Текст книги "Царь и Россия
(Размышления о Государе Императоре Николае II)"

Автор книги: Петр Белоусов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 56 страниц)

Шайка Робеспьера изощряется дать обстановку суда и говорит о казни – прямо.

У нас заговор предает Царя чужим рукам, и для этого сошлет его «с глаз долой».

«Дайте Кутону стакан крови – он хочет напиться», – вспоминает чью-то фразу историк[247]247
  Восклицание Верньо, одного из лидеров Жиронды, после призыва Кутона к членам Конвента арестовать жирондистов.


[Закрыть].

Наш историк спросит общество и Думу – напились ли они достаточно невинной крови? Не в крови разве руки Родзянок, Керенских, Гучковых и всего поименно заговора, блока, партий?

В плеяде вожаков Французской революции: Кордье, Мирабо, Петион, Редерер, Кондорсе, Марат, Сийес, Барнав, Лафайет, Фурнье и другие. В их среде таланты и умы. Многих историки зовут негодяями, – но они составляют Гору, они не бегут, как наши, они авторитетны в народе, в Европе, они – власть, и многие под угрозой казни борются за привилегии Короля, дают и защищают великие начала – собственности, целости и независимости Франции. Революция дает армию, которая бьет Европу, и в рядах босой армии родятся – Наполеон, Мюрат, Даву, Ней и вся галерея незабвенных героев и тоже умов, и талантов, и патриотов. Отстояв собственность и границы, а потом проходя победно по Европе, – Франция в праве когда-нибудь простить свою революцию!

Может разве Россия простить нашу и господ Шиповых, Гучковых, Милюковых, Керенских и все присное, делавших все обратное? Создавших не гору, а злую кровавую яму. Французская революция, разрушая, творит. Она никому не подражает, оттого она не постыдна, как наша, а трагична. Франции не были нужны искания ни франкофилов, ни Интернационала. Нет! Францию будит четкий клич нации: ça ira[248]248
  Дело пойдёт! (фр.) – песня-гимн Великой французской революции 1789 г.


[Закрыть]. Впереди их революции – всегда боевой звук трубы и барабана; оттого она отвратительно кровава, безумна, – но не подла.

У нас все иное. На другой день отречения – штык в землю и «айда до дому» – углубляй и спасай революцию! Царя не стало. Фанатиков монархии не оказалось никого. К вере призыва нет. Без этих символов Отечество останется без содержания.

Углубляя революцию, неведомый никому шут Керенский и прочие изображают Россию – вздорные спазмы, искания слов, и рядом генералы, козыряющие новому начальству. Но в истории не было шутов-героев, – и такие генералы побеждать не могли. Ни Карно, ни Дюмурье, ни Мюрата у нас не окажется. Ясно, что Керенских никто не послушает, и о победе не может быть и речи. У власти ничтожества и их сменят сильные, из тьмы той же интеллигенции и того же общества, и взяв за горло народ, без его спроса будут продавать Россию[249]249
  Как делалась революция и как выявляли свое предательство и свою бездарность руководители освобождения описывается очень своеобразно историком (sic) г-ном Милюковым. Он утверждает, что Дума и блок сделали много своею деятельностью; он описывает, как «ликвидировали» министров, как шла работа комитетов, как депутаты разъезжали по казармам, как Гучков «оборонял» столицу от войска Государя, как, усадив власть в крепость, демократия «боролась» со старой властью, как Шульгин требовал царской народной присяги, как Милюков заявил, что «их выбрала революция» и что «старый деспот, доведший Россию до разрухи» будет уничтожен, и тому подобное. Много важного написал г-н Милюков и его сознание, как развивалось предательство, заслуживает внимания и назидательно для многих.
  (Заметка перед выпуском книги.) Ослабляет историю г-на Милюкова о изменах его изречения в день 10-летия революции: «Идея нашей революции есть идея права, внедряемого в сознание массы», «великий рубеж для новой жизни» и так далее. Его друзья говорят о «рыцарском ордене интеллигенции». Но говоря об идее «внедрения права», г-н Милюков справедливо не разделяет февраля от октября и говорит, что революция «продолжается». Не смело ли доказывать, что Временное правительство, заговоры и большевики утверждали право? – Авт.


