Текст книги "Легенда о черном алмазе"

Автор книги: Петр Северов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 21 страниц)

29
Анонимка. Преображение Емельки. Лихой Данила Гром. Фотоателье под охраной. Слово о наступлении. Номер тридцать семь.

Василий Иванович Бочка много слышал о черных делах гестаповца по кличке Бешеный Ганс. Однако встречаться с тем прохвостом ему не доводилось, даже фотографий «грозы района» Бочка никогда не видел. Люди, которые томились в местной тюрьме гестапо и которым чудом удалось вырваться на свободу, рассказывали, что Ганс Бруфт не расставался с плетью из воловьих жил с острыми проволочными шинами, и многие узники той тюрьмы после вызова к Бешеному Гансу были мечены жестокими шрамами.

В Донбассе, как известно, фашистские оккупанты чувствовали себя неуютно и потому карали всех без разбору. Шахтеры – народ отважный и упорный, оказалось, их не так-то просто сломить. Гестаповцы, тайные шпики, предатели-полицаи бесследно исчезали в глухих и почти обезлюдевших поселках. Тот же Бешеный Ганс дважды спасался бегством от народных мстителей. Не менее дюжины его прислужников-полицаев партизаны зарыли в оврагах и лесах меж Пролетарском, Лисичанском и Кременной. И ничего неожиданного не было в том, что пришел час, когда взяли «на мушку» на окраине Волчеяровки и Бешеного Ганса.

Можно понять Василия Ивановича, почему он не испытывал к фашистскому подонку ни малейшего интереса. Был Бешеный Ганс – не стало мерзавца, и что о нем вспоминать?

Но случилось неожиданное: пока лейтенант находился у Старой криницы, кто-то подбросил ему письмецо. Возвратись в свой временный кабинет в амбаре, Василий

Иванович заметил под дверью аккуратный бумажный треугольник. Поднял, прочел – ив глазах у него зарябило. «Неужели?..– прошептал он.– Неужели правда?..»

Письмо было кратким, в две строки: буквы, похожие на странных жучков, расползались в разные стороны. Начиналось оно с молитвы, а далее следовало: «Оглянись, начальник! По улицам нашего города бродит Бешеный Ганс».

Василий Иванович тяжело опустился на стул и принялся изучать письмо. Почему оно начиналось с молитвы? Может быть, его писал человек верующий? Почему этот человек пожелал остаться неизвестным? Не уверен, что сообщает правду? Как же он мог написать такое, если в трех километрах отсюда, в поселке шахты Мельникова, живет и здравствует отличный снайпер Данила Гром, который и отправил Бешеного Ганса в тартарары без пересадки?..

Василий Иванович снял трубку телефона. С минуту она похрипела, потом покашляла, и наконец нежный девичий голосок спросил:

– Кого вам, Василий Иванович?..

– Парторга шахты Мельникова Дубчака,– попросил Бочка.– Обязательно разыщите. Что, он на проводе? Прекрасно! Послушай-ка, Лукич: мне нужен Данила Гром. Дело срочное и важное. Пошли за ним, пожалуйста, пусть приедет ко мне.

Едва он положил трубку, как на пороге встал вымытый, подтянутый, причесанный Емелька.

Лейтенант кивнул ему и улыбнулся:

– Так держать Емеля! Больше внимания внешности. Не забывай, теперь ты мой помощник, представитель власти, значит, во всех отношениях должен быть образцом. Вот взгляни-ка на это письмо: интересуюсь, что ты, помощник, скажешь?..

От него не укрылось, как листок в руках Емельки затрепетал, а лицо мальчугана побледнело.

– Что я скажу? – тихо переспросил Емелька.– Скажу, что это неправда. Бешеного Ганса наши зарыли под Волчеяровкой. Снайпер Данила Гром, спасибо ему, бил без промаха. Значит, кто-то распускает злой слух…

Василий Иванович внимательно слушал и согласно кивал, а потом неожиданно спросил :

– Но вдруг это… правда?

