Текст книги "Легенда о черном алмазе"

Автор книги: Петр Северов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 21 страниц)

35
Подарок комдива. Третий гость. Снова о щуке. Старая телеграмма. Белое чудище.

Утром Митька сказал Макарычу, что сначала хочет навестить в Привольном однополчанина Луку Семеновича Скрипку, а уж потом будет решать, где именно «спешиться». В шахте он больше не сможет работать – не позволяют тяжелые ранения. Ему и с полком из-за ранений пришлось расстаться – врачи настояли на увольнении из действующей армии. Его провожал весь полк, а командир дивизии подарил за доблесть, проявленную в боях, породистого скакуна.

Митрофан Макарыч с интересом рассматривал эту стройную и чуткую лошадку. Она как будто понимала, о чем говорили Митька с Макарычем, и слушала навострив уши.

– Представь, дед,– рассказывал Ветерок,– когда в тылу противника, в десяти километрах от передовой, я налетел на вражеский патруль и меня прошила автоматная очередь, этот славный конь пронес меня в бессознательном состоянии через линию фронта. Случай удивительный, просто редчайший! Как же я смог бы расстаться с таким конем?.. Командир дивизии генерал Петренко, спасибо ему, все понимал, и вот – подарок.

Митька обещал заехать через недельку. Когда добрый рысак умчал его берегом вдоль реки, Макарыч еще долго стоял на крылечке, не в силах разобраться: то ли это отдаленно стучали копыта, то ли его собственное сердце.

Он привык, зачастую пребывая в одиночестве, рассуждать вслух. Вот и теперь, мысленно продолжая беседу с Митькой, спрашивал его шутя: «А почему бы тебе не поселиться в этом домике? Мы бы его вместе подновили, подкрасили, и стал бы он – как пряник! Тут бы тебе, сынок, и семьей обзавестись… Что может быть лучше этой нашей речки, нашего зеленого раздолья?.. Да и есть ли на свете, Митенька, места красивее?..

Он споткнулся на ровном месте у стола и, отступив на шаг, молча уставился на третьего за такое короткое время гостя.

Пожилой, упитанный, одетый в добротный серый костюм, гость стоял на пороге, держа в руках шляпу, и, улыбаясь, внимательно следил за хозяином. Когда же он вошел и сколько минут находился в доме? Где видел Макарыч это округлое, с жесткими черточками лицо, стальной отлив зрачков, продолговатую родинку под глазом? Он тут же припомнил: ботаник… Да, это ученый-ботаник, постоянно бродивший в окрестностях городка. Где же его корзинка с травами, листьями, цветочками, корешками?..

– Гостю почет – хозяину честь,– сказал Макарыч, указывая на табурет перед столом.– К людям ученым у нас в каждом доме с почтением.

Гость манерно поклонился, и его улыбка стала еще шире.

– На моих бесконечных тропинках, которые я меряю ради науки,– произнес он торжественно, мельком оглядывая комнату,– мне довелось встречать людей, которые хорошо знают вас и высоко ценят. Вот уже сколько времени я собирался нанести вам визит, однако все дела, дела… А недавно мне стало известно, что вы были знакомы с геологом Иннокентием Федотовичем Васильевым, человеком огромного таланта и печальной судьбы. Поскольку я дружил с Васильевым, уважал его за сильный характер и неустанные поиски, поскольку мне предложили написать воспоминания о нем, я с интересом выслушаю все, что вы сможете рассказать об этом замечательном ученом.– Тут он еще раз поклонился, снял шляпу: – Извините незваного гостя и разрешите представиться: моя фамилия Орлов… Николай Павлович Орлов.

Потом широко шагнул к столу, движением ноги придвинул табурет, стал на него коленом.

– Как летит время!..– вздохнул он устало и смежил веки.– Давно ли мы вместе с Федотычем стояли на этом берегу, обсуждая очередной маршрут? Как интересно он рассказывал мне о своих приключениях в дороге, о своих замечательных находках!