[Закрыть].

Годы революции Франции идут под знаком победы. Последняя серия Горы – Фурнье, Дантон, Ровер, Варен, даже мясник Лежандр и Робеспьер не отступят в комитетах безопасности и спасения. Юродствуя у гильотины, они не забывают охраны собственности и борьбы с врагом страны. Франция содрогается, но духа не теряет. Французский народ и общество – не воры!

Когда-то наш восточный земский край выдвинул Минина, и вооруженный народ повалил спасать Царство от воров и поляка Владислава. Истомленный, но царственный дух побеждает без речей. Иное в 1917 году. Народ тот же, но его завлекли в болото. Убили – дух. В народе и обществе еще немало чудесных людей, – но они ошеломлены наглостью вожаков общества и не верят ни себе, ни друг другу.

Один порыв офицеров под Тернополем угас вспышкой патриотизма[250]250
  В конце июня 1917 г. началось наступление войск русского Юго-Западного фронта в Галиции. При общем развале фронта только в районе Тернополя Преображенский и Семеновский полки показали себя боеспособными соединениями российской армии, обеспечив кратковременный успех и продвижение вперед. Однако в итоге летнее наступление 1917 г. в Галиции окончилось тяжелым поражением русской армии и отступлением.


[Закрыть]. Впереди не было никого, и людская лава хлынула домой грабить – благо во имя спасения революции обещана несуществующая и ненужная земля, и во имя старого «мы калуцкие». Ни минуты не веря новой власти, – народ, очертя голову, чувствуя позор совершившегося, убегая от самого себя, довершит грабежом воровскую идею революции. Армия сдается без боя. Альфа и омега социализма – ложь и пораженчество.

Зная нашу психологию, немцы, победив нас, не торопятся в Москву. Царственный родственник Государя Вильгельм чувствовал конец своей армии и нашу победу, послал Ленина со товарищи с 70 миллионами марок разворотить революцию, и Ленин, раскалив добела самую смерть, сломил всех. Отдав нанятым большевикам северо-восток, гордые своим преступлением немцы войдут на юг, – и народ наш и общество будут раболепно ждать своей участи от генералов Эйхгорна – Грюннера[251]251
  Генерал Эйхгорн после Октябрьской революции в России и заключения Брестского мира руководил оккупацией Южной Белоруссии, Украины и Юга России; с 31 марта 1918 г. главнокомандующий германской армии на Украине. Возглавил администрацию оккупированных областей Украины (за исключением находящихся под управлением австро-венгерской администрации частей Волынской, Подольской, Херсонской и Екатеринославской губерний).


[Закрыть] и прочих.

Свиты генерал Скоропадский поедет на поклон к кайзеру, а представитель собравшейся в Москве общественности скажет присланному добровольцами делегату, что «спасение России – от немцев, а не от союзников».

Все позорно; полосой света перейдет в историю лишь чудесный путь добровольцев[252]252
  Добровольцы – офицеры и солдаты Добровольческой армии, сформировавшейся для борьбы с большевиками в 1917 г. на Юге России.


[Закрыть], как попытка защиты народной чести.

Водворится не власть, – а «международный синдикат» расхищения России. – Ходульная цивилизация Запада и демократия торжествует. Европа заболевает клептоманией, а эмиграцию назовут «воблой».

Ключи мира и войны – в руках большевиков.

XIX

Чем больше пройдет времени, тем отчетливее резец истории будет обрабатывать рельеф великолепной жизни нашего Государя и значение этой жизни в мировой истории. Он, и никто иной, бросил вызов мировому безверию, бесчестию и идущему вихрем стадному человеческому безумству.

Монарх-христианин – первым в истории принял на себя нападение мрачного Интернационала и всей земной армии грядущего инквизитора. Западники должны себе сказать, что их былой закономерной Европы не существует. Если еще нет двух Европ: одной – держащейся за право, быт и религию, а другой – спекулятивной и извращенной, – то все же приближение Европы если не к концу, то к полной переоценке всех quasi[253]253
  Якобы, мнимо (лат.).