– Попробуем проверить,– сказал Емелька, присаживаясь на свободный табурет.– Я должен вам доложить…

– Э, братец,– прервал его начальник,– если уж докладываешь, то встань как положено, руки по швам, голову повыше, плечи пошире, и каждое слово – четко.

Емелька вскочил с табурета, но заговорил все же горячо, сбиваясь:

– Про фотографию Петрунькевича… Дедушка Митрофан рассказывал, что фашисты вывешивали там, на витрине, свои морды. Бешеный Ганс тоже там красовался… Наша Кудряшка услышала про это и тут же спохватилась: а что, если в подсобке у Гаврилы Петровича уцелели – пусть рваные, мятые, запыленные – фотографии фашистов и полицаев? Отдельные куски можно склеить и переснять…

Василий Иванович даже засмеялся и, словно на футбольном матче, проскандировал:

– Мо-лод-цы!..

Емелька совсем осмелел и предложил:

– Я думаю, подсобку нужно охранять.

Бочка недовольно поморщился:

– От кого?..

– А если в городе еще прячутся полицаи? В чем их забота? Уничтожить свои следы. А их следы как раз и могут быть в подсобке.

Лейтенант посмотрел на помощника долгим и внимательным взглядом:

– Ах ты, Емельян Иванович, товарищ Пугачев!.. Однако без шуток: быть может, и действительно ты из потомков Емельяна Пугачева? Башковит, парень! Осмотрителен. Что ж, быть по-твоему. Кликни базарного сторожа Савелия. Пошлем его на эту ночь к подсобке Гаврилы Петровича Петрунькевича. А завтра тщательно осмотрим сарайчик: быть может, и попадется что-то интересное.

Пока Емелька разыскивал ночного сторожа, который, несмотря на ранний час, успел, устроившись на прилавке. вздремнуть, пока Василий Иванович объяснял Савелию, куда он должен идти и что охранять, в переулке гулко загромыхал мотор грузовика. Уже пожилой, но легкий в движениях, Данила Гром пружинисто выпрыгнул из кузова на мостовую, быстро направился к амбару, в кабинет Василия Ивановича.

Емелька невольно залюбовался молодцеватым шахтером: что стать, что могучие плечи, чуб до скулы, да еще и кудрявый. Гром прямо и открыто глянул на Старшого:

– Чей парень?..

– Нашенский,– ответил Василий Иванович.– Мой помощник. Мы с ним в этот вечер одной загадкой маемся. Вот, прочти…– И он подал Даниле анонимку.

Гром почему-то не взял тетрадочную страничку в руки, а прочел, прищурив глаз, издали. Крякнул досадливо, тряхнул чубом:

– Думаю, что брехня.

– А вообще-то, Данила,– в раздумье заметил Василий Иванович,– тут есть о чем поразмыслить.

Гром прищурил глаза, и меж его густых летучих бровей пролегла крутая складка:

– Что же он, тот безобразник, из ямы выбрался? Зарыт был вполне надежно.

Лейтенант оперся локтями о столик, задумался.

– Понимаешь, товарищ Гром, я очень хорошо запомнил второе сентября 1943 года. Войска Третьей гвардейской армии с хода форсировали Северский Донец. Даже не верилось, что они так лихо прорвались через реку. Но к исходу того же дня они продвинулись на запад километров на тридцать, освободили соседние города Пролетарск и Славяно-сербск. Тут самый тупой фашистский солдафон понимал, что дела – швах, что нужно поскорее драпать из Донбасса. Так почему же Бешеный Ганс с жалкой кучкой своих прихлебателей-полицаев пытался удержаться в кирпичном доме на окраине Волчеяровки? Что удерживало здесь подонка? Он не был строевым офицером, не участвовал в боях. Знал только одно: жечь, грабить, убивать. Так неужели же он не понимал, что партизаны следят за каждым его шагом? На что он надеялся? Почему сразу же не сбежал?..

– Говорили, он искал какой-то клад,– пожал плечами Данила.– Поговаривали даже, что нашел, да не успел взять. В общем, причуды психа. Я долго выслеживал его, затаясь в кювете. Когда он появился в проеме окна, я всадил ему пулю прямо в лоб.

