Текст книги "Царь и Россия
(Размышления о Государе Императоре Николае II)"

Автор книги: Петр Белоусов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 56 страниц)

В столице не хватало хлеба. Начинаются волнения в хвостах у булочных, скоро перешедшие в демонстрации.

Все бывшие в то время в Петрограде должны признать, что никакого голода в столице в то время не было. Бывал временами недостаток в хлебе, часто добывание его требовало значительной затраты времени, но всяких других питательных веществ, как то: капусты, картофеля, было вполне достаточно, и голода в прямом смысле этого слова никто не испытывал. Теперь известно, что в Берлине и других немецких городах продовольственное положение в то время было несравненно хуже, но народ терпел. Терпел бы его и наш народ, привыкший к терпению и всегда пассивно героический, вытерпевший и терпящий во сто раз худшее при большевиках, но были силы, которые не только не хотели, чтобы он терпел, но, напротив того, жаждали вызвать его неудовольствие, памятуя слова Редерера: «Ораторам стоит обратиться к голоду, чтобы достигнуть жестокости», а также выкрики «le boulanger et la boulangère»[439]439
  «Пекарь и пекарша» (фр.) – прозвище Короля Людовика XVI и его супруги, данное им голодными взбунтовавшимися женщинами, считавшими, что снабжение продовольствием в Париже наладится, если туда из Версаля будет перемещен Король.


[Закрыть], послужившие боевым криком Французской революции.

Здесь кстати отметить, что много хлеба было задержано какими-то таинственными силами на станциях железной дороги средней полосы России, и стоило появиться у власти Временному правительству, как хлеб «Deus ex machina»[440]440
  Бог из машины (лат.). В античных трагедиях развязка действия наступала вследствие вмешательства божества: актера, исполнявшего эту роль, спускали сверху при помощи механических приспособлений.


[Закрыть] появился на столичных рынках.

Уличные демонстрации, сначала мирные, скоро приобрели революционный характер.

Вновь назначенный вместо ушедшего со своего поста А.Ф. Трепова председателем Совета министров князь Голицын и командующий войсками генерал Хабалов совершенно растерялись. Вызванные для подавления беспорядков войска, своевременно неиспользованные, отказались стрелять и вскоре стали на сторону восставшего народа. Родзянко телеграфирует Государю, пребывающему в Могилеве, о том, что Династия в опасности. Образуется исполнительный комитет Государственной Думы; министры старого правительства арестованы.

Родзянко, Гучков, Шульгин и Милюков совершенно ошеломлены анархическим видом армии. «Не таковой они ожидали революцию; они надеялись руководить ею, сдерживая ее армиею. Теперь войска не признают никакого начальства и распространяют ужас по всему городу», – сообщает Палеологу некий присланный к нему Родзянкой значительный чиновник X., которому, в свою очередь, Палеолог говорит: «Если самодержавие падет, будьте уверены, что оно увлечет за собою в погибель все здание русской государственности» (Т. III. С. 227–228)[441]441
  Ср.: Палеолог М. Царская Россия накануне революции / пер. с фр. Д. Протопопова и Ф. Ге. М.-Пг., 1923. Гл. VIII. Революция. Запись «Вторник, 13 марта».


[Закрыть].

Образуется Совет солдатских и рабочих депутатов, с которым исполнительный комитет Государственной Думы начинает работать «в тесном единении», то есть беспрекословно исполнять его волю. Постановляется решение, требующее отречения Государя от престола. Предъявить это требование командируются члены Государственной Думы Гучков и Шульгин.

Нет надобности останавливаться здесь подробно на обстоятельствах, непосредственно предшествовавших отречению Государя, так как тема эта уже достаточно разработана.

Гучков и Шульгин прибыли в Псков, где, по словам Палеолога, встретили у Государя «свойственный ему любезный и простой прием» (T. III. С. 237)[442]442
  Там же. Запись «Пятница, 16 марта».


[Закрыть].

Оставленный всеми Государь согласился на отречение, но отказался сделать это в пользу сына, с которым не имел сил расстаться, а передал престол своему брату, Великому князю Михаилу Александровичу. Необходимо отметить, что этому решению предшествовал разговор Государя с лейб-медиком Федоровым, который на поставленный ему Государем вопрос ответил, что болезнь Наследника неизлечима.

