено – верное средство от ревматизма. Но главное у него – рыбалка. Только не простая рыбалка – что ему красноперы да караси! – он ка-кую-то старую-престарую щуку в озерах выслеживает.

– Вы думаете, он знает и про алмазы? – спросил Емелька.

– Наверняка,– сказал гвардеец.– Митрофан Макарыч – мудрейший человек.

– А где же его найти? – поинтересовался Костя.

– Поспрашивайте за железной дорогой,– посоветовал Матвей.– Там над рекой есть бревенчатый домик – его жилье. Если на двери замок, значит, хозяин на рыбалке. Там он, случается, и ночует: травы собирает, варит уху. Прохожего непременно угостит, да еще и уловом поделится. В общем, добрый старикан!

6
Домик у реки. Тит Смехач. Анка разговаривает с… немым. Отважный пловец.

Если идешь правым берегом Северского Донца от городка Пролетарска до станции Лисичанск, то на взгорке, против железнодорожного вокзала, непременно остановишься или замедлить в удивлении шаги: спокойное течение реки вдруг срывается на подводном перекате гремящими бурунами, кружит воронками, взбивает пену, мечется меж перекошенными черными сваями, вбитыми в каменистое дно неизвестно кем и когда.

Говорят, что еще в прошлом веке здесь была плотина и река вращала могучие колеса водяной мельницы. Но как-то в паводок (а весенние паводки на Донце в иной год случаются обильные) ту плотину и мельницу расшвыряло по берегам до самого Дона, а восстанавливать ее никто не решался. Так и остались ненужным частоколом на перекате замшелые сваи, и в летнюю пору только самые лучшие пловцы пускались ради лихого риска в те бурлящие водовороты.

Под взгорком, на мыске, в считанных шагах от уреза воды, темнел старинный бревенчатый домик. Неподалеку от него, под откосом, горбилась маленькая времянка под замшелой тесовой крышей. Времянка была очень ветхой на вид, стропила ее выпирали наружу, как ребра у старого коня. Тем не менее даже грозные паводки не снесли ее, не опрокинули, она словно бы навечно вросла в землю. Весною не раз случалось, что шалая вода захлестывала времянку до крыши, а домик – до окон; льдины стучались в двери и ставни, ветер гудел в крыше, будто в парусах, и с берега казалось, что и домик, и времянка вот-вот снимутся с насиженных мест и, подобно баркасу со шлюпкой, двинутся вниз но течению. Но наводок спадал, река успокаивалась в своих извечных, обставленных тополями и вербами берегах, терпеливый хозяин возвращался в домик, отмывал полы, белил стены, вставлял стекла, и вечерами в окнах домика приветливо вспыхивал свет.

В том скромном жилище у реки и обитал дедушка Митрофан. Тройка едва разыскала его, так как фамилии деда никто не знал, а кличек у него было с полдюжины, и на каждую он охотно откликался. Одни звали его «веселым дедом», другие – «речным», третьи – «щуколовом», а были и такие, что дразнили «колдуном».

Когда в полдень тройка явилась к бревенчатому домику, там, на самом берегу, ее внимание привлек пожилой человек в трусиках, весь размалеванный кругами, полосками, пятнами; он сидел на бревне у самой воды, макал пальцы в густой черный ил и ставил точки, тире, запятые на лбу, на скулах, на щеках, на шее. При этом он заглядывал в зеркальце, видимо, довольный своим занятным обликом.

Анка засмеялась и захлопала в ладоши:

– Вот бы позвать фотографа!

Емелька слегка придержал ее за плечо:

– Осторожно… Ты знаешь, кто это?

Анка беспечно улыбнулась:

– Как же не знать? Это немой Тит: он всегда смеется, потому и прозвали его Смехачом.

Пожилой мужчина, не обращая внимания на гостей, продолжал заниматься своей физиономией: густо умащивал черным илом широкий мясистый нос.

Анка приблизилась к нему:

– Вы, дядя Тит, наверное, в гости собираетесь? Вон как разукрасились… Картинка!

Смехач медленно повернулся к ней и показал язык; потом всплеснул руками и хрипло захохотал.

– Что ни говорите,– заметил Ко-Ко,– а встретишься с ним где-нибудь на лесной тропинке – не обрадуешься.