Василий Иванович замер в напряжении.

– Интересуюсь, пока партизаны штурмовали тот кирпичный дом, никто из него не выбрался, не бежал?

Данила тяжело вздохнул:

– За всем разве уследишь? Наш наблюдатель заметил, что со двора, который на западной стороне дома, в степь умчалась легковушка, кажись, «оппель». Значит, кто-то из той шайки таки спасся.

– Отлично, Данила. Скажи мне: ты сам видел труп Ганса?..

Гром брезгливо покривился:

– Плевать мне на него, с какой стати я буду его рассматривать?

– Но какие-то документы при нем были?

– Только ночной пропуск. У него понимаешь ли, два имени: Ганс и Оскар. Ну, а фамилию Бруфт тут многие знают. Под приказами красовалась. Что ни строчка – угроза.

– А не помнишь ли, Данила, во что он был обут?

Гром прищелкнул пальцами:

– Как раз вот это помню. Тупорылые такие ботинки, подошва подкованная, в два пальца толщиной. Почему запомнилось? У нас в отряде был молоденький боец Вася Веточкин. И угораздило как-то Васю забраться в бросовый штыб. Та куча штыба оказалась раскаленной, и Вася начисто сжег сапоги, да еще и ноги обварил. Воевал, бедняга, в тряпках. Обмотает ноги тряпками, перетянет шнурками – и пошел на задание. Он-то и попросил меня, чуть не плача: «Товарищ замкомандира, сделайте снисхождение, разрешите мне снять с этого прощелыги ботинки. Ему они уже не нужны, а номер мой, издали вижу – тридцать девять». Ну, я спросил у Василия: дескать, не противно ли? Ведь эти бутсы, похожие на двух черных поросят, такого костолома носили… «Что поделаешь,– вздохнул Вася,– война!» Пришлось разрешить, и Веточкин снял ботинки.

Василий Иванович облегченно улыбнулся:

– Спасибо, дружище, это существенный момент. Однако ты точно помнишь: номер тридцать девять?

– Запомнилось,– подтвердил Данила.– А разве это важно?

– Я имею сведения,– сказал лейтенант,– что Бешеный Ганс носил огромные ботинки, чуть ли не сорок шестой или даже восьмой номер. Кого же вы там зарыли, возле кирпичного дома?

Гром огорченно крякнул, скрипнул зубами:

– Тебе ли, Василий, объяснять? Фашист, да еще матерый, та же ядовитая змея: как ни укрощай ее – будет изворачиваться, ускользать и непременно попытается ужалить. Иной, особенно хитрый, и двойником запасется, переоденется, с помощью хирурга дайке физиономию переделает, а фальшивые документы у него заранее заготовлены. Я этих тварей насмотрелся.

Василий Иванович откинулся от стола, крепко потер виски. Анонимка – измятая тетрадочная страничка – лежала перед ним, и он взял ее, раздельно прочел вслух: «Оглянись, начальник! По улицам нашего города бродит Бешеный Ганс».

30
Трофеи из фотоателье. Почерк тетки Феклы. Петрунькевич принимает задание. По следам Лохмача. Лицом к лицу с врагом.

Ранним утром, едва лишь сентябрьское солнышко начало подниматься из-за крыш, Кудряшка и Костик приволокли в кабинет Василия Ивановича большую старую корзину, плетенную из лозы. Вытирая платочком вспотевшее лицо, Лнка доложила:

– В сарайчике не осталось ни одной бумажки. Мы весь мусор перебрали, в каждую щелку заглянули.

– Отлично, помощники,– похвалил Бочка и заглянул в корзину.– Э, да тут, я вижу, солидная добыча. Нашему фотомастеру Гавриле Петрунькевичу предстоит кропотливая работа.

– А что сторожа поставили – это дельно,– сказал Костик.– Ночью, Савелий говорит, какой-то незнакомец наведывался. Мы с Кудряшкой догадались: тот самый, что хотел у Гаврилы Петровича подсобку снять.