«Ну говорун! – подумал Макарыч.– А как нанизывает слова, будто читает написанное. Что-то в нем скрытное, настороженное, и эта сладенькая улыбочка на жестком лице… Но… если он знал Васильева – это интересно».

– Не стану хвалиться,– увлеченно продолжал гость,– но все же замечу: Васильев доверял мне свои научные секреты. Вот и теперь, когда на равнине, за рекой, мне попадаются на пнях, на деревьях вырезанные ножом или выжженные железом буквы, цифры, знаки – я непременно вспоминаю Васильева: это его пометки. Есть среди них и такие, которые он делал при мне…

Макарыч заинтересовался:

– И вы те пометки… читаете?

Гость широко развел руками:

– Еще бы!.. Пять или шесть пометок могу вам расшифровать. Остальные и для меня вроде ребуса. О, Васильев был осмотрителен и осторожен: он оставлял и такие надписи, которые сбивают со следа.

«Вот какой оборот! – подумал Макарыч, настораживаясь.– Сбивают со следа… Значит, имеются какие-то следы? Что они означают и куда ведут? Кто он, человек со слащавой улыбкой и металлическими зрачками глаз?»

– Сбивают со следа? – повторил он вслух.– Мне тоже подобное знакомо. Держишь ее на крючке, каналью, но она срывается, ищи-свищи!.

Гость уставился на Макарыча пристально, не мигая:

– Как это понимать: «Держишь на крючке?»

– А очень просто,– мягко и невозмутимо пояснил хозяин.– Есть у меня крючки, специально для щуки. Леса тоже надежная, сколько лет храню! Впрочем, постойте… Вы ведь человек приезжий и, наверное, не слышали о моих поединках со щукой, о которых тут вся округа знает? Иные даже в лицо мне смеялись: как там твоя щука поживает, чудак-рыбак?

Гостю, видимо, надоело стоять, опершись о табурет коленом, и он сел. Пола его пиджака на мгновение приподнялась, и Макарыч заметил: в разрезе его брючного кармана блеснула рукоятка пистолета. Кому в пору войны не доводилось видеть самое разнообразное оружие – и отечественное, и трофейное? Макарычу тоже довелось, и теперь он был уверен, что не ошибся: незнакомец явился к нему вооруженный.

Эта подробность насторожила хозяина, хотя внешне он не проявил беспокойства. Что-то подобное он переживал давними партизанскими ночами при негаданных встречах с врагом, поэтому знал, как важно в решающие мгновения владеть собой. Что нужно предпринять ему сейчас? Продолжить разговор, чтобы выиграть время? Да. только так – продолжить разговор, не проявив ни озабоченности, ни опасения.

И Макарыч засмеялся, веселый и простодушный:

– Позвольте, гражданин ученый, ввести вас в курс… Лет восемь-десять назад мой прадед по отцовской линии Елизарий выловил в озере за Донцом редкостную щуку-великаншу… В жабрах ее блестело крупное золотое кольцо.

Гость резко повел плечами, гладко выбритое лицо нервно передернулось:

– Мы с вами вели беседу о геологе Иннокентии Васильеве. При чем же здесь какой-то Елизарий?

– А при том,– упрямо продолжал Макарыч, давая самим тоном понять, что он в этом доме хозяин и привык, чтобы его выслушивали.– Да при том, что щука с золотым кольцом Елизария перехитрила: только хлестнула хвостом, да прыг… прыг… и в омут!..

Ботаник устало махнул рукой:

– Оставим в покое и деда, и щуку, я ведь пришел по делу. Итак, геолога звали Иннокентием Федотовичем…

Хозяин резко прервал его:

– А моего предка звали Елизарием. И фамилия у него была правильная: Башлык. В молодости служил на Кавказе, быть может, и фамилия оттуда. Но… не будем углубляться в его биографию. Сообщу вам удивительный факт: великанша щука – не легенда и не выдумка, я видел ее собственными глазами и тащил к берегу вот этими руками, она была размерами с доброго крокодила!

Гость медленно сжал над столом кулаки.