Емелька задумался:

– И что его сюда занесло, несчастного?

Анка сказала рассудительно:

– Война…

Ко-Ко согласно кивнул:

– Много бед война натворила. Вот, пожалуйста, объявился человек: ни родных, ни знакомых. Даже фамилии своей не знает, на все расспросы один ответ: ти-ти-ти… Потому Титом и прозвали. А добрые люди все же нашлись: в баню сводили, накормили, кое-как приодели, к докторам повели. Те прослушали его, прощупали – безнадежный. Кому и как он расскажет, где под бомбежку угодил?..

Емелька задумчиво смотрел на реку.

– Похоже, в этом домишке он и обитает, значит, у дедушки Митрофана?

– Я вижу, на двери замок,– вздохнула Анка,– видимо, дедушки нет дома. Где же его искать? Тит, наверное, знает, с ним нужно поговорить.

Емелька усмехнулся:

– Ну-ну, побеседуй, а мы с Костей послушаем.

Анка присела на бревно рядом с Титом. Он испуганно отодвинулся на край бревна, разрисованная физиономия с черной кочкой вместо носа скривилась, а зубы оскалились. Тит глубоко вдохнул воздух, собираясь захохотать, но Анка обогнала его – захохотала первая, да так громко, искренне, заразительно, что он растерялся: смотрел на хохочущую девочку, широко раскрыв глаза, и в них проскальзывало какое-то подобие мысли.

Тотчас становясь серьезной, даже строгой, Анка спросила:

– Гражданин Замазура… Где находится дедушка Митрофан?! Наверное, ловит рыбу? А где?..

И рука Тита вскинулась, указывая на заречные тополя:

– Там…

Он будто ожегся о какой-то невидимый предмет и быстро, судорожно убрал руку, уныло затянул:

– Ти-ти-ти…

Анка ударила кулачком но ладошке:

– Довольно вам «тикать», гражданин Замазура. Вы сказали – «там». Значит, слышите и умеете говорить!

Емелька не выдержал, запрыгал по отмели:

– Вот это фокус! Ай да Анка!..

А Костя Котиков, почему-то опасаясь за подружку, схватил ее за руку, увлекая за собой.

– Я тоже слышал, Анка! Он сказал «там»!..

Растопырив руки; Тит Смехач медленно поднялся с бревна, черный, нескладный, длиннорукий, притопнул огромными ступнями по мокрому песку, вскинул голову и залился пронзительной нотой:

– Ти-ти-ти-ти… там-м!

А затем взмахнул руками и плюхнулся в реку. Его подхватило быстрое течение, закружило, понесло меж свай. Провожая взглядом необычного купальщика, Емелька не скрывал восхищения:

– Какой пловец!

– Пловец-то хваткий, а кто он?..– озадаченно протянул Костя.

– Я так считаю,– сказала Анка,– что он и слышит, и умеет говорить.

Емелька уставился на реку, сдвинув брови, наморщил лоб и нервно покусывал губы. Костя слегка толкнул его под локоть:

– Ты чего? Вроде как деревянный стал…

Емелька наклонил голову и сказал тихо:

– Кудряшка, пожалуй, права: кто он?..

7
Занятный рыболов. История с Карасем. Странная фамилия. Поединок на озере. Ошибка рыболова. Вторая надпись. Тяжелый трофей.

Анка первая заметила «речного деда» – Митрофана. Вернее, сначала она заметила в дальнем углу озера, меж камышей, голубоватый зонтик, а потом и рыболова. Следуя гуськом, шаг в шаг, приятели приблизились к нему с тыла.

Шум и хруст камыша нисколько не потревожили рыболова. Старичок в соломенной шляпчонке, в очках с металлической оправой, в пиджаке и подсобранных до колен брюках, прикрываясь от солнца выцветшим зонтиком, сосредоточенно удил рыбу. На его морщинистом лице с длинной я жидкой бородкой нетрудно было прочесть чувства, хорошо знакомые рыболовам: великое терпение и безнадежность. Он, по-видимому, был очень рассеян: совершенно не обращал внимания на цветные поплавки, которые плясали на мелкой ряби озера, как бубенцы на шее скакуна. Тот, кому доводилось хотя бы раз в жизни держать в руке удочку, следить за чутким вздрагиванием поплавка, испытывать замирание сердца при упругом и резком натяжении лесы, удивился бы полному бесстрастию этого рыболова. Ребята даже возмутились и закричали наперебой:

– Да тяните же, дедушка, ведь клюет!