– Что ж, теперь можно и снять,– усмехнулся Василий Иванович.– Как считаешь, Кудряшка, ты узнала бы его, если бы встретила?

– Обязательно,– сказала Анка.– Свинцовые глаза, родинка под левым глазом, брови будто подчерненные… Непременно узнала бы.

Запустив руку в корзину, лейтенант вынул пачку мелко изорванных фотографий, встряхнул обрывки на ладонях:

– Если бы из этого бумажного винегрета Петрунькевич выудил фото Бешеного Ганса! Я, ребята, ей-право, пустился бы в пляс…

Анка спросила:

– А где Емеля? Мы с Костиком видели его издали: он куда то спешил с большой папкой. Кричали ему, только он не расслышал.

– А не расслышал, наверное, потому, что занят большими делами,– пояснил Бочка.– Дела эти – водопроводные: целый район города остался без воды. Вот Емеля и написал заявление в горсовет, а чтобы оно стало коллективным, пошел собирать подписи. Сейчас отправился к набожной гадалке тетке Фекле.

– Тетка Фекла не пустит его и на порог,– заявил Костя.– Терпеть не может мальчишек, ругает безбожниками и сорванцами.

Василий Иванович неожиданно развеселился:

– А расписаться ей все же придется: «Престарелая Фекла Морковкина, 69 лет».– Он взял со стола анонимку и подмигнул Костику: – Заявление пойдет своим путем, и водопровод, будем надеяться, исправят, а между тем мы сверим почерк. Вон какими буквами анонимка написана: не буквы – каракатицы. Посмотрим, не так ли гадалка Фекла и под заявлением распишется? Вы поняли, друзья, что я доверяю вам секрет?

Они ответили разом:

– Поняли.

Анка еще добавила:

– Спасибо!..

Василий Иванович осторожно тронул ногой корзину:

– А теперь загадка: кто мне нужен срочно и безотлагательно?

И опять ребята ответили разом:

– Петрунькевич!

– Верно, друзья. Нужно, чтобы он явился немедленно.

Костик встал, пришлепнул об пол стоптанными сандалиями:

– Задание принял. Бегу…

А пока Василий Иванович с А иной ожидали фотографа Гаврилу Петрунькевича, Емелька спешил. Ему хотелось поскорее выполнить поручение начальника милиции, а люди, в квартиры которых ему довелось стучаться, как будто не верили в то, что он торопится. В первом же ветхом домишке чуть ли не насильно усадили за стол и принялись угощать чаем. Во втором домике процедура гостеприимства повторилась, но теперь угощали кашей из тыквы. Один пожилой хозяин предложил сыграть в шахматы и не хотел верить, будто Емелька не знает, как ходит конь. Все охотно ставили подписи под заявлением, приговаривая с надеждой: «Только бы это помогло…» или: «Эх, поскорее бы!»

Дверь в доме гадалки Феклы долго не открывалась. За окном покачивалась занавеска – это хозяйка осторожно выглядывала на крыльцо, терпеливо ожидая, чтобы незваный гость удалился. Но Емелька снова и снова барабанил в дверь.

Хозяйка в конце концов не выдержала и, громко гундося какую-то молитву, в которой слышались мрачные угрозы, спросила из-за двери:

– Кого ко мне бог послал?

– Не бог, а люди добрые,– сказал Емелька.– Они хотят чуда.

– Какого же? – удивилась хозяйка.

Емелька отвечал без запинки:

– Чтобы в кранах появилась вода.

После этих слов Пугача хозяйка решилась наконец открыть дверь. Емелька увидел довольно рослую и мощную старуху с золотыми серьгами в мочках ушей, с кольцами на пальцах, со вставными золотыми зубами. Когда она говорила, луч солнца прорвался меж туч, осветил ее лицо, и Емельке причудилось, будто во рту у гадалки Феклы вспыхивал огонь.

– И что ты, бесенок, колотишься? – спросила она хмуро, задерживаясь взглядом на папке, которую Емеля держал под рукой.– Так, непутевый, можно и дом развалить.