– Мы напрасно теряем время. Позвольте, я введу вас в суть дела. Коллектив специалистов готовит книгу об исследователях Донбасса. В ней будут помещены и мои воспоминания о геологе Васильеве. Я хорошо знал его, но примерно за три месяца перед войной мы расстались. Именно тогда судьба наградила его замечательной находкой: он нашел алмаз… Случай был редчайший, и очень жаль, что он почти забыт. В моих воспоминаниях о Васильеве я хочу рассказать про ту находку.

Макарыч задумался:

– Ну забота!.. У каждого-свое: у вас травушки-муравушки, у меня – свой интерес. А совсем недавно один молодой болван обратился ко мне вежливо, с поклоном: расскажите, дедушка, про щуку… И только я начал рассказывать, как он подмигнул приятелю, постучал себя пальцем по виску и захохотал, невежа.

Гость потянулся и зевнул:

– Теперь, надеюсь, со щукой покончено?

Ясные глаза Макарыча смотрели доверчиво:

– Скажите мне, гражданин Орлов, с вами подобного не случалось? Вот останавливаете вы прохожего, осторожно заводите разговор и между прочим скромно спрашиваете об алмазе. А прохожий вдруг стучит себя пальцем по виску и во всю глотку: гы-гы-гы! Случалось?

Тонкие губы гостя побелели, пониже скул обозначились желваки. Но, видимо, решив, что шутку старика следует принять, как и полагается, он тоже зашелся смехом:

– Да мало ли на свете простофиль? Но смею вас уверить: если бы я вручил прохожему сотню рублей наличными и заговорил об алмазе – он тоже заговорил бы, да еще как охотно! Что ж, старое правило не забыто: не подмажешь – не поедешь.– Гость мотнул головой, будто кого-то бодая, и зашелся смехом пуще прежнего.– Понял… Наконец-то понял! О, вы, щуколов, большой дока! Не беспокойтесь, ваша услуга будет оплачена. Вы расскажете все,

что знаете о Васильеве, о его находках, за что и получите наградные, и не когда-то – сейчас. Значит, по рукам?

Он быстро пересел на угол стола, придерживая рукой оттопыренный брючный карман, и рыжеватые, словно подкрашенные, брови его изломились, а глаза смотрели цепко и вызывающе:

– Лишь несколько вопросов. Повторяю: для дела. Вы служили здесь, па вокзале, телеграфистом в предвоенном году?

– Что было, то было,– кивнул Макарыч.– Есть еще вопросы?

Коротким движением руки гость выдернул из наружного кармана пиджака телеграфный бланк, развернул его над столом:

– Вы отправляли эту телеграмму? О, понимаю, телеграмм было множество, кто их запомнит… Но эту вы должны были запомнить: она особенная. К тому же ее посылал наш с вами друг Иннокентий Федотович Васильев.

Макарыч неторопливо устроил на носу очки, разгладил на столе бланк, прочитал вслух: «Москва Академия наук ученому секретарю Громову тчк Поиск завершился успешно тчк Черный алмаз найден районе Троицко-Славяно-сербска квадрате 343 тчк Карту высылаю ценным пакетом тчк Васильев».

Гость с непонятной поспешностью перехватил бланк, свернул вчетверо, зажал в руке:

– Ну-с… Припомнили?..

– Конечно,– признался Макарыч и, сам того не желая, глянул прямо в глаза Орлову; глянул и вздрогнул: с чего бы во взгляде гостя такая злость? – Да, конечно, телеграмму эту помню… Где же вы откопали ее, старенькую?

Левую щеку Орлова передернул нервный тик, и Макарыч с изумлением заметил, что черная продолговатая родинка под глазом гостя странно перекосилась и вроде бы сползла к скуле.

– Вы так на меня посмотрели…– озадаченно произнес гость и быстро оглянулся на дверь.– Ничего не могло быть проще: телеграмму передал мне ученый секретарь Громов. Узнав, что я отбываю в Донбасс, он попросил меня заняться между делом и находкой Васильева, его так называемым «Черным алмазом». Скажиге-ка… э-э… Митрофан, вы видели у него коллекцию камешков?

