Текст книги "Царь и Россия
(Размышления о Государе Императоре Николае II)"

Автор книги: Петр Белоусов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 56 страниц)

Роль, которую сыграл Сазонов в момент объявления войны, Бьюкенен передает еще определеннее: «Только после того как Сазонов уверил его, что он может решиться на этот поступок со спокойной совестью, так как его правительство пустило в ход все средства, чтобы предотвратить войну, Государь, наконец, согласился не оставлять своего государства без защиты против подготовлявшегося германского нападения» (T. I. С. 149)[296]296
  Выделено нами. – Авт.


[Закрыть].

Осведомленный о только что приведенном, Палеолог сообщил о решении Государя своему правительству и немедленно получил ответ: Франция исполнит свои обязанности союзницы.

В ответ на мобилизацию следует обмен телеграмм между обоими Императорами, по наклонной плоскости ведущий к катастрофе.

19 июля / 1 августа германский посол Пурталес вручает министру иностранных дел акт объявления войны. В тот же день Бьюкенен передает Государю телеграмму от Короля Георга, обращающегося к миролюбию Царя, умоляя продолжить свои попытки к примирению. Просьба не имеет уже объекта с того момента, что Пурталес передал объявление войны.

19 июля / 1 августа в Зимнем Дворце, после торжественного молебна, Государь перед собранными сановниками и военными объявляет войну.

Вот как описывает эту сцену Палеолог: «Государь, приближаясь к аналою, подымает правую руку к Евангелию, которое ему подносят. Он еще серьезнее, еще сосредоточеннее, как бы приступая к причастию. Медленно и отчетливо подчеркивая каждое слово, он объявляет:

– Офицеры гвардии, здесь присутствующее, в вашем лице я приветствую всю мою армию и ее благословляю. Торжественно приношу клятву, что я не заключу мира, пока останется хотя один неприятель на родной земле.

Несмолкаемое „ура“ отвечает на это заявление.

Государь выходит на балкон. Мгновенно толпа опускается на колени и начинает петь русский гимн. В эту минуту для этих тысяч людей, там распростертых, Царь действительно самодержец, помазанник Божий, глава своего народа, военный, политический и религиозный, неограниченный владыка тела и души» (T. 1. С. 46–47)[297]297
  Ср.: Палеолог М. Царская Россия во время Мировой войны / пер. с фр. Д. Протопопова и Ф. Ге. М.-Пг., 1923. Гл. II. Накануне войны (24 июля – 17 августа 1914 г.). Запись «Воскресенье, 2 августа».


[Закрыть].

23 июля / 5 августа Англия присоединяется к Франции и России.

Вот, вкратце, события, предшествовавшие войне. Какой можно сделать из них вывод?

Что Сазонов и Палеолог не хотели войны и что поэтому по мере сил своих стремились ее предотвратить, что, равным образом, не хотел ее и Государь.

Сталкиваясь с вопросами войны и мира, «Государь, – говорит Бьюкенен, – никогда не задумывался положить на чашу весов всю силу своего влияния в сторону мира. Он так старался вести мирную политику, так искренно готов был идти на уступки, лишь бы избежать ужасов войны, что в конце 1913 года создалось впечатление, что Россия никогда не будет воевать, впечатление, которое, к несчастью, побудило Германию воспользоваться создавшимся положением» (T. 1. С. 133).

Однако миролюбие не давало права Государю отказаться от традиционной роли России как покровительницы славянских государств. Весьма знаменательно, что такую роль признает за нею и английский посол: «Как естественная защитница балканских славян, она должна была охранять их интересы и следить за тем, чтобы вмешательством держав они не были лишены плодов своих побед» (T. 1. С. 105).

Тем не менее, в данный момент Государь еще раз подтвердил свое миролюбие способом, сделавшимся известным только впоследствии. 16/29 июля, то есть за три дня до объявления войны, «Государь, по словам Палеолога, повинуясь велению своего сердца и не пожелав посоветоваться ни с кем, телеграфировал Императору Вильгельму, предлагая ему передать Австро-Сербский конфликт на решение Гаагского суда. Если бы Кайзер принял этот способ решения спора – война была бы окончательно устранена, но он даже не ответил на это предложение Царя» (T. I. С. 36)[298]298
  Там же. Гл. XII. Забытая телеграмма Царя Императору Вильгельму. Запись «Воскресенье, 31 января 1915 г.».


[Закрыть].