Ни Гучков, ни Шульгин не сделали против этого никаких возражений.

2 марта 1917 года Государь Император подписал акт отречения, заканчивающийся следующими благородными словами: «Во имя горячо любимой Родины призываем всех верных сынов Отечества к исполнению святого долга перед ним повиновением Царю в тяжелую минуту всенародных испытаний и помочь ему, вместе с представителями народа, вывести государство Российское на путь победы, благоденствия и славы. Да поможет Господь Бог России».

Государя много и долго осуждали за отречение за своего малолетнего сына, на что он не имел юридического и будто бы нравственного права. Находили, что автоматическое восшествие Цесаревича Алексея на престол, не оставляя такового ни на одну минуту вакантным, обеспечивало сохранение трона за Династией Романовых и тем предотвратило бы Россию от постигших ее анархии и гибели. Государя упрекали в том, что интересы Родины он эгоистически пожертвовал своим родительским чувствам.

Решение Государя действительно было юридически неправильно. Но можно ли в такие минуты требовать от человека холодного юридического мышления? Ведь никто, а в том числе и высоко в ту минуту ответственные Гучков и Шульгин, тоже не подумали об этом.

Было ли решение Государя эгоистическим?

В ту минуту, когда у человека вырывают все, чему он по мере сил и разумения служил всю свою жизнь, в чем он видел призвание свое, ниспосланное Божественным Промыслом, когда все и вся ему изменяет, когда путем неслыханного насилия ему от имени будто бы всей России говорят «уходи», тогда ему же ставят в упрек, что он не отдает им, этим людям, своего обожаемого сына, к тому же, по слабости своего здоровья неспособного царствовать. Где же, наконец, справедливость!

Нет, этой справедливости не было. Надо было доконать «pollice verso»[443]443
  С повернутым пальцем (лат.). Считается, что это латинское выражение означало опущенный вниз большой палец – жест зрителей гладиаторских боев в Древнем Риме, призывающий добить поверженного гладиатора.


[Закрыть] уже взятого в плен и выведенного из строя благородного бойца за честь и доблесть России. Ведь, по существу, то, в чем обвиняли Государя, не имело даже реального значения. Неужели серьезно можно поверить, что слабые, ничтожные люди, дорвавшиеся до власти, с первого же дня ставшие игрушкой Совета солдатских и рабочих депутатов, могли бы сохранить права малолетнего Цесаревича? Ведь мы видели, с какою легкостью они были вырваны у Великого князя Михаила Александровича.

Нет, справедливо говорит Палеолог, «акт его отречения, который он так долго обдумывал, вдохновлен самыми лучшими побуждениями, и его общий тон проникнут Царственным величием. И его моральное состояние при этих исключительных обстоятельствах кажется совершенно логичным, если допустить, как я это часто отмечал, что в течение уже многих месяцев несчастный Монарх признавал себя приговоренным, так как он уже давно принес себя в жертву и подчинился року» (С. 239)[444]444
  Ср.: Палеолог М. Царская Россия накануне революции / пер. с фр. Д. Протопопова и Ф. Ге. М.-Пг., 1923. Гл. VIII. Революция. Запись «Пятница, 16 марта».


[Закрыть].

Указав в акте отречения на «тесное единение и сплочение всех сил народных для скорейшего достижения победы», Государь уже после отречения, 8 марта обратился с прощальным словом к своим войскам, в котором указывал: «Эта небывалая война должна быть доведена до полной победы. Кто думает теперь о мире, кто желает его – тот изменник Отечества, его предатель…»

Но этот патриотический призыв низложенного Государя Временным правительством к распространению не был допущен и в то время остался русскому народу неизвестным!

И в то время, когда благородный и уже лишенный власти Монарх призывает свой народ к исполнению своего долга, новая власть, обвинявшая его в неспособности довести войну до победного конца и во имя этого вырвавшая у него власть, уже бьет отбой.

Палеолог отмечает 7/20 марта: «Манифест Временного правительства опубликован сегодня утром. Это документ длинный, многословный, напыщенный, бесчестящий старое правительство, обещающий народу все благодеяния равенства и свободы. В нем едва говорится о войне».

Возмущенный посол идет объясняться к Милюкову, который в растерянности только просит дать ему время (T. III. С. 256–257)[445]445
  Там же. Запись «Вторник, 20 марта».