[Закрыть] высоких достижений своей пресловутой культуры близко.

Допущенное Западом и забытое так легко свержение и смерть благороднейшего носителя истинной цивилизации, высокого защитника того же Запада от восточного и северного нашествия отзовутся на судьбе всех стран.

Фанфары социализма замолкнут, показав миру, что у социализма иного лица, как большевизм, нет, и человечество в конце концов смертельно испугается этого лица. Когда-нибудь самое слово «социализм» будет произноситься с проклятием и смехом. Но и капитализм должен пережить глубокий кризис, и рука времени и самосохранения властно отведет его с хищных путей, по которым «золотой телец», ведя перед собой свое детище, социализм безмятежно шествует и развращает.

Падение Государя Николая II и с ним России – потрясет еще мир. Эхо и раскаты этих событий перейдут в века, и сегодняшнее равнодушие к судьбе России и хищнические на нее стремления сменятся великой тревогой, когда эта Россия начнет подниматься и оглядываться.

Человечество, дошедшее до химических способов самоистребления, равнодушное к изуверствам войны и к процессу русской революции и полагающее, что революция – состояние нормальное и допустимое, поймет кровавым опытом, что надо или идти с культурой назад, или, не скрываясь, показать свое лицо преступника, или же начать новую жизнь.

Мира нет; война тлеет и, вспыхнув, опять зальет кровью мир.

Игра в коллективы, в демократию, парламент и социализм и все прочее – накануне разоблачений и крахов, и потерянные люди, обратив взоры на кресты могил прошлого, восстанут.

На все происходящее в томительные месяцы своего изгнания взирал наш Государь. Но позволим себе думать, что не мировые проблемы занимали его тяжкие думы, а иные, родные, о своей России, которую он беззаветно любил.

В своих последних словах народу Государь не сказал ни слова упрека; в них слышалось лишь горе за Отечество.

Живя в легендах трагических смертей почти всех своих предков и зная немало средств «ублажить» те или иные слои населения, Государь на эти способы не пошел. Он не страхует себя, даруя дворянскую землю крестьянам. На трусливые советы в 1905 году дать все свободы и полную конституцию Государь созывает Думу и терпеливо оставляет ее действовать. Но ничто его не заставит отказаться от самодержавия. А как легко было отказаться от одного слова и на некоторое время получить покой!

В 1907 году Государь дает решающий земельный закон, хотя главная сила общества – против него и его лучшего министра.

Ценою договора с Германией Государь может обеспечить мир своей стране. Но он знает, каких уступок от него требуют. Он верен союзу отца с Францией и, уже в изгнании, отвечает немцам на условие своего спасения, «что даст отрубить себе руку, но не подпишет мира».

Государю все время грозят «еврейским вопросом». Верх общества – в «блоке», – и «блок» в первую голову требует равноправия евреев; министры финансов твердят – entweder-oder[254]254
  Или-или (нем.).


[Закрыть]. В силу глубокого мышления и предвидения Государь на эту меру не идет, но готов сделать все облегчения.

Всё в чувствах Государя – против войны. Но затронута честь страны, и колеблясь лишь несколько часов, бодрый, твердый, он принимает вызов.

Все акты Государя полны достоинства. Ни одного исходящего от него несправедливого решения. Монарх безупречен.

Прошел год войны. Как и в Японскую войну, комедия общественного патриотизма тянуться дальше не может. Повторяется 1905 год. Неудачи армии в Польше ставятся в вину Государю и строю. «Они» – недовольны безупречным Монархом. «Они» – всё лучше сделают. Тыл в азарте разгула не унимается. Во Франции и Германии на двух строевых в тылу – один. У нас на одного в строю – тыловых двое.

Провинция держится с достоинством, но столичный распутный тыл, гуляя в ресторанах, сыпя деньгами, паясничает, интригует и ведет поход на Царя.