– Это же безобразие, рыба вот-вот сорвется!

– Одна уже сорвалась… Ах, жаль!..

Рыболов медленно, нехотя обернулся, поправил на носу очки:

– Советую, молодые люди, успокоиться: мелкая рыбешка меня не интересует.

Он насмешливо взглянул на Емельку, потом поочередно на Костю и на Анку, словно давая понять, что выражение «мелкая рыбешка» могло относиться не только к обитателям озера.

Костик спросил обиженно:

– Наверное, вы надеетесь вытащить из этой лужи сома?

Рыболов отмахнулся зонтиком, как от назойливого овода:

– Между прочим, при ужении рыбу не следует тащить – ее нужно подсекать. Если вы, молодые люди, хоть какой-то опыт имеете в этом деле, то должны видеть, что в данном случае клюет мелкий карасишко, ради которого я и пальцем не пошевелю.

Он встал и оказался узким в стане и длинным, как жердь. Из-под соломенной шляпчонки блеклые серые глаза смотрели ласково.

– Между прочим,– произнес он мягко и весело,– как-то на этом самом месте из-за карася, из-за этой мел-кой рыбешки мне довелось пережить большой скандал.

– А вы расскажите нам, дедушка,– застенчиво попросила Анка.

Он взглянул на девочку поверх очков:

– Но разве я молчу? Я это и делаю – рассказываю. Представьте, вон там, на проселочной дороге, остановилась легковая машина. Из нее выбрался некий солидный гражданин, постоял, посмотрел и заявляет: «Вы не умеете ловить рыбу». Ну, а я ему в ответ: «Это какую же рыбу? Карася? Но карась для меня – ерундистика, точнее, ноль без палочки». А он вдруг обиделся, раскричался: «Откуда вам известна моя фамилия? Почему я для вас ноль без палочки?!» Надо же случиться такому совпадению: его фамилия оказалась – Карась! – Дедушка Митрофан покачал головой, сдвинул на затылок шляпчонку, подмигнул и усмехнулся: – Вот те и встреча: карась в озере – Карась на берегу. Да еще в автомобиле!

Ребята приблизились к рыболову смелее: веселый и общительный, он располагал к себе.

– И что же тот Карась? – спросила Анка.– Отвязался?

Дед Митрофан вздохнул, поправил на носу очки и сложил зонтик.

– Пришлось ему объяснить, что многие наши фамилии -как бы вынырнули из подводного царства: Ершовы, Щукины, Пескаревы, Сомовы, Красноперовы, Лягушкины, Раковы… Я даже знал одного оперного певца по фамилии Белуга и продавца по фамилии Вьюн… Впрочем,– сказал я Карасю,– чтобы вы не обижались, назову вам и свою фамилию. Меня величают Митрофаном Макарычем Шашлыком.

– И что же Карась… ушел?

Дед махнул рукой:

– Когда я назвал ему свою фамилию, он глянул на меня внимательно, постучал себя пальцем по лбу, захохотал и зашагал прочь. Потом оглянулся и опять захохотал. Так с хохотом и удалился.

Емелька заметил смущенно:

– Тот Карась, видно, не поверил, что вы… Шашлык?

Митрофан задумался и заговорил серьезно:

– Сколько у меня было хлопот с фамилией! Тут, если желаете, следует разобраться: мы, Шашлыки, происходим по прямой линии от Елизария Шашлыка, а тот, опять-таки по прямой линии, от Амвросия Шашлыка…

Костя, сдержав усмешку, спросил:

– Значит, все время… прямая линия?

Митрофан Макарыч не заметил, что наступил на одну из своих удочек, и та хрустнула под его ногой.

– Есть основания полагать, что мой прадед Елизарий Шашлык был фактически не Шашлыком, а Башлыком.

– А чем прославился тот Елизарий? – осведомился Емелька.