[Закрыть]. Тот самый Милюков, который обвинял Штюрмера и весь старый строй в измене союзникам!

По сведениям Палеолога, почерпнутым у Милюкова, Государь предполагал просить гостеприимства у Английского Короля. «Он должен бы поторопиться, – говорит ему Палеолог. – В противном случае, бесноватые из Совета могут вызвать против него досадные осложнения».

Но Милюков «не думает, что жизнь Их Величеств была в опасности» (Палеолог. Т. III. С. 255–256)[446]446
  Там же. Запись «Понедельник, 19 марта».


[Закрыть].

На сделанное Бьюкененом представление Король Георг предложил Государю и Императрице гостеприимство на британской территории (Там же. С. 263)[447]447
  Там же. Запись «Пятница, 23 марта».


[Закрыть].

Однако, по требованию большевиков, Временное правительство обязалось удержать в России низложенного Государя и, кроме того, был назначен особый комиссар, чтобы наблюдать за арестованной Императорской семьей. В своей позорной угодливости перед Советом правительство уверило его, что по соглашению с Бьюкененом оно даже воздержалось от передачи Царю приглашений Английского Короля (Там же. С. 273)[448]448
  Ср.: Палеолог М. Царская Россия накануне революции / пер. с фр. Д. Протопопова и Ф. Ге. М.-Пг., 1923. Гл. IX. К анархии. Запись «Суббота, 24 марта».


[Закрыть].

А каково было в то время видимое настроение арестованного в Царском Селе Государя?

«Государь по-прежнему поражает своим равнодушием и спокойствием… Он испытывает как будто бы какую-то мягкую атмосферу отдыха от Верховной власти» (Т. III. С. 298)[449]449
  Там же. Запись «Среда, 11 апреля».


[Закрыть].

Думается, что это была естественная реакция после его невыносимых переживаний, освященная необычайным христианским смирением, ярким примером чего является тот факт, что после заутрени в Светлый Христов Праздник Государь христосовался со своими тюремщиками.

Удивительная, исполненная благородства манера держать себя Государя покорила даже такого отъявленного врага самодержавия, как Керенский, который не один раз улавливал себя на том, что называл Государя «Государем» и «Ваше Величество» вместо хамски установленного правительством обращения «полковник».

После приведенной отметки 10/23 марта 1917 года мы в записках Палеолога более не встречаемся с фактами, так или иначе имеющими отношение к Царю и его семье, но нельзя не привести здесь преисполненного сарказма замечания его о создавшемся новом положении в противоположность старому:

«Что Россия обречена на федерализм – это вероятно. Она предназначена ему громадностью своей территории, различием рас, ее населяющих, возрастающей сложностью ее интересов. Но настоящее движение носит гораздо более сепаратистический характер, чем областной, более склонное к уступкам (областей), чем к их федерации; оно ведет не менее чем к национальному расчленению. И этому Советы способствуют вовсю. Как же бесноватым и глупцам из Таврического дворца не соблазниться разрушить в несколько недель историческое создание десяти столетий! Французская революция началась с провозглашения „Французской Республики, единой и неделимой“. Этому принципу она пожертвовала тысячами голов, и французское единство было спасено.

Русская революция принимает лозунгом: Россия разрушенная и расчлененная» (Т. III. С. 279)[450]450
  Ср.: Палеолог М. Царская Россия накануне революции / пер. с фр. Д. Протопопова и Ф. Ге. М.-Пг., 1923. Гл. IX. К анархии. Запись «Пятница, 30 марта».


[Закрыть].

Оставляя Россию 4/17 мая 1917 года, Палеолог заканчивает свои столь богатые содержанием воспоминания словами: «И бросая последний взгляд назад, я повторяю себе пророческую жалобу, которой бедный мужик, блаженный или юродивый, заканчивает сцену мятежа в „Борисе Годунове“ (опере)» (Т. III. С. 348):

 
Лейтесь, лейтесь, слезы горькие, плачь, плачь, душа православная!
Скоро враг придет, и настанет тьма, темень темная, непроглядная!
Горе-горе Руси! Плачь, плачь, русский люд, голодный люд![451]451
  Эту песнь юродивого Палеолог приводил в своем изложении; здесь приводится подлинный ее текст. – Авт.