Париж и Берлин закрыли все увеселения. Там полная тишина, напряжение патриотизма и беспрекословное послушание власти. У нас Государь запретил вино; в городах, в свете, в обществе – оно льется рекой. Народ и солдаты вина не пьют, его пьет общество. Хмельное общество – ропщет, и в армии раскатом превозносится Гучков и его присные. Блок – заговор показывает зубы, фрондируют опять титулованные и сановные, и сановники – боятся тронуть сановников. Посланный в Нью-Йорк для улажения еврейского вопроса агент министерства финансов сообщает из Америки, что синдикат банков не интересуется больше еврейским вопросом, так как равноправие будет дано не Монархом, а самим народом.

Требование «блока» поддерживается Англией и ему сочувствуют союзники.

Приезд в Стокгольм Ризова к Неклюдову с намеками на сепаратный мир. Бестактная дипломатия показывает документ Государю. Возмущенный Государь делает резкую отметку «не сметь и думать о мире», но ею пользуются, чтобы сказать, что он «читал» эту бумагу.

К Государю пристают, его тревожат мелочами, будто измываются над ним.

Но ни блоку, ни Думе, ни державам – никому он не делает уступки. Не сделает, так как все требования только дерзки и неумны.

Правительство бессильно. Смены подающих в отставку министров не дают никого сильного. Состав бюрократии и палат одинаково бесцветен. Кто бы ни был на месте последних министров, – было бы то же самое. Бюрократия как класс – перестала существовать. Заговор спешит действовать. Обществу, Думе и всем даны директивы о неизбежности переворота. Все «координировано»; с сентября 1916 года организована швейцарская группа Ленина, и революционное правительство, вышедшее из «блока», разрешит Ленину приехать помогать революции. Историк должен разобраться, какие группы и лица работали для немцев, какие – под руководством англичан.

До сих пор скрыты стенограммы членов Думы последних дней. Скрыты и речи посланцев Думы – Государю.

Молве о Государе, об изменах и прочем дано полное распространение. Дума сознательно стремится к своему роспуску, то есть к перевороту. Думе и самому заговору бояться нечего – с ними армия, с ними – Европа.

Спокоен и тверд Государь. Тревога Государыни ему не передается. Беспорядки ему не страшны. План наступления в апреле – готов. Он предвидит славный конец войны, не допуская мысли о революции во время войны и накануне победы.

Государь опирается на свою верную армию, на свой командный состав.

XX

Наступают последние дни.

Сообщением о несуществующей революции, при полном спокойствии народа и армии, при обилии всего в стране и накануне победы – обманом всех – он свергается.

Вслед за отречением начинается кровавая, до сего дня длящаяся революция.

Страна без власти – хаос, и им воспользуется первый сильный человек, наемник Германии и Интернационала – Ленин.

Социализм – высшее достижение европейской культуры, плод тысячелетних исканий мудрецов, найдет себе приложение в необъятной России. Народ надолго согнет выю под этим страшнейшим игом. Космополитический интернационал будет править страной и сделано будет все для ослабления, для раздела, распродажи России, для вывода ее на столетие из ряда производящих государств, для обращения ее в выморочное пространство, а народа – в рабское состояние.

«Политика» Запада по отношению к упавшей России будет бесстыдная; проявлена будет жадность наживы и презрения к ее народу и истории. Лишь будущие русские поколения учтут чудовищность происшедшего, и надо верить, что этот бесчеловечный по жестокости и цинизму урок научит их любить Россию и познавать своих врагов.

Страшны дни перелома России. Страшны – не революцией, которая жалка и презренна, и не последующим поведением общества, армии, да и всего народа, добившихся права на бесчестие, а страшна простота событий тех дней в Ставке.

Перед Царем встает вождь общества, жалованный Государем камергер Родзянко. Он дерзает вступать в наглые переговоры и сразу грозит и предрешает, заручившись еще с 1915 года поддержкой в армии.

Однако запугиванье лживой революцией на Государя не действует. Очевидно, Государь не верит. Он не верит, что правительство поголовно струсило. Он не верит, чтобы среди бюрократии, ее учреждений, Сената, Совета, командующих тылом армии не было никого честного и смелого.