Хозяин, казалось, растерялся:

А что в них особенного?..

Старенький стол скрипнул – это гость, сидевший на нем, подался всем корпусом вперед:

И был меж тех камешков… черный? Вроде бы стеклянный?.. Черный,как тушь?..

Макарыч задумался, потер лоб, делая вид, будто силится что-то припомнить. Наконец произнес многозначительно:

– Да будет вам известно, ученый муж, что за этим самым столом, на котором вы непочтительно восседаете, сиживали, и не раз, интереснейшие люди: охотники, грибники, травники, лесники, геологи, а самые занятные из них конечно же, рыболовы. Какие только истории с ними не приключались! Возьмем хотя бы меня…

Пока Макарыч говорил, гость заметно менялся в лице: то вроде бы хотел засмеяться, то досадливо кривился и прикусывал губу. А старик продолжал тем временем:

– Вот вы не желаете слушать про старую плутовку щуку, а между тем, если бы не она, я не встретился бы с Васильевым, не подружился бы. Надеюсь, он рассказал вам, как в сильную грозу, в ливень сорвался с речного обрыва и сломал ногу ? Если бы под тем обрывом не сидел рыболов и не выжидал бы щуку, кто оказал бы первую помощь знаменитому геологу? Ее оказал рыболов. А тем рыболовом был я…

Стол снова заскрипел – гость даже подпрыгнул на столешнице, шумно выражая изумление:

– Какая приятная неожиданность!.. Да, помнится, Иннокентии Федотович рассказывал о том случае… Значит, тем рыболовом были вы?!.

Макарыч сдержанно поклонился:

– Имел честь… И с той поры окончательно поверил, что в жизни случаются чудеса.

Гость хитро прищурил глаз, чуть-чуть показал в усмешке зубы и погрозил Макарычу мизинцем:

– Л, понимаю… Вы приближаетесь к вопросу издали. Находку Иннокентия Васильева, тот черный камень, вы тоже относите к… чудесам?

Глаза хозяина вдруг странно расширились, брови поползли на лоб, очки на носу перекосились, жидкая бороденка тряслась, будто ее трепала резкая струя ветра. Он смотрел мимо гостя на входную дверь, пытался произнести какое-то слово, но оно не складывалось, и старик жадно хватал ртом воздух.

– Что… собственно, случилось? – спросил гость напряженным шепотом, быстро оглянулся – и замер, уцепившись руками за стол.

Из просвета меж брусом лутки и дверью, на высоте примерно метра, высунулось что-то розово-белое, живое, густо покрытое пухом, с круглым ярко-голубым глазом и гибкой, подвижной шеей. Откуда бы ему взяться здесь, у двери тихого жилища, этому чудищу?..

С трудом овладевая собой, Макарыч отважился спросить:

– Кто вы?..

Белое существо не ответило. Оно продолжало продвигаться через просвет между луткой и дверью в комнату. Круглый голубой глаз блестел и светился.

36
Гриша и Триша. Птица в благодарность. Лохмач в объятиях. Бандиты ссорятся и… каются. Хитрый фонарик.

Два сотрудника из областной милиции прибыли к Василию Ивановичу, как он и просил, в девять часов утра. Парни были одеты легко и просто: на одном – фуфайка, кепочка, желтые ботинки; на другом – короткое пальтишко, берет, начищенные сапожки. Внешне как будто ничего приметного, но, если присмотреться, можно было отметить при-знаки армейской выправки и доброй физической силенки. Что показалось Емеле особенно интересным – парни были очень похожи друг на друга, и он даже подумал: наверное, братья. Впрочем, они назвали разные фамилии, а Василий Иванович, взглянув на их документы и пожав каждому руку, предложил дружески:

– Значит, Григорий и Трифон? А давайте запросто: Гриша и Триша. Не удивляйтесь, что у меня тут ребята: это мои помощники, к тому же – очень надежные. Итак, операция состоится в одиннадцать часов, а пока вы можете позавтракать – столовая неподалеку.