– Подпишите заявление насчет водопровода,– сказал Емелька.– Двенадцать ваших соседей уже подписали.

Она испуганно вскинула руки.

– Ни-ни-ни!.. Я никаких бумаг не подписываю: все это от нечистого, а я верующая.

– Что ж,– сказал Емелька, делая вид, будто порывается уйти.– У всех будет вода, а у вас не будет.

Хозяйка изменилась в одно мгновение. Залебезила, что-то замурлыкала, даже покривила губы, пытаясь изобразить улыбку.

– А ты, я вижу, хороший мальчуган! Подожди, я дам тебе конфету. Соседи небось и кусочка хлеба пожалели? Ох, люди, великий грех скупости всех обуял. Вот, возьми, с довоенной поры хранила. Ну, какая там у тебя бумага, что я должна писать?

Емелька раскрыл папку. Хозяйка отлично видела без очков и легко прочла две строчки заявления.

– Доброе дело, мальчик. Без воды – аки в пустыне. Значит, писать «престарелая»? Ничего не скажешь: верно.

Может, уже скоро белый свет покину. А кому оставлю этот дом? Родственников – ни души…

– Если вы спрашиваете совета,– сказал Емелька,– могу посоветовать. Сиротам войны оставьте. Вон сколько их скитается по дорогам.

Хозяйка зашипела враз, как погасший примус. Емельке даже почудилось, будто вокруг нее образовался дым.

– Подумать только, он дает советы!.. У самого молоко на губах не обсохло, а он уже важничает. Жаль, что ты по делу, а то взяла бы кочережку да выбила из тебя блажь. Сироты войны! За что им такой подарок! За то, что побираются да воруют?..

Она почти вырвала из рук Емельки листок бумаги, засеменила к столу и, умостясь в просторном кресле, долго выводила чернилами свою подпись.

Странное чувство томило Емельку, пока он находился в том просторном доме: как будто, кроме него и хозяйки, в комнате присутствовал кто-то третий. И не просто присутствовал, а с минуты на минуту мог войти. Очень хотелось Емельке расспросить тетку Феклу про ее квартиранта. Где он? Все еще собирает цветочки да травки или, может быть, отбыл в другие края? Почему он такой злюка? По какой причине грубо и незаслуженно обидел Кудряшку?

Но Емеля ни о чем не спрашивал гадалку, молча ожидал, пока та выведет на бумаге свои каракули. Уходя, он оставил на подоконнике подаренную ею конфету. Когда шел через двор к переулку, не оглядывался: будто чувствовал, что за ним наблюдают. А если бы оглянулся, то увидел бы в крайнем окне физиономию ботаника. Тот слышал каждое слово, произнесенное Емелькой в доме, и теперь подозрительно следил за ним…

Когда Костик, широко шагая рядом с Петрунькевичем, возвратился к начальнику, Анка сидела в уголке на полу, перебирая обрывки фотографий.

– И что за досада,– жаловалась она тихо.– Вот полицай. Это точно. Китель, портупея, но… нет головы. Может ее и не было? А вот и другой отпетый: у этого нет уха, щеки и плеча. Ну зачем Гаврила Петрович так мелко изорвал все эти карточки?

Входя в кабинет, Петрунькевич слышал причитания Кудряшки и сразу же понял, о чем его попросит начальник.

– Действительно, девочка, жаль,– сказал он, осторожно вкладывая пальцы в руку Василия Ивановича, видимо, опасаясь железного пожатия.– Но, представь себе, когда я рвал эти фотографии на мелкие кусочки, у меня было такое чувство, будто я уничтожал предателей.

– Да,– согласился Василий Иванович,– перед нами вся фашистская команда. Вы не смогли бы. Петрович, сложить, переснять, словом, восстановить эти пакостные физиономии?

Петрунькевич кивнул:

– Без капельки удовольствия, но сделаю.

– Задание очень важное, Петрович. Враг не дремлет, в любую щель норовит пролезть. Вон совсем недавно в Сватове на базаре старый небритый мужичок горшками торговал. Прощупали того мужичка – майором СС оказался, радиопередатчик у него обнаружили.