И наконец Государь у себя в Ставке, вождь всей силы страны; очевидно, он в безопасности.

И вот в этой Ставке происходят события, которых никакой человеческий ум предусмотреть бы не мог. Какой из заговоров предусмотрел и все подготовил, мы точно узнаем впоследствии.

На 4-й день «беспорядков», только в Петербурге, – 2 марта в 6 часов утра, помимо Государя – вождя армии, – генерал Алексеев, после «долгого» тайного ночного разговора по телефону, послал всем главнокомандующим предложение довести до Его Величества через него, Алексеева, какой выход они видят из сложившихся обстоятельств, которые им очерчены: но при этом Алексеев сообщил генералам, что Родзянко считает возможным продолжение войны лишь в случае отречения Государя от престола.

На это обращение уже 2-го получены аналогичные ответы от главнокомандующих из разных мест (кроме ответа генерала Сахарова).

(Все сие установлено в сообщении начальника связи Ставки Сергеевского.)

В 11 часов 2-го все ответы посланы Алексеевым Государю в Псков.

Командующие дерзают без спроса своего Государя и Верховного, и даже не являясь к нему лично, находить исход войны в его отречении.

Государь отвечал: «Нет жертвы, которой я бы не принес для Родины».

Немедленно в Ставке под руководством генерала Лукомского составляется проект отречения.

В ночь на 3-е чины Ставки, – «толпясь» у аппарата, узнают об отречении Государя за себя и сына.

Генерал Алексеев предупредительно передает текст командующим.

Вот все – самое главное. В эти часы совершалась история перелома России. В эту минуту решилась судьба России и кончалась война.

Позволим себе стать в положение Государя.

Против него опять встало петербургское общество с улицей. Россия опять безмятежна, ничего не знает и молчит. Государь обращает свой взор на армию в лице второго после себя вождя – Алексеева. Государь видит, что и здесь этот его ближайший помощник – за общество и за петербургский сброд улицы; узнаёт, что он против него и что без его ведома посылаются с мнением Родзянки телеграммы. Без него – генералы и Дума соглашаются, что продолжать с ним войны нельзя. Без повеления Царя, без вопроса и приказа вождя – командующие заглазно указывают выход, берутся решать судьбу России.

Предоставим историку тщательно показать, были ли и с каких пор Алексеев и генералы в сговоре с революцией, и что смели все они иметь против Государя, чтобы идти на явный подлог? В ночь 2 марта заговором попрано было все. Командующие, как и депутаты, презирая присягу, дисциплину, историю, боевую славу – смеют вместе с обществом не только судить своего Государя и вождя, но советовать, требовать, просить… не все ли равно… отречься и освободить свой престол и пост и обезглавить Россию. И за что? На каких основаниях? Впрочем, на это, как и на убийство Павла I и Александра II, и на причины смерти во время революций пятнадцати миллионов людей – не ответит никто.

Все – беспричинно.

Мир не слыхал ничего подобного этому правонарушению. Сказались этнические свойства русского общества. Не народа – нет. Народ был ни при чем. Анархия плеснула кровью в лицо – сверху. Ничего иного после этого, кроме большевизма, не могло и не должно было быть.

Конечно, Государю были безразличны угрозы Думы. С ним – армия. И вот против него подымаются командующие – цепь замкнулась – вся армия. Вся ли? Тогда где же та часть, которая за Царя и вождя?

И на этот вопрос до сих пор история мрачно молчит: ни одного жеста за Царя сделано не было.

Русский Царь предан.

Предана вся Россия. Предана армия, и она после этого неминуемо предаст. Следствием актов Алексеева и командующих – приказ № 1, беспрекословно выполненный тем же Алексеевым; братанье; Брест и остальное. С ночи 2 марта нет армии, нет и России.

Ничего иного Государь не мог сделать – как отречься.

Государь понял всё, и Россия услышит его суд в словах: «Кругом предательство, ложь, измена».

Таковы главные слова истории эпохи. Ими все объясняется.

Судить имеет право один Государь; и страшны эти слова Государя России; страшны своим значением. В словах Государя – вся история его Царствования. Знающие всех деятелей эпохи знают весь ход измены ему и всей России.