[Закрыть]
 

С отречением Николая II деятельность его как Монарха прекращается, но значение его не перестает быть знаменательным; недаром же большевики признали необходимым сначала его удалить, а затем и уничтожить. Он являлся как бы живым знаменем идеи продления войны до конца и уничтожения противника; этой идее Государь служил с таким самоотречением, что призывал всех служить тому правительству, которое его низложило.

Принимая в прощальной аудиенции в Могилеве уже после отречения генерала Вильямса, он высказывает, «что теперь надо поддерживать Временное правительство, что является лучшим способом сохранить Россию для союза, созданного для завершения войны». Последними словами Государя, обращенными к Вильямсу, были: «Помните, одно только важно – только разбить германцев!» (С. 170).

Все сведения иностранцев о Государе в дальнейшем ограничиваются воспоминаниями Жильяра. В этих воспоминаниях личность Царя и Царицы и всей Августейшей семьи выявляются в необычайной красоте благородства, величия и смирения. Эту книгу следует прочесть каждому русскому человеку. Здесь приведем из нее лишь несколько строк, касающихся непосредственно интересующей нас темы.

Арестованному Государю причиняют в Царском Селе ряд ненужных и оскорбительных неприятностей.

«Однако, – пишет Жильяр, – Государь принимал все эти стеснения со спокойствием и величием души замечательными. Ни разу слово упрека не сорвалось с его уст, и это потому, что одно чувство доминировало над всем его существом, даже более сильное, чем привязанность к своей семье: любовь к родине. Чувствовалось, что он готов был простить тем, кто причинял ему эти унижения, лишь бы они оказались способными спасти Россию» (С. 182)[452]452
  Ср.: Жильяр П. Император Николай II и его семья (Петергоф, сент. 1905 – Екатеринбург, май 1918 г.): по личным воспоминаниям П. Жильяра, бывшего наставника Наследника Цесаревича Алексея Николаевича / предисл. С.Д. Сазонова. Вена: Русь, 1921. Гл. XVII. Как смотрели на революцию в Александровском дворце. – Возвращение Государя в Царское Село.


[Закрыть].

Сверхчеловеческое величавое смирение никогда не оставляет Государя.

Когда часть Царской семьи неожиданно, ночью отправляют из Тобольска в Екатеринбург, «он кажется спокойным и находит ободривающее слово для каждого из нас» (С. 221)[453]453
  Там же. Гл. XX. Конец нашего тобольского заключения.


[Закрыть].

Исключительная личность Царя и семьи его укрощают даже красноармейцев, присланных в Екатеринбург в качестве тюремщиков.

«Мало-помалу тюремщики смягчаются от контакта с заключенными. Они были удивлены их простотой, тронуты их кротостью и подавлены их безмятежным достоинством, и скоро они почувствовали себя подчиненными тем, над которыми предполагали властвовать. Пьяница Авдиев был обезоружен таким величием души и почувствовал всю свою мерзость. Глубокая жалость заменила у этих людей свирепость первых дней» (С. 241)[454]454
  Там же. Гл. XXII. Обстоятельства преступления, установленные следствием.


[Закрыть].

И Царь шел по своему крестному пути спокойный и ясный, подчиняясь Высшей Воле, пути Которой неисповедимы.

«Он находил, что личная инициатива, как бы она ни была мощна и гениальна, ничтожна перед Высшими силами, управляющими событиями. Отсюда у него сознание мистической обреченности, которая заставляет его скорее подчиняться жизни, чем стараться ее направлять. Это тоже одна из характерных черт русской души» (С. 172)[455]455
  Там же. Гл. XVI. Император Николай II.


[Закрыть].

Но подчиненность эта шла лишь до определенного предела, до черты сознания своего долга, здесь этот скромный человек вырастал в величавый образ помазанника Божия.