Парни от завтрака отказались, сказав, что успели подкрепиться в дороге, и светлолицый, немного застенчивый Триша уточнил:

– Бандит, наверное, вооружен? Брать нужно аккуратненько, без шума?..

– Точно,– подтвердил начальник.– Подонок из полицаев. Значит, прошел у фашистов дрессировку.

Он кивнул Емельке, и тот встал со скамьи:

– Слушаюсь.

– Нужно понаблюдать за домом гадалки Феклы,– сказал Василий Иванович.– Не от нее ли выйдет в город Лохмач?..

Емелька пристукнул каблуками и четко прошагал к двери, которая сама распахнулась перед ним. Удивленный Емеля отступил назад. На пороге объявилась дородная тетенька в цветастом платке, за ней другая, в старой шубейке и шапчонке, а там и третья, с огромным белым гусаком в руках. Три женщины заговорили разом и так заполнили кабинет, что в нем стало тесно.

– Принимай, начальник, выборных…

– Мы от всего народу к тебе, Иваныч!..

– И не вздумай отнекиваться: раз народом сказано – бери!

С трудом удалось Василию Ивановичу установить тишину и выяснить, в чем дело. Три тетушки, видимо, ожидали его отказа и так распалились – не остановить. Та, первая, что дороднее и голосистее двух других, в конце концов поуспокоилась и объяснила, что в поселке прошла веселая сходка, на которой шахтеры решили премировать Василия Ивановича тем самым гусаком, который свалился, недотепа, в шурф. Странное это решение сходки было занесено в протокол. Благодарственная запись гласила: «…за избавление людей от жутких подземных криков, кои порождали разные суеверия».

Два парня из областного центра дружно захохотали. Ребята тоже захихикали, но тут Емелька, вспомнив о задании, шмыгнул из кабинета.

Василий Иванович выпрямился во весь свой рост.

– Уважаемые женщины,– произнес он, заметно волнуясь,:– я, сказать откровенно, тронут до глубины души. Дело, конечно, не в птице… Дело в добрых чувствах моих земляков. Передайте им, уважаемые женщины, что я горжусь их благодарностью и впредь буду верно служить моему трудовому народу.– Он легонько подхватил гуся и протянул его оробевшему Костику: – Маршируй, помощник, вместе с Анкой прямиком к дедушке Митрофану. Вручите ему этот живой подарок и скажите, что днями в его домике быть празднику.

Костя растерялся и вяло обнял гуся, а птица тут же заинтересовалась пуговицей на его рубашке и даже попробовала клювом – вкусно ли?

Анка скомандовала:

– Вперед!..

И трое, включая гуся, исчезли из кабинета. Женщины тоже, исполнив поручение, раскланялись и вышли. Проводив их улыбкой, Василий Иванович сказал:

– В наших милицейских делах заслужить благодарность – не просто. Будем это помнить. Сегодня, товарищи Грифон и Григорий, нам предстоит ее заслужить.

Часовой мастер Проша Зайчиков открывал свою будку ровно в десять. Стоило раздвинуть изнутри широкие дощатые створки, и взорам прохожих являлись часы разных систем: настенные ходики и старинные громоздкие будильники, настольные, похожие на скворечник, и еще одни, похожие на шкаф, с круглым циферблатом, что автомобильная фара. Где он собрал все эти редкости, бедовый Проша Зайчиков, никто не знал, а любопытным отвечал неопределенно:

– Было бы желание – любую коллекцию можно собрать. Главное – желание и соображение.

Веселый сапожник Сом не тотчас узнал лейтенанта: одетый в гражданский костюм, в полупальто, в шляпе и с галстуком, Василий Иванович выглядел важно, как завмаг.

– Что слышно на торговом фронте? – добродушно спросил Сом, приступая к чистке ботинка.– Правда, что прибыл вагон ваксы?

– Обещаю вам половину вагона,– отшутился Бочка.– Но… что это я вижу? У вас на руке золотые часики?