– Ладно,– сказал Петрунькевич, собирая в корзину обрывки фото.– Я в этой швали разберусь.

Едва за Гаврилой Петровичем закрылась дверь, объявился Емелька.

– Задание выполнено, товарищ начальник. Собрано четырнадцать подписей…

Василий Иванович взял сложенный вчетверо листок бумаги, развернул:

– Спасибо, Пугачев!.. Вот он, расчудесный почерк гадалки Феклы! Ясно, анонимку писала она, значит, еще придется побеседовать с «божьим одуванчиком»!

Емелька невольно прыснул смехом:

– Одуванчик? Да та тетка – что хороший штангист! Наверное, физкультурой занимается.

Василий Иванович был доволен, и концы его рыжих усов торчали победно.

– Постарайтесь, друзья, усвоить одну простую истину,– сказал он, опускаясь на табурет, который жалобно пискнул.– Расследование требует терпения. Целый ряд таинственных событий – похищение в лагере ученых у кургана, затем нападение на Михея Степановича, след в болотном иле у реки, человек в старом штреке шахты, эта анонимка, да и еще кое-что – все должно сплестись и затянуться в одном узелке. Ну, понятно, кое-что отпадет, зато кое-что и добавится, а когда картина полностью прояснится, будем действовать быстро и решительно.– Он внимательно глянул на Анку, потом на Костика.– Вы вдвоем направляетесь к чистильщику Сому. Знаете такого? Скажете Сому, что от меня. Чистильщик укажет вам лохматого детину, который придет к часовому мастеру Проше Зайчикову продать какое-то кольцо. Пусть себе продает, ваше дело маленькое: незаметно увязаться за Лохмачом и проследить, куда он пойдет, где обитает. Задача, надеюсь, понятна, молодцы?

Они ответили в один голос:

– Так точно!

– Но, прежде чем идти на задание,– продолжал Василий Иванович все тем же деловым тоном,– настоящий следопыт должен подкрепиться. Кто из вас любит пироги с творогом? Навались!..

Будто заправский фокусник, он слегка наклонился, скрипнул дверцей стола – и перед ними появилась большая эмалированная миска, полная румяных пирожков…

Костя сграбастал сразу четыре пирожка и, заметив сочувственный взгляд Бочки, заверил:

– Не беспокойтесь, лишнего не возьму: я мигом сосчитал – всего их шестнадцать…

Веселый чистильщик обуви Сом выстукивал щетками по пустому ящику. Знакомые кивали ему, здоровались, улыбались. Он бойко сыпал скороговоркой:

– Братцы мои, земляки-донбассовцы, да пристало ли вам в нечищенной обуви расхаживать? Ей-богу, буду насильно останавливать, привязывать за ногу и чистить наилучшим гуталином. Ну-ка, кто добровольно? Ко мне!

Синеглазая кудрявая девчушка приблизилась к труженику щетки и ваксы и весело пропела:

– Здравствуйте, дяденька… привет вам от Иваныча!

Сом почему-то растерялся и уронил щетки:

– Ты?.. Такая малая и уже выполняешь задание?..

Девочка смотрела смело и доверчиво:

– У меня, дяденька, большой интерес.

Сом опять подхватил щетки, стукнул ими по ящику, потом достал из кармана деньги:

– Вон там, на углу, тетка в белом фартуке продает мороженое. Держи рубль и купи у нее порцию. Это тебе как премия – от меня лично. Затем обрати внимание на новый фанерный киоск. Видишь на вывеске часы? Там, за окошком, сидит инвалид Проша Зайчиков. Сейчас к нему должен подойти эдакий нечесаный и немытый тип. Это и будет тот коммерсант, которым интересуется Василий Иванович…

Через какую-то минуту Анка и Костик с аппетитом лакомились мороженым. Затем, выбрав в двух шагах от фанерного киоска площадку, принялись играть в «орла» и «решку». Оба тотчас же распалились, и Сому, который издали наблюдал за ними, подумалось, что ребята забыли, зачем сюда пришли.