У Государя могло быть три решения: уступить обществу, обезличить свою власть, отдать ее сущность и остаться слугою общества и Запада. На это он не пойдет.

Видя измену генералов и прибытие двух иуд, посланцев Думы, Государь мог повелеть созвать воинские части, объявить свою волю: диктатуру, отрешение генералов и расстрел их и депутатов на месте.

Кровь в армии, риск бунта за и против себя. Даже при вероятии успеха Государь, каким мы знаем его, на кровь не пойдет. Оставалось решение – отречение.

В ту ночь решения тревожно носились образы России, вся история творений его предков, вся слава, весь незнаемый неоглядный народ и простор владений, и столь вероятное и возможное светлое будущее. Его совесть безупречна. Непрерывно его служение. Блага его цель; и благополучие России устраивалось так легко.

Он, Царь старой могучей России, остановит на минуту ее жизнь и историю. Всё кругом или молчит, или хочет его унижения. Один – против миллионов – он с молитвой совершит таинство отречения. С Государем – пала Царская сила, пала перед неимоверной силой западного Интернационала, с его миллиардами денег и подручными темными силами – русских подданных.

1 и 2 марта 1917 года – важнейшие дни всей истории России, ее «быть или не быть»: самодержавие – или социализм? Единое Царство – или республика? Победа – или поражение? Слава – или позор? Народная свобода при монархии или кабала социальная и экономическая? И, наконец: или тысячелетняя независимость России и самодовлеющий ход вперед, – или полная зависимость и иго – в тысячу крат более тяжкое, чем монгольское, и владычество над страной алчных мировых сил. В те часы христианская Россия дрогнет, отдавая надолго народ во власть дьявола.

Непобежденным остается один Государь.

В час решения Государя совершалось таинство, а не политика, и напрасно летописцы упрощают момент отречения – в эпизод.

Таинственность происходящего подтверждается тысячелетней историей страны, связью царей с Православием и народом и актом помазанничества Богом, в Которого еще по сегодня верит часть человечества.

Перед этим прошлым и будущим Государь стоял один. Ни на одного Монарха еще никогда не ложилось бремя подобного решения, так как нет более великой и важной страны, как Россия.

В сопоставлении трех сил: власти, общества и народа выступает яркая картина: велик, ясен и белоснежно чист облик носителя власти.

Низменно, преступно и мрачно общество.

Недоуменен и поневоле мрачен тоже обманутый народ.

Безошибочно продуманно совершен захват власти. Предусмотрено ее страшное одиночество: лживое утверждение о революции, обвинение в измене, телеграммы командующих, блуждание поездов, быстрота действий, удаление от Петербурга и семьи – все продумано. Космополитический интернационал и германцы довольны исполнением своих русских сообщников. И не было руки, которая взяла бы за горло этих всех и тряхнула бы их силой беспощадной жестокости!

Никаких двух революций не было. Была одна февральская; и Родзянки, Гучковы и иные ее начнут, – а Ленины, Троцкие, Свердловы и Юровские ее продолжат. Одни свергнут, арестуют, осудят; другие – убьют. Палачи – все. Кто агенты Германии и Интернационала – какая часть общественников, – совершенно безразлично. Россия предана – всеми. Партии, салоны, блоки, комитеты, все делали одно дело. И когда общество совершит, неповинный до сего, далекий от всего, ничего не знающий народ, потеряв Царя, ринется по пути того позора и бесчестия, которое ему указано обществом и его желанным «ответственным» правительством.

Система строя, на которую опирался Государь, – императорство, – его не защитит. С поколением изменников и малодушных – она рухнула раньше его решения.

XXI

Государь все время спокоен. Одному Богу известно, что стоит ему это спокойствие. Лишь 3 марта, привезенный обратно в Ставку, он проявляет волнение. Сдерживаясь, стараясь быть даже веселым, он вышел из поезда, бодро здороваясь с Великими князьями и генералитетом. Видели, как он вздрогнул, увидав шеренгу штаб-офицеров. Государь всех обходит, подавая руку. Но вот конец этой шеренге. Крупные слезы текли по его лицу, и закрыв лицо рукой, он быстро вошел в вагон.