– Боюсь, что краденые,– шепнул Сом, осторожно поглядывая по сторонам.– Недавно тут объявился ухарь-купец: предлагал на выбор часы – ручные и карманные, дамские с браслетиком, мужские с цепочкой. Я его помню, остроносого, был он когда-то рыжим, как самовар, а теперь сделался брюнетом. Но глаза все те же – плутоватые, вроде бы ржавые, их не перекрасишь… Стоп, вот он собственной персоной, приближается… прикурил у прохожего… остановился, смотрит на афишу.

Не поднимая головы, лишь взглянув исподлобья, лейтенант увидел на ближнем углу перекрестка невысокого вертлявого парня в черной стеганке. Он, видимо, ожидал кого-то и, озираясь, придерживая что-то в кармане, неторопливо приближался к будке часовщика. «Следует полагать,– подумал Василий Иванович, присматриваясь к парню, к его мягкой, вкрадчивой походке,– что Лохмач имеет компаньона, с которым условился встретиться. Интересно, у дружка тоже есть оружие? Что ж, посмотрим…»

Лохмач появился неожиданно, будто выскочил из-за будки часовщика. Как раз двое рабочих несли телеграфный столб. Груз был внушительным, и они шли медленно, пошатываясь, к тому же нм мешали инструменты, рассованные по карманам, а у того, что семенил впереди, на сгибе локтя болтался еще и моток проволоки. Так случилось, что лишь только Лохмач заговорил с Прошей Зайчиковым, рабочие уронили перед самой будкой столб…

– Ну и растяпы! – насмешливо покривился Лохмач, отступая вплотную к прилавку.

И опять случилось неожиданное: два рабочих парня разом обняли Лохмача, да так дружно и крепко, что тому ни вырваться резким движением плеча, ни высвободить руки…

Напарник Лохмача, тот, в черной стеганке, хотел было броситься к дружку на помощь. Он пытался разминуться со встречным прохожим, но прохожий оказался громадиной и дороги не уступил. Больше того, так стиснул правый локоть и так ловко выхватил из кармана его стеганки пистолет, что «Вертлявый» взвизгнул и обмяк, поняв, что сопротивление бесполезно.

Задержанные были доставлены в кабинет Василия Ивановича без лишнего шума и суеты, а трое свидетелей – веселый сапожник Сом, часовщик Проша Зайчиков да фотограф Гаврила Петрунькевич – позже уверяли друг друга, что ничего особенного на улице не заметили. И лишь через неделю, встретив начальника Бочку в переулке, веселый Сом подмигнул ему и показал большой палец.

– О, это была чистая работа! – шепнул он.

К тому времени, впрочем, в городке произошло так много событий, что Василий Иванович не обратил внимания на запоздалую похвалу…

В кабинете начальника при повторном тщательном обыске у Лохмача был отобран короткий, с тяжелой ручкой нож, наточенный до блеска. Триша взвесил его на ладони, покачал головой:

– Штука специальная, бросковая. Значит, наловчился, нечесаный, метать?..

Лохмач не ответил, только резанул Трифона тупым и наглым взглядом, а его напарник, крашеный брюнет, фальшиво удивился:

– Ножичек?.. Откуда он у тебя?.. Смотри-ка, не знач…

Триша добросовестно шарил по бесчисленным карманам

Лохмача, и на столе все возрастала горка разных часов, колечек, брошек.

У Вертлявого, который здесь, в кабинете, и действительно ни секунды не сидел спокойно – непрерывно вертелся на табурете, Гриша вынул из рукава стеганки запасную обойму патронов к пистолету «ТТ», а из потайного кармана, пониже груди, похожий на укороченную перчатку, литой из свинца кастет.

Список вещей, найденных при обыске, Василий Иванович кропотливо заносил в протокол, а покончив с записью, пошарил в ящике стола и вынул новую тоненькую папку.

– Затрудняюсь, как назвать вас, жалкие подонки,– сказал он, приоткрыв папку и перебирая какие-то фотографии.– Гражданами?.. Этого вы не заслуживаете. Воришками?.. Для вас это мягко. Оба вы бывшие полицаи, оба прислуживали фашистам и, значит, предали Родину… Потому так и запишем в протоколе: предатели.