Но он ошибался. Анка старательно очищала камешком пятак, когда к фанерному киоску подошел коренастый, упитанный, нечесаный парень. Анка слышала его разговор с часовым мастером.

– Пятьсот – и ни рубля меньше,– сказал тип.– Не отдал бы так дешево, но до зарезу понадобились тугрики.

Зайчиков спросил:

– Тугрики?.. Что это?

– По-монгольски – деньги,– усмехнулся Лохмач.

– Значит, вы и по-монгольски умеете?

– Когда дело касается денег,– сказал Лохмач,– меня на любом языке поймут. Принести и второе колечко?.. Да, кстати, есть еще сережки. Стоящие, с бриллиантами!

Некоторое время мастер колебался, потом кивнул.

– Ладно, приноси. Завтра ровно в десять. Здесь же.

Насвистывая какой-то мотивчик, лохматый неторопливо зашагал вдоль улицы, а Костик и Анка увязались за ним.

Квартал, еще квартал… Тут то ли из подъезда, то ли из-за угла дома навстречу им вышел крепкий, плечистый мужчина в сером костюме, и, было похоже, Лохмач испугался. Может, он не ожидал этой встречи, потому что сначала попятился назад, затем вильнул в сторону. Мужчина взял его повыше локтя, остановил. С минуту они говорили о чем-то, разом оглянулись по сторонам и свернули в переулок.

– Мы пойдем другой дорогой. Вот, видишь, сгоревший дом? Пробежим через двор – и окажемся в том же переулке.

– Место знакомое,– засомневалась Кудряшка.– Помнишь большой кирпичный дом ? В нем проживает гадалка Фекла. Чур, к дому не подходить – заметят.

Костик потупился:

– А задание?

– Мы и так увидим, куда они пойдут. Я уверена, что к тетке Фекле.

Двор густо порос уже увядшими высокими стеблями конского щавля. По ним, скрываясь в зарослях с головой, можно было незаметно добраться до стены, сложенной из песчаника, и, привстав на носках, выглянуть в переулок.

Раздвигая упругие, запыленные стебли, Костик первым приблизился к стене. Анка кралась за ним след в след. Если бы хоть кто-то из них посмотрел вперед, они наверняка заметили бы Лохмача, стоявшего за стеной… Но ребята слишком увлеклись прокладкой пути сквозь черную заросль. Это было так похоже на игру, да еще игру, подогретую опасностью!

А Лохмач увидел их, что-то шепнул напарнику и присел за стеной.

– Как думаешь,– тихо спросил Костик,– они уже прошли?

– Думаю, что прошли,– шепнула в ответ Анка.– Тут, в переулке, три дома: в какой они войдут?

Придерживаясь за шершавые блоки песчаника, Костик приподнялся на носках и выглянул в переулок. Он не удержался, вскрикнул от неожиданности и боли, когда что-то прищемило ему ухо. Резко тряхнул головой, рванулся в сторону, но высвободить ухо из цепких пальцев Лохмача не смог.

– Паршивец!..– прохрипел Лохмач и жарко дохнул на Костика перегаром.– Куда ты крадешься?.. За кем следишь?..

– Отпустите!..– отчаянно завизжал Костик.

– Этот бродяжка уже не первый раз под ноги мне тычется,– сказал попутчик Лохмача.– Его надо бы проучить.

– А разве нельзя играть? – неожиданно спокойно спросил Костя.– Мы каждый день тут играем.

– Я придушу его и оставлю в бурьяне,– сказал Лохмач.– Ух, какой верткий, дьяволенок!

Не вглядываясь в приметы, Костик уже твердо знал: это враг. Возможно, переодетый полицай или какая-нибудь другая фашистская нечисть. И как же это было бы унизительно, если бы он стал просить у гада пощады…

Цепкие пальцы чуточку ослабели, и Костик в отчаянии рванулся в сторону изо всех сил. Ему удалось освободиться, и он отлетел на два-три шага от стены. Бледная, трепещущая Анка подавала ему камень. Он схватил угловатый обломок песчаника и метнул прямо в оскаленную физиономию Лохмача.