Прощание со Ставкой и армией. Государь видимо сдерживает волнение. У иных офицеров – на глазах слезы.

Наступила еще и последняя минута. Где-то тут должны нахлынуть тени Сусанина, Бульбы, Минина, Гермогена, Кутузова, Суворова и тысяч былых верных. Здесь и гвардия, военное дворянство, народ.

Слезы офицеров – не сила. Здесь тысячи вооруженных. И ни одна рука не вцепилась в эфес, ни одного крика «не позволим», ни одна шашка не обнажилась, никто не кинулся вперед и в армии не нашлось никого, ни одной части, полка, корпуса, который в этот час ринулся бы, сломя голову, на выручку Царя, России.

Было мертвое молчание…

Все было невероятное, все хмурое, тоскливое, завороженное, безвольное.

Но во всем этом грустном и мрачном, сама собою, для истории начинает ярко светить вырастающая личность Государя Николая II.

Он прощается с офицерами, из которых иные падают в обморок, напряжение минуты достигает апогея.

Владеет собою Государь. О, как он может воспользоваться этой минутой!

Вот солдаты его приветствуют. Их много; люди затаили дыханье; лязгает оружие, армия еще вся цела; все связано традициями, дисциплиной, всей историей. Силища – страшная. Солдаты – народ. Каких тут нет губерний.

К ним, к народу его последние слова.

«Прощайте, братцы», – будят напряженную тишину трагические слова Царя.

«Братцы» – говорят у нас в народе не часто. Слово старинное, любимое, ласковое и призывное: «Помогай Бог, братцы», «здорово, братцы» и «спасите, братцы!» – зовет, просит подмоги у своих человек погибающий, в беде, в обиде, в страхе. Задолго до того Государь ошибся – сказав тверцам вместо «несбыточные» – «бессмысленные мечтания»[255]255
  См. ранее: сноска 2, с. 167–168.


[Закрыть]. Слова были пророческие.

Ошибись Государь теперь и скажи он – не «прощайте», а «спасите, братцы», – и быть может, этого слова было бы достаточно, чтобы повернуть ход истории.

Могла быть бойня, кровь, но всё могло бы кинуться его спасти, и кто знает, не стал ли бы наш Государь – кумиром армии, кумиром народа, став под его защиту, опять, по-старому кровно сроднившись с ним.

Кто знает? – Гадать не нужно.

Государь сказал великие незабвенные слова, сильнее всякого Манифеста. «Прощайте» – чудное слово нашего чудного языка. Он прощал. А «братцы» – прозвучало лаской к народу, который он так братски любил.

В этих словах сказался не пафос императорства, а смиренное народное самодержавие, православное, неизбывное, всепрощающее и свое, земляческое. Эти заветные слова внесутся в историю и когда-нибудь – и стариками, и молодыми поколениями нации – любовно поймутся и заставят дрогнуть сердца.

«Право на бесчестие» 1917 года будет же когда-нибудь со всех нас снято, и новые, подобные былым подвиги обелят и похоронят ненавистные события этих долгих лет и того страшного дня.

Государь остался один перед народом.

Так простился Государь с народом.

Так угодно было Богу.

Государь не изменил ни России, ни воинской чести. Он не призвал к защите себя, ни к бунту. Он не прорвал фронта, как советовал какой– то безумец, а повелел народу и армии продолжать до победы войну. Он остался один. Мы не знаем дум Царя. Знаем лишь его решения. Четки, величественно просты слова и мысли мученика. Не он отрекается, а от него и тысячелетней России отрекся народ. С нее, с России снимается венчавшая главу корона, опустились ее крест и знамя, сменяясь терновым венцом.

Прольется его кровь. Прольется кровь и невинных многих членов его семьи, и миллионов истерзанных, тоже невинных людей.