По словам Жильяра, в половине апреля 1918 года Советы под давлением Германии порешили перевести Царскую семью в Москву или Петроград. «Целью немцев была монархическая реставрация в пользу Государя или Цесаревича при условии признания ими Брест-Литовского договора и с тем, чтобы Россия стала союзницей Германии. Этот план не имел успеха вследствие сопротивления Императора Николая II, который, вероятно, сделался жертвой своей верности союзникам» (С. 236)[456]456
  Ср.: Жильяр П. Император Николай II и его семья (Петергоф, сент. 1905 – Екатеринбург, май 1918 г.): по личным воспоминаниям П. Жильяра, бывшего наставника Наследника Цесаревича Алексея Николаевича / предисл. С.Д. Сазонова. Вена: Русь, 1921. Гл. XXII. Обстоятельства преступления, установленные следствием.


[Закрыть].

«В то время, – говорит Жильяр, – при общем крушении России были лишь два очага сопротивления, с одной стороны, маленькая армия добровольцев, а с другой, за деревянной оградой, которая его заключала, Государь вел тоже свой последний бой. Поддержанный Императрицей, он отверг все компромиссы. Им оставалась для жертвы только жизнь, и они готовы были ее отдать, лишь бы не примириться с врагом, который погубил их Родину, отняв у нее ее честь» (С. 261)[457]457
  Там же. Заключение.


[Закрыть].

«Император и Императрица предполагали умереть мучениками за свою страну: они умерли мучениками за человечество. Их истинное величие не зависело от их Царского достоинства, а от чудесной высоты морали, до которой они постепенно поднялись. Они стали силою идеальной: даже в своей убогости они явили потрясающее явление чудесной ясности души, против которых бессильны всякое насилие и всякая ярость и которая торжествует до самой смерти» (С. 262)[458]458
  Там же.


[Закрыть].

Этими словами заканчивает свои воспоминания близко наблюдавший Государя почтенный Жильяр.

А вот как оценивает Государя, или вернее, его дело, типичный выразитель идеологии общественности Верстрат: «После старого режима, который не позволял России развиваться и который не умел вести войны, пришел большевизм, который раздавил ее под худшею тиранией).

Она пользовалась раньше престижем столь же великим, как территория ей подвластная и в которой не заходило солнце. Теперь же она презираема даже ее друзьями, которые обвиняют ее в измене, тогда как она честно боролась и без нее они не были бы победителями. Она несчастна, но она не виновата» (С. 317).

В общем, слова прекрасные, но с неминуемым заскоком нашего обывательского либерализма. Старый режим не позволял России развиваться, – но при нем она выросла в Империю больше той, которой гордился Карл V, и пользовалась огромным престижем, при нем она честно боролась и спасла союзников, но тем не менее 357 страниц книги Верстрата проникнуты мыслью «долой самодержавие!»

В начале революции, когда на улице раздавалась Марсельеза и восторженные выкрики, Верстрат замечает: «Неужели воскрес патриотизм, который старый режим душил?» (С. 138).

Царь, возглавлявший и олицетворявший старый режим, за свой патриотизм был предан лютой смерти, новый режим открыл настежь двери торжествующему Интернационалу!