Между тем, война все-таки вспыхнула. Тяжесть ответственности за нее падает на Германию. Однако Палеолог намекает еще и на причины вне событий последних дней, «более далекие и глубокие». К сожалению, столь компетентный наблюдатель не поднял завесы над этой загадочной, но полной глубокого значения фразою и тем самым заставляет читателя искать таинственной разгадки. Весьма скоро, то есть на четвертый день после начала конфликта, он сознается уже в бессилии дипломатии и указывает на то, что события совершаются уже вне ее влияния и воздействия. Чьи же силы, в таком случае, действовали?

Достойным самого глубокого размышления является тот факт, что Англия присоединилась к Антанте (России и Франции) лишь на пятый день после объявления войны. Представим себе на мгновение, что она сделала бы это 18/31 июля. Война была бы невозможна. Как справедливо указывал Государь, Германия должна была обезуметь, чтобы пойти против объединенных России, Франции и Англии. Почему Англия этого не сделала? Зная историю Англии, разум ее народа, многовековую последовательность ее политики и мудрость ее государственных мужей, совершенно невозможно допустить, чтобы она не знала, как она поступит через пять дней в таком кардинальном вопросе, как столкновение Антанты с среднеевропейскими империями. Немыслимо, чтобы такая альтернатива не была заранее предусмотрена. Стоило Англии написать в Берлин, что она присоединяется к Петербургу и Парижу, все было бы кончено. Стоило ей сказать нам, что она будет на стороне Германии – результат был бы тот же самый. Нет, она предпочла открыть свои карты через пять дней, когда потушить огонь было уже невозможно, но представились шансы предоставить другим таскать из него каштаны для Англии. А между тем, наш мудрый Государь – мудрый по определению Сазонова, безоговорочно принятому Палеологом, – указал, что против соединенных России, Франции и Англии Германия не пойдет. Задачею дипломатии было придать мысли Государя конкретную форму, иначе говоря, вызвать присоединение Англии на пять дней ранее. Дать основную мысль было делом Государя, что и было им выполнено.

Мудро, в смысле своих эгоистических интересов, поступила Англия, мудро указывал путь к сохранению мира Государь, мудро поступим мы, вспомнив латинскую пословицу: «Cui prodest?» – «А кому это выгодно?»

Закончив беглый обзор периода перед объявлением войны, отметим ясность взгляда Государя на происходившие события, на его самообладание, на согласие его принять вызов Германии лишь для того, чтобы не «оставить государства своего без защиты», и величавое впечатление, которое произвел он даже на иностранца в торжественный момент объявления войны, когда на весы военного счастья была брошена Россия и с нею вместе его собственная судьба.

* * *

По свидетельству Палеолога, война была принята русским народом с энтузиазмом:

«Всюду (перечислено свыше десяти городов) тот же народный восторг, та же готовность, серьезная, спокойная и благоговейная, то же единение с Царем, та же вера в победу, тот же подъем национального самосознания. Никакого противоречия, никакого разделения… Коллективная душа Святой Руси никогда не выявлялась так сильно со времени 1812 года» (T. I. C. 71)[299]299
  Ср.: Палеолог М. Царская Россия во время Мировой войны / пер. с фр. Д. Протопопова и Ф. Ге. М.-Пг., 1923. Гл. II. Накануне войны (24 июля – 17 августа 1914 г.). Запись «Понедельник, 10 августа».


[Закрыть].

После заседания Государственной Думы, первом по объявлении войны, Палеолог записывает в свой дневник:

«Впечатление от этого заседания удовлетворительно. Русский народ, который не хотел войны, твердо решил ее осилить» (T. I. С. 65)[300]300
  Там же. Запись «Пятница, 7 августа».


[Закрыть].

Председатель Государственной Думы Родзянко говорит Палеологу: «Война положила сразу конец нашим внутренним разногласиям. Во всех партиях Думы только и думают о том, чтобы биться с Германиею. Русский народ не испытывал такого национального подъема с 1812 года» (T. I. С. 49)[301]301
  Там же. Запись «Понедельник, 10 августа».


[Закрыть].

23 июля / 6 августа небезызвестный Михаил Стахович говорит послу: «Никто в России не допустил бы мысли, чтобы мы позволили разбить маленький сербский народ». Никогда не оставляющая Палеолога мысль о враждебности к Антанте правых кругов побуждает его спросить своего собеседника: «Что думают крайние правые Государственного Совета и Думы, эта партия влиятельная и многочисленная, которая устами князя Мещерского, Щегловитова, барона Розена, Пуришкевича и Маркова всегда проповедовала соглашение с германским империализмом?» Стахович отвечает, что эта мысль, вдохновленная в особенности соображениями внутренней политики, в корне уничтожена нападением на Сербию, и делает вывод: «Начавшаяся война – дуэль не на живот, а на смерть между славянством и германизмом. Нет ни одного русского, который бы этого не сознавал» (T. I. С. 60)[302]302
  Там же. Запись «Четверг, 6 августа».