Лохмач и Вертлявый разом вскочили на ноги:

– Нет, мы бежали из немецкого плена!..

– Мы партизанили в лесах за Кременной…

Движениями рассчитанными и уверенными Триша и Гриша молча усадили их на места.

Василий Иванович взял из нанки одну из фотографий и подал Лохмачу:

– Полицай Кузьма Ведерников… узнаешь себя?

Бандит схватил фотографию обеими руками и тут же обронил. Ее на лету подхватил Гриша и стал рассматривать на расстоянии. Ведерников на фото выглядел подтянутым и надменным франтом: ладный полушубок, ремни через плечо, в левой руке немецкий автомат, правая вскинута в фашистском приветствии, взгляд устремлен на щит, на котором раскорячился черный паук свастики.

– Узнаешь себя, красавчик?..

Бандит закрыл ладонями лицо, затрясся плечами и, вдруг обессилев, сполз с табурета, стукнулся коленями о пол:

– Каюсь… прошу прощения. Не сегодня, так завтра я сам пришел бы с повинной. Непременно пришел бы, товарищ начальник…

Трифон рванул его за плечо и поднял с пола:

– Здесь у тебя нет товарищей… кроме вот этого, перекрашенного. Вместе пакостили – вместе и отвечайте.

Словно бы оглушенный неожиданным поворотом событий, Вертлявый лишь теперь опомнился: он резко отодвинулся от Лохмача, грохнул табуретом, изогнулся, хищно оскалил мелкие густые зубы:

– Пришел бы с повинной?.. Врешь!.. Это грабитель но кличке «Каин», он держал меня страхом при себе. «Если уйдешь от меня,– грозился,– убью!» Верь мне, начальник: я сам его пристукнул бы, да удобная минута не приходила. А теперь – только доверьте, я его мигом спроважу на тот свет…

Василий Иванович махнул рукой:

– Перестань кривляться. Ерш… И твоя фотография у нас имеется. Я задаю тебе лишь один вопрос, и ты должен ответить. Я спрашиваю: где прячется Бешеный Ганс? Теперь ты говори – я слушаю.

Бандиты разом обернулись и глянули друг на друга. Пролетела какая-то секунда, но Василий Иванович засек ее и заметил, как дрогнули, перекосились тонкие губы Лохмача, как в рыжих зрачках Вертлявого отразился испуг.

Они промолчали. Начальник терпеливо ждал минуту, две.

– Ладно,– сказал он, вздохнув, придвигая к себе тетрадь протокола.– Так и запишем: отвечать на вопросы отказались…

Минутой позже, разглядывая фотографию Бешеного Ганса, Василий Иванович даже улыбнулся.

– Ах, до чего же занятен!.. И как мне хотелось бы встретиться с этим красавчиком хотя бы разок!

Лохмач, привстав, взглянул на фотографию и невесело оскалил зубы:

– А вы с ним встречались, начальник… Вспомните, когда вы спускались в шурф, какой-то добрый старик передал вам свой фонарик.

Лейтенант стал ощупывать карманы, заглянул в ящик стола:

– Да, верно… был фонарик… Вспомнил, я обронил его, когда из шурфа поднимался. Хотел было вернуться, но с гусем в руках трудновато. Да и потеря, подумалось, невелика.

Лохмач продолжал скалить частые, мелкие зубы:

– Ой, велика, начальник,потеря! Вы свою гибель утеряли. Тот фонарик – хитрая штуковина: пять раз исправно включается, а на шестой раз – взрыв.

Василий Иванович задумался:

– Придется еще раз в шурф спускаться, чтобы тот фонарик к делу приобщить.

Григорий и Триша встали разом:

– Мы готовы,– сказал Григорий.

– Да, поручите это нам,– подтвердил Трифон.

– Немного повременим,– поразмыслив, решил Василий Иванович и, как это случалось, когда он пребывал в хорошем настроении, пристукнул ладонями по крышке стола.– Сначала я должен встретиться с тем… красавчиком.