Глава IV

Заключение

Из всего вышеприведенного вытекает, что иностранцы вполне справедливо представляли себе Россию в годы войны ареной борьбы консервативных и либеральных элементов, увлекаемых потоком так называемого освободительного движения. Из цитированных наблюдателей, несомненно, наибольший интерес представляют для нас послы французский и английский. Оба посла, что тоже вполне понятно, как западники, еще не разочаровавшиеся в парламентаризме, более симпатизировали либералам, стремившимся к водворению и в России такого же режима. Эти симпатии у Палеолога вполне бескорыстны, у Бьюкенена же, как это указывалось выше, они имели, быть может, и иное основание, – желание временного ослабления России, неизбежного при перемене формы правления. Симпатизируя либералам, так сказать, принципиально, Палеолог тем не менее не только считал осуществление их стремлений недопустимым во время войны, но и неоднократно предостерегал их от опасности попыток к этому. Если даже в последние дни старого режима уже замечался некоторый контакт его с либералами, то это не заслуживает с нашей стороны упрека. Французский посол не хотел революции, указывал на ее опасность и вместе с тем обязан был думать об интересах представляемой им страны и обеспечить себе добрые отношения с правительством, как он думал, завтрашнего дня. Отдавая должное правильности концепции Палеолога в этих широких линиях, нельзя, однако, с сожалением не заметить его отрицательного отношения к правым – и не столько даже в силу их идеологии, так как он не мог не понимать, что они являлись устоем того режима, который единственно мог довести войну до конца, а потому, что в консерваторах он видел «Потсдамскую клику», тяготевшую к Германии. Это было заблуждением. До войны, несомненно, в России была группа людей, исповедовавшая необходимость сохранения дружеских отношений с Германией. Это «credo» ни в малейшей мере не противоречило верности союзу с Францией, который только укреплял Россию, а потому делал ее дружбу более ценной для Германии, а поэтому и более плодотворной. Возможно, что многие из консерваторов сожалели о возгоревшейся войне, но никогда они не вели кампании к ее прекращению путем сепаратного мира. Для них ясно было, что власть, принявшая такое решение, в то время не могла бы удержаться и что только победа могла укрепить монархию и сохранить трон за Императором. Это правые понимали. Если припомнить все, что в настоящем очерке высказывалось правыми, то невозможно отказать им ни в уме, ни, в особенности, в ясном представлении последствий падения самодержавия. Но иностранцы не понимали их. Происходило это по двум причинам: первой – по самой разнице природы приверженцев русского царизма и людей, выросших в условиях парламентаризма; второй, быть может еще более существенной, – по той неустанной травле, которая велась против консерваторов не только «либералами», но и силами тайного мирового заговора, движимыми причинами, «глубокими и далекими». И в центре этой борьбы высились две фигуры: Государя и Императрицы, которые хотели только одного – блага России, кристаллизовавшегося в данный момент в победе над врагом, которую они считали достижимой лишь при сохранении незыблемости, во всяком случае, на время войны, существовавшего строя. Если бы даже – чего на самом деле не было, – правые побуждали их к позорному решению – сепаратному миру, – то тем светлее и величественнее вырастет их образ, так как они этому соблазну не поддались.

И Царь боролся за сохранение своей власти, но в этой борьбе оказался одиноким, ибо со стороны общества вместо поддержки он встретил лишь легкомысленное или злобное осуждение.

А каково было само общество, столь строго судившее Царя? Принявшее восторженно войну, оно после первой неудачи остыло, ища виновного. Злые силы указали на Государя и его супругу. Всякая хула, всякая скверная сплетня против них принималась на веру и распространялась с каким-то садизмом. Общество скоро «устало» от войны… Государь не уставал ни на одну минуту. Царь еще хотел осуществить заветную мечту русского народа воздвигнуть крест на Святой Софии, но общество уже не интересовалось этим… Оппозиция была занята более важным, она решила, что трудность момента является обстоятельством, благоприятствующим тому, чтобы вырвать у Государя его власть, не понимая, что только эта власть могла довести Россию до победы. Может быть, оппозиция страшилась победы, полагая, что таковая могла укрепить Царскую власть, и все силы были направлены против Царя. В то же время и крайние левые из Циммервальда делали свое дело. Этой страшной опасности наше общество не видело или не хотело видеть. Оно видело только воображаемую опасность справа, а реальной слева не видело[459]459
  «Любовь к немцам, „влеченье, род недуга“, таилась в крайней левой, но тогда всего злого искали только вправо», – пишет сенатор Завадский (см. С. 107, там же, С. 50). – Авт.


[Закрыть]. Вместо того чтобы объединиться с Царем в борьбе с германизмом и интернационализмом, оно предпочло бороться против своего Государя. Пусть у него были недостатки и слабости, но как было не усмотреть за ними высокое понимание чести, любовь к Родине и готовность самопожертвования? Воистину, на общество напала какая-то слепота.

«Quos vult perdere Jupiter dementat»[460]460
  Кого Юпитер захочет погубить, у того отнимет разум (лат.).


[Закрыть].

И Царь пал на этой борьбе, но пал на поле чести.

И думается иногда, что не Государь и Царица, а наше общество было слепым орудием каких-то иных, еще недостаточно определенных сил, восставших всюду против самого принципа монархической власти для создания новой. И Государь был последним рыцарем в этой битве новой власти против старой.