В актах Государя – глубокий смысл и огромная воля. Он один сознает, и будущее докажет, чем для России была Царская власть. Недаром, неся это бремя, он с 1905 года не отдает ее сущности. Он знает, что завтра без него начнется что-то совсем иное и страшное. Государь боится этого невыносимо страшного для Родины, но, сознав свое одиночество, иначе поступить не может: иначе будет хуже, и он отрекается, но сохраняет всецело не тронутой, ни в чем неизменной носимую его предками и им власть. Он так и не уступил народного самодержавия.

Он передал истории эту власть незыблемой, и тем завещал, что другой власти для России быть не должно, что она ей родная, коренная – по духу, по судьбе, по ее разуму – и потому, что эту власть вынашивал и держал веками хоругвью над собою, соборно, сам когда-то державный великий народ.

Государь сберег ее ему. Сберег от грязных рук и умаления ее пределов, от урезаний и форм зависимости.

Пусть будут республики, конституции и новые пробы, пусть дерево срублено, но корень цел. Природа свое возьмет, корни тысячелетней власти хранятся в земле живые.

Царская Россия навсегда останется памятником мощи своего прошлого. От памяти – не уйдешь, из памяти былого не выкинешь. Родина будет терзаема, доколе народы ее не вспомнят и не почувствуют свою прежнюю могучую, сияющую.

Европеизация, конституции, социализм научат народ, пробудят сознание. Народ – не истукан. К оплеванному и разоренному Отечеству проснется жажда любви. Не забудутся посягательства иноземные; все вспомнится. Надоедят хозяева без счета и края – вместо одного хозяина; потянет на собственность и на покой; пробудится и честность.

И народная мысль – хочет не хочет, а будет рыться и дороется до корня царского. Все вспомнят и того, кто за тот корень творческий положил свою жизнь.

С Государем вместе пала страна, но не умерла, и встанет единой, какой была, – иначе не будет именоваться Россией.

На какого законного преемника выпадет бремя и честь понести крест Иоанна Калиты, приняв наследие нашего Государя?

Усвоена ли будет тем преемником важность акта Государя сохранения им своей власти не умаленной? Многое впереди тайно в Промысле Бога, но акты Государя Николая II обязывают. Реально одно: акты, заветы и история жизни Государя. События его Царения – не только урок, но и материал будущего строения.

Из тьмы настоящего и эпохи падения общества и народа его образ будет все более и более возвышаться и просветляться, становясь примером чести, воли, труда и тихой благости. Царь милосердный возбудит великое горе народное.

Входя в историю с путеводным именем Государя, ему последуют все те, кто наконец решится победить воцарившееся чудовищное зло. Inictu oculi[256]256
  В мгновение ока (лат.).


[Закрыть]!

Его именем, его образом осеняться будут армии добра. И после тяжкого перерыва его примеру и заветам обязаны будут неотступнее следовать преемники Царской власти. Его имя и образ встанут не раз перед монархами других стран.

Государь наш предопределен Промыслом Бога. Самая жизнь, отречение и смерть его затронули глубже всего область духа. Все в жизни и в конце его свидетельствует в его пользу, – не только перед нашей и мировой историей, но и перед судом Вечного Правосудия.

Смерть избавила Государя от страдания видеть происходящее. Великомученический конец его и семьи его еще ярче, немеркнущим светом озарил память о нем. Мы умрем; вырастут новые русские. Дрогнет когда-нибудь сердце народов России – и опомнясь, всенародным порывом благодарности, жалости и раскаяния – в помысле Церкви своей – народ пожелает приобщить имя Государя к лику святителей.

Имя его – борца, подвижника против скопищ, вставших на Христову правду, должно быть вписано в историю Церкви.

Он – искупительная жертва эпохи; жертва безверной и преступной части людского мира, виновного не только в его смерти, но в гибели бесчисленного числа людей и в попрании высших заветов.

Все подлежит суду и возмездию Бога. Зло подняло меч, но и на него поднимется меч.

История Государя учит нас уповать на молитву и в раскаянии объединяться для действия, памятуя, что призвание России – быть неразделимо единой.

С его – Государя нашего – именем на устах будем молиться о самом дорогом для нас, – о нашей Русской земле.

Висбаден

1924 г.