Рыболов пожевал впалыми губами и произнес уверенно:

– О, это был силач!.. Семейное предание так о нем и гласит. Но еще более интересными людьми были его братья – Игнатий и Порфирий…

«Речной дед» не успел досказать, чем именно отличались его предки: самая толстая из удочек резко дрогнула и погрузилась концом в воду. Торопясь подхватить ее, Митрофан Макарыч поскользнулся и, падая, тоже погрузился в тину до локтей. Он тотчас же довольно ловко поднялся и стал попускать лесу. В смутной глубине озера медленно шевельнулось темное тело.

– Неужели… она?! – прошептал Митрофан Макарыч, бесстрашно опускаясь в воду по пояс.– Вот тянет, каналья, вот ведет!

Сильная рыбина упрямо тянула лесу, а тройка будто онемела от изумления. Ведь кто же по окрестным селам не знал, что в этих обмелевших, заиленных водоемах крупная рыба не водилась, и вот оно, опровержение: удачливый рыболов подсек настоящего подводного зверя! И с каким умением, сноровкой, упорством вел он свою неслыханную добычу, как изматывал ее силы, искусно подводя к берегу.

– Знаем твои повадочки… знаем, красавица! – приговаривал он то ласково и насмешливо, то злорадно.– Вот, опять потянула… Так, а теперь ты пойдешь искать глубину… Нет, милая, не хитри! Я, может, все книжки, какие про тебя написаны, перечитал, и все твои ухватки знаю. Экая же могучая, красуля! Сейчас я тебя, хитрованка, оглушу…

Порой ребятам чудилось, что добыча сорвала крючок и ускользает, и они метались по зарослям камыша, не зная, как помочь рыболову, но тот, взрывая и взбалтывая зеленые лохмотья тины, снова пересиливал в борьбе.

– Нет, голубушка, не уйдешь! – хрипел он радостно и зло, погружаясь с головой в зеленую гущу тины.

Очки еще держались на его носу, поблескивая гневными огоньками, а шляпа, слетев с головы, тихо покачивалась на зыби. Два или три раза широкая замшелая спина показывалась над поверхностью озера, и уже было понятно, что схватка приближалась к счастливому концу.

Неожиданным обманным движением и вслед за тем резким броском Митрофану Макарычу удалось оттеснить противника на мелководье. Знаток своего дела, он и в азарте борьбы, конечно, помнил о страшных зубах старой хищницы омутов – щуки. Все же, не колеблясь, бросился на добычу и сковал ее тем сложным приемом, который цирковые борцы называют «двойным нельсоном»… Правда, он сразу же оказался под водой, утеряв на этот раз и очки, но ловко вывернулся и с победным возгласом выбросил добычу на берег. Она тяжело грохнулась о мокрый утрамбованный песок и больше не шевелилась.

Ребята бросились к огромной туше, покрытой плотной и жесткой шкурой мха. Митрофан Макарыч сиял… Борода его стала от клочьев тины зеленой и свисала до пояса. Гирлянды водорослей оплетали плечи, руки, поясницу. На лбу сверкала странная черная кокарда, которая, впрочем, оказалась пиявкой. Он был красив, когда выбрался на берег, встряхнулся и выпрямился во весь рост.

– Фу!-тяжело выдохнул он, жадно набирая в легкие воздух.– Много видывал на свете, но с таким чудовищем встречаюсь в первый раз. Она, понимаете ли, норовила сцапать меня за ногу. Вон как поцарапала ступню… Зубы-то у нее – что стальные зубила.

Пока Емелька с Костей помогали рыболову освобождаться от водорослей и тины, Анка присела на корточки и с интересом разглядывала диковинную добычу.

– Да разве это зубы? – вскрикнула она изумленно.– Это же настоящие железнодорожные костыли!

– Именно костыли! – подхватил рыболов, опираясь о плечо Емельки и ощупывая исцарапанную ступню.– Настоящие железнодорожные костыли! Если бы она их вонзила! Но я-то знаю норов хищницы, вовремя увернулся. А теперь смотрите, нет ли на ней кольца? Такие старые щуки бывают окольцованы.

Он наклонился и осторожно провел ладонью по замшелой спине своего трофея. Рука его прикоснулась к ржавому железнодорожному костылю. Это была старая шпала, покрытая илом и мхом.