Нельзя отрицать исторических заслуг монархической власти и абсолютизма. Они вывели человечество из состояния хаоса; кругом них собралась и создалась цивилизация. Абсолютные монархи собрали народы в организмы, обеспечивающие их существование и развитие; они же стали защитниками широких народных масс против феодальной власти. Под их мощным крылом выросла и созрела демократия, и, выросши, сама захотела сделаться хозяином своей жизни. Старая монархия, памятуя о своих исторических заслугах, не доверяла своей молодой демократии и думала, что ей принадлежит монополия на власть как средство благополучия своего народа. Между монархией и демократией началась борьба, нередко с обеих сторон жестокая и злая. В наши дни эта борьба приняла решительный и победный для демократии характер. Монархический принцип падает везде. Пала китайская, просуществовавшая тысячелетия монархия, пал неограниченно властвовавший пять веков калиф всех правоверных, исчезла хитроумно-мудрая династия Габсбургов («Bella gerant alii, tu, felix Austria, nube!»)[461]461
  Пусть другие ведут войны, ты, счастливая Австрия, заключай браки! (лат.).


[Закрыть], сколотившая лоскутную Австро-Венгерскую монархию, утратили власть Гогенцоллерны, сковавшие кровью и железом великую Германию. Пали династии португальская, греческая, многочисленные германские, герцогские и княжеские, остался Король Английский, вынужденный претерпевать Макдональда; короли Итальянский, поглощенный Муссолини, Испанский – диктатором Примо де Ривейра, и лишенные власти скандинавские и балканские государи. Промелькнула на горизонте рыцарская фигура Короля Бельгийского Альберта[462]462
  Король Альберт в течение всей Первой мировой войны командовал бельгийской армией, которая оказала упорное сопротивление немецким оккупационным войскам и дала возможность Англии и Франции более тщательно подготовиться к сражению на Марне. В конце войны Альберт со своей армией освободил территорию страны от оккупантов и вошел в Брюссель как герой.


[Закрыть], в мирное время затертая сюртуками своих министров…

И вот, в то время, когда все силы, явные и тайные, ополчились против принципа Царской власти, Николай II за нее боролся.

Наследник Петра Великого, Великой Екатерины, Александра Благословенного, Царя-Освободителя и Царя-Миротворца не захотел сойти с пути своих державных предков и был уничтожен.

И защищал Государь Богом данную ему власть, чтобы довести войну до победного конца в высоком сознании чести своего народа и своих обязательств перед союзниками.

И в этом он был безукоризнен. Пока он был у власти, все силы его были направлены к победе и к исполнению своих союзных обязательств. Власть он сдал только потому, что его убедили в том, что в его отречении заключается залог победы. Совершив этот акт необычайного самопожертвования, он призывал свой народ подчиниться новой власти и служить тем же целям, которым он служил всю свою жизнь: чести Родины, которая в данный момент сосредоточивалась в победе и верности союзникам. В тяжком изгнании он только раз пожалел о своей жертве, когда увидел, что она оказалась тщетной. Когда, наконец, он мог спасти свою жизнь и жизнь обожаемой им семьи своей ценой позора России, он пожертвовал собою и своей семьею.

Великая французская революция после суда казнила Людовика XVI, Русская – убила без суда Николая II, ибо судить его было не за что. Людовик для защиты своей призывал на французскую землю иностранную силу. Николай II предпочел умереть, чем отдать врагу хотя бы частицу родной земли.

Французская революция была национальна, и французы гордятся этим. Русская обрекла святую землю Родины тирании Интернационала.

Как отнесутся грядущие поколения русского народа к современникам Императора Николая II? Что скажут они им, не понявшим всю душевную красоту этого человека и все благородство этого Монарха? Не проклянут ли они их за то, что они не пошли за данным им Богом вождем, который вел их к славе и чести?

Благородная Франция умеет чтить своих великих людей, и она покрыта памятниками, им воздвигнутыми, и в числе их, невзирая на республиканский образ правления, есть и короли; но среди них нет памятника Людовику XVI, призывавшему чужестранца на родную землю, но более всего памятников, прославляющих революцию и ее героев.

И, думается, что у нас произойдет обратное. Когда пройдет «России черный год»[463]463
  Слова из стихотворения М.Ю. Лермонтова «Предсказание».


[Закрыть]^, русские люди воздвигнут памятники благородному Николаю II, отдавшему «душу за други своя»[464]464
  Ин. 15,13.


[Закрыть], и будут срыты до основания мавзолей, осквернивший Красную площадь Москвы, и другие памятники русской революции, которой наши потомки гордиться не будут.

Петр Стремоухов

Париж, январь-март 1925 г.