[Закрыть].

На следующий день после этого разговора Палеолог обедает в яхт– клубе, после чего заносит в свой дневник: «В этой крайне консервативной среде я нахожу подтверждение тому, что высказывал мне вчера Стахович относительно отношения крайних правых к Германии. Те самые, которые только неделю тому назад энергично высказывались за необходимость укрепления православного самодержавия тесным союзом с прусскою властью, признают невыносимым оскорбление, нанесенное бомбардировкой Белграда всему славянству, и проявляют себя особенно воинственными.

Другие отмалчиваются или ограничиваются, высказываясь, что Германия и Австрия нанесли смертельный удар монархической идее в Европе» (T. I. C. 61–63)[303]303
  Там же. Запись «Пятница, 7 августа».


[Закрыть].

Правые и народная масса приняли войну, приняли ее и левые, хотя и по иным соображениям.

«Один из моих осведомителей, – записывает Палеолог, – принадлежащий к передовым партиям, мне сообщает:

– Никакие стачки, никакие беспорядки ныне не предвидятся. Слишком велик национальный подъем. Так, например, главари социалистической партии проповедуют на заводах подчинение воинской повинности; впрочем, они убеждены, что эта война приведет к торжеству пролетариата.

– К торжеству пролетариата… даже в случае победы?

– Да, война заставит смешаться все классы населения, она сблизит мужика с рабочим и студентом, она лишний раз выявит грехи нашей бюрократии, что заставит правительство считаться с общественным мнением. Наконец, она введет в дворянскую касту офицерства либеральный и даже демократический элемент в лице запасных прапорщиков. Этот элемент сыграл уже большую политическую роль во время Маньчжурской кампании. Без него военные мятежи 1905 года были бы невозможны» (T. 1. С. 49)[304]304
  Там же. Запись «Понедельник, 3 августа».


[Закрыть].

Такой патриотический подъем, по мнению посла, вызывается проявляющимися во всей России насилиями и погромами, ненавистью к немцам, в особенности к «балтийским баронам», захватившим мало-помалу все высшие посты при Дворе, первые места в армии, администрации и дипломатическом корпусе. Чтобы измерить ненависть, которую балтийское дворянство внушает истинным русским, Палеолог ссылается на директора Церемониальной части Е<вреинова>, который, посетив посла по делам службы, «ругался даже с большей страстностью, чем обыкновенно, перечисляя придворных немцев: графа Фредерикса – министра Императорского Двора, барона Корфа – обер-церемониймейстера, генерала Гринвальда – обер-шталмейстера, графа Бенкендорфа – обер-гофмаршала и всех Мейендорфов, Будбергов, Гейденов, Штакельбергов, Ниродов, Коцебу и Кноррингов, переполняющих императорские дворцы»[305]305
  Кстати, следует отметить, что многие из названных лиц никогда «балтийскими баронами» не были. Например, Нироды – шведского происхождения. – Авт.


[Закрыть]. Он заканчивает, подтверждая свои слова выразительным жестом:

«– После войны мы свернем шею всем этим балтийским баронам!

– Но когда вы им свернете шею, уверены ли вы в том, что в этом не раскаетесь?

– Как! Что вы хотите этим сказать? Разве вы думаете, что русские неспособны сами собою управлять?

– Я признаю вас вполне способными к этому, но не опасно ли устранять основу лесов, не имея под руками балки, чтобы ее заменить?» (T. I. С. 73).

Нельзя не изумиться такому справедливому заключению иностранца, в особенности француза!

А в то время как чиновник Императорского Двора опорочивал своего министра и старшего сослуживца, вот что говорит о них Бьюкенен: «Несмотря на свои близкие отношения к немецкому Двору до войны, граф Фредерикс, как и граф Бенкендорф, были ярыми сторонниками союзников» (T. II. С. 18).

Стремясь к выяснению общественного настроения, которое Палеолог ищет в великосветских салонах, он 28 июля / 12 августа обедает с госпожой X. и графиней Z.[306]306
  Инициалы, которыми пользуется Палеолог, вероятно, легко могут быть расшифрованы лицами, знакомыми с Петроградским обществом, но могут привести и к ошибочным выводам, поэтому мы предпочитаем заменить их более темными X. Y. Z.: тем более, что нас интересует общественное настроение, выраженное этими лицами, а не они сами. – Авт.


[Закрыть] Графиня рассказывает о своем вчерашнем разговоре с Анной Александровной Вырубовой. «Последняя утверждает, что война, конечно, никогда бы не вспыхнула, если бы Распутин был в Петербурге, а не умирал в Покровском, в то время когда наши отношения с Германиею начали обостряться. Она много раз повторяла: „Если бы старец был тут, мы бы не имели войны! Я не знаю, что бы он сделал, но Бог бы его вдохновил, тогда как министры не сумели разобраться, а также ничего предотвратить!.. Вы видите, от чего зависит судьба Империи: публичная девка хочет отомстить грязному мужику[307]307
  29 июня 1914 г. Распутина, прибывшего на его родину в село Покровское, ударила ножом в живот проститутка Гусева. – Авт.


[Закрыть], и немедленно Царь Всея Руси теряет голову. И вот весь мир в огне и крови!“

Госпожа X. с раздражением ее останавливает:

– Даже шутя не рассказывай таких вещей перед послом. Это постыдно – вести такие разговоры в среде, близкой к Их Величествам!

Сделавшись серьезной, графиня спрашивает посла:

– Могла ли быть предотвращена война?

Палеолог отвечает:

– При условиях, в которых вопрос был поставлен Германиею, война была неизбежна. В Петербурге, как в Париже и в Лондоне, все было сделано, чтобы спасти мир. Нельзя было идти далее по пути уступок; оставалось только унизиться перед германскими державами и капитулировать. Не это ли посоветовал бы Распутин Государю?

– Не сомневайтесь в этом! – восклицает г-жа X. с гневным взором» (T. I. С. 75–77)[308]308
  Ср.: Палеолог М. Царская Россия во время Мировой войны / пер. с фр. Д. Протопопова и Ф. Ге. М.-Пг., 1923. Гл. II. Накануне войны (24 июля – 17 августа 1914 г.). Запись «Среда, 12 августа».


[Закрыть].

Итак, первую сплетню о Распутине, в смысле прикосновенности его к вопросу о войне, Палеолог почерпнул в светском кругу, кругу, близком ко Двору. Не останавливаясь на том, что логически выводы относительно Государя анонимной графини не умны, нельзя не признать их неприличия. Хотя г-жа X. и останавливает бестолковую болтовню графини, но сама, отвечая послу, она делает едва ли не худшую бестактность. Пусть это только светская болтовня, тем не менее, вредоносность ее утверждается уже одним тем, что посол считает нужным занести ее в свой дневник. Во всяком случае, скверное семя было брошено и принесло плоды, которые многим светским дамам горько впоследствии пришлось раскусывать.

* * *

23 июля / 5 августа Палеолог принят Государем в Александровском дворце в Петергофе.

Государь говорит послу:

«– Я хотел вам выразить всю мою благодарность, все мое восхищение вашей страной. Показав себя верной союзницей, Франция явила миру незабываемый пример патриотизма и чести. Передайте, пожалуйста, правительству Республики мою самую сердечную благодарность.

Он произносит эту фразу голосом проникновенным и волнующимся. Его волнение сильно выражено.

Далее Государь говорит:

– Нам нужно вооружиться мужеством и терпением. Что касается меня, то я буду бороться до конца. Пока будет хотя бы один враг на земле русской или французской, я не подпишу мира.

Это торжественное заявление он делает тоном самым спокойным, самым ровным. В его голосе, а в особенности во взгляде, какая-то странная смесь решимости и спокойствия, чего-то непоколебимого и пассивного, неопределенного и окончательного, как будто бы он выражает не свою личную волю, как будто бы он повинуется какой-то внешней силе, ведению Провидения или судьбы.

Менее осведомленный в путях фанатизма, со всею энергиею, на которую и только способен, я представляю Государю ту опасность, которой Франция будет подвергаться в первый период войны. Он отвечает мне, подчеркивая слова:

– Только мобилизация будет закончена, я прикажу наступать. Мои войска полны отваги. Наступление будет поведено со всей возможною стремительностью. Вы, впрочем, знаете необычайную стремительность Великого князя Николая Николаевича!» (T. I. С. 54, 55)[309]309
  Ср.: Палеолог М. Царская Россия во время Мировой войны / пер. с фр. Д. Протопопова и Ф. Ге. М.-Пг., 1923. Гл. II. Накануне войны (24 июля – 17 августа 1914 г.). Запись «Вторник, 4 августа».


[Закрыть].

Это обещание Государя было выполнено… и в какой мере!

Бьюкенен отмечает: «Согласно плану кампании, выработанному Генеральным штабом, Россия должна была сразу наступать против Австрии на юге и занять оборонительную позицию на севере, пока она не будет готова для более серьезного наступления на Германию. Если бы Россия считалась только со своими собственными интересами, это, несомненно, было бы самым благоразумным шагом, но она должна была также думать о своих союзниках. Продвижение германской армии на запад заставило ее произвести диверсию на восток. Первоначальный план кампании был соответственно изменен, и 17 августа – на следующий день по окончании мобилизации – генерал Ренненкампф начал наступление на Восточную Пруссию.

Первые десять дней его действия сопровождались таким выдающимся успехом, что можно было надеяться на то, что скоро вся область будет в его руках. Но он продвинулся дальше, чем в данном случае допускало благоразумие, и германский Генеральный штаб, испугавшись громадного количества беженцев, устремившихся в Берлин, приказал перебросить войска с запада и передал командование на востоке генералу Гинденбургу. В это время, благодаря вынужденному отходу союзных армий на западе, французский посол получил инструкцию настаивать на том, чтобы русское правительство ускорило наступление на Восточную Пруссию. По мнению лучших русских генералов, подобное вторжение было преждевременным и было заранее обречено на неудачу. Армия во всех своих частях не была еще окончательно подготовлена. Трудности транспорта были необычайны, войска не были правильно распределены, а страна с ее лесами, озерами и болотами походила на губку, которая легко могла всосать всех, кто только в нее входил. Но Россия не могла остаться глухой к призыву союзника, столице которой угрожал неприятель, и армия Самсонова получила приказ наступать. Результатом явилась битва у Танненберга» (T. I. С. 158–159)[310]310
  Битва у Танненберга между русскими и германскими войсками в ходе Восточно– Прусской операции («самсоновская операция», «самсоновская катастрофа», «операция Гинденбурга») состоялась 26–30 августа 1914 г.


[Закрыть]. Армии, наступившие на Пруссию, чтобы геройским порывом спасти союзников, а в особенности Париж, были разгромлены.

По этому же поводу Легра говорит: «Чтобы помочь Франции защищать Париж, Россия самоотверженно бросилась в Восточную Пруссию» (С. 444).

Возвратимся к аудиенции: «Затем Государь расспрашивает по военным и техническим вопросам, о численности германских армий, о согласовании планов русского и французского Генеральных штабов, о содействии английских армии и флота, о предполагаемой позиции Турции и Италии и тому подобные вопросы, по которым он мне кажется точно осведомленным.

Аудиенция длится уже около часа. Государь смолкает. Он кажется мне несколько смущенным и с некоторою неловкостью и нерешительным движением рук он серьезно смотрит на меня. Вдруг он обхватывает меня руками и восклицает:

– Господин посол, позвольте мне в лице Вашем обнять дорогую и славную Францию!» (T. I. С. 54–55)[311]311
  Ср.: Палеолог М. Царская Россия во время Мировой войны / пер. с фр. Д. Протопопова и Ф. Ге. М.-Пг., 1923. Гл. И. Накануне войны (24 июля – 17 августа 1914 г.). Запись «Вторник, 4 августа».


[Закрыть].

Можно ли представить себе что-либо более возвышенное, чем обращение Государя, нарисованное французским послом: тут есть и осведомленность Государя о положении дел, скромность при сознании своего исключительного положения как помазанника Божия, решимость, при покорности воле Божьей, и сердечный порыв.

При этом не следует забывать, что образ этот начертан лицом весьма скептического склада ума, лицом, иронически признающим себя «менее осведомленным в путях фанатизма», чем Государь.

Кстати, об осведомленности Государя нелишне привести здесь слова Бьюкенена, правда, по совершенно иному поводу: «Взяв атлас, Государь следил за докладом Сазонова, точно отмечая положение каждого указанного города и области с быстротой, которая меня удивила» (T. 1. С. 166).

5/18 августа Палеолог присутствует в Московском Кремле при торжественном объявлении Государем войны. Предоставляю слово послу: «В центре зала шествие останавливается. Государь голосом звучным и твердым обращается к дворянству и народу. Он заявляет, что, по обычаю своих предков, он пришел молиться об укреплении своих моральных сил у святынь кремлевских; он свидетельствует о чудесном подъеме всей России, без различия племен и национальностей – и заканчивает словами:

– Отсюда, из сердца земли Русской, я посылаю моим доблестным войскам и моим храбрым союзникам мой сердечный привет. С нами Бог!

Взрыв „ура“ ему отвечает» (T. I. С. 85)[312]312
  Ср.: Палеолог М. Царская Россия во время Мировой войны / пер. с фр. Д. Протопопова и Ф. Ге. М.-Пг., 1923. Гл. III. Император в Москве. Запись «Вторник, 18 августа 1914 г.».


[Закрыть].

Ниже приводится описание Палеологом дальнейшего течения этой сцены, по стилю и по предмету своему достойному гомеровской «Илиады».

«В то мгновенье, когда Государь появился на Кремлевском крыльце, буря восклицаний подымается по всему Кремлю, где бесчисленный народ с обнаженными головами теснится на эспланаде[313]313
  Эспланада – площадь, открытая местность перед зданием.


[Закрыть]. В то же время раздается трезвон всех колоколов Ивана Великого. И мощный звон колокола Вознесения, отлитый из металлического лома 1812 года, покрывает этот шум грохотанием грома. А там святая Москва с тысячами церквей, дворцов и монастырей, с лазурными главами, медными шпицами и золотыми куполами сияет под лучами солнца, как фантастический мираж… Ураган народного энтузиазма едва не покрывает звона колоколов. Ко мне подходит обер-гофмаршал граф Бенкендорф[314]314
  Тот самый, которому заведующий церемониальной частью собирался, как «балтийскому барону», свернуть шею после войны. – Авт.


[Закрыть] и говорит:

– Вот она, та революция, которую нам предсказывали в Берлине.

Он, по-видимому, этим передает всеобщую мысль.

Лицо Императрицы выражает восторженную радость. Бьюкенен шепчет мне на ухо:

– Мы переживаем величественную минуту. Подумайте о той исторической будущности, которая здесь подготовляется!

По окончании церемонии Государь подзывает обоих послов и говорит:

– Приблизьтесь, господа послы. Это приветствие столь же относится к вам, как и ко мне!

Восторженные приветствия толпы продолжаются.

Какой красивый и рыцарский поступок Государя, несомненно, вызванный исключительно личными побуждениями: церемониал не мог этого предусмотреть».

На обращение посла к Императрице она «едва отвечает, но сжатые губы, странный блеск ее неподвижного взгляда, магнетический и пламенный, свидетельствуют о внутреннем опьянении» (T. I. С. 88)[315]315
  Ср.: Палеолог М. Царская Россия во время Мировой войны / пер. с фр. Д. Протопопова и Ф. Ге. М.-Пг., 1923. Гл. III. Император в Москве. Запись «Вторник, 18 августа 1914 г.».


[Закрыть].

Посещение Государем Москвы произвело аналогичное впечатление и на Бьюкенена. Однако, возвращаясь с Кремлевского торжества со своим французским коллегой, он (Бьюкенен) «не мог удержаться от мысли, как долго продолжится народный энтузиазм и каковы будут чувства народа к своему „батюшке Царю“, если война затянется слишком долго?» (T. I. С. 158).

Что это – просто скептицизм или вехи будущей деятельности сэра Джорджа?

Вся вышеописанная красивая, священная обстановка Кремля произвела на Палеолога глубокое впечатление. Он записывает: «В политическом отношении остались во мне два сильных впечатления: первое сложилось в Успенском соборе, наблюдая Государя стоящим перед иконостасом. Его личность, его окружение и вся декорация церемонии красноречиво выражали самый принцип самодержавия, таковой, каким его определяет Императорский манифест от 3/16 июня 1907 года о роспуске Государственной Думы второго созыва: „От Господа Бога вручена Нам Власть Царская над народом Нашим, перед Престолом Его Мы дадим ответ за судьбы Державы Российской“. Второе впечатление от неописуемого энтузиазма московского народа к своему Царю. Я не думал, что монархическая иллюзия и императорский фетишизм имеют еще столь глубокие корни в душе мужика» (T. I. С. 91)[316]316
  Там же.


[Закрыть].

Если такое представление самодержавия могло сложиться в сознании посла от немногих виденных им случаев царского обихода, так какие же корни сознания своего исключительного положения помазанника Божия должны были прорасти в душе Императора Николая, не только многократно присутствовавшего, но бывшего центром и объектом этого мистического служения. Не воспринять всего этого потрясенной душою мог только глубокий циник, благородную же и высокохристианскую душу Государя все это должно было пронизать и отразиться на всем его облике и внутреннем складе.

Ознакомившись с впечатлениями, которые произвел Государь на иностранных послов в торжественные дни объявления войны, со слов Жильяра мы узнаем, каковым он был в то же время в домашней обстановке.

«В то время, когда эта историческая сцена (передача объявления войны германским послом Пурталесом Сазонову) происходила в кабинете министра иностранных дел в Петербурге, Государь, Императрица и их дочери присутствовали на вечернем богослужении в маленькой церкви в Александрии. Встретив Государя несколько часов перед тем, я был поражен выражением его необычайной усталости: черты лица его были натянуты, цвет лица землистый, и мешочки, которые образовывались у него под глазами, когда он был утомлен, казались необычайно увеличившимися. И теперь он всей душой молился, чтобы Бог устранил от его народа эту войну, которую он сознавал уже столь близкой и неизбежной. Все существо его казалось было напряжено в порыве веры, простой и доверчивой. Около него Императрица, скорбное лицо которой носило выражение глубокого страдания, столь часто подмеченное мною у изголовья Алексея Николаевича. Она тоже молилась в этот вечер с пламенной верою, как бы заклиная ужасную угрозу» (С. 85)[317]317
  Ср.: Жильяр П. Император Николай II и его семья (Петергоф, сент. 1905 – Екатеринбург, май 1918 г.): по личным воспоминаниям П. Жильяра, бывшего наставника Наследника Цесаревича Алексея Николаевича / предисл. С.Д. Сазонова. Вена: Русь, 1921. Гл. IX. Царская семья в первые дни войны. – Путешествие в Москву.


[Закрыть].

«Несмотря на страшную ответственность, которая тяготела над ним, Государь никогда не проявлял столько твердости, решимости и сознательной энергии, как в периоде начала войны. Никогда его личность не выражалась с таким авторитетом. Оставалось впечатление, что он отдался всем телом и душой огромной задаче довести Россию до победы. В нем как бы чувствовалась лучезарность внутренней силы и упорная воля победы, которая заражала всех тех, которые к нему приближались. Государь был человеком скромным и застенчивым, он принадлежал к тем людям, которые постоянно колеблются от избытка совестливости и под влиянием чувствительной и чрезмерной деликатности лишь с трудом решаются подчинять других своей воле. Он сомневался в самом себе и был убежден в том, что он не может иметь успеха. Его жизнь, увы, как бы доказывала, что он не совсем был неправ. Отсюда его нерешительность и сомнения. Но на этот раз, казалось, что что-то в нем изменилось. Откуда же происходило это убеждение?

Дело в том, что, с одной стороны, Государь веровал в святость того, что он защищал – события конца июля дали ему возможность проникнуть в немецкие плутни, жертвой которых он едва не сделался, – а с другой стороны, он никогда не был столь близок к своему народу. Его путешествие в Москву показало ему, насколько эта война была популярна и насколько ему были благодарны за его образ действий, преисполненный достоинства, поднявший за границей престиж его нации. Никогда энтузиазм масс не проявлялся с такой внезапностью и такою силою. Он испытывал ощущение, как будто бы вся страна стоит за ним, и он надеялся, что политическая рознь, прекратившаяся перед общей опасностью, не проявится вновь, пока длится война!» (С. 99)[318]318
  Там же. Гл. X. Первые шесть месяцев войны.


[Закрыть].

Два дня спустя после посещения Москвы Палеолог делится своими впечатлениями с Сазоновым:

«– Какое отличное впечатление о Государе я вынес из Москвы; он был проникнут волей, уверенностью и силою.

– Я имел то же впечатление, – отвечает Сазонов, – и вывел из него отличное предзнаменование… предзнаменование нужное, так как…

И он внезапно смолкает, как бы не смея закончить свою мысль. Я вынуждаю его продолжать. Тогда, беря мою руку, он говорит мне в тоне дружественной доверительности:

– Не забывайте, что сущность характера Государя – это мистическая покорность судьбе!

Затем он рассказывает мне интересный анекдот, переданный ему Столыпиным.

Столыпин предлагал Государю важную политическую меру. Выслушав его в задумчивости, Государь махнул рукою, как бы говоря: это или что– нибудь другое, не все ли равно, и с грустным тоном сказал:

– Мне не удается ничего, что бы я ни предпринял. У меня нет удачи. Впрочем, воля человеческая так бессильна!

Мужественный и решительный по природе Столыпин энергично протестует. Тогда Царь его спрашивает:

– Читали ли Вы Жития святых?

– Да, отчасти, так как, если я не ошибаюсь, сочинение это занимает томов двадцать.

– Знаете ли Вы, какой день моего рождения?

– Как я мог бы этого не знать! 6 мая.

– А какого святого празднуют в этот день?

– Извините, Ваше Величество, не помню.

– Это патриарх Иов[319]319
  Праведный Иов Многострадальный (ок. 2000–1500 гг. до Р.Х.).


[Закрыть].

– Слава Богу! Царство Вашего Величества кончится со славою, так как Иов, претерпев с кротостью величайшие испытания, был вознагражден благословением свыше и успехом.

– Нет, верьте мне, Петр Аркадиевич, я имею более чем предчувствие, а полную уверенность, что я предопределен ужасным испытаниям, но я не получу награды здесь на земле. Сколько раз я применял к себе слова Иова: „Едва я предчувствую опасение – оно осуществляется, и все несчастия, которых я опасаюсь, падают на меня“»[320]320
  Ср. Иов 3, 24–26: «Вздохи мои предупреждают хлеб мой, и стоны мои льются, как вода, ибо ужасное, чего я ужасался, то и постигло меня; и чего я боялся, то и пришло ко мне. Нет мне мира, нет покоя, нет отрады: постигло несчастье».


[Закрыть] (T. I. С. 95)[321]321
  Ср.: Палеолог М. Царская Россия во время Мировой войны / пер. с фр. Д. Протопопова и Ф. Ге. М.-Пг., 1923. Гл. 111. Император в Москве. Запись «Четверг, 20 августа».


[Закрыть].

* * *

Для успешного выполнения своей дипломатической миссии Палеолог старается уяснить себе личность Государя. Непосредственные его впечатления превосходны, но приведенный разговор бросает уже в его душу сомнение.

После катастрофы у Мазурских озер (Танненберг), по сведениям Палеолога, настроение в русском обществе уже становится пессимистическим. 21 августа / 4 сентября он заносит в свой дневник: «Не сомневаются в том, что немцы овладеют укреплениями Парижа. После чего, как говорят, Франция будет вынуждена капитулировать. Откуда идут эти слухи, кем они распространяются? Разговор, который я имел с одним из моих тайных осведомителей Н., более чем ясно проливает на это свет. Личность эта, как все люди его ремесла, подозрительная, но очень осведомленная о том, что происходит и говорится около Их Величеств. К тому же в данный момент он имеет специальную и осязательную причину быть со мною искренним»[322]322
  Там же. Гл. IV. Поход немцев на Париж. Сражение при Сольдау. Запись «Пятница, 4 сентября».


[Закрыть].

После успокаивающего заверения со стороны посла о положении дел во Франции Н. говорит:

«– Это правда! И мне очень отрадно от Вас это слышать. Но есть один элемент, с которым Вы не считаетесь и который имеет большое влияние на тот пессимизм, который я вижу со всех сторон, в особенности на верхах.

– А в особенности на верхах?

– Да, в высших слоях общества и при Дворе, среди лиц, соприкасающихся обычно с Их Величествами, заметно большое беспокойство.

– Но почему?

– Потому что, потому что давно уже убеждены в неудачливости Государя. Знают, что все предприятия ему не удаются, что судьба всегда против него, что он предопределен для катастроф. Впрочем, линии его рук ужасающи!

– Как! Неужели поддаются таким глупостям?

– Что Вы хотите, господин посол, мы русские и, следовательно, суеверны. Но разве не очевидно, что Государь предопределен для катастроф?

Затем Н. перечисляет все неудачи, преследовавшие Государя: Ходынка, утопающий на его глазах в Киеве пароход с тремястами зрителей, смерть в его поезде любимого министра Лобанова[323]323
  В дни торжеств по случаю Коронации Императора Николая II 18 мая 1896 г. на Ходынском поле произошла массовая давка, в которой погибло и пострадало около 1,5 тыс. человек; министр иностранных дел Лобанов-Ростовский внезапно скончался 18 авг. 1896 г. в Царском поезде при переезде из Вены в Киев.


[Закрыть]. Желая иметь Наследника, он последовательно имеет четырех дочерей, а когда, наконец, Наследник появляется на свет, то он оказывается больным неизлечимым недугом. Любя тихую семейную жизнь, он получает истерическую жену, возбуждающую около себя беспокойство. Мечтая о вечном мире на земле, он втянут несколькими придворными интригами в Восточную войну, его армии побиты в Маньчжурии, а флот погибает в Китайском море. Потом вспыхивает революция в России; восстания и избиения следуют непрерывно друг за другом по всей стране. Убийство Великого князя Сергея Александровича открывает серию политических убийств. А когда беспорядки начинают утихать, Столыпин, обещавший быть спасителем России, падает на его глазах в Киеве от пули агента тайной полиции.