– Странно…– прошептал Митрофан Макарыч и с досадой отбросил в сторону клок своей зеленой бороды.– А, вот оно что: эта паршивая шпала находилась в полу погруженном состоянии и плавала наподобие подводной лодки. В таком случае даже самый опытный рыболов не застрахован от ошибки.

Он опустился на шпалу и стал поглаживать свою костистую ступню. Емелька внимательно рассматривал зонтик. Анка силилась оторвать от шпалы ракушку. Костя смотрел на белые пушистые облака. Им было не до смеха: они и сами не меньше, чем лихой рыболов, пережили захватывающий поединок.

– И что, скажите мне, за диво дивное? – бормотал Митрофан, не скрывая своего разочарования.– До железной дороги два километра – и вдруг шпала. Кто и зачем приволок сюда это бревно?

– А знаете что? – вскакивая с песка, решительно предложил Костя.– Давайте его утопим.

Митрофан Макарыч в раздумье погладил бороду, и она стала короче – в руке у него оказался еще один внушительный клок зеленой тины.

– Но… разве трофеями разбрасываются? – спросил он с укором.– И разве мы получили ответ на вопрос: кому и зачем понадобилось привезти сюда или принести на плечах эту шпалу? Ради того лишь, чтобы бросить в озеро?

– Люблю разгадывать загадки,– сказал Емелька.– Верно, кому такое понадобилось?

Митрофан Макарыч снял мокрый пиджак и разложил на траве для просушки.

– Вот что, главный,– сказал он Пугачу.

Емеля сразу же поправил:

– Я не главный – Старшой.

– Предлагаю, Старшой, исследовать находку. Давайте рассмотрим ее внимательно. Итак, что мы видим? С первого взгляда можно заметить, что шпала долгое время была до половины зарыта в землю. Именно эта половина подпорчена гнилью. Быть может, когда-то служила дорожным указателем? Однако, что за дорога… через озеро? Впрочем, возможно, на ней был предупредительный знак: дорога идет в объезд озера. Попробуем найти этот знак. Для начала отмоем, очистим щуку… то есть шпалу, от ила и мха.

Емелька деловито приступил к работе: нарвал пучок луговой травы и принялся скрести и обмывать шпалу.

– Минутку, ребята, я вижу на шпале, вроде бы цифру! Убери руку, Старшой… Так и есть: пять тысяч. И вот еще, смотрите, заметны буквы «С» и «К»… «А» и «3»…

Он, наклонясь, долго рассматривал смутную надпись, выжженную когда-то раскаленным железом. Потом протер глаза, вскинул руки и так затопал ногами, что из туфель брызнула мутная вода.

– Ай да находка! Ай да вещь!

Костя смотрел на деда испуганно.

– Ладно,– смутился Митрофан Макарыч, тяжело переводя дыхание.– Был бы я помоложе, гопака отплясал бы. А вы, молодцы, ничего не поняли? Ничего?

– Не-а,– ответила за всех Анка.– А что нужно понять?

Он сделал движение руками, подзывая ребят поближе:

– Я знаю одного человека… Ученый, бывалый человек, между прочим. Так он за один этот знак, что на шпале, в огонь и в воду готов броситься.

Анка презрительно пискнула:

– Он что же, тот бывалый… сумасшедший?

Старый рыболов рассердился:

– Никакой не сумасшедший! Говорю вам: бывалый и ученый. Он камешки собирает и адреса их записывает, а еще все время ищет вот такие знаки, насечки, приметы.

Старшой, словно опасаясь, как бы не услышали посторонние, осторожно приблизился к Макарычу, спросил шепотом:

– Значит, у того бывалого… тайна?

Макарыч торжественно поднял палец:

– Научная.

Анка сказала спокойно:

– Мы тоже, деда, знаем того человека.

Старый рыболов обернулся к ней, вытянул жилистую шею:

– Ну выдумщица!

– У него,– продолжала Анка, отряхивая руки от песка,– за плечами котомочка, в руках палка с молоточком. Да, он собирает камушки, а ночует где придется. Его зовут дядя Михей. А главный камень, какой он разыскивает называется алмаз. Тот камень черный, и у него внутри – огонь.

Митрофан Макарыч даже попятился от Анки, не заметив, что наступил на свой мокрый пиджак.

– Ну чудеса! Ты знаешь Михея Степаныча?! Вот уж не